Сказки Ицика Кипниса
Ицик Кипнис
Друзья -приятели
Трое приятелей было у Мотеле во дворе: котенок Мурка, поросенок Бурка и щенок Гав.
Как-то, после большого дождя, вышел Мотеле во двор. А приятели его идут ему навстречу.
Возятся друзья-приятели в лужах по колено, меряют, чья глубже, только котенок Мурка не возится. Боится свои бархатные лапки вымочить.
Придумал Мотеле корабль строить. Приятелям это очень понравилось. Стали щенок с поросенком ручеек запруживать, котенок коготками солому сгребать, а Мотеле засучил рукава и взялся корабль строить. Сделал корабль из бумаги и соломы. Проходил мимо петух-задира, закукарекал, крыльями замахал — кораблик перевернулся и развалился.
— Э, — говорят приятели, — ты вот как? Мы от тебя уйдем.
Стоит на дворе промокший возок и сохнет на солнце.
Встала котенок на щенка, поросенок — на котенка, а Мотеле ему руку протянул. Лишь бы поросенок забрался, а котенок сам вскарабкался, и щенок сам запрыгнул. Здесь им петух-задира не помешает. Играют приятели и не видят, что возок-то со двора уехал. Одну улицу проехал, другую, а они ничего не знают. Проезжает возок мимо церкви. Зазвонили в церкви. Приятели озираются: где они?
— Ма-а-ма! — закричали они в один голос.
Услышал извозчик: есть кто-то в возке, приятелей тотчас высадил и уехал.
Приятели поглядели на телеги, на людей, помолчали немного, а когда опомнились, стали плакать еще громче.
А тут шел как раз мальчик из хейдера. Видит: малыши плачут. Он побежал и привел свою маму.
Спрашивает мама у Мотеле:
— Ты чей, мальчик?
— Мамин, — говорит Мотеле.
Спрашивает она у поросенка:
— Ты чей?
— Мамин...
У щенка:
— Ты чей?
— Мамин...
У котенка:
— Ты чей?
— Мамин...
Говорит мальчикина мама:
— Не плачьте, малыши, у меня в лавке есть много всего интересного. Выбирайте что хотите, я вам дам.
Приводит она их в лавку.
Говорит Мотеле, что он хочет красную рубашечку с шелковым кушачком. Берет мальчикина мама с полки красную рубашечку, надевает ее на Мотеле, подпоясывает его шелковым кушачком и кладет ему в карман орешек в придачу.
Говорит поросенок, что он хочет сапожки, чтобы возиться в грязи. Снимает мальчикина мама с крючка сапожки, обувает их ему и дает похрумкать леденец в придачу.
Говорит котенок, что он хочет очки. Будет читать сказочки.
Достает мальчикина мама из футляра очки, надевает котенку на ушки, а за прилежание надевает на него вязаную шапочку.
А щенок думает и думает.
Ему хочется фуражечку с глянцевым козырьком.
Вынимает мальчикина мама из коробки фуражечку с глянцевым козырьком, надевает ему на голову между ушками и в придачу вешает на шею колокольчик на кожаном ремешке.
— Теперь вы молодцы, что не плачете. Беритесь за руки и ступайте к вашим мамам.
Взглянули приятели еще раз на мальчика и на его маму, повернулись к дверям и побежали домой.
Идет им навстречу мама Мотеле и не узнает их. Говорит она им:
— Малыши, может, вы видели моего Мотеле?
Смеется Мотеле:
— Вот же я, мама!
— Да неужто? — говорит мама. — Где же ты взял рубашечку с кушачком?
Рассказывает Мотеле: так, мол, и так, мама одного мальчика подарила.
Идет свинка и говорит сама с собой:
— Самый красивый, самый умный из двенадцати моих поросят пропал.
Встречает она приятелей и не узнает их.
— Малыши, — говорит она, — может, вы видели моего поросенка Бурку?
Смеется поросенок:
— Мама, вот же я!
— Да неужто? А кто же тебя обул в сапожки?
Рассказывает поросенок: так, мол, и так, мама одного
мальчика подарила.
Идет кошка старая, хвост опустила, тревожится. Встречает приятелей и не узнает их.
— Малыши, может, вы видели моего котенка Мурку?
Смеется котенок:
— Мяу, вот же я, мама!
— Да неужто? А что это у тебя за очки и шапочка?
Рассказывает котенок: так, мол, и так, мама одного мальчика подарила.
Идет собака, тревожится: из пяти щенков один остался, и того нет.
Встречает она приятелей и не узнает их.
— Малыши, может, вы видели или где-то встретили моего щенка Гава?
Смеется щенок:
— Вот же я, мама!
— Да неужто? Где же ты взял фуражечку и ремешок с колокольчиком?
Рассказывает щенок: так, мол, и так, мама одного мальчика подарила.
На следующий день утром вышли приятели разодетые во двор и встретили петуха-задиру, который копался длинными ногами в грязи.
Рассказали они ему, где побывали и что повидали. Позавидовал им петух-задира.
Бабушка и грушевое деревце
Жили-были дедушка и бабушка. Были они совсем старенькие.
Говорит как-то дедушка:
— Будь здорова, бабушка, пора мне помирать.
— Погоди, погоди, — говорит бабушка, — а меня ты на кого покидаешь?
— В сад выйдешь — увидишь, — говорит дедушка уже за дверью.
Дверь закрылась...
И нет больше дедушки.
Нашла бабушка белый платочек и присела посреди комнаты на скамеечку немножко о дедушке поплакать.
Плакала, плакала. Потом наскребла в чугунке вареного гороха, поела и пошла в сад.
Пришла в сад — стоит грушевое деревце молоденькое, совсем молоденькое.
Окликает бабушку грушевое деревце:
— Бабушка, бабушка, я тебя жду. Окопай меня, удобри землю, присматривай за мной, я тебе пригожусь.
— Уж очень я стара, — говорит бабушка, — ничего не могу делать.
— Не беда, — говорит деревце, — сделай, что сможешь, только ты знай: на мне вырастут не дикие груши, а хорошие, сочные.
Сказало так деревце и умолкло.
