Часть 5

Часть V

Стихи, молитва и философские размышления у меня едины, это по-разному выраженная мысль, поднимающая над неустроенностью, отверженностью. Когда особенно остро ощущаю отсутствие любимой женщины рядом, которая отвлекла бы меня от беспрерывного диалога с самим собой и желания понять, что от чего происходит, я говорю себе: «Бессмертна мысль, жизнь вне времени и непостижимы тайны Творца». Филон Александрийский писал о просветлении разума, о том, что истинный мудрец выходит за пределы реальности и разговаривает с Вседержителем. Вот и я обращаюсь к Нему:

                             

                               Дай мне рассвет, Творец,

                               Хранитель мой,

                               И день и вечер я пред

                               Тобой,

                               Твоим величьем потрясен,

                               стою –

                               Ты видишь всё, что в сердце я

                                таю.

                               Бессильны мои мысли и

                               слова,

                               Пригодны лишь язык

                               и голова,

                          

                               Чтоб славить Бога, давшего

                               в раю

                  

                               Нам, смертным, душу вечную

                               Свою.

                                                        Пер.  Э. Левин

                      

         Такое стихотворение мог бы написать и Филон Александрийский, но он стихов не писал. Его часто называют Филон Иудей, должно быть от того, что философ с благоговением относился к нашему Закону и Иерусалиму.       Можно проследить удивительную преемственность мысли; так согласно утверждению книги «Премудрости Соломона» творение мира нужно понимать как «внесение Богом порядка в хаотичную материю». Такое же понимание творения мира у Платона: «всё, что находится во вселенной, возникло из бесформенной первичной материи».

      Филон в процесс  формирования и оживления изначально существующей  материи вводит «Логос» – разум Бога. В  противном случае, по его мнению, было бы непонятно, каким образом Бог взаимодействует с неодушевленной первичной материей. По мне так дух и физический мир нераздельны, потому как всякое бытие и интеллектуальное, в том числе, состоит из материи и формы; «существование материи без формы также немыслимо, как и существование формы без материи». И то и другое вызваны к существованию одновременно, это эманация божественной силы и воли, то есть природы Бога.

       Новые впечатления от путешествия не отвлекли меня от воображаемого диалога с Филоном. В комментариях мыслителя тысячелетней давности можно прочесть и о том, что Бог создал материю из ничего, и лишь потом придал ей форму. Как бы то ни было, стремление Филона соединить человеческое знание с божественным откровением и его положение о том, что творению предшествовал Разум  не противоречат Святому Писанию.

      В основе схемы творения мира воззрения одинаково принятые у евреев, мусульман и христиан. Модель мироздания выстраивается главным образом согласно учению Клавдия Птолемея и Аристотеля: в центре Вселенной – неподвижная Земля, она окружена  вращающимися небесными сферами: Луна, Меркурий, Венера, Солнце, Марс, Юпитер и Сатурн. Следующая сфера – двенадцать созвездий Зодиака. У каждой планеты своё назначение. Порядок восьми, вращающихся вокруг Земли с запада на восток, сфер - общепринят. Равно как и предположение о существовании девятой всеобъемлющей сферы – девятого колеса, которое вращается в противоположном направлении – с востока на запад и движет все другие сферы находящиеся внутри неё. Я утверждаю, что за девятой небесной сферой следует ещё одна - десятая – сфера Разума*, которая лежит за пределами физического мира. «Кто поймет тайны творения Твоего, когда возвысил Ты над сферой девятой сферу Разума…»

----------------------------------------------------------------

 * - Сферу разума можно соотнести с современным понятием неосфера, представляющим собой  накопленный веками мыслящий пласт, который становится определяющим фактором развития общества. Понятие «неосфера» было предложено профессором математики Сорбонны Эдуардом Леруа, трактовававшим её как мыслящую оболочку, формирующуюся человеческим сознанием.  

       По моему представлению сфера разума является границей между материальным миром и Престолом Всевышнего – Престолом Славы, куда прилепится разумная часть души после того, как побывает индивидуальной, то есть в теле человека.

                  Кто приблизится к обители Твоей, когда вознес Ты над

                              сферой Разума

                  Престол Славы – там место тайника и великолепия,

                              и там – тайна и основание.

                  И доселе достигает Разум и останавливается,

                               а превыше  – Ты, и возвышаешься Ты над

                               Троном могущества Твоего,

                               «и никто не взойдет с Тобой».* (*См. Шмот 34:3)       

                                                                         В.Н. Нечипуренко

       «Под Престолом Славы Твоей местопребывание  для душ усопших»,  когда наступит смерть, я хочу оказаться среди «сосчитанных». «Между благочестивых посади меня, которым будет дана возможность наслаждаться плодом Разума и созерцать Славу Твою». Единая душа Израиля сотворена из «пика славы» Всевышнего и потому решающее влияние звезд на Израиль отменено высшей силой. «-Владыка Вселенной, - вскричал Авраам, - я смотрел на моё созвездие и увидел, что мне не суждено родить ребенка». «-Перестань смотреть на небо, ибо планеты не влияют на Израиль», - ответил Создатель. Сила звезд, равно как и всё мироздание подчинены Всемогущему. В противном случае люди беспрекословно верили бы в астрологию и поклонялись бы звездам.

     Размышления о тайнах Вселенной спасают меня от тягостных воспоминаний о конфликтах, что были навязаны собратьями по перу.   

Воображаю человека, который будет читать мои труды через сто, двести лет. Ему, будущему читателю, что разделит мои мысли, я посвящаю трактат «Исправление качеств души», где стремился определить этические нормы жизни. Здесь я пишу, что горе и уныние легко утверждаются в душе, когда ей не удается реализовать свои духовные возможности; люди доводятся этим до состояния почти гибельного. Ибо «Уныние - это смерть заживо. Уныние в человеческом сердце сокрушает его, а доброе слово, признание поселяет в нем радость. Мы должны постепенно приучать себя целеустремленно совершенствовать наши души и преодолевать трудности, чтобы в результате не сворачивать с праведного пути. При этом хотеть, чтобы ничего плохого с нами не случилось, равносильно желанию не существовать».

