Кто такие — эти «горские евреи»?

Кто такие — эти «горские евреи»?

Предисловие к книге «Горские евреи»

Книги бывают самые разные — серьезные и совсем лишенные этого ценного качества, направленные на выяснение истины или, наоборот, стремящиеся эту истину, елико возможно, затемнить. Но, с любой точки зрения, все они объединяются одной очень существенной целью — они должны отвечать какому-то интересу, должны заставить читателя взять в руки книгу, вместо того, чтобы, скажем, предаться разговору с друзьями, походу в ресторан, кабаре, театр или в другое развлекательное заведение и т. д. Иными словами, книги должны отвечать на реальный интерес — тогда они будут пользоваться спросом. Неудивительно, что огромное количество книг пылится на складах, а особенно пылились ранее, при советской власти, когда издавалось множество мало кому нужных книг, отвечавших на социальный, идеологический заказ правившей КПСС.

Настоящая книга, безусловно, стремится ответить на вопросы, которые интересуют весьма определенного, но вместе с тем постоянно увеличивающегося в количестве читателя. Это, прежде всего, сами горские евреи и те люди, большей частью, евреи, но не горские, которые с ними сталкиваются.

Первый серьезный ответ на их вопросы попытался дать известный израильский историк, профессор Иерусалимского Университета Мордехай Альтшулер, опубликовавший в 1990 г. в Иерусалиме пространную монографию под названием «Евреи Восточного Кавказа. История горских евреев с начала XIX в.». Книга была написана и издана на иврите, еврейском языке, который, к великому сожалению, слабо известен среди еврейской диаспоры бывшего Советского Союза, в том числе и среди горских евреев. Многие рванулись к этой книге, и... вынуждены были отойти от нее. Во-первых, язык... Во-вторых, книга была написана, как принято говорить, академическим языком и стилем, изобиловала большим количеством исторического статистического, демографического материала, что вообще составляет отличительную особенность превосходных в профессиональном отношении работ этого автора, но затрудняет их путь к широкому читателю. Короче, книга Альтшулера, на которую столь велик, казалось бы, был спрос в среде самих горских евреев и тех евреев, которые интересуются своим народом и его творческим наследием, оказалась недоступной для многих желающих ее прочесть. Точный перевод, очевидно, не мог бы снять той академичности, которая препятствовала бы ее распространению среди широкого читателя, и, в первую очередь, среди горского еврейства. И вот родилась эта несколько странная идея, породившая книгу, которую вы, читатель, сейчас держите в руках. Двое русских евреев, один из которых — Иосиф Бегун, известный в прошлом активист еврейского движения, отдавший многие годы свободы для того, чтобы добиться прав на культурное возрождение советского еврейства, а второй — Валерий Дымшиц, исследователь из Петербургского Еврейского Университета, участвовавший несколько лет тому назад в экспедиции в районы традиционного проживания горских евреев, решили издать книгу о горских евреях, положив в основу «адаптированный» перевод книги М. Альтшулера, получив от него благосклонное разрешение на это, дополнив ее большим числом других литературных источников и снабдив все это, где можно, своими собственными наблюдениями, комментариями и выводами.

