Культура

Культура

Язык и письменность

Языковая ситуация: древнееврейский, русский, кавказские языки у горских евреев

Для горских евреев, так же как и для других этнических групп еврейской диаспоры, всегда было характерно многоязычье, которое особенно усиливалось обилием языков, существующих на Восточном Кавказе. Так же как у других еврейских общин функцию сакрального языка, языка литургии и литературы, выполнял древнееврейский язык. Между собой горские евреи говорили на особом диалекте татского языка, который обычно называют татско-еврейским языком. Горские евреи хорошо владели языками окружающих народов: тюркским (азербайджанским) — в Азербайджане и Дербенте; армянским — в Варташене; кумыкским, даргинским, лезгинским, аварским, чеченским, кабардинским — в Дагестане и на Северном Кавказе. Наконец, в XIX в. к этим языкам прибавился и стал получать все более широкое распространение русский язык. Отметим, что те из религиозных лидеров горских евреев, которые получали образование в иешивах европейской России, должны были по необходимости в той или иной степени освоить идиш.

Что касается древнееврейского языка, то его престиж у горских евреев всегда был очень высок. Вот что пишет об этом Феликс Шапиро, который по роду своей деятельности — заведующего еврейскими школами — мог оценить значение древнееврейского для горских евреев:

Меня удивлял тот детский пиетет, который горцы-учащиеся проявляли по отношению к древнееврейскому языку. Уже по настроению в классе и особой тишине легко бывало узнать, что идет урок «Лошн-койдеш», как горские евреи называют язык Библии. Только через некоторое время, когда я близко подошел к своеобразному быту горских евреев, я получил объяснение этому особому отношению здешних детей к изучению древнееврейского языка.

Для горских евреев Лошн-койдеш является именно святым языком — языком общения с Богом. Каждое слово Лошн-койдеш для них святыня, фетиш. «Ведь на этом языке сам Адонай говорил с Мойше-рабену.

Все языки — это земное. Лошн-койдеш — это небесное»,— так охарактеризовал мне древнееврейский язык старый горско-еврейский поэт Иосиф Шур.

Благоговейное отношение к древнееврейскому языку господствует не только среди горских евреев-стариков, но и среди передовой молодежи. Так, когда я спросил молодого редактора бакинской горско-еврейской газеты, выходящей на татском языке, М. Раввиновича, почему газета «Эхо гор» (поздней — «Утренняя заря») носит древнееврейское название и почему некоторые статьи печатаются на древнееирсйском языке, он мне ответил буквально следующие: «Заголовок — это корона газеты. Допустимо пи делать корону из неблагородного металла? Что касается отдельных статей, то разве было бы пристойно напечатать не на Лошн-койдеш статью, посвященную юбилею такого почтенного лица, как X. ?»

Такое отношение к Лошн-койдеш горско-еврейские дети всасывают с молоком матери. Уже с двухлетнего возраста ребенка обучают целому ряду молитвословий на Лошн-койдеш. Самые сокровенно-нежные обращения родителей к детям — на Лошн-койдеш. Напутствия, приветствия, прощания, пожелания, поздравления, соболезнования, благословения, обязательства, проклятия и всякие другие сильные эмоции горский еврей выражает на Лошн-койдеш.

Процесс изучения древнееврейского языка представляется горскому еврею священнодействием, культом}

Шапиро настаивает на том, что хедерная система образования давала большинству горских евреев знание древнееврейского языка. Он пишет:

Не менее 50% горских евреев приобщены к культуре и просвещению. Дело в том, что священный долг каждого горского еврея — обучить своего сына (именно сына, а не дочь) древнееврейской грамоте и минимальному пониманию языка Писания. Для этой цели функционирует широкая сеть соответствующих школ — традиционных хедеров.

В хедере горско-еврейский мальчик приучается читать тексты Библии и молитв и получает начатки знания по древнееврейскому языку. Здесь также обучают писать — так называемым «раввинским» шрифтом, графически почти тождественным печатному. Таким образом, хедерная система создала почти поголовную грамотность мужчин.

Можно думать, что Шапиро все же несколько преувеличивает владение древнееврейским горскими евреями. Другие авторы отмечают, что знание древнееврейского, выходящее за пределы чтения молитв, тем более умение писать и говорить на этом языке, было большой редкостью среди горских евреев. Например, И. Черный пишет:

Вообще, еврейское народонаселение в прикаспийском крае и Терской области не обучается своей грамоте, и мне приходилось всякий раз слышать на мой вопрос: «Знаетели говорить по-древнееврейски?» один ответ:«Моя амгаарец», что значит по-библейски: «Я простак, неграмотный». С трудом я мог объясняться по-древнееврейски и с их раввинами.

В каждом еврейском обществе в горах — как я сказал — найдется несколько человек, которые могут изъясняться по-древнееврейски, то есть сколько-нибудь могут читать или понимать Библию; но таких весьма мало. Например, в Дербенте, где находится до 200 дымов евреев, найдется около 20 человек, знающих немного еврейскую грамоту; в Араге около 90 дымов и не больше 8 человек грамотных; в Кубе около 1000 дымов и только около 25 или 30 грамотных; в Грозном до 200 дымов, а грамотных всего 5 или 6. Столько же их найдется в Хасав-Юрте, в Мюджи, а в остальных аулах могут только одни раввины, да разве 1 или 2 из мирян, объясниться по-древнееврейски.

Тем не менее, узкий круг образованной элиты (прежде всего раввины крупных обшин) хорошо владел древнееврейским языком.

Горские евреи, естественно, хорошо владели языками окружающих народов: этому способствовали и занятия торговлей, и необходимость общаться с мусульманскими властями. И. Черный отмечает, что горские евреи «говорили на языках народов и национальностей, среди которых они проживали».

Более того, горские евреи, кроме своего татско-еврейского языка, как правило, владели не одним, а несколькими языками окружающих народов. Б. В. Миллер, подробно исследовавший языковую ситуацию у горских евреев, пишет:

Все евреи-таты Азербайджанской ССР владеют и тюркским языком, а получившие некоторое образование — и русским. Часть евреев Варташена, живущих среди армян и удин, знают также и эти языки: 60% из них говорят по-армлнски, и 10% по-удински. Тюркский язык знают даже все дети, но домашним языком служит татский.

Небольшая часть горских евреев уже во второй половине XIX в. знала русский язык. С течением времени русский язык все более распространялся среди горских евреев. В начале XX в. статистик Пантюхов отмечает:

В еврейских деревнях вступают в прямой контакт с русскими, в таких городах, как Петровск, Дашлагар, Грозный, они сейчас (1901 г.) научились более или менее говорить на русском языке.

Естественно, с течением времени интерес к русскому языку нарастал. В конце 1920-х гг. Б. В. Миллер отмечает:

К изучению русского языка горские евреи очень склонны, и в Кубе, например, наблюдается большая тяга к русско-еврейской школе, чем к тюркско-еврейской.

В настоящее время практически все горско-еврейское население хорошо владеет русским языком.

Татско-еврейский язык

Несмотря на многоязычье, горские евреи сохраняли свой собственный, татско-еврейский язык. По данным переписи 1926 г., на вопрос, какой язык является для них родным, 98,7% горских евреев республики Дагестан, 98,5% — республики Азербайджан и 90,8% — северного Кавказа ответили — татский. Даже в наше время большая часть горских евреев владеет своим языком и пользуется им для семейного и соседского общения. Это справедливо прежде всего для компактных поселений горских евреев, таких как Красная Слобода.

Сами горские евреи определяют свой язык как «татский» или, иногда, «персидский» и отделяют его от языка, на котором говорят таты-мусульмане. Таты, в свою очередь, также видят различие между своим языком и языком горских евреев. Впрочем, речь и тех и других взаимно понятна.

В исследованиях по татскому языку, вышедших в СССР, проводится идея о том, что язык горских евреев является одним из диалектов татского языка. Подобный подход характерен также для многих ученых на Западе. Однако различие между понятиями «язык» и «диалект» не определено. Предпочтительно говорить именно о татско-еврейском языке, а не о еврейском диалекте татского языка, не только в силу формальных причин, таких как наличие в нем ивритского и арамейского лексического пласта, но, прежде всего, в силу специфики его бытования.

Вс. Ф. Миллер, заложивший научные основы изучения татско-еврейского языка, так характеризует этот язык:

Если б этот язык должно было охарактеризовать лингвистически без всякого отношения к населению, на нем говорящему, то характеристика его могла бы быть такова: это — иранское наречие, произносимое семитскими голосовыми органами и построенное отчасти фонетически, отчасти морфологически и синтаксически на тюркский лад. Такое наречие могло выработаться лишь в стране, где рядом живут этнические элементы иранский, семитский и тюркский,— и такою территорией действительно был Азербейджан. Основной элемент языка горских евреев — иранский как в фонетическом, так и в морфологическом отношении. С первого взгляда этот язык представляется наречием новоперсидским.

Татско-еврейский язык разделен на две основные группы диалектов: северную, или кайтагскую, к которой относятся диалекты евреев Северного Кавказа, и южную, к которой, в свою очередь, относятся дербентский, кубинский и варташенский диалекты. В северных диалектах выше процент тюркизмов. Кроме того, в кайтагских диалектах тюркизмы заимствованы из кумыкского языка, а в южных — из азербайджанского.

Около 2% слов татско-еврейского языка имеют древнееврейское или арамейское происхождение. Эти слова относятся к религиозной стороне жизни горских евреев: «благословение», «обрезание», «ангел смерти», «душа», «святой», «суббота» и т. п. Из иврита заимствованы также слова, касающиеся юридической практики: «брачный договор», «разводное письмо», «незаконнорожденный» и т. д.

История изучения татско-еврейского языка

Язык горских евреев привлек к себе внимание исследователей еще в конце XVIII в., когда Фридрих Шредер писал, что «язык, которым пользуются евреи на Кавказе,— это неизвестный диалект персидского».

Первое описание татского языка выполнил русский востоковед Илья Березин (1818—1896). Среди евреев первым, кто заинтересовался исследованием татско-еврейского языка, был дербентский раввин р. Яков б. Ицхак Ицхаки, который в 1860-х гг. начал собирать слова этого языка с целью объяснить при их помощи неясные места в Талмуде, мидрашах и раввинской литературе. Он делал это также из опасения, что этот язык может вскоре исчезнуть. Р. Яков б. Ицхак пытался даже составить грамматику татского языка, но большинство его записей было утрачено.

Вс. Б. Миллер, уделявший большое внимание татскому языку, опубликовал в 1892т. несколько работ, в которых исследовал язык горских евреев. Он же составил словарь татско-еврейского языка. В 1905—1908 гг. Вс. Б. Миллер опубликовал новые исследования о татском языке.

Сын Всеволода Миллера Борис Миллер продолжил его исследования. Он опубликовал в 1929 г. работу о татском языке и его диалектах, где называет язык горских евреев одним из диалектов татского языка. Иногда он также пользуется термином «татско-еврейский язык».

Изучением татского языка занимался также племянник Ильи Анисимова лингвист Нафтали-Цви Анисимов, который составил его грамматику.

Татско-еврейская письменность: проблема алфавита

Письменность на татско-еврейском языке, как и у других групп диаспоры, существовала на основе еврейского алфавита. Причем для записи использовался не квадратный шрифт, а курсив, так называемый «шрифт Раши», или, как его называли горские евреи, «багдадское письмо». После революции и вплоть до 1929 г. использовался квадратный еврейский шрифт. В 1929 г. горско-еврейская письменность была переведена на латиницу, а в 1939 г. — на кирилицу.

В 1920-х гг. началась кампания, целью которой было перевести языки всех народов Кавказа на латинский алфавит. Главной целью сторонников смены алфавита было стремление оторвать народы Кавказа от их религиозных корней. Введение латинского алфавита вместо арабского у мусульман должно было способствовать отделению изучаемого в школах языка от той литературы, которая была на нем создана до революции, и от Корана. Аналогичные мероприятия по замене еврейского алфавита латиницей были предприняты и в отношении горских евреев.

В 1925 г. в Азербайджане было принято официальное решение республиканских властей о переводе преподавания, печатных изданий и административной деятельности на латинский алфавит. Эти нововведения получили поддержку и у деятелей советской культуры в среде горских евреев.

В мае 1926 г. на Северокавказском съезде, состоявшемся в Нальчике, было решено:

Чтобы приблизить горских евреев к европейской культуре, и чтобы обеспечить татским школам постоянное преподавание на их родном языке посредством выпуска дешевых учебников, считать полезным и насущным замену еврейского алфавита на латинский.

17—19 января 1927 г. в Баку состоялось заседание татской секции Народной академии. На ней говорилось о необходимости замены еврейского алфа

вита на латинский, .и было решено назначить комиссию, которая подготовила бы практические предложения по этому вопросу. Но были и те, кто выступил против этого предложения. Их голос прозвучал на Совещании по культурной работе среди татов, состоявшемся в Москве в сентябре 1927 г.

На повестке дня Совещания стояло два вопроса. Прежде всего, его участникам предстояло решить, какой из диалектов татских евреев будет признан официальным. Несколько участников настаивали на том, что таковым должен стать дербентский диалект. Одной из самых ярких фигур на этом совещании был языковед и филолог Нафтали-Цви Анисимов. Он считал, что основой языка, который будет преподаваться в школах и на котором будут выходить литературные произведения, должны стать как дербентский, так и южный диалекты. Но его предложение принято не было, и был утвержден дербентский диалект, поскольку «в нем больше всего слов, общих для всех диалектов».

Вторым вопросом, который нужно было решить участникам Совещания, был вопрос о латинизации письменности татских евреев. Часть делегатов была решительной сторонницей латинизации. Однако многие другие, прежде всего Нафтали Анисимов, выступили против, считая, что нужно сохранить еврейскую письменность. В результате дебатов еврейские буквы были сохранены. Однако же огласовки решено было заменить, по примеру идиша, гласными буквами.

Часть деятелей культуры Дагестана была недовольна решением, принятым в Москве, и в 1928 г. в Баку прошел специальный «Совет по вопросам орфографии», на котором обсуждался татско-еврейский алфавит. В нем участвовали представители трех общин: Кубы, Варташена и Баку. На Совете было принято предложение М. Бен-Герари (псевдоним педагога и литератора Михаила Рабиновича), в соответствии с которым был оставлен еврейский шрифт, но добавлено несколько знаков для того, чтобы каждому звуку соответствовал знак. Алфавит, таким образом, увеличился до тридцати букв. Вместе с тем в официальный протокол вписали, что еврейский шрифт оставлен временно, а в будущем он будет заменен латинским. Тем не менее, даже «временное» сохранение еврейского алфавита свидетельствовало о противодействии горско-еврейской интеллигенции официальной линии на латинизацию.

Вскоре поборники еврейского алфавита проиграли сраженье. Латиницу стали внедрять в массы. В бакинском клубе горских евреев были открыты специальные курсы, на котором обучали латинским буквам.

Власти Азербайджана делали все, чтобы сломить сопротивление евреев, не желающих расставаться со своим шрифтом. В своей пропаганде они подчеркивали важность «перехода на латинский алфавит всех татов, без различия религии», то есть не только горских евреев, но также татов-мусульман и христиан, которые не имели собственной письменности.

«Латинисты» получили поддержку со стороны «Центрального Всесоюзного комитета по новому турецкому алфавиту», коротко называемого «Комитетом по алфавиту», который был создан в 1926 г.

Один из энтузиастов «латинизации» педагог и литератор Закой Худайна-тов организовал в Грозном «Инициативный комитет по латинизации татско-еврейской письменности» и стал его председателем. Комитет начал издавать литературу на татско-еврейском языке с использованием латинского шрифта. Он добивался проведения съезда, который должен был обсудить вопрос о латинизации.

Сообщения и статьи на татско-еврейском языке с использованием латинского шрифта стали публиковаться в чеченской газете «Сирло».

25 апреля 1929 г. в Баку было проведено заседание, на котором «по просьбе горских евреев Северного Кавказа и Азербайджана» обсуждалась замена еврейского шрифта на латинский. В этом заседании приняли участие деятели культуры и учителя из Баку, Варташена, Кубы, Дербента, Махачкалы, Грозного, Кизляра, Нальчика и других мест. Среди выступавших были Н.-Ц. Анисимов и профессор Борис Миллер. Во главе противников латинизации стоял

Н.-Ц. Анисимов, но большинство выступило против него, и решение о латинизации было принято. Участникам заседания предложили два варианта латинского алфавита для татско-еврейского языка. Первый из них был разработан Худайнатовым, а второй был плодом совместной работы профессора Б. Миллера и Якова Бирарова. Отличались эти варианты друг от друга несущественными деталями.

После заседания было создано специальное бюро, которое выбрало в качестве официального дербентский диалект и приняло меры для того, чтобы вся уже вышедшая литература была переведена на латинский шрифт. Началась усиленная пропаганда латинизации письменности. Советская пропаганда утверждала, что латинизации сопротивлялись религиозные и другие «реакционные» круги. Еврейские буквы, которые связывали горских евреев с родным языком и с языком евреев всего мира, были окончательно изъяты из употребления. Многие горские евреи, однако, продолжали пользоваться еврейским алфавитом в личной переписке: письма, полученные израильтянами даже в 1960-х гг. от их кавказских родственников, написаны ивритскими буквами.

После латинизации татско-еврейского шрифта значительно выросло количество публикаций на татско-еврейском языке.

Одновременно с унификацией татско-еврейского языка, который примерно с этого времени начинают называть в печати просто татским, были предприняты попытки его изучения, разработки диалектологии. Азербайджанская академия наук создала специальную комиссию по изучению татского языка, .которая собрала много материалов, был подготовлен к печати словарь татских диалектов, включающий 10 ООО слов, но он так и не вышел в свет.

В середине 1930-х гг. в СССР развернулась деятельность по русификации национальных меньшинств. Русский язык занял центральное место как язык школьного преподавания. Теперь уже латинский алфавит служил явным барьером на пути быстрого перехода от родного языка к русскому языку.

Существенно и то, что сами горские евреи ощущали всю искусственность латинизации и зачастую стремились дать детям именно русское образование. Один из инициаторов латинизации горско-еврейской письменности Б. Миллер отмечал в 1929 г. (то есть в самом разгаре борьбы за латинский алфавит), что:

К изучению русского языка горские евреи очень склонны, и в Кубе, например, наблюдается большая тяга к русско-еврейской школе, чем к тюркско-еврейской. Евреи-таты Северного Кавказа, как мне приходилось слышать, даже вовсе не убеждены в превосходстве, а главное в практической полезности для них латинского алфавита перед русским.

Утверждалось, что использование русского алфавита облегчило бы задачу для тех, кто хочет выучить русский. Кроме того, подчеркивалось, что русский алфавит, содержащий 33 буквы, гораздо лучше отвечает потребностям языков Дагестана, в которых имеется гораздо больше фонем, чем латинский алфавит — букв. Подчеркивалось также, что использование русских букв удешевит выпуск изданий на языках республики.

Дагестанский обком партии в январе 1937 г. решил, что «полезно и насущно перевести шрифт с латинского на русский». В список народов, на которых распространялось это решение «о постепенном переходе на русский шрифт с осени 1937 г.», вошли также и таты.

Президиум Верховного Совета республики обратился к Институту исследования национальных культур Дагестана с просьбой «представить в течение месяца готовые окончательные рекомендации по поводу алфавитов». Среди языков, алфавиты которых требовалось срочно разработать, упоминался и татский. Но институт, судя по всему, не справился с задачей в срок, и поэтому в ноябре 1937 г. партийные органы Дагестана опять обсудили этот вопрос. Был назначен комитет из девяти человек под руководством А. Тахтарова, который занялся разработкой алфавитов. Подготовка кириллического алфавита для татско-еврейского языка была поручена горскому еврею Разилу Разилову.

Для того, чтобы приспособить татско-еврейский язык к кириллице, были использованы все 33 буквы русского алфавита, к которым добавили еще семь символов. В начале января 1938 г. партийные органы Дагестана вновь вернулись к обсуждению данного вопроса, и было решено с 1 июля перевести на новый алфавит всю периодику, а с 1 сентября начать преподавать его в школах. Это касалось всех народов республики, в том числе горских евреев.

Параллельно подобные мероприятия проводились и в Азербайджане, где был принят специальный закон о переходе с 1 января 1940 г. с латинского шрифта на кириллицу.

Закон этот проводился в жизнь очень быстро. Когда совсем недавно переходили на латиницу с арабского и еврейского шрифтов, в этой работе все же участвовали.ученые. На этот раз партийные органы все взяли на себя, что не оставляло сомнения, что это мероприятие чисто политическое.

Бытование татско-еврейского языка

Одновременно с латинизацией, а затем кириллизацией, в татско-еврейский язык были внедрены новые слова и одновременно исключена часть лексики, прежде всего древнееврейской, которая была признана не отвечающей новой действительности. Любые попытки противодействовать насильственному внедрению в язык русских слов истолковывались как проявление национализма.

Центральная дагестанская газета писала 20 сентября 1937 г. о редакторе газеты горских евреев «Захметкеш»:

Завзятый враг народа, сионист Иоханан Йохананов пользуется своей газетой для контрреволюционной пропаганды. Этот завзятый враг великого русского народа и русского языка исключил из татского языка все русские слова.

Употребление русских слов отныне считалось политическим долгом горских евреев. В течение нескольких лет параллельно с традиционным татским языком возник искусственно созданный за десятилетия советской власти язык, и между ними существовало большое различие.