У бабушки заступа не было, стала она копать палочкой. Окопала деревце, набрала корзиночку навоза и удобрила землю. Смотрит — зацвело деревце, будто в молоко окунулось. Посмотрела назавтра — растут груши, не дикие, а хорошие, сочные.
Потрясла бабушка деревце — груши падать не хотят.
— Еще не созрели, — говорит бабушка.
И назавтра груши еще не созрели, не хотели падать. Но через день, едва бабушка взялась за деревце, как груши сразу попадали.
Набрала бабушка целый фартук груш и не знает, что с таким добром делать. Вышла она на улицу и зовет:
Внуки мои, внучки Подставляйте ручки,
Ваша бабушка идет,
Груши в фартуке несет.
Прибежали все дети, уселись вокруг бабушки. Сидят дети кружком, а бабушка оделяет их грушами. Когда дети съели груши, бабушка стала рассказывать им сказки: про медведя, про умного кота и другие чудесные сказки.
Детям понравилось, говорят они: завтра снова придем.
Назавтра бабушка снова потрясла деревце, груши попадали, бабушка вышла на улицу и зовет:
Внуки мои, внучки Подставляйте ручки,
Ваша бабушка идет,
Груши в фартуке несет.
Вылезла старая свинья из лужи и говорит:
— Глупая бабушка, самой нечего есть, а она всех грушами оделяет.
— Не твое дело, — говорит бабушка, — идите детки, идите.
Уселись дети вокруг бабушки, стали есть сочные груши
да сказки слушать...
Пришли их мамы и говорят:
— Ой, какая милая бабушка, как она хорошо с нашими детками играет...
— А еда у тебя есть? — спрашивают мамы.
— Есть, — отвечает бабушка, — у меня груши мяконькие.
— А питье у тебя есть? — спрашивают мамы.
— Есть, — отвечает бабушка, — у меня водичка свеженькая.
— А кто тебе дом прибирает? Кто печь белит?
— Сама как могу, так и прибираюсь, — отвечает бабушка, — сама как могу, так и белю...
Взяли мамы с дочками и прибрались в доме у бабушки, выбелили печь, принесли дрова и печь вытопили, и теперь дети каждый день бегают к бабушке, бабушка рассказывает им сказки, поет песенки. Мамы помогают бабушке по дому, а по воскресеньям и в праздники бабушка выходит с детьми в сад поиграть, и они водят хоровод вокруг деревца.
А я сказочку до конца рассказал.
Три сестренки
Жили-были три сестренки. Одну звали Зеза, другую Тата, третью Цита. Шли они, шли и встретили бабушку старенькую.
Она их спрашивает:
— Куда это вы идете, девочки, такие красивые?
— Куда-то.
— А что вы там будете есть?
— Кашу.
— А что вы там будете пить?
— Воду.
— Ну, идите себе.
Идут они себе. У Зезы русые волосы, у Таты — черные, а у Циты — золотистые.
Идут они и видят: стоит тетенька и плачет:
— Нет у меня красивой косы, — плачет она, — меня из дома выгнали. Девочки, девочки, миленькие, дайте мне кто-нибудь свою косу!
Думает Зеза и не знает, что делать. Думает Тата и тоже не знает, что делать. А Цита, самая маленькая, говорит:
— На, возьми мою косу.
Взяла тетенька и отрезала Циточке косу острыми ножничками.
Зеза идет с русыми волосами, Тата — с черными, а Циточка идет остриженная, как овечка.
Приходят домой, дедушка им дверь открывает. Идет первой Зеза, говорит дедушка:
— О, Зезочка пришла.
Идет второй Тата, говорит дедушка:
— О, Таточка пришла.
Идет Цита последней, не узнал ее дедушка, спрашивает:
— Ты чья, девочка?
Молчит Циточка.
Дедушка пошел и привел бабушку. Говорит бабушка:
— Если Зеза пришла с косой и Тата пришла с косой, а Цита кому-то отдала свою косу, так пусть пойдет и заберет. А не заберет, так пусть вообще домой не приходит.
Вышла Циточка за дверь и видит: курочки уже спят, горлинки уже спят, и котенок пошел спать, а она — куда она так поздно пойдет?
Стоит она у ворот, и хочется ей плакать. Проходит мимо та самая тетенька и окликает ее:
— Не плачь, Циточка, у меня сидят девочки и прядут золото, пойдем, ты тоже будешь прясть.
И Цита пошла с ней.
Привела ее та тетенька в дом. В доме горница, а над горницей — маленькая комнатка. Стоят в комнате прялки, а за прялками сидят девочки и прядут золото.
Говорят девочки Циточке:
— Дурочка, зачем ты сюда пришла?..
— Эта тетенька злая, утром есть не дает...
— Вечером играть не дает...
Не знает Циточка, как быть, говорит она:
— Посмотрим.
Говорят девочки:
— Есть у нее, у этой тетеньки, две воды: живая вода и мертвая вода.
— Перед сном она моет нам головы живой водой — вырастают у нас ночью длинные волосы, густые.
— Утром она моет нам головы мертвой водой, острой как бритва, и волосы выпадают.
— И весь день мы сидим лысые.
— И прядем из наших кос чистое золото.
Говорит Циточка:
— Что ж, посмотрим.
И стала она прясть на прялке из своей отстриженной косы чистое золото.
Вечером приходит та тетенька мыть им головы. Ходит она от кроватки к кроватке. Подошла к Циточкиной кровати и говорит:
— Спи, девочка, спи, — помою голову водой медвяной, будешь как яблочко румяной. Поскорей засыпай да пораньше вставай.
Вымыла Циточке голову и ушла.
Проснулась в полночь Циточка, потрогала голову — волосы уже отросли. Чем дальше, тем больше растут. Она потихонечку встала, поискала, поискала и нашла лестницу. Рядком кроватки стоят, все девочки крепко спят.
Говорит Циточка шепотом:
— Если отсюда выберусь, то и вас вызволю.
Спустилась Циточка по одной лестнице, спустилась по
другой: все в доме спят крепким сном. Вышла Циточка во двор, видит — калиточка на три замка заперта, а у калиточки собаки зевают.