Двигало этими людьми то, что вообще-то о горских евреях известно очень немного. С одной стороны, этот предприимчивый, энергичный, сбитый в какие-то очень местные, очень «свои» объединения, народ известен многим людям, бывавшим на Кавказе, знакомым с повседневной жизнью северокавказских республик, сегодня повергнутых в трагедию и платящих по счетам недавнего советского и уже отдаленного царского колониального прошлого. Горские евреи неизменно присутствуют на страницах жизни Кабарды, Чечни, Дагестана, северного Азербайджана. Кое-где их называют татами, и сами они в какой-то нелегкий период своей жизни пытались называть себя эти именем, произведенным от названия языка. В последние годы они стали частью городской жизни там, где раньше лишь единицы расплывались в многоголосом хоре уличного шума — в Москве, в Петербурге, в Тель-Авиве и Вене. Далеко не везде глаз стороннего наблюдателя выхватывает их как нечто целое из толпы и определяет их тем странным названием, под которым они вошли в историю — «горские евреи», евреи-горцы. Чаще всего их с кем-то путают. Для москвичей они — «азеры», часть огромной массы, заполнившей в последнее десятилетие рыночные пространства России. Для немцев или австрийцев — часть турок, которые давно стали привычным элементом среднегерманского ландшафта. В Израиле они занимают место где-то посередине между «русим», многосоттысячной массой выходцев из Советского Союза, и «сфардим», не менее многосоттысячной массой выходцев из стран Востока. И нередко на всех этих пространствах можно услышать вопрос — кто такие эти «горские евреи»? Где народились, откуда пришли, почему ушли? И наконец, основной вопрос, который часто можно было услышать — а евреи ли они? Уж больно непохожи на привычных всем украинских или литовских евреев с их идишем, привычными фамилиями и именами, местечковым бытом.

Все эти вопросы задавали мне не только посторонние люди, интересовавшиеся неожиданно возникшим перед их глазами кавказским народом, но и, главным образом, сами горские евреи, которых последние события их богатой треволнениями судьбы совсем сбили с толку. Простые люди, привыкшие с уважением относиться к своим собственным авторитетам, людям, происходившим из известных и заслуженных семей, добившихся известного положения в системе иерархических ценностей советского общества, пытались честно понять, что означают призывы некоторых из их лидеров, представителей творческой интеллигенции и советской номенклатуры, перестать ощущать себя евреями и осознать себя татами, представителями единого «арийского, иранского» народа, чьи предки исповедовали много разных религий, а в наше прогрессивное время сбросивших с себя вообще ярмо невежества и религиозного угнетения.

В 1985 г. судьба забросила меня в Дербент, столицу горского еврейства, третий город в ту пору в РСФСР после Москвы и Ленинграда по численности еврейского населения. Случайный знакомый, в домике которого я переночевал, бывалый автомеханик, горский еврей, на старости лет промышлявший шашлычным делом, говорил мне, русскому еврею из Москвы, так:

—    Что у тебя на душе, милый? Говори, все говори! Для меня приезд таких людей, как ты — большая радость. Ты — моя кровь, моя нация — я тебя обязан любить.

А немного погодя, как бы уточняя свое отношение к европейским евреям, ашкеназам, говорил следующее:

—    Наши на ашкеназах довольно охотно женятся, но чаще всего выходят замуж девушки за ашкеназа, потому что у ашкеназов мужчины очень хорошие, а женщины неприятные. Вообще, вы, ашкеназы — народ необщественный. У нас — если свадьба, похороны — все идут, а у вас... (махнул рукой). Рабочего человека среди ашкеназов нет. Не обижайся, это я так — среди своих говорю.

Действительно, отношения между ашкеназами и горскими евреями — как между двумя соперничающими постоянно братьями в одной семье. С одной стороны, ашкеназы явно смотрятся в этом союзе как старшие братья, пробившие для горских евреев своего рода «окно в Европу», а в последнее время — зачинатели массового исхода в Израиль. С другой стороны, больно непохожи они на горских евреев во всем, что касается жизни в ее повседневности. Потому что очевиден не только факт принадлежности этого небольшого народа к евреям, но и не менее очевидно то, что горские евреи — кавказский народ, даже более точно, восточнокавказский, принадлежащий к мусульманской части этого региона. И когда лидеры т. н. «татского движения» говорили о своем народе как о кавказском, они не кривили душой. О том же говорил и покойный ныне знаменитый горско-еврейский этнограф Михаил Мататович Ихилов, человек, который один из очень немногих представителей горско-еврейской интеллигенции пытался многие годы противостоять поддержанной официальными властями Дагестана кампании по «татизации» и «де-иудаизации» этой небольшой части еврейства. Он утверждал единство еврейского и кавказского начал в жизни народа, отмечая, что, будучи интегральной частью еврейства, горские евреи могут с равным основанием претендовать на то, чтобы считаться одним из коренных народов Дагестана.

