Годы жизни в доме тестя
Годы жизни в доме тестя
С тех пор начался новый период в жизни Йерухама, потому что вторая жена досталась ему “по его деяниям”. Его жена Лея, дочь р. Нахмана Неймарка, была женщиной скромной, порядочной и благоразумной. У нее были все достоинства еврейской женщины, перечисленные мудрецами Талмуда. Она была хорошей хозяйкой и почитала своего мужа, как царя. Каждое слово, вышедшее из его уст, было для нее свято, и всякое его пожелание выполнялось ею с трепетом и любовью. Безраздельно, всем сердцем разделяя его любовь к Торе, она тщательно оберегала мужа от всего, что могло бы его отвлечь и помешать его учению.
Лея добросовестно ухаживала за его маленьким сыном и вкладывала в его воспитание много души. Своими умелыми руками она умывала мальчика, расчесывала его волосы и делала для него все необходимое, подобно самой заботливой матери. Однако его дням не суждено было продлиться, и он умер в детстве.
Теща, которая когда-то противилась этому браку, совершенно растаяла, впервые услышав его сладостный напев во время занятий, и была ему покорной служанкой все время, пока он оставался в их доме.
Реб Нахман Неймарк выделил ему две самые лучшие и самые светлые комнаты в доме: одну - для занятий, а вторую - для отдыха и сна. Сам же он с остальной семьей потеснился, заняв более узкие и темные комнаты.
У р. Неймарка в доме издавна жил старый слуга, помогавший ему по хозяйству и в торговых делах. Его имя было Аарон, а домашние называли его - Орцель. Он был мало образован, с трудом умел читать молитвы и псалмы, но вместе с тем был очень честным, прямым и богобоязненным человеком. Он с великим почитанием относился к знатокам Торы и был всей душой привязан к семье р. Неймарка. Именно ему было поручено теперь попечение над Йерухамом и забота об его бытовом обустройстве.
Реб Неймарк велел Орцелю не приниматься ни за какие другие дела прежде, чем тот сделает все необходимое для Йерухама. И теперь те любовь, преданность и почтение, которые Орцель питал ко всем членам семьи, были перенесены им на одного Йерухама, казавшегося ему просто ангелом Б-жьим,— ведь он никогда в жизни не слышал таких чарующих напевов при изучении Торы и не видел такого усердия во время занятий*.
Всем домашним было приказано ходить бесшумно и не приближаться к комнате Йерухама во время его занятий. В доме не должно было раздаваться никаких громких звуков.
И сам р. Неймарк относился к зятю с бесконечным уважением и даже с трепетом. Он и обращался к нему не на “ты”, как это обычно принято между тестем и зятем, а на “вы”, в знак глубокого почтения к нему - как ученик обращается к своему учителю. И во время разговора он всегда стоял перед Йерухамом, полный трепета, как слуга перед своим господином. Кто не видел, как вел себя р. Неймарк по отношению к Йерухаму, тот не видел в своей жизни истинного почитания мудреца.
Так Йерухам прожил несколько лет в доме тестя - спокойно и беззаботно. Никакие житейские хлопоты не отвлекали его, и он изучал Тору с великим усердием и воодушевлением. И хотя дела р. Н. Неймарка шли не блестяще и доходы его были не велики, он не жалел своих сил, чтобы удовлетворить все потребности зятя. Он говорил: “Для зятя покупай подороже, а для себя и всех домочадцев - подешевле”. Р. Неймарк никогда не говорил с Йерухамом о своих денежных делах, чтобы тот не догадался и не почувствовал, что в доме не хватает средств, и не прервал бы своих занятий. Кроме того, р. Неймарк всеми силами старался помочь и родителям Йерухама, которые постарели и ослабли, и поэтому нужда в их доме все возрастала. Когда они порой приходили навестить сына, р. Неймарк оказывал им великие почести, чтобы Йерухам не испытывал неловкости из-за их бедности и чтобы беспокойство за их судьбу не отвлекло его от занятий.