В местах проживания горских евреев татско-еврейский язык, называемый теперь просто татским, считался языком национального меньшинства, и занимал свое место среди других языков на основании конституционного принципа о праве народа использовать свой язык и вести на нем преподавание. В первой конституции автономной республики Дагестан, принятой на Съезде Советов в 1927 г., говорилось:

Языки всех народов, населяющих территорию республики Дагестан, равны. Каждому гражданину обеспечивается возможность пользоваться своим родным языком при обращении в государственные органы.

В конституции республики Азербайджан, принятой тогда же, то есть в марте 1927 г., подчеркивалось:

Гражданам республики Азербайджан обеспечивается право свободно пользоваться их родным языком в судах, в правительственных учреждениях и в общественной жизни. Национальным меньшинствам обеспечивается право вести обучение в школах на родном языке.

В конституции 1937 г. этот параграф сокращен, и в нем говорится только, что «у граждан азербайджанской республики есть право обучаться в школах на родном языке». С точки зрения закона, никаких изменений в статусе татско-еврейского языка в Азербайджане не произошло.

В Дагестане дело обстояло по-другому. В отличие от 1927 г., в конституции 1937 г. татский язык уже упомянут в качестве одного из десяти официальных языков республики, и это же положение сохранилось и в конституции, принятой в 1970 г.

Неудивительно, что Дагестан превратился в центр издательской деятельности на татском языке, в то время как в соседнем Азербайджане она почти полностью прекратилась в конце 1930-х гг.

С исчезновением в начале 1950-х гг. последних школ с преподаванием на татско-еврейском языке, этот язык превратился в основном в разговорный язык большинства представителей старшего поколения горских евреев. Что касается молодежи, то она (особенно те, кто приехал из относительно крупных центров концентрации горских евреев), как правило, понимает татско-еврейских язык, но не всегда использует его в качестве разговорного.

Литература

Литература на иврите горских евреев, так же как у других групп еврейской диаспоры, в литературе существовало двуязычье: она создавались на древнееврейском языке и на народном, в данном случае, на татско-еврейском.

О небольшом пласте древнееврейской религиозной литературы речь шла выше в связи с религиозной жизнью горско-еврейской общины.

Что касается светской литературы на иврите, то она не получила большого распространения в связи с тем, что знание иврита до революции было не очень распространено среди горских евреев, а после революции изучение и использование этого языка было искусственно пресечено.

С конца 1860-х гг. на Кавказ стали поступать и распространяться среди горских евреев издания на иврите из центра страны. Они оказали немалое влияние на местную интеллигенцию, способствовали созданию определенной атмосферы культурной жизни. На иврите в начале XX в. пыталась писать новая молодая интеллигенция горских евреев. Это были, в основном, дети раввинов, которые были знакомы и с новой ивритской литературой. Сохранилась оригинальная рукопись стихотворения, написанного Меиром Ицхаки из знаменитого рода дербентских раввинов Ицхаки.

Писавшим на иврите не удалось опубликовать свои произведения в периодической печати, выходившей в России до революции. Век «Вестника Кавказа», единственного до революции ивритского издания в регионе, оказался очень коротким, и в нем не публиковались произведения горских евреев.

Одним из поэтов, писавших на иврите, был Йосеф б. Хаим Хаимович (конец XIX — начало XX вв.) Он был сыном раввина из Кубы, некоторое время и сам служил раввином в ауле Кусары, но позже присоединился к тем, кто стремился к изменению образа жизни горских евреев. Он взял себе псевдоним Йосеф Шор и под этим именем стал известен как поэт. Он писал стихи и вел на иврите дневник, большая часть записей в котором была выполнена в стихах, являвшихся подражанием творчеству великого поэта средневековья Иуды Галеви. В одной из своих поэм Йосеф Шор рассказывает об истории горских евреев, которых считает потомками колена Звулунова, нашедших себе прибежище в горах Кавказа. Часть его стихов, никогда не публиковавшихся, являлась поэтической переработкой популярных среди горских евреев преданий и легенд. В других своих произведениях он говорит о бедствиях и нищете своих соплеменников.

Критика общественной жизни имеет место и в стихах на иврите Песаха Нисанова из Кубы. Жалуясь на бедность своей общины, он бросает упреки небесам.

Народная литература: певцы, сказители и рассказчики

Обращаясь теперь к литературе на народном языке, следует сказать, что вплоть до начала XX в. письменной литературы на татско-еврейском языке не существовало, зато у горских евреев, как у всех народов Кавказа, был богатейший фольклор.

Фольклор горских евреев, так же как их верования, имеет много общего с фольклором других народов Восточного Кавказа, в то же время он отличается тем, что включает большое число сюжетов, позаимствованных из Библии, Талмуда и мидрашей.

Промежуточное положение между профессиональной и фольклорной литературными традициями занимали народные поэты, профессиональные певцы и сочинители песен. Их приглашали на семейные торжества, на которых они исполняли как всем известные, популярные и любимые песни, так и новые, сочиненные ими самими. Таких певцов называли «маниху» или «ашугами» (общекавказский термин). Ашуг сопровождал пение аккомпанементом на струнном инструменте, зурне, иллюстрировал свое пение выразительной мимикой и соответствующими телодвижениями. В его пении всегда был элемент импровизации. Песни популярных ашугов передавали из уст в уста, они становились народными, и народ зачастую не знал, кто же был ее автором и первым исполнителем.

Из ашугов XIX в. в народной памяти сохранилось имя ашуга Айболо из аула Тарки. Он жил во второй половине прошлого века и одна из его песен посвящена призыву еврейских юношей в царскую армию. В первых строках поэт призывает людей слушать его, потому что все в его песне — правда. Поэт подчеркивает: всем известно, что крепкие парни идут в армию, где им придется жить в тяжких условиях, придется терпеть лишения из-за жестокости командиров. Песня заканчивается наставлением слушателям и мольбой, обращенной к Творцу. Поэт призывает слушателей поразмышлять над тайнами мира и восхвалить его Творца. В молитве он просит Всевышнего послать мессию, который принесет евреям избавление от мук, страданий и нужды.

Видные ашуги конца XIX — начала XX вв. — Шауль Симандо, Хизкия Амин и Мордехай Овшалум (1850—1925) — выступали на свадьбах и других торжествах. Особенно интересна фигура последнего: он был не только ашугом, но и народным мстителем, абреком, что делало его особенно популярным. Свои песни он сочинял на татском и на азербайджанском языках. Жизнь уроженца Дербента Мордехая Овшалума была полна событий: он побывал на каторге в Сибири и, по преданию, в Иерусалиме.

В 1930-х гг. известными ашугами были Хаим Новах из Дербента и Хонголи Эфраимов, которые стали также выступать и на различных фестивалях народного творчества, проводимых советской властью. В 1930-х гг. власти поощряли создание и публикацию устных произведений, в которых, с одной стороны, рассказывалось о страданиях народа в прошлом, а с другой — о том хорошем, что принесла советская власть. В то же время картина творчества ашугов после революции была искажена, так как собиратели фольклора не записывали песни, имеющие еврейский колорит.

Власти организовывали встречи народных поэтов, сказителей, их произведения широко публиковались. Одним из таких сказителей был Рахмиэль Гуршум, который прославился благодаря своему выступлению на Олимпиаде народного творчества в Дагестане, во время которого рассказал три сказки о Сталине.

Наряду с народной поэзией существовала и народная проза. Профессиональные рассказчики были очень популярны в народе: одним из крупнейших был Шломо Мамари из Дербента (1854—1938). Он мог часами рассказывать сказки, в которых узнавались реалии жизни горских евреев в далеком прошлом и в новое время. Главными героями сказок были бедняк Шломо и его дети, с которыми происходили различные забавные истории. Шломо — веселый плут — постоянно кочевал по аулам и городам, с ним случались чудесные и необычные вещи, он попадал в переделки, но всегда выпутывался из самых сложных ситуаций, поднимая на смех своих врагов.

Большинство из этих рассказов не носили нравоучительного характера, они были предназначены развлечь слушателей, подбодрить их.

Рассказы Шломо Мамари обладали новеллистическим сюжетом, они носили на себе явно авторский отпечаток. В последние годы жизни Шломо Мамари писатели Хизгил Авшалумов и Александр Назаревич записали множество его произведений, намереваясь опубликовать их. Но начавшаяся вскоре война расстроила эти планы. По всей видимости, большинство историй, рассказанных Шломо, включены в изданный позже роман Хизгиля Авшалу-мова: герой этой книги Шими Дербенди очень похож на балагура Шломо.

Народным сказителем был и двоюродный брат Шломо Мамари Хизгил Дадашев (1860—1945). Еще будучи совсем молодым, он прославился как искусный рассказчик. Люди собирались вокруг него в часы отдыха, чтобы послушать его. В 1930-х гг. он адаптировал свои рассказы к требованиям эпохи, много рассказывал о тяжкой жизни горских евреев в прошлом и о настоящих достижениях советской власти. Его рассказы получили признание властей. Хизгил Дадашев и ему подобные получали всемерную поддержку, их подавали как образец народного творчества. Сборник рассказов, записанных с его слов, был опубликован в 1947 г.

Бирор Назаров был моложе Хизгила Дадашева. Он родился в 1891 г., рано осиротел, рос у дяди, который был прекрасным рассказчиком. Он рассказывал о простых горских евреях, которые, проявляя ум, смекалку и силу, добивались богатства. Есть у него и рассказы на темы священной истории, например, о Моше-рабейну и о чуде при переходе Красного моря. Возможно, это одна из причин того, что почти все рассказы Назарова, который скончался в 1970 г., не были записаны и изданы.

Литература на татско-еврейском языке

В начале XX в. параллельно с литературой на иврите появились и первые ростки письменной литературы на татско-еврейском языке.

По приблизительным данным за 90 лет существования литературы на этом языке горскими евреями написано более 50 произведений. Ее историю можно разделить на четыре периода. Первый период охватывает время от 1908 г. до начала 1928 г., когда в Дербенте начал выходить в свет еженедельник на татско-еврейском языке «Захметкеш» («Трудящийся»).

Второй период — с 1928 г. по 1936 г., когда была создана секция писателей на татском (татско-еврейском) языке при Союзе писателей Дагестана. Третий период — с 1936 г. до середины 1950-х гг., так называемой оттепели. Четвертый период — с середины 1950-х гг. до наших дней.

Первые книги, напечатанные на татско-еврейском языке, были, как и первопечатные издания на многих других языках, переводами. В 1908 г. в Виль-не появилась на языке горских евреев брошюра «Цели сионизма» Йосефа Сапира, а в 1909 г.— молитвенник «Коль Тфила», обе книги в переводе Асафа Пинхасова.

Оригинальная литература на татско-еврейском появилась уже после революции вместе с открытием школ на этом языке и клубов для горских евреев. Нужно было писать пьесы для народных театров, работавших в клубах, стихи и тексты песен для агитбригад. Большинство пьес тоже были больше похожи на агитсценарии. Было написано также немало переводов и переделок произведений с других языков, в которые переводчики добавляли свое, чтобы адаптировать тексты для горских евреев. Нередко трудно понять, что является заимствованным, а что — своим. Не все эти произведения были поставлены или опубликованы. Нередко авторы текстов не считали нужным указывать свое имя, и произведения исполнялись анонимно. Большинство авторов того первого периода были молодые люди, стремившиеся изменить облик общины, они считали литературу на татско-еврейском языке средством для достижения этой цели. Их произведения были в основном назидательными, насыщенными гражданскими идеями.

Душой еврейских клубов в Баку был родившийся в начале века Гирсил Рабинович, который подписывал свои произведения псевдонимом Горский. Этот псевдоним позже стал его официальной фамилией. Он был сыном бакинского раввина Ифраима Рабиновича. До революции Гирсил учился в бакинской русской гимназии имени Александра III. Ему было меньше 15 лет,

когда он перевел для драмкружка при клубе «Цеирей цион» в Баку пьесу, а в 20 с небольшим лет написал свою первую пьесу. Ее содержанием была чистая любовь девушки и юноши из враждующих семей, которая смогла победить упрямство родителей. В своей другой пьесе-агитке он описывает, как меламед в религиозной школе издевается над учениками.

Горский писал и стихотворения, некоторые из них исполнялись в спектаклях по его пьесам и сценариям. Вместе с русским евреем Е. Брагинским он перевел на татско-еврейский язык «Интернационал». Позже Горский прекратил свою литературную деятельность, работал в отделе пропаганды горкома партии Азербайджана, преподавал марксизм-ленинизм. В 1937 г. его арестовали, он погиб, как многие тогда, при неизвестных обстоятельствах. Во время «оттепели» был реабилитирован.

В клубе горских евреев Кубы в 1920-х гг. активно занимались литературной деятельностью четверо молодых активистов Яков Бираров, Звулун Невинович, Яков Агарунов и П. Щербатов.

Сохранилось стихотворение Якова Бирарова «О положении сироты», где он, описывая душевные муки и трудную жизнь сироты в прошлом, восхваляет советскую власть. У него было тонкое чувство языка, он хорошо знал различные диалекты татско-еврейского языка. Чувствуя, что эти различия исчезают, он много лет посвятил сбору материалов о различных говорах и диалектах татско-еврейского языка с целью подготовки диалектного словаря. Но эта его работа не была завершена: словарь не увидел свет. Бираров погиб на войне, так и не успев оставить заметного следа в татско-еврейской литературе.

Яков Агарунов был товарищем Бирарова. Он родился в 1907 г., в 13 лет стал активно участвовать в работе клуба горских евреев. В духе времени Агарунов написал агит-пьесу «Царь, раввин и богач», в которой описывал жизнь своей общины. Вместе с Звулуном Невиновичем Агарунов написал также агит-пьесу «Кто виноват?». Опубликованные им в 1920-х гт. в еженедельнике «Зах-меткеш» стихи «Сироты», «Горянка», «Красный октябрь», «В памятьо Ленине» и другие были вполне в духе того времени произведениями агитационно-декларативного характера. В них, также как в его статьях, господствовали идеи «Пролеткульта»: бичевались пороки буржуазии и одновременно безудержно восхвалялась советская власть.

В 1928 г. он опубликовал в «Захметкеше» резкую статью, направленную против стихотворения Михаила Бен-Герария (псевдоним педагога,и литератора Михаила Рабиновича) «Раны весны», опубликованную в той же газете. Агарунов обрушился на Бен-Герария за сионистские нотки в его стихотворении, обвинил редакцию газеты в отсутствии классовой бдительности и в политической близорукости. После опубликования этой статьи Агарунова пригласили в Дербент и назначили ответственным секретарем «Захметкеша».

В начале 1930-х гг., когда наметилась тенденция привлечения местных кадров в партаппарат и советские органы власти, Агарунов был переведен в Баку, где быстро стал продвигаться по служебной лестнице. Работал в орготделе ЦК компартии Азербайджана, был директором издания на татско-еврейском языке, редактором газеты на этом языке, которая стала выходить в Баку. В 1930-х гг. он был чем-то вроде партийного надзирателя за коммунистической «кошерностью» литературы на татско-еврейском языке в Азербайджане. Сам Агарунов уже писал мало, к этому периоду относится его песня «Радость», опубликованная в газете, редактором которой он был. После ликвидации изданий на татско-еврейском языке он продолжил партийную карьеру, был назначен секретарем бакинского горкома партии, после войны был секретарем Куйбышевского обкома партии. Литературную деятельность прекратил, и только в 1970-х гг., уже будучи пенсионером, опубликовал воспоминания в альманахе «Ватан советимо» («Наша советская родина»). Несколько лет назад, уже после его смерти, его воспоминания, не лишенные интереса и литературных достоинств, были изданы отдельной книгой на русском языке. 

В 1920-Х гг. в выходившей в Дербенте газете «Захматкеш» Звулун Невинович опубликовал сатирические стихи про главного раввина Кубы.

П. Щербатов в гражданскую войну воевал в Красной армии. В 1920—1922 гг. играл в татско-еврейском драмкружке в Махачкале, для которого написал пьесу «Сын купца — революционер».

Татско-еврейская литература развивалась и в Москве. Там до конца 1920-х гг. писали Нафтали-Цви Анисимов и Михаил Шабаев. Нафтали Анисимов был внуком Шербета Нисим-оглы и племянником Ильи Анисимова. В начале века он присоединился к революционному движению. В первой половине 1920^:х гг. преподавал иранскую литературу в Ленинградском университете. Позже переехал в Москву. Здесь был одним из организаторов татско-еврейского кружка. В этот период написал две пьесы на татско-еврейском, в которых описал жизнь евреев в первые годы советской власти. В 1930-х гг. преподавал в Коммунистическом университете народов Востока и был научным сотрудником Института востоковедения. Литературой больше не занимался. Автор грамматики татского языка, доктор филологических наук Наф-тали-Цви Анисимов скончался в 1966 г.

Михаил Шабаев, подобно Анисимову, писал пьесы на татско-еврейском языке, они были предназначены для драмкружков на Кавказе. Три из них — «Красный генерал», «Двоеженец» и «Воскрешение мертвых» — были опубликованы в сборнике, изданном в Москве в 1927 г. Шабаев в последующие годы литературой не занимался. В тот же период писал стихи Натан Соломонов, они публиковались в «Захметкеше».

Таким образом, в ранний период на татско-еврейском языке писало 12 человек. Большинство из них позже прекратили заниматься литературной деятельностью.

С появлением еженедельника «Захметкеш» начался новый период в истории татско-еврейской литературы. К нему относится творчество дербентских драматургов Йешаягу Биньяминова и Юно Семенова.

Йешаягу Биньяминов после революции примкнул к движению «Поалей цион». В гражданскую войну носился с идеей создания конного отряда горских евреев, который через Иран и Ирак доберется до Эрец-Исраэль. В начале 1920-х гг. писал пьесы и агитационные стихи для драмкружка в Дербенте. Вступил в компартию, переехал в Москву, там был активистом организации горских евреев «Захметкеш». В 1929 г. опубликовал пьесу «Калым», в который подверг критике этот обычай. Он активно участвовал в акциях землеустройства своих соплеменников. Работал в аппарате ЦИКа Верховного Совета РСФСР. Вел борьбу с религией, опубликовал пьесу на русском языке, содержанием которой было положение религии в жизни горских евреев.

Юно Семенов родился в Дербенте в 1899 г. в бедной семье. В гражданскую войну воевал на стороне большевиков. Позже вернулся в родной город, окруженный славой красного партизана. В 1920 гг. для драмкружка написал пьесы «Назойливый сват», «Два старьевщика» и «Кордон». Когда началась коллективизация, он написал пьесу «Два брата», в которой рассказал о конфликте между двумя братьями при создании колхоза. Один из братьев — бывший красный партизан, другой — кулак. В 1934 г. его перевели в Баку заместителем директора издательства на татско-еврейском языке. Здесь в 1936 г. он написал пьесу «Сводный брат», в которой рассказывается о любви горского еврея к лезгинской девушке. Проблема смешанных браков тогда не стояла остро в горско-еврейской общине, и появление пьесы следует отнести за счет «партийного заказа» — власти призывали к смешению народов и племен на Кавказе. В 1936 г. в Баку вышли в свет две первые книги Семенова: сборник пьес (тираж 1000 экземпляров) и сборник рассказов (тираж 1500 экземпляров). Писал и публиковал Семенов и стихи: они были посвящены злободневным темам: борьбе с религией (стихотворение «Купить библию»), восхвалению строительства новой жизни, откликались на международные события («Безработным Германии»).

Самый крупный вклад в татско-еврейскую литературу Семенова составляют его рассказы. В 1928 г. он опубликовал рассказ «Сделки раввина Хисги-ла». Главный герой рассказа — юноша Борух, отец которого воевал против советской власти и за это был сослан в Сибирь. Юноша тянется к раввину, заменившему ему отца, позже он узнает, что его мать стала любовницей раввина, у которого есть и другая любовница. Раввин оказывается нечист на руку: он присваивает пожертвования на синагогу. Взяв большую сумму денег, собранную прихожанами для приобретения Торы, раввин едет в Москву, здесь он попадает в сети к женщине, которая спаивает его и кормит свининой. Она забирает у раввина все общественные деньги. Опозоренный раввин возвращается в свое село и вскоре умирает. Юноша, который идеализировал раввина, потрясенный всем этим, сходит с ума и тоже умирает. Резко антиклерикальный рассказ призван был разоблачить жадность, лицемерие, сладострастие священнослужителей и горькую судьбу молодых людей, находящихся под влиянием религии. Антирелигиозная направленность отличает и другие рассказы Семенова, опубликованные в 1930-х гг. Писал он и о счастливой жизни в колхозах. Скончался Семенов в 1961 г. Он считается одним из основателей литературы на татско-еврейском языке, его стихи включаются в антологии, его называют первым прозаиком, писавшем на этом языке. В 1964 г. был опубликован сборник произведений Семенова на татско-еврейском языке..

Имя другого прозаика почти полностью забыто. Закой Худайнатов вошел в литературу в середине 1930-х гг. Он опубликовал в газете «Захметкеш» роман «На добром пути» — о судьбе горской еврейки в период революции. Героиня романа — девушка, которая посещает ликбез, из-за чего возникает конфликт с отцом, опасающимся, что учеба отдалит ее от общины и что дочь собьется с пути. Но девушке удается убедить отца, ничего в жизни, кроме унижений и нужды не знавшего, и он принимает путь, который избрала для себя его дочь. Закой Худайнатов был учителем, директором татско-еврейской школы в Грозном. По всей видимости, он был репрессирован в конце 1930-х гг., что объясняет тот факт, что его имя почти не упоминается в обзорах татско-еврейской литературы.

В 1930-х гг. работали поэты Йехиэль Мататов, М. Ханукаев, Ицхак Хануков, Меновах Дадашев, Товья Бахшиев, Миши Бахшиев, Борис Гаврилов.

