Отцовская любовь
Отцовская любовь
Александр Кимхи был очень богатый человек, многие знали его как праведного б-гобоязненного еврея, не жалеющего денег на нужды города, на бедных и на иешивы. Не всегда безоблачна жизнь богатых людей, не всегда праведники пожинают плоды прежде смерти. Единственный сын, Цви, родившийся в поздние годы родителей, вырос и стал несчастьем для отца и матери.
Злодей почти все время проводил в дорогих отелях, устраивал шумные попойки с женщинами и такими же, как и он, бездельниками. Они, словно мухи на мясо, слетались к бесплатному столу, льстили, клялись в дружбе и в любви. А Цви думал, что друзей привлекают его ум и веселый характер, и не жалел отцовских денег.
Такого сына Тора называет “сорер уморэ”, а бет-дин вправе лишить его жизни. Однако не он, а мать его раньше времени ушла в другой мир.
Отец был богатым, праведным и мудрым человеком. Видит он, что старость уже пригнула к земле, а природа сына такова, что не подается исправлению. Решил составить завещание.
Пригласил к себе мэра города, раввинов и габаев еврейской общины. И сына позвал. Когда все расселись, он объяснил, что собрал их для того, чтобы разделить между ними всё свое имущество.
- Такую-то сумму я оставляю в подарок мэру города. Столько-то я передаю габаям города, чтобы распределили среди сирот, вдов и нуждающихся евреев, а эти деньги, - говорит, -я прошу уважаемых раввинов распределить между иешивами города. А эту сумму я передаю сейчас в руки моему сыну, Цви, с условием, что он исчезнет из города, и ноги его не будет на пороге этого дома до моей смерти.
Старик положил перед мэром чистый лист бумаги, чернила и ручку и попросил записать условия завещания:
“После смерти хозяина полиция должна закрыть и опечатать этот дом. Спустя двенадцать месяцев, в годовщину смерти, начальник полиции передаст ключ от дома в руки Цви. Но только на один день. В этот день сын может вынести из дома всё, что ему понравится и всё, что он успеет вынести до вечера. И не более того".
Все, сидевшие перед господином Кимхи, очень удивились такому завещанию, но расписались на листе. Цви тоже поставил внизу свою подпись, сказал, что плевал он на отца и на всех, на них, схватил деньги и исчез. Гости тоже встали и вышли, не говоря ни слова об этом негодяе.
Месяц не прошел после этого, как умер Александр Кимхи. Жители города, евреи и неевреи, люди из других городов пришли отдать последние почести праведнику, который сумел распорядиться своим богатством так, что каждый почувствовал на себе его заботу.
Только сына не было, когда к раскрытой могиле понесли похоронные носилки. И не сидел он семь дней, оплакивая отца. Спешил растратить огромные деньги, которые получил совсем недавно.
Растратил. Через восемь месяцев не осталось ни копейки.
Видит Цви, что дело плохо, приходится брать в долг. В нескольких местах взял большие ссуды, едва хватило на неделю. В магазинах первые дни давали в долг, но когда увидели, что не платит, стали вежливо отказывать. Из гостиницы выгнали, домой к себе никто не пускал, ходил голодный по городу и не знал, где ему устроиться.
В конце концов, кредиторы обратились в суд, Цви арестовали. Но что возьмешь с нищего? Побили и выгнали на улицу.
Пошел к своим бывшим друзьям просить хлеба, напоминает, что ели и пили за его столом, но никто не дает, ругают и гонят, как собаку.
Днем Цви сидел в синагоге, - там тепло, а ночью шамаши закрывали двери, поэтому ложился на широких ступенях, свернувшись калачиком, закутавшись в некогда дорогое пальто.
Там его и нашел мэр города, когда при-близилась годовщина смерти Александра Кимхи. Поставили полицейские оборванца на ноги, и мэр говорит:
- Завтра годовщина смерти твоего отца, можешь взять этот ключ, войти в дом и вынести всё, что успеешь, за шесть часов. Запомни - шесть часов.
