Часть 1
Часть I
Отец, большой любитель учености, воспитывал меня на примере
великих. Он считал, что разговоры о великих людях так же плодотворны, как и общение с ними. «Мы ничего не знаем о них, положивших жизнь на познание мира и превративших богослужение в живой опыт, интуицию, но можем постичь творения этих ученых, - говорил он. – И мы не знаем о их возможной неуверенности в себе, страхе, страданиях и верности делу, что вознаградится в веках». Из современников мой наставник почитал просвещенного сановника, врача, дипломата Хасдая ибн Шапрута, ушедшего в другой мир несколько десятилетий назад. Будучи казначеем и первым министром Абд ар-Рахмана третьего, Хасдай основал в Кордове еврейские школы, под его покровительством образовались кружки талмудистов, ученых, поэтов. Именно ему, бывшему главе над всеми иудеями халифата, испанские евреи обязаны тем, что у них, подобно пророческим временам в Израиле, мудрец стал цениться выше богача, а праведник выше невежды. Десятый век принято называть золотым веком Андалусии. В моё же время, в начале одиннадцатого века, страна распалась на отдельные эмираты, что не способствовало процветанию духовной культуры.
Отец рассказывал о Хасдае, как песню пел; тот прослышав о существовании таинственного государства хазаров, изумился; действительно ли есть место на земле, где евреи никому не подчиняются. И влиятельный сановник, для которого суть нашей веры заключалась в ощущении непосредственной связи с Богом, готов был отказаться от всех своих почестей, то есть бросить высокий пост и идти пешком в эту благословенную страну. Будучи министром иностранных дел, он спрашивал в письме к Иосифу - царю иудейского государства: «Есть ли у вас сведения о конечном чуде – пришествии Мессии, которого мы так долго ожидаем, скитаясь из страны в страну. Лишенные чести, униженные в изгнании, мы ничего не можем ответить говорящим нам, что у каждого народа есть царство, а у вас нет и следа царства. Весть о существовании еврейского государства помогла нам поднять голову, - писал Хасдай, - наш дух ожил, и наши руки окрепли…». На своё письмо мечтатель получил восторженный ответ и приглашение занять достойное положение. Только случилось это за несколько лет до покорения Киевской Русью Хазарского царства.
Я разделял восторг отца по поводу ученых единоверцев, но никогда не желал оказаться на месте прославленных Хасдая Ибн Шпрута и Шмуэля ха-Нагида, никогда не хотел попасть в князья. Я стремился постичь самое главное – волю Бога. И подобно Моше рабейну, просил Творца: «Открой мне путь Твой, чтобы я познал Тебя, дабы обрести благоволение в очах Твоих». Вот и царь Давид заповедовал Соломону: «Знай Бога, Отца твоего и служи Ему». В юности мне казалось, что постижение Всевышнего, складывающееся из осведомленности во всех науках, поможет понять то, что случается с человеком, и осознать главное – Бога - источник жизни – основу всего происходящего в мире.
Из Малаги наша семья переехала в Сарагосу, там было безопасней, да и наш новый город оказался одним из просвещенных центров Андалусии. Первыми здесь переводились на арабский язык прославленные греки; предпочтение отдавалось трудам практической значимости: по медицине, астрономии, алхимии. Затем следовали философские трактаты. Благодаря работе переводчиков, среди которых много образованных евреев, знавших древнееврейский, арабский, латинский и другие языки, не только в восточных, но и в европейских странах можно было познакомиться с трудами мыслителей разных направлений и эпох.
В Сарагосе жили государственные деятели, литераторы, знаменитые ученые, знакомство с работами которых, я надеялся, поможет моей главной цели – постижению божественной мудрости, тайны мироздания. Знатоки Талмуда, философы, астрономы, врачи создавали атмосферу, способствующую быстрому интеллектуальному развитию, свободе мысли, преемственности культуры.