Йехиэль Мататов (1888—1943) рано остался сиротой, с 12 лет работал подмастерьем у маляра. Когда ему исполнилось 20 лет, его мобилизовали в армию, где он прослужил два года. Там он выучил русский. Когда началась первая мировая война, его снова призвали, он попал в плен к австрийцам. В 1917 г. вернулся в Россию, сблизился с большевиками, был комиссаром Красной армии, служил в ЧК, участвовал в подавлении антисоветского восстания в Дагестане. В 1922 г. вышел в отставку, занимал видные посты в партийном и советском аппарате.

В начале 1930-х гг. публиковал стихи и статьи в «Захметкеше». В 1931 г. в этой газете были опубликованы его переводы «Интернационала» и «Варшавянки». Опубликованы также были его стихи «Октябрь», «Большевистская весна», «Колхозная песня» и др.

В 1933 г. он написал резкую критическую статью против писателя Рафаэ-лова, опубликовавшего отрывки из своего романа в «Захметкеше». Мататов обвинил Рафаэлова в том, что он восхваляет старые обычаи и тем самым подогревает националистические настроения, то есть, также как Агарунов, Мататов исполнял роль партийного надзирателя за идеологической чистотой татско-еврейской литературы. В самом разгаре его карьеры, в 1937 г., его обвинили в антисоветской деятельности и арестовали. О дальнейшей его судьбе ничего не известно, по всей видимости, он погиб в лагерях.

Репрессиям в конце 1930-х гг. подвергался и поэт, переводчик и редактор М. Ханукаев. Широко известна была его «Песня о Дербенте»: ее перевели на русский и включили в сборник «Поэты советского Дагестана», увидевший свет в 1936 г. Потом многие годы он ничего не публиковал, и только в 1964 г. написал предисловие к книге Юно Семенова.

В те же годы Ицхак Ханукаев (1903—1973) опубликовал в Кубе стихи о тяжкой доле матери-еврейки, о прекрасной весне на Кавказе, о первых тракторах и тому подобном. В 1931 г. в статье «К нашим поэтам!» он призывал поэтов разъяснять в своих стихах линию партии. В 1930-х гг. он перевел с русского на татско-еврейский ряд детских книг, написал учебники для еврейских школ.

Рахамим Рубинов (1893—1955) проживал в селении Варташен. До революции обучал детей Торе, а когда при советской власти открылась татско-еврейская школа, стал работать в ней учителем. Свои первые стихи, опубликованные в «Захметкеше», подписывал псевдонимом Реувени. Так как еврейское имя не сочеталось с политической линией газеты, позже он стал подписываться своей фамилией. В 1935 г. был опубликован сборник его стихотворений для детей под названием «Проказник».

Меновах Дадашев родился в Дербенте в 1912 г. В 1928 г. работал разносчиком газеты «Захметкеш». Вскоре последовали первые литературные опыты. Его заметили, направили учиться на рабфак Московского университета. Здесь он написал свои первые стихи, опубликованные в «Захметкеше». Он был активным членом московской организации горских евреев «Молодая гвардия», куда входили также Даниил Атнилов, Звулун Бахшиев и другие. В 1932 г. вышла в свет «Антология татской поэзии», в которую были включены стихи Дадашева.

В 1933 г. в Москве вышел в свет сборник стихотворений Миши Бахшиева и Меноваха Дадашева под названием «Плоды Октября» (500 экз.) В сборник вошло и стихотворение «Комсомолка», которое получило широкую известность и было включено во многие антологии и сборники на татско-еврейском языке. В том же году Дадашев вернулся на Кавказ, поселился в Баку, стал работать в издательстве на татско-еврейском языке. Он занимался переводом политической литературы (статьи Ленина, Сталина и др.). В 1936 г. на Втором съезде дагестанских писателей Дадашева избрали членом президиума Союза писателей Дагестана. Он стал центральной фигурой в литературе на татско-еврейском языке. В том же году вышел в свет второй сборник его стихов. В последующие годы он посвятил себя сбору фольклора горских евреев. В 1940 г. вместе с Хизгилом Авшалумовым опубликовал сборник народных сказок и легенд под названием «Татский фольклор». В 1941 г. Дадашев пошел на фронт, получил медаль «За храбрость». С фронта он присылал в дагестанские газеты статьи и патриотические стихи. Став свидетелем вандализма гитлеровцев в отношении евреев в освобожденном Ростове, он писал: «Они разрушили все. Они согнали в местный зоопарк и ликвидировали 14 тысяч евреев. Они убивали мужчин, женщин и детей, детей, детей... Увидев все это, я возгорелся страстным желанием отомстить врагу». Дадашев погиб в бою под Ворошиловградом в декабре 1943 г. В 1968 г. был издан сборник его стихов «Факел Октября». В предисловии к книге Дадашев был назван одним из самых выдающихся поэтов 1930-х гг., писавших на татско-еврейском языке.

Товья Бахшиев начал писать стихи в начале 1930-х тт. Он родился в 1914 г., излюбленной темой его поэзии была судьба женщины-горянки. В 1933 г. он написал поэму «Женщины в колхозе», в которой рассказал о создании колхоза горских евреев и о нежелании мужчин принимать в него женщин в качестве равноправных членов. Через два года он написал еще одну поэму, в которой рассказал о пережитках прошлого и об обычае выдавать юных девушек замуж за стариков. Героиня поэмы не хочет подчиниться воле отца и сжигает себя. В 193S г. выходит единственный его сборник под названием «Советский Дагестан» (500 экз.) Позже он отошел от писательства, преподавал марксизм-ленинизм в одном из московских вузов.

Основное значение второго периода состоит в том, что литература, ранее предназначенная в основном для исполнения со сцены, теперь предназначается для чтения. Если раньше писатели в каждом городе были как-то изолированы друг от друга, то с появлением еженедельника «Захметкеш» ситуация изменилась. Газета стала центром советской горско-еврейской интеллигенции.

Начало третьего периода в истории литературы на татско-еврейском языке было самым плодотворным. В 1937 г. любительский театр в Дербенте получил статус государственного. В феврале 1936 г. была создана татская секция Союза писателей Дагестана. В распоряжении писателей были два еженедельника, функционировали школы на татско-еврейском языке. В 1937 г. были опубликованы две пьесы, две книги прозы и книга стихов, то есть было выпущено рекордное число книг на татско-еврейском языке. Конституцией Дагестанской республики, утвержденной в 1937 г., татский язык был провозглашен одним из десяти государственных языков республики.

Но в этот же период наметился и регресс. В 1938 г. языки народов Кавказа — в том числе и татско-еврейский — были переведены с латиницы на кириллицу. Это создало перед литературой большие проблемы. В мае 1938 г. прекратил свое существование еженедельник на татско-еврейском языке в Баку. В татско-еврейских школах стали преподавать на русском языке. Резкой критике была подвергнута литература народов Кавказа. Для усиления контроля Союз писателей СССР создал Комиссию по наставничеству для писателей малых народностей Кавказа. В конце 1930-х гг. были арестованы Гирсил Горский, Йешиягу Биньяминов, Йихиэль Биньяминов, Закой Худойнатов и М. Ханукаев. Большинство арестованных погибли в застенках НКВД и лагерях, и это нанесло сильный удар по литературе на татско-еврейском языке.

С началом войны прекратилось издание «Захметкеша», ряд писателей — Меновах Дадашев, Хизгиль Авшапумов, Миши Бахшиев, Сергей Изгеев, Борис Гаврилов ушли на фронт. Татско-еврейская секция в Союзе писателей Дагестана практически не работала.

Это положение длилось до середины 1940-х гг. По окончании войны Даниэль Атнилов и Имруми Исаков предприняли попытку возродить литературную жизнь. Возобновила работу татско-еврейская секция Союза писателей. В 1947 г. возобновился выпуск еженедельника на татско-еврейском языке. Продолжали работать поэты Имруми Исаков, Шимшон Сафонов, Даниэль Атнилов, Сергей Изгеев, Борис Гаврилов в Дагестане, и X. Шамилов в Ка-бардино- Балкарии.

Шимшон Сафанов публиковал свои стихи еще до войны. В 1940-х гг. помогал подготовке к изданию сборника переводов стихов с татско-еврейско-го на идиш. В 1968 г. вышел в свет первый сборник его стихов «Лети моя песня», в который включены стихи о природе и стихи актуального гражданского звучания. Он публиковал в 1960-х гг. свои стихи в альманахе «Ватан советимо».

Даниэль Атнилов (1915—1968) начал писать в 1930-х гг. В конце 1920-х гг. его направили в Москву для учебы в полиграфическом училище. Вернувшись в Дагестан в середине 1930-х гг., Антилов стал публиковать свои стихи в газетах. Он также писал стихи для детей, переводил Пушкина, Лермонтова, Маршака. В войну был военкором. В 1947 г. подготовил сборник «Татские поэты», изданный в Махачкале, издал сборник народного рассказчика Хизгиля Дада-шева. В 1948 г. вышел в свет сборник его оригинальных стихотворений. Критика положительно оценила его стихи «Моя Москва» и «Чудесное дело», в которых нашла образ «нового героя, который жертвует личными интересами ради общественных». В 1950 г. был издан сборник его стихов в переводе на русский язык.

Высокую оценку в свое время получили детские стихи Атнилова, переведенные на русский язык и опубликованные большими тиражами. Детские стихи Атнилова в переводе на русский неоднократно издавались в Москве и в Дагестане. Его стихам высокую оценку дал поэт и литературовед Сергей Наровчатов. После смерти Атнилова в 1971 г. был издан еще один сборник его стихов.

Поэт Сергей (Сион) Изгияев родился в 1922 г. Первые стихи написал перед самой войной. В войну был на фронте. После войны продолжил писать. В конце 1940-х гг. собирал материалы для антологии произведений на татско-еврейском языке, которая была издана в 1950 г. в честь 30-летия образования республики Дагестан. В 1952 г. вышла первая книжка его стихов и поэм «Мы — за мир». В 1959 г. опубликована вторая книжка стихов. В 1962 г. он составил сборник молодых татских поэтов. Еще один его сборник был издан в 1970 г. В 1972 г. вышел сборник «Судьба любви». Это был его последний прижизненный сборник. Он умер в 1972 г. В 1977 г. был издан сборник его стихотворений под названием «Такой у нас обычай». Сергей Изгияев много и талантливо переводил стихи с других кавказских языков, в том числе — Расула Гамзатова. Умер он в расцвете творческих сил, и с его смертью татско-еврейская литература потеряла одного из самых плодовитых своих авторов.

Поэт и драматург Борис Гаврилов родился в 1908 г. Первые свои стихи он опубликовал в еженедельнике «Захметкеш» в конце 1920-х гг. В 1930-х гг. работал в сфере просвещения, написал учебники для татско-еврейских школ.

Его пьеса «Пери-Ханум» (1938 г.) пользовалась большим успехом. Воевал на фронте, вернулся в Дербент, где работал учителем в школе до конца 1950-х гг. «После войны публиковал стихи в альманахах на татско-еврейском языке. Были у него и стихотворения на тему антисионистской пропаганды, например, такие, в которых были призывы не репатриироваться в Израиль, как стихотворение «Раскаяние» (1979 г.).

Одним из самых крупных писателей на татско-еврейском в послесталинский период был Миши Бахшиев. Он родился в Дербенте в 1910 г. По комсомольской линии его направили на учебу в Краснодар. В 1930 г. вступил в компартию, вернулся в Дербент и работал в сфере культуры. В 1931 г. его направили учиться в Москву на агронома. Здесь он вступил в татско-еврейский литературный кружок. Писать Бахшиев начал еше на Кавказе, но только в 1932 г. в Москве была издана первая книжка — повесть «Накануне новой жизни». Она рассказывала о событиях накануне революции и во время нее. В 1933 г. издана его книга «Рыбаки». В истории советской литературы эта повесть называется первым прозаическим произведением на языке народов Дагестана.

В 1936 г. Бахшиев вернулся в Дагестан, работал агрономом, был избран членом Дагестанского обкома партии. В этот период писал мало. С приданием народному театру на татско-еврейском языке статуса государственного появилась потребность в пьесах для него. Бахшиев написал драму о гражданской войне в Дагестане под названием «Победа героев» (1936 г.) и драму «Земля» (1939 г.). Эта его пьеса получила одну из премий на конкурсе драматических произведений, проведенном в Дагестане в 1941 г. В 1940 г. Бахшиев написал текст музыкальной комедии «Принц, король Аббас и грузчик Хасан».

С началом войны Бахшиев был призван в армию, демобилизовали его только в 1953 г. В армии он стал писать на русском, не прекращая писать и на татско-еврейском. В 1950 г. вышел в свет сборник его произведений на русском языке «Близкие люди», в котором были собраны стихи, рассказы и пьесы. В 1953 г. был опубликован сборник стихотворений на татско-еврейском языке. Одна из тем его поэзии — горькая судьба женщины-горянки, которую в прошлом угнетали муж, раввин и обычаи. В отличие от нее, ее дочь, живущая в новое время, свободна, равноправна и счастлива.

В начале 1960-х гг., работая в Махачкале по партийной линии, не прекращал литературную деятельность. В 1956 г. издал сборник на русском языке «Рассказы о земляках». В 1958 г. опубликовал большую книгу «Простые люди», в которой собрал свои повести, пьесы и очерки, опубликованные им ранее в местной периодике.

В Дагестане Бахшиев был признан крупным писателем. В 1960 г. официально отмечалось его 50-летие. В 1963 г. он опубликовал роман «Кисти винограда» — первое крупное произведение на татско-еврейском языке. Роман был переведен на русский и вышел под названием «У стен Нарын-Кала». Роман написан в духе социалистического реализма, он описывает жизнь двух поколений семьи горских евреев, рассказывает о создании еврейского колхоза, о послевоенной поре. Он повествует и о незаконных преследованиях, которым в годы ежовщины подвергался редактор еженедельника «Захметкеш» Байнаев.

В 1971 г. увидела свет последняя прижизненная книга Бахшиева — сборник прозаических произведений на русском языке. Скончался писатель в 1972 г. После его смерти, в 1976 г., вышел в свет сборник стихотворений, написанных им в послевоенные годы, «Я люблю весну» на татско-еврейском языке.

Хизгил Авшалумов родился в 1913 г. в Нюгди. Ему было всего несколько лет, когда умерла его мать. О тяжелой жизни сироты Авшалумов написал в одном из рассказов. «Я часто видел во сне еду. Огромные лепешки, горы рисовой каши, яйца. Проснувшись и не увидев их рядом с собой, я начинал плакать, накрывшись с головой одеялом ~ чтобы меня не услышала мачеха».

Когда Хизгил подрос, отец стал брать его с собой на рыбную ловлю. В море он рассказывал сыну красочные легенды и сказки, которые оставили глубокий след в душе мальчика. «Я очень любил отца,— писал Хизгил много лет спустя.— Неизлечимая тоска по матери, которой у меня не было, еще больше привязывала меня к отцу. Находиться рядом с ним было для меня настоящим праздником, и отец чувствовал это».

В 1926 г. умер отец, и мальчик был вынужден пойти работать. Был пастухом, батрачил. Он хотел любым способом выбраться из села. В 1931 г. попытался пойти армию, но его не взяли по состоянию здоровья. Он уехал в Дербент, там стал активно работать в комсомоле, его направили на учебу в партийную школу, которую он окончил с отличием.

В 1938—1941 гг. Авшалумов работает младшим научным сотрудником в Дагестанском институте истории, собирая сказки горских евреев, и одновременно начинает публиковаться в «Захметкеш». В 1940 г. под его редакцией вышел в свет сборник «Татский фольклор». В то же время он готовит татско-русский словарь, который не успел закончить до войны.

В 1941 г. его призвали на фронт. Он дослужился до звания капитана, был заместителем командира эскадрона кавалерийского полка. Дважды был ранен. После войны до 1955 г. служил в качестве военкора. Вернувшись на родину, стал работать в редакции газеты на русском языке «Правда Дагестана» редактором литературного отдела. В этот период он писал в основном на русском, но считал себя татско-еврейским писателем.

В 1956 г. вышел в свет его первый сборник рассказов на татско-еврейском «Дружба», через год — повесть «Судьба Сасона». В 1960 г. в Москве был издан сборник его рассказов в переводе на русский под названием «Встреча у родника».

Большинство его рассказов — не о горских евреях. Только один посвящен его соплеменникам. Он основан на народном предании, рассказывающем о зарождении аула Нюгди, родине Авшалумова. В 1961 г. вышел в свет еще один сборник на русском языке «Как я воскрес». В него вошли рассказы из предыдущего сборника и новые произведения автора. Два новых рассказа были посвящены жизни горских евреев. В одном из них Авшалумов рассказывает о старинном обычае приносить жертву в память об умерших. Другой рассказ — автобиографичен, называется он «Как я написал свой первый рассказ. Именно в нем он говорит об отношении к нему мачехи, о страданиях сироты.

В 1963 г. Авшалумов издал сборник рассказов на татско-еврейском, в 1966 г. — еще один сборник на русском — «Невеста с сюрпризом», который получил премию имени С. Стальского. В 1971 г. в Махачкале вышел в свет его сборник рассказов на татско-еврейском и сборник избранных произведений на русском, в который была включена серия стилизованных под народные легенды рассказов про Шими Дербенди, остроумном, лукавом старике.

В 1974 г. вышел в свет его роман «Сын клоуна», над которым писатель работал много лет. В нем Авшалумов рассказывает о своем родном Нюгди, о его людях, домах, обычаях. События происходят в 1910—1920 гг. В центре романа — конфликт между семьей бедного пастуха и одного из сильных мира сего в еврейской общине Нюгди. Роман имеет сложный сюжет, но образы выписаны довольно поверхностно, плакатны и поведение героев обуславливается их социальным положением.

Хизгил Авшалумов входил в последние годы своей жизни в число лучших писателей Дагестана: его произведения были переведены на английский, немецкий, испанский, польский, он был отмечен литературными премиями. В начале 1970-х гг. он стал секретарем Союза писателей Дагестана. Авшалумов пишет на русском и на родном языке. В 1980 г. вышла в свет книга его стихов на татско-еврейском.

Заслуга Авшалумова и Бахшиева — в том, что они были основателями выходившего ежегодно, начиная с 1960 г., тиражом в 1000 экземпляров альманаха на татско-еврейском «Ватан советимо», в котором публиковали свои произведения начинающие авторы.

В этом альманахе впервые опубликовал свои стихи Амальдан Кукуллу, который позже издал несколько сборников своих произведений. Кукуллу занимался также собиранием фольклора горских евреев.

Судьба литературы и литераторов, пишущих на татско-еврейском языке, была в послевоенный период более счастливой, чем еврейских писателей, писавших на идише. В 1949—1959 гг. не была издана ни одна книга на идише, а на татско-еврейском книгоиздание в эти десять лет не прекращалось. Среди писателей — горских евреев не было повальных арестов в 1948—1949 гг., когда были арестованы большинство тех, кто творил на идише. Возможно, татско-еврейскую литературу миновала печальная участь ее сестры — литературы на идише по той причине, что в советских источниках она коротко называлась «татской». Возможно, помогло и то, что татско-еврейский язык считался одним из государственных языков Дагестана. Кроме того, в этой литературе не проявлялся ярко ее национальный характер. Татско-еврейские писатели не имели контактов с Еврейским антифашистским комитетом.

Но и татско-еврейская литература ощущала если не гнет, то пренебрежение властей. В 1952 г. Союз писателей Дагестана стал выпускать литературный альманах «Дружба» на пяти языках, татско-еврейского среди них не было. Правда, в нем публиковались переводы с этого языка, выполненные Даниэлем Атниловым.

Из тех, кто пришел в татско-еврейскую литературу в послесталинскую эпоху, стоит упомянуть Биньямина Сафанова, Михаила Дадашева, поэтесс Зою Исаеву, Зою Семендуеву и Хаву Гладову.

В последние десятилетия все больше горских евреев воспринимали в качестве родного языка русский. На этом языке стали писать Майя Нахшонова, Менашир Азизов, Александр Рафаилов, Феликс Бахшиев, Лазарь Амиров. Их написанные на русском произведения публиковались в альманахе в переводе на татско-еврейский язык.

Обзор истории литературы на татско-еврейском языке дан в работах литературоведа Галины Мусахановой.

Издательская деятельность

Не существует полного каталога изданий, вышедших на татско-еврейском языке. Издания, вышедшие в свет до 1917 г., не были включены, насколько известно, в российские библиографические списки. То же самое касается и периодики, книг и брошюр, напечатанных еврейским шрифтом в двадцатых годах. Библиография советских татско-еврейских изданий была опубликована в 1930-х гг. в «Еженедельнике Книжного бюро» и затем в «Книжном ежегоднике», но названия книг были приведены в переводе на русский язык.

Газеты и журналы

Появление периодики на татско-еврейском языке связано с расширением общественной деятельности в середине 1910-х гг. Первая газета горских евреев называлась «Эхо гор». Она выходила в Баку в 1915—1916 гг. Ее издателем был Михаил Бен-Герари (Рабинович).

Военное время не способствовало расцвету прессы, но в 1919 г. Кавказский окружной сионистский профсоюз решил начать выпуск в Баку газеты на татско-еврейском языке, которая информировала бы читателей о новостях еврейской жизни во всем мире. Координаторами от профсоюза, ответственными за эту Газету, были назначены В. Вайншель и У. Фридлендер. Редактором газеты был назначен член организации «Цеирей Цион» Илья Анисимов, а секретарем редакции — А. Рабинович.

