Декабрь 2024 / Кислев 5785

Последнее желание

Последнее желание

В Польше, где сотни лет, несмотря на преследования, жили евреи, в дни Маариля (рабби Яаков бен Моше Молин Алеви, 5115 - 5187), зихроно цадик ливраха, в Йом Кипур произошла страшная история.

В большом красивом доме у городской стены жил богатый еврей по имени реб Мардэхай Голанд. Двадцать лет был бездетным и, наконец, родился у него сын, которому дали имя Ицхак.

Мальчик рос в достатке, учил Тору, к шестнадцати годам возмужал и стал праведным евреем. Радовался отец, что сын уже настоящий мужчина, женил его, а через два года родился замечательный внучек. Достаток и радость наполняли дом. Чтобы и вам дал Ашем по вашему желанию!

Однажды пришло письмо из Голландии, что умер брат реб Мардэхая, а от него осталось большое наследство. Сказал реб Мардэхай сыну:

- Я стар, нет у меня сил на такое путешествие. Поезжай ты.

Не хотелось Ицхаку оставлять дом, молодую жену, занятия в иешиве, да кто же тогда поедет...

Скоро - не скоро, но добрался до Амстердама, пришел в гостиницу в еврейском квартале.

Поздним вечером там было полно приезжих деловых людей, поэтому место ему нашли под самой крышей. Поставили кровать, столик, принеcли поесть. Ицхак прочитал вечернюю молитву, наскоро перекусил, лег и сразу же уснул.

Среди ночи проснулся от страшного крика. Смотрит - пожар, огонь снизу рвется. Кое-как оделся и выбрался на крышу.

Смотрит с крыши - голова кружится. Внизу люди бегают туда-сюда, кричат: “Прыгай! Прыгай!”. А не видно, куда прыгать. Но не гореть же в огне? Прыгнул.

Спустя три дня очнулся в доме одного еврея. Реб Моше взял его в свой дом и выхаживал, пока Ицхак не пришел в сознание. А когда увидел, что больной открыл глаза, сел перед ним и спрашивает:

- Кто ты, юноша, как твое имя? Откуда и по какому поводу приехал в Амстердам?

Ицхак рассказал о себе, о своей семье, о том, что отец послал его получить наследство от умершего дяди.

Выслушал реб Моше и говорит, что не стоит волноваться. Если Ицхак даст доверенность, он, реб Моше пойдет и получит за него всё, что осталось от дяди. Тут. же составили доверенность, и Ицхак с радостью ее подписал.

Прошло несколько дней, Ицхак уже вставал и ходил по комнате. Как-то реб Моше сказал что все деньги по наследству получены, осталось только разменять их, и он передаст их в руки дорогого гостя.

Ждет Ицхак день, два, неделю. Спрашивает всех, где реб Моше? Но никто не ведает, куда он исчез. Потом уже узнал, что реб Моше бежал с его деньгами, даже домашним слова не сказал. Что поделаешь, пришлось возвращаться с пустыми руками.

Сборы были совсем не долгими. Вещей почти нет, денег почти нет. Двинулся в путь, из города в город. Где пешком, где на попутной телеге подвезут.

Так и добрался домой.

Идет по улице темной ночью, а сердце стучит. Ни одно окно в родном доме не светится. Толкнул дверь - открыта. Вошел и направился в темноте в детскую комнату. Вот она, колыбель, наклонился, поднял малыша, стал обнимать и целовать.

Внезапно в комнату ворвались стражники с горящими лампами в руках, вырвали из рук Ицхака ребенка, скрутили его и потащили в тюрьму. Но не это изумило и испугало Ицхака: при свете масляной лампы, он увидел, что обнимал и целовал чужого ребенка.

В тюрьме ему объяснили, что пока его не было, в войне между Польшей и Германией германцы захватили город и убили почти всех евреев. В доме реб Мардэхая теперь живет польская семья, а стражники арестовали Ицхака потому, что решили, что он пытался украсть христианского ребенка.

На следующий день судили Ицхака и приго-ворили к смертной казни. Ночью привели в большой зал, занавешенный справа и слева.