Говорит Циточка собакам:
— Что делать?
Говорят собаки:
— Мы тебя перенесем через забор, но смотри, не забудь о нас.
— Хорошо, — говорит Цита, — а как вас можно обратно в людей превратить?
— Если придут те, кто назовут нас нашими настоящими именами, то все получится.
Одна собака встала передними лапами на забор с одной стороны, другая — с другой стороны, Цита поднялась и спустилась как по лесенке и говорит:
— Завтра в это же время будьте готовы.
Идет Циточка ночью и боится. Видит — стоит деревцо, встала она под деревцо и дождалась утра.
Утром пошел дождь. Идет Циточка под дождем.
Шла, шла и домой пришла. Стучит в дверь, выходит дедушка, смотрит и говорит:
— О, Циточка пришла, а мы целую ночь глаз из-за тебя не смыкали.
Говорит Циточка:
— Мне тоже сегодня не спалось.
— А что такое? — спрашивают все.
— Рассказывать нельзя, — говорит Циточка.
А коса у Циты стала краше прежней.
Позавтракали они, и снова пошли три сестренки играть — Зеза, Тата и Цита. Идут они, идут, видят — стоит тетенька и плачет.
— Что вы плачете, тетенька?
— Как же мне не плакать, — говорит тетенька, — пропала у меня девочка.
— Какая девочка? — спрашивает Цита.
— С тебя ростом.
— Ладно, — говорит Цита, — будьте готова, тетенька, сегодня в полночь она к вам вернется.
Идут они дальше, видят — стоит девочка и плачет.
— Что ты плачешь, девочка?
— Как же мне не плакать? У меня братик пропал, такой пригожий. Я его ищу-ищу, не могу найти.
— Ступай, — говорит Цита, — к такой-то и такой-то тетеньке и будь готова. В полночь я туда приду.
Спрашивают сестренки:
— В чем дело?
Говорит Цита:
— Захотите, пойдете с нами, рассказывать нельзя. Ночью Цита собрала всех тетенек и девочек, и пошли
они к дому той злой тетки. Собаки уже стоят у калитки и ждут. Говорит Цита одной девочке:
— Как звать твоего братика?
— Хаим, — говорит девочка.
— Тогда позови его громко: Хаим, Хаим, выходи! Подошла девочка к калитке и стала звать дрожащим
голосом:
— Хаим, Хаим, выходи!
Выскочила первая собака, встряхнулась всей шкурой и снова стала пригожим мальчиком.
Другая позвала своего братика, вторая собака превратилась в мальчика.
Сестренки с братиками стали целоваться. А Цита вместе с тетеньками поднялась по лестнице, распахнула двери, вошла к девочкам. Девочки спят крепким сном. У каждой голова вымыта живой водой, и волосы растут на глазах.
Взяла Цита, нашла мертвую воду, вылила и тихо разбудила всех девочек. Девочки стали озираться: кто это?
— Ой, мама! — кричит одна девочка.
— Ой, мама! — кричит другая девочка.
— А где моя мама?
— А где моя мама?
Все девочки проснулись и обрадовались.
А та злая тетка услышала, быстро прибежала, стала звать собак — нет собак! Стала искать мертвую воду — нет мертвой воды!
Стала она кататься по земле и кричать, а те тетеньки ее хорошенько отколотили и пошли домой веселые.
Все девочки идут, а Цита идет впереди.
Услышали об этой истории в городе, вышли навстречу с музыкантами, а Ците подарили за это чудесный садик посреди города. Каждая девочка принесла туда цветочек и посадила, а каждый мальчик — деревце. Цита не запирает тот садик: пусть все дети приходят туда играть.
Зеза, Тата и Цита уже выросли большими. У Зезы - русые волосы, у Таты — черные, а у Циты — самой младшей — золотистые.
Должно быть, золотые.
Мойше - богатырь
Маленький Мойшеле пошел в лес яблочки искать. Искал, искал и заблудился. Домой не может вернуться.
Думает Мойше: что ему делать.
— Плакать — не годится, некрасиво. Звать — никто не отзовется, лес тут глухой.
Решил Мойше: пойдет он дальше, дальше и станет лес стеречь. А потом... Потом он станет лесным богатырем.
И пошел.
Идет он, и вот — козочка пасется.
Окликает его козочка:
— Мальчик, мальчик, паси меня и заботься обо мне. Буду тебе каждый день молоко давать.
— Дашь мне ведро молока в день?
— Больно ты умный, — говорит козочка.
— Ну, раз больно умный, поищи себе другого, — говорит Мойше.
И дальше пошел.
Идет себе, идет, и вот — овечка пасется.
Говорит овечка:
— Мальчик, мальчик, паси меня, заботься обо мне. Буду давать тебе хорошее масло, овечье.
— Дашь мне кадушку масла в день?
— Больно ты умный, — говорит овечка.
— Ну, раз больно умный, поищи себе другого, — говорит Мойше.
И дальше пошел.
Миновал один колодец, миновал другой, пришел к реке. Стоит коровушка, пасется. Окликает его коровушка:
— Мальчик, мальчик, заботься обо мне, паси меня. Будешь у меня сыт, будет у тебя и сыр, и масло.
— Дашь мне в день ведро молока, головку сыра и кадушку масла?
Говорит коровушка:
— Устрой мне стойло из веток, выстели его мягкими листьями, пои меня поутру холодной водой, вечером теплой — дам я тебе в день ведро молока, головку сыра и кадушку масла.
Наломал Мойше веток, вбил в землю колышки, сплел крепкое стойло, выстелил его мягкими листьями и завел туда коровушку. Поутру стал поить ее холодной водой, вечером теплой, стала коровушка давать ему в день два ведра молока, две головки сыра и две кадушки масла. А Мойшеле высекает из камня огонь, разводит костер, варит грибы, подливает молока, заправляет маслом и ест.
Ведет однажды Мойшеле коровушку с выпаса. Прошел один колодец, прошел другой — стоит у реки волк, глаза так и горят.
Окликает Мойше волка:
— Эй ты, уходи подобру-поздорову, а то я тебя застрелю.
