КТО ТАКИЕ ПАЛЕСТИНЦЫ / Главы / Библиотека / Еврейская интернет библиотека

КТО ТАКИЕ ПАЛЕСТИНЦЫ

I

До сих пор речь шла о политическом и национальном характере еврейской революции. Она сопровождалась заселением земли и восстановлением на ней еврейской государственности во исполнение Завета. Какой-нибудь циник может возразить, что представители других политических движений тоже говорили о спасении, опираясь на свои идеологии: диалектический материализм, превосходство арийской расы, панарабизм или поклонение императору Хирохито. Тот, кто равнодушен к еврейской Библии, вряд ли проникнется уважением и к библейскому Завету. В прошлом многие революционные доктрины претендовали на особую роль в развитии человечества, но потом выяснялось, что они лишь защищали интересы какой-нибудь узкой группы политиков, бесцеремонно рвавшихся к власти. Какие же основания считать еврейскую идеологию особой? И зачем она вообще нужна, если принадлежит крохотной части рода человеческого, в то время как, например, религия Мао Цзе Дуна, при всей своей враждебности основным духовным и нравственным ценностям, определяла судьбу и надежды миллиарда людей?

Действительно, настала пора разъяснить принципиальное отличие идеи Завета и порожденного ею революционного движения от других идей и движений, утвердить их право на особое место в нашем беспокойном мире. В первую очередь отметим бескомпромиссно-этическую основу, на которой зиждется сионизм, его приверженность моральным ценностям во все годы борьбы за воестановление государства евреев на их земле, при том, что иудаизм вовсе не навязывает своим сторонникам какойто сверхжесткий моральный кодекс. Закон, данный еврейскому народу, предназначен для людей, а не ангелов. Но хотя евреи выполняют свою миссию, копаясь в грязи реальной истории, их главная цель все равно велика и величественна. Суть ее — доведение исторического процесса до спасительного конца, а главное средство — праведность. Праведность в общественной и политической жизни. Такова суть сионистской революции.

Двадцатый век знает такие формы бесчеловечной жестокости, которых сионизм и еврейское государство с поистине религиозным (да-да, именно религиозным) упорством избегали. Никто, конечно, не ставит это евреям в заслугу. Правила игры таковы, что политическая борьба оправдывает любые средства, и люди не привыкли к исключениям. Вспомним, как возникали в последние десятилетия новые государства в Азии, Африке и на Индостанском полуострове. В каждом случае массовые проявления жестокости, включая насилие, грабежи и убийства, считались в порядке вещей. Возьмем два примера: республику Бангладеш, образованную при поддержке Индии после того, как местное население подверглось чудовищным репрессиям со стороны западнопакистанских властей, и народ Биафры, против которого господствующие нигерийские племена развязали кровавый террор в конце 60-х годов. В обоих случаях массы терпели невыносимые страдания. Однако либеральные народы западных стран, в первый момент испытав ужас и отвращение, затем спокойно приняли эти события, посчитав их нормальным историческим процессом. Когда в 1974 году Турция оккупировала Кипр, она немедленно выслала всех греческих граждан из занятых ею районов, заменив их турками. Если бы Израиль вел свои войны по тем же правилам, к западу от реки Иордан уже давно не осталось бы ни одного араба. В Хевроне еще в 1929 году арабы вырезали значительную часть еврейского населения, а остальных изгнали, но когда в июне 1967 года туда вошла израильская армия, она не отплатила им той же монетой. Чтобы понять, как ведутся войны на Ближнем Востоке, не надо искать примеры в далеком прошлом. Достаточно вспомнить гражданскую войну в Ливане 1975-76 годов. Две общины вступили в борьбу за власть в стране и, как отмечали местные наблюдатели, трудно было сказать, кто из них проявлял больше варварства и садизма.¹

Суть конфликта между евреями и арабами состоит в том, что оба народа претендуют на одну землю. История знает множество таких случаев. Обычно обе стороны действуют приблизительно с одинаковой жестокостью. С точки зрения либералов, по-другому и быть ие должно: раз все люди от рождения равны, то и порочные наклонности они проявляют в равной степени. И через тридцать с лишним лет поеле окончания Второй мировой войны либералы внушили людям, что воздушная бомбардировка Дрездена была не менее ужасной, чем массовое уничтожение мирных граждан в нацистских концлагерях, а развалины Гамбурга выглядят так же страшно, как и разрушенный Роттердам. Таким образом, к преступлению и реакции на него подходят с одинаковыми моральными мерками. Стало модным изображать Уинстона Черчилля отвратительным чудовищем, мало чем отличающимся от Гитлера. Те, кто любит подобные уподобления, не утруждают себя точным анализом моральной ответственности, ибо либералы всех мастей и новые левые стремятся доказать, что раз война — это мерзость, следовательно, обе воюющие стороны выглядят в ней одинаково мерзко.

Так можно ли взять на себя смелость утверждать, что в арабо-еврейском конфликте обе стороны ведут себя поразному? Да, можно, пусть даже кое-кому такая позиция покажется ужасно нелиберальной. Доказать это очень просто: израильтяне, в отличие от арабских террористов, как правило, не нападают на гражданское население.² Зная эту ”слабость” евреев, арабы часто используют женщин и детей в качестве живого щита во время террористических действий, посылают подростков бросать в израильтян камни и зажигательные бомбы. В результате многие солдаты-евреи заплатили собственными жизнями за свою сдержанность. Таковы факты, хотя закоренелым либералам намного приятнее считать все народы одинаково порочными, нежели допустить, что один народ менее порочен, чем другие, и если таким исключительным народом оказываются евреи, то такая мысль тем более для них неприемлема. И все же евреи составляют исключение. Достаточно трезво и беспристрастно изучить факты недавней истории, чтобы в этом убедиться. Фатх, военное крыло Организации освобождение Палестины, систематически совершает нападения на гражданских лиц, считая, например, автобус с детьми законной мишенью для своей акции. Причем они не делают из этого никакого секрета. В отличие от них, израильские солдаты, прежде чем атаковать опорные пункты террористов в Ливане или где-нибудь еще, стремятся вывести изпод удара гражданских лиц, рискуя при этом своей жизнью. И арабы, и израильтяне прекрасно видят это различие. С военнопленными они тоже обращаются по-разному, благодаря чему Израиль, как это ни странно, получил своеобразную фору: зная, что евреи не мучают и не убивают пленных, арабские террористы и солдаты охотно сдаются им еще в начале боя.