Терпимость мусульманских правителей к иудаизму я объясняю тем, что основу своей веры они заимствовали у евреев. Много взяли из Торы: единство Бога, сотворение мира в семь дней недели, сюжеты, связанные с Моисеем, даже некоторые изречения взяли из наших книг. Например, их словам: «Прибежище от Бога можно найти лишь у Бога» предшествует мидраш на книгу Исхода, где сказано: «Если Господь преследует тебя, то лишь к Нему одному можешь ты прибегнуть»*. (*14 : 27) Чтут и тайну печати Соломона – чудесного перстня, на котором вырезана звезда Давида. Согласно арабскому преданию, когда Всевышний предложил Соломону блага на выбор, и он избрал мудрость, с неба упал перстень с двумя наложенными друг на друга треугольниками. То был талисман, в котором тайна мудрости, величия и процветания. За прегрешения против целомудрия Соломон лишился талисмана - уронил его в море и тут же стал обычным человеком. Покаяние и молитва вернули милость Божью: перстень нашли в брюхе рыбы, и благословение вернулось к царю. Чтобы не потерять чудесный дар, Соломон поделился его тайной с приближенными.* (*О чем см. у Вашингтона Ирвинга. Печать Соломона).
Подобно Малаге, Сарагоса старинный город, основанный римлянами ещё в конце старого летоисчисления, на реке Эмбро. Место это привлекает еврейских ученых и писателей не только своими красотами, но главным образом лояльностью к инаковерующим, которую обеспечивали потомки арабских завоевателей, а именно - просвещенная элитная династия Тухибов.
По сохранившимся преданиям евреи начали селиться в Испании задолго до нового летоисчисления ещё во время царя Соломона, когда сюда заплывали корабли его союзника царя тирского Хирама. Согласно тем же преданиям ворота в Храм Соломона были покрыты золотом, привезенным с Иберского полуострова. Здесь же – на полуострове сохранилось маленькое древнее кладбище, где покоятся иудеи времен Первого Храма, и те, что были купцами во времена римлян. Об этом свидетельствуют надписи на надгробных камнях, и в частности, надгробный камень, что лежит на могиле Адонирама, слуги царя Соломона, отправленного им в Испанию. И название города Толедо разве не происходит от слова Толедот, что значит «поколения».
После разрушения Первого Храма самые образованные и знатные люди оказались или в вавилонском плену, или в Испании. Однако массовое переселение пришлось на время разрушения Второго Храма и особенно после жестокого подавления римлянами героического восстания Бар-Кохбы, то есть на первые века – на период римского владычества.
Представляю бредущие под палящим солнцем изнуренные толпы переселенцев, когда надежда перемежается отчаяньем. Они с мольбой поднимают глаза к небесам - не для себя просят спасения, а для детей, что едва поспевают за ними. Обессиленные люди, не найдя тени, присаживаются отдохнуть на обочинах дорог, опасливо озираются – не преследуют ли их. В трудном и опасном пути община распадается, люди отдаляются друг от друга; тут уж не до соседа, хватило бы сил на себя. Ещё и ещё раз, посмотрев сколько глотков воды осталось в кувшине, беженцы тяжело поднимаются и снова отправляются в путь. Как живется теперь их потомкам, рассеянным по всему свету? Это о них сказано: «И будете мне народом дражайшим из всех народов…, и будете мне царством священников и народом святым»*. (*В кн. Исход, 19:5-6) Неужели избранность предполагает страдания, граничащие с отчаяньем. Как бы то ни было, возникновением и существованием нашего народа мы обязаны связи с Богом; наша история неотделима от диалога с Всевышним.
Вживаясь в состояние людей, идущих навстречу неизвестности, вижу себя ребенком среди обезличенных усталостью и безнадежностью людей. Рядом мама из последних сил старается казаться бодрой, отец не может на этот раз помочь своей семье. Они берегут для меня плескавшуюся на донышке их кувшинов воду. Я должен идти, превозмогая желание лечь у дороги, закрыть глаза и ничего не чувствовать. И я иду, с трудом переставляя ноги, я должен жить ради них – своих родителей.