       Кто знает, может быть, талант – своеобразный дар Провидения, отработать который можно страданием и преодолением искушения.  Наши силы ограничены, особенно у такого человека, как я, который не может похвастаться ни здоровьем, ни везением и с величайшим трудом преодолевает тяготы будней. Об этом я пишу в «Источнике жизни», где стараюсь соотнести волю Бога и волю человека. В советах сдерживать свои чувства и подозрительно относиться ко всем иррациональным страстям я последователь стоицизма. В целом моя теория состоит в том, что правильные действия ведут к усовершенствованию чувств, помогают обрести мудрость. Счастье - это результат мудрости и воли. Воля, выстраивающая нашу жизнь, формирует человека и проникает повсюду; настолько она могущественная и цельная. В «Источнике жизни», я пишу о природе воли, а в «Царском венце» соединяю волю с бессмертной душой, стремящейся сквозь земную реальность проникнуть в божественную сущность. В единении с Творцом мы обретаем себя, однако тщетны усилия постигнуть Бесконечного, можно лишь приблизиться к Нему в молитве.

      Где бы я ни оказался в своём перемещении по Испании моим любимым собеседником остается искатель религиозной истины Филон Александрийский, не суть важно, что жил он в первом веке – диалог развивается в течение тысячелетий. Почти ассимилированный иудей он первый нашел контакт еврейской мысли с греческой философией; пытался показать, что наше Святое Писание не противоречит ей. Конечной целью философского знания греков является вечная первооснова мира, что в  понимании Филона  - образ Бога.  Часто заменяя безличное «сущее» греков на библейское именование «Сущий» Филон говорит о Творце, который по желанию может частично открыться тому, кто искренне его ищет. Философ писал о Боге как о Едином объединяющим мир платоновских идей, - вечных прообразов земных вещей. Между Создателем - чистым интеллектом и человеком Филон вводит в качестве посредника – мысль, слово, разум. Слово, разум и воля – единая сущность. Посредством волевого начала человек следует разуму. Я согласен с александрийским мыслителем и в том, что пророческое просветление - высшая ступень духовной работы, где задействован не только рассудок, но и поэтическое творчество.

      На учении Филона основана книга Псевдо-Эмпедокла  «О пяти субстанциях», где сказано, что сначала Творец создает первоматерию, которая в эмбриональном состоянии содержит в себе все формы вселенной. Далее Он творит интеллект. Объединяясь с материей, интеллект производит Душу. Я не вижу оснований возражать Проклу в том, что первоматерия, будучи основой всех вещей, есть интеллигибельная сущность и в то же время форма, наделяющая все сущности бытием. Другими словами, идея духовной материи, восходящая к Плотину и Проклу, является основой единства в духовном и материальном мире.

       Душа начинает свой познавательный поиск с тела. Погрузившись в материальный мир, душа забывает о своем небесном происхождении, и в мире чувственно воспринимаемых вещей должна открыть, припомнить знания, которыми обладает потенциально, то есть до соединения с телом. Этими припоминаемыми знаниями объясняется наша врожденная предрасположенность, способность к тем или иным занятиям. При этом душа это также и приобретенные знания, которые достигаются обучением и размышлениями. Последняя награда в конце земного пути – возвращение души к Источнику.

      Высшая цель человеческой жизни - знание, оно оправдывает наше существование. «Из всех частей человека познающая часть является самой благородной. Вместе с тем надлежит искать познание последней причины, ради которой человек существует; ведь всё подпадает под действие воли Единого, да святится Он и будет благословен! Аминь!» Об этом я и пишу в «Источнике жизни». В соотношении Воли Бога и воли человека, последняя служит постижению божественной мудрости. «Ты мудр, и мудрость – источник жизни – изливается из Тебя».   

      О познающих возможностях человека пишу также и в трактате «Усовершенствование души» являющейся отражением воли, которая выстраивает нашу жизнь. Можносказать по-другому: свобода дана человеку для борьбы со страстями; земная жизнь это возможность совершенствования души, которая является производной Интеллекта. Три души, проистекающие из Интеллекта – рациональная, животная и растительная – в действительности являются одной душой, которая заряжается энергией активного божественного разума; она не только предшествует телу, но и переживает его смерть. Здесь воззрения иудеев и неоплатоников совпадают. Причем, душа, остающаяся после смерти не та, которая возникает в момент рождения и является лишь предрасположенностью к восприятию, способностью к той или иной деятельности.

      Мои философские размышления неотделимы от чувств и желаний. Я вживаюсь в Универсальную душу – чистую и бесконечную, приобщаюсь к Интеллекту, наполняющему мир своим светом, и стараюсь понять Волю Творца – источника мироздания. Воля Бога, отождествляющаяся в некотором смысле с Логосом - Разумом, является опосредующим звеном между Творцом – первой сущностью и Его первыми порождениями – универсальной материей и универсальной формой. Единством Воли и Интеллекта обусловлено сочетание материи и формы.

       Наука о Божественной Воле двойственна: на верхнем уровне предполагается её познание независимо от материи и формы, на нижнем - познание Воли «вписанной» в материю и форму. Она является причиной всякого движения в мироздании и всякого стремления в жизни. И если душа человека может быть сопоставлена с волей, то его разум - с первой Сущностью – Богом. Цель этого постижения - последняя награда в конце долгого пути – возвращение души к её Источнику. Таким образом, преодолевается смерть, ибо смерть и жизнь имеют отношение только к материальным вещам; и «когда душа вернется к чистому источнику Интеллекта, она соединится с Волей, которая выше всех духовных материй и форм». «Когда ты изучишь науку души, ты познаешь единство вечности и отдельной жизни, приобщишься к бессмертию Творца».

                          Ты живой. Эта жизнь не имеет истока

                          И от века не знает начального срока.

                          Ты – живой, но живешь без души и без тела,

                          Сам всемирной душой управляешь всецело.

                          Ты живой, но живешь без томленья и страха,

                          А не так, как живут дети тленья и праха.

                          Ты живой: кто коснулся сокрытой причины

                          И вкусил – тот вовек не увидит кончины!*

                                                        *Пер. Дм. Щедровицкого

       Я уяснил для себя путь познания: человек должен сначала отдалиться от не необходимых чувственно воспринимаемых вещей, сосредоточиться только на умопостигаемых вещах и обратить все свои помыслы к Богу; тогда Всесильный поможет ему дойти до конца пути и возьмет к себе в вечную жизнь.

       При всех моих умственных построениях я всего лишь беспомощный, зависимый от обстоятельств человек, и мое естество часто берет верх над разумом. Должно быть, каждый в моем положении осознаёт трагизм отданной духу жизни; где только от Бога можно ждать помощь и просветление:

                Искуситель препятствует мыслям моим и оскверняет

                        произнесенное слово моё.