К этому явлению можно относиться по-разному. Многим людям такой вопиющий моральный дисбаланс между двумя конфликтующими сторонами кажется столь невероятным, что они, боясь показаться необъективными (впрочем, гораздо чаще за их позицией скрываются более темные побуждения), просто игнорируют факты. В результате получается искаженная картина событий. Международный Красный Крест, к примеру, стремясь быть беспристрастным, возлагал в своих отчетах одинаковую ответственность на обе стороны. Но это еще далеко не худший вариант. Израилю большей частью приходится сталкиваться со злонамеренным искажением фактов, когда добро и зло как бы меняются местами. При таком подходе происходит так называемый перенос или подмена вины. В Писании это называется ”называть зло добром и добро злом” (Йешаягу 5:20). Арабским средствам массовой информации удалось с помощью советской пропагандистской машины создать образ ”жестокой израильской солдатни”, которая в моральном плане ничем не лучше фашистов, а арабов представить невинными жертвами. Все это напоминает средневековые кровавые наветы, по извращенной логике которых жертву обвиняли в преступлении, зародившемся в сознании преступника. Независимо от того, совершалось это преступление или оставалось на стадии замысла, вина за него переносилась на евреев. Тысячи и тысячи евреев были убиты христианами в средние века только за то, что они были евреями. В то же время ни один христианин не погиб от рук евреев за свою принадлежность к христианству. Но этот простой факт был просто недоступен сознанию средневековых народов. Аналогия с нынешним арабо-израильским конфликтом не такая уж надуманная. Антиеврейские кровавые наветы до сих пор имеют хождение в арабских странах, попадая даже в школьные учебники. С целью антиизраильской пропаганды арабские власти выпускают печально известную фальшивку ^,,Протоколы сионских мудрецов”, впервые опубликованную в царской России в девятнадцатом веке. В этой книге международное еврейство обвиняется в заговоре против всего человечества.³ Не так уж далеко мы ушли от средних веков.

Но есть еще одна важная причина необъективности в подходе к моральной оценке конфликта между евреями и арабами. Когда Ясер Арафат впервые появился на Генеральной ассамблее ООН, хвастливо демонстрируя пистолет, пристегнутый к поясу, его встретили гораздо благосклоннее, чем израильского представителя, поднявшегося на трибуну вслед за лидером ООП без такого шокирующего атрибута. Любопытно, что многие делегаты, устроившие овацию Арафату, представляли как раз те страны, которые чаще других становились жертвами террористических актов, планируемых и осуществляемых ООП и другими организациями на международной арене. Так почему же овации? Дело в том, что агрессивный тон и внешний вид лидера ООП добавляет убедительности его ”справедливым” требованиям. Мировое сообщество рассуждает так: арабы доведены до отчаяния, поскольку они жертвы несправедливости, а израильтяне, подлинные агрессоры, должны вести себя сдержаннее. Получается, что соблюдение Израилем норм цивилизованного поведения рассматривается как признание им своей вины, а нарушение этих норм арабами становится символом попранных прав. Такая странная логика выработалась в результате многочисленных громогласных утверждений арабских стран и их союзников, будто именно евреи ведут себя агрессивно. Но факты упрямо свидетельствуют о прямо противоположном: начиная с первых попыток заселения Палестины, предпринятых евреями больше ста лет назад, арабы неизменно нападали первыми, и лишь потом следовал (или не следовал) ответ со стороны евреев. Как же все это сочетается с обвинениями в агрессивности? Крупные инциденты произошли в 1920 и 1929 годах, когда арабы учинили еврейские погромы. Первый из них имел место в Иерусалиме, второй — в Хевроне. Евреи обратились тогда к англичанам за помощью, но можно легко догадаться, какой ответ они получили. Причем ни о какой оккупации тогда и речи не было. Евреи жили в Иерусалиме и Хевроне на протяжении всего периода мусульманского владычества и еще задолго до него. С середины девятнадцатого века они составляли большинство населения Иерусалима. Последующие события мало чем отличались по своей сути. Арабы неизменно нападали, а евреи оборонялись и контратаковали. По этой схеме развивались события в 1936 и, особенно, в 1948 году, когда армии коалиции арабских стран — Сирии, Ирака, Египта и Трансиордании — пытались уничтожить совсем еще молодое Государство Израиль. В те годы евреи могли с полным правом сказать: "Я за мир, но как заговорю — они к войне” (Тегилим 120:7).

II

Положим, говорят некоторые, евреи ведут себя достаточно мягко по отношению к арабам в моральном плане, но они проявляют политическое упрямство, не желая считаться с их правами и требованиями.⁴ Этот аргумент тоже не выдерживает критики. Можно обвинять сионистских руко* водителей раннего периода в чем угодно, но только не в политическом эгоизме и отсутствии чувства законности. Еще со времен принятия Базельской программы упор делался на создании ”отечества, опирающегося на справедливость и закон”. Понятно, что без учета ”арабской проблемы” такое отечество нельзя было создать. Сионистские лидеры пытались честно договориться с местными арабами, искренне веря в возможность мирного сосуществования на основе признания человеческих прав и национального достоинства арабских жителей Палестины. Еще в 1918 году Давид Бен-Гурион напомнил еврейским поселенцам, что ”Палестина — не пустынная страна”.⁵ В годы, предшествовавшие созданию государства, он вступил в контакт с лидерами арабской общины Мусой Алами и Вуадом Бей Хамзой, стремясь достигнуть с ними приемлемого для обеих сторон соглашения по вопросу еврейской иммиграции и совместного развития страны. Вместе с другими руководителями еврейского ишува он исходил из того, что арабские жители Палестины останутся на этой земле и вместе с евреями воспользуются плодами совместного труда в еврейском национальном очаге. Ни о каком изгнании или оккупации тогда и речи не было. Выступая в 1924 году от имени своей партии и всего ишува, Бен-Гурион заявил: ”Сама история решила, что нам суждено жить вместе с арабами”. А в 1928 году он добавил: ”В соответствии с моими нравственными принципами выражаю убеждение, что ни один арабский ребенок не должен быть лишен своих прав во имя наших интересов”.⁶

