Послесловие для взрослых
Послесловие для взрослых
Царь Соломон, говоря об тщете человеческих усилий, назвал их «ловлей ветра». А если ветер согрешил и его обязательно нужно поймать, чтобы привести на самый справедливый в мире суд, суд самого царя Соломона? Об этом сказка-притча великого еврейского писателя Ицхока-Лейбуша Переца. Она полна оптимизма потому, что написана сто лет назад. А как быть, если судиться нужно с бурей, не то что вырвавшей хлеб у вдовицы из рук, но разметавшей целый мир, так что, кажется, и следов не найти? Эта буря унесла миллионы человеческих жизней, а за бурей пришел жестокий ветер забвенья, и ветер этот все дует и дует и уносит сотни и тысячи книг, потому что теперь их почти некому читать. Некому читать романы и рассказы, стихи и пьесы. И у сказок, написанных на идише, тоже не осталось читателей. Хуже того, на сегодня никто почти не помнит ни о том, что эти сказки были, ни о тех, кто их написал.
Между тем авторская сказка в литературе на идише представлена настолько широко, что попытка составить антологию сказок, претендующую на репрезентативность, привела бы к появлению книги намного толще, чем эта. Составляя эту не очень большую книжку, я руководствовался четырьмя принципами: выбирал произведения, не переводившиеся прежде на русский язык, написанные в 1920-х — 1930-х годах (в период наибольшего расцвета литературы на идише), по возможности, не похожие друг на друга, и, естественно, те, которые мне нравятся. Кроме того, стремясь сделать эту небольшую книгу более представительной, я постарался включить в нее и стихи, и прозу; сказки, написанные в разных странах: в Польше, в СССР и в США; веселые сказки и грустные сказки, смешные и страшные; написанные «для детей» и написанные «для взрослых», впрочем, последнее деление вполне условно.
В конце 1980-х — первой половине 1990-х годов одна за другой стали выходить в переводах на русский антологии европейской литературной сказки: немецкой, английской, французской, скандинавской, западно- и южнославянской. Антологии еврейской литературной сказки среди этих сборников не было. К этому времени школа переводчиков с идиша на русский практически умерла. Парадоксальным образом, когда для изданий еврейской литературы на русском языке исчезли все цензурные ограничения, российское книгоиздание, обращаясь к литературе на идише, ограничилось перепечаткой старых переводов Шолом-Алейхема или переводами (зачастую скверными) И. Башевиса-Зингера с английского.
Я как составитель этого книги отдаю себе отчет в том, что ее потенциальный читатель поставлен в трудное положение. Еврейская литература на идише так мало известна русскому читателю, что, взяв в руки эту книгу, он не встретит среди ее авторов ни одного, быть может, за исключением И.-Л. Переца, знакомого имени. Вот и получается, что эта книга поневоле представляет читателю не столько жанр литературной сказки в еврейской литературе, сколько нескольких крупнейших еврейских писателей и поэтов XX века. И представляет, если так можно выразиться, «не с того конца». Получается, что великий поэт Ицик Мангер приходит к русскому читателю как прозаик, сумрачная, невеселая «взрослая» Кадья Молодовская предстает жизнерадостным детским поэтом, нежный лирик Мани Лейб — велеречивым эпиком, и разве что один Дер Нистер оказывается представлен двумя вершинными для своего творчества новеллами.
Такова проблема этой книги. Такова была бы проблема любой книги, переведенной с идиша, если бы их, конечно, переводили. Эта проблема называется «отсутствие контекста». Но все равно нужно с чего-то начинать, так почему бы и не со сказок.
Можно начать и со сказок, тем более что сама еврейская литература, еще до того, как она во второй половине XIX века стала современной художественной литературой, тоже начиналась со сказок. Этот опыт «литературы до литературы» потом очень пригодился еврейским писателям. Конечно, они учитывали достижения европейской литературной сказки, переживавшей на рубеже ХIХ-ХХ веков, в эпоху символизма и неоромантизма, второе рождение, но у еврейских писателей были и свои собственные, внутренние источники.