Видение исчезло. И вот я уже в реальности сегодняшнего дня, во время мусульманского владычества, когда в Сарагосе обосновалась большая еврейская община, духовное влияние которой распространилось на местных жителей, то есть на живших в городе христиан. Сейчас господствующая династия Тухибов, будучи терпимой к иноверцам, способствует культурному обмену, покровительствует наукам, искусству. Никто не знает, кто будет у власти спустя сто, двести лет; может случиться, что от настоящей интеллектуальной и религиозной лояльности не останется следа. Как бы то ни было, вот уже тысячу лет евреи живут в разных концах земли под властью иноверцев и бессильны что-либо изменить. Спасаемся надеждой на особое покровительство Бога Израиля.
Наша семья не была богата, равно как и другие семьи, при бегстве из захваченной дикими североафриканскими кочевниками Кордовы в Малагу мои родители потеряли свой дом, нажитое имущество и всё нужно было начинать сначала. Однако отец не жалел денег на моё образование. Все науки и искусства служили для него постижением Божественной мудрости; эту установку он передал и мне. Подобно местным иудеям, я воспитывался как в еврейской, так и в арабской культуре. Античных мыслителей читал в подлиннике – на латыни или в переводе на арабский язык. Лучшие наставники помогали мне в изучении литературы, математики, астрономии. На иврите я читал Святое Писание, на арабском осваивал точные науки и рукописи арабских суфиев, утверждавших, что душа человека в этом мире плоти находится как бы в изгнании. Мне близко учение суфиев о внутреннем самоуглублении и созерцании, что приводит к истинному пониманию сущности видимого и невидимого мира.
Из всех наук именно к философии, основанной на познании идеального, всеобъемлющего содержания, у меня врожденная склонность; мысленно разговариваю с мудрецами, души которых давно в лучшем мире. Я разделяю от кого-то услышанное мнение о том, что благословение Богом людей и всего живого: «плодитесь, умножайтесь, наполняйте землю и владейте ею…» следует понимать следующим образом: Относительно сословия ученых, занимающихся метафизикой и богословием, сказано «плодитесь», так как эти познания составляют как бы плод всех усилий, конечную цель призвания и существования людей. Что касается сословия позитивистов, занимающихся прикладными знаниями и добивающихся умножения материальных средств, сказано: «умножайтесь». Слова: «наполняйте землю» относятся к земледельцам, составляющим самый многочисленный класс людей. Благословение: «и владейте ею» обращено к военному сословию и правителям государства. Такое распределение благословений понятно; ведь людей, посвятивших жизнь метафизическим вопросам намного меньше тех, что живут естественной земной жизнью, потому к ним и относится первое напутствие: «плодитесь». Мало кто разделяет это мнение.
Свое толкование я связываю с жизнью одного из лучших учеников рабби Гиллеля – рабби Ионатана. Рабби Ионатан бен Узиэль, подобно своему учителю, мог объяснить суть иудаизма за то время, пока собеседник стоял на одной ноге. Его знаний хватало на то, чтобы совместить несовместимое; а именно учение рабби Гиллеля с учением его оппонента рабби Шамая. Не в силах отвлечься от изучения Торы, мудрец не нашел времени жениться. Согласно преданию, будучи теперь в сущностном мире, он молится за тех, кто ищет свою истинную вторую половину и за появление на свет их потомства. Что и является общепринятым пониманием заповеди «плодитесь и умножайтесь».
Отец ли сидевший над книгами и веривший в торжество разума, или мы приходим в этот мир со своей задачей, только настоящая и будущая жизнь мне представляется бесконечной дорогой познания. Я торопился учиться. Все науки, казалось, призваны решить задачу устройства мироздания и место человека в нем. Я мыслил себя среди ученых - самых почитаемых людей, мечтал ученостью сравняться с теми, о которых наслышан с детства. Я был убежден, что и меня Бог не обошел своей милостью, предназначив для больших свершений. При этом чувствовал себя в ответе за тех, кому плохо, и хотел помочь Вседержителю устроить мир таким образом, чтобы всем стало хорошо. Однако для того чтобы быть соучастником Творца, нужно познать Его, другими словами я взял разбег на дистанцию, длиною в вечность.