Открыли занавес справа: стоят за ней виселица и палач с веревкой в руках. Открыли слева: там купель для крещения, а рядом сидит в кресле ксёндз, христианский священник. Говорит ему:

-    Ты очень молод, оставить тебя евреем нельзя, убивать жалко. Вот написано в приговоре: “Пове-сить Ицхака Голанда”. Но если примешь христианство и поменяешь имя, то будешь жить.

Опустил Ицхак голову и решил про себя, что совершит Кидуш Ашем, освятит Имя Творца, умрет евреем. Повернулся к виселице, сделал шаг к палачу и потерял сознание.

Через полчаса пришел в себя и с ужасом увидел, ч־то головой и связанными руками находится в купели. Значит, окрестили, пока ничего не соображал!

Выпрямился, но сам идти не может, ноги не повинуются. Стражники подхватили и унесли в камеру.

На следующий день отвели его в армейскую казарму, обрили наголо и одели в солдатский мундир. Стал еврей польским солдатом.

А мы сделаем пока перерыв и перейдем к следующей истории.

В одном польском городе жил еврей по имени реб Гирш Коэн. Так случилось, что родила его жена в ночь Субботы, между Рош а-Шана и Йом Кипур, в Шаббат Шува.

Подумал реб Гирш: “Почему я должен нарушать Шаббат, если в городе полным-полно неевреев?”. Пошел искать и оказался около военной казармы. Вызвал офицера и говорит:

-    Прости меня, господин, и выслушай! Я еврей, жена моя родила, но мне нельзя зажигать в Субботу огонь. Не мог бы ты послать со мной солдата, чтобы помог нам, я заплачу.

Командир дал команду, и один из солдат пошел с Гиршем, вошел в дом, зажег свечу, вдруг схватил-ся за живот, захрипел, упал и умер.

Реб Гирш очень испугался, оставил мертвого и побежал к Маарилю, к рабби Яакову, который жил недалеко. Сказал ему рав:

-    Быстро иди в казарму, позови ко мне офицера.

Гирш пошел в полном смятении, - какое несчастье... как сказать... что сказать... А тот сразу согласился прийти.

Рав усадил офицера, сел напротив и рассказал всё, как есть.

-    А теперь, - говорит, - что делать? Не скажут ли поляки, что евреи убили этого солдата, не устроят ли погром?

Ответил офицер:

-    Дам вам хороший совет. Вылейте в его глотку полбутылки водки, а что останется - положите за пазуху и, когда стемнеет, утащите труп в поле. Найдут и скажут, что умер оттого, что перепил.

Так и сделали.

На следующее утро офицер сам прищел к рабби Яакову и говорит:

-    Уважаемый рав, проведи меня в отдельную комнату и выслушай, я хочу поговорить с тобой в тайне от всех.

Завел его рабби, закрыл двери, ждет, что скажет.

Офицер сел напротив, глубоко вздохнул и говорит:

-    Рабби, рабби, я тоже еврей! Родом из известной семьи. Звали меня Ицхак Голанд.

И рассказал всё, что мы уже знаем, вплоть до того, как его крестили и отдали в солдаты, на войну

с Россией. Много раз он искал под огнем смерть, но смерть не шла, даже не ранило его ни разу. Стали говорить, что он герой и произвели в офицеры.

Тяжело вспоминать о прошлом. О родных, убитых извергами, об иешиве, где день за днем учил недельный лист Талмуда. Говорит раву:

-    Я очень хочу вернуться к своему народу, но страшно подумать, что тогда сделают со мной христианские священники! Рабби, скоро Йом Кипур, не согласишься ли ты прочитать поминальную молитву для отца, матери, жены и сыночка моего?

Смотрит на него рабби Яаков, а у самого слезы на глазах.

-    Даю недэр, - говорит, - обещаю тебе прочитать для них Ашкаву и Кадиш, напиши на моем сидуре их имена. Но и я хочу попросить тебя, чтобы в будущем году, в эти самые дни, ты пришел ко мне.

-    Бэли недэр, - ответил Ицхак, - приду.

Прошел год. За два дня до Йом Кипур Ицхак

Голанд вошел в дом рабби Яакова. В военном мундире, вся грудь увешана орденами и медалями, - словно маршал, а не простой офицер.