Действительно, в этом есть доля истины, так как любая еврейская этническая группа всегда имеет эти две прочные связи: с еврейством, как с целым, которому она принадлежит, и со страной или географическим регионом, в котором она формировалась. Ашкеназы — не только часть еврейства, но и, несомненно, восточноевропейский народ, чья бытовая культура пронизана чертами, понятными без слов любому русскому, поляку, украинцу, румыну. Сефарды до наших дней, через 500 лет после изгнания, вполне могут называть себя «пиренейским» народом, сохраняя не только еврейско-испанский язык ладино, но и чарующую мелодику испанских песен, детали одежды, а главное, почти непонятное ощущение привязанности к исторической родине, которая полтысячелетия назад обрекла их на изгнание и странствия по чужбине. Мы узнаем индийцев в современных кочинских евреях, переселившихся в Израиль, видим среднеазиатские черты у бухарских евреев, где бы они ни жили. Эфиопские евреи, перебравшиеся сейчас в еврейское государство, и внешним видом, и культурой напоминают нам гораздо больше эфиопов, нежели, например, горских евреев. Так уж устроена еврейская цивилизация, просуществовавшая две тысячи лет в диаспоре и сейчас медленно, но верно собирающаяся на земле далеких предков, в Земле Израиля. Эта цивилизация, как и все другие великие цивилизации — христианская, исламская, индийская — была по сути многоэтничной, состояла из множества разных народов, объединенных ощущением к единому целому. Многоэтничность придавала цивилизации ту необходимую вариативность, благодаря которой сама цивилизация могла выжить. Если в результате исторических перипетий или трагедий, так часто случавшихся в жизни еврейского народа, исчезала какая-то одна этническая составляющая еврейства, остальные продолжали жить и нести на себе величие и груз традиции. Так исчезло, ассимилировавшись в крупнейшем народе мира, китайское еврейство. Исчезновение его, конечно же, трагедия, как исчезновение любого народа, большого или малого, обогащавшего своим присутствием палитру человеческой культуры. Но эта трагедия не стала роковой для еврейства, которое несло свой облик, воплощенный в различные этнические костюмы.

Один из этих «костюмов» создан горскими евреями. Авторы книги справедливо указывают, что «горские евреи представляют собой ветвь, хоть и весьма обособленную, персидского еврейства». Персия, Иран в широком смысле этого слова, в еврейской традиции назывался словосочетанием «Парас-у-Мадай», в котором угадываются названия двух разных в прошлом стран, Персии и Мидии, т.е. в самых общих чертах современных Ирана и Азербайджана. Иран-Парас мыслился в древности, конечно же, шире, чем сейчас, и включал в себя, кроме современного государства с этим названием, также и Афганистан, и среднеазиатские земледельческие долины в современных Узбекистане, Таджикистане, Казахстане и Киргизии и даже, возможно, какие-то части Восточного Туркестана, входящего в состав современного Синьцзянь-Уйгурского автономного округа Китая. Евреи не только жили в этой большой области издревле — свиток Эстер дает нам намек на ранние стадии еврейского поселения в Персии — но и создавали на протяжении тысячелетий свои внутренние субэтнические подразделения. К персидскому еврейству относятся не только так называемые «джиди», евреи современного иранского государства — несколько десятков тысяч их до сих пор живут в Тегеране, Исфагане и других крупных городах страны. К ним же следует причислить и т. н. бухарских, или среднеазиатских евреев, до недавнего времени живших в Советском Союзе, а сейчас в массе эмигрирующих из стран Центральной Азии в Израиль и США. Совсем недавно, на наших глазах, в топке афганской войны исчезло еврейство Афганистана, также часть персидского еврейства в широком смысле этого слова. Немного раньше, сто лет тому назад, еще существовали еврейские группы в Синьцзяне, видимо, частично ассимилировавшиеся в результате ассимиляции с местным уйгурским населением, а частично влившиеся в бухарско-еврейские общины Самарканда или Ташкента. Разнообразные фольклорные сюжеты о еврейском элементе, участвовавшем в их создании, окружают сведения о происхождении ряда мусульманских народов региона, таких, например, как пуштуны, крупнейший народ современного Афганистана, несущий знамя исламского фундаментализма, или небольшие народности Восточного Закавказья, до сих пор живущие своей замкнутой жизнью в горных аулах.