                Я помышляю мысли простые, а он плетет ложь и

                        лукавство.

                Я – мир, он – войну.

               Пока не поставил меня для ног своих скамеечкой,

                        и не пролил кровь войны во время мира.

               И сколько раз выхожу я супротив него и упорядочиваю

                        стан служения моего и покаяния моего, и помещаю стан

                        милосердия Твоего напротив меня -                                                     

                        для помощи мне, покаяния и молитвы.*

                                                                                       *В.Н. Нечипуренко

                      

        Саадия Гаон в переписке с Ицхаком Исраэли приводил аргументы в защиту мнения о сотворении мира из ничего, он был убежден, что Тора и наука суть побеги одного дерева. Вера и разум дополняют друг друга, ибо восходят к единому Божественному началу; «если же кажется, что они несовместимы, то это объясняется ошибкой в наших рассуждениях или нашей неспособностью правильно интерпретировать текст Откровения». Ничто не опровергает убеждения мудреца, что только бесконечной деятельностью Творца можно объяснить вечное воспроизводство конечного мира в пространстве и времени. Я согласен с Гаоном и в том, что  интуитивное знание составляет фундамент всякого логического рассуждения и спасает разум от обуревающих его сомнений. Разум способствует осмыслению идей полученных путем откровения.

      Вряд ли кто-нибудь станет отрицать, что основой достоверных знаний является независимая от опыта и предшествующая ему интуиция. Именно интуиция направляет чувства   рассеянного по миру еврейского народа к Богу. За чувством следует разум, которому нужно отводить главную роль, ибо чувства без поддержки разума не долговечны. Во всем должно руководствоваться разумными соображениями  и   довольствоваться только  необходимым. Излишества не приносят радости, всего лишь зря потраченное время и деньги на их приобретение.

      В философских вопросах мои мысли не редко совпадают с мнением арабских философов. Так Ибн Сина, занимавший должность врача и визиря при различных правителях востока, написавший множество трудов, проблему творения также решает в духе неоплатонизма: «всё многообразие конкретного мира порождается путем эманации Сущего». И далее: «материя и форма не могут существовать самостоятельно, они тесно связаны между собой»; форма появляется в момент творения.  Согласен я со своим предшественником и в том, что проникновение в тайны вселенной требует прежде всего неустанного размышления и совершенствования, нужно посвятить себя, свои помыслы этой задаче. Впрочем, Авиценна, он же Ибн Сина не предшественник, а современник мой, потому как умер в тысяча тридцать седьмом году, когда мне уже было шестнадцать лет. 

       Из арабских мыслителей мне также близки «Братья чистоты», ставившие своей задачей распространение философских и научных знаний с целью искоренения пороков современного общества. Они выступают за равенство, против стяжательства, коварства, лжи и видят избавление от бед в  просвещении; человек достигает подлинного счастья только через разум, познавший истину. Своё представление о гармонии мира «Братья чистоты» изложили в «Послании о музыке», где гармония представляется музыкально-математическим устройством космоса; каждой планете соответствует своя мелодия в музыке звездных миров.

      Я разделяю и учение неоплатоника Ибн Масара – о духовной материи, общей для всех существ кроме Бога, о творении как эманации и единении человека с духовной реальностью скрытого бытия. Он же настаивал на существовании индивидуальных душ и их реинкарнации. Вот только творение я понимаю не столько эманацией, сколько волевым началом. Волей Творца обусловлено сочетание материи и формы, она причина всякого стремления, движения. Воля придает форму бесформенному. При всём несходстве еврейской и арабской культуры в философских вопросах у нас много общего, что позволяет вести диалог о познании мира и человека.

        Изгнанный из Сарагосы я пытался прижиться в других городах. Не получалось. Говорят, во всём виной - моя заносчивость. Но то не заносчивость, просто я говорю то, что думаю и не могу иначе. Это не самая лучшая черта характера, тем более, если ты зависишь от богатых любителей поэзии. Подобно неимущему, что должен идти в услужение, мне также надлежит искать хозяина. На этот раз я полагал, что мои странствия закончились приглашением знаменитого сановника Шмуэля ха Нагида  в Гранаду в качестве воспитателя его сына. И я тут же стал рисовать в воображении любознательного подростка, которому с радостью передам всё что знаю и умею.

       Гранада старинный цветущий город: покрытые снегом вершины гор, густые леса, теплое море, пограничные башни. Ходят разные толки вплоть до того, что основателем города был Ной. В пятом веке до нового летоисчисления здесь были иберские и финикийские поселения. Люди в основном занимались земледелием, скотоводством и охотой. Здесь же жили кельты, которые изобрели обоюдоострый меч, впоследствии ставший оружием римской армии, обращенным против своих изобретателей. Впрочем, на этом благодатном окруженном горами с плодородной землей месте действительно могли быть селения ещё времен первых потомков Ноя.

        Я мысленно приобщался к истории прошедших здесь поколений. Подобно прочим городам Испании, Гренада была завоевана римлянами. После распада Римской империи город попал под влияние североафриканских вандалов, далее господство Византии и иберского государства вестготов. В недавнем прошлом после падения халифата Кордовы власть здесь перешла берберскому владыке. Он-то и превратил Гранаду в один из процветающих городов Андалусии.

      Первое, от чего трудно было оторвать взгляд на новом месте - возвышающаяся над рядом холмов, лесистая гора с искрящимся снеговым пологом на вершине. Освещенная солнцем гора отражает свет на зубчатые стены мавританских замков, далее арабские башенки с каменными кружевами, заброшенные церкви без куполов.  На склонах холмов лепятся селения – ласточкины гнезда, не застрахованные от урагана, они могут быть снесены вместе с их обитателями.

        К дворцу моего покровителя мостовая выложена узорчатыми арабесками из разноцветных камешков. Прозрачная зелень олив сменяется гущей садов. Роскошные владения ха Нагида мало чем отличаются от  дворцов арабских вельмож. При этом соблюдено правило: еврей, какое бы политическое положение он ни занимал, не должен строить дом выше мусульманских правителей. Во всем остальном: та же наружная высокая стена, внутри - изящные легкие залы. Окна выходят на внутренний двор с галереей и фонтанами. Стены комнат украшены резьбой по дереву и расписаны сложным орнаментом, завораживающим удивительной гармонией ярких и чистых красок. Резной дубовый потолок с позолотой, пол из белого мрамора.  