Учитывая, что арабы уже тогда проявляли открытую враждебность к евреям, слова Бен-Гуриона могут показаться наивно благодушными, но его нельзя обвинить ни в черствости, ни в политическом эгоизме. Те, кто сегодня твердит о нежелании первых руководителей сионистского движения учитывать арабскую проблему, сами страдают политической близорукостью и плохим знанием сионистской идеологии. Все без исключения ведущие деятели еврейского ишува постоянно стремились к улучшению взаимоотношений с арабскими жителями Палестины. Подобно евреям всех эпох, они ставили перед собой сложные моральные задачи и мучительно пытались их решить. Именно в решении арабской проблемы эта еврейская черта проявилась особенно сильно.

Хаим Вейцман не оставил никаких сомнений на этот счет: ”Мир будет судить еврейское государство по тому, как оно поступит с арабами”.⁷ Правое крыло еврейских националистов придерживалось в целом такой же позиции. Сионисты-ревизионисты, предшественники нынешней партии Херут, разработали в 1935 году план, по которому будущее еврейское государство должно было обеспечить ”гражданское равноправие” евреев и арабов; ”если, к примеру, премьер-министром будет еврей, то его заместителем станет араб”.⁸. И никак не меньше! Лидер ревизионистов Владимир (Зеев) Жаботинский, политическим преемником которого считают Менахема Бегина, выразил мнение всего сионистского руководства, когда в своем обращении к Палестинской королевской комиссии, приехавшей в страну в 1936 году, заявил буквально следующее: евреи готовы гарантировать арабскому меньшинству в еврейской Палестине все те права, привилегии и возможности, к которым они сами стремились в странах рассеяния, но которые редко получали.⁹ Таков был основополагающий принцип отношения сионистов к арабам. Теперь, рассуждали евреи, когда у нас будет свой дом, мы покажем миру, как надо обращаться с пришельцами. Землю будем не захватывать, а покупать. К арабам относиться терпимо, по-добрососедски и благосклонно. Так оно и было. Сионисты взяли себе за принцип покупать землю у арабских эфенди по искусственно завышенным ценам.¹⁰ В большинстве случаев они покупали такие участки, которые даже не использовались и не обрабатывались. Например, в районе Ришон-Лециона были куплены песчаные дюны, а в Изреельской долине — малярийное болото. Причем платили евреи полную цену, и передача земли осуществлялась с соблюдением всех юридических формальностей. Исходя из условий мандата, выработанных Лигой Наций, предполагалось, что британская администрация выделит еврейским поселенцам хотя бы часть имеющейся в ее распоряжении государственной земли. На самом деле, это происходило крайне редко, и евреям приходилось покупать землю, главным образом, на частном рынке. Когда феллахи лишались своих наделов в результате сделок, заключенных их помещиками, они получали денежную компенсацию от еврейских покупателей в соответствии с законом о защите прав земледельцев, принятом в 1922 году. История не знает более сложного и длительного процесса ”передачи” и ”занятия” земли. Иной раз можно услышать, будто евреи заставляют палестинских арабов расплачиваться за свои страдания в диаспоре, отчуждая у них землю. Но достаточно разобраться в психологических мотивах, определявших поведение ранних еврейских поселенцев, чтобы увидеть совсем другую картину: стремясь подчеркнуть моральное неприятие того обращения, с которым евреи сталкивались в рассеянии, сионисты проявляли в своих взаимоотношениях с арабами особо скрупулезную, прямо-таки образцовую добросовестность и щепетильность.

Но лишь в одном, самом главном вопросе не могло быть никаких компромиссов: стране предстояло стать ”национальным очагом” еврейского народа, и поэтому евреи сбладали естественным и неотъемлемым правом приезжать в Эрец Исраэль и жить там, ”возвратив дни былые”. Ибо такова была основа сионистской идеологии. Неужели именно в этом состоит ее ”изначальный грех”? Или евреям следовало отказаться от своего главного права, поскольку оно противоречило суверенным правам другого народа?

Если такой конфликт суверенных прав действительно имел место, почему его не заметили крупнейшие государственные деятели того времени, не входившие в сионистское движение и даже не являвшиеся евреями по происхождению? Ведь все они обладали достаточно развитым чувством справедливости и моральной ответственности. Комментируя Бальфурскую декларацию 1917 года, лорд Роберт Сесил сформулировал главную идею справедливости, которая была у всех на устах: ”Аравия — для арабов; Иудея — для евреев; Армения — для армян”. Справедливо и объективно, с какой стороны ни посмотри. Несколько позже эта идея была поддержана всем международным сообществом. В 1922 году Совет Лиги Наций предоставил Великобритании мандат на управление Палестиной. В преамбуле к мандату выражалось официальное признание ”исторических связей еврейского народа с Палестиной и его прав на восстановление своего национального очага в этой стране”. Много ли найдется таких народов, чьи моральные и юридические права на государственность были бы так четко сформулированы и зафиксированы столь авторитетным международным органом?

Неужели у кого-нибудь повернется язык сказать, что весь западный мир вступил в сговор с евреями против арабов? Арафат не преминул бы возразить, что сионизм — это первородный грех международного сообщества, и теперь оно должно за него платить. Но в таком случае получается совсем странная картина, ведь арабы тоже участвовали в этом заговоре. Элементарные права сионистов были признаны в 1919 году не кем иным, как выдающимся предводителем всех арабов эмиром Фейсалом, ставшим позже королем Ирака. Тогда он написал свое ныне знаменитое письмо судье Феликсу Франкфуртеру, юридическому представителю сионистской делегации на мирной конференции в Версале, в котором ”пожелал евреям самого сердечного приема у себя на родине”. Тогда же Фейсал заключил еоглашение с Хаимом Вейцманом, безоговорочно признав Бальфурскую декларацию и вытекающую из нее необходимость ”поощрять и стимулировать широкомасштабную иммиграцию евреев в Палестину”¹¹. Из приведенных документов и исторических фактов ясно, что если и был такой народ, чьим домом является Палестина, и кто имел право вернуться в этот дом, то это только евреи. Они-то, по существу, и были ”палестинцами”.

