Часть 3

Часть III

 Почитателем моих научных изысканий и стихов оказался замечательный филолог и врач ибн Джанах, его еврейское имя Иона – голубь, отсюда - ибн Джанах Иона - крылатый. Будучи на тридцать лет старше меня, он с редким простодушием признался, что его попытки писать стихи ни к чему не привели, потому как лишен поэтического дара.

       -А вы, молодой человек, дерзайте! – Сказал ибн Джанах с воодушевлением, - Бог наградил вас не только проницательным умом, но и чуткостью к художественному слову; вы одинаково блистаете в любовной лирике, религиозных стихах и философских размышлениях.

      -Спасибо высокочтимый, но ваш талант врача и ваша книга о лекарственных средствах – реальная помощь людям, а мои стихи…, прочитают и забудут.

      -Друг мой, не преуменьшай значимость поэзии. На себе испытал действие твоих стихов, и мне понятна твоя тоска. Например, стихотворение «Песня моя», она же оказалась песней и моей юности. Наизусть помню, если ошибусь - поправь:

                                Песня моя печалью отгранена,

                                Радость моя кручиной оттеснена.

                                Веселье вот предо мной, но в сердце скорбь –

                                Душа моя от меня отсечена.

                                Друг мой, что рыдать в шестнадцать лет,

                                Ведь смерть ещё годами отдалена.

                                Ты в юности будь – твоя пора, -

                                Лилейная смуглость щек на то дана.

                                Но сердце моё из млада мне судья.

                                Душа дерзаний судьбой угнетена.

                                Познанье, страданье мне сердцем даны,

                                Душа тосковать, роптать обречена.

                                Роптанье к чему? Молчи и уповай –

                                Всякая рана будет исцелена.

                                Что толку в стенаньях из-за невзгод,

                                Что пользы – ещё слеза обременена.

                                Но доколь надежда, доколь мольба?

                                Долог день, но не исполнились времена.

                                Из Гильада снадобье пока найдут –

                                Умрет человек, чья душа сокрушена.*

                                                                     *Пер. М.Генделева

        - Спасибо! Я свои стихи не всегда могу прочесть наизусть, а вы помните. Спасибо, ведь это значит, что мои переживания, мысли находят отклик…

       -Это я тебя должен благодарить за твой труд, за то, что ты находишь нужные слова для выражения и моего состояния души, - отозвался о чем-то задумавшийся собеседник.

       Меня с ибн Джанахом сближало не только уважительное отношение к занятиям друг друга, но и то, что он знал моего отца; они вместе бежали из Кордовы, когда город захватили североафриканские берберы. Теперь в Сарагосе мой старший товорищ стал средоточием научного общества, вокруг него образовался кружок молодых ученых, филологов. От него я заимствовал увлечение логикой, что в дальнейшем помогло разделить мышление на художественное, то есть, стихи и чисто философское - логическое обоснование природы мироздания. Исследование причин существования вещей ведет к представлению об их сущности и тем самым к постижению премудрости Всевышнего.

     Мы с ибн Джанахом, посвятившему жизнь медицине и всестороннему исследованию Святого Писания, стали сообщниками не только в силу общих интересов, но и по причине враждебного отношения к нам местных талмудистов; мы оба были изгоями.  Прекрасное знание иврита дает возможность моему единомышленнику изобличать противников, прикрывающих свое невежество показным благочестием. При этом ученый логик ссылался на примеры просвещенных гаонов,* амораев** и танаев***. (*Гаон – сан главы академии. **Аморай – толкователь. В Талмуде это слово употребляется в значении разъясняющего о чем говорил законоучитель. В более широком смысле применяется ко всякому ученому талмудисту выдающемуся своими познаниями. ***Таннай – титул законоучителя в земле Израиля в первом и втором веке). Он хорошо знал Вульгату – латинский текст Торы переведенный в начале четвертого века с древнееврейского ученым отцом церкви Иеронимом.

      Мне не раз приходилось слушать полемику моего старшего друга с мусульманскими и христианскими теологами, что, конечно же, предполагает доскональное знание этих религий. Никто не возражает, что Бог являет себя человеку двумя путями: посредством разума, которым обладают все обычные люди и через откровение. Иудеи, христиане и мусульмане заявляют о своем собственном откровении. Только с помощью разума можно определить подлинность того или иного учения; ведь разум, в отличие от чувств, объективен и потому позволяет распознать истину, отличить добро от зла.

        Я, конечно же, согласен  с ибн Джаханом и в необходимости абсолютного знания иврита и Святого Писания. «Именно благодаря нашему Закону, евреи, рассеянные по всему миру, остаются единым народом», - говорил мой учитель. На восхищение умом, трудоспособностью старшего товарища и единомышленника, тот отвечал: «Сделать всё это мне удалось благодаря милости и милосердию Господа Бога ко мне, равно как и вследствие моей собственной большой выдержки и прилежания в изучении и исследовании денно и нощно; ведь я потратил вдвое больше масла для лампы, чем другие вина».

      Уважаемый гражданин города, несмотря на свою известность не только среди тех, кто занимается филологией, живет скромно, более чем скромно. Денег от медицинской практики среди бедных евреев не хватает, однако за помощью к меценатам не обращается. Хотя пожертвования состоятельных горожан обычное дело; они помогают жить тем, кто занимается научными изысканиями.  

       Дружба с столь замечательным человеком, умным собеседником и настоящим ценителем поэтического слова, придавала мне ощущение своей значимости, уверенности в себе. Мы оба были согласны с мыслителем прошлого века Саадием Гаоном в том, что выводы логического мышления согласуются с иудаизмом, другими словами – наша, рожденная в сердце, вера не противоречит разуму. Ибн Джанах не только хвалил мои стихи, но и разделял мои соображения по поводу значимости воли Бога в творении мира и роли волевого начала человека в делании самого себя.

       Как бы там ни было, я сирота, без средств к существованию, измученный болезнью нашел в Сарагосе свое призвание и даже признание. Такое могло случиться только при гуманному правлении Тухибов - потомков представителей элитных династий. Умные, просвещенные люди, как правило, веротерпимы. Тухибы привлекали на свою сторону не только евреев, но и местных христиан, большинство из которых по доброй воле приняли ислам: усвоили язык, культуру арабов и многие обычаи повседневного быта. И это несмотря на автономию – сохранились церкви, монастыри и отсутствовало принуждение во всех сферах жизни. Христиане забывали свой язык, культуру, охотно заключали браки с мусульманами и давали детям их имена. Евреи, жившие в Сарагосе, уже в первых веках, когда город был римской крепостью и назывался Цезария-Августа, оказались более стойкими в своей вере. Некоторые арабские князья называют нас «людьми книжными» и, взяв под своё покровительство, облегчили бремя налогов и других повинностей.