Уходит волк — оборачивается, уходит — и все оборачивается, а коровушка боится в стойло идти. Рассердился Мойше, взял лук и стрелу и выстрелил в волка. Волк и перекувырнулся. Мойше зашвырнул волка подальше в лес и пошел с коровушкой домой.
Назавтра опять ведет коровушку с выпаса. Прошел один колодец, прошел другой, пришел к реке — стоит у реки медведь и ждет.
Окликает Мойше медведя:
— Эй ты, уходи подобру-поздорову, а то я тебя застрелю.
Медведь взял и ушел.
Слышит Мойше, как медведь хвастается:
— Все равно свое возьму, приду ночью, проберусь к коровушке.
Думает Мойше:
— Хорошо, поглядим.
Взял, сплел из веток корову с ногами и рогами, поставил ее в угол стойла, а настоящую коровушку спрятал.
Пришел ночью медведь, подкрадывался-подкрадывался, видит: никого. Залез в стойло, схватил зубами корову из веток, стал грызть и кашлять:
— Кхар-кхар-кхар-кхар! Спаси меня, мальчик!
Говорит Мойше:
— На этот раз я тебя прощаю, а ты не будь больше дураком, — и вытащил из пасти у медведя веточки да щепочки.
Только одна длинная ветка застряла глубоко в горле. Взял Мойше, засучил рукав, засунул руку глубоко-глубоко и вытащил.
У медведя слезы на глазах, целует он Мойше, обнимает:
— Приходи, — говорит, — ко мне вечером, я дам тебе меда, сколько твоей душе будет угодно.
А Мойше говорит:
— Ты тоже ко мне приходи, я тебе сварю сладкую кашу, будешь есть и радоваться.
Пожали они друг другу руки и стали друзьями навеки. Медведь приходит к Мойше есть кашу, а Мойше ходит к медведю за медом.
Когда Мойше стал могучим богатырем, у него уже и лошадь была, и всякое добро.
Сидит как-то раз Мойше у реки и с медведем играет. Смотрит — цыгане едут в кибитках.
Говорит медведь:
— Продай меня цыганам.
— Я без тебя оставаться не хочу, — говорит Мойше.
— Ничего, — говорит медведь, — я скоро вернусь. Сбегу украдкой.
Подъезжают цыгане. Окликает их Мойше:
— Цыгане бедовые, люди торговые, купите у меня медведя ученого.
— А как он прозывается? — спрашивают цыгане.
— На Берл-Мерл отзывается.
— А сахар он ест?
— Только давай — съест.
Открывает медведь пасть, бросают ему цыгане кусок сахара. Поймал медведь, захрумкал, захрумкал и съел.
— На задних лапах ходит?
— А ну, — говорит Мойше медведю, — кикс-фликс!
Встал медведь на задние лапы. Цыгане играют, медведь
танцует.
Говорят цыгане:
— И в самом деле ученый медведь. Сколько ты за него хочешь?
— А что вы дадите?
— Морские кораллы хочешь?
— Нет.
— Дерево сандаловое хочешь?
— Нет.
— Десять слитков серебра возьмешь?
— Нет.
— Чего же ты хочешь?
— Хочу... хочу вот эту девушку, что сидит у вас в последней кибитке!
Цыгане думали-думали, судили, рядили и наконец согласились: высадили ему девушку из кибитки и вместо нее посадили медведя.
— Эта девушка — из города Лемберга, — говорят цыгане. — Ее отец — купец, мы ее украли две недели назад. Вот уж и вправду красавица! Ну, бывай здоров!
— И вам доброго пути!
Цыгане уехали, а Мойше пошел вместе с девушкой к себе домой. Пришли, а девушка в дом входить не хочет и плачет.
— Что ты плачешь? — спрашивает Мойше.
— Я боюсь, — говорит девушка, — вдруг ты разбойник.
— Я не разбойник, — говорит Мойше, — а богатырь: плохих я наказываю, а хорошим помогаю. Входи, не бойся.
Утром девушка поела, попила, прихорошилась — глаз не отвести.
Говорит Мойше:
— Девушка, какое твое желание? Хочешь домой — отведу тебя через леса и поля прямо в город Лемберг к твоему отцу. А не хочешь — построю тебе дворец прямо здесь, посреди леса, и оставайся со мной.
— Домой я не хочу, — говорит девушка, — раз ты богатырь и хороших не обижаешь, то ты мне нравишься, и я с тобой останусь.
Взял Мойше, связал два дерева ветвями — знак, что он помолвлен с этой девушкой.
— А свадьбу я сыграю, — говорит Мойше, — не раньше, чем медведь вернется и будет у меня под началом восемьдесят богатырей.
Стали мальчики из всех городов записываться на службу к Мойше — лесному богатырю: кто хочет — сам вызывается, кто дороги не знает — все равно придет, медведь его приведет.
А медведь ушел в соседние леса. Так никто о нем больше и не слыхал, так никто его больше и не видал.
Быки
Было у одного еврея два быка. Они всё росли.
Росли, росли и выросли выше стойла, больше дома. Каждый бык был во-о-от таким в вышину и во-о-от таким в ширину.
Рога у быков были как деревья, очи — как мячи, копыта — как лопаты.
Идет мальчик маленький, окликает быков:
— Бык — длинный язык, в шойфер дуть не может бык!
Рассердились быки и подняли мальчика на рога. Увидела это какая-то тетя и побежала прямо к резнику.
Говорит резник:
— Быки? Зарезать их, быков этаких.
Говорят ему быки:
— Лучше мы тебя зарежем.
Говорит резник:
— А где вы нож возьмете?
Говорят быки:
— Мы можем и без ножа! — и ну бодать резника рогами.
Испугался резник и убежал чуть живой.
Видит та тетя — толку нет, пошла она к милиционеру.
Говорит милиционер:
— Быки? В тюрьму их запереть, быков этаких.
Говорят быки:
— Лучше мы тебя в тюрьму запрем.
Один бык толкнул милиционера к стене, а другой рогами прижал, милиционер там и до сих пор стоит.
А быки еще больше выросли.
Говорит им хозяин:
— Хватит вам расти, телята вы такие-разэтакие, пора вам делом заняться.