III

После Первой мировой войны, когда враждебность арабов к еврейскому присутствию в Палестине значительно усилилась, эмир Фейсал изменил свое мнение. Это объясняется также тем, что его личные притязания не были полностью удовлетворены. •И все же, его переписку с Франкфуртером и соглашение с Вейцманом нельзя назвать случайными. Ведь палестинские арабы в глубине души всегда понимали, что земля принадлежит по праву евреям и что когда-нибудь они вернутся и востребуют ее.

Именно этот момент речи подчеркнул посол Израиля в ООН уроженец Египта Амиэль Наджар в своей памятной речи перед специальным политическим комитетом XXXII Генеральной Ассамблеи. Его выступление состоялось 14 ноября 1977 года. Говоря о сотнях тысяч евреев, бежавших в 1948 году из арабских стран в Израиль, он заявил:

”Те евреи, которые прибыли в Израиль из Ирака, Сирии, Египта, Ливии, Туниса, Алжира, Марокко и Йемена, покинули эти страны с полного ведома их руководителей. А для отправки евреев Ирака и Йемена были выделены даже самолеты...

Тем самым арабские страны перед всем миром признали страну Израиля естественным убежищем для евреев.

Личный опыт пребывания в арабском окружении дает мне право заявить, что нет ни одного араба-мусульманина, который не знал бы, что существует традиционная библейская связь между страной и народом Израиля”. (Из стенограммы выступления в ООН.)

Палестинские арабы в большинстве случаев сохранили даже исконные ивритские названия населенных пунктов: Аза (Газа), Бет-Лехем, Хеврон, Текоа, Самуа (от библейского Эштемоа). Возводя свои мечети в еврейских святых местах — на Храмовой горе в Иерусалиме и у пещеры патриархов в Хевроне, они стремились во что бы то ни стало ”исламизировать” страну, но при этом проявляли почитание традиционно святых мест, связанных исключительно с библейской традицией. Например, в Иерусалиме и Хевроне они сохранили древнееврейские исторические памятники, существовавшие еще со времени Второго Храма. Арабские землевладельцы взвинчивали цены на те участки, которые продавали евреям, 1юрой объясняя это тем, что они, арабы, якобы, на протяжении веков охраняли еврейские святые места. Арабы всегда относились к евреям с определенной двойственностью. С одной стороны, они не признавали за ними никаких политических прав, поскольку считали их политически неполноценным народом, с другой — никогда не ставили под сомнение исконную связь евреев со своей землей. Эта связь была вполне реальной и непрерывной. В течение всего арабского присутствия в Палестине там жили евреи, не дававшие повода усомниться в своей привязанности к Святой земле. Арабы не могли не считаться с этим фактом. В общих чертах картина представляется следующей: в Палестине существовала признанная еврейская национальная общность наподобие индейской в Северной Америке, но в политическом плане ее оттеснили на задний план палестинские арабы, признавшие Палестину своей родиной точно так же, как белые поселенцы начали считать Америку своим домом, вытеснив и, в конечном счете, почти полностью истребив коренное индейское население. Однако истинное положение вещей такой картине не соответствует. На самом деле арабы никогда не относились к Палестине как к своей родине; они не создали там ни одного собственного национального учреждения и так и не сформировали ”палестинской” национальной общности. До провозглашения Бальфурской декларации арабы не выдвигали никаких требований на землю, называемую Палестиной, и не проявляли никакого особенного палестинского арабского национализма, отличного, скажем, от национализма иракского или саудоаравийского. В девятнадцатом веке в Палестине проживало не более полумиллиона арабов, которые никак не пытались отмежеваться от арабов Сирии и других смежных районов. Они, конечно, боролись с сионизмом, но, как правило, во имя ”великой Сирии”.¹² По справедливому замечанию профессора Бернара Льюиса, название ”Палестина” было придумано римлянами для ”обозначения территории бывшей еврейской страны Иудеи”. Как самостоятельное историческое и географическое понятие эта страна притягивала к себе евреев и мало что значила для арабов:

”Для них не существовало земли под названием Палестина. Та территория, которую англичане называли Палестиной, была, с их точки зрения, искусственно выделенной частью большого региона. Долгое время арабские политики единодушно разделяли такое мнение”.¹³

Более того: арабы не только не испытывали никаких патриотических чувств к Палестине, но до недавнего времени откровенно противились идее создания отдельной палестинско-арабской национальной общности. Достаточно вспомнить, что в резолюции ООН от 29 ноября 1947 года говорилось об образовании двух отдельных государств в Палестине: еврейского и арабского. Евреи приняли эту рекомендацию, арабы ее отвергли. Принято считать, что последующее вторжение арабских армий в Палестину было предпринято с целью не допустить создания еврейского государства. Так оно, конечно, и было. Но это вторжение было предпринято еще и с другой целью, а именно: сорвать планы формирования отдельного палестино-арабского государства. Идея арабского суверенитета в Палестине не нашла поддержки среди арабов. Она могла быть принята лишь как альтернатива еврейской национальнотерриториальной единице в этом районе, другими словами, для полной ликвидации последней. Те палестинские арабы, которые активизировали свои действия в 20—30-е годы под предводительством печально известного муфтия Хадж Амин эль-Хусейни, пытаясь остановить поток еврейских репатриантов и воспрепятствовать их поселенческой деятельности, заявляли, что Палестина принадлежит им, но они и не думали образовывать независимое ”палестинское государство” на той части палестинской территории, которая должна была отойти к ним. Сторонники муфтия просто 60ялись добиваться политической независимости, так как считали, что это подорвет единство арабской нации.¹⁴ Когда закончилась арабо-израильская война 1948 года, под контролем иорданцев и египтян оказались обширные участки западной Палестины, включая Иудею, Самарию, полосу Газа и Восточный Иерусалим, но оккупанты вовсе не собирались создавать там ”палестинское арабское государство”. Вместо этого Иордания попросту аннексировала захваченную ею территорию, а Египет лишил жителей Газы государственного правления. Но ”палестинские” граждане даже не помышляли о восстании против иноземного ига и все двадцать лет — с 1948 по 1967 год — сидели тихо, не претендуя ни на какое ”палестинское государство”.¹⁵