«Тебе повезло, - не раз говорил отец, - сейчас в исламском мире Испании евреи могут оставаться евреями. Мы давно живем в изгнании, истерзанные, ограбленные не знаем, что нас ждет завтра. Измаил, то есть мусульмане, подобен льву, а Исав, христианский мир, подобен коршуну; едва один нас оставит, другой нас схватит». При христианском правлении, - выкресты освобождались от налогов и пользовались полной свободой торговли. Христиане, покупавшие у них товар, чтобы удостовериться в искренности иудея, принявшего католицизм, принуждали его съесть кусок свинины.
Священник, крестивший еврея, мог ждать возвышения по службе. Раввина, совершившего обрезание христианина, ждала смертная казнь и погром всей еврейской общины. Носители креста считают, что век благоденствия, о котором говорил Иисус, наступит, когда евреи примут его учение; мы виноваты, что он не приходит вторично и всё, о чем говорил, не сбывается. Они обвиняют себя в недостаточной жестокости к нам, дескать, до владычества мусульман иудеев нужно было сжигать через одного. Насколько их понятия о правосудии отличается от нашего; если Синедрион в Палестине приговаривал человека, независимо от его вероисповедания, один раз в семьдесят лет к смертной казни, то такой Синедрион осуждался за жестокость.
Сейчас, в просвещенный век, халифы не преследуют за веру, для всех открывают бесплатные библиотеки, школы; чернила ученого стали у наших правителей столь же достойны, как и кровь мученика. Сегодня мы можем обосновать иудаизм с позиции здравого смысла, и таким образом, утвердить наше право оставаться евреями».
Ничто не противоречило мнению отца в необходимости разумного подхода к вере; разногласия разделенного на секты ислама позволяют вести дискуссии с другими вероисповеданиями, то есть, нет фанатизма, который никогда не мог ужиться со свободной мыслью. Рассуждения мусульман на философские и религиозные темы, их рационалистическая теология – калам толкуют разные течения ислама с позиций разума, что дает возможность полемизировать и с представителями немусульманских верований. Я согласен с учением арабского мыслителя Ибн Сины или, как его ещё называют, Авиценны, считавшим, что логические принципы должны соответствовать закономерностям объективного мира. Будучи врачом, Ибн Сина опирался на опыт, что не отрывало его философию от реальности; полагал, что разум выше веры. Доведись мне разговаривать с этим почтенным ученым, я бы ему сказал, что вера первична, моё сознание начиналось с веры, которая не противоречит разуму. Мечта и надежда стоят особняком, они обогащают нашу жизнь, придают ей смысл и не всегда доступна логике.
Мои юношеские мечты о стране, где не будет войн и ни у кого не будет причин роптать на судьбу основаны на разуме. Именно разумные доводы определили мое отношение к окружающему миру и, в частности, предпочтение того или иного направления в исламе; я считаю, не обязательным на протяжении веков кровное родство правителя с Мухаммадом. То есть я на стороне суннитов, а не шиитов, поскольку Дух Божий дышит, где хочет и не всегда передается по наследству. Очень много зависит от ума, проницательности предводителя. Согласно восточной притче стая львов во главе с бараном терпит поражение и, наоборот, стая баранов во главе со львом одерживает победу.
С особенным почтением я отношусь к моему современнику Омару Хайяму, которого мусульмане обвиняют в безбожии, а по мне так, он – талантливый поэт, ученый, математик ближе к Богу, чем его соотечественники исламские догматики богословы. Мы с отцом часто возвращались к разговору о необходимости логического обоснования нашей веры именно в настоящее время, когда закончилась эпоха духовного руководства гаонов. Если раньше сложные вопросы направлялись к главам вавилонских академий и те писали ответы евреям рассеяния, то сейчас мы сами в ответе за правильность наших решений.