После долгих приготовлений в июле 1919 г. вышел в свет первый (и, видимо, последний) номер нового издания. Оно называлось «Утренняя звезда». Часть статей, также как и заголовки, были на иврите, и, следовательно, предназначались для образованной прослойки горских евреев. Но смена власти в Баку и разрыв связей между районами Кавказа сделали невозможным издание этой газеты.

5 февраля 1922 г. в Баку вышел в свет первый (и тоже единственный) номер газеты «Корсох» («Трудящийся») — орган окружного кавказского комитета сионистской организации «Поалей Цион» и молодежного еврейского коммунистического союза. Ее редактором также был Бен-Герари. Редакция этого издания находилась в клубе имени Бера Борохова, который служил одним из центров культурной деятельности на татско-еврейском языке.

С марта 1924 г. по апрель 1931 г. в Нальчике выходила газета на четырех языках под названием «Красная Кабарда», одним из этих языков был татско-еврейский. В 1926 г. власти Северокавказской области дали разрешение на открытие издательства на татско-еврейском языке, но оно так и не возникло по причине отсутствия специалистов.

В конце 1920-х гг. в Азербайджане возобновились попытки создать периодическое издание на татско-еврейском языке. 5 сентября 1928 г. в Баку вышел первый и последний выпуск газеты под названием «День коммунистической молодежи», а 7 ноября того же года вышла газета под названием «Октябрь», тоже всего один раз. В 1934 г. в Баку начал выходить еженедельник на татско-еврейском языке под названием «Коммунист», который являлся органом ЦК и бакинского горкома компартии Азербайджана. Его редакторами были Яков Агарунов и Исраэль Давидов.

В 1935—1937 гг. ежегодно выходило 80 выпусков этого издания. В 1938 г. «Коммунист» прекратил свое существование. С тех пор в Азербайджане не существовало ни одного периодического издания на татско-еврейском языке. Страница на этом языке, публиковавшаяся в районной газете Кубы, также была отменена.

Тогда же перестал быть двуязычным и стал только азербайджанским еженедельник под названием «Путь коллективизации», издававшийся с 1931 г. в Кубе тиражом в 2000 экземляров. Редактором еврейской части этой газеты был Моше Осипов, выпускник школы партактива.

Одной из разновидностей газетной деятельности для горско-еврейского населения в Азербайджане был выпуск стенгазет. В начале они писались от руки в ограниченном количестве экземпляров и развешивались на стенах городских домов. Сообщения для таких газет переводились на татско-еврейский язык из периодической прессы и дополнялись информацией о происходящем в местном клубе. Со временем их стали печатать типографским способом или размножать на копировальной аппаратуре. Выпуск таких стенгазет был прекращен в конце 1930-х гг.

Дагестанская республика с конца 1920-х гг. стала крупнейшим центром культуры на татско-еврейском языке. К этому времени дербентский диалект был принят в качестве основы литературного языка.

В июне 1928 г. в Дербенте начала выходить газета на татско-еврейском «Захметкеш» («Трудящийся»). Она считалась органом городского и республиканского Совета рабочих депутатов и партийного комитета. Ее редактором стал А. Бинаев, который до революции был раввином, а после нее превратился в одного из главнейших партийных пропагандистов и принял активное участие в борьбе за латинизацию алфабита и в антирелигиозной пропаганде.

В 1937 г. он был уволен с должности редактора «Захметкеша», и на его место назначили Йоханана Йохананова. В 1938 г. Бинаев был арестован по обвинению в троцкизме, но в 1939 г. его освободили. Однако после этого он уже никогда не занимал высоких должностей и закончил жизнь в качестве простого рабочего.

В 1928—1929 гг. «Захметкеш» печатался в основном еврейскими буквами, лишь некоторые статьи набирались латинским шрифтом. Уже тогда издатели сетовали на то, что газета не пользуется особой популярностью. В 1930 г. она стала выходить чаще и полностью печататься латинским шрифтом. Вместо 58 выпусков, увидевших свет в 1929 г., в 1930 г. их было уже 90, в 1931 г. — 140. Тираж «Захметкеша» составлял 1200 экземпляров и предназначался в основном подписчикам. С 1933 по 1938 гг. выходило ежегодно от 69 до 103 выпусков. В конце 1938 г. шрифт газеты сменился на кириллицу, а назваться она стала «Гирмизине Астара» («Красная звезда»). 23 июля 1941 г. вышел в свет последний, 1217 выпуск этой газеты.

После войны газета возобновилась под названием «Гирмизине Гилем» («Красный флаг»). Первый выпуск появился 21 июля 1947 г., и на протяжении 1948-1951 гг. выходило по 40—50 номеров в год. 25 апреля 1952 г. газета на татско-еврейском языке окончательно прекратила свое существование. С тех пор в СССР не существовало периодики на языке горских евреев, кроме литературного альманаха-ежегодника, начавшего выходить с 1959 г.

Книги и брошюры

Начало выпуска книг и брошюр на татско-еврейском языке связано с сионистской деятельностью на Кавказе. В 1908 г. в Вильне появилась первая брошюра на языке горских евреев «Цели сионизма» Йосефа Сапира в переводе Асафа Пинхасова.

В надежде на то, что потребности горских евреев в печатном слове будут расширяться, сионисты Матитьягу Богатырев и Шломо Мордехаев основали издательство. Насколько известно, оно выпустило только одну книгу — молитвенник «Коль Тфила» с параллельным переводом на татско-еврейский, осуществленным тем же Асафом Пинхасовым. Напечатана эта книга была в Вильне в 1909 г., ее открывало предисловие переводчика и две рекомендательные статьи: одна — главного равви на Дербента р. Элиягу Анохи и вторая — председателя Сионистской организации горских евреев Асафа Агарунова.

Судьба Асафа Пинхасова, как и многих других деятелей горско-еврейс-кого просвещения, была трагична: его в Дербенте расстреляли в ЧК по ложному обвинению в сотрудничестве с белыми во время деникинской оккупации Кавказа.

Следующая попытка наладить издательскую деятельность на языке горских евреев была предпринята в начале 1920-х гг. организацией «Поалей Цион». Ее деятели, прежде всего Бен-Герари, способствовали изданию первых учебников и хрестоматий на татско-еврейском языке. После того, как деятельность «Поалей Цион» среди горских евреев стала преследоваться, издания на этом языке снова перестали выходить.

С конца 1920-х гг. советская власть вновь начинает издавать книги, в первую очередь учебники, для горских евреев. В 1927 г. было издано шесть учебников:

четыре — для школ и два — для обучения взрослых. В Москве вышел учебник Гиладова для курсов ликбеза, а в Дагестане был напечатан латинским шрифтом учебник татско-еврейского языка для взрослых Арсланова. В 1928 г. появилось одиннадцать изданий на татско-еврейском языке, в том числе букварь Закоя Худайнатова и брошюра о санитарии, выпущенная ОЗЕТом. Эта организация также выпустила на татско-еврейском языке серию плакатов о еврейском поселенчестве в СССР.

В 1929 г. вышло в свет два издания на татско-еврейском языке: брошюра о деятельности ОЗЕТа, написанная Худайнатовым, и пьеса Иешаягу Бен-Ами (Биньяминова).

В 1929—1930 гг. издательства на татско-еврейском языке попали в водоворот борьбы за латинизацию шрифта. После 1929 г., насколько известно, не появилось ни одного горско-еврейского издания, напечатанного ивритскими буквами. В течение всего советского периода их успело выйти девятнадцать.

В 1929 году вышло первое издание на татско-еврейском языке, отпечатанное латинским шрифтом. Это была брошюра, переведенная с русского языка и предназначенная для школ политпросвета. Большинство книг на языке горских евреев, вышедших в 1930 г., также являлись пропагандистскими изданиями, переведенными с русского.

В 1920-х гг. еще не существовало всесоюзного планирования изданий на татско-еврейском языке, и чаще всего их выход определялся местной инициативой. В начале 1930-х гг. была предпринята попытка централизовать издательскую деятельность. В феврале 1931 г. в Москве, в Государственном издательстве народов СССР, была создана татско-еврейская секция. В первые годы своего существования она выпустила всего несколько книг, в том числе том сочинений Миши Бахшиева и учебники для курсов ликбеза. В 1932 г. в одной только России вышло в свет 92 издания на татско-еврейском, средним тиражом в 1250 экземпляров, и среди них антология татской поэзии, а также первая грамматика татского языка, написанная Нафтали-Цви Анисимовым.

В 1933 г., по неполным данным, вышло 8 книг на татско-еврейском языке: семь в Москве и одна в Махачкале. Три из них представляли собой агитационные брошюры, переведенные с русского языка. В Махачкале, тиражом 120 экземпляров, была издана брошюра с учебными программами по арифметике и национальному языку в татских школах для учеников, испытывающих трудности с чтением и письмом. Еще три книги являлись художественной литературой: перевод рассказа К. Паустовского, рассказ М. Бахшиева «Рыбаки» и сборник стихов М. Бахшиева и М. Дадашева «Плоды Октября». Кроме того, вышла также книжка стихов Агнии Барто для детей дошкольного возраста «Младшие братья» в переводе Зеева Бахшиева. Все художественные книги были изданы в Москве тиражом около 700 экземпляров.

В 1934 г. вышло 49 книг на татско-еврейском языке, в 1935 г. — 56, в 1936 г. - 44, в 1937 г. - 63, в 1938 г. - 27, в 1939 г. - 19, в 1940 г. - 24, в 1941 г. — 13. Более половины, 28 книг, вышедших в 1934 г., были изда- « ны в Москве, 13 — в Махачкале, 8 — в Баку. 15 из них представляли собой

агитационные брошюры, переведенные с русского языка Мататовым, М. Бахшиевым, 3. Бахшиевым, М. Дадашевым и М. Ханукаевым. Политические издания включали в себя решения партийных съездов, работы Ленина, речи Сталина, Молотова, Калинина, Кагановича. Четыре раза переиздавалась брошюра В. Карпинского «Беседы о ленинизме». Вышла в свет также брошюра о молодежном коммунистическом движении за границей, которую подготовил и отредактировал Ш. Мишаев. Средний тираж этих брошюр составлял 1000 экземпляров, но вызывает сильные сомнения тот факт, что большинство горских евреев нашли в них для себя что-нибудь интересное.

В Москве вышли также четыре литературных издания, переведенных с русского языка Зеевом Бахшиевым и Юно Семеновым. С их помошью горским евреям была предоставлена возможность познакомиться с творчеством Либединского, Горького, Чехова и Шолохова. Средний тираж этих книг — 775 экземпляров.

В Москве было издано на татско-еврейском языке также четыре книжки, посвященные вопросам здоровья, семьи и воспитания детей, две книги о сельском хозяйстве и брошюра под названием «Почему мы стали атеистами».

Ни в одной из брошюр на татско-еврейском языке, изданных в Москве, как и в тех, которые вышли в свет в Махачкале, не было и в помине никакого еврейского содержания. 10 из 13 книг, вышедших в Дагестане, являлись профессиональными руководствами для механиков, железнодорожных рабочих и виноделов. Единственной книгой с национальным содержанием был сборник татско-еврейских стихов и рассказов под редакцией М. Ханукаева, вышедший тиражом 1000 экземпляров. Все учебные издания на татско-еврейс-ком, за исключением двух, вышли в Баку, и часть из них также была переводами. Таким образом, 38 из 49 вышедших в 1934 г. книг на татско-еврейском языке не имели никакого отношения ни к еврейству вообще, ни к жизни горских евреев в частности.

В середине 1930-х гг. было решено сконцентрировать издательства на языках национальных меньшинств в республиках, где проживало большинство их представителей. В 1934 г. татско-еврейская секция в московском издательстве была расформирована, и вместо нее создан специальный отдел горских евреев в государственном издательстве республики Азербайджан. Руководителем этого отдела был назначен Яков Агарунов, его заместителем Юно Семенов.

Из 56 книг на языке горских евреев, увидевших свет в 1935 г., 12 представляли собой политические и пропагандистские издания, вроде речей Сталина, бесед Клары Цеткин о статусе женщины и В. Карпинского о коммунистической партии, разъяснительных брошюр о колхозах. Было среди них и «Письмо рабочих Дагестана к Сталину». Из переводной художественной литературы часть представляла собой переводы с русского языка — произведения Л. Толстого, М. Горького и краткий пересказ «Робинзона Крузо» Даниэля Дефо. Но большинство переводной литературы состояло из переводов кавказских писателей. Четыре книги были переведены с азербайджанского языка, две —■ с грузинского и одна с — армянского. Кроме того, на этот раз было

уделено внимание и детской переводной литературе. Было издано 9 детских книг, из которых 4 представляли собой перевод произведений Маршака, Льва Кассиля, В. Дмитриева. Кроме того, молодым читателям была предложена переработка «Вильгельма Теля» Шиллера. Из девяти учебников и учебных программ, изданных в 1935 г., пять были переводами с русского.

Только у пяти художественных произведений, не считая учебников, написанных на татско-еврейском, было хоть что-то обшее с национальной культурой. Таким образом, можно сказать, что, хотя в 1935 г. количество изданий на татско-еврейском языке выросло, но увеличился и процент книг, не имеющих отношения к национальной тематике.

С 1936 г. количество изданий на татско-еврейском языке начало сокращаться (44 издания, по сравнению с 56 в 1935 г.). 10 из этих 44 книгбыли пропагандистскими брошюрами, переведенными с русского, из них 5 составляли речи Сталина, 3 были посвящены новой советской Конституции, одна представляла собой правила приема в партию, и еще одна рассказывала о главе болгарской компартии Димитрове. Относительно много внимания было уделено литературе, предназначенной для детей: был представлен весь набор популярной тогда в стране детской литературы: переводы из книг Б. Житкова, J1. Яковлева, А. Гайдара, Н. Лебедева, М. Ильина, а также «Гулливер в стране лилипутов» Джонатана Свифта. Учебники и учебные программы, как и в прошлые годы, заняли значительное место среди изданий на татско-еврейском языке (14 наименований).

Количество оригинальной (не переводной) литературы на татско-еврейском в последующие годы увеличивалось. В 1938—1941 гг. обшее число оригинальных книг среди всех, изданных на языке горских евреев, составляло от 25 до 40 процентов.

Первой книгой, переведенной с идиша на язык горских евреев, стал сборник рассказов Шолом-Алейхема. В 1937 г. также было выпушено некоторое количество детских книг — переводы из М. Ильина, В. Гаршина, Р. Киплинга. Политические брошюры, как и в прежние годы, представляли собой речи Сталина и решения партийных органов. Вышла также на татско-еврейском книга О. Жемчужина о броненосце «Потемкин».

В конце 1930-х гг. еще существовали немалые различия между диалектами татско-еврейского языка, что нередко выражалось в остром соперничестве и полемике между издательствами Баку и Дербента. В 1937—1939 г. начала проводиться линия к переходу с латиницы на кириллицу, и Азербайджан перестал считаться центром издательской деятельности на языке горских евреев. В Дагестане, напротив, как уже упоминалось, татско-еврейский язык, называемый просто татским, был признан одним из официальных языков республики. Естественно, что именно здесь и сосредоточилась издательская деятельность на нем.

В 1942—1945 гг. книги на языке горских евреев не издавались, но зато проводилась работа по подготовке сборника стихов, переведенных на татский язык с идиша. В него должны были войти произведения Ицика Фефера,

Переца Маркиша, Авраама Суцкевера, Арона Кушнирова, Самуила Галкина, Давида Гофштейна и Эзры Файнберга.

Даже в «черные» годы (1949—1952 гг.), когда в СССР была уничтожена идишская культура, вышло в свет 12 книг и брошюр на татско-еврейском языке. Семь из них были посвящены юридическим вопросам, таким, как конституции СССР, РСФСР и Дагестанской автономной республики, или правилам голосования. Две книги представляли собой переводы произведений Пушкина — одна для взрослых, а вторая — для детей. И еще две книги принадлежали перу татско-еврейских писателей.

В ознаменование тридцатилетия создания Дагестанской автономной республики в 1950 г. вышел в свет альманах, в который вошли произведения татских писателей. Его составителем был С. Изгияев, а редактором — Р. Разилов. В 1953—1959 гг. на татско-еврейском языке было выпущено всего 13 книг, и среди них — сборник под названием «Стихи и рассказы: литературный альманах» (1959 г.).

Всего с 1946 по 1959 гг. была опубликована 31 книга на языке горских евреев, 14 из которых являлись переводами с русского языка. Средний тираж этих изданий составлял 780 экземпляров. В 1960 г. начал выходить литературный альманах-ежегодник «Ватан Советимо» («Советская Родина»), составленный и отредактированный X. Авшалумовым.

В 1960-х гг. вышло в свет всего 17 книг на татско-еврейском языке, средним тиражом в 1250 экземпляров. Большинство из них было издано в Махачкале, небольшая часть — в Москве. В 1970-х гг. вышло 25 книг, средним тиражом в 1100 экземпляров. Большинство из них представлялр собой художественную литературу, созданную на языке горских евреев. Переводы с русского языка перестали быть актуальными, поскольку почти все горские евреи уже могли читать эти произведения по-русски.

Заключая этот раздел, можно сказать, что издательская деятельность на татско-еврейском языке за годы советской власти достигла расцвета с количественной точки зрения, также как и публикации на языках других малых народов СССР: в основном выпускались переводные книги, основное место занимали политические и пропагандистские издания.

Следует сказать, что, наряду с ростом количества литературы, изданной в СССР на татско-еврейском языке, резко выделялось отсутствие в ней национального содержания.

Театральное искусство

Никакой народно-театральной традиции типа ашкеназских пурим-шпилей у горских евреев не существовало. Театральные коллективы, получившие официальный статус, сформировались уже в советское время из творчества народных певцов и танцоров, из самодеятельных спектаклей и представлений, существовавших на клубной сцене.

Постоянные театральные коллективы у горских евреев появились в начале 1920-х гг. в созданных тогда клубах и вновь открытых татско-еврейских школах. В основном такие коллективы работали в Баку и Дербенте. Некоторое время существовали драмкружки в Кубе и Махачкале, но они быстро закрылись.

Однако первая самодеятельная постановка имела место еще раньше: первая пьеса на татско-еврейском языке была поставлена в еврейской школе Дербента по случаю свадьбы одного из учителей Накдимона б. Шимона. Эта была инсценировка переведенного с иврита рассказа Нахума Шайкевича (1846—1905) «Ожог за ожог», поставленная Асафом Агаруновым. Премьера трехактной пьесы состоялась 24 декабря 1903 г.; по воспоминаниям современников, зал был забит до отказа.

На вечере, посвященном Хануке, в 1908 г. в той же школе ученики выступали с песнями и стихами на русском и иврите, а также представили одноактную пьесу на татско-еврейском, посвященную героическим событиям эпохи Маккавеев.

В 1918 г. в Дербенте была создана драматическая студия, активистами которой были Менашир и Ханум Шалумовы. Возглавлял ее раввин Йешаягу Рабинович. Эта труппа ставила пьесы на библейские темы: «Самсон и Дал ил а», «История Эстер» и др. Пьесы были написаны на татско-еврейском языке учителями и бывшими выпускниками дербентской школы. Эти спектакли содержали много импровизации, песен, танцев. В пьесах наравне с библейскими героями действовали большевики, белогвардейцы, пролетарии и тому подобное.

Двое участников этой студии — Юно Семенов и Сергей Изгияев создали в 1921 г. агитколлектив, типа популярной в те годы «Синей блузы», который готовил выступления на актуальные темы.

В начале 1920-х гг. в Дербенте была создана организация горско-еврейская молодежи, при которой работал драмкружок. В 1924 г. он поставил две пьесы Юно Семенова: «Назойливый сват» и «Два старьевщика».

В середине 1920-х гг. драмкружок закрылся, но вскоре была создана драматическая студия горских евреев, которая осуществила постановку пьес «Бар-Кохба», «Уриэль Акоста», «Амнон и Тамар» и др. Поначалу студия пользовалась благосклонностью властей, но в 1928 г. она была распущена.

В начале 1930-х гг. был открыт «Народный театр горских евреев города Дербента», в котором активно работали Юно Семенов, Захарья Авша-лумов, Имрам Абрамов и др. Репетиции этого театра проходили в помещении синагоги, конфискованной советской властью у ашкеназской общины, а спектакли ставились на сценах Клуба строителей или Клуба железнодорожников.

В марте 1932 г., когда в Махачкале был создан Центральный театр народов Дагестана, театр в Дербенте стал его филиалом. Государственные дотации позволили заметно улучшить материальное положение молодого театра.

В 1935 г. дербентский театр, созданный поначалу как самодеятельный, получил статус государственного. В нем служили 25 штатных актеров. Ведущими актрисами были Ахсу Шалумова и Гюльфир Абдулимова, выступали в нем Борис Абдулимов, Гаври Хазанов и Юшва Ханукаев. Джумшуд Ашуров был музыкальным руководителем. Театр давал спектакли один-два раза в неделю. На его сцене шли пьесы Шиллера, Мольера, Островского, Горького, а также спектакли по оригинальным пьесам, написанным на татско-еврейс-ком языке Юно Семеновым, «Два брата» и «Кордон». Немало пьес были явно пропагандистскими, антиклерикальными.

С началом войны часть актеров была призвана в армию, театр прекратил свою деятельность, и возобновил ее только в 1943 г. В 1948 г., когда начались сталинские репрессии против деятелей еврейской культуры, власти закрыли еврейский театр, передав его имущество лезгинскому театру. Официальной причиной закрытия было объявлено отсутствие достаточно профессиональных актеров и достаточного количества публики. К тому времени большинство горских евреев понимали русский язык, они также знали лезгинский и другие местные языки. На самом деле, в намерение властей входило свести на нет любую культурную активность на татско-еврейском языке.