Все еврейские этнические группы этого региона говорили, а некоторые говорят и по сию пору, на различных иранских языках, чаще всего близких к фарси, или персидскому языку, как таковому. Таковы диалекты джиди, еврейско-таджикский язык бухарских евреев и татский язык горских. Но откуда взялось само слово «тат»? По мнению исследователей, этим словом тюркские скотоводы-кочевники называли подчиненное ими земледельческое население, чаще всего иранского происхождения. В чистом виде либо как компонент в составе других этнонимов (тат-ар, тад-жик?) мы встречаем это слово в Средней Азии, на Кавказе, в Сибири, в Монголии, даже в Венгрии мы находим его в форме «тот» в венгерском языке для обозначения словаков. Как правило, люди не применяют название «тат» по отношению к самим себе, что свидетельствует косвенно о его уничижительном оттенке. В лингвистике укоренилось название «татский язык», калька с персидского «тати», которым обозначают как особый язык на Восточном Кавказе, родственный фарси с характерным явлением «ротации», так и ряд диалектов фарси в самом Иране, не родственных кавказскому татскому, но также родственных фарси. По названию языка и утвердилось в российской этнографической школе с конца XIX в. и наименование ираноязычного населения Азербайджана татами. К нему относятся группы мусульман, чаще суннитов, чем шиитов, к которым относится подавляющее большинство азербайджанцев, живущих на Апшеронском полуострове и в северной части Азербайджана, включая несколько мусульманско-татских аулов в южном Дагестане. Отдельно выделялись два аула в центральном Азербайджане, населенные татоязычными армянами. И наконец, на татском языке, на особой диалектной группе его, говорят и горские евреи. В составе горско-еврейского татского языка выделяются кайтагский диалект (северный Дагестан и остальные районы Северного Кавказа к западу от Дагестана), дербентский диалект (Южный Дагестан), кубинский диалект (Северный Азербайджан) и, возможно, шема-хинекий диалект, остатком которого является говор поселка Огуз (Варташен). Интересно, что сами горские евреи не любят называть свой язык «татским, хотя это название им известно. В литературе отмечено бытование лингвонима джухури, т. е. «еврейский», но сегодня, а скорее всего, и раньше, чаще можно услышать просто наименование фарси для их языка. Не случайно использование именно этого названия, высоко престижного на всем Востоке, в отличие от полупрезрительного тати. До войны этноним таты в литературе чаще всего применялся к татам-мусульманам и татам-христианам. Горские евреи и в русскоязычной, и, конечно, в зарубежной литературе раньше татами почти не назывались.

Но вот Совсем недавно, уже в наши дни, каких-то 25—30 лет назад, возникла так называемая «татская» проблема. Авторы достаточно подробно описывают отношения между горскими евреями и ашкеназами, непростые в силу понятных исторических обстоятельств. Читатель сможет также прочесть про то, как более ста лет назад горским евреям приходилось убеждать царские власти не распространять на них ограничительное антиеврейское законодательство Российской империи, так как «они совершенно не похожи на евреев», черты оседлости. А затем стряслась трагедия Холокоста, задевшая горских евреев гибелью Богдановки, Менжинска, колхоза им. Шаумяна в Крыму. А вот Нальчик уцелел. Благодаря только тому, что в очередной раз горско-еврейской «колонке» удалось доказать немцам, захватившим город, что они не евреи вовсе. И в этом их поддержал не только Селим Шадов, о котором пишется в книге. Были и другие заступники. Вот что писал об этом известный русский востоковед немецкого пройсхождения Поппе, перешедший во время войны к немцам:

«В ноябре я был вызван в Нальчик в Кабардинский регион, где возникла проблема так называемых горских евреев. Они были евреями по религии, но этнически иранцами. У немцев были две точки зрения: СС, верная своим идеям, хотела уничтожить горских евреев. Армейские офицеры возражали против этого плана и говорили, что нужно вызвать меня как эксперта, чтобы разобраться в этом вопросе. В Нальчике я встретил профессора Боннского университета Дитерса, хорошо известного как специалиста по кавказским языкам, и капитана Теодора Оберлендера, коменданта Нальчика, который очень симпатизировал горским евреям и возражал против их уничтожения. Оберлендер был бывшим министром Веймарского правительства, а после войны стал министром в правительстве Аденауэра, а затем профессором Боннского университета. Я написал меморандум, что горские евреи в законах царского правительства считались не евреями, а горцами. Я также подчеркнул, что их настоящее название — таты, и что в научной литературе говорится, что таты — народ иранского происхождения, говорящий на иранском языке. Я также поддержал идею, чтобы руководители татов пригласили немцев

на вечеринку с вином, песнями и танцами. Все участники, включая обер-штурмбанфюрера СС Пестерера, приняли в этом участие и согласились с тем, что таты — не евреи. Пестерер сказал еще: “Нас не интересует их дурацкая религия, если они хотят исповедывать иудаизм, нас это не касается. Мы против евреев по расе”. Я был счастлив, что оказался способен помочь спасти татский народ от уничтожения. В противном случае татов могла постичь участь крымчаков из Крыма. Крымчаки также были иудаистами, а в расовом отношении тюрками, но были истреблены немцами».

Действительно, крымчаки, еврейская этническая группа в Крыму, потомки евреев Крымского ханства, не смогли спастись, не нашлось никого, кто бы подсказал спасительную в той трагической ситуации идею «откреститься» (почти в прямом смысле слова) от евреев. Большинство их погибло в пожаре Катастрофы, а те, кто уцелел, пытаются сейчас, уже слишком поздно, сконструировать себе какую-то мифическую нееврейскую генеалогию, возводя себя не то к скифам, не то к таврам. А повезло караимам, те успели вовремя заявить, что они не евреи, а потомки неких тюрок, принявших иудаизм где-то в средние века. А потом уже и не иудаизм, и не в средние века, а просто исповедывавшие отдельную религию, «библиизм», основанную на Библии в такой же степени, как на ней основаны иудаизм и христианство. Другое дело, что сейчас караимов, не говоря уже о крымчаках, почти не осталось. Они стремительно ассимилируются с разными народами Восточной Европы, и их самобытность очень слабо поддерживается искусственно сконструированной родословной. Но Бог в том им всем судья. Еврейское наследие — нелегкое наследие. Тянуть его веками — особый жребий, и, как показывает долгая история еврейства, определяется его упорной верой в свое избранничество. Эта избранность коренится в самом происхождении еврейского народа, она была пронесена через долгие века, несмотря на страдания, а подчас и массовую гибель. Но — по человечески — может быть понято стремление сбросить с себя такое избранничество. И это происходит и происходило не раз в истории, не исключая и героев этой книги, горских евреев.