В своей молитве по юношеской дерзости я преодолевал все препятствия и возносился к Престолу Всевышнего; просил Его дать мне силу разума познать тайны Творения и связь между всеми вещами, существующими в мире. К постижению божественной мудрости я поднимался по ступеням, намеченным Ицхаком Исраэли; его мнением по различным вопросам интересовались великие мудрецы и в частности Саадия Гаон. Ицхак бен Шломо ха Исраэли писал свои сочинения в Северной Африке сто лет назад на арабском языке, сейчас они переводятся на иврит, испанский, латынь. Будучи первым еврейским неоплатоником, Исраэли полагал философию приближением к Богу; считал, что душе, не зависящей от тела присуще стремление соединиться с высшим сиянием мудрости.
В учении неоплатонизма – интуитивном познании Всевышнего, освобождающем человека материально обремененного для чистой духовности, я осознал свои устремления. Согласно Ицхаку Исраэли, знаменитому философу и врачу, комментатору Писания, первым актом в создании мира был акт творения из ничего. Интеллект - производная от сотворенной Богом первичной материи и первичной формы придает форму всему существующему во Вселенной, от него происходит эманация душ, а именно: рациональная - разумная душа, животная и растительная. Далее следует мир небесных сфер, а затем подлунный мир с его четырьмя элементами и их соединениями: земли, воды, воздуха и огня. «И эти четыре стихии имеют одно основание и источник их один, из которого они исходят и обновляются…», - писал мой учитель. Духовный поток, или свет Интеллекта, пронизывает всю иерархию живых существ, не достигая лишь мира минералов.
Вблизи Интеллекта пребывает Рациональная душа – самая благородная, человек, обладающий ею, ищет истину, чистоту, близости к Богу. Животная душа происходит от тени рациональной и основана на чувственном восприятии. Растительная душа ещё ниже и происходит от тени животной души. Эти три уровня не разделены в абсолютном смысле; иногда рациональная душа склоняется к животной, которая желает телесных удовольствий. Случается, что и животная душа пытается путем обучения подняться до рациональной. Если рай – вечный союз со светом Интеллекта, возвращение к Источнику, то ад – это узилище материи, пребывая в котором отягощенная грехом душа, не может соединиться с высшим миром.
Я, следуя учению Ицхака Исраэли, стараюсь приблизиться к постижению духовных, идеальных вещей, не окутывая их пеленой реальности, то есть конкретных образов. «Те, кто способен отыскать чистый смысл, подойдут к Интеллекту так близко, что он запечатлеет свою форму в их душах», - читал я у своего предшественника, представляя себя в неких высших мирах. Воображал освобождение души от узилища материи и мысленно приобщался к высшему началу - пророческому состоянию, экстазу, в котором человек становится чисто духовным существом.
В своей устремленности в заоблачную мудрость я не сразу заметил осунувшееся лицо матери и недомогание отца. Его слова о том, что на мою учебу не нужно жалеть денег, оказались последними. Мне и сейчас, по прошествии двадцати лет, видится его отрешенный перед смертью взгляд, словно он уже был приобщен к бесконечности, и меня не покидает ощущение недоговоренности с родным, незаменимым человеком. Нет, не мог я, согласно учению Ицхака Исраэли, абстрагироваться от реальности - смерти отца, бывшего для меня наставником и защитником от житейских бед. Мама тоже не могла примириться со случившимся, я пытался утешить её словами о том, что душа отца вернется на землю, и мы в новом воплощении снова будем все вместе.
Маму не оставляло ощущение присутствия того, без которого она не мыслила себя со дня свадьбы. Если ей нужно было решить какой-либо вопрос, она, не осознавая того, что любимого супруга уже нет, направлялась в его комнату поделиться своими сомнениями. Случалось, вспомнив, останавливалась на пороге, но чаще оказывалась перед пустым креслом мужа. Даже в самый страшный для нас день она направилась к отцу советоваться об устройстве его похорон.