Жестокая борьба с сионизмом велась, главным образом, от имени всей арабской нации, чья империя простиралась от Атлантического океана до Персидского залива, а не за ”попранную” Палестину и ее ”многострадальный” народ. Суть проблемы в том, что арабы не желают мириться с еврейским независимым государством в самом сердце их великой империи; они не готовы уступить ни пяди своей ”священной” земли под еврейский суверенитет. Для них невыносима сама мысль, что евреи будут иметь собственную территорию в их среде, даже если речь идет о каких-нибудь десяти тысячах квадратных миль из четырех с половиной миллионов миль необъятных просторов арабской державы. Какая несправедливость! Евреи господствуют над арабским меньшинством, не превышающим миллион душ! Вот, оказывается, в чем изначальный грех сионизма. А то, что сами арабы Сирии, Ирака и Судана распоряжаются судьбами многих миллионов курдов, друзов и нильских негров, разумеется, не только справедливо, но и законно.

IV

Именно на этом фоне следует оценивать новый взгляд арабов на самих себя и на Палестину, который сложился за последние тридцать лет. Подобно евреям и христианам, они пережили в эти годы кризис самосознания, очень напоминающий вышеописанный процесс, в ходе которого исторические задачи еврейства легли на плечи нарождающейся еврейско-израильской нации, утвердившейся на крошечном участке Святой земли. За последние тридцать лет в еврейской истории произошли кардинальные изменения. Аналогичное положение сложилось и у арабов. В результате событий 1948, 1967 и 1973 годов арабская нация постепенно передала свою историческую задачу борьбы с сионизмом так называемому ”палестинскому народу”.

Первые шаги в этом направлении были предприняты вскоре после окончания арабо-еврейской войны 1948 года. Около 600 тысяч арабов бежали тогда с территории нового еврейского государства, чтобы обрести убежище в соседних арабских странах (большинство из них оказались в тех районах Палестины, которые оставались за пределами Израиля). Они были такими же жертвами войны, как и 600 тысяч евреев, покинувших в то же самое время арабские страны Северной Африки и Ближнего Востока. Для этих действительно несчастных людей было бы естественно слиться с населением тех арабских государств, где они нашли приют, подобно тому, как евреи — выходцы из арабского региона слились с населением Израиля. Но братья-арабы предложили беженцам совсем другой выход. Палестинцев умышленно отделили от местных жителей, чтобы подчеркнуть их особый статус. Они были обречены на жалкое существование в лагерях беженцев и нищих городах Газы, Иудеи, Самарии, а также Ливана и Сирии. Им целенаправленно, исходя из трезвых политических расчетов, препятствовали в поисках работы в близлежащих городах и селениях. Таким образом, новое палестинское сознание этих изгоев сформировалось не столько на основе общих национальных целей и ценностей, сколько в силу политики изоляции, проводимой властями арабских стран. Палестинским беженцам не позволили слиться с местным населением. В результате их единственная надежда на нормальную и достойную жизнь стала ассоциироваться с идеей возвращения в Палестину. Несколько по-иному вели себя иорданские власти, управлявшие Западным берегом, т.е. провинциями Иудея и Самария. Беспристрастный наблюдатель может и сегодня увидеть некоторые последствия их политики. Правительство Хашимитского королевства, так же как и власти других арабских стран, разрешало беженцам селиться только в лагерях и, как правило, не пускало их в города (заметьте, палестинские города), но не препятствовало их эмиграции в более отдаленные районы арабской империи, в частности, в Кувейт и нефтяные княжества Персидского залива. С 1948 по 1967 год десятки тысяч молодых палестинцев были фактически вытеснены на восток. Там они начали новую полнокровную жизнь. Трудно поверить, что сознание этих людей до сих пор определяется комплексом изгнания.

Но речь идет лишь о счастливом исключении. Значительная часть бедных и доведенных до отчаяния обитателей лагерей образовала ядро нового ”палестинского народа”. Эта свежеиспеченная национальная общность ставила целью нарочитую драматизацию своих страданий, чтобы добиться ликвидации еврейского государства, а не борьбу за независимое национальное существование в Иудее, Самарии и Г азе или на восточном берегу Иордана (ведь это такая же ”Палестина”, как Яффа и Рамла). Панарабисты превратили беженцев в жертв и в политическое орудие для ”священной войны” против Израиля.

Что касается самих беженцев, то они стали испытывать глубокий кризис самосознания, который особенно усилился после победы израильтян в Шестидневной войне. Именно тогда начались бесконечные разговоры о ”палестинском народе”, ”правах палестинцев” и ”палестинской революции”. Во всем этом есть элемент чистой фантазии. Конечно, многим беженцам присуще чувство местного патриотизма: те, кто покинул Акко, мечтали увидеть Акко; выходцы из Яффа не могли забыть Яффа и т.д. Кроме того, их сплачивали общие интересы, общая судьба беженцев и, как следствие, ненависть к Израилю. Но разве этого достаточно для формирования нации и предъявления претензий на государственный суверенитет? На таком основании любая группа беженцев могла бы заявить о своих притязаниях на покинутую ими землю. Например, йеменские евреи, живущие сейчас в Израиле, до сих пор с ностальгией вспоминают города и деревни Йемена и сожалеют о той собственности, которую им пришлось бросить в 1950 году. К тому же их предки появились на юге Аравии намного раньше, чем арабы в Палестине. Но разве они превратились в йеменских националистов? Создавать народ и требовать независимости на такой хрупкой основе — чистейшая фикция.