        Мы, в отличие от христиан, живем общинами и пользуемся правом самоуправления. Среди нас тоже случаются те, что стали приверженцами ислама, для этого им достаточно время от времени показываться в мечети и пять раз в день произнести: «Нет бога кроме Аллаха, а Магомет пророк его». Иудеи, отрекшиеся от своей веры, часто соблюдают обряды отцов и утешаются  тем, что Магомет заимствовал   наставления у еврейских мудрецов, например: «Дай пищу голодному, дай пить жаждущему, дай знания алчущему знаний».  И молятся эти бывшие иудеи, подобно праотцам,  стоя. В отличие от мусульман, которые падают ниц, и христиан, что опускаются на колени. Впрочем, я разделяю мнение о том, что еврей, даже если он принимает чужую веру, всё равно остается евреем.

       Наша образованность при невежестве христианских масс не способствует дружеским отношениям между приверженцами обоих вероисповеданий.  Если на десять христиан приходится один умеющий читать и писать, то грамотность среди еврейского населения – обычное явление. В высших школах у нас изучают медицину, математику, астрономию и наши меценаты не жалеют денег на книги и на помощь бедным ученикам. Тем более, сейчас, когда покупка книг стала более доступной, потому как вместо дорогого папируса, что делают из растения, выращиваемого в Египте, либо пергамента из кожи животных, наладили производство бумаги. Арабы изобретение бумаги приписывают себе, однако есть сведения, что в восьмом веке они захватили в плен несколько китайских ремесленников, и те купили себе свободу, показав процесс изготовления бумаги. Всего-то и нужно перемолотый белый хлопок смешать с водой, затем эту кашицу вычерпать и высушить.

      В мусульманской Испании нет ни римских театров, ни греческих академий, книга стала единственным средством обучения и развлечения. В любви к книгам простолюдины часто не отстают от знатных людей, ежегодно в Кордове переписывается с разных языков на арабский до восемнадцати тысяч книг. Не знаю долго ли продлится это золотое время, когда исламская культура мирно уживается с иудейской. Арабы почитают наше Святое Писание, пророков и царей. Нашего царя Соломона бен Давида называют Сулейман ибн Дауд, он считается у них «Посланцем Всевышнего», предтечей Мухаммеда. Имя Сулейман мудрый мусульмане дают своим повелителям. При этом они, в отличие от нас, миролюбивого Соломона представляют воинственным Сулейманом – любителем военных походов. Утверждают, что во сне ему явился Ибрагим, то есть Авраам, и убеждал предпринять паломничество в Мекку. Далее приключения царя Сулеймана похожи на «сказки тысяча и одной ночи». Например: «Сулейман ибн Дауд, да будет с ним благословение Аллаха, заключил в медные сосуды непослушных джинов и злых духов. Запечатывал кувшины свинцовыми печатями и бросал их в море. Сначала повелитель отправился в Мекку, а затем в Йемен на ковре-самолете, где вместе с ним находились люди, звери и злые духи. Птицы летели над головой Сулеймана, образуя балдахин. Царь заметил, что в этой стае отсутствует удод и пригрозил ему наказанием. Но удод вскоре прилетел и рассказал о прекрасной царице Билкис. Тогда властитель послал этой царице письмо. Они встретились, Билкис была сражена мудростью повелителя и покорилась ему вместе со своим царством».

        Много имен и сюжетов Святого Писания мусульмане переиначили на свой лад; Моше у них стал Муса, Иешуа – Иса, царицу Савскую назвали царицей Билкис, а нашего рыжего миролюбивого Соломона называют Сулейманом и изображают черноволосым с угольно черной бородой и свирепым взглядом. В тех же сказках «Тысяча одной ночи» встречаются изречения, восходящие к еврейским Писаниям, в частности к Экклезиасту; особенно часто можно слышать следующее: «Живой пёс лучше мертвого льва».

      Просвещенные мусульмане терпимы к народам, оказавшимся под их владычеством, щадят их религию, язык. Никого не принуждают принять ислам и при этом иноверцев назначают на высокие должности; властители нуждаются в знаниях евреев, их уме, талантах, а вероисповедание для них не столь важно.  Сейчас иудеи Испании, забыв прежнее бесправие, чувствуют себя полноправными гражданами страны, где их предки селились задолго до нового летоисчисления. Арабский язык стал официальным разговорным и письменным, а между собой мы общаемся на иврите и стихи я пишу исключительно на иврите.

       Вот только наши еврейские имена звучат теперь по-другому. Например, к имени государственного деятеля, известного человека Иекутиэля бен Ицхака прибавили «ибн Хасан». А моё имя хоть и стало Абу Айюб Сулейман бен Йахья ибн Гвироль ал-Кортоби, я при этом вполне обхожусь своим собственным – Шломо бен Иехуда. Без желания мы принимаем эти изменения, однако подчиняемся воле властителей. Главное они лояльны нашей вере, и мы не возражаем, что Аллах велик, а Мухаммед пророк его.

       Я не вникал в обязанности астронома, астролога и любителя поэзии с безупречным художественным вкусом Иекутиэля бен Ицхака при дворе эмира Сарагосы ибн аль Мундира второго. И не могу знать его отношение к постоянным интригам и войнам между мусульманскими правителями отдельных княжеств. Хотя не трудно представить, что от них зависит судьба евреев в Испании и придворного эмира, в частности.  Жажда знаний, постижение божественной мудрости – главное, что я ищу в человеке.  Наверное, Иекутиэль – высокий, статный с удивительно проницательными глазами, будучи ученым,  тоже  ценит именно эти качества; он на своей лекции об устройстве Вселенной из всех  слушателей выбрал меня, на меня – шестнадцатилетнего, а не на почтенных седых мужей смотрел, когда говорил о том, что  мудрость сама приходит к тем, кто ищет её. Мы с ним сошлись во мнении и о том, что космос, астрология в некотором смысле связаны с психофизиологическими свойствами человека. При этом влияние знаков Зодиака на людей не фатально; оно выражается всего лишь в предрасположенности к тем или иным занятиям, впечатлениям; что можно преодолеть, если приложить усилие, или наоборот – усовершенствовать. Астральные силы в любом случае сказываются с Божьего соизволения; ибо звезды – орудия Его Провидения. Да и созвездия нельзя толковать однозначно, никто не может знать их истинную природу, кроме Творца.  