Боль, недоумение прорвались у меня в стихотворении на смерть самого близкого человека. То был мой первый поэтический опыт. Тогда же я понял: не могут люди, прибегая к помощи абстрактных размышлений, быть свободными от потерь и страданий. Мама, как и при жизни Габи, так она называла отца, с которым была единой плотью и духом; надевала на субботнюю трапезу его любимое платье из золотистой парчи. Вот только её быстрый легкий шаг стал тяжелым, медлительным. Мы всё также соблюдали все еврейские праздники, по которым я ещё в детстве усвоил историю своего народа. Весной в Песах мысленно со своими соплеменниками покидаю Египет - страну нашего рабства. В праздник дарования Торы слова Творца: «Я Бог твой и не будет у тебя других богов» соотношу с моими философскими размышлениями о том, что мир исходит из Единого и возвращается к Нему; смотреть на всё нужно с точки зрения управляемой Творцом вечности. В Судный день прошу прощение за свои грехи и за грехи единоверцев. В праздник Кущей сижу в сукке – Храме будущего мира, смотрю на просвечивающиеся сквозь крышу из пальмовых веток звезды и пытаюсь постичь странствия бессмертной души происходящей из сферы Разума. И грезится мне Первооснова жизни - некая бесконечная за пределами познания божественная Сущность.
В отличие от мамы, которая жила прошлым, я был устремлен в будущее. Случалось, она едва заметно улыбалась, вспоминая о своей недавней счастливой жизни; говорила, что у нее осталось ощущение прикосновения отца, живая память рук; будто он, как прежде, накрывает её ладонь своей, и она чувствует его тепло.
Вскоре мама умерла, не могла она справиться с новой бедой; у меня на лице и на теле появились всё увеличивающиеся красные пятна. Сначала бледные, затем всё более заметные, они чесались и покрывались коркой. К кому только мама ни обращалась за помощью, но никакие лекарства не помогали и всякий раз надежда сменялась горестным сознанием невозможности что-либо изменить. Врачи признали свое бессилие не только устранить пятна и определить болезнь, но и избавить меня от приступов боли. Отчаянье мамы по поводу моей неизлечимой хвори пересилило её желание жить.
И остался я «в скорби без матери и отца, одинокий и бедный, я один, без брата и друзей, со своими собственными мыслями». Болезнь причиняла невыразимые страдания:
Я ужален жизнью-змеей…
Она, чтобы орлы к небесам не вздымались,
Подрезает их могучие крылья.
И я подобен орлу с жестко надломленным крылом.
Болезнь уничтожила мою плоть…
Будь проклят недуг, пожравший все соки мои!
Пер. С. Парижского
Мама умерла… И Михаль, которая ещё в детстве предназначалась мне в жены, вышла замуж. На свадьбу не пошел, не было сил видеть её с другим. Она была красивой, очень красивой, мы, когда шли рядом все только на неё и смотрели. Я как бы невзначай дотрагивался до её длинных рассыпанных кудрей, был счастлив, когда она радовалась моим, подаренным ей игрушкам и спрашивала: «насовсем подарил?» Мир казался совершенным, я был наполнен до краев и ничего больше не хотел, только бы она была рядом. При этом чувствовал себя неловко от того, что девочки, предназначенные в невесты соседским мальчикам не такие удивительные. Наши родители дружили, вместе проводили шабат и говорили, что я с Михаль предназначены друг другу. В пять лет я с нетерпением ждал, когда мне будет пятнадцать, тогда я смогу жениться и привести её в наш дом навсегда. Через несколько лет суженная стала выше меня на целую голову, и наши родители уже не вспоминали о том, что они непременно породнятся. Хорошо, что Михаль вышла замуж и уехала до того, как красные пятна изуродовали мое лицо.