Когда узнали кредиторы, что есть какая-то надежда вернуть свои деньги, собрались вокруг, кто с ножом, кто с палкой, кричат:
- Около дверей будем ждать, попробуй обмануть! Не вернешь долги - убьем или калекой оставим!
Самые нетерпеливые заранее стали бить его, полицейские с трудом разогнали толпу.
На следующий день Цви получил ключ от отцовского дома, открыл большие чугунные двери, которые ровно год никто не открывал и вошел. Злые кредиторы остались снаружи ждать свою долю.
Из прихожей был виден запущенный осенний сад. Сразу вспомнил он свое детство в этом саду, маму, от которой прятался, поднимаясь высоко по скользкому стволу. И этот огромный отцовский дом...
- Ой! Ой, ва-вой! - заплакал Цви, - ой, ва-вой, нет у меня права на отцовский дом!
Открыл следующие двери. Везде запустение, мусор, мыши бегают. Пошел дальше, может быть, в других комнатах что-то осталось, может быть, отцовские книги, - ведь тоже деньги.
Ничего не нашел, только стол посреди большого пустого зала и больше ничего. Подошел ближе, видит - незапечатанный конверт. Открыл, читает письмо:
“Знал я, знал, сын мой, что придешь. Читаешь ты эти строки, а на улице ждут злые люди, вернешься к ним - убьют. Поднимись по лестнице в комнату, которая была когда-то твоей. Там приготовлена для тебя виселица со стулом, чтобы удобно было повеситься. Залезь на стул, просунь голову в петлю, - она как раз по твоему размеру, - и оттолкни стул ногой. Умрешь без боли и в тайне от всех”.
Прочитал Цви письмо раз, другой, и решил:
- Прав отец, лучше умереть втайне, чем отдать себя на растерзание. В этом доме родился, в этом доме и умру.
Поднялся по лестнице в бывшую детскую комнату. Видит - веревка с петлей свисает, и стул внизу. А на стуле - письмо.
Открыл, читает: Видуй, молитва раскаяния. И словно голос отца слышит, который не проклинает, а прощает.
Слезы текут на грудь, повторяет слово за словом: “Ашамну, багадну... Прости меня, отец! Как больно душе моей, отец!”.
И вдруг - словно лопнул нарыв, успокоилась душа. Созрело твердое решение все свои преступления искупить смертью.
“Отец прощает, Ашем Благословенный, Он тоже простит”.
С просветлевшим лицом Цви залез на стул, просунул голову в петлю и прыгнул.
Веревка его вес выдержала, но доска, к которой она была привязана, выскочила из паза и больно ударила по голове. Цви упал на пол и увидел, что вместе с доской на него свалился конверт. Схватил его, и тут же, сидя на полу, открыл:
“Сын мой, дорогой мой, принял ты смерть с радостью и, конечно, сам казнил себя за свои преступления. Теперь вернись к Б-гу, вернись к Торе, чтобы жил ты, как написано: “Не смерть, а жизнь предлагаю тебе... ”. Иди в сад. В правом углу, под железным щитом, присыпанным землей, лежит ящик. В ящике - деньги, золото и бриллианты. Хватит расплатиться и с кредиторами, и тебе на долгие годы. Есть хорошие девушки в городе, женись, иди учи Тору, будь праведным евреем. Всё, что было, то ушло. Впереди много работы, тебя ожидает большая жизнь ”.
Цви вскочил, воодушевленный последним наставлением отца, словно проснулся от глубокого сна. С письмом в руках побежал в сад, нашел клад и сделал всё, как повелел отец.
Женился, учил Тору, поддерживал бедных. И восхищался великой мудростью своего праведного отца, Александра Кимхи.
hалаха
Тора дает нам 248 повелевающих заповедей, мицвот. Одна из самых важных — это заповедь делать видуй, исповедь перед Б-гом. Сказано: “...Мужчина или женщина, если сделают один из грехов человеческих, изменив Б-гу... то пусть исповедается в своем грехе...” (Бэмидбар, 5:6-7).