      «Представления о звездном небе во времена наших праотцев, - рассказывал на своей лекции Иекутиэль бен Ицхак, на арабский манер - ибн Хасан,  - не выходили за пределы наблюдений, какие делал пастух, идя за своим стадом. С помощью звезд определяли направление путей во время путешествий и смену времен года. В позднейшее время возникло представление о наиболее удаленной от земли звезде, которую назвали «начальником воинств». Очевидно, это Сатурн, которого ассирийцы считали «первым бараном стада».  Пророк Захария семь звезд между землей и Сатурном полагал очами Господа».

       После лекции приверженец размышлений о космосе пригласил меня к себе на обед, и сделал это так просто, будто мы давно знакомы и теперь, само собой разумеется, вместе направимся в его дом. По дороге оказалось, что важный сановник при дворе эмира не только знаком с моими стихами, но и восторгается ими.

        - Твоя поэзия – песня и плач еврейской души. Хоть мы и не свободны от влияния арабского стихосложения, ты независим в своих стихах. Только очень вольнолюбивый независимый человек может позволить себе роскошь быть настолько правдивым и искренним.

       - В противном случае незачем заниматься поэзией, - заметил я.

       Мы сошлись на том, что искусство, литература и различные области знания являются частями одного целого, и нет противоречия между учением о Творении, законами природы и проявлениями души.

       -Учитесь мой друг, Бог дал тебе ясный ум. Чем больше знаешь, тем легче связать воедино все науки и постигать законы мироздания. - Сказал мой спутник так, словно, распахнул передо мной неограниченные возможности.

       Я хотел, чтобы этот нежаркий весенний день, с пением птиц и рассеянными облаками, сквозь которые проглядывало солнце, никогда не кончился, и чтобы не кончилась дорога с человеком, рядом с котором удивительно по-родственному хорошо.

      Мы подошли к белокаменному дому на возвышении; откуда виден город с минаретами, церквями, арабскими банями, вдали подернутые легкими предвечерними сумерками горы. Ещё несколько шагов, мы миновали ворота и я оказался в раю: апельсиновые деревья, редкие цветы, пальмы, арки с лепными узорами, выложенный зеленым мрамором водоем, увитая виноградной лозой беседка. В этой солнечной стране главное не садовая зелень, а садовая тень. Здесь есть всё: вода, тень, деревья; высокие пальмы и кипарисы отодвинуты к краю участка.

       Я смотрю на витиеватую решетку окна, не покажется ли за ней девушка, которая полюбит меня. Это из области иллюзий, ведь безумные надежды за пределами здравого смысла. В окне мелькнуло лицо женщины, ещё мгновенье и она спустилась к нам – то была жена Иекутиэля - Эфрат. На мой учтивый поклон хозяйка дома, едва взглянув на меня, ушла, не проронив ни слова.  

       В роскошном просторном зале я не знал, куда раньше смотреть: удивительной красоты керамические изразцы, причудливые орнаменты, цветные витражи, на которые невольно оглядываешься, на стенах строчки  из Святого Писания и изречения Корана; буквы иврита и арабская вязь. Много книг на иврите и арабском. Под ногами мягкие, заглушающие шаги, ковры, словно не идешь по ним, а плывешь, не ощущая своего веса.

       Пока Иекутиэль снимал тюрбан, под которым была кипа, светловолосый юноша – слуга, должно быть из славян, принес огромную вазу с финиками и персиками, разные напитки, щербет. Через несколько минут жена Иекутиэля, обнажив в деланной полуулыбке большие сияющие зубы, пригласила к столу. На меня она не обращала внимания, должно быть, приняла за очередного просителя, который, как и все прочие, не уйдет из дома с пустыми руками; «глаза мои на тебя б не глядели» - было написано на ее лице.

        Сервировка стола была настолько изысканной, что я даже забыл о, не оставляющем меня после смерти родителей, чувстве голода. Бокалы из тонкого стекла хорошо сочетались с прозрачным фарфором тарелок; стекло изящней тяжелых золотых и серебряных кубков. Омыв руки и произнося благословение на хлеб и вино, мы приступили к трапезе.

       Хозяин дома, заметив мой интерес к многочисленным арабским книгам, произнес:

       -В ходе завоевания восточных стран мусульмане за последние годы освоили пронесенные через века культурные ценности, перевели книги на свой язык. Арабская наука сейчас превосходит европейскую, именно в наше время труды арабских ученых по математике, астрономии, медицине питают европейскую науку.

       -Труды античных философов также переведены на арабский, - заметил я.

       -Что касается античной философии, то вы, судя по вашим работам, разделяете воззрения Платона. Я же не могу не согласиться с критикой Аристотеля платоновских, оторванных от реальности, идей.  Платон не мог доказать их взаимодействие с действительностью, то есть идеи остались, по выражению Аристотеля, всего лишь поэтическими образами. Высшая идея, как бы она ни называлась, благом или добром, не была связана с жизнью, с её конкретными проявлениями. 

       -Ну да…, - произнес я, - но если мы не можем с точки зрения высшего смысла изучить действительность, окружающий мир, значит, следует обратиться к помощи интуиции, что и делал Платон и его школа.  

       Иекутиэль молчал и я, радуясь возможности проговорить недавно обдуманные мысли, продолжал:

       -Непостижимый Бог – Высшая Сущность творит универсальную материю и универсальную форму актом своей Воли. Сочетание универсальной материи, которая существует в знании Бога, и универсальной формы порождает интеллект, душу, природу. Универсальный Интеллект – порождение Бога, из него эманирует Универсальная Душа. То, что мы называем творением в нашем физическом мире, принадлежит Универсальной Душе…

       - Сложно усвоить, что от чего происходит, - в замешательстве проговорил хозяин дома, но насколько я понял: первоматерия обусловлена интеллектом и проистекает из Универсальной Души. Сочетание материи и формы ведет не только к созданию реальных материальных явлений, но и к возникновению духовных образований.  