Удивился рабби Яаков, а Ицхак говорит:

-    Я ведь говорил, что хотел совершить Кидуш Ашем, шел на смерть, чтобы сказать “Шма, Исраэль”, но Творец хранил меня.

Спросил рав:

-    Пойдешь со мной в бет-кнессет на Йом Кипур? Я дам тебе отдельное место.

-    Да, да, конечно согласен!

Рабби Яаков принес белые одежды. Ицхак с великой радостью переоделся. Пошли они в микву, потом сели за праздничную трапезу, потом учили Тору, потом устроили сеудат мафсекет - завершающую трапезу перед постом в святой День Искупления. Лицо Ицхака горело от счастья.

От Кол Нидрей до Нейла Ицхак был подобен ангелу, он молился и плакал, душа обнимала мир, и не было препятствий между ним и Ашемом.

Когда в молитве Нейла евреи стали петь: “Ашем У-Аэлоким! Ашем У-Аэлоким...”, голос его вырвался из груди, как будто не один человек кричит, а тысячи и тысячи мужчин и женщин, стариков и детей в страдании и в радости взывают к Творцу.

-    Ашем У-Аэлоким! Ашем У-Аэлоким! - С этим упал и умер.

Люди бросились к нему, причитают, кто-то плачет. А Маариль, рабби Яаков, поднял руку и говорит:

-    Чудо свершилось, вынесен приговор! Знаем из Каббалы: тот, кто умер в конце Йом Кипур, получает полное прощение и идет в Улам Аба. Пусть его чистая душа попросит перед Ашемом за всех нас! Амен.

hалаха

За день или за два до Дня Искупления делаем капарот. Для мужчины режем петуха, для женщины — курицу. Для беременной женщины петуха и курицу. Но лучше делать капарот на деньги. Отдаем их бедным. Евреи, дающие тэрума, т.е. пожертвования на иешивы, на бет-мидраши и на синагоги, облегчают свою участь.

Накануне самого грозного и самого радостного для нас дня в году погружаемся в очищающие воды миквы и устраиваем праздничную трапезу. Это сеудат мицва. Йом Кипур для нас — праздник, потому что мы раскаялись и, несомненно, получим искупление.

После “Минхи” устраиваем вторую сеуду — сеудат мафсекет, разделяющую. Готовимся к тааниту — к посту, который будет продолжаться больше суток.

До захода солнца зажигаем шамаш, “дежурную” свечу, зажигаем свечи в память умерших и зажигаем две праздничные, свечи.

Надеваем белые одежды. Мужчины еще до темноты должны закутаться в талит.

От захода солнца перед Йом Кипур и до окончания следующего дня, пока не выйдут звезды, запрещено работать, есть и пить, запрещено купаться и умываться, пользоваться мазями, носить кожаную обувь. Запрещена супружеская близость.

Все действия, запрещенные в Шаббат, запрещены в этот день.

В Йом Кипур, как и в Судный День, следует быть очень осторожным в своих словах.

Все мужчины и женщины обязаны поститься в Йом Кипур. Беременным женщинам в последние дни беременности говорят на ухо, что не следует есть в День Искупления. Кормящие грудью первые трое суток после родов не постятся. Свободны также женщины в первые три дня после аборта. Тяжело больных кормят, если есть опасность для их жизни, в соответствии с заключением врача.

Кто не пришел в синагогу до выхода звезд без уважительной причины читать “Кол Нидрей”, не может рассчитывать на хороший будущий год. С этой молитвой открываются “ВоротаМилосердия”. А закрываются молитвой “Нейла”, в которой находит выход наше стремление к счастью. В ней — последняя наша надежда.

Отзвучал шофар. Приговор вынесен. Делаем “Авдалу” — отделяем праздничное от будничного, произносим благословения над бокалом вина и на огонь свечи, зажженной от нер нэшама, горевшей в Йом Кипур, но не произносим благословение на благовония. Теперь можно есть и пить.

Милосердный, Он искупит и оправдает Свой народ, Израиль. И даст нам долгую, мирную, счастливую жизнь. Амен!