Изуродованное лицо и страх приступов боли отделяли от людей, я всё больше углублялся в себя, в свои мысли. Вот она - непреодолимая реальность на пути устремления души к созерцанию мироздания, к абсолютному знанию. И эта дорога к моему теперешнему жилью - тоже реальность. Родился в Малаге, жил в Сарагосе, сейчас в Валенсии; мало что изменилось за двадцать лет со времени смерти родителей и моей обездоленной юности. Всё также душа, устремляясь ввысь, падает в бездну сомнения и отчаянья: «Я трачу жизнь на поиски истины, пока другие тратят ее на любовь…»
Я снова и снова в комнате наедине с собой и рукописями мудрецов. Как бы то ни было, следуя наставлениям Ицхака Исраэли, изложенным в «Книге определений»; стараюсь быть этически совершенным человеком, стремлюсь к познанию и единению с Богом. Всплывают в памяти мысли, чувства прошедших лет. Ничего бы я не мог изменить, если б представилась возможность начинать жизнь сначала. Подобно всем людям, мечтаю, вернее, вопреки реальности не перестаю мечтать, что и ко мне прилепится чья-нибудь родная ищущая мудрости душа, и меня кто-нибудь полюбит; не за красоту конечно, а за стремление усовершенствовать свой дух.
Как сейчас помню весну своей юности - пьянящий запах набухающих почек, трав, распускающихся цветов, прилетели ласточки - всё, кажется, только зарождается. И не могу заставить себя оставаться дома наедине с книгами. Выхожу, нет, выбегаю на улицу, спешу встретить ту, для которой я стану единственным. По вьющимся узким улочкам, где легко заблудиться, направляюсь на самую многолюдную шумную, пеструю рыночную площадь близ мечети. Кого и чего там только нет! Горы сладостей, цветные халаты, сверкающая на солнце медная посуда, роскошные ткани, затейливые кувшины. Невольно засмотрелся на ковер дивной красоты, но зачем ковер, если нет своего дома. В толпе чувствую себя неуютно, словно, теряю самого себя. Однако в данный момент меня занимает не моё состояние, а девушки; они обычно собираются в рядах, где торгуют одеждой - выбирают наряды. Верил, что непременно увижу ту, которая согласится разделить со мной жизнь до последнего вздоха. Я заглядывался на девиц, но те безучастные, отводили глаза. Затем шёл на центральную улицу города, где молодых женщин, как и везде в мусульманской Испании, сопровождает муж или брат. Женщине, тем более девушке, нельзя одной выходить из дому, в противном случае, по понятиям наших правителей, она доступна - сама ищет приключений. Хорошо, что Всевышний не создал меня женщиной, не имея провожатых, так бы и сидел за железной решеткой окна.
Немного времени было нужно, чтобы осознать безрезультативность блужданий по городу, и я возвращался домой с твердым намерением закалить характер, дабы сторониться всего земного. Вынужденное затворничество должно стать борьбой со страстями. Нет, не пойду я, подобно сверстникам, в сераль, где юные рабыни облегчают мучения плоти; ведь чувство греха будет мешать сближению с Абсолютом. Опять же боялся пристраститься к греху, стать зависимым от вожделения. Однако соблазн наведаться туда, где, как рассказывали, всё пристойно: тихая восточная музыка, аромат курящихся благовоний, хорошее вино, красивые девушки с шелковистой кожей возникал помимо моего решения. Отправься я туда, предал бы не только свои устремления к совершенству, но и единственную главную любовь, которая, я надеялся, случится в моей жизни. Опять же мне было бы неловко отделаться деньгами от той, которая провела со мной ночь. Следующие ночи она будет с другими, и я не смогу выкупить рабыню, лишенную возможности что-либо изменить в своей жизни.
Сколько себя помню, было сознание предназначения, оно вело меня, помогало преодолеть тяготы жизни. Одним словом, всё было за то, чтобы заглушить желания плоти. Всякий раз напоминал себе о том, что волевое начало освобождает от физической зависимости; только тот, кому по силам контролировать свои поступки, способен подняться к высшей мудрости. В нравственной жизни, молитве и власти над плотскими желаниями происходит обожествление человека. Сами собой слагаются стихи:
Коль мимолетна радость молодая,
И в персть земную мы сойдем, страдая,
И дни людские – тень, сосуд скудельный,
Что разобьется вдруг, не ожидая.
К чему стремиться в мире, кроме Бога?
Всё в мире бренно, кроме Эль Шаддая.*
--------------------------------------------------------------------------------
*Пер. Шломо Кроль