       -Это так, например, у Прокла высшее познание связывается с этическим началом и верой, в его «Первоосновах теологии» существует много «типов телесности», вплоть до вечного и неизменного тела души, которое соответствует её высшей сущности. Форма души это разум, иерархия душ определяется степенью их разумности.

       -Что же заставляет сочетаться материю с формой? – Спросил собеседник, стараясь вникнуть в мои слова.

       -Воля Творца, - ответил я так, будто давно усвоил эту истину. В основе Воли Творца -  Божественная Мудрость, она же Божественная сущность, что служит посредницей между абсолютным и конечным; если хотите – идеей и ее материальным воплощением. Над универсальной материей, содержащей в себе возможность всех дальнейших превращений, властвует Воля Творца, которая определяет сочетание материи с той или иной формой, служащей в качестве интеллектуального, духовного начала. Всё существующее можно свести к трем категориям: Первая сущность – Бог. Далее – универсальная Материя и Форма, то есть, мир. Третье – Воля Творца – промежуточное звено. Душа человека развивается посредством волевого и разумного начала, это дает ощущение осмысленности жизни, личностного диалога с Творцом, что и составляет жизненный стержень нашего мироощущения.  

      - Другими словами, стремясь к Богу, мы должны считать главной своей задачей самопознание, но самопознание не всегда предполагает самореализацию, - в нетерпении заметил Иекутиэль. – При этом мы с вами разделяем мнение о том, что совершенный человек мудр не только разумом, но и душой – сердцем; он постоянно размышляет над устройством мира и своего назначения в нем. Только ведь мы управляем собой лишь в идеале, в действительности подвержены неразумным желаниям, страстям, нами часто владеет страх, печаль. Борьба тоски со здравой рассудительностью не всегда кончается так как, мы этого хотим.

       -Не помню, кто из мудрецов Талмуда сказал по этому поводу: «Разум – крылья души, которые она приобретает учением и смирением». Я пришел к единству Бога также и независимым от религии путем -  с помощью разума…

       Случайный взгляд на скучающую жену только что обретенного друга отрезвил меня:

       -Извините, не знаю интересно ли вам… Я говорил всего лишь о схеме устройства Мироздания и человека в нем. Сейчас думаю, каким образом  наполнить эту схему конкретным содержанием, живыми образами. Впрочем, вся наша жизнь…

       -Должно быть вы не часто находите столь терпеливых слушателей, - холодно заметила жена Иекутиэля.

       -Не часто…

       Пока я, увлекшись возможностью рассказать свою прочувствованную и продуманную теорию, исчез со стола поднос с рыбой. Теперь я мог заняться мясом, но хозяйка дома – худая угловатая - велела слуге подавать десерт. И прежде, чем я успел положить себе на тарелку кусок зажаренного дивно пахнущего гуся, слуга унес и это блюдо. Как ни мучительно было сознание упущенной возможности отведать столь редкого для меня лакомства, краем глаза заметил скользнувшую усмешку Эфрат, кажется, так звать жену Иекутиэля. Впрочем, может быть, мне это только показалось; ведь она, пока я говорил, старалась привлечь внимание к разным яствам. 

       Основная примечательность лица Эфрат - большие не помещающиеся во рту перламутровые зубы, они были бы красивыми, если б не такие крупные. Две взрослые миловидные дочери, унаследовавшие выразительные глаза и  высокий рост отца, сидели подобно матери со скучающими лицами; им не интересна была непроизвольно возникшая беседа за столом и они  с  нетерпением ждали, когда я, наконец, закрою рот, а ещё лучше уйду.  

       Иекутиэль же, желая продолжить разговор, пошел меня провожать.

       -Книга Творения, -  Сефер Иецира, - заговорил он, едва мы оказались одни, - занимается главным образом космогонией, где Творение мира представляет собой соединение качества, то есть формы, с количеством – материей. Каким образом это соотносится с воззрениями ваших любимых философов?

       Будучи удрученным впечатлением, которое произвела на меня, безликая, унылая жена обретенного друга, я не сразу сообразил, о чем он меня спрашивает. Казалось, что та, которая сопровождает по жизни, столь удивительного человека должна быть королевой, то есть под стать ему в смысле ума, проницательности. У каждого человека есть, соответствующее его сущности, окружающее облако, а у хозяйки дома, из которого я только что вышел, его нет; я не помнил её лица, выражения глаз, только и осталось в памяти – большие сияющие зубы.  Эта женщина, должно быть, не дает себе труда хоть как-то приобщиться к интересам мужа; живет только внешними впечатлениями и раздражается, когда их недостает.

       Иекутиэль, словно услышал мои мысли, и как бы мимоходом заметил:

       -Друг мой, не следует рано жениться. В юном возрасте мы ещё не знаем себя и берем то, что плывет в руки. Потом оказываемся один на один с чужим тебе человеком. Опять же обстоятельства. Ну да сейчас незачем об этом говорить, у меня взрослые дочери, которых нужно выдать замуж. А сына нет. Я мечтал о сыне, с которым можно было бы разговаривать как с тобой. И по возрасту ты мне годишься в сыновья. Люди становятся близкими, если одинаково чувствуют, думают; интеллектуальная привязанность прочнее физической. Ну да, как есть. Давай вернемся к теме нашего разговора; ты говорил о Воле Бога.

    - Да, да я помню. К Воле Бога ближе всего первичная материя и первичная форма, из их сочетания рождается интеллект, от интеллекта происходит эманация мира душ. Первичная материя существует сама по себе и может принимать разнообразные формы; другими словами; материя – начало воспринимающее, а форма – начало дающее - формообразующее. Можно сказать, что форма оплодотворяет материю. Об этом писал Ицхак Исраэли.

       - Я читал его, философ и врач из Египта, - обмолвился мой старший друг  и замолчал, о чем-то задумавшись.

       Затем продолжил:

       - Арабский ученый неоплатоник Аль Фараби также рассуждал о Интеллекте, основанием которого считал деятельный разум. Он же развил учение Платона о идеальном государстве под управлением философов. Правда, говорил не о государстве, а о «добродетельном городе», правителем которого избирается философ, знакомящий своих сограждан с основами мудрости. «Добродетельный город, - писал Фараби, - подобен совершенному здоровому телу, все органы которого помогают друг другу». При этом главу города он отождествлял с халифом, обладающим проницательным умом, совестью, разнообразными знаниями и добрым отношением ко всем своим подданным. Впрочем, любое государство без мудрецов, укротивших свои потребности и созерцающих мудрость Творца, не устоит.