Любому непредвзятому исследователю палестинских арабов и их борьбы против Израиля должно быть ясно, что они всегда тяготели к панарабизму и общеарабской солидарности. Но даже если отдельное ”палестинское” сознание и существует, то оно основывается не на культурных традициях и глубокой исторической памяти, связывающей их с определенной территорией, а скорее на фантазии, на субъективно-избирательном толковании истории и еще на учебных программах, направленных на укрепление этих представлений.

Здесь могут, однако, возразить, что какими бы ни были причины их изоляции, главный факт налицо: беженцы осознали себя самостоятельным народом со своей отдельной историей и отдельной судьбой, и они не могут слиться с окружающими их народами. Поэтому их национальная самостоятельность есть объективная реальность, и ее надо признать. Таков главный аргумент сторонников создания палестинского национального очага в Иудее, Самарии и секторе Газы. И хотя израильтяне в массе своей отвергают этот довод, его все сильнее навязывают им как друзья, так и враги, а в последнее время он проник даже в сознание многих граждан еврейского государства. Принято говорить о некоей симметрии между палестинским и еврейским народами, которые, якобы, одновременно выработали в себе национальное самосознание. Каждый из них претендует на жизненное пространство, и просто очень жаль, что объектом их притязаний оказалась одна и та же территория. Короче говоря, получается нечто вроде греческой трагедии, в которой обе стороны предъявляют равно обоснованные и взаимоисключающие права.

От частого повторения этот довод превратился в штамп, но ведь симметрии на самом деле не существует. Национальное единство палестинских арабов от начала до конца вымышлено. Его пытаются сформировать больше снаружи, нежели изнутри. Сартр, правда, утверждал, что еврейское самосознание сложилось только из-за сильного внешнего давления, которому подвергались евреи. Это был ошибочный взгляд. Как отмечалось в предыдущих главах, он просто не заметил внутренних позитивных импульсов, формировавших еврейский дух, потребность еврея в собственном узконациональном самовыражении. Но, будучи неверной применительно к евреям, формула Сартра справедлива по отношению к ”палестинцам”. Именно внешнее давление, арабское и неарабское, вызвало такое специфическое явление, как ”палестинское национальное самосознание”. Более того: палестинская национальная общность была изобретена как антитеза, пародия на еврейское самосознание. Палестинцы теперь тоже претендуют на звание особого народа, ждущего спасения. Правда, их спасение означает подрыв еврейской государственности с последующим физическим уничтожением израильтян и чудовищную оргию ”национального возрождения”, сопровождаемую разделом награбленных трофеев. Именно такие ”идеи” внушались целому поколению, выросшему в лагерях беженцев. Достаточно полистать их школьные учебники и взглянуть на ”учебные” плакаты и пособия. Здесь мы видим извращенную имитацию еврейской национальной доктрины и тех устремлений, которые побуждали евреев к возвращению в Сион.

Идею сионизма как бы уравновешивает антисионистская концепция палестинского освободительного движения. Таким образом, арабо-палестинская нация, точнее, псевдонация, представляет собой перевернутое отражение Израиля. Сама по себе эта нация не может существовать. Даже если признать, что она, подобно Израилю, возникла под действием исторических факторов последних сорока с лишним лет, то и тогда сохранится ее сходство с фотонегативом сионизма.¹⁶ В то время как сионизм возник и развивался для того, чтобы удовлетворить творческие потребности еврейского народа, обеспечить его историческое возрождение, арабо-палестинская нация существует исключительно для того, чтобы свести на нет предпосылки и подорвать творческую активность евреев-израильтян. Другими словами, главная цель — не строить, а разрушать. Ими движет не любовь к земле, а ненависть к населяющим эту землю евреям. Из всего вышесказанного следует, что формирование ”палестинского народа” представляет собой совершенно неестественное явление, обусловленное подъемом еврейского национального движения, возникновением Государства Израиль и стремлением это государство уничтожить.

V

В 1964 году в Каире была создана Организация освобождения Палестины (ООП). Однако не воля палестинского народа лежала в основе ее создания. Главная инициатива исходила, как известно, от ведущих членов Лиги арабских стран. Основателем и первым руководителем ООП стал Ахмед Шукейри, помощник генерального секретаря Лиги.¹⁷ Со временем ООП обрела, конечно, собственную динамику, но, по существу, никогда не была свободна от влияния и даже контроля тех арабских государств, в которых она базировалась. Ее политическое и военное командование находилось в разные годы в Г азе (до Шестидневной войны), в Каире, Дамаске и Бейруте. Источником человеческих ресурсов для ООП стали лагеря беженцев в Сирии и Ливане, и это вполне понятно, но интересно отметить, что палестинцы, не входящие в категорию беженцев, относятся к ней весьма противоречиво. Ей не удалось создать палестинское подполье в городах Западного берега: Наблусе, Иерусалиме, Бейт-Лехеме и Хевроне после их перехода под израильский контроль в 1967 году,¹⁸ а к воетоку от реки Иордан ”борцы за свободу” были вытеснены королем Хусейном и его народом, большинство которого составляют те же палестинцы. Это означает, что у ООП нет твердой базы. Далеко не все палестинцы, особенно, живущие не в лагерных бараках, готовы безраздельно довериться ей. Сама идея палестинского национального единства неестественна, хотя бы уже потому, что противостоит концепции общеарабской сплоченности. Поэтому ее приходится все время отстаивать, доказывать и подтверждать.

Этот тезис легче всего проследить в документе, определяющем цели и характер палестинской революции. Речь идет о Национальной хартии, составленной первоначально в 1964 году и затем пересмотренной в ходе каирского совещания в июле 1968 года. Последняя редакция относится к 1974 году.¹⁹ Уже в первом пункте (см. полный текст, изданный в 1968 году) мы сталкиваемся с противоречивой сутью палестинского самосознания: ”Палестина является родиной арабского палестинского народа; она — неотъемлемая часть арабского отечества, а палестинский народ — составная часть арабской нации”. Непонятно: составная часть или отдельный народ? Авторы Хартии пытаются увязать эти два, по существу, противоречащих друг другу положения. В следующих пунктах того же документа говорится о необходимости сформировать особое палестинское сознание, отличное от общеарабского национализма, и в то же время подчинить его некой главной идее:

”Палестинский народ верит в арабское единство. Но чтобы внести достойный вклад в его достижение, он должен на нынешнем этапе своей борьбы стремиться к выработке палестинского самосознания и усвоить эту идею, отвергая всякую попытку выхолостить ее или нанести ей ущерб” (пункт 12; курсив автора).