       И два огромных сада: один с вечнозелеными цветущими апельсиновыми и лимонными деревьями, в другом - пальмы, кипарисы, диковинные цветы, декоративные и ароматические растения. Журчат струи воды в фонтане, птицы поют. Одним словом, райский сад – символ земного наслаждения. При этом я думал: сколько нужно денег чтобы содержать людей, ухаживающим за таким великолепием, и не лучше ли мне вместо того чтобы стараться угодить хозяину в качестве воспитателя его сына, наняться сюда садовником, где первая комната - сад. Отметил я и то, что в отличие от мусульманских домов, в которых ворота обычно заперты, во владениях Шмуэля узорные железные ворота открываются без ключа. К нему, как и в жилище любого еврея, можно войти во всякое время без доклада. Показалось хорошим предзнаменованием и то, что перед моим появлением в этом райском месте неожиданно стал сеять мелкий пронизанный солнцем дождик. Одним словом, я был полон надежд найти у одаренного судьбой Самуила ха Нагида добрый прием.

       Я всегда ощущал себя перед лицом Создателя, с детства казалось, что Божье Проведение предназначило меня для великих свершений. И, конечно, не мыслил над собой ничьей власти, даже такого прославленного человека как Самуил ха Нагид. Я помню восторженные рассказы отца о нем - знаменитом поэте, доверенным лицом короля Бадиса ибн Хабуса, советника и военачальника.  Со времени, когда он держал лавку пряностей в Малаге, прошло четверть века, сейчас Шмуэль ха Нагид или Шмуэль ха Леви бен Иосиф ибн Нагрела царский сановник, глава всей администрации как военной так и гражданской. Он же, подобно Хасдаю ибн Шапруту представитель еврейской общины при дворе короля. «Богом отмеченный беспредельно», владеет семью языками, знает греческую философию, математику, астрономию, логику, написал комментарии к Талмуду, а его сборником еврейских законов с критикой Корана интересуются и мусульмане.  

       Обладая столь огромным влиянием, Шмуэль окружил себя учеными в разных областях науки. Эрудит и ценитель знания не обращает внимания ни на национальность, ни на происхождение. В одном из своих стихотворений хвалит еврейского ученого за то, что тот обладает знаниями Священного Писания, философии греков и арабов.

       У моего высоколобого черноглазого покровителя с коротко стриженой бородой серьезное сосредоточенное лицо. Степенная походка и неторопливые движения не выдают его быстрого ума, умения одновременно думать о разных вещах. В соответствии с образом жизни царедворцев ха Нагид не пренебрегает роскошью. Я невольно сравнивал его огромный дом – дворец с  домом Иекутиеля, у того тоже был сад, тенистые беседки, портики, зеленые лужайки. И также на стенах комнат написаны изречения из Торы и Корана; арабская вязь перемежается строчками на иврите. При этом владения Икутиэля намного меньше и стены не были драпированы драгоценными тканями, и не украшались стальными клинками. Не было и многочисленных, заставленных ненужными вещами комнат с пурпурными занавесками.

       У своего нового мецената я любовался росписями, витиеватыми рисунками, бесконечными вариациями орнаментов на стенах и потолках. Нога ступала по дивным коврам, всюду диваны с мягкими подушками. Обширный покой отведен под книги на разных языках; здесь и поэзия, и философия, и медицина. Подобное, пусть и не такое роскошное, устройство дома не редкость у евреев, ставших дипломатами, знаменитыми врачами, учеными, купцами. Мы усвоили не только убранство жилья, но и костюм, некоторые обычаи, язык арабов. У иудеев даже слуги, как и у мусульман - властителей страны, бывшие невольники, что попали в плен или были проданы в рабство в отроческом возрасте. Однако евнухов, ведавшими делами «женской половины», у нас нет, нет и гаремов, которые обычно пополняются светлокожими рабынями из славянских стран.

      Самая большая достопримечательность дома, в который я неожиданно попал, – его хозяин, поражавший всех ученостью, обходительностью, государственным умом. Своей доблестью, щедростью и добрым отношением он завоевал благосклонность войска, чем во многом объясняются его победы над часто превышающими силами противника.

       Шмуэль с радостью принял меня, вспоминал портовый город Малагу, где он оказался вместе с моим отцом, когда бежал из Кордовы от нашествия североафриканских берберов. Объяснял достижения наших единоверцев в области культуры тем, что мы – потомки аристократических иерусалимских изгнанников.

        Во время нашей встречи я вглядывался в Иосифа – сына хозяина, пытался по чертам лица мальчика определить его характер, предрасположенности и к тем или иным занятиям. При этом использовал свой опыт физиогномических наблюдений, который систематизировал в работе «Улучшение моральных качеств», где писал о иерархической связи между различными чувствами.

       Насколько я был заинтересован в своем будущем воспитаннике, настолько тому не было дела до меня; он нетерпеливо ерзал, вставал и снова усаживался под строгим взглядом отца. По всему было видно – я ничем не затронул сердца краснощёкого, упитанного мальчика . Казалось, он только и ждет разрешения вскочить и убежать. Я непроизвольно искал в облике  подростка хоть какого-нибудь свидетельства о склонности к серьезным размышлениям; ведь нам предстоит понимать друг друга. В лице кареглазого красивого наследника царедворца проступала горделивая уверенность в своей избранности. Я же в его возрасте стыдился того, что у моих сверстников нет хорошей, подобно моей, одежды и их  родители, в отличие от моих, не могут нанимать им учителей.  

       Шмуэль в присутствии своего первенца вспоминал, с чего началось его возвышение:

       - Моя лавка специй в Малаге находилась по соседству с дворцом визиря Абу аль - Арифа, который был советником правителя Гренады царя Хаббуса. Служанка этого советника покупала у меня благовония и часто просила  написать письмо к её господину в Гренаду. Тот был восхищен прекрасным стилем писем, искусством каллиграфа и великолепным владением арабским языком. Допросил служанку, и когда выяснилось, что составитель посланий я - владелец небольшой лавки, пригласил стать его секретарем. Очень он был удивлен моим разносторонним образованием, знанием нескольких языков. За десять лет службы при дворе Хаббуса я прошел путь от чиновника по сбору налогов до министра финансов. Визирь пользовался моими советами и указаниями во всех важных делах, и только перед своей кончиной он рассказал королю, что своими успехами в политике они обязаны мне. По смерти визиря я стал главным советником короля в Гранаде.