Первый драмкружок на татско-еврейском языке в Баку был организован при клубе «Цеирей Цион» вскоре после революции. Душой драмкружка был Гирсил Горский. Он перевел на татско-еврейский пьесы «отца идишского театра» Авраама Гольдфадена (1840—1908) «Бар-Кохба» и «Шуламит». Он сам поставил их и играл главные роли. Первое представление было показано зрителям 28 августа 1919 г.

В начале 1920 г. в Баку под эгидой Еврейской Компартии начал работу клуб«Поалей Цион», куда и перешел Гирсил Горский. 14февраля 1920 г.здесь был поставлен первый спектакль, а чуть позже — новая пьеса Гирсила Горского. Для представления был арендован зал кинотеатра, имевший 400 мест. Начало было назначено на 6 часов, но зрители стали прибывать уже в 2 часа дня. Люди приходили целыми семьями, мест не хватило, многие сидели прямо на полу.

В 1933 г. драмкружок при бакинском клубе, называвшемся Дворец культуры татов, поставил явно пропагандистскую пьесу Ицхака Ханукаева «Рожденные революцией». В финале все герои дружно строили социализм, и над головами тружеников развевался огромный красный флаг.

В 1935 г. драмкружок получил статус профессионального театра. В конце 1930-х гг. театр был закрыт, и на этом театральная деятельность на татско-еврейском языке в Азербайджане закончилась.

После смерти Сталина в Дербенте был возрожден театр на татско-еврейском языке, он ездил с гастролями по населенным пунктам, где имелось еврейское население. Драмкружки образовывались в других населенных пунктах, но, не получив помощи от государства, все эти коллективы прекратили свою деятельность.

После многочисленных обращений партийные власти Дербента разрешили трем еврейским колхозам, расположенным в пригородной зоне, выделить 50 тысяч рублей для создания «Межколхозного театра на татском языке». Директором этого театра был назначен Хаим Агарунов, режиссером —j Гад Сафонов. В театре работало около 20 артистов. На музыкальных спектаклях к ним присоединялись певцы и музыканты. Театр ставил пьесы Юно Семенова, Миши Бахшиева, Хизгила Авшалумова. Темы пьес — еврейские колхозы, строительство новой жизни, положение женщины, критика религии и священнослужителей.

Среди прочего театр поставил популярную оперу азербайджанского композитора Узеира Гаджибекова «Лейли и Меджнун», музыкальный спектакль «Ашуг Гариб». Ведущими артистами театра были Борис Абдулимов и Шимшон Ашуров. Дирижером в театре работал азербайджанец Мусид Джумджумов.

Параллельно с театрами действовали музыкально-танцевальные ансамбли, пользовавшиеся огромным успехом, не раз приезжавшие с гастролями в Москву. В годы войны огромной популярностью в Дагестане пользовалась певица горская еврейка Суипрат Абрамова. В 1980-х гг. в Дагестане были знамениты актриса М. Щербатова и певица Дора Ханукаева из Нальчика. Ее родственник Хизгил Ханукаев был одним из известных на Кавказе композиторов. Музыку он начал писать в 1930-х гг., в 1940 г. получил звание заслуженного артиста Дагестанской республики.

Следует также отметить, что немало горских евреев играли в театрах, работавших на других языках.

Образование

Образование у горских евреев, так же как и в других общинах диаспоры, было традиционно религиозным. Только в конце XIX в., наряду с религиозным, у горских евреев появляется светское образование.

Можно разделить историю образования у горских евреев на четыре периода: первый — до конца XIX в., когда традиционный хедер был единственной школой; второй — 1900—1920 гг., когда традиционное образование перестало быть единственной возможностью, но хедер продолжал существовать; третий период — 1920—1950 гг., когда были созданы и функционировали советские еврейские школы, а традиционное образование исчезло (его остатки теплились, по крайней мере, до начала 1930-х гг.); четвертый — с начала 1950-х гг., когда все формы национального образования у горских евреев прекратили свое существование.

Религиозное образование

Начальное религиозное образование

В XIX в. в большинстве общин горских евреев существовали начальные религиозные школы для мальчиков, аналог ашкеназского хедера, называвшиеся здесь «талмид куне» или «нобухонда». В больших общинах таких школ было несколько. В большинстве «талмид куне» обязанность учителя исполнял раввин или резник, что у горских евреев часто было одно и то же, впрочем, бывали и профессиональные учителя. И. Черный замечает:

Преподавателями у них резники, которые вместе с тем занимают и раввинские должности. Когда они свободны от резки скота, тогда только занимаются обучением детей. Они обучают мальчиков читать и писать, а также и Библии с переводом на фарсидско-татский язык.

Профессиональная подготовка большинства учителей, особенно в небольших аулах, оставляла желать лучшего. И. Анисимов с негодованием пишет о том, что хедеры открываются резниками, большею частью не имеющими совести и угнетающими детей.

Именно недостаточное образование преподавателей было одной из причин низкого уровня образования в горско-еврейской среде. Учителя сами не получали систематического образования. Анисимов (впрочем, вообще критические настроенный к традиционным формам образования) пишет:

Не меньшей помехой для получения детьми образования служат и самые школы с их обстановкой. Притом и сами учителя, под руководством которых должны обучаться грамоте, совсем не подготовлены к своей обязанности и не менее учеников нуждаются в образовании. Научившись мало-мальски переводить Талмуд на свой татский язык под руководством своих рабби, ученики эти <будущие учителя> изучают обряды обрезания и богослужения, чем и обусловливается получение свидетельства на звание раввина, резника и учителя. Вот эти-то ученые, которые едва-едва объясняются по древнееврейски и с трудом понимают Библию, берутся за просвещение молодых умов и воображают, что они открывают им Бог знает какую премудрость?

Мальчиков отдавали в школу в возрасте пяти-семи лет. Ученики собирались в здании, специально построенном для школы возле синагоги, или же прямо в помещении синагоги. Иногда занятия проходили в доме учителя.

Хотя не было никакой официальной учебной программы, но, тем не менее, обучение в «талмид-куне» укладывалось в некую традиционную систему.

На первом этапе ученики изучали алфавит и затем огласовки. На втором этапе, когда они уже умели немного читать, они заучивали наизусть отрывки из Пятикнижия и молитвы. На третьем этапе дети учились понимать прочитанное и зубрили Пятикнижие с переводом на татско-еврейский. Этот этап обучения назывался «Тамиси». При переводе Торы на разговорный татско-еврейский язык учителя пользовались традиционной системой. Для большинства мальчиков на этом этапе обучение заканчивалось, многие ученики покидали «талмид-куне» и шли работать, чтобы помочь семье.

На четвертом этапе изучали Книги Пророков. В программу входили Книги Исуса Навина, Судей, Самуила и Царей, а также некоторые отрывки из Книг Великих и Малых Пророков. Продолжали учебу дальше только дети из состоятельных семей. На последнем этапе изучалась Книга Бытие с комментариями Раши, а также отрывки из трактатов Зраим, Моэд и Незикин, входящих в состав Мишны.

В 1997 г. мне удалось побеседовать в Красной Слободе с одним из ее старейших жителей, который в детстве, в начале 1920-х гг., посещал традиционную школу. По его словам, образование было двухступенчатым: первая ступень называлась «Микро» («Писание»), вторая «Тамиси». Информант с 6 лет ходил каждый день во второй половине дня, после русской школы, к раввину в «Микро». Раввин читал на иврите без перевода, дети текст понимали плохо. К 10—11 годам рассказчик прошел курс «Микро». В 11 лет он перешел к другому раввину на курс «Тамиси» (изучение библейских книг с переводом). В «Тамиси» учили Пятикнижие и Талмуд. К 13 годам (в 192S г.) информант прочитал Книги Бытие и Исход.

А вот как характеризует программу горско-еврейского хедера в своей статье Ф. Шапиро:

В Еврейской Слободе насчитываются 14 хедеров с количеством учащихся в каждом от 25 до 40 человек.

Курс хедерного обучения состоит из трех ступеней. Первая ступень, обязательная для всех мальчиков пяти-шестилетнего возраста, предусматривала следующую программу: умение читать, писать и переводить некоторые части Пятикнижия и ряд молитв. Продолжительность курса 3—4года. Вторая ступень — остальные части Пятикнижия и книги Библии, именуемые «Первые пророки». Продолжительность — 3—4года. Третья (высшая ступень) — книги пророков, Псалмы, прочие разделы Библии, начатки Талмуда и ритуальные правила убоя животных и птиц. Из окончивших хедерный курс третьей ступени вербовались синагогальные канторы, резники, младшие помощники раввинов и меламеды.

Шапиро отмечает ряд требований, предъявлявшихся к преподавателям:

Меламеды, особенно третьей ступени, подвергались испытанию у старшего раввина и обязаны были знать не меньше двух-трех разделов Талмуда. Определенным кругом знаний по Талмуду должны были обладать и меламеды второй ступени. Меламеды старших хедерных ступеней для усовершенствования в Талмуде отправлялись в Россию и поступали в ие-шиботы европейских евреев. Все главные раввины горских евреев — Слободской, Дербентский, Темир-Хан-Шурский, Петровский проводили ряд лет в иешиботах.

Обстановка в таких школах была вполне средневековой. Вот, например, как описывает типичный горско-еврейский хедер И. Черный:

По приезде моем в какую-нибудь деревню, я считал нужным посещать училища, чтобы видеть, где и как учат детей. Меня обыкновенно вводили в сакли, которые большей частью помещаются возле синагог или в домах раввинов. Помещения для училищ оказывались обыкновенно тесными, грязными; учащихся насчитывалось, примерно, на 200 дымов не более 15. Обучаются таким образом: раввин сидит на земле или на ковре, а вокруг него — все мальчики; вместе со своим учителем они кивают головами, читая молитвы или Библию, с татско-фарсидским переводом и с татарским напевом. Печатные еврейские азбуки у них редко бывают; большей же частью раввины рисуют на таблицах буквы алфавита, и дети учатся читать и писать с этих прописей. Они все пишут на колене, по мусульманскому способу, к чему так привыкают, что им трудно и неудобно писать на столе.

Очень похожую картину изображает и Ф. Шапиро, который побывал в горско-еврейском хедере несколькими десятилетиями позднее И. Черного.

Ф. Шапиро справедливо отмечает влияние мусульманской школы, китаба, на еврейский хедер:

У горских евреев он <хедер> почти полностью отражает эпоху средневековья. В той части, в которой он претерпел какие-либо изменения, он весьма близко подошел к типу «китаба» кавказских мусульман. По внешнему виду трудно даже отличить горско-еврейский хедер от тюркского китаба. Та же домашняя, комнатная обстановка, то же расположение учащихся — вокруг учителя, на полу; то же ритмическое раскачивание; та же громкая, экстатическая напевность... Даже приемы наказания те же: длинной тростью учитель дотягивается до любого ученика; мальчики часами стоят в углу: лицом либо к «классу», либо к стене, в зависимости от степени проступка.

В Кубе, Дербенте, Баку, Махач-Кале мы посетили ряд мусульманских китабов. Если отвлечься от того, что именно изучают дети — Коран или Ветхий Завет, то почти нет возможности отличить хедер от китаба.

Немногие книги, которыми все же располагали ученики, были привезены из Вильны, Варшавы и других городов европейской России. Их доставке часто способствовали армейские раввины, служившие на Кавказе, но они не могли полностью обеспечить потребности местных хедеров.

Во второй половине XIX в. общее количество всех «талмид-куне» составляло 60—65. Не было почти ни одной общины без школы. Далеко не все мальчики посещали «талмид-куне». По подсчетам И. Анисимова, в 1888 г.:

Число учащихся грамоте доходит (в низших училищах) до 950 и составляет приблизительно 0,05% или один ученик на 3,25 дыма или 22,24 душ.

То, что далеко не все мальчики посещали хедер, Анисимов объясняет крайней нищетой, царящей среди горских евреев:

Большего требовать, судя по материальному положению горских евреев, и невозможно. Большинство их, не имея ни собственной земли, ни домашнего скота, ни даже убогой сакли, принуждено наниматься на разные работы, которые далеко не вознаграждают потраченных трудов их, и в то же время заботиться о воспитании детей и о школах.

Но, поскольку значительная часть мальчиков все-таки посещала хедер, можно было бы предположить, что значительная часть горских евреев должна была бы уметь, по крайней мере, молиться. Однако, по свидетельству Анисимова:

Многие, даже большинство <горских> евреев, вовсе не знает даже о существовании главных молитв евреев.

Обычно молящиеся в синагогах сами не читали молитв, а только слушали кантора и повторяли «амен». Можно предположить, что ученик, закончивший учебу в «талмид-куне», со временем забывал даже то немногое, что он узнал во время учебы. По свидетельству одного из путешественников, посетивших Нальчик в 1902 г.:

Время пребывания в хедере очень мало. Когда мальчикам исполняется И—12лет, родители их забирают, и без дисциплины и порядка они забывают все, чему их выучили.

В конце XIX в. количество хедеров начинает увеличиваться. Анисимов в 1888 г. пишет:

Сравнивая стремление к грамотности у горцев-евреев и горцев-мусульман, мы заметим, что оно у первых почти в три раза больше, пропорционально дымам и душам в аулах. <... > Одно училище приходится у татар на 154,3 дыма, у горских евреев — на 59,86 дыма; один ученик у татар — на 12,55 дыма, у горских евреев — на 4,46 дыма; у татар на 100 душ — 1,5 ученика, у горских евреев на 100 душ — 3,72 ученика.

В начале XX в. сеть традиционных школ еще раз заметно расширилась. В 1901 г. в одном только Дагестане в хедерах училось 520 учеников, по сравнению с 306 в середине 1880-х гг., а в 1903 г. их было уже 689.

В это время процент умеющих читать и писать среди молодого поколения заметно вырос. Статус учителя, которого называли раввином, ха-хамом (мудрецом) и который нередко был руководителем общины, был очень высоким. На уважение учеников к учителю указывает и следующее описание:

Ученики не позволяют себе заходить в «талмид-куне» поодиночке, а собираются вместе, и, заходя, почтительно благословляют учителя, прилагая правую руку к сердцу.

Горско-еврейская община никогда не содержала хедер, он всегда принадлежал учителю (как правило, местному раввину), который содержал его за счет платы, вносимой учениками. За учение родители вносили плату раввину, как деньгами, так и продуктами; после завершения «тамиси» или изучения Пророков было принято также подносить подарки — вино, муку, соль, кур. Учение из-за общей бедности горских евреев стоило дешево. И. Черный пишет:

Кто из хозяев желает отдать своего сына в учение, тот платит раввину два абаза в год, т. е. 40 коп.; сверх того, раввин получает от таких хозяев на праздники муку, соль, кур и другие съестные продукты; если же хозяин занимается торговлей, то приносит раввину в подарок две пары чулок или кусок ситцу на платье для его жены.

Материальное положение учителя чаше всего было очень тяжелым, и его годовой доход за обучение 40 детей ограничивался примерно 200 рублями. Бедность учеников часто приводила к тому, что хедеры, просуществовав несколько лет, закрывались. Вот что об этом пишет И. Анисимов:

Получая от маленьких по 2руб. 40 коп. в год, а от больших по 8—10руб., рабби собирал всего около 200руб., на которые должен был покупать скамейки, нанимать училище, топить его, доставлять воду для 45 человек, нанимать еженедельно женщину для мытья полов и пр. и пр. Согласитесь, что немыслимо сделать все это на 200руб., не считая тут и труда над учениками. От этого редко какое училище держится более 5—6 лет и, наконец, закрывается. <...> Несмотря на печальное положение училищ, общества не принимают в них никакого участия. Может быть, они были бы готовы содержать училища, но видно не хватает на это средств. Вот главные причины жалкого состояния образования между горскими евреями и упадка духовного развития народа.

Что касается систематического образования девочек, то у горских евреев оно практически отсутствовало, тем более, что женщины почти не посещали синагогу. Большая часть горских евреек была неграмотна. Необходимые сведенья о своих религиозных обязанностях девочки перенимали от старших женщин в семье. Шапиро пишет:

Выше мы отметили, что хедерное обучение не распространяется на девочек. В семье горского еврея девочка уже с 5—6-летнего возраста полностью разделяет участь своей матери, участь женщины востока. В домегорского еврея, даже при самых скудных размерах квартиры, всегда существует обособленная женская половина, где замкнуто, как под общей непроницаемой чадрой, обитает женская часть семьи. Здесь девочка практически знакомится с обязательными для женщин молитвами и усваивает все религиозные обряды. Здесь она с самых ранних лет живет исключительно в кругу интересов взрослых женщин, под постоянным влиянием мрачного суеверия, примет, заговоров, толкований снов, всевозможных гаданий, знахарства, сплетен.

С начала XX в. статус «талмид-куне» понизился, так как у горских евреев впервые появились национальные светские школы.

Высшее религиозное образование

Родители, которые считали, что для их сыновей начального образования в «талмид-куне» недостаточно, посылали их к известным местным раввинам, в раввинское училище, которое было, например, в Дербенте, или даже в иеши-вы в России, чтобы они продолжили у них учебу и сами стали «мудрецами». Анисимов отмечает наличие системы высшего религиозного образования у горских евреев:

Училища делятся на два разряда — высшие и низшие. Как те, так и другие содержатся раввинами и не зависят от обществ. Но преподаванием в высших училищах занимаются те, которые получили некоторое солидное образование или на родине, или в России и известны всем своей ученостью. Таких раввинов считается на всем Кавказе только пять-шесть. <... > Высших училищ насчитывается на всем Кавказе пять с пятьюдесятью учащимися во всех, и два из них содержатся главными раввинами, людьми считающимися довольно образованными, знающими хорошо учение Талмуда, законы и обряды иудейской религии, и знакомыми даже с еврейской литературой. Один из них Яков Ицхакович Дербентский, считающийся горскими евреями за благочестивейшего, получил образование под руководством своего отца и сделался вскоре после его смерти пастырем своего народа. Другой, Хазкель Абрамович Мушаилов, занявший место моего отца года четыре пять тому назад, воспитывался в России, у русских евреев, и также знает порядочно русскую грамоту. Остальные же раввины или очень плохо знают еврейские науки, или ничего в них не смыслят, заботясь только об искусстве резать скотину так, чтобы она не сделалась «трефной», и тем приобрести уважение и расположение своих односельцев.

То, что хорошей репутацией пользовалась только дербентская школа, которой руководили раввины из рода Ицхаки, подтверждает и Иуда Черный. Он пишет:

В г. Дербенте находится школа вроде раввинского училища; она помещается при синагоге, в хорошей комнате — светлой, с окнами европейской формы и довольно чистой; те, которые кончают курс в этом заведении, получают свидетельство на звание раввина или резника от тамошнего главного раввина. Остальные же училища в г. Дербенте, а также училища в Грозном, Хасав-Юрте, Темир-Хан-Шуре и в деревнях находятся в весьма жалком виде.

Судя по воспоминаниям современников, высшая и начальная школы находились вместе, часто в одном помещении, как правило, при синагоге или в доме раввина.

Илья Анисимов о традиционной религиозной школе 

В свою монографию «Кавказские евреи-горцы» Илья Анисимов включил отдельный очерк, посвященный его отроческим воспоминаниям о занятиях в традиционном религиозном училище. Он не сообщает, в каком именно училище он занимался, но нет сомнений, что речь идет об училище в ауле Тарки, которым руководил его отец, раввин р. Шербет Нисим-оглы, бывший одним из наиболее уважаемых раввинов Восточного Кавказа. Р. Шербет сначала руководил училищем в Тарках, затем в Темир-Хан-Шуре. Анисимов пишет, что он учился в высшей раввинской школе, но из описания видно, что высшая и начальная школа находились не только рядом, но прямо вместе, водном помещении. Воспоминания Ильи Анисимова настолько интересны, что имеет смысл привести их целиком.

Для того, чтобы дать некоторое понятие об училищах горских евреев, я опишу обстановку и методу преподавания в одном училище, где я провел свое детство, и которое считалось высшим учебным заведением. В это училище приезжали со всех концов Кавказа, чтобы получить раввинское свидетельство, которое выдавалось ученикам по истечении четырех лет.

Училище состояло из одной большой комнаты, довольно светлой и с окнами в европейском вкусе. Возле четырех стен стояли длинные, вроде скамеек, низенькие столы, за которыми на полу, поджав ноги под себя, сидели ученики. На первом месте «кун-зевер» (высший угол), то есть у противоположной

от двери стены, стоял четырехугольный столик, за которым на пуховой подушке сидел рабби. На правой стене помещались полки, на которых красовались в кожаных переплетах книги громадных размеров. Полки эти, окруженные карнизом и закрытые спереди стеклянными дверьми, представляли род шкафа и считались священным местом, назначенным только для книг духовного содержания, так как для светских книг был рядом маленький шкафчик. Книгами духовными считались Пятикнижие Моисея, писания пророков, Талмуд и другие, а светскими — книги общеобразовательного содержания, например, физика, химия, космография, романы, повести, речи и прочие, переведенные на древнееврейский язык. Весь пол был устлан персидскими коврами.

Всех учеников было в училище около 45, из которых человек десять были маленькие — азбучники, а остальные — большие, с бородой — библейцы и талмудисты, то есть те, которые изучали Библию и Талмуд. Они делились на несколько групп, человек по восьми, десяти в каждой, которые учились по отдельным книгам, различающимся по степени их трудности.