— Что нам делать? — спрашивают быки.
— Что значит что? Нате вам мешки на рога, ступайте в деревню картошку просить.
Повесили быки на рога мешки и пошли. Идут, идут быки, идут, идут. Пришли в первую деревню. Сидит в воротах человек. Спрашивают быки:
— Человек, как тебя зовут?
— Меня? Андрей.
Рассмеялись быки, замахали мешками над землей и заревели:
— Андрей, снеси яйцо скорей!
Очень Андрей испугался и пустился бежать. Видят женщины: Андрей бежит, и они за ним. Видят свиньи: люди бегут, и тоже побежали. Собаки бегут, кошки бегут, петухи кукарекают, овцы блеют, собаки лают, свиньи визжат.
Выходит Мойше-богатырь и говорит:
— Скотинка, что визжишь? Что бежишь? Говорят они:
— Андрей бежит.
Говорит Андрей:
— Что это за быки стоят у ворот?!
Пошел Мойше-богатырь к быкам, встал перед воротами и окликает быков:
— Быки, зачем вы сюда пришли?
— Мы? Мы пришли кирпичи лепить.
— Зачем еще вы пришли? — сердито закричал Мойше.
— Мы? — испугались быки. — Мы пришли хлеба просить.
— Хорошо, — говорит Мойше, — коли так. Подождите немного, я вам привяжу к хвостам тележку и отсыплю хлеба.
Пошел Мойше-богатырь к кузнецу, выбрал там самый большой плуг, привязал его к быкам и говорит:
— Ступайте, быки, хлеб насыплю вам в мешки.
Пошли быки по полю и вспахали его, пошли по другому — и тоже вспахали, а Мойше идет за плугом.
Вспашет полосу, отряхнет плуг, повернет и дальше идет. Так и вспахал все поля вокруг деревни.
— Теперь, — говорит Мойше, — вы добрые быки, идите паситесь, а я посею зерно. Когда хлеб вырастет, получите свою долю.
С тех пор быки остались в деревне навсегда. Летом они пашут поля и едят траву, зимой возят мешки на мельницу и едят муку с отрубями.
Мешок туда, мешок обратно, вот и сказка вся, понятно.
Зубок
В некотором царстве, некотором государстве, ни близко, ни далеко, жили муж и жена. Перебивались они кое-как: она торговала бубликами, он разводил табак. И была у них дюжина сыновей: один другого краше.
Первый не мог «а» от «б» отличить,
Второй мог родного отца пришибить,
Пятый ребенка не смог бы поднять,
Десятый не смог бы лучину сломать.
А двенадцатый, самый маленький, был совсем чудной: худой, длинный, в три месяца уже не хотел лежать в колыбели, а в год мог теленку кости переломать. Родителям за него стыдно, а что поделаешь? Думали они, думали, ничего особенного не надумали и решили отдать Зубка в школу учиться. Дети увидели такого длинного и перепугались. Кто чернила разлил, кто книжки уронил; никто в школе не остался, все разбежались.
Увидела учительница, что творится, и заплакала:
— Миленький, хорошенький, не обижайтесь, но из-за вас я всех учеников растеряю.
Взяла его тихонько за руку (а он был в одной рубашке) и отвела домой. Видят родители: плохо дело, дали ему еще год подрасти, сшили ему штаны и отвели к сапожнику.
— А ну, — говорит сапожник, — посмотрим, что ты умеешь, вбей-ка гвоздь в сапог.
Взял Зубок молоток, не спеша размахнулся и ударил по печной трубе: разлетелась труба на кусочки.
— Э-э-э, братец, ты мне не пара, — говорит сапожник и дверь перед ним открывает, — ступай себе с миром на все четыре стороны.
Мать плачет, отец тревожится. Отправляют его в поле гусей пасти — стар и млад его боятся, все бегом бегут. Коровы бегут, овцы скачут, пастухи плачут. Говорят родителям, чтобы они своего красавца дома держали, а нет — пустят им красного петуха, и дело с концом.
Стали держать его дома, на белый свет не выпускают. Ест Зубок не за троих, а за десятерых. Две буханки хлеба на завтрак мало, а на обед — мешок картошки, только подавай. Остальных своих детей родители Зубка отправили в люди, сами работают от темна до темна, а прокормить Зубка не могут.
Приходит сосед-кузнец. Не может он видеть родительского горя. Говорит кузнец:
— Отдайте мне парня, я его поставлю на работу, выйдет из него добрый кузнец.
А Зубку в то время было уже девять лет да десять месяцев: совсем большой стал. В кузнице головой до потолка достает. Бьет он молотом и бьет, так что наковальня раскалывается, земля под ней дрожит, звон слышен по всему городу. Отовсюду несут кузнецу работу, а кузнец радуется. Если прорвется мех, станет парень на колени, дунет изо всех сил, будто десять мехов. Предлагает кузнец отцу Зубка: один дает пять хлебов и другой — пять, еще жена кузнеца даст что-нибудь к хлебу. Кроме того, растет у кузнеца дочь, когда-нибудь можно ее за Зубка просватать.
Однажды привел сосед доброго коня — подковать.
Конь боится, храпит, бьет копытом. Никак с ним не справиться. Вышел Зубок, налег на коня — кажется, слегка — и сломал ему спину.
— Э-э-э, братец, — говорит кузнец, — если ты мне будешь такое вытворять, ни дома моего, ни кузницы не хватит, чтобы расплатиться. Ступай лучше домой к отцу Он вырастил такого сына — пусть сам с ним и возится.
Ну, Зубок уже умный стал. Не хочет идти домой: мать будет охать, отец ворчать. А кости у него крепкие, им что снег, что холод, что ветер, что град — все нипочем. Постучал он только в окошко Кузнецовой дочери, наказал ей расти сильной да его дожидаться и пошел один через леса.
Деревья растут высокие, а Зубок — выше, деревья растут сильные, а Зубок — сильнее, ломает он ветки, высекает из камня огонь и жарит грибы, сколько захочет, яблоки есть кучами, на зиму не запасает.