Это, во-первых, как и у других европейских писателей, народные сказки. И хотя в начале XX века еврейские народные сказки еще не были систематически собраны и изданы, но зато продолжали звучать в живой традиции, и многие еврейские писатели знали их с детства. Приведу только один пример. Фольклорист Е.С. Райзе (1904-1970), собиратель еврейских народных сказок, записывал их не только в местечках от стариков, но и в столицах от своих друзей, известнейших еврейских поэтов: Давида Гофштейна, Хаима Ленского, Герша Ошеровича, Шмуэля Галкина.
Это, во-вторых, позднесредневековая литература на идише, которая в начале XX века стала предметом серьезного интереса филологов и историков. В этой литературе рыцарские романы, фантастические истории о чертях и злых духах, легенды о святых, притчи, басни и, наконец, просто сказки занимают самое почтенное место.
К сказке как общедоступной и любимой народом литературной форме прибегали в своих сочинениях религиозные писатели: например, моралист Яков Кранц (1741-1804), известный как Дубенский Магид (то есть «Проповедник из Дубно»), в своих рационалистических «Притчах», или хасидский цадик рабби Нахман из Брацлава (1772-1810) в своих мистических «Сказочных рассказах». Вообще, популярная хасидская житийная литература на идише, широко тиражировавшаяся в XIX веке, была полна легенд о чудесах. Впоследствии, с легкой руки Переца, не один еврейский писатель и поэт черпал вдохновение в хасидских легендах.
В XIX веке начинают на идише (так же как и на русском) широко издаваться дешевые лубочные книги для народного чтения, и среди них немало «Майсе-бихлех», книжек сказок.
Вся эта обширная устная и книжная словесность потом сказалась в творчестве еврейских писателей.
Начиная с середины XIX века сказки или, по крайней мере, произведения, содержащие элемент сказочной фантастики, становятся лабораторией, в которой молодая еврейская литература активно экспериментирует в поисках нового языка и новых изобразительных средств, одновременно проверяя, что ей годится из старого литературного арсенала.
Характерно, что в еврейской литературе на иврите и на русском интерес к литературной сказке как к экспериментальному жанру, как жанру, в котором известный старый сюжет можно соединить с новым стилем, также был очень велик. Фольклорные сюжеты широко использовал в своем творчестве крупнейший израильский писатель, писавший преимущественно на иврите, Шмуэль-Йосеф Агнон (1888-1970). Молодой Исаак Бабель (1894-1940) в поисках своего собственного стиля пишет в 1918 году рассказ «Шабос-Нахаму» — пересказ истории о шутнике Гершеле Острополере, герое бессчетных юмористических сказок. Именно в этой сказке с заемным фольклорным сюжетом впервые появляется неповторимый стиль Бабеля.
Обращение к сказке происходит в литературе на идише с самых первых ее шагов. Элементы литературной сказки присутствуют уже в творчестве «дедушки еврейской литературы» Менделе Мойхер-Сфорима (Ш.-Я. Абрамовича, 1836-1917). 1ерой его романа «Путешествие Вениамина Третьего» отправляется в странствия, начитавшись средневековых, по существу сказочных, романов об Александре Македонском. Персональная реальность Вениамина, еврейского «Дон Кихота», это реальность сказки. Другой роман Менделе, также содержащий элементы фантастики, так и называется «Волшебное кольцо».
Важнейшее произведение Шолом-Алейхема (1859-1916) — повесть «Заколдованный портной» (1901) представляет собой в сюжетном отношении не что иное, как переработку известной народной сказки. Именно эта веселая сказка, переделанная на реалистический и трагический лад, стала для писателя пространством поиска того стиля, который затем лег в основу его главной книги — «Тевье-молочника».