Итак, надо вырабатывать ”палестинское самосознание”, но только на ”нынешнем этапе... борьбы”; а окончательной целью является ”арабское единство”, которого, по существу, никогда не было, но к которому неустанно призывают друг друга ”братья-арабы”. Получается, что именно палестинская революция призвана сыграть решающую роль в осуществлении столь заманчивого, но далекого идеала. Об этом говорится в странной на первый взгляд фразе, включенной в пункт 13: ”Таким образом, арабское единство ведет к освобождению Палестины, а освобождение Палестины ведет к арабскому единству”. Здесь нас подводят к мысли, что достижению ”арабского единства” мешает только некое инородное тело, а именно, Израиль. Как только война против Израиля и сионизма будет успешно завершена, ”арабское единство” станет явью. С другой стороны, это единство даст внутреннюю силу и поддержит высокий моральный дух, которые обеспечат ”освобождение Палестины”. Иногда утверждают, что палестинцы держат ключ к решению ближневосточного конфликта, имея в виду их борьбу: но как только будет найдена возможность удовлетворить их стремление к национальному очагу в Палестине, они вместе со всем арабским миром поддержат идею мирного сосуществования еврейского и палестинского государства. Такое утверждение в корне неверно, ибо противоречит духу и букве палестинской Хартии. Ведь войну должна вести вся арабская нация в целом, и ее главная цель — достижение ”арабского единства”. Больше того, речь, как это ни странно, идет о войне за само существование арабской нации: ”Судьба арабской нации и фактически само существование арабов зависят от судьбы палестинского дела”.

Хартия представляет собой псевдорелигиозный документ. В нем есть стремление к райскому совершенству (арабское единство) и борьба с исчадием ада (сионизмом, государством Израиль). Первое может быть достигнуто только в результате уничтожения второго. Последней фазе мессианского спасения будет предшествовать ”опустошение ада”. При всем желании невозможно затушевать политическую подоплеку документа. ”Освобождение Палестины” не обосновано никакими моральными, социальными или идеологическими соображениями; единственный довод — ”уничтожение сионизма” (пункт 15). Провозглашение государства Израиль в 1947 году объявляется ”совершенно незаконным” (пункт 19); Бальфурская декларация ”недействительной” (пункт 20), ибо евреи не считаются народом, имеющим право на государственный суверенитет: ”Иудаизм — это религия, а не независимое национальное образование. Евреи не представляют собой единый народ с собственным самосознанием; все они граждане тех стран, в которых живут” (пункт 20).

Раз нет еврейского национального сознания, значит, не может быть никакого еврейского государства. Если же оно существует, то незаконно. Получается парадокс: хотя еврейское государство обладает реальной силой и представляет угрозу для самого существования арабской нации (пункт 14), оно, тем не менее, не может быть ”независимым национальным образованием”, поскольку евреи — не народ, а лишь последователи религии, признанной в тех госуцарствах, гражданами которых они являются (пункт 20). В Палестинской хартии много таких парадоксов. Один из них содержится в самом определении ”Палестины” как географической единицы. Согласно пункту 20, мандат на Палестину, которым Лига Наций уполномочила Великобританию обеспечить создание еврейского национального очага, объявляется ”недействительным”; но уже в следующем пункте Палестина, которую ”палестинский народ” намерен освободить, определяется ”в соответствии с границами, существовавшими в период британского мандата”. А суть дела в том, что, поскольку Палестина не занимает самостоятельного места в арабской традиции как отдельная территориальная или национальная единица, ее можно географически определить только на основании мандата Лиги Наций, который, в свою очередь, подтверждает право еврейского народа на ту самую территорию, которая называется Палестиной.

Таким образом, самим палестинцам довольно трудно сформулировать свою национальную принадлежность. Они делают вид, будто добиваются самоопределения и суверенитета в арабской Палестине (пункт 9); и эта цель может быть достигнута только путем уничтожения Израиля и сионизма (пункт 15); но при этом необходимость ликвидации Израиля становится единственной основой, на которой зиждется их национальная идея. В Хартии, как мы уже видели, содержится даже намек (пункт 12) на то, что после завершения данной исторической задачи, т.е. освобождения Палестины, арабский палестинский народ может исчезнуть, растворившись в общей арабской нации.²⁰ Именно такого мнения придерживается Захир Мухсан, главарь ”Сайки”, вооруженного отряда ООП, который находится под контролем Сирии. В 1976 году он сказал, что ”палестинского народа не существует. Создание палестинского государства является средством ведения борьбы против Израиля и за укрепление арабского единства... На самом деле нет никакой разницы между иорданцами, палестинцами, сирийцами и ливанцами. Все мы — часть арабской нации”.²¹

Высокопарные слова ”свобода, единство, прогресс” (пункт 22) не могут скрыть негативного характера тех идеалов, на которые опирается так называемая палестинская революция. Ее питает не мечта о спасении, а стремление к разрушению — разрушению Израиля во имя мифического ”арабского единства”. Если перевести это на язык истории, то в лучшем случае можно говорить об укреплении целостности гигантской империи арабов, восстановленной в результате двух последних мировых войн. Идея палестинской государственности — лишь инструмент достижения этой грандиозной задачи путем уничтожения Израиля. Она немедленно исчерпает себя, как только упомянутая задача будет выполнена.