       После некоторого молчания Шмуэль обратился к сыну:

      -Так что ты не думай, что для приглашения во дворец достаточно искусства каллиграфии в написании деловых писем, нужно ещё много знать. Счастливый случай приходит к тому, кто подготовлен им воспользоваться.

Иосиф выслушал наставления отца с покорным видом и тут же ушел, получив на то разрешение.

      Я не переоценивал своих талантов в области воспитания, однако, решил попробовать разбудить интерес мальчика к знаниям; не мог устоять перед соблазном иметь духовного преемника. И, конечно же, хотел подольше оставаться в доме Шмуэля, дабы избавиться от удручающей необходимости искать заработок.

       Поначалу мне следовало разделить страстное увлечение подростка фехтованием, показав при этом непревзойдённое умение владения шпагой, но ни к фехтованию, ни к верховой езде, ни к каким другим спортивным занятиям я не приспособлен. Могу пытаться вызвать интерес только к тому, чем сам увлечен – к чтению научных трудов, к размышлениям о причастности человека к замыслу Бога творения мира. Начал я с того, что пытался убедить будущего влиятельного мужа в том, что для еврея в диаспоре идеал мужественности – в интеллекте. Наш разум развивается в процессе познания – любовь к познанию – любовь к Творцу. «Блажен человек, который снискал мудрость и приобрел разум» (Притчи 3:13) Бессмертие дано познающей части души. 

       Я рассказывал мальчику о исторических переворотах, смене династий правителей. Приводил примеры изменчивой судьбы людей, зависящих только от внешних, часто случайных условий. И, напротив, убеждал его в том, что обретенная мудрость, переживание единения с Богом дают ощущение счастья; это свет, помогающий подчинить животную душу интеллектуальному началу. Говорил о самопознании, что ведет к уяснению первопричины всего, о необходимости сторониться суетной жизни, потому как просветление достигается в уединении. Рассказывал о становлении свободой личности, преодолевающей дурное начало в себе. Отмечал особенности еврейского суфизма - учения об откровении, восхождении к Богу по ступеням знания, для чего необходимо развитие наших творческих возможностей. При этом начинать нужно с самопознания, которое ведет к уяснению первопричины наших желаний и страстей.

       Страшась оттолкнуть подростка отказом от плотских радостей и заранее данными установками сознания, я заметил ему, что в поисках истины правомерно сомнение, свой индивидуальный путь, свобода выбора. Как бы то ни было, я подобно Иоханану бен Закаю – мудрецу, сохранившему наше учение после разрушения Второго Храма во времена владычества Рима, старался совместить школу Гиллеля с школой Шамая. Гиллель, делая новые постановления в связи с требованиями жизни, и послабляя предписания, оглядывался на своего друга и оппонента строгого законоучителя Шамая.   

       Я пытался сделать Иосифа соучастником размышлений о исламском суфизме, в котором также предполагается способность «сквозь земные вещи заглянуть в божественную суть».

       - Суфий, - объяснял я мальчику, - на арабском означает «облаченный во власяницу». Арабский суфизм проповедует отказ от всех жизненных благ и беспрекословное подчинение учителю, принимая на веру его слова. Согласно этому учению, земная жизнь со всеми её невзгодами предначертана самим Аллахом и смертному не дано права усомниться в Его промысле. Таким образом, исключается разум и свобода воли - самое главное, в чем состоит богоподобие человека; в этом и есть основное отличие арабского от еврейского суфизма.

        -Я это знаю, - равнодушно отозвался Иосиф, - слово «ислам» означает «покорность».

       - В нашем учении, напротив, правомерно сомнение, и нет отказа от радостей жизни; возможность выбора и ответственность за всё содеянное делает нас свободными людьми. Принцип нравственности основан на свободе воли.

       Мой ученик тяготился теологическими беседами, он отдавал предпочтение наставнику конного спорта; тот сильный смелый брал призы на всех состязаниях. Вдохновляла подростка на спортивные подвиги и его племенная лошадь – светло-серая в черных яблоках, стройная, горячая - результат смешения европейских боевых коней и арабских скакунов. Должно быть, лошадь чувствовала в скачках соперничество людей и себе подобных.

       Сколько бы я ни старался стать причастным интересам сына вельможи, мне не достало проницательности и умения вжиться в его внутренний мир. Вот и последний наш разговор о основателе суфизма, перса по происхождению Хасана аль Басри не заинтересовал Иосифа. Созданная Хасаном в девятом веке наука о сердцах, помыслах и о человеческих намерениях предполагает в отличие от арабских суфиев сегодняшнего дня личную свободу, способность освободиться от рабства природы. Ученый видел, что люди, которые разбираются в Шариате и читают Коран, совершают не подобающие поступки. Об этом несоответствии я и пытался толковать с Иосифом.

        Я вспоминал себя в возрасте своего ученика; у меня уже тогда было сердце восьмидесятилетнего старика, размышляющего о вечном. С чего начался мой духовный поиск? Наверное, с мыслей о справедливости, с чувства неловкости перед теми, у кого не было возможности выбраться из бед; я хотел, но не мог им помочь. Может быть, так случается и с другими людьми, осознав несоответствие представления о должном с  действительностью, они начинают искать высший смысл - духовное назначение человека.  Более остро переживает душевный разлад, отсутствие воздаяния те, кто наделен обостренной чувствительностью, пытливым умом. Именно эти качества я старался найти и развить в своём воспитаннике.

       C сыном Шмуэля  - рослым красивым мальчиком я мог на практике проверить свои соображения изложенные в недавно законченной работе «Источник жизни», написанной в форме диалога между учителем и учеником. Этот метод беседы не я придумал, он известен ещё со времен античности, сейчас же распространен в арабской литературе. Ученик в процессе разговора должен осознать цель своего предназначения, прикоснуться к «Источнику жизни». На вопрос: «Что должен искать человек в этой жизни?» Учитель отвечает: «Познающая часть в человеке - самая главная, поэтому следует стремиться к познанию самого себя», это позволяет узнать и то, что вне человека. Наша душа – отражение Мировой Души, через себя мы приближаемся к познанию мира и Бога.