Ицхок Башевис-Зингер (1903-1991) также широко использовал в своих новеллах фольклорные и сказочные сюжеты и мотивы и, кроме того, сам написал немало сказок. Его сказки не включены в этот сборник, во-первых, потому, что они уже были неоднократно переведены и опубликованы на русском языке, и, во-вторых, потому, что выходят за выбранные хронологические рамки.
И все-таки подлинным создателем жанра литературной сказки в еврейской литературе стал Ицхок-Лейбуш Перец (1853-1915) — третий, наряду с Менделе и Шолом-Алейхемом, классик «золотого века» литературы на идише.
Количество притч, сказок и сказочных новелл в творческом наследии Переца очень велико. Именно потому, что возникновение литературной сказки на идише непредставимо без Переца, я включил в сборник три его сказки, до сих пор не переводившиеся на русский язык, хотя его творчество и не попадает в обозначенный выше исторический интервал. Три сказки — одна «библейская», вторая «восточноевропейская», третья, действие которой происходит в неведомой «далекой стране», — три пути развития, которые проложил Ицхок-Лейбуш Перец для литературной сказки на идише.
В последние годы жизни Перец совершил еще один резкий поворот в своем творчестве и впервые начал писать на идише стихи для детей. Выступив, как всегда, первопроходцем, он стал первым еврейским детским поэтом.
Именно начиная с Переца многие лучшие еврейские поэты и прозаики стали систематически писать для детей. Некоторые из них, справедливо это или нет, известны гораздо больше своими детскими, а не «взрослыми» книгами. Так, например, слава Лейба (Льва) Квитко как детского поэта затмила известность его «взрослых» стихов. То же можно сказать о польско-американской поэтессе Кадье Молодовской.
Вообще именно в 1920-х — 1930-х годах еврейская детская литература и еврейская детская книга переживают невиданный расцвет, в первую очередь в Советском Союзе, так же как и советская детская книга на русском языке. В первые десять лет после революции четверть всех изданных в СССР книг на идише — детские. На идиш переводят лучшие произведения мировой и русской детской литературы. Вплоть до Второй мировой войны детские книги на идише выходят большими тиражами, постоянно издается ряд еврейских детских журналов. Для детской книги на идише работают лучшие еврейские художники: Шагал, Лисицкий, Чайков, Рыбак, Эпштейн, Сара Шор и многие известные русские художники, занимающиеся детской книжной графикой, например Конашевич. Такое внимание к детской книге на идише связано и с государственной поддержкой идиша в СССР в эти годы, и с появлением системы государственного еврейского образования на идише, и с политикой воспитания «нового человека».
На Западе, при отсутствии государственной поддержки, такой размах в издании еврейской детской литературы, конечно, был невозможен, но и здесь вышло множество книг на идише для детей, в том числе и с иллюстрациями известных художников, например стихи Кадьи Молодовской с иллюстрациями Мане Каца.
Литературная сказка сразу стала и осталась навсегда ведущим жанром в еврейской детской литературе, но ее положение во «взрослой» словесности менялось. Если сказка была в 1900-х годах излюбленным жанром модернистов: натуралистов, символистов, неоромантиков, то уже к 1920-м годам она оказалась вытеснена на периферию литературного процесса. Но и став «немодным» жанром, она продолжала оставаться полем литературных экспериментов. Продолжая линию, идущую от символизма, в жанре литературной сказки «для взрослых» работал крупнейший и самый трудный, самый «темный» из еврейских прозаиков XX века Дер Нистер.
Вместе с Перецем еврейская литература «догнала» крупнейшие европейские литературы и «зашагала» рядом с ними, развивая свои оригинальные версии больших литературных стилей и направлений. В следующем поколении, в творчестве таких писателей, как Дер Нистер, она их во многих отношениях «перегнала», открыв новые, но так и не замеченные богатства выразительных средств и смыслов. Ее открытия еще предстоит освоить европейскому и, в частности, русскому читателю.