Йерухам взял себе за правило навещать родителей раз в неделю, и его жена Лея приходила с ним. Они сидели вместе за столом и ели лакомства, которые Лея приносила с собой, чтобы доставить старикам удовольствие принимать и угощать сына в своем доме.
Когда реб Залман смертельно заболел, он призвал к себе Йерухама и сказал ему:
- Я верю, сынок, что в твоем сердце нет на меня обиды за то, что я не сумел устроить тебя в жизни, как это делают другие отцы для своих сыновей. Ведь ты знаешь, что я всегда был бедным и неимущим, но Б-г мне свидетель, что я делал для тебя в детстве все, что было в моих силах. А теперь остается сиротой твой младший брат Биньямин Бишка, чтоб он был здоров. Он добрый мальчик, и его учителя превозносят его способности. Позаботься о нем и будь ему отцом. Это последняя милость, о которой я тебя прошу. Гроб же мне пусть сделают из досок стола, на котором я работал: он свидетель, что я честно трудился всю свою жизнь, не покладая рук, и к моим рукам не пристало чужой копейки.
А своей рыдающей жене он сказал:
— Крепись и утешься. Раз у нас такие сыновья, то “даже если мы пойдем долиной смерти, нам нечего бояться никакого зла”. И реб Залман умер с улыбкой на устах.
После смерти отца Йерухам, желая выполнить его последнюю волю, занялся воспитанием своего младшего брата. Но поскольку он был слишком погружен в свои занятия и к тому же не имел опыта воспитания и обучения, он давал брату непосильные для него задания. А когда мальчик не справлялся с ними к назначенному сроку, старший брат призывал его к ответу и сурово наказывал. Биньямин Бишка, который был озорником, как и положено мальчикам его возраста, бурно выражал свое возмущение.
Однажды во время ссоры братьев мимо проходил сосед и сказал:
— Стоит ли стараться ради детей?! Этот Залман всю свою жизнь горбился и проливал пот ради сыновей, в них была вся его надежда, а теперь они ругаются и дерутся на глазах всех прохожих. Стыд и позор!
Эти простые слова вонзились, как стрелы, в сердце Йерухама, и он сказал: “Я оскорбил Небеса”.
С тех пор он стал вести себя по отношению к брату иначе, и Биньямин Бишка начал делать большие успехи и продвигаться в учебе все вперед и вперед.
* Этот Орцель не оставлял Гадоля до своего последнего дня и следовал за ним повсюду, куда бы раввин не переезжал - и в Сельцы, и в Пружаны, и в Минск, хотя был уже глубоким стариком. Когда Гадоль уезжал в Минск, жители Пружан пожелали взять на себя содержание Орцеля, да и сам Гадоль обязался присылать ему сумму, достаточную для безбедной старости. Но когда, после отъезда семьи Гадоля, Орцель остался один в Пружан ах, все увидели, что он, впав в тоску, быстро теряет силы и что, если он еще ненадолго там задержится, то скоро умрет. Тогда об этом сообщили Гадолю и по его распоряжению отвезли Орцеля к нему, в Минск.
За несколько дней до своей смерти Орцель дал мне в подарок старую, изорванную книгу Псалмов и сказал: “У меня есть к тебе большая просьба. Я не осмелился попросить об этом самого раввина. Пожалуйста, попроси его от моего имени, чтобы он иногда читал псалмы из этой моей книги, которую я тебе дарю. Эго будет для меня большим утешением. А за это я после смерти буду добрым ходатаем за тебя, за твою жену Хану и за твою дочь Сару-Эльку”.
После его смерти я рассказал об этом Гадолю, он вздохнул и сказал: “Честная и порядочная душа была у этого человека, и он верно служил мне и моей семье. Это заповедь - выполнить желание покойного”. И каждый год, перед Рош ашана, я приносил Гадолю эту книгу, и он читал псалмы из нее в Рош ашана и в ночь на Ошана раба, а после праздников возвращал книгу мне (От автора).