       Я не стал говорить Иосифу о том, что доведись мне сейчас выбирать: быть ли придворным халифа, удачливым торговцем, воином или просто богачом, я бы выбрал себя таким, какой есть сейчас. Мой пример – бедного, больного, зависимого от щедрот его отца, не вдохновил бы мальчика на подвиги в изучении трудов известных мыслителей. Как бы то ни было, его интересы не распространялись дальше своего будущего земного могущества. Наследник царедворца рано осознал величие отца и, словно, само собой, разумеется, считал себя преемником его власти и славы. Мои наставления о том, что отец стал визирем и полководцем после того как приобрел знания во всех областях науки и пером овладел раньше чем мечом, Иосиф пропускал мимо ушей.

        Слова, что между душой человека и Создателем располагается интеллект, и что бессмертен разум – разумная часть души, подростка  мало интересовали. Не вникал он и в наставления о необходимости чистоты и святости. Воображение наследника царедворца не выходило за пределы будущих военных побед, земного величия.

       Проницательный талантливый Шмуэль на восторги сына по поводу предвкушения выигранных сражений отвечал стихами:

                            Война поначалу красотке под стать,

                            Которой бы каждый хотел обладать.

                            Но время проходит, и злобной старухой

                            Повсюду сеет она смерть и разруху.*

                                                                                            *Пер. В.Лазарис

      Я, подобно своему воспитаннику, тоже хочу известности, славы; в юности мечтал сравниться с его отцом - самим Шмуэлем ха Нагидом, но не славой полководца, а известностью поэта. Посылал Шмуэлю свои хвалебные оды, и он сразу оценил мои стихи. Вот и сейчас, будучи на хлебах знаменитого царедворца, хочу, чтобы он относится ко мне с уважением; помнит, конечно, что мой стих на смерть в Вавилоне последнего Гаона затмил его траурную элегию. С тех пор прошло много лет. Сейчас благодаря Шмуэлю я забыл нужду, но… Но насколько несравнимы наши судьбы. У него – всё: хорошая семья и удача во всем идет за ним по пятам. Мой благодетель относится к тем счастливчикам, которые сочетают земные радости с желанием знать истоки, что от чего происходит. Я же неизлечимо больной, тоскующий по любви и братской дружбе, обречен на пребывание наедине с собой. Он меценат, а я не только не могу никому помочь, но сам нуждаюсь в помощи. Будучи поэтом, Шмуэль ввел в литературу на иврите жанр героического эпоса, пишет оды, элегии. Он же и полководец армии халифа в Гренаде, много времени проводит в походах, лично принимает участие в сражениях. Сколько талантов! Подобно Давиду, прославленному царю Израиля, сочетает в себе доблесть воина, ум властителя, дар поэта. Не зря же он из дома Давидова, вот только на гуслях не играет. Зато умеет добрым отношением обращать своих ненавистников в друзей, может подняться над ситуацией.

       Мне бы следовать разумению покровителя о том, что лучший ответ глупцу -  доброе слово или молчание. Однако,  не могу стерпеть обиду, не прощаю оскорблений; я вспыльчив, мнителен, нетерпим. В Малаге Шмуэль держал лавку благовоний, и торговля процветала, а я бы разорился на второй день. Я весь в себе, не могу отвлечься от своих мыслей.  Всё, кажется, будто стою перед лицом Вседержителя и усилием воли пытаюсь понять законы мироздания и перевоплощения бессмертной души.  Вот и тема моих стихов: отношения человека с Богом, где за гимном восхваления следуют просьбы, покаяние.

       Качества, позволившие прославленному царедворцу достичь положения второго, после царя, лица в государстве, не могут не оценить даже его враги. Вот что говорит о нем арабский историк Ибн Хайан: «Этот злодей был одним из наиболее совершенных людей по своим знаниям, мудрости, смелости, верности, сообразительности, изворотливости, хитрости, умению обогащаться самому и быть щедрым со своими людьми, быть признательным с друзьями и ублажать врагов, смиряя их неприязнь кротостью». Одним словом, мой меценат широкая натура, царь назначил его нагидом – властителем всех евреев в Андалусии. На этом посту он, подобно прославленному Хасдаю ибн Шапруту, помогает не только евреям Испании, но и евреям Северной Африки, Египта, Эрец-Исраэль. Содержит переписчиков рукописей, поддерживает ученых, литераторов, учеников ешив. Его авторитет в вопросах Торы и Талмуда неоспорим.  

       Мне до сих пор не понятно, чем руководствовался Шмуэль, когда после смерти Хабуса в тысяча тридцать восьмом году из двух его, борющихся за престол, сыновей: Бадиса и Булуджина выбрал старшего сына - наследного принца Бадиса, который первым превратил Гранаду в столицу; воздвиг крепость, построил дворцы и окружил город стеной. В тысяча сорок первом году Шмуэль помог Бадису подавить восстание, поднятое двоюродным братом короля. Тогда-то он и был назначен командующим  королевских войск; сейчас сражаясь против армии Севильи, одерживает победу за победой. Выигранным войнам Шмуэль обязан не только своей смелости и таланту, но и верности солдат, которых враг не раз пытался переманить щедрым вознаграждением.

       Разнообразны жанры стихов моего покровителя: восхваление, обличение, любовная лирика, он первый еврейский поэт нашего времени ввел в свои стихи тему войны, хвалы воину.  Уж я-то знаю, какой огромный труд за легкостью пера стихотворца, ну да Шмуэль сам об этом писал:

                          Вот перо и вот чернила –

                          Вечной мудрости приют,

                          Сколько душ погибло тут,

                          Скольких слава возносила

                          За писанья тяжкий труд.*

                                                   *Пер. В.Лазарис

       Каждому понятно: иудей, занимающий в исламском государстве  высокий пост, не может не вызывать зависть, и даже ненависть придворных. Не обладай Шмуэль талантом умело преодолевать их вражду и заговоры, ни за что не удержался бы на своем месте. С каким искусством он лавирует между приверженцами враждующих группировок; у тех также имеются прикормленные поэты, которые в выспренных традиционных панегириках восхваляют своих благодетелей за их таланты, щедрость и ревностное отношение к исламу. Шмуэль не прославляет в стихах эмира Гранады Хаббуса, и тем не менее тот не отказывается от его услуг; довольствуется умом своего придворного иудея.