Курс начинался, не считая азбуки, складов и чтения, переводом первой книги Моисея, то есть «Бытие», затем проходили «Исход» и еще остальные три книги. Это был первый курс и назывался «Мугра» (простое чтение и перевод). После книг Моисея начиналось «Писание пророков» или, как оно называлось «Бистчор» и «Мишне», которые составляли второй курс. Наконец, проходилось несколько книг Талмуда и две-три книги светского содержания, что составляло третий курс. Те, которые имели желание получить раввинский диплом, учились еще один год и проходили за это время законы резания скотины, анатомирование животных и обряды богослужения. По окончании каждого курса упомянутые группы приглашали в гости своего учителя с несколькими стариками и давали обед. Тут родители учеников благодарили рабби за труды и дарили его деньгами или новым платьем.

По окончании же полного курса учениками, рабби приглашал из других мест ученых и назначал экзамены, которые назывались «досдур». Экзамены производились следующим образом. В училище, откуда убирали скамейки, сидели старики-ученые на подушках, начиная с раввина от первого места, кругом около стен и некоторые из мирян, пришедших слушать, а кончающие курс располагались по обеим сторонам двери. Пред рабби стоял его стол, на котором была навалена груда книг. Ученики вызывались по очереди и садились около рабби, лицом к ученым экзаменаторам, рабби открывал какое-либо толкование из Талмуда и других книг и заставлял переводить и разъяснять смысл каждого толкования. При этом каждый из присутствующих экзаменаторов предлагал вопросы и спрашивал, на основании какого текста из Библии составлено такое-то толкование, кем и как, и где найти тексты. Ученик должен был сказать эти тексты по древнееврейски и сразу указать их место в книгах. Затем спрашивали его о правилах точить, править ножи, которыми должно резать различных животных и какого они должны быть размера в вершках по роду употребления и, наконец, как резать и какие молитвы произносить при этом. После того спрашивали анатомию животных, какие жилы и нервы в каких органах, где их искать и как вынуть из годного мяса и при каких повреждениях легких и костей мясо считается кошерным или трефным. Эти два отдела: правила ножей и законы о годности и негодности мяса составляют самую трудную и серьезную часть экзамена. На следующий день производилась поверка на практике. Ученики точили ножи и резали каждый по курице, по барану и по одной корове. Те из них, которые нехорошо владели ножами, оставались безусловно еще на год. Из самого требования на экзаменах видно, что будущие пастыри выходили не более, как ремесленниками и полными невеждами. После экзаменов приглашались раввином все мужчины, и давался торжественный ужин в честь кончивших курс.

Не менее интересно самое учение в училищах и обхождение раввина со своими учениками. Для этого опять представлю училище того же рабби, которое оставило во мне самое тягостное воспоминание. Ученики должны были быть в сборе около 8 часов, а в 9, совершив свою утреннюю молитву и завтрак, являлся рабби. Забота об уборке училища или содержание его в чистоте лежала или на жене и дочерях рабби, или на маленьких учениках; прислуги не было вовсе, потому что содержание училища, как говорил рабби, стоило ему очень дорого, и грошовая плата за учеников едва покрывала расходы. Ужасно бывало жалко смотреть на жену рабби и дочь, которые, вставая ежедневно рано утром, выносили ковры, подметали пол, топили печь и носили на спине из далекого фонтана воду, делая каждая по пяти, шести раз в день это путешествие несмотря ни на какую погоду. Подметать училище и убирать его лежало на обязанности учеников, как условливался рабби при поступлении их в школу, но ученики приходили нарочно поздно, и училище часто оставалось неубранным. Рабби горячился, выходил из себя и бросался с кнутом попеременно то на младших учеников, то на жену свою с дочерьми, нередко последних избивал до того, что они по целым неделям не могли показываться от синяков. Заметьте, такие варварские наказания претерпевали жена и дочь главного раввина, человека ученого и почти единственного по своему завидному положению между евреями-горцами!

Но иногда бывало жалко и самого рабби, который с утра до поздней ночи бегал по служебным делам общества, принимал того, другого, третьего по разным семейным неурядицам, выдавал разводы, бегал к умирающим и, наконец, занимался с 45-ю учениками. Часто ему приходилось не обедать и не ночевать дома. Помощника не было, и он один тянул лямку и выбивался из сил. Помимо всего этого, его страшно огорчали ученики невзносом платы за учение. Расходы шли ежедневно, а прихода не было. От общества же получал он 600 рублей в год, которых тоже едва хватало на содержание семьи и училища.

Придя в училище, ученики садились по местам, начиная от рабби старшими и кончая около двери младшими, так что середина комнаты оставалась пустою. Занятия начинались так: по приглашению рабби, группа старших садилась кругом стола, а остальные начинали повторять громко свои уроки. В руке рабби находился постоянно наготове длинный прут, которым угощал он, не вставая с места и протягивая только руку, младших учеников, перестающих читать громко уроки. Почувствовав боль на спине, они поднимали отчаянные вопли и крики, между которыми иногда неясно слышалось чтение какого-либо места из их урока, начинали изо всей силы качать головами, сгибая и разгибая все туловище, чтобы показать свое усердие. Крики их бывали до того громки, что за две, за три улицы можно было их слушать. Из сидящих вокруг стола рабби, один начинал кивать головой и читать урок по книге, а другие слушать. После этого начинал второй и тоже переводил с древнееврейского на горский язык. Иногда рабби останавливал их и растолковывал непонятные места. Если же ученик плохо знал урок, то борода ученика тоже не спасла его от наказания: с быстротой молнии ему наносилась пощечина, а иногда и удары нагайки. После этого начиналось задавание урока. Ученики слушали со вниманием, а рабби читал, переводил и объяснял толкования. Окончив урок, он заставлял повторить одного способнейшего, и потом по очереди других. Затем приходила другая группа, третья и занятия продолжались до обеда. Обедать отпускал он на два часа и как раз в 12 часов. В два часа опять все должны были быть в сборе. Но ходили обедать большею частью только старшие ученики, а младшие ели кусок хлеба с говядиной или сыром, и плоды, принесенные ими утром. Зимою, в дурную погоду, рабби вовсе не выпускал учеников из училища, чтобы они не приходили с грязными ногами.

Понятно, такой непосильный труд и сидение в течение всего дня на одном месте выводил из себя маленьких детей, которым училище не представляло ничего кроме скуки и истязания. Те, которые готовились к званию раввина или резника, спокойно переносили трудности школьной жизни, но мальчики, которых не занимала никакая будущность, тяготились этими порядками и побоями и, раз убежавши из школы, ни за что не хотели вернуться в нее вторично.

Подобная жизнь, если не хуже, ждала учеников и в низших училищах. Там они исполняли обязанности и школьной прислуги, и учеников. В отсутствии рабби, что бывало очень часто, на его место садился один из старших учеников и исполнял роль учителя. За незнание урока или какую-нибудь шалость он наказывал маленьких еще хуже, чем рабби; поэтому в отсутствии рабби в классе не бывало ни одного маленького, за что им, конечно, очень строго доставалось как от рабби, так и от их родителей.

Однажды жена рабби заболела, и дочь гостила у дяди, в другом ауле; вместе с этим начались в училище различные беспорядки; оно оставалось по три дня неподметенным, нетопленым, и ученики терпели от жажды. Дня два-три рабби заставлял нас, маленьких, следить за нуждами училища и исполнять их, но чрез несколько дней мы вовсе перестали ходить, говоря, что нас заставляют работать для старших. После этого рабби прочитал нотацию старшим и, когда один из них ответил довольно дерзко, то рабби дал ему пощечину; ученик, не долго думая, ответил ему тем же, и началась драка между учителем и учеником...

Еврейская светская школа на Восточном Кавказе

Еврейская школа до и во время революции

Первая попытка организации нетрадиционного, то есть светского образования у горских евреев связана с именем Иуды Черного. Он обратился в Общество по распространению просвещения между евреями (ОПЕ) в Петербурге с просьбой открыть в горско-еврейских общинах школы, которые давали бы начальное образование и обучали основам религии, так как, по мнению И. Черного:

Большинство наших братьев < горских евреев>, от мала до велика, не умеют даже читать на иврите и молиться.™

Он писал, что в новых школах, в соответствии с идеалами Гаскалы, которые Черный разделял, должны изучаться «язык государства, и другие полезные в наше время предметы».

Эта инициатива И. Черного вызвала в противодействие некоторых раввинов. Несмотря на это сопротивление, ОПЕ начало добиваться разрешения властей на открытие школ для горских евреев. В 1865 г. власти обещали «исполнить просьбу об открытии двух школ, в которых будет изучаться Тора и науки».

В 1869 г. богатый купец А. Дадашев построил в Дербенте специальное каменное здание для школы. Но его инициатива не получила развития, и прошло еще двадцать лет, прежде чем вопрос о светской школе для горских евреев опять оказался на повестке дня.

Обучение в «талмид-куне», как уже сказано, было платным. В 1880-х гг. появилась идея о создании талмуд-торы, то есть общинной школы для бедных, по образцу ашкеназских общин. Это предложение появилось на страницах газеты «А-Мелиц» в 1886 г. и исходило от Шломо-Иуды Розенберга, проживавшего в Дербенте с 1881 г. и очень тепло относившегося к горским евреям. Он писал:

Из-за отсутствия талмуд-торы бедняки вырастут полными невеждами, не умеющими молиться, и в синагоге смогут только отвечать «амен»^{2 l}.

²⁰    Черный, 1884. С. 40'.

²¹    Альтшулер, 1990. С. 393.

Когда газета со статьей Розенберга достигла Дербента, глава общины Ханукаев созвал большое собрание, на котором было решено немедленно приступить к строительству школы. Прямо на месте было собрано восемьсот рублей, один из богачей бесплатно предоставил земельный участок для школы. Однако раввин Меир Ицхаки, который в это время исполнял обязанности своего отца Якова Ицхаки, уехавшего в Палестину, потребовал приостановить строительство до возвращения отца. Последний запретил строить школу. Для того, чтобы наконец возникла первая светская школа, понадобилось немало лет острой внутренней борьбы между новыми и старыми общинными лидерами.

Между тем, дети из горско-еврейских семей начали учиться в уже существовавших на Кавказе школах для русских евреев. Школа в Темир-Хан-Шуре для русских евреев, в которой учились также дети из горско-еврейских семей, возникла в 1879 г. и в 1885 г. получила официальный статус в качестве трехклассного училища. В 1883 г. в ней было всего 15 учеников, а в 1886 г. -г уже 28. В их числе всегда было несколько детей из богатых горско-еврейских семей.

Тяга к новым формам образования была больше в новых общинах, возникших в городах, основанных русскими властями. Так, например, в 1903 г. в Петровске была создана еврейская школа, в которой поначалу был только один класс. В нее первоначально записалось 60 учеников, из них 40 — из общины горских евреев.

Еще до того, как начались уроки в новой школе, возник острый спор по поводу языка преподавания еврейских дисциплин. Считалось, что уровень развития татско-еврейского языка не может обеспечить потребности современного образования, поэтому, хотя большинство учеников были горскими евреями, возможность преподавания на их языке не обсуждалась вообще. Спор велся вокруг идиша и русского. Часть общинных лидеров, в том числе ашке-назский раввин, требовали, чтобы ивритские тексты переводились на идиш, но большинство хотели, чтобы их переводили на русский язык.

Экономическое положение школы было очень трудным. Годовой доход от платы за обучение должен был составить всего 500 рублей, поэтому община обратились к ОПЕ с призывом поддержать школу, и хотя на эту просьбу был получен положительный ответ, школа была не в состоянии принять всех желающих. В первый год в ней училось всего 25 учеников, среди которых большинство было из среды русских евреев и лишь немногие — из горской общины.

Наиболее серьезные усилия для включения детей горских евреев в систему еврейского образования были сделаны в Баку, где в начале 1910-х гг. в местной талмуд-торе был создан специальный класс для горских евреев. Это фактически был подготовительный класс; здесь учили три языка: иврит с се-фардским произношением, татско-еврейский и русский. После окончания обучения в этом классе дети сдавали вступительный экзамен в школу для русских евреев. В «подготовительном» классе каждый год обучалось от 30 до 40 учеников, но только 5—6 из них сдавали переводной экзамен. В основе

этого экзамена лежали иврит и русский язык. Большинство учеников легко сдавало экзамен по ивриту и «застревало» на русском. Но даже тот, кто не поступал в школу для европейских евреев, воспринимал затод учебы в «подготовительном» классе систему обучения, принятую в современной школе.

Существенную роль в развитии системы современного образования для горских евреев сыграли сионисты. В 1899 г. в Темир-Хан-Шуре группа сионистов, при поддержке раввина горских евреев, приступила к созданию школы для детей из горской общины. После того, как были преодолены многочисленные препятствия, было получено разрешение на создание школы, и 13 января 1902 г. состоялось ее торжественное открытие. В школе был всего один класс, в котором в год открытия учились 32 мальчика и 9 девочек, а в

1903    г. — 40 мальчиков и 13 девочек. Директором школы был Григорий Кесельман. Совместное обучение учеников и учениц, а также изучение светских наук наряду с традиционными, было совсем новым явлением в среде горских евреев. Это был первый организованный прорыв за рамки традиционной системы образования.

В 1902 г. была также предпринята попытка создать школу для детей горских евреев в Нальчике. После оживленного обсуждения большинство уважаемых членов общины подписали письмо к ОПЕ с просьбой о поддержке создания школы. Предполагалось построить школу, где изучились бы «Тора и ремесло». Община обязалась покрыть часть расходов. Инициатива эта так и не была осуществлена.

В Дербенте также была группа молодежи, увлеченная идеей школы для детей горских евреев. Но здесь новые веяния наткнулись на сопротивление главного городского раввина Якова Ицхаки. Инициаторы создания школы основали «Горско-еврейское общество города Дербента», на имя которого в марте

1904    г. было получено разрешение на открытие в Дербенте «Горско-еврейского училища». Во главе этой группы сторонников нового образования стояли чрезвычайно характерные фигуры: раввин Яшая Рабинович (впоследствии он стал главным раввином Дербента), адвокат Исраэль Семенов, руководитель местной сионистской организации Асаф Агарунов. В том же году в нем уже было 88 учеников, из них 16 девочек, а в 1905 г. число учеников увеличилось до 90, из них 15 девочек. В школе действовал педагогический совет в составе учителей Маркуса, Ханукова, Еладова и Шимонова.

По инициативе сионистских групп в 1906 г. в Г розном была открыта «Горская русско-еврейская школа». Ею руководил комитет, во главе которого стоял Аким Исакович, один из наиболее активных сионистов города. По инициативе комитета, во дворе синагоги было построено специальное здание для школы. В ней учились 112 детей. Еще 88 подали просьбы о зачислении, но не были приняты, по причине недостатка преподавательских кадров. В школе было четыре учителя. Двое учителей преподавали на русском языке, один на иврите, и еще один обучал Торе, используя татско-еврейский язык.

Аким Исакович мечтал расширить рамки учебы и ввести элементы профессионального обучения. Для этого он хотел построить дополнительное

здание, где мальчиков обучали бы сапожному и портновскому ремеслу. Он обратился с этой программой к ОПЕ. Исакович хотел также увеличить число преподавателей из среды горских евреев. Поэтому он просил послать в Грозный учителя, сроком на три года, основной обязанностью которого являлась бы подготовка местных кадров для пополнения рядов преподавателей, знающих татско-еврейский язык. Осуществлению этих планов помешало начало первой мировой войны.

Сионисты Кубы, объединенные в организацию «Доршей Цион», подобно своим товарищам в Дербенте и в Грозном, поставили себе цель создать школу. Благодаря их энтузиазму в 1909 г. было получено разрешение на открытие еврейско-русской школы в Кубе, и один из местных богачей даже выделил на нее крупную сумму. Директором этой школы была назначена молодая женщина. Это еще больше увеличило сопротивление со стороны руководства общины, которое обратилось с жалобой к государственным органам. Но в острой борьбе победили все же энтузиасты новой школы: она продолжала работать, по крайней мере, до 1918 г. Одним из ее основных учителей был Менаше Гапимов.

Школы с самого начала своего существования сталкивались с серьезными проблемами. Два школьных класса в Кубе в 1911 г. располагалась «в двух очень маленьких комнатах в старом здании, мебель в них была старая и неподходящая». Учебных пособий и оборудования также не хватало, только «складная азбука, несколько экземпляров книг для чтения, несколько пробирок, глобус и одна физическая карта». Остро не хватало учителей. В горских общинах очень немногие были способны стать учителями в школе, где преподавание велось на русском и иврите. Преподавали, как правило, те горские евреи, которые окончили русскую среднюю школу, или же получили подходящее еврейское и общее образование дома.

Трудности с финансированием школ, которые в большинстве своем не получили широкой общественной поддержки, задерживали их развитие. Финансовая помощь ОПЕ и местных властей была явно недостаточной.

Существенным было также противодействие консервативных кругов. Большая часть горских евреев негативно относилась к школам нового типа. Шапиро пишет об отношении жителей Еврейской Слободы к новой школе так:

Функционирует в Слободе и «казенная» начальная школа типа церковноприходской школы царских времен. В ней наряду с русскими учителями преподает еврейский «Закон Божий» горский еврей, который здесь именуется не меламедом, а учителем. Школа эта рассчитана на 200 человек. Одновременно школьники исправно посещают хедер. Отношение горских евреев к «казенной школе» — крайне отрицательное. Многие называли ее домом вероотступничества».

Все же, благодаря существованию новых школ, ширилась заинтересованность горских евреев в современном образовании. Особенно она выросла после Февральской революции, когда началась активная деятельность по организации еврейской жизни в новом российском государстве. В этой деятельности принимали активное участие как русские, так и горские евреи. Так, например, «Еврейское объединение по культуре и образованию» в Елисавет-поле в 1917 г. решило «в ближайшее время создать школу для детей горских евреев». Этот же вопрос широко обсуждался на конференции горских евреев, прошедшей в Дербенте в июне 1917 г. Было решено открыть начальные школы во всех городах и деревнях, в которых проживали горские евреи, и языком преподавания в них сделать иврит. Для финансирования этих школ было предложено ввести среди еврейского населения специальный налог, но эта идея была отклонена, и решили ограничиться сбором частных пожертвований и помощью ОПЕ.

В годы революции и гражданской войны в еврейских организациях время от времени обсуждались вопросы о расширении системы современного образования для горских евреев, но в большинстве этих обсуждений представители самих горских евреев не участвовали. Новые школы не смогли открыться по причине трудностей военного времени и частой смены властей.

Несмотря на это, отдел образования Национального еврейского Совета, во главе которого стоял Феликс Шапиро, сумел организовать в подконтрольных ему школах обучение для 668 учеников, из которых 189 были из семей горских евреев. Они учились или в отдельных классах, или в общих с русскими евреями. В этих школах изучались основы разговорного иврита с сефардским произношением. Совет смог даже позаботиться об обуви для десятков учеников, которые в связи с отсутствием таковой не смогли бы посещать школу.

Предполагалось, что школы горских евреев будут включены в систему еврейского образования, которая, в свою очередь, должна была перейти под контроль еврейских демократических организаций. Действительно, Национальный еврейский совет в Баку, обсуждавший в сентябре 1919 г. вопрос о школах, уделил достаточно внимания проблемам школ для горских евреев.

В центр обсуждения был поставлен вопрос о том, нужно ли объединять в одной и той же школе детей горских, грузинских и ашкеназских евреев, или же каждая из этих общин должна иметь свои школы. Было несколько мнений. По одному из них, в двух первых классах представители каждой общины должны учиться отдельно, по причине разницы в уровне образования горских и грузинских евреев, с одной стороны, и ашкеназских, с другой, и только с третьего года обучения детей нужно объединить. Другие, однако, считали, что с самого начала все должны учиться вместе, так как обучение будет происходить на иврите, в котором дети горских и грузинских евреев не только не отстают от ашкеназских детей, но и опережают их.

Представитель Бунда, который был заинтересован в преподавании на идише, утверждал, что нет никакой причины определять всех в одну школу,

а, напротив, каждая община должна иметь свою школу. Он обосновывал свою позицию тем, что «с научной точки зрения доказано, что восточные евреи отстают в развитии», и поэтому нет никакого смысла в том, чтобы обучать их детей совместно с ашкеназами.

При принятии решения возобладало мнение о том, что до третьего года обучения детям из разных обшин нужно учиться раздельно. Никаких практических решений эти решения и споры за собой не повлекли, так как новые школы для горских евреев созданы не были.

Острый дефицит учителей был существенным препятствием в деле развития новых школ для детей горских евреев. Этот вопрос обсуждался на заседании комиссии по культуре Кавказского комитета сионистского профсоюза (Гистадрута) 4 июня 1919 г. Во всех местах проживания горских евреев была проведена проверка для выяснения, есть ли достаточно кандидатов на курсы учителей. Видимо, кандидаты были набраны, поскольку вскоре была создана горско-еврейская учительская семинария. В Баку также открылись вечерние общеобразовательные курсы для рабочей молодежи из среды горских евреев.

В короткий послереволюционный период начала выкристаллизовываться система современного национального образования для детей горских евреев одновременно с продолжением деятельности «талмид-куне». И та и другая система образования погибли после того, как на Восточном Кавказе упрочилась советская власть.

Советская еврейская школа

Советская система еврейского образования ни в коей мере не являлась продолжением еврейской школы, существовавшей до революции. Общей идеей еврейского советского образования был отказ от иврита и создание светской школы на народном, то есть, в случае горских евреев, на татско-еврейс-ком языке. Система образования на еврейских языках просуществовала в СССР до 1938 г., когда были закрыты школы большинства дисперсных национальных меньшинств, не имеющих своей государственности: тогда были закрыты школы с преподаванием на идише, начали закрываться школы с преподаванием на татско-еврейском языке. Однако система национального образования у горских евреев просуществовала несколько дольше, чем у ашкеназов, так как советским официозом она, в духе идей татизации, воспринималась не как еврейская, а как татская.