«Мехильта» объясняет, что значит “один из человеческих грехов”. Речь идет о воровстве, грабеже и лашон а-ра, — злом языке. Но не только эти преступления Тора называет изменой.
Трудно сказать какое из преступлений серьезнее других: разврат или клевета, неуважение родителей или присвоение чужого имущества. Нарушение запрещающей заповеди, ло таасэ — это и есть измена Б-гу.
“За все виды греха, — пишет Рамбам, — за тяжкие и за легкие, и даже за невыполнение заповеди асэ (повелевающей заповеди), обязаны мы исповедоваться”.
“Какой бы грех ни совершил человек, в любом месте, в любой стране, он обязан вслух исповедаться и раскаяться перед Б-гом” («Сифри», “Ахарей мот”).
Рамбам пишет, что даже смерть не искупает человека без исповеди и раскаяния. Даже тому, кто грешил всю жизнь и раскаялся перед смертью, и умер раскаявшимся, прощаются все грехи.
“Все пророки призывали к раскаянию, и Израиль удостоится избавления только благодаря раскаянию... Велико раскаяние, оно приближает человека к Шэхине” (Рамбам, «Мишнэ Тора»).
Страдания души превышают страдания тела. Но есть более страшное наказание для души, чем страдание, это — карет, истребление, уничтожение души. Как сказано: “Истребится та душа, грех на ней” (Бэмидбар 15:31).
Высший Суд выносит приговор — карет — за умышленное поклонение идолам и осквернение Имени, за кровосмесительную связь, за умышленное и злостное убийство.
Земной суд к такому наказанию приговорить не может. Наказания человеческого суда, бет-дина, помогают человеку искупить свой проступок. Даже самый суровый и нелицеприятный бет-дин может проявить слабость при определении наказания.
Высший Суд абсолютно справедлив, нет смысла спорить с его приговором.
“Видуй”, молитву раскаяния, евреи произносят ежедневно, после “Шмонэ эсре” (букв, “восемнадцать”, т.е. восемнадцать благословений) в утренней молитве, в молитве “Минха”, а также перед сном.
Произносим слова шепотом, чтобы только самому был слышен голос. Стоя, склонив голову, и сжав правую руку в кулак, бьем себя в грудь. Сначала говорим общую формулу раскаяния от имени всего еврейского народа, а потом вспоминаем свои проступки за последнее время.
Перечисляем грехи по алфавиту, от “алеф” до “тав”: “Мы грешили, обещали и не исполняли, изменяли, грабили, порочили, лицемерили, замышляли злое, обирали других, оговаривали и лгали, давали неверные советы, притесняли других, заблуждались сами и вводили других в заблуждение...”.
“Мы отклонялись от Твоих добрых заповедей и не ценили их. Во всем, что случилось с нами, Ты прав. Ты установил истину, а мы творили зло”.
Следует обдумать каждый свой проступок, что к нему привело, какие имел последствия и как исправить причиненный ущерб.
Искреннее раскаяние облегчает душу. Но убереги нас, Милосердный, от повторного греха. Грешить, раскаяться и совершить тот же грех? Такому человеку не позавидуешь.
Если есть миньян, после “Видуя”, называем 13 качеств Всевышнего, “Шлош эсре мидот”. Запрещено читать “Шлош эсре мидот ” от захода и до восхода солнца.
Не читаем молитвы раскаяния в Шаббат, в праздничные дни Песаха и Суккот, в Шавуот, в Рош а-Шана, два дня Пурим, в Лаг Баомер, все дни Хануки, 15 Ава, в Пурим Катан (14-15 числа первого Адэра) и в Песах Шени, весь месяц Нисан, с первого до двенадцатого Сивана, от Йом Кипур до начала месяца Хешван.
Не читаем “Видуй” в синагоге, где в этот день брит мила (обрезание), или же находится моэи, отец ребенка, которому сделали обрезание, или сандак. Если в синагоге был праздник бар мицва или находится жених в первые семь дней после хупы, “Видуй” не произносим. А также первые семь дней в доме, где сидят шива и в главной синагоге, если там находится скорбящий, авель.