      - Я часто думал о том, что от одного человека – правителя зависит состояние страны и благополучие его граждан.

      - От нас с вами, во всяком случае, ничего не зависит, -усмехнулся мой собеседник, - мы только и можем, что работать, не задаваясь вопросом – кому это понадобиться.  Интересно что по мнению Аль Фараби, вечны только души совершенные.

      -Согласно нашему учению, душа снова и снова возвращается на землю в новом воплощении до тех пор, пока не выполнит своё предназначение.

      -Об этом сказано не только в нашем учении, - заметил Иекутиэль. -Ну да трудно рассуждать о том,  что за пределами возможностей нашего познания. Легче говорить о стихах. В арабской поэзии благородные идеи, точные наблюдения, однако, темы ее однообразны и часто недостает искреннего чувства. Усилия поэтов сосредоточены на изящных сравнениях, необычных метафорах. Получается что-то вроде орнамента с замысловатой, абстрактной формой. И наоборот, насколько близки к жизни, богаты переживаниями и мыслями твои стихи. Какое стихотворение ты написал последним? Можешь прочитать?

       -Не знаю, понравится ли вам, в последнем стихотворении, как и в предыдущих, я обращаюсь к Вседержителю; сколько себя помню, стою перед лицом Его…

                                    Я с самого утра к Тебе спешу,

                                    Твердыня Ты, Ты – сила, Ты – оплот,

                                    К Тебе свою молитву возношу,

                                    К Тебе, что день и ночь во мне живет.

                

                                    Перед Твоим величием стою

                                    И нищ и слаб, и глазу Твоему

                                    Доступно всё, что я в себе таю,

                                    И от него не скрыться ничему.

                                    Что может молвить жалкий мой язык?

                                    Что может сердце? И какая власть

                                    Есть в той душе, которую привык

                                    Я понукать, и спрашивать, и клясть?

                                    Но знаю я, как любишь Ты раскат

                                    Тех песен, что в Твою слагаю честь, -

                                    В веках Тебя восславлю я, пока

                                    Во мне душа божественная есть.*                                         

                                                                    * Перевод В.Лазариса

         Мой спутник молчал.        

         -В еврейском искусстве, - заговорил я, - должно вернуться пророчество…

        - Твоя поэзия и философия об одном и том же. Ты, мой достойный друг, познаешь мир. С помощью интуиции прослеживаешь переход от «единого и всеобщего» к действительности, то есть,  к материальному воплощению. Я же пытаюсь мыслить более конкретно: с одной стороны мы зависим от Провидения, с другой у нас есть понятие «мера за меру», то есть человеку воздается за его труды, усилия. Я знаком с твоими стихами, и у меня такое впечатление, будто ты прыгнул через непреодолимую пропасть, Провидение подхватило тебя и перенесло на другой край – сделало свободным от этого мира.

       -Спасибо за добрые слова, но только вы преувеличиваете мою свободу, я также зависим, как и прочие. И мне дано тоже, что и всем: разум и желание совершенствоваться, то есть учиться. Знание освобождает, помогает приобщиться к тайнам универсальной материи. Не помню, у кого из философов я прочел: «Если ты возвысишься до Первичной Универсальной Материи, и тебя осенит ее тень, то увидишь то, что превыше всякого восхищения; самозабвенно посвяти себя этому, ибо именно для этого существует человеческая душа и именно в этом огромное наслаждение и человеческое счастье».

       -Я стараюсь, но у меня не хватает воображения представить то, о чем ты говоришь. Опять же «свобода выбора», которая согласно твоим словам, дана каждому человеку, кажущаяся; мы поступаем только так, как можем.     

       Люди, идущие нам навстречу, почтительно расступаются перед моим спутником, приветствуют поклоном. Должно быть, удивляются, что такой важный вельможа идет пешком с не известным человеком в одежде простолюдина. Это тем более странно, что поднявшийся ветер, затянувшееся тучами небо и накрапывающий холодный дождь не располагают к прогулке.

       Я не заметил неблизкой дороги от дома Иекутиэля к хибаре, где снимал комнату служившую спальней, кухней и рабочим кабинетом.

       -Извините, не могу пригласить вас к себе, может быть в другой раз… С  вашего разрешения, теперь я провожу вас в обратный путь.

       -Не беспокойтесь, друг мой, карета следует за нами, просто я не хотел отказать себе в удовольствии пройтись и продлить нашу беседу. Если тебе будет угодно, мы будем встречаться, разговаривать об астрономии, солнечном и лунном календаре, о твоих философских изысканиях. И, конечно, о поэзии. Я тоже пытался писать стихи, потом бросил по причине отсутствия поэтического воображения.

       -Спасибо! Я не избалован вниманием и буду счастлив, видеть Вас!

       -Ещё раз благодарю за беседу, очень высоко ценю достоинства твоих стихов и научных размышлений. Хотя, признаюсь, умозрительные построения мне не всегда удается соотнести с реальностью. Ну да мы с вами поговорим об этом. Поговорим и о том, что в теории мироздания мы исходим из априорных представлений, а уж каким образом их доказать это дело будущих научных разработок. Впрочем, уверяю тебя, наука придет к тому пониманию, которое было дано в Откровении нашего Святого Писания. Будь благословен и до новой встречи, мой юный друг!

        Я переступил порог своей комнаты, оглушенный счастьем признания; нашелся образованный человек способный оценить мои старания соотнести наш разум с Высшим Разумом. Об этом сказано в Писании: «И сказал Бог: Сделаем человека по нашему образу и нашему подобию…»* (*Берешит 1:26)   

       На следующий день ко мне постучался слуга Иекутиэля, тот самый светловолосый юноша, что прислуживал за столом, он поклонился и вручил подарок от своего господина - тяжелый кошелёк с золотыми дукатами. Я растерялся от неожиданно свалившегося богатства и тут же забыл о необходимости бережно относиться к деньгам. Купил новый камзол, башмаки, необходимую домашнюю утварь, и, конечно же, книги. Книги можно брать и в библиотеке, но тогда их, ставших мне друзьями, собеседниками, приходиться возвращать. При том, что я забыл о необходимости экономить, у меня ещё остались золотые на безбедную жизнь. С одеждой не сразу разобрался, ведь исламское законодательство запрещает надевать камзол не по статусу; купи я его не соответствующим своему положению, это будет считаться подлогом. По одежде можно отличить еврея от христианина, андалусца от бербера, и уж, конечно, богатого от бедняка.