      Ревность к «неверному» часто служит поводом для нападений соседних берберских правителей, которые ха Нагид, будучи полководцем, успешно отражает. Так одолев врага в битве против Севильи в тысяча тридцать девятом году, он спас еврейскую общину Гренады, а в битве при Эль-Фуэнте; победил жестокого правителя Альмерии, «желавшего извести всё иудейское племя». Эту победу Шмуэль предложил отметить как «второй Пурим», ну да и как тут не вспомнить торжество над злодеем Аманом, а Шмуэля отождествить с спасителем - Мордехаем. Многие сражения полководец и поэт описал в стихах, автором которых мог быть только участник сражений, уповающий на помощь Всевышнего. В своих удачах не только отмеченный Провидением царедворец, но и все иудеи видят знак Божественного спасения, свидетельство приближающегося избавления - конец изгнания.

        И, конечно же, столь заслуженный человек получает хвалебные оды стихоплетов, которым покровительствует. Как бы то ни было, в ситуации соперничества поэтов, нередко сопровождающейся лестью, угодничеством, клеветой, чувствую себя не на своем месте. В отличие от своего мецената, я не обладаю столь разнообразными талантами, и не умею мудрым обхождением завоевать себе друзей. Исчезни я из его дома, он и не заметит. В ответ на насмешки, непризнание собратьев по перу я замкнулся, стал ещё более раздражительным, усилилось ощущение несовместимости с занятыми погоней за успехом людьми, среди которых был обречен жить.

       Может быть, я завидую своему блистательному покровителю? Или мне не даёт покоя благополучие его умеющих приспособиться придворных поэтов? Нет, просто я другой. Сколько раз пытался полностью уйти в свои философские размышления, чтобы никто и ничто меня не занимало, но пренебречь отношением людей невозможно; хотя бы потому, что необходимо с кем-нибудь делиться своими мыслями. Однако, не мог я найти собеседника среди окружающих; только и оставалось - в уединении искать и обрести себя.

      С Шмуэлем мы даже когда-то несколько раз обменялись письмами и до того, как я стал жить в его доме, у нас были минуты понимания, духовного единения. Может быть, унижающее сейчас чувство зависимости отдалило меня от государственного деятеля занятого проблемами халифата. И не только халифата, он ещё и заботится о еврейских общинах; синагоги, библиотеки поддерживаются его деньгами. Сколько людей ждут его участия, внимания. Он, а не я спасает единоверцев от физического уничтожения, и не мне, а ему, умело преодолевающему вражду, сопутствует заслуженный успех.  

       Опять же я не справился с ролью духовного наставника сына столь заслуженного человека. Подвижный жизнерадостный подросток избегал занятий напрямую не связанных с его будущим восхождением к власти. При встречах со мной Иосиф вежливо раскланивался – воспитанный мальчик, но заниматься вопросами, отвлеченными от земной славы, не хотел. Беседы на философские темы, размышления о «вечном» раздражали честолюбивого мальчика, жаждущего конкретного героического дела.

      Пребывание во дворце Шмуэля - недавнее прошлое, которое перемежается с настоящим. Я снова и снова мысленно возвращаюсь к тем дням, когда необходимо было сделать выбор. Вернее, возвращаюсь к вопросу: правильно ли я поступил, оставив хлебосольное место. Чем больше я старался убедить себя не покидать дом, где ни в чем не было недостатка, тем сильнее ощущал пустоту души, безразличие ко всему, словно разменял свой единственный золотой медяками и не заметил, как те разлетелись. Настроение менялось; то я решался уйти, то безвольно плыл по течению, убеждая себя остаться на положении одного из благополучных, не знающих нужды придворных. Противоречивые настроения нашли отражение в стихах; то я прославлял своего покровителя, то сравнивал его холодную поэзию с ледяной вершиной. Если когда то, будучи начинающим поэтом, я хотел сравниться с ним славой, то сейчас понимаю: при всех достоинствах поэзии Шмуэля, мои стихи о боли, мольбе и покаянии обращены к сердцу человека и потому надолго переживут меня.   Да и что мне, посвятившему жизнь познанию вечных духовных ценностей, искать при дворе вельможи. В конце концов, колебания между желанием независимости и страхом нищеты настолько опустошили меня, что я решил окончательно: нужно уйти, прервать несостоявшуюся дружбу с человеком, у которого на меня нет времени. Источник жизни и свободы – воля!

      Нет, я не завидую славе своего патрона, радуюсь его хорошему стиху как подарку, но каждый при своем, да и зависть - чувство бесплодное, угнетающее ум и душу. Я понимал, чтобы сохранить себя, свою независимость нужно уйти. Однако трудно уходить в никуда и снова бедствовать, снова сидеть в холодной комнате, экономить на хлебе и угле. И оставаться в этом роскошном доме, где не нужно заботиться о хлебе насущном, тоже не мог. Мне необходимо сознание своей нужности, значимости, а вместо этого я был окружен прихлебателями, соперничающими из-за благосклонного внимания хозяина. Они с видом знатоков критиковали мои стихи, и я должен был оправдываться, отвечать на их нелепые замечания, объяснять и доказывать право на своё видение мира. Это было утомительно и опустошало душу.

        Всё повторяется, те же, что и в Сарагосе, нападки и мое отчуждение. И всё также я искал утешение в мысленном диалоге с моим, ушедшем в лучший мир, единственным другом Икутиэлем. Он ищущий, пытливы человек стремился постичь высший метафизический, религиозный смысл во всех проявлениях жизни.   

        Как бы я ни старался стать независимым, ощущение чуждости окружающих угнетало. Пробовал убедить себя не принимать всерьёз отношение ко мне придворных поэтов, но невозможно жить с людьми и оставаться свободным от них. Зачем я здесь? Одним словом, хвалебные оды   адресованные вельможе – покровителю с перечислением его щедрот и талантов, много желающих писать и без меня. Должно быть, такова природа человека, и окружающих стихоплетов в частности; из страха потерять место они унижаются до интриг, лести, клеветы, не забывают писать и критику моих стихов, до философии дело не доходило.

       Я старался по-доброму относиться к собратьям по перу, но ничего из этого не выходило, все мои попытки кончались ссорой. Вот и в последний раз, когда я стал рассказывать дошедшие из Палестины сведения о том, что оставшиеся там евреи в отдаленных от центра страны районах стали принимать мусульманство, вызвали яростный крик одного из участников беседы. Я пытался объяснить столь удручающие сведения тем, что люди не хотят покидать свою землю. Оппонент, с которым у меня никогда не находилось общих тем для разговора, обвинил меня во лжи. Я сослался на авторитетный источник этой информации, однако мой ненавистник не унимался. «Да пошел ты!» - бросил я ему, повернулся и ушел.