Вечером лазает Зубок по деревьям, с одного на другое, ищет мед, загребает целыми пригоршнями и ест, ест, ест, пока не надоест. Принимается кричать, орать что есть силы: го-го-го! Слышат деревья — отвечают, слышат звери — ревут, слышат птицы в гнездах - перекликаются. Гудит лес: телеги какая куда разъезжаются, лошади пугаются, а чужие в этот лес вообще ни ногой. Так оно зимой, так оно и летом.
Зимой трещат деревья от сильного мороза, а Зубок не боится. Бродит по лесу, ищет, в снегу копается: найдет, где медведь залег, где он лапу сосет, и вынимает ему лапу из пасти.
— Хватит, — говорит, — тебе сосать. Лапа не конфета.
А медведь помалкивает — Зубок ему нравится.
Тем временем забыл Зубок, как его зовут, только рос и рос. Ему пятнадцать — он все растет. Ему шестнадцать — он все растет. Ему семнадцать...
Слышит он: деревья переговариваются, слышит: звери никак не успокоятся, смотрит: небо красное, что-то предвещает. Померялся ростом Зубок с самым высоким деревом в лесу и сам себе говорит: «Хватит! Надоело!» С лесом он даже не прощается, из леса - прочь и бежать туда, где люди живут.
Приходит в большой город. Гудят люди на улицах, как пчелы в улье. Видят люди, какой парень в город идет, с какой силушкой, обступили его, и стал он им показывать, что умеет. Перегнется назад — может пройти по нему рота солдат, как по Красной площади. Перегнется вперед — можно на него три кузницы поставить, с кузнецами и наковальнями, и ковать, ковать, а ему — хоть бы что.
Говорят люди:
— В былые времена такого парня давно бы уже нарядили в синие штаны, шелковую рубаху с красной подпояской и объявили бы его великим силачом. А теперь нет времени им заниматься. Надо идти друг с другом воевать.
Затрубили трубы, застрочили пулеметы, все похватали пики в руки - и в строй.
— Раз все воюют, — сказал Зубок самому себе, — мне ли быть последним?
— Дорогу!
И побежал по дороге.
Бежит он, бежит, одну дорогу пробежал, другую. Едет поезд. Впереди паровоз свистит, за ним — вагоны.
— Что поезд везет? - спрашивает Зубок.
— Войско! — отвечают ему.
— Куда едет войско?
— На войну!
— Возьмите меня тоже, — просит Зубок.
— Залезай! А кого ты хочешь бить?
Подумал Зубок, подумал и отвечает:
— Был я кузнецом, а теперь я богатырь. Хочу бить толстопузов и белоручек.
— Что? Кого? Нет! — говорит старший. — Такой, как ты, мне не нужен! Такого, как ты, мы должны четыре года расстреливать и три года вешать.
— Стой! Вот мы тебя расстреляем! Ура!!!
Вылезли из вагонов толстопузы в отутюженных манишках, стали показывать на Зубка пальцами, кашлять, смехом заливаться. Зубок тоже рассмеялся.
— Ты еще смеешься? — кричат они ему. — Вот мы тебя расстреляем!
И ну давай сморкаться толстыми носами в отутюженные платочки.
Говорит Зубок:
— Жаль мне на вас время тратить.
Взял и перевернул поезд. Вагоны попадали. Паровоз свистит, вагоны с рельсов падают, толстопузы валяются и ножками дрыгают.
А Зубок пошел своей дорогой, даже не оглянулся — нет времени.
Идет он, идет, одну дорогу прошел, другую. Снова едет поезд. Впереди паровоз свистит, за ним — вагоны.
— Что поезд везет? - спрашивает Зубок.
— Войско! — отвечают ему.
— Куда едет войско?
— На войну!
Видит Зубок: руки у всех сажей вымазаны, рубашки промаслены, брови суровые, мускулы здоровые. Очень они ему понравились. Говорит он:
— Товарищи, возьмите меня с собой!
— Кого будешь бить? — спрашивают они его.
Говорит Зубок:
— Был я кузнецом, а теперь я богатырь. Хочу бить толстопузов и белоручек!
Открывают ему один вагон, ноги у Зубка слишком длинные, не влезть ему Открывают другой вагон, голова у Зубка слишком высоко торчит.
Говорит Зубок:
— Что вы будете мучаться? Я могу наверх залезть. Залезает он на крышу. Поезд едет, а Зубок кричит, так
что весь мир слышит:
— Долой толстопузов и белоручек!!!
Весь мир дрожит, а Зубок воюет, где поле отвоюет, где лес, где село, а где и город. Тем временем стукнуло ему
176
восемнадцать, девятнадцать, двадцать и даже двадцать один.
И вот однажды приходит старший в войске и подзывает Зубка к себе:
— Хватит, Зубок! Кажись, мы их уже проучили. Теперь поехали в город, мы тебе праздник устроим.
Приезжают в город. Гудят там люди, как пчелы в улье. Шум, гам, праздничные флаги по всем улицам развешаны. Пришли девочки в ярких платьицах, пришли мальчики с расчесанными кудрями. Вышел Зубок к своим родителям, узнал их и с ними помирился. Говорят ему его братья:
— Не сердись на нас, Зубок, мы не сидели дома сложа руки. Все мы были в полях, на войне. Тех, с кем ты сражался, мы из города прогнали и в их красивых домах бездомных поселили. Пусть сапожник сапоги тачает, пусть портной шьет, пусть на фабриках звучат веселые песни.
Услышал Зубок, что братья говорят, покатились у него от радости слезы из глаз, обнял он братьев и говорит:
— Братья! Вот мои объятья!
Замахали все девочки и мальчики флажками, закричали, загалдели:
— Да здравствует Зубок! Да здравствует наш богатырь!
Прокатился крик по всему городу. Прибежали из предместья кузнец с дочкой. Девушка выросла сильной, как ей Зубок наказывал.
Стали свадьбу справлять. Барабаны забили, заводские трубы затрубили, провода загудели, все стали танцевать и кричать:
— Труженикам всего мира — ура!
Ойзер и его войско
Жил в одном приличном городе один очень приличный парень по имени Ойзер. Был он парень как парень, даже очень неплохой, только неряха страшный.
По пятницам не мылся, по воскресеньям не причесывался. Волосы у него были длинные, а ему хоть бы что. И за все лето даже ни разу не искупался. Это ему даром не прошло, сами увидите, что дальше было.
Как-то летним днем пошел Ойзер погулять. Идет он, а ему навстречу жирная ничейная вошь.
Увидела вошь Ойзера, окликает:
— Глянь, тебя-то мне и не хватало!..
А Ойзер задумался и не услышал, что она говорит. Вошь и застала его врасплох.
— Глянь, — говорит вошь, — залезу-ка я к тебе... То-то будет жизнь...
Ойзер совсем задумался, не услышал и этого и присел рядом с вошью.
А вошь взяла и заползла Ойзеру на рукав. С рукава — на ворот. Там она немного передохнула и — прямиком на голову, в длинные патлы. Только там отдышалась.
Ойзер голову не чешет, не моет. Вошь ни о чем не беспокоится и живет припеваючи. Днем у нее одни заботы, ночью — другие. А как же! У хозяйственной вши забот полно.
— Теперь, — говорит как-то раз вошь сама себе, — не стыдно и парочку яиц отложить — пора и детками обзавестись. Тут места для целой семьи хватит.
Сказано — сделано.
А Ойзеру хоть бы что, разве раз в год пощупает пальцем голову да почешется.
Такие дела.
Но время не стоит на месте, проходит месяц, другой. Семья уже большая — беда! Дети, внуки что ни день! В голове уже нет места, одни лезут на ворот, другие — за ворот, кто — в рубашку, кто — в штаны.
Повсюду тесно, весело. Ойзер уже не один, у него целое войско.
Одно только плохо, не может Ойзер с этим войском сладить. Что ни день, оно больше. Ссорятся вши — душно Ойзеру. Проголодаются вши — жарко Ойзеру. Целую ночь он с ними воюет. Но что тут сделаешь двумя руками? Тут и десяти рук мало.
— Возьму и сожгу завтра рубаху! — сердится Ойзер...
А кровать уже полна вшей.
— Придется разрубить кровать! — злится Ойзер...
И на стенах уже полно вшей.
— Возьму и полью стены керосином! — грозится Ойзер...
— Ишь раскомандовался,— говорят вши, — если не перестанет, мы сплетем веревку и стащим его в речку...
Видит Ойзер: плохо дело, пришлось ему помалкивать. Но уже так велико его войско, что не он вшей, а вши его несут.
Как-то вечером повстречал Ойзер своего приятеля, и пошли они оба в пивную пиво пить.
Пьют они, пьют до поздней ночи, уже у Ойзера в доме ворота заперли...
— Пошли ко мне ночевать, — говорит приятель.
Постелил приятель Ойзеру мягкую постель.
Погасил лампу. Время спать.
Спать так спать.
Ойзер из-за своего войска не может глаз сомкнуть. Лежит с закрытыми глазами и думает.
Поздно ночью слышит Ойзер такой разговор:
— Эй, братцы! — говорит большая вошь. — Плаваем мы на живом корабле месяцы и годы. Теперь, когда наш корабль остановился в таком чудном месте, пойдемте прогуляемся!
Кровать большая,
Простыня широкая.
Спустилось войско с корабля на берег немного прогуляться, с людьми повстречаться, на других посмотреть, себя показать. А Ойзер не спит, слышит: уходят вши, только пару часовых оставили. Чуть последняя вошь на простыню сползла, Ойзер вскочил, одежду накинул, сапоги на босу ногу натянул, тайком от вшей прокрался к дверям и давай улепетывать.
За час до рассвета встает приятель и видит: нет Ойзера.
Кровать пустая.
С чего в такую рань?
Смотрит: что это простыня такая грязная? Была белая, совсем новая!?
Подходит ближе — беда! — простыня вшами кишит.
Вшей — тьма египетская!
Вши всякие:
черненькие и серенькие, с хвостиками, без хвостиков, все отъевшиеся, а некоторые такие большие, с жука размером.
— Э-э-э, — говорит приятель, — хорошо еще, что они его в речку не стащили, лошади этакие!
Он быстренько развел огонь, набрал горсть и в огонь...
Печь горит, вошья братия трещит. Почти час так собирал.
— Ничего, — говорит приятель, — я вас не боюсь! Видите, сколько гребешков у меня на столе лежит, сколько мыла на полках? Я вас быстро спроважу, у меня не заживетесь. А пока нужно найти Ойзера и немного почистить, а то как бы они его в добрый час не заели. Они могут человека уморить, лошади эдакие...
Побежал приятель по одной улице, по другой и у всех спрашивает:
— Не проходил тут парень такой да эдакий?
— Видели, — отвечает ему лавочник, который раньше всех открыл свою лавку, — было еще темно, он пробежал по широкой улице к большой дороге.
Схватил приятель извозчика:
— Гони, — говорит он извозчику, — по широкой улице к большой дороге, только быстро!
Понеслась лошадь. Выехали из города на большую дорогу, видят: бежит вдалеке человек.
Кто бы это мог так бежать?
— Гони, — говорит приятель извозчику, — прямо за этим хлопцем.
Догнали и видят: это Ойзер.
— Ойзер, оглянись, куда ты бежишь?
— Я не бегу, я убегаю! — смутился Ойзер.
— От кого ты убегаешь?
— От кого? Я знаю от кого, только сказать стесняюсь.
— Говори-говори, не стесняйся!
— Ой, стесняюсь. Я украдкой ушел от своих вшей, теперь убегаю.
-Ну, если это все, — говорит приятель, — то хорошо. Твои притеснители уже давно на том свете, а теперь, браток, пошли в баню.
Пришли, зовет приятель банщика и говорит:
— Я заплачу вам, дорогой мой, сколько хотите, только отмойте мне вот этого парня, а то, если не доглядеть, заедят его эти лошади.
Заплатил приятель сколько надо, банщик подстриг Ойзера, почистил, приготовил ему чистое белье:
— Вот, — говорит, — горячая вода, вот — холодная, мойся. Ты должен приходить сюда в этот день каждую неделю — и будешь человеком!
— Хоть мыло-то у тебя дома есть? — спрашивает банщик. — А гребешок?
— А зачем они — мыло и гребешок?
— Как зачем? Ты не знаешь зачем? Ну ничего, узнаешь.
И банщик отправил Ойзера в школу лекции слушать.
Ойзер дал себя уговорить, и что бы вы думали? Он стал-таки человеком. Гребешок и мыло бережет больше всего на свете, а банщик ему дороже отца родного.
Как-то встретил Ойзер своего приятеля то ли на свадьбе, то ли в клубе. Отозвал Ойзер приятеля в сторонку и говорит ему на ухо:
— Дай тебе Бог, приятель, ты оказал мне услугу на всю жизнь! Сколько буду жить, никогда этого не забуду.
А перед уходом говорит ему снова:
— Знаешь что, приятель?
— Что, Ойзер?
— Тогда еще немного, и стащили бы они меня в реку, черти.
— Ой, да неужто? — испугался приятель.
— С места не сойти! — поклялся Ойзер.
— Коли так, — сказал приятель, — теперь ты человек!.. И я знаю, что не один только приятель говорит это — весь город свидетель: Ойзер стал гораздо умнее и приличнее — просто никакого сравнения!
В песке
Водной земле была река, и бежала река в открытое море, и у самого моря намывала песок, и множился песок, и рос. Годы складывались в тысячелетия. Песок со временем разросся на мили вокруг и тоже превратился в море, песчаное море.
Однажды в затишье, когда обоим морям, водяному и песчаному, скучно стало лежать одному подле другого, стали они друг с другом играть и друг друга задирать. Но вода не могла залить песок, а песок не мог засыпать воду. И тогда закружился ветер, никак не может успокоиться: швыряет одно море на другое. То одному поможет, то другому — ничего не выходит. И тогда заговорили моря друг с другом:
— Что же нам делать, если нам будет скучно?
И так порешили: если забредут к ним хвастуны, не грех будет с ними немножко поиграть.
Стоит в устье реки деревня, стоит уже много лет. Женщины там плетут сети, пареньки воруют. А старики? Старики ловят рыбу, курят трубки и вечерами рассказывают друг другу о том, как они когда-то были молодыми.
Ну ладно.
Подросли там однажды четырнадцать парней, все как на подбор. Один может пятнадцать пудов поднять, второй может быка прибить, третий, пятый и десятый могут самым злым собакам пасти заткнуть, самые прочные замки сломать, а если у кого кони стоят под замком, то лучше подавайте их сюда подобру-поздорову!
И много других фокусов знают эти ребята. Никого они не боятся. Пока старики рассказывают свои сказки, молодые усмехаются в усы, перемигиваются и зевают.
— Пускай их (ведь для стариков нет ничего милей, чем рассказывать о том, что случилось когда-то).
Была однажды ярмарка в тех краях, и вот сговариваются приятели между собой:
— Там-то и там-то живет помещик, держит он при себе дочь-красавицу, он, поди, очень ее стережет, а собаки у него натасканные, так что надо еще подумать. Кони у него под замком стоят, могут пригодиться.
Сказано — сделано.
Рано утром поскакали четырнадцать хлопцев на четырнадцати конях в город на ярмарку покупать пшеницу и рожь. Но пшеницы и ржи ребята не достали, напились в шинке, допоздна засиделись, но гульба гульбой, а гостинцев домой для девушек накупили. Коней они давно сменяли на золото. Золото — в карманы, гостинцы — за пазуху, и отправились хлопцы навеселе да с песнями через пески в
другую деревню, на другую ярмарку. Может, там тоже не скучно будет.
По дороге хлопцы разговорились. Один говорит:
— Положите мне на плечи мешок с песком, а на мешок — еще мешок: я его до другой деревни донесу.
Другой говорит:
— Окажись передо мной сейчас дерево, я бы его с корнями вырвал и нес бы в правой руке как зонтик: днем бы солнце не пекло.
Третий говорит:
— Дайте мне трехлетнего коня, возьму я его за задние ноги и перекину через себя.
— Кого мы слушаемся, братцы?
— Никого!
— Мы и в воде не тонем и в огне не горим. Ура! Ура!
Вытащили приятели еще по бутылочке из карманов,
выпили за свое здоровье, разукрасили себя лентами. Кругом никого, только ночь и небо, песок и вода.
Песок уже спит, и вода уже спит, только приятели идут себе, орут, шумят, не таясь. Рассердился песок:
— Что это за манеры?!
Тем временем ветерок объявился:
— Что это за гости тут такие подгулявшие?
Ночь качнулась, ветерок потянул.
Вода заволновалась, песок запел.
— Ага, — говорит один парень, — буря!
Говорит второй:
— Пятками чую.
Говорит третий:
— Через час на дорогу выйдем.
— Как бы не так, — говорит песок, — как бы не так.
Песок поет, ветер играет, вода волнуется. Песок вздымается белыми полотнищами, парни злятся:
— Полные глаза! — говорит один.
— Полные уши! — говорит другой.
— Тьфу! Полный рот намело! — проклинает третий.
— Может, ляжем?
— Как это ляжем?
— Надо идти!
И аукаются приятели, и ругаются, а песок гудит, завивается, ветер срывает целые холмики песка и бросает под ноги.
— А, чтоб его! — кричит один хлопчик, спотыкается и падает.
— Ко всем чертям! — кричит второй и не может ноги из песка вытащить.
— Ау-ау! — кричат парни, чтобы не потеряться.
— Аукайте-аукайте! — отвечает песок, — Это вам не поможет.
— Где дорога?
— Нет дороги.
— Где бы взять глаза — свои засыпало!
— А-а-а-р-р-р! — ревут хлопцы от злости.
Вытащил один золото, швырнул на землю! Вытащил другой гостинцы, швырнул на землю! А песок все забрал себе, засыпал, спрятал:
— Давайте ещ-щ-ще, братцы, коли ес-с-с-с-ть!..
— Что же делать?
— Не знаю.
— Нет дороги.
— Песком замело.
— Крика не слышно.
— Ветер уносит.
Не знают хлопцы, что делать