Американские и западноевропейские политики любят расписывать так называемое ”умеренное крыло” Организации освобождения Палестины, возглавляемое якобы Ясером Арафатом; но на самом деле Арафату никак не подходит роль ”голубя”, ведь он не предпринял никаких шагов для изменения указанной Хартии. Ее новая редакция, утвержденная в Каире в июне 1974 года, свидетельствует лишь об ужесточении позиции лидеров палестинского движения. В ней решительно отвергается право Израиля на ”мир и безопасные границы” и содержится призыв освободить ”каждую пядь палестинской территории”, включая на сей раз и иорданское королевство. На состоявшемся в марте 1977 года тринадцатом заседании Палестинского национального совета Палестинская хартия была еще раз утверждена в качестве идеологической основы и практического руководства к действию.

VI

Таким образом, в ходе ближневосточного кризиса возникло противостояние двух заветов. С одной стороны, мы видим еврейский Завет с его мечтой о спасении, которая заключается в ”освобождении” еврейского народа и его возвращении в Сион, где, исполняя свою историческую задачу, он построит цивилизацию, основанную на высоких нравственных принципах: ”Ибо из Сиона выйдет Тора, и слово Г-спода — из Иерусалима”. Но эта задача не ограничивается рамками религиозного откровения. Мечта о спасении может быть реализована политическими средствами; она вплетена в ткань истории и на практике означает возвращение на свою землю и создание независимого государства. Сионизм и есть революционная программа ее выполнения. Эта программа содержит в себе колоссальную энергию, готовность к самопожертвованию и даже к вооружейной борьбе, т.е. все то, что присуще великим революциям. Еврейский народ ни при каких обстоятельствах не может отказаться от поставленной задачи, поскольку в ней заложена основа его существования.

С другой стороны, существует и ”палестинский завет”, удивительно напоминающий по своей структуре сионистскую революцию. В его программе также предлагается идея возвращения народа из ”изгнания” на ”родину”, чтобы ”создать на Святой земле атмосферу безопасности и покоя” (Палестинская хартия, пункт 16). Только базируется эта идея на полном отрицании политических прав того самого народа, чья связь с этой землей и делает ее святой. В палестинской революции, как бы глубоко мы ее ни исследовали, нет более важной цели, чем ”арабское единство”, для достижения которого все средства хороши. Разрешается захватывать самолеты, брать в заложники детей, убивать арабских крестьян и рабочих. Если подсчитать число жертв террористических нападений среди арабов, то выяснится, что их больше, чем среди евреев. Некоторые арабы стали жертвами случайно, в результате преступной неразборчивости убийц; в других случаях объектами диверсий сознательно выбирали автобусы, доставлявшие арабских рабочих йа израильские предприятия и стройки. Когда до евреев и арабов-палестинцев было трудно добраться, ”освободители” обращали свой боевой пыл против представителей других народов, например, ливанских христиан и мусульмай, либо нападали на дипломатических представителей арабских стран в Вене. Ибо палестинская революция представляет собой, в конечном счете, инструмент разрушения. В ней происходит полное слияние политической цели и средств ее достижения.

Однако порочность палестинской революции не столько в политической направленности, сколько в ее самоубийственной тенденции. Нелепо утверждать, будто присутствие сионистов на крошечном клочке земли, называемом Палестиной, представляет угрозу для самого существования многочисленного и могущественного арабского народа и его гигантской империи (см. Палестинскую хартию, пункт 14). Все это чистейшей воды фантазия. Но фантазии становятся чрезвычайно опасными, если их упорно и самозабвенно повторять. Возьмем такой пример: в 1968—70 годах, когда арабы уже оправились от поражения в Шестидневной войне, но еще не могли сражаться на равных с Израилем, они объявили ему войну на истощение. На иорданском фронте начались систематические артобстрелы израильских поселений, расположенных в северной части долины реки Иордан. Обстрелы велись отрядами Фатха (военного крыла ООП) при полной поддержке иорданской армии. Израиль не раз призывал короля Хусейна положить конец нападениям, совершаемым с территории его государства. Призывали к благоразумию и Фатх, но напрасно. Израильской армии пришлось прибегнуть к ответным действиям, и вскоре иорданская долина превратилась в арену непрекращающихся позиционных сражений. В середине июня 1969 года газета ”Нью-Йорк тайме” опубликовала передовую статью, в которой утверждалось, что Ближний Восток превращается в пустыню по обе стороны фронта, что арабские и израильские города и поля постепенно приходят в запустение и пр. На первый взгляд, так и должно было быть, ведь арабы вкладывали все моральные и материальные силы в обстрелы израильской территории у границы и в террористические акции в тылу. Но, как это ни парадоксально, пострадали только они сами. Вскоре выяснилось, что ни одно поселение на израильской стороне иорданской долины не было опустошено или покинуто его жителями, в то время как на арабской стороне сразу бросалось в глаза запустение больших сельскохозяйственных площадей. Более 100 тысяч местных жителей покинули города и деревни и устремились в горы. Главными виновниками такой самоубийственной тактики были иорданская армия и Фатх. В 1970 году, не добившись желаемых результатов в открытом военном противоборстве с Израилем и в ”партизанской” борьбе на его территории, главари Фатха переключились на захват пассажирских самолетов на международных авиалиниях. Тем самым они поставили короля Хусейна и его правительство в опасное положение. Кончилось тем, что королевские войска предприняли яростное наступление на ”освободительную армию⁵’ и ее укрепленные пункты в лагерях беженцев. В ходе кровавых боев несколько тысяч ”освободителей” были уничтожены, а остальные члены Фатха оказались за пределами Иорданского королевства, т.е. Восточной Палестины.

Не менее тяжелые жертвы понес и Египет в ходе войны на истощение. Президент Насер начал ее, надеясь поставить Израиль на колени, но к июню 1970 года, когда взаимные обстрелы и бомбежки прекратились, передовая линия израипьских войск осталась нетронутой, а число убитых египетских солдат превысило несколько тысяч. У израильтян тоже были потери, но в численном отношении они не шли ни в какое сравнение с потерями арабов.

Такова была плата арабов за фанатичную веру в бога смерти Танатоса, оказавшуюся еще более опасной, чем все разрушительные последствия их борьбы против Израиля. У израильтян нет выбора; им приходится защищаться, хотят они того или нет. Ибо Израиль сражается за саму жизнь, более того, за источник жизни, за древо жизни в райском саду.