       Далее, избегая общения не только с тем, кто реагировал на меня как бык на красное, но и с молчавшими свидетелями ссоры, невольно стал думать о том, что Второй Храм был разрушен из-за беспричинной ненависти евреев друг к другу. Я хотел устранить эту напасть на будущее - на время Третьего Храма, и потому спустя некоторое время предложил своему противнику помириться. Тот потребовал, чтобы я извинился. Однако я не знаю в чем моя вина и за что мне нужно извиняться. Примирения не состоялось.      

       В очередной раз я оказался без поддержки и участия, окружающие все вместе, а я один. Они о чем-то разговаривают, смеются, надо мной смеются; над моим маленьким ростом и большими амбициями; мол, ставлю себя выше всех и беру на себя слишком много; хочу познать то, что за пределами нашего разума. Стоит мне приблизиться – замолкают, словно я враг или шпионю за ними. Ну да мне и не интересно с ними; не терплю поверхностные разговоры, лучше устраниться и быть изгоем. Да, я разборчив в общении с людьми, поэтому, не желая того, невольно выказываю своё отношение к окружающим. В конечном счете, человек сам выстраивает свою жизнь.

       Иногда приходят мысли о том, что кто-то уже проживал сходную с моей судьбу и подобно мне пытался выразить словами цель определяющую странствия души. У подобных людей духовный голод – они живут в ожидании высшего просветления - ищут Бога. И для встречи с Творцом нужно проявить самостоятельность - выйти из стана.

      Незадолго до моего окончательного решения, гуляя, как всегда в одиночестве по -осеннему с облетающими листьями саду,  склонился над бассейном и увидел в воде отражение изуродованного пятнами лица; то было лицо человека неопределенного возраста утомленного долгими раздумьями. То было моё лицо с глубокими морщинами и пронизывающим скорбным взглядом - лицо отчаявшегося изгоя всякую минуту готового не к братским объятьям, а к защите от нападений завистников. В это мгновенье я окончательно решил уйти из дворца покровителя. Я  предпочел свободу, спасительное одиночество. Одиночество - это не только отчаянье и сознание своей отверженности, но гордость, независимость.

       Человек сам себе хозяин, всю жизнь старался постичь неведомые тайные дали - то, что скрывается за пределами времени, тайну жизни и смерти. Вот и не пристало мне поступаться своей свободой – непременным условием разговора человека с Богом: «Куда пойду от Духа Твоего, и от Лица Твоего куда убегу? Поднимусь в небеса – там Ты; постелю ли себе в преисподней – вот Ты!» (Псалом 139:78) Чем больше мы осознаём близость Творца, тем большая часть нашей души достигает бессмертия. Силой воли я выстроил свою жизнь, подчинил её познанию духовного смысла. И эта бескомпромиссная устремленность всегда брала верх; жизнь души важнее страха неустроенности.

      Покинув дом Шмуэля, я вспоминал, что в юности зачитывался его стихами. И может быть, от того, что его поэзия была для меня очень значима, я ждал ответного чувства, братских отношений. Этого не случилось.  

        Я ездил по стране, встречал разных людей и всякий раз убеждался:  человек находит отдохновение причастностью к какому-нибудь делу. Вот и я живу своими писаниями. С годами ничего не меняется в моей жизни, всё также я не уверен в завтрашнем дне. Однако не пристало жаловаться ни на судьбу, ни на бедность. Если кошелек скудеет до того, что в ближайшие дни не на что купить хлеб, я призываю себя к благоразумию и терпимости в поисках заказов на написание элегий по случаю чьих-либо торжественных дат. Только делаю это при крайней нужде, потому как должен следовать требованиям работодателей, которых традиционная форма стихосложения часто интересует больше содержания.   

       Сколько бы я ни говорил, что наш выбор судьбоносных решений определяется силой воли, ловлю себя на том, что всё складывается само собой, и я снова и снова оказываюсь перед необходимостью искать пристанище – ни семьи, ни друзей. Не волен я изменить свою жизнь; только и остается просить Небеса, чтобы кто-нибудь услышал, понял меня, пусть не сейчас, спустя годы нашел бы я друга своим мыслям, стихам. Иногда кажется, что есть люди изначально обреченные одинокими преодолевать жизнь.

       Мысли возвращаются к несостоявшейся дружбе с Шмуэлем ха Нагидом –  достойным соперником в поэтическом творчестве.  Конечно, наши расхождения усугублялись вспыльчивостью моей натуры, что нередко брала верх над здравым смыслом. Напротив, насколько мудр в отношениях со всеми Шмуэль.  Один из фанатиков мусульман писал о нем: «Этот проклятый, хотя Бог не открыл ему истинной веры, был замечателен по своим познаниям и по своей терпимости. С обширностью ума и любезностью обхождения он соединял твердость характера. Он владел искусством обезоруживать своих врагов и превращать их в друзей». Я по этому поводу вспоминаю рассказ отца о том, как некий фанатичный мусульманин в Малаге оскорбил ха Нагида в присутствии государя. «Государь, разгневанный этим, приказал своему визирю вырезать у фанатика язык. Вместо этого Шмуэль прислал своему хулителю подарок и тем обезоружил его: из врага сделал приверженца. Когда халиф заметил, что мусульманин не потерял дар речи и спросил ха Нагида почему не приведен в исполнение его приказ, тот ответил: «я вырвал у него злой язык и вместо него вставил другой, ласковый».  

       Отдавая должное нраву моего бывшего покровителя, я тем более признаю своё несовершенство.  Неспособный подавить вспышки гнева, я не желая того, проговариваю то, что на языке вертится. Резкий, нетерпимый, пораженный отталкивающим недугом, я не располагаю к себе окружающих. Однако при всех невзгодах никогда никому не завидовал и никогда «не пожелал жены ближнего, ни дома его, ни осла его…». А оказавшись в роли учителя сына ха-Нагида, искренне надеялся, что мальчик, приобщившись к мудрости веков, усовершенствует свой дух, закалит волю, и душа его устремится за пределы тщеславных желаний.      

       Невольно сравниваю Шмуэля с моим другом Иекутиэлем, благословенна его память; оба тратили огромные суммы на переписку книг, которые затем дарили бедным ученым – не только единоверцам, но и мусульманам. Некоторые из исламистов, постигнув основы иудаизма, стали тайными приверженцами Бога Израиля. Сколько лет прошло после смерти Иекутиэля, а меня всё греют воспоминания о его братской дружбе, доверии, сердечной теплоте.