Советские школы для детей горских евреев существовали за счет самоотверженной деятельности группы учителей и культурных деятелей, которые были вынуждены без передышки воевать за их существование и улучшение условий обучения в них. В этих школах училась только часть детей из горско-еврейских общин, и большинство из них ограничивались первыми

четырьмя классами. Татско-еврейский язык никогда не являлся единственным языком преподавания в связи с недостатком преподавательских кадров и постоянной нехваткой учебников. Но само существование горско-еврейских школ усиливало в детях чувство принадлежности к общине горских евреев.

На рубеже 1940—1950 гг. последние школы для детей горских евреев были закрыты. С тех пор на территории СССР вплоть до перестройки не существовало никаких отдельных учебных заведений для этой общины.

Советские школы для детей горских евреев находились в рамках общего государстве Иного подхода к организации школ для национальных меньшинств. Программы по развитию специальной образовательной сети для детей горских евреев начали вводить в действие сразу же после установления советской власти на территории Восточного Кавказа. На конференции горских евреев, прошедшей в Дербенте 25 декабря 1920 г., обсуждалась необходимость создания национальных школ. На совещании советских деятелей культуры — горских евреев, прошедшем по инициативе «Поалей Цион» в Нальчике 27—30 июля 1921 г., также обсуждался вопрос о школе. Поалей-ционисты резко критиковали советскую политику в области еврейской культуры и образования. Они противились изгнанию иврита из еврейских школ, но были уже не в силах влиять на ход событий, и совещание вынесло решение о том, что языком преподавания будет татско-еврейский.

Политика в отношении школ и принимаемые по этому поводу решения в значительной степени зависели от отношения местных властей к преподаванию на национальных языках. В этом отношении она не была единой во всех районах проживания горских евреев. В определенном смысле, характер советских еврейских школ на Кавказе зависел от собственной инициативы горских евреев в данном вопросе. Целесообразно рассмотреть положение с советскими горско-еврейскими школами отдельно в Азербайджане, Дагестане и на Северном Кавказе.

Азербайджан

В Азербайджане существовало два подхода в отношении системы образования для национальных меньшинств, которые не имели собственных государственных образований: согласно одному надо было дать возможность каждому национальному меньшинству развивать школы на его собственном языке. Другой подход основывался на том, что для национальных меньшинств, язык и культура которых недостаточно развиты, предпочтительнее воспитывать детей в школах с преподаванием на русском или азербайджанском языке. Недостаток ясности в позиции властей оставлял возможность проявить инициативу тем, кто настаивал на приоритете национального образования.

Под влиянием сторонников культурной автономии Совет по национальным меньшинствам республики в 1921 г. разработал программу образования

27 — Горские евреи

для горских евреев. Было решено открыть курсы для учителей на татско-еврейском языке. Но в республике не нашлось достаточно кандидатов для учебы на них, а власти не желали финансировать обучение жителей других республик. План в результате не был осуществлен.

В начале 1920-х гг. в Азербайджане были созданы первые советские школы и детские сады для горских евреев. В 1921 г. на территории республики было четыре таких школы, и в них — восемь учителей.

В Еврейской Слободе Кубы было две школы: одна для мальчиков и одна для девочек, и в них, в 12 классах, училось 477 учеников (333 мальчика и 144 девочки). В женской школе был только первый класс, в мужской — классы с первого по пятый. В этих школах было 8 первых классов. Посещаемость была нерегулярной, классы плохо освещались, на каждого ученика приходилось всего 0,6 кв. м площади. В школах было 11 учителей, то есть меньше одного учителя на каждый класс.

В деревне Гафторан также существовала школа. В ней имелось два класса, в которые было записано 28 учеников. На оба класса имелся один-един-ственный учитель.

В школе горских евреев в Баку в те годы обучалось 235 учеников.

В общей сложности в четырех горско-еврейских школах в республике Азербайджан в январе 1922 г. было, таким образом, 740 учеников. Преподавание в них велось на азербайджанском языке, а татско-еврейский изучался в качестве отдельного предмета. Во многих случаях несколько классов занимались вместе.

В 1925—26 учебном году в Азербайджане было две школы для детей горских евреев, и в них обучалось около шестисот учеников. Языком преподавания в школе в Кубе был азербайджанский, а в Баку — русский. Родной язык изучался в качестве школьного предмета. В начале 1925—26 учебного года в бакинской школе было 245 учеников, в конце — 205.

Данные исследований указывают на то, что родители были готовы посылать в школы скорее сыновей, чем дочерей. Если девочки и шли в школу, то в подавляющем большинстве случаев не учились дальше второго класса. Многие мальчики также отсеивались после трех лет учебы в связи с тяжелым материальным положением их семей. Из-за тяжелого экономического положения ученики бросали школу, чтобы помочь семье: работали бродячими торговцами или же чистильщиками обуви.

В середине 1920-х гг. плата за обучение в школах стала устанавливаться на основании доходов родителей. Семьи, которые совсем не имели дохода, были полностью освобождены от оплаты школы, а бедные семьи платили символическую сумму. По документам того времени, родители 78% учеников были бедняками.

В 1928—29 учебном году количество советских школ для детей горских евреев выросло и достигло пяти. Две из них были в Кубе, одна в Баку, одна в деревне Мюджи и одна — в деревне Маржино.

В школе в Мюджи было четыре класса, языком преподавания был в основном азербайджанский. Делегация евреев Мюджи прибыла в Баку с пред-

ложением расширить школу и ввести классы с 5-го по 7-й. И хотя ЦК компартии Азербайджана положительно отнесся к этой просьбе, она не была выполнена.

В деревне Маржино учились в школе 75 учеников, и в ней было две учительницы. Осенью и зимой они добирались по грязи до домов учеников и проводили занятия на дому. Накануне начала 1929—30 учебного года ОЗЕТ, выплачивавший одной из учительниц зарплату, сообщил о том, что он больше не будет содержать учительницу. Отдел образования постановил, что достаточно и одной учительницы. Из-за этого половина учеников школы была вынуждена прекратить учебу.

В 1920-х гг. в азербайджанских советских школах вообще и в горско-еврейских, в частности, училась лишь часть детей горских евреев республики. Родители, готовые послать детей в школу, предпочитали те, в которых преподавание велось на русском, а не на азербайджанском или татско-еврейском языке. Эти предпочтения горских евреев оказались идентичны предпочтениям русских евреев, которые считали русский язык необходимым условием достижения жизненного успеха.

В начале 1930-х гг. вышел закон об обязательном начальном образовании (с 1-го по 4-й класс), и горские евреи отныне были обязаны посылать своих детей в советские школы. Но образовательные учреждения не смогли подготовиться к приему новых учеников. Положение с учебными пособиями в школах для горских евреев было очень плохим. Мало кто задумывался о методике преподавания, катастрофически не хватало учебников. Еще хуже было положение с учителями. В азербайджанской прессе в 1932 г. писали:

В школах для горских евреев не хватает учителей. Те учителя, которые в них преподают, наполовину невежды, и в результате татско-еврейский язык преподается только в начальных классах. Комиссариат образования советской Азербайджанской республики до сих пор не предпринял никаких решительных шагов, чтобы избавиться от этого явления}*

Но, несмотря на все трудности, количество школ для детей горских евреев росло, число их учеников увеличивалось. В 1932 г. в Кубе было несколько таких школ. Некоторые из них располагались в зданиях синагог, а самая большая — в национализированном доме слободского богача Исраэля Мунахи-мова. В Варташене, в национализированном здании синагоги, учитель Эзра Давидов основал школу для детей горских евреев.

В конце 1930-х гг. все горско-еврейские школы в Азербайджане были ликвидированы.

В начале 1920-х гг. в СССР создаются детские дома для еврейских сирот, которые потеряли родителей в годы гражданской войны. Такие детские дома

были и на Кавказе для горско-еврейских сирот. Разговорным в этих детских домах был татско-еврейский язык. Но уже в 1933 г. эти детские дома становятся «интернациональными».

Дагестан

В Дагестане, в отличие от Азербайджана, было трудно выбрать единый язык для всех школ республики. Коренные народы Дагестана разговаривают более чем на тридцати языках и диалектах. После революции здесь еще не было принятого всеми межнационального языка. В разных частях Дагестана в качестве такового использовались различные языки. В некоторых городах средством коммуникации был в основном русский язык. До установления советской власти язык преподавания и разговорный язык здесь не совпадали. В школах при мечетях изучался арабский, также как в «талмид-куне» — иврит, а государственные и частные школы использовали в качестве основного языка преподавания русский.

В стремлении создать свою государственную систему образования, оторванную от религиозных учреждений, советская власть столкнулась с острой проблемой, вызванной языковыми барьерами между жителями Дагестана. Исходя из того, что нет никакой возможности создать для каждой народности школу на ее языке, тем более, что многие из этих языков были бесписьменными, четвертая партийная конференция Дагестана (март 1923 г.) решила, что языком преподавания в республике должен стать русский, и лишь в специальных случаях будет разрешено преподавание на других языках.

Однако проведение этого решения в жизнь встретило противодействие со стороны населения, которое усмотрело в этом тенденцию к русификации, еще более заметную, чем при царизме. Это сопротивление заставило партийный комитет республики пересмотреть принятое решение, и, после дополнительного обсуждения, в ноябре того же года было принято решение о том, что на первое место в системе образования Дагестана должен выйти турецкий (азербайджанский) язык, а также должно быть уделено больше внимания языкам народностей, населяющих республику. Было постановлено, что преподавание в начальной школе (1—4 классы) будет вестись на разговорном языке народа, чьи дети ходят в данную школу, но с третьего года обучения турецкий или русский язык будут преподаваться в качестве учебного предмета. С 5 по 7 класс преподавание будет вестись на турецком языке, и даже в тех школах, где языком преподавания является русский, турецкий будет изучаться в виде школьного предмета. Таким образом, власти и на этот раз не вынесли решения о преподавании на разных языках, а выбрали в качестве основного языка для всех школ турецкий. Единый язык в большинстве школ должен был в дальнейшем повлиять также на смешение различных народностей, населяющих республику.

Предпочтение, которое было отдано турецкому языку, немедленно вызвало протесты сторонников русского языка.

Из-за трудностей, которые встали на пути осуществления принятого решения, ЦК компартии Дагестана в феврале 1928 г. подчеркнул важное место народного языка в системе образования в рамках начальной школы. На партийной конференции Дагестана, прошедшей в июле 1930 г., было резко осуждено насаждение в системе образования турецкого (азербайджанского) языка, которое было названо пантюркистским, панисламистским и буржуазным. Конференция потребовала, чтобы вся система образования отныне строилась на языках всех этнических групп Дагестана, а в средних классах (с 5 по 7) в качестве одного из предметов изучался русский язык.

Отныне в большинстве учебных заведений народный язык стал языком преподавания. Но уже в 1934 г. центральные партийные органы Дагестана резко выступили против изгнания русского языка из учебных учреждений. Решения государственных и партийных органов Дагестана от 1937 г. обязывали перевести все школы на преподавание на русском языке, начиная с 5-го класса, а в младших классах он должен был стать обязательным предметом. Количество уроков русского языка в неделю было увеличено, а народные языки отныне были отодвинуты. Но они не были отменены и оставались в школах, как в виде учебных предметов, так и в качестве языков преподавания в младших классах.

Советские школы для горских евреев в Дагестане были созданы в середине 1920-х гг. по решению еврейского бюро в народном комиссариате образования РСФСР. Последний дал указание народному комиссариату образования Дагестана открыть в 1925—1926 гг. две начальные школы, в которых языком преподавания станет татско-еврейский. Было обещано выделить этим школам необходимые денежные средства. Первые советские школы для горских евреев сразу же столкнулись с большими трудностями из-за отсутствия учебных пособий, а также учебных помещений. Комиссариат образования РСФСР пообещал напечатать в Москве нужные им учебники.

В 1926—27 учебном году в Дагестане было только две школы для горских евреев, обе располагались в Дербенте. В них училась лишь половина детей горских евреев, охваченных в этот момент системой государственного образования. Поначалу языком преподавания в них был азербайджанский, и только после вмешательства представителя центральных властей Зямы Островского культурные учреждения республики приняли решение о переводе школ горских евреев на татско-еврейский язык.

В результате официальной поддержки в 1927—1928 гг. в Дагестане было уже три школы для горских евреев: две в Дербенте и одна в Махачкале, и в них училось около 600 учеников. Преподавание в них велось на русском и татско-еврейском языках. С расширением сельскохозяйственного поселения горских евреев в районе Кизляра в 1929 г. власти решили создать в поселении школу для горских евреев и выделили специальную сумму для строительства школьного здания. В конце 1920-х гг. в печати вновь было подчеркнуто, что преподавание для горских евреев Дагестана должно проводиться на их родном языке. В те же годы, кроме школ, создавались и горско-еврейские детские сады.

Как уже было сказано, в 1930 г. было решено перевести преподавание в -дагестанских школах на разговорный язык учеников. Татский язык был признан одним из десяти официальных языков республики, и одновременно был введен закон об обязательном образовании. Эти изменения привели к увеличению числа школ и учеников. В 1930—31 учебном году в Дагестане существовало три школы для горских евреев, и в них училось 934 человека. В 1931— 1932 гг. было уже семь начальных школ (с 1-го по 4-й класс), и в них 1242 ученика. В 1932—1933 гг. количество школ увеличилось до восьми, и в них ходило 1420 учеников. Из всех детей горских евреев, которые в 1931 — 1932 г. учились в советских начальных школах, 74% (1242 из 1680) посещали специальные школы для горских евреев. Увеличение числа учащихся в этих школах особенно подчеркивало нехватку учителей и превращало это в одну из центральных проблем школьного образования в Дагестане.

На совещании, посвященном проблемам горских евреев, прошедшем в 1927 г., прозвучало требование об организации курсов для учителей и открытии специального отдела по подготовке учителей для школ горских евреев в Дагестанском педтехникуме. Нехватка учителей ощущалась все сильнее, и в конце 1920-х гг. школы были вынуждены публиковать в газетах объявления о поиске учителей.

В 1930 г. в Дагестане было создано семь институтов по подготовке учителей, преподающих на языках различных народностей. Для того, чтобы привлечь молодежь в эти институты, большинству студентов предоставлялось общежитие и выплачивалась стипендия. В одном из институтов было создано специальное отделение, готовившее учителей для горско-еврейских школ. В 1934 г. эти институты были реорганизованы и соединены с педагогическими техникумами.

В первой половине 1930-х гг. татско-еврейский язык был основным языком преподавания в школах для горских евреев Дагестана, но ко второй половине десятилетия началась постепенная замена языка преподавания с татского на русский. Из десяти языков, существовавших в дагестанской школе в первой половине 1930-х гг., к концу десятилетия осталось только восемь, и среди них все еще был татско-еврейский. Но количество горско-еврейских школ сокращалось, и в 1938—39 учебном году их осталось всего семь, и в них училось 1310 детей. Наконец, в конце 1930-х гг. в Дагестане появились две школы, в которых преподавание было двуязычным: оно велось и на татско-еврейском, и на русском языках.

Всего в 1938—1939 гг. в школах, в которых языком преподавания был тат-ско-еврейский, а также в школах, в которых он изучался в качестве школьного предмета, училось 2024 ученика.

Когда началась Отечественная война, здания части дагестанских школ, включая школы горских евреев, были использованы для военных нужд. Но по мере отдаления линии фронта от Кавказа, в 1943 и в 1944 гг., некоторые школы горских евреев возвратились в свои здания, и в них вернулся татско-еврейский язык, как правило, в качестве учебной дисциплины. В республике

Дагестан советские школы для горских евреев продолжили свое существование до начала 1950-х гг. — намного дольше, чем остальные еврейские школы в СССР.

Северный Кавказ

Требование основать специальную школу для детей горских евреев Северного Кавказа впервые прозвучало в 1924 г. В 1925 г. были созданы две такие школы: в Грозном и в Нальчике. В школу в Грозном записалось 40% детей местных горских евреев, но постоянно посещала занятия только половина учеников, и одной из причин этого был недостаток одежды и обуви, а иногда и хлеба. Поэтому горком партии решил:

Поручить коммунистической фракции в городском совете проверить возможность выдачи завтраков, а также предоставления других форм материальной помощи, детям наиболее бедных горских евреев, для того чтобы обеспечить им возможность постоянного посещения школы.¹*

Положение детей горских евреев в Нальчике было не лучше, чем в Грозном. В местной школе татско-еврейский язык не был основным языком преподавания, и причиной этому был состав преподавателей: лишь один учитель был из горских евреев, одна учительница была русской еврейкой, и еще трое учительниц были русскими. В 1926— 1927 гг. в этой школе обучалось около 300 детей, и учеба происходила в две смены.

В 1927 г. было решено перевести преподавание в школах данного района на разговорный язык учеников, но это решение, по-видимому, не было выполнено.

В школе Грозного училось 75—90 учеников, и она располагалась в трех тесных комнатах старого здания во дворе синагоги. В Нальчике здание еврейской школы также не подходило для своей роли, и только в 1928 г. было решено перевести ее в национализированное здание синагоги. В том же году советские культурные деятели из среды горских евреев в Грозном обратились к властям с просьбой построить здание для еврейской школы и расширить ее рамки, то есть превратить из начальной (4 года обучения) в неполную среднюю (7 лет). После долгой борьбы власти откликнулись на первую просьбу и выделили участок земли для нового знания школы. Однако вскоре этот участок был отдан для других целей, и школа продолжала существовать в антисанитарных условиях. Из-за недостатка места она могла принимать только 50% детей горских евреев Грозного, но даже они учились в три смены. Учреждения народного образования совершенно не интересовались этой школой. Когда ученики всех остальных школ Грозного получили обувь и школьную форму, о еврейских учениках попросту забыли.

Учеба в этой школе, так же как и, очевидно, в горско-еврейской школе Нальчика, происходила, по утверждению одного из источников, «по старинке, без всякой методики и, в дополнение ко всему, не на татско-еврейском языке».

В связи с тем, что на Северном Кавказе школы для национальных меньшинств были заброшены, 10 мая 1931 г. центральные власти приняли специальное решение, в соответствии с которым комиссариату образования РСФСР предлагалось уделить особое внимание этому вопросу. В результате этого гор-ско-еврейская школа в Нальчике была наконец-то превращена сначала в неполную среднюю школу, а потом и в десятилетку. В 1938 г. директором школы был горский еврей коммунист Агарунов, затем его сменил Семен Михаилов, который тоже был горским евреем. Но большинство учителей не были евреями. Языком преподавания являлся русский, но со второго-третьего класса в качестве школьного предмета изучался также татско-еврейский, который преподавал К. Гиладов, соблюдающий еврей, который составил учебник по этому языку.

Когда немцы заняли Нальчик, занятия в школе прекратились, как и в большинстве других школ города, но в 1943 г. они возобновились. До конца 1947 г. все ученики этой школы были горскими евреями, и в ней продолжалось преподавание татско-еврейского языка.

В районах новых еврейских сельскохозяйственных поселений, созданных на Северном Кавказе в 1920-е гг., положение еврейских школ также было тяжелым. В 1928 г. в поселениях в районе Моздока было 75 детей школьного возраста, но школы здесь не было. Поэтому местное отделение ОЗЕТа обратилось к властям с просьбой основать школу для детей поселенцев. И действительно, в 1929 г. возле Моздока такая школа была создана. В ней было четыре класса.

После открытия школы в Богдановке остро встала проблема нехватки учителей, хотя бы и не являющихся горскими евреями. В 1933 г. в этой школе был единственный учитель на все три существовавших в ней класса. В 1934 г. в школе открылось уже пять классов, и в них училось 113 детей. Школа находилась в совершенно не подходящем здании, вторая половина которого использовалась для склада. Никаких учебных пособий в ней не было. Дети учились в две смены, им не хватало учебников.

В начале 1930-х гг. была создана школа для горских евреев также в соседней деревне Ганштаковке, но ее состояние было не лучше, чем богдановской школы.

Учебники

Первый учебник на татско-еврейском языке появился в 1921 г. в Баку. Его авторами были Н. Магарик и Хаймович. Параллельно Горский и Брагинский занимались подготовкой азбуки татско-еврейского языка. Эта книга,

которая называлась «Горный цветок», была закончена в 1921 г., нотак и не была выпушена из-за недостатка бумаги. До 1926 г. в Баку были подготовлены рукописи учебников для вторых и третьих классов, но государственное издательство отказалось их выпускать.

Учебники, вышедшие в Баку, были написаны на южном диалекте, и поэтому не подходили для татско-еврейских школ, появившихся в Дагестане в середине 1920-х гг. Поэтому в 1926 г. в этой республике вышел в свет еще один букварь. В 1927 г. в Махачкале тиражом 1075 экземпляров был издан учебник, написаный Л. Натановым и предназначенный для второго класса. В 83 главах, из которых он состоял, довольно много места было уделено советской тематике — 1 мая, 7 ноября, Ленину, пионерам, СССР и т. д. Сюда же входили тексты, посвященные природе и животным. Этот учебник был того же рода, что и все учебники, выходившие в те годы в СССР, но большинство имен детей, служивших его персонажами, были именами, принятыми в среде горских евреев. «Национальный характер» учебника подчеркивался и в иллюстрациях.