       Среди вельмож, оказывающих помощь творческим людям, Иекутиэль, наиболее известен, но я и представить не мог, что меценатство может выражаться в таком щедром подарке. К деньгам была приложена записка, где крупный сановник при дворе эмира Сарагосы Мундира второго благодарит за содержательную беседу и стихи. Я радовался признанию ученого человека, у меня словно мощные крылья выросли за спиной. Записку я положил в мамину шкатулку, где хранится брачный договор родителей – пусть их души на небесах дивятся своему сыну; будучи сиротой, без всякого обеспечения я сумел стать достойным собеседником влиятельного вельможи, знатока астрономии и ценителя искусств.

       В следующий раз я увидел почитателя моих талантов на празднике Кущей. Иекутиэль бен Ицхак пригласил меня в сукку, которую поставил в своем гранатовом саду невдалеке от мраморного бассейна, где в чистейшей воде плавали разноцветные рыбки. Сюда – в празднично украшенный шалаш моего доброго друга сходились мудрецы Торы, писатели, ученые, с которыми я был знаком только по их работам. Оказалось, что и они наслышаны о моих стихах, говорили, что нашли в них отклик своим переживаниям, надеждам на возвращение в Cион. А если в моей поэзии кто-то нашел утешение, соучастие и поддержку; значит, этот кто-то чувствует также как и я, следовательно, я не одинок в мире. Один из гостей даже сказал, что специально пришел, хотел познакомиться со мной, услышать мои стихи на библейском иврите и заказать мне пиют на случай рождения сына.

       Так уж случилось, что общая беседа за столом в большей степени оказалась моим диалогом с хозяином, он начинал речь - я продолжал, или я что-нибудь говорил, а он дополнял или пояснял. Присутствующие, заинтересованные беседой, одобрительно внимали, то и дело переводя взгляд с Иекутиэля на меня и обратно. Только мой недруг Ахим, который оказался среди гостей моего недавно обретенного друга, сидел мрачный, не поднимая головы, ведь он последнее время на собраниях любителей учености только и делал что высмеивал меня, пытался доказать мою несостоятельность не только в стихах, но и теологических размышлениях.   

       Мне было удивительно хорошо среди гостей Иекутиэля, чувствовал себя на равных с умными, образованными людьми. Они доброжелательны и им нет дела до моей бедности и изуродованного болезнью лица. Судя по всему в доме моего покровителя всем вольготно, вот и в слугах нет рабской угодливости, кем бы они ни были: смуглые местные жители или белолицые славяне, последних захватывают с помощью набегов и продают на невольническом рынке. Никто – от уборщика до виночерпия не гнется в низких поклонах; должно быть, среди них, равно как и среди гостей, человеческое достоинство, ум ценится выше богатства и кулака. Достоинство господина познается достоинством его слуг. Трудно определить происхождение тех или иных прислужников в доме, как и вообще всех жителей Испании, все перемешались; смуглые местные люди не арабы, не берберы и не готы, это, должно быть, андалусцы, одинаково почитающие своих христианских и мусульманских предков. 

       Из знакомых мне за столом сидел только Ахим, он недавно переиначил своё имя на арабское, теперь зовется Абас. Это он отговаривал всех ходить на лекции Иекутиэля, мол тот отвечает только на мои вопросы, а до других слушателей ему дела нет. Судя по тому, как  держится, хозяин дома не подозревает о его кознях; и к нему благоволит, и ему помогает. Коварный гость при виде меня не может скрыть досады, злости; думал, что моё общение с учителем ограничивается только лекциями. Моё появление здесь означает, что сегодня ему придется молчать - не станет читать свои оды в честь покровителя. Не настолько он глуп, чтобы не понимать тщетность желания превзойти искреннее восхищение благородством хозяина дома в мох стихах. Ведь я своего друга ценю не только за доброту, но и как ученого, и человека, желающего понять природу интуиции, вдохновения, то есть творческих возможностей, поднимающих нас над бытом: «И взошла на нашем небосклоне блестящая звезда – Иекутиэль, и померкли перед ней все прочие светила…».

       И снова мой обретенный друг, пошел меня провожать. Глядя на недавно народившийся месяц, говорил о теории мироздания, о том, что наука придет к тому пониманию, о котором говорили наши мудрецы еще до нового летоисчисления. Он сослался на древнюю книгу рава Амнуны, даже привел его слова: «Земля подобна вращающемуся шару. Некоторые люди живут на верхней её части, а другие – на нижней, но и они стоят как все люди, то есть на ногах, а не на головах и не падают вниз. И когда у одних – день, у других – ночь». И эта сокровенная тайна Торы, - заключил своё повествование Иекутиэль, - была передана мудрецам Израиля, а не ученым – исследователям границ земли, потому что тогда таковых ещё не было.* (*См. Александр Кац «Заглянуть в Пардес», Иерусалим 2014, стр. 84).

       Я был поражен таким сообщением, и для большей убедительности мой покровитель добавил:

       -О том, что земля круглая можешь посмотреть в Иерусалимском и Вавилонском Талмуде.* (* Иерусалимский Талмуд Авода зара 13, что разбирается и в комментарии Тосафот в том же трактате Вавилонского Талмуда (лист 41).   

       Иекутиэль бен Ицхак  с его умом и непревзойденным чувством справедливости был даяном в Кордове, там же написал известное сочинение по астрономии. Переселившись в Сарагосу, он занял видное положение при дворе эмира; «Государство лежало на его плечах и князья правили по слову его…» - так я воспевал своего друга и мецената. Его ученость, мудрость, уважительное отношение к людям я сравнивал «с красотой и изобилием неиссякаемых благ природы, со звездой, проносящейся по нашему горизонту, с молнией захватывающей сердца».

        Защищенный заботой близкого человека, я не знал унижающей нужды. И это в то время, когда отношения людей, у нас в Испании, по большей части строятся по принципу: хозяин – слуга. Тот, у которого ничего нет, поступает в услужение, хорошо, если найдёт достойного господина. Те же, кто занимаются науками, поэзией, философией, зависят от расположения вельмож покровительствующих им. С  Иекутиэлем я не чувствовал себя вассалом, я его искренне любил, и  его отношение ко мне, полное подлинной заботы о моих повседневных нуждах избавляло от гнетущего чувства сиротства. Он говорил, что в моих стихах он узнает свои мысли, настроения. Это ли не высочайшая похвала!

      Недолго длилось моё счастье. В тысяча тридцать девятом году в результате политических интриг эмир Сарагосы Мундир второй был убит своим двоюродным братом Абдахамом ибн Хасаном. Вместе с эмиром был заключен в тюрьму и казнен его визирь Ицхак бен Иекутиэль. Не было вины на моем покровителе, но убийство еврея не считается большим грехом.  Я потерял очень близкого родного человека, будто душу вынули из меня. Всего лишь три года я радовался участию друга, и снова оказался в бескрайней пустыне одиночества, не защищенный от преследований и клеветы. «Потемнело солнце, не стало того, кто сеял вокруг себя одно добро». Смерть Иекутиеля, занимавшего почетное положение при дворе сарагоского эмира оплакивали все евреи. Мои чувства выплеснулись в грустной элегии «Во дни Иекутиэля, что кончились»; в словах скорби и тоски гонимого народа. Цион горестно вопрошает: «Кто теперь поддержит меня в годину бедствий, когда враги мои сговорятся и нападут на меня? Кто сокрушит зубы разъяренных тигров, разинувших свою пасть, чтобы поглотить уцелевших блуждающих овец?»

       Для меня мой старший друг был братом, отцом, семьей, защитником. Вместе с его уходом снова сжалась, распрямившаяся было, душа. Как никогда прежде я осознал свое одиночество и бессилие что-либо изменить в своей судьбе. Сами собой складывались слова в траурный плач: «природа плачет, поблекли краски, холод сковал землю, надвинулась тьма…».

                           Как  солнце под вечер сверкает багрово,

                           Как    будто укрывшись накидкой бордовой.

                           Все краски и с юга, и с севера смыты,

                           А пурпур - на западе, кровью облитом.

                           Раздета земля и согреться не может,

                           Ей зябко, и холод ночной её гложет.

                           Надвинулась тьма, небеса почернели,

                           Свой траур, надевши по Иекутиэлю.*

                                                             *Пер. В.Лазариса

                                                            

        Гибель достойного из достойнейших и свержение во время этого мятежа благородной династии тухибов воскресила давнишние мысли об  уходе из этого мира, ибо все радости в нем бренны; я ведь с самого начала приучал себя к печали и уединенности. С убийством Иекутиэля закончился период душевного покоя и материального благополучия. Теперь, никем не защищенный, я снова почувствовал злобную зависть Ахима-Абаса; который видел во мне соперника на пути к своей славе. Он тоже писал стихи и хотел приобщиться к входившей в моду религиозной поэзии, но для этого у него не было знаний древнееврейского языка и еврейских традиций. Уж не говоря о соответствующем настрое души. Абас видел во мне соперника и не только сам делал мне гадости, но и подговаривал других. Не мог он смириться с тем, что я, будучи обделенный судьбой, образованней и талантливей его. Мстил и за то, что из нас двоих наш общий покровитель отдавал предпочтение мне, со мной делился своими мыслями.

       Снова я оказался жертвой нападок завистников и без всяких средств к существованию. В который раз говорил себе: следует стать независимым от людей, обходиться хлебом и водой, и радоваться вдохновению, которое поднимает над действительностью.  

                Мой мощный стих сокрушает утесы и из гранитных скал

                он влагу добывает; врата мудрости, неприступные для

                сынов народа моего, широко раскрыты предо мной.

                К высотам небес устремлен мой путь, и среди светил и

                созвездий я свой шатер воздвиг. Слова, начертанные мной,

                не сотрутся из памяти грядущих поколений, и песня моя в

                ряду веков заклеймит как грозный бич глупых и тупых невежд.*

                                                                                   *Перевод С.Цинберга

       Душа, устремляясь ввысь, нередко увядала от ощущения бессилия, разочарования, и невозможности справиться с обстоятельствами. Болезнь, вызывавшая нестерпимые приступы боли, парализовала мысли и не оставляла места надежде. Сознание ничтожества и суетности окружающей жизни, необходимость преодолевать плохо скрываемую неприязнь коллег по перу отдаляли от людей. Я снова и снова оказывался загнанным в свою одинокую комнату, из которой некуда и незачем выходить. «Господи! Дай мне силы, помоги следовать своей судьбе, мне больше не к кому обратиться, а одному не справиться с испытаниями, которые Ты посылаешь мне».

       Что есть человек, чтобы судить его? Всего лишь порывом ветра, утренний туманом, который растает с первыми лучами солнца. «Со дня рождения своего человек притеснен и страдает…, и жизнь его как трава иссохшая…, если сегодня возгордится, завтра червями съедаем… Если пресыщен – злодействует, и если жаждет ломоть хлеба – грешит. Во время горя умножает слова свои и приглаживает речь свою, и добавляет клятвы свои, а когда получает облегчение, нарушает слова свои и забывает клятвы свои…».

       Сколько бы я ни твердил себе о слабостях, конечности человека,  исчезающего перед лицом бесконечности, о необходимости стать независимым от всех, я нуждаюсь в людях. Общение это духовная  потребность. И, конечно, пока душа облачена в плоть, требуются средства  удовлетворить последнюю; поэтому также нельзя сторониться окружающих. Однако, ни дружбы, ни даже простого общения не получалось, меня обвиняли в неверии, непочтительности к авторитетам, гордыне, дерзости. Дескать, воображая строение Вселенной – от земли к звездам и далее к Престолу Всевышнего, я нарушил предписание Мишны*. (Устный закон в противоположность письменному). Приводили  по этому поводу слова Бен-Сиры: «Того, что недоступно тебе, не испытывай, а что сокрыто от тебя, не разыскивай, размышляй о том, что дозволено тебе, нет дела тебе до вещей таинственных». Бен-Сира упоминается в Талмуде, но для меня он не авторитет, хотя бы потому, что не верил в бессмертие души, опять же настаивал на том, что богобоязненность начало и конец всякой мудрости. Я не против богобоязненности, однако, мои оппоненты не берут во внимание, что жил Бен-Сира тысячу лет назад, сейчас же думающих людей не удивишь тягой к метафизическим размышлениям и желанием знать универсальные мировые законы.