После войны, конечно, все знали о том, что произошло на Северном Кавказе и в Крыму. Но вспомним, что про Холокост вообще не полагалось говорить в Советском Союзе. Те, кто чудом спасся, предпочитали молчать об этом долгие 40 с лишним лет, пока гласность не развязала их воспоминания. Тем более разумнее было молчать тем, кто спасся благодаря удивительному чуду, как в Нальчике, особенно когда в дело были замешаны совсем сомнительные люди типа Селима Шадова или Николая Поппе. И горские евреи молчали. Но не желали, чтобы что-либо подобное повторилось бы. Основания к такому опасению, как мы все хорошо знаем, имелись — конец 40-х годов явил миру и советским евреям кампанию борьбы с безродным космополитизмом, уничтожение советской еврейской интеллигенции, «дело врачей». И в этой трагической ситуации у некоторых лидеров маленького еврейского кавказского народа появляется искушение отбросить еврейское наследство и обеспечить себе этим хоть какую-то передышку, а может быть, и спокойную жизнь на несколько поколений. Никто не в состоянии предсказать, что через сколько-то лет начнется борьба евреев за эмиграцию из Советского Союза. Никто не в состоянии предсказать, что через еще сколько-то лет и сам Советский Союз развалится, что на Северный Кавказ придет братоубийственная война в Чечне, горящий рядом абхазский конфликт, рост исламизма в Дагестане, которые заставят большую часть горских евреев покинуть насиженные веками места и бежать, кто в Израиль, а кто и в Москву, где будут стучаться они не в райкомы КПСС и не в мечети, а в синагоги. Но это все — впереди.

А тогда, в 50—60-е годы, начинает раздаваться проповедь, вначале в Дагестане, где жил цвет национальной интеллигенции: мы никакие не евреи, мы таты, часть единого иранского арийского народа, пусть не путают нас с евреями и пусть разрешат нам менять национальность в паспорте. И проповедь такая, конечно, имеет успех в условиях советской действительности. Она падает на унавоженную почву государственного антисемитизма, она удобна дагестанским властям, которые числят татов, но не горских евреев, в числе коренных народностей своей республики. Она, наконец, удобна тем, кто боится наступления модернизации и проникновения разрушающих веяний в горско-еврейский адат, на котором зиждется обычай маленького народа. А здесь приходят свои собственные писатели, инженеры, партийные работники и, указывая на девушку из Москвы в мини-юбке, обращаются к своему народу и говорят:

—    Вы хотите, чтобы ваши дочери были вот такими?

И все согласно кивают и говорят — нет, конечно, не хотим.

—    Тогда запомните, чтобы этого не было, мы должны стать татами и перестать быть евреями.

И переставали быть ими. А чтобы доказать, что это так, раздобыли еще «справку» в Институте этнографии Академии Наук СССР в Москве о том, что так называемые горские евреи на самом деле являются лишь частью единого татского народа, а к евреям отношения никакого не имеют. Позорная история эта, конечно, для советской этнографии, но чего скрывать, имела место и она. Чего ни сделаешь, чтобы угодить режиму государственного антисемитизма.

И многие, очень многие, пошли в милицию менять паспорта, а заодно некоторые еще заходили и в ОВИР, чтобы оставить там, на всякий случай, просьбу о воссоединении с родственниками в Израиле.

И вот прошло 25 лет. Все переменилось. Опустели почти все насиженные горско-еврейские очаги. Почти опустела Махачкала, сильно уменьшился в численности еврейский Дербент, около 1500 человек осталось в некогда многолюдной Колонке в Нальчике, опустел Варташен-Огуз, говорят, держится только Куба, да сколько еще продержится она? Возникли новые горско-ев-рейские центры в Пятигорске, в Москве, в Петербурге. Ну и, конечно, в Израиле, где теперь обитает уже большинство горских евреев и где дети, родившиеся и выросшие в еврейском государстве, болтают уже не на татском и русском, а на иврите. Там больше не вспоминают о «татах», героях Советского

Союза, а почитают в качестве героя генерала Йекутиэля Адама, израильтянина горско-еврейского происхождения, павшего на фронтах одной из многочисленных арабо-израильских войн. Но многие из Израиля приезжают снова, уже с израильскими паспортами, в Дербент, или в Баку, или в Москву, или в Пятигорск и пытаются там продолжать жить той жизнью, к которой привыкли. И у многих из них, простых людей с Кавказских гор, застыл в глазах немой вопрос:

Кто мы такие? И что это с нами такое случилось?

Наверное, книга «Горские евреи» поможет им если не ответить на этот вопрос, то хотя бы отчасти понять, как это можно сделать.

М. Членов

Кандидат исторических наук, профессор Государственной Еврейской Академии им. Маймонида,

г. Москва