Четыре упомянутых выше учебника были напечатаны еврейским шрифтом, с полной или частичной огласовкой. Но одновременно в издаваемых учебниках появились первые признаки грядущей замены шрифта на латинский. «Дагестанский комитет по замене алфавита» и «Всесоюзный комитет по новому турецкому алфавиту» опубликовали в 1927 г. три учебника, напечатанные латинским шрифтом. Тиражом 1550 экземпляров был издан букварь, использовавший оба шрифта, написанный 3. Ходайнатовым, и тиражом 2000 экзепмляров вышел учебник Ибраимова и Мансурова для второго класса, также с латинским шрифтом. Еще одна подобная книга предназначалась для обучения взрослых, и, видимо, она же использовалась в школах для детей.

Одновременно была предпринята попытка перенести центр издания учебной литературы для горско-еврейских школ в Москву и издавать там учебники, которые подошли бы для всех школ горских евреев. В 1928 г. в Москве тиражом 3000 экземпляров был издан учебник 3. Ходайнатова, предназначенный для первого класса. В отличие от книги Натанова, он был напечатан латинским шрифтом. Вышедший в 1929 г. в Дагестане букварь также был напечатан на латинице.

После перевода преподавания на татско-еврейский язык возникла потребность в написанных на нем учебниках арифметики. В 1930 г. в Дагестане вышло два учебника арифметики: учебник для первого класса и задачник для второго и третьего классов. Тогда же был издан татско-еврейский букварь, соответствующий программе начала 1930-х гг. для советских школ.

Для того чтобы усилить контроль над содержанием национальных учебников, Совнарком РСФСР принял 26 марта 1933 г. решение о том, что учебники по естественным наукам, арифметике, географии, истории будут переводиться на все языки с соответствующих учебников для русских школ. Совнарком определил несколько издательств, которым будет поручено издание

учебников, а также постановил, что все учебники будут нуждаться в утверждении «сверху».

В 1934—1936 гг. в Баку вышло на татско-еврейском языке семь учебников и задачников по арифметике, два учебника географии и один — природоведения. Все они представляли собой переводы с русского языка, и, естественно, были полностью лишены еврейского содержания. В этот же период вышло также семь книг по языку и грамматике, написанные J1. Лазаревым, для первого года обучения, шесть хрестоматий для вторых-третьих классов и две хрестоматии для четвертого класса. В Махачкале было издано только две брошюры с учебными программами для горско-еврейских школ, и одна переведенная с русского языка книга, посвященная географии, демографии и экономике Дагестана. Эти издания имели тиражи 1500—3000 экземпляров, и все, за исключением одного, предназначались для начальной школы (с 1 по 4 класс).

Во второй половине 1941 г., несмотря на начало войны, был издан учебник грамматики, написанный Борисом Гавриловым, а в Баку был издан учебник арифметики Н. Поповой. Насколько известно, это были последние два учебника, изданные на татско-еврейском языке.

После войны, одновременно с закрытием школ для горских евреев, прекратился также выпуск учебников на их языке.

Грамотность в среде горских евреев

В XIX в. процент грамотных среди горских евреев был очень мал. Хедер-ная система образования приводила, по мнению И. Черного, к почти поголовной неграмотности среди горских евреев. Он пишет:

С трудом я мог объясняться по-древнееврейски и с их раввинами. Даже местной грамоте они не обучаются, хотя им и необходимо знать ее по торговым их делам. Во всех деревнях они платят мусульманскому мулле, а в городах какому-нибудь грамотному татарину, чтобы им писали письма и разные бумаги, за что каждый мулла получает от общества годовое жалование и от каждого особую плату за письмо, за просьбу и т. п., примерно по 10 копеек. Об обучении своих детей грамоте они мало или вовсе не заботятся.^и

И. Анисимов так характеризовал состояние грамотности среди горских евреев в конце XIX в.:

Некоторые аулы имеют только двух, трех грамотных, на обязанности которых лежат все письменные дела целого аула. Большинство евреев

не умеет не только написать, но даже и прочесть двух слов священного писания и молитв. Лет десять, пятнадцать тому назад грамотных совсем не было между горскими евреями, и редко кто из них знал или имел понятие об обрядах своей религии. Только с покорением Россией Кавказа горские евреи, по примеру русских евреев, начали отдавать своих детей в ученье, и число грамотных немного повысилось. Под рубрикой «грамотных» в моих статистических сведениях сказано: в аулах 557, в городах 767 и всех 1324. Из этих данных видим, что на 4090 дымов или на 21129 душ приходится только 1324 грамотных, что составляет 6,26%, то есть почти на 16 человек 1 грамотный. Относительные же числа грамотных выражаются следующим образом: 1 грамотный приходится в аулах, по дымам на 21,53 дыма, в городах на 5,08 дыма и вообще на 13,30 дыма. По душам: в аулах — 5,55%, в городах — 6,91% и вообще 6,23%; из этих чисел мы видим, что число грамотных в городах гораздо больше, чем в аулах, даже и против общего числа.²⁶

Между тем, высокий уровень неграмотности был следствием крайней бедности большей части горских евреев. Для горских евреев было характерно стремление при малейшей возможности дать детям образование. Уже в конце XIX в. происходит стремительный рост числа грамотных. И. Анисимов, вообще говоря, склонный критиковать своих соплеменников за низкий уровень образованности, в тоже время отмечает с удовлетворением:

Между тем мы видим в этом народе истинное желание получить образование, и каждый дает последнюю трудовую копейку, чтобы сын его сделался грамотным. Это мы видим, во-первых, из сравнения статистических данных о числе грамотных у путешественника по Кавказу Иуды Черного за 12—15 лет тому назад, с числом грамотных между горскими евреями в настоящее время. У Черного говорится, что в Дербенте найдется около 20 человек, знающих немного еврейскую грамоту, а теперь находим их около 120 человек; в Араге — 8, теперь приблизительно 55; в Кубе — 30, теперь 460, так что средним числом выходит в каждом месте почти в 10раз более прежнего.²¹

В это время доля грамотных среди горских евреев уже втрое превосходит таковую среди окрестных мусульманских народов.

Неграмотность была все еще очень распространенным явлением среди горских евреев даже в 1920-х гг. По результатам переписи населения 1926 г. процент грамотных в среде горских евреев составил 19,7%. В старых общинах, то есть в Азербайджане и Дагестане, он был выше, чем на Северном Кавказе.

Большинство грамотных горских евреев было грамотно на русском языке или на иврите, а не на татско-еврейском. Данные переписи указывают также на большую разницу в проценте грамотных среди мужчин и женшин. Среди горских евреев Дагестана в 1926 г. умели читать и писать 41,1% мужчин и 17,4% женшин, а для Северного Кавказа эти показатели составляли 32,6% и 8,2%, соответственно. Согласно данным по городу Баку за 1920 г. грамотными среди горских евреев были 35,3% мужчин и 4,2% женщин.

Во второй половине 1920-х гг. и в 1930-х гг. власти проводили на Кавказе усиленную деятельность, направленную на ликвидацию неграмотности. В эту кампанию были включены и горские евреи. На первом этапе все курсы по ликвидации неграмотности учили читать и писать на русском языке, но по мере повышения статуса разговорных народных языков преподавание на курсах для горских евреев было переведено на татско-еврейский язык.

Но всех этих усилий было недостаточно, чтобы полностью уничтожить неграмотность, и настоящий поворот в этом вопросе произошел только после введения в начале 1930-х гг. годов закона об обязательном образовании. Прослойка лиц, не умеющих читать и писать, постоянно сокращалась, в младшем поколении она сузилась до мизерных размеров, среди последних неграмотными были почти одни женщины. С этой точки зрения в период советской власти, несомненно, произошли существенные положительные изменения.

Горские евреи в русской школе

К концу 1850-х гг. на Восточном Кавказе было только несколько светских русских школ, предназначенных в основном для детей военных. После Кавказской войны власти начали осознавать значимость начального образования на русском языке, прежде всего для воспитания кадров туземной администрации. В решение этой задачи была вовлечена и армия: при гарнизонах создали школы для детей местного населения, в которых в основном изучался русский язык.

Горские евреи, как правило, не хотели посылать своих сыновей в эти школы, опасаясь того, что они будут воспитываться в духе ислама или вообще отойдут от веры отцов. И. Анисимов пишет:

Причиной неприязненного взгляда горских евреев на европейское образование является фанатизм, доведший их до крайнего невежества, и опасение, чтобы дети их не делались «машумадами» или отступниками, какими они считают русских евреев.

Учеба в этих школах также подразумевала неминуемое нарушение субботы, и это тоже тормозило желание родителей посылать в них детей. Айзенштадт пишет:

В Нальчике действительно имеются две начальные школы, но наши братья < горские евреи > никогда не пошлют туда своих детей. С момента их открытия и до сегодняшнего дня <1902 г.> там не учился ни один еврей, поскольку наши братья строго соблюдают традиции религии и не отправят своих сыновей туда, где не соблюдается суббота и праздники.

Первый известный случай, когда дети горских евреев обучались в нееврейском учебном заведении, относится к деревне Дженгутай. В 1860 г. русские войска построили здесь школу для местных детей, и в апреле в ней занималось трое мальчиков из семей горских евреев, которые проявили, по утверждению школьной администрации, «большее прилежание, чем другие горские дети».

В 1860—1870 гг. количество начальных русских школ на Восточном Кавказе увеличилось, и власти не преминули оказать давление на горское население, и в том числе на евреев, заставляя их посылать сыновей и даже дочерей в эти школы. Но немногие имеющиеся статистические данные по поводу этнического происхождения учеников никак не различают горских и европейских евреев. Очевидно, мы не сильно ошибемся, если предположим, что по мере роста общего числа еврейских учеников в этих школах росло также и количество посещающих их детей из горско-еврейских общин.

В большинстве начальных школ, в которых учились еврейские дети, продолжительность учебы составляла один-два года. Первыми были открыты школы для мальчиков, но по прошествии некоторого времени появились также школы для девочек. Например, школа для девочек существовала с 1864 г. в Темир-Хан-Шуре. В течение десяти лет в ней не было ни одной еврейской ученицы, но в 1874 г. здесь появилось восемь евреек, что составляло 16% от общего количества учениц.

На рубеже веков все больше и больше детей горских евреев стали записываться в нееврейские начальные школы. В основном это были дети из богатых семей, чьи родители понимали, что русский язык может пригодиться в жизни. В 1901 г. в начальных школах Петровска и Дербента было 39 еврейских учеников, в 1902 г. — 47, в 1903 г. — уже 61.

Накануне первой мировой войны среди горских евреев были десятки, а может быть и сотни тех, кто хотя бы год учился в русской начальной школе, а часть тех, кто закончил эти школы, продолжили обучение в средних школах.

Большинство гимназий и реальных училищ появились в районах проживания горских евреев начиная с 1870-х гг. В 1870 г. во всех средних учебных заведениях Кавказа было 44 ученика-еврея, и можно предположить, что горских евреев среди них вообще не было. Но через пятнадцать лет, в 1885 г., в подобных учреждениях было уже 256 учеников-евреев, что составляло 2,5% от общего числа учащихся. Еще через восемь лет количество евреев, обучающихся в средних учебных заведениях Кавказа, выросло более чем в два с половиной раза и достигло 653 человек, среди которых были и горские евреи, особенно в школах Темир-Хан-Шуры и Дербента. В 1905 г. в одном только Дербенте обучалось в средних учебных заведениях 53 еврея, и среди них 32 — горские.

С 1860-х гг. все более укоренялся обычай, в соответствии с которым богатые семьи горских евреев нанимали для своих сыновей частных учителей. Те обучали их не только религиозным, но и светским предметам, в частности, русскому языку и даже идишу. Гольдман пишет:

Богатые, и в их числе раввин Темир-Хан-Шуры Иешуа бар Ханука, обучают своих сыновей русскому языку и идишу, на котором мы говорим, поскольку повсюду у них есть теперь учителя.

После введения в начале 1930-х гг. обязательного начального образования в нееврейских начальных школах республики Дагестан училось 438 горских еврея, что составляло 26% от всех детей общины, обучавшихся в советских школах. В Азербайджане и на Северном Кавказе, где число школ для детей горских евреев было очень мало, процент еврейских детей, обучавшихся в общих школах, был выше, чем в Дагестане.

По мере стимулирования властями изучения русского языка этот процент все увеличивался. В начале 1950-х гг. последние школы с полным или частичным преподаванием на татско-еврейском языке были закрыты, и с тех пор все дети горских евреев учились в общих школах.

Профессионалъное и высшее образование

Профессиональное образование

Идею профессионального образования в среде горских евреев проповедовали еще до революции образованные люди из тех, кто закончил русские школы, а также и сионистские деятели.

Одновременно с начальными школами советская власть начала развивать на Кавказе профессиональное образование. До конца 1920-х гг. в одном только Дагестане было создано двадцать училищ, дававших среднее и профессиональное образование. В этих училищах были забронированы места для юношей из горских народов. В них учащимся выдавалась форма, еда и стипендия, поэтому количество желающих поступить в них значительно превышало их возможности.

Поскольку среди населения все еще существовало противодействие совместному обучению, часть профессиональных училищ была выделена только для девушек.

Во второй половине 1920-х гг. власти Азербайджана попытались повлиять на владельцев мастерских из среды русских евреев и заставить их взять в качестве учеников безработных горских евреев. Сотни горско-еврейских юношей проводили время на улицах Баку, занимаясь торговлей папиросами, конфетами и семечками, или работали чистильщиками обуви. Призыв городских властей, однако, не встретил большого отклика. Ремесленники, как евреи, так и неевреи, утверждали, что дети горских евреев «не понимают, что им говорят, не знают русского языка, и вообще, на них нельзя положиться». Небольшое число молодых горских евреев все же были приняты еврейскими ремесленниками в подмастерья.

Еврейские юноши испытывали также трудности при поступлении в фабрично-заводские училища. Число безработных достигало многих тысяч, и эти профессиональные учебные заведения отдавали предпочтение детям потомственных рабочих.

Власти были вынуждены время от времени принимать категоричные решения по этому вопросу. Например, горком партии Грозного в 1927 г. издал указ о том, что «во время приема учеников в училища при промышленных предприятиях необходимо принять в расчет обязательство забронировать несколько мест для молодежи из горских евреев».

В результате деятельности ОЗЕТа в 1926 г. 60 юношей — горских евреев из чеченской области были посланы на учебу в профессиональные школы. Комиссия по национальным меньшинствам при Исполкоме Азербайджанской республики 10 июля 1927 г. приняла решение о создании специальной профессиональной школы для молодежи из среды горских евреев. По плану, в ней должны были готовить представителей четырех профессий: слесарей, кузнецов, плотников и ковроделов. Азербайджанское правительство должно было взять на себя оплату обучения студентов. ОЗЕТ также обязался поддержать училище. Но, насколько известно, эта программа так и не была осуществлена, а те из горских евреев, которые все же получили профессиональное образование, обучались в общих училищах.

Во второй половине 1920-х гг. появились некоторые возможности профессионального образования для девушек. В 1928 г. в Махачкале открылась акушерская школа, и в числе ее 92 учениц было 7 горских евреек. Из 102 учениц школы кройки и шитья в том же году количество горских евреек достигало 15-ти.

Для того чтобы подготовить профессиональных работников для развивающейся промышленности, были созданы фабрично-заводские семилетние школы. В 1931 г. в республике Дагестан среди учащихся таких школ было 134 горских еврея. Одним из учебных заведений, в котором особое внимание уделялось приему и обучению горской молодежи, был Горский техникум путей сообщения в Орджоникидзе. В 1933 г. в нем училось 12 горских евреев.

Для того чтобы облегчить прием горских евреев в профессиональные учебные заведения в 1935 г., в Ковродельческом техникуме в Дербенте было создано специальное отделение, на котором часть занятий проходила на татско-еврейском языке. Но в большинстве подобных школ языком преподавания был русский.

Первые горские евреи-интеллигенты

Из тех, кто заканчивал средние учебные заведения, лишь единицы шли учиться дальше. Первым студентом из числа горских евреев стал Илья Анисимов. В начале XX в. появился еще один московский студент — горский еврей — Нафтали-Цви Анисимов, племянник Ильи Анисимова. Одним из первых врачей из среды горских евреев был Агарон Израилов из Петровска.

Число горских евреев, получающих высшее образование, было по причинам как субъективного, так и объективного характера очень мало. Не все были готовы на отрыв от общины ради учебы. Кроме того, учеба требовала больших расходов, которые лишь немногие могли себе позволить.

Из выпускников высших учебных заведений, а также тех, кто получил образование собственными силами или с помощью частных учителей, в среде горских евреев образовалось первое поколение национальной интеллигенции. Каким бы узким ни был этот круг образованных людей, его влияние становилось все более заметным. Как правило, эти интеллигенты не поворачивались спиной к своей общине, а старались способствовать ее модернизации. Интеллигенция успешно выступала от имени общины перед властями. Некоторые из них перед революцией были в числе создателей еврейских школ, а потом стали деятелями советско-еврейской системы образования, другие активно участвовали в сионистском движении.

Многие из горско-еврейских интеллигентов первого поколения происходили из местной духовной элиты, из раввинских семей. В этом плане очень показательна история дербентской семьи Рабиновичей (Раввиновичей). Это был знатный раввинский род, возводивший свою родословную к знаменитому амора Равви. В 1904 г. два брата, раввины р. Яшая б. р. Реувен и р. Ифра-им б. р. Реувен Рабиновичи возглавили кружок энтузиастов, добившийся открытия первой светской горско-еврейской школы в Дербенте. Впоследствии р. Яшая стал главным раввином Дербента, а следовательно главным горско-еврейским раввином южного Дагестана и Азербайджана. Его брат р. Ифраим возглавил горско-еврейскую общину Баку.

Сын р. Яшая Михаил Рабинович был преподавателем еврейской школы в Баку. Талантливый поэт и публицист, он публиковался под псевданимом Бен-Герари, («Сын гор»), и был главным редактором поапейционистской газеты на татско-еврейском языке «Корсох». Он боролся против замены у горских евреев еврейского алфавита на латинский. При советской власти неоднократно подвергался преследованиям за свои сионистские убеждения.

Двоюродный брат Бен-Герари сын р. Ифраима Гирсил Рабинович с юности принимал участие в большевистском движении. Он, как и его кузен, был литератором — поэтом и драматургом — и писал под псевдонимом Горский. Гирсил Горский был основателем первой горско-еврейской драматической студии в Баку. Перевел на татско-еврейский язык «Интернационал». Впоследствии он сделал карьеру по партийной линии.

Оба брата погибли в 1938 г.: Бен-Герари был репрессирован как сионист, а Горский исчез во время партийных чисток.

Когда в 1919 г. в Баку открылся Народный еврейский университет, в числе его студентов оказались и горские евреи. Шапиро, бывший преподавателем этого университета, пишет об активном участии горских евреев в его работе:

В1918 году в Баку функционировал еврейский народный университет, где я читал курс истории еврейского народа и руководил соответствующим семинаром. Среди многих слушателей были также молодые евреи-таты. Как на лекциях, так и особенно на семинарских занятиях горцы часто

задавали вопросы, имеющие отношение к историческому прошлому и экономике горских евреев. На одном из семинаров слушатель — горский еврей Бироров ** выступил с докладом на тему «Экономика горских евреев».

Горско-еврейская интеллигенция

Советская власть на Кавказе старалась вырастить из местной молодежи группу общественных деятелей и дать им соответствующее образование. Этим молодым людям, которые были в основном комсомольцами, бронировались места на рабфаках и в школах партактива. В 1926 г. в Нальчике на одном из рабфаков было зарезервировано для горских евреев шесть мест, и еще два места — в школе партактива. В конце 1920-х гг. выросло число кавказцев, посланных на партийные курсы, и среди них были горские евреи.

С началом индустриализации вырос спрос на обладателей технических специальностей, и в конце 1920 — начале 1930 гг. в вузах обучались уже сотни студентов — горских евреев, часть которых попала туда по собственной инициативе, а часть была послана, чтобы заполнить места, забронированные там для «представителей отсталых народностей». В одной только Москве в 1931 г. в высших и средних специальных учебных заведениях обучалось около 150 студентов — горских евреев. В 1932 г. по всему СССР таких студентов было около 400.

Большинство тех, кто получил высшее образование за пределами Восточного Кавказа, вернулись домой, но некоторые остались жить в центральных городах СССР, в Москве и в Ленинграде.

В 1925 г. в клубе еврейских рабочих-коммунистов в Москве был организован отдел горских евреев. Он получил поддержку центрального бюро Ев-секции. В октябре 1929 г. этот отдел устроил большую встречу всех горских евреев, проживающих в Москве. На этой встрече с лекцией о положении общины выступил Беньяминов, после чего было решено основать «Общество по исследованию и поддержке горских евреев».

После войны круг горско-еврейской интеллигенции расширился еще больше. Для того чтобы миновать препятствия, встававшие на пути профессиональной карьеры евреев в СССР, многие из них по паспорту были записаны татами.

Некоторые горские евреи, получившие высшее образование, достигли впоследствии ученых степеней и преподавали в высших учебных заведениях. Как подсчитал Я. Агарунов, среди горских евреев около двадцати человек стали докторами наук.

Особо известен профессор-ортопед Гавриил Абрамович Илизаров. Он родился в 1921 г. в селении Кусары недалеко от Кубы, во время войны окончил мединститут и работал врачом в госпиталях. Долгое время он был главным врачом в больнице в городе Курган и одновременно — директором большого НИИ. Так называемый аппарат Илизарова для исправления поврежденных костей получил всемирную известность.

Доктор физико-математических наук Александр Нисанович Ханукаев сумел во время войны расшифровать механизм немецких бомб замедленного действия.

Горские евреи достигли известности и в сфере искусства. Анатолий Ягу-даев стал одним из самых известных скульпторов Дагестана. Его работы украшают площади и здания Махачкалы. В 1975 г. он был удостоен республиканской премии за ряд выполненных им портретов.