Возможность сказать в оправдание
Возможность сказать в оправдание[1]
Врата в качество Милосердия
«Сказал раби Йеошуа бен Леви от имени раби Шимона бар Йохая: «Словами «Я – Б-г, твой Господь» Всевышний на горе Синай раскрыл перед Моше врата раскаяния». После греха золотого тельца Моше умолял Б-га простить сынов Израиля, но Всевышний не принял его молитву: «Разве за нарушение ими Моего Речения возможно не поступить с ними по всей строгости Закона?» Тогда сказал Моше: «Властелин мира! Ты сказал на горе Синай: «Я – Б-г, твой Господь», – но не было сказано «ваш Господь»! Ведь Ты это сказал мне, а не им! И разве я нарушил Твое речение?»»[2]
Трудно понять, что это за «врата раскаяния», которые Всевышний раскрыл перед Моше. Почему грех евреев уменьшился из-за того, что Всевышний сказал Моше: «Твой Господь»? Неужели еврейский народ действительно не понял, что первое из Десяти Речений обращено к каждому? Ведь нет сомнений, что оно было сказано всей общине Израиля! Какую же возможность раскаяния они получили? И неужели именно слова «твой Господь» привели их к ошибке, а если бы Всевышний произнес: «ваш Господь», они не изготовили бы золотого тельца? Ведь Всевышний мог сказать так, чтобы они не ошиблись и не осквернили свои души грехом золотого тельца!
Понять это поможет объяснение, которое мы в свое время привели на тему переговоров Яакова с Лаваном о женитьбе на его младшей дочери – Рахели. Раши, приводя Мидраш, объясняет слова: «За Рахель, твою младшую дочь…»[3]
Зачем Яаков перечислил все эти отличительные признаки? Он знал, что Лаван – обманщик и поэтому обусловил: «Я буду работать на тебя за Рахель. А чтобы ты не мог сказать, что имелась в виду другая девушка по имени Рахель, я поясню: «за твою дочь». А чтобы ты не изменил имена своих дочерей, назвав Лею Рахелью, я четко оговариваю: «твою младшую дочь»». Но даже все это не помогло – в результате Лаван все же обманул Яакова[4].
Все это очень странно. Почему Яаков решил, что в разговоре с Лаваном необходимо сформулировать все эти уточняющие признаки? Разве без этого оставались какие-либо сомнения в намерениях Яакова? Было совершенно очевидно, что он имел в виду именно дочь Лавана Рахель и за нее работал семь лет. Лавану не в чем было ошибиться! А если мы поймем слова Раши так, что Яаков знал о коварстве Лавана и действительно опасался обмана, то разве подробное описание невесты могло его предотвратить? Ведь Лаван все же его обманул! А если Яаков полагал, что Лаван не способен на столь грубый обман – тогда все эти уточнения тем более излишни.
Истина состоит в следующем. Яаков понимал, что при определенных условиях человеку легче солгать, даже если он знает, что все воспримут его слова как ложь. Человеку проще сказать другому неправду, если он прибегнет к хитрости, которая хоть как-то завуалирует ложь. Пусть даже нет сомнений в сути его намерений, все же у него появляется некая возможность сказать неправду. Но когда у человека такой возможности нет, у него не хватит решимости отрицать очевидное, и он будет не в силах солгать. Поэтому Яаков и обусловил как можно больше деталей, чтобы не позволить Лавану в дальнейшем оправдать свой обман. Однако склонность Лавана ко лжи была столь безмерной и изощренной, что все старания Яакова ни к чему не привели, и он все же был обманут.
Дело не только в том, что человеку труднее беззастенчиво лгать, когда у него нет никакого повода для оправдания. В душе порочного человека ложь укореняется не столь прочно, когда у него остается возможность хотя бы самого себя убедить в том, что его слова не так уж далеки от истины.
То же самое относится и к воздействию, которое ложь оказывает на душу обманщика. Все понимают, что когда ложь произносится с полным осознанием совершаемого греха, она оставляет более глубокий след и наносит душе грешника больший ущерб, чем когда у лжеца сохраняется возможность оправдать самого себя, – ведь в этом случае обман не так очевиден!
Эти рассуждения помогут нам лучше понять историю благословения нашего праотца Яакова его отцом Ицхаком. Яаков был вынужден обмануть Ицхака и выдать себя за Эсава, поскольку непременно должен был получить благословение, и для этого не существовало никакого другого пути. И все же, когда отец спросил его: «Кто ты, сын мой?», Яаков ответил: «Я – Эсав, твой первенец». Объясняя смысл этих слов, Раши приводит Мидраш: «Я – тот, кто принес тебе все эти яства, а Эсав – твой первенец»[5]. Яаков не хотел произнести явную ложь, хотя его намерение состояло в том, чтобы ввести Ицхака в заблуждение и выдать себя за Эсава, – и ведь его отец на самом деле решил, что перед ним Эсав! Яакову пришлось сказать неправду, но он стремился избежать произнесения лжи, стараясь формулировать свои слова так, чтобы у него оставалась возможность хотя бы перед самим собой трактовать их не как явную ложь. Он не хотел осквернить свою душу обманом во всей его неприглядности и постарался, насколько это было возможно, уменьшить грех.
После всего разъясненного нам станут понятны слова Мидраша о грехе золотого тельца, с чего мы и начали этот урок. Всевышний изначально знал, что евреи нарушат Первое Речение и изготовят золотого тельца. Но перед Ним было также открыто, что если они нарушат это Речение, услышав слова «Я – Б-г, ваш Господь», – уже нельзя будет смягчить приговор Б-жественного суда и даровать им прощение. Ведь по законам, установленным Всевышним при сотворении, у всего в мире есть границы, а качество Милосердия, – это тоже часть мира и действует в нем по определенным, изначально установленным законам. И если бы у еврейского народа не было хотя бы такой зыбкой возможности для оправдания, как сказать, что Первое Речение относилось не к ним, то их преступление расценивалось бы как восстание против Всевышнего – и тогда милосердие не смогло бы смягчить качество суда. Поэтому Б-г все устроил так, чтобы этого не произошло. Идея «врат раскаяния, которые Всевышний раскрыл перед Моше на горе Синай», в том и состояла, чтобы еврейский народ мог спастись от приговора высшего суда. Всевышний изначально позаботился о том, чтобы грех золотого тельца не был таким разрушительным, каким мог бы стать. Поэтому в Первом Речении Он и не сказал: «Я – Б-г, ваш Господь», а лишь «Я – Б-г, твой Господь». Тем самым Он оставил еврейскому народу возможность защитить себя, сказав, что Первое Речение было обращено не к ним, а только к Моше. Возможность найти хотя бы такое оправдание позволила качеству милосердия смягчить свойство суда, и Израиль был спасен от полного уничтожения. И когда Моше молил Всевышнего об оправдании народа, Б-г ответил ему: «Я прощаю!»