      Ну да, не о сроках давности речь, члены Кумранской общины уже за два века до нового летоисчисления пытались приблизиться к Богу с помощью разума и интуиции. Именно разум и интуиция – основы пророческого откровения. Должно быть, дело в том, что в своих размышлениях я обращаюсь также и к античным философам, что не присуще   собратьям по перу. Мои вопросы и ответы пугают их смелостью суждений.

       Даже мой приятель Ибн Джанах, признанный филолог и лингвист, с которым я в юности дружил, противится изучению запредельных сил и явлений. Он призывает людей избегать книг, в которых описывается сотворение верхнего и нижнего мира, ибо это невозможно установить и часто происходит в ущерб Закону и вере; к тому же утомляет душу. Я возражаю ему, ведь всякому мыслящему человеку подобает размышлять о сотворении мира и движении небесных тел. И здесь не суть важно вероисповедание, потому как устройство мироздания для всех одинаково значимо. В этом вопросе я разделяю мнение мусульманских «братьев чистоты», считающих, что «когда образованный и понимающий человек обращается к изучению астрономии и думает о величественных масштабах небесных сфер, о стремительности их движений, душа его жаждет восхождения к этим сферам, но не может этого сделать из-за тяжести человеческого тела. Когда же душа отделяется от тела и ее не удерживают дурные поступки, вредоносные качества или невежество, она достигает небесных сфер…»

       Мне ставят в вину и увлечение неоплатонизмом, хотя стремление человека материально обремененного к познанию высшего и переход от «единого и всеобщего» к материи не противоречит еврейской традиции, основанной на едином начале души и тела. Главная идея иудаизма – обращение к невидимому, чисто духовному Богу – философская по существу. У греков по поводу сходства их воззрений с Откровением иудеев существует предание о том, что их мудрецы учились у мудрецов Востока. Наше Святое Писание – источник не только религиозного откровения, но и философской истины.

        Религиозная философия это разговор человека с Богом. А мысль неоплатоников о том, что Воля пронизывает всю иерархию бытия, вплоть до самых низших ступеней, перекликается с учением Ицхака Исраэли – признанного еврейского мыслителя предыдущего столетия. Его утверждение необходимости научного познания, этического поведения   и религиозного стремления соединиться с Богом стало моей жизненной программой.

         Не раз я обращался к своим сотоварищам: «Почему приводит вас в негодование, что я опускаюсь в сокровенные тайны мудрости, выкапываю её сокровища и возвещаю её великолепие? Ради того, что вы сами не видите её, вам хочется, чтобы я ослеп для её блеска, чтобы расторгнулся мой союз с ней, созданный самим Богом».* (*См. М.Базилевский, журнал «Наша старина» ХХ11, Одесса 1897, стр. 14). На собраниях стихоплетов больше всех старался уязвить, унизить меня Ахим, то есть его теперь зовут Абас; из кожи лез дабы показать, что мое стремление постичь непостижимое, желание познать устройство Вселенной - кощунство. Я, доказывал правомерность своих размышлений, ссылаясь на сочинение Филона Александрийского «О том, что каждый добродетельный свободен», где говорится о философском анализе творения Бога.

       Помню тот последний разговор.

       -Откуда тебе известны сочинения Филона? – многозначительно усмехнулся Абас, давая присутствующим понять своё превосходство в осведомленности о работах мыслителя десяти вековой давности.

       -Учение Филона, в некотором смысле сходно с воззрениями ессеев, которые праведной жизнью стремились стать достойными божественного Откровения. Об этом можно прочесть и в работах арабских ученых, - невозмутимо ответил я.

       -Оказывается, ты тоже почитаешь научные труды исламистов!? - Нарочито громко  заметил Абас, уставившись на меня своими бесцветными пустыми глазами.

      -Наука обще человечна, у неё нет национальности и принадлежности к той или иной вере,- стараясь сдержать раздражение, ответил я.  

       Никак не могу понять, что беспокоило моего не состоявшегося приятеля, у нас с ним не было ничего общего, каждый сам по себе и  думаем и ведем себя мы по-разному. Я, в отличие от него, в своих суждениях не ориентируюсь на местные авторитеты, на людей власть имущих и никогда ничего не просил и не жаловался нашему общему покровителю; он же постоянно плакался Иекутиэлю на бедность и всякие бедствия вроде болезней, ограблений, сдохшего коня или осла.

       Когда среди собратьев по перу возникал диспут по тому или иному поводу, безудержное многословие Абаса не давало возможности для возражений. Если бы подобный человек приобрел власть, он бы возвышался за счет унижения подданных и самым большим врагом для него стал бы гордый, мыслящий человек. Во время правления деспотов в народе  распространяется зависть, лесть, вероломство. И, наоборот, если правителем оказывается достойный муж, поощряющий  бескорыстие, чувство чести, нравы улучшаются.

       Снова в который раз вставал передо мной образ мудрого Иекутиэля, доброта которого изливалась на всех окружающих. Пример тому слуги в его доме, они вели себя как свободные, не ущемленные хозяином люди. Я тоже, оказавшись на содержании моего покровителя, никогда не чувствовал себя униженным; благородный Иекутиэль бен Ицхак был мне  другом, единомышленником. Другим меценатам, по рассказам «братьев поэтов», нужно льстить, стараться угодить своими писаниями.

       Коллеги по перу ставили мне в вину гордыню, высокомерие, не прекращали возмущаться моим пессимизмом в стихах. Их приводило в негодование и то, что я, не довольствуясь мудростью нашего Святого Писания, не только изучаю философию греков, но и нахожу в ней некоторое сходство с нашим учением. Например, Сократ утверждал, что «лучше страдать, чем причинять страдания, благороднее самому быть мучеником, чем мучить других». О том же говорили еврейские мудрецы: «Бог с теми, кого преследуют». Одним словом отказываться от изучения мыслителей античности всего лишь на том основании, что это чужая мудрость, значит вступать в противоречие с нашей верой: воспринимать истину также и от язычников, то есть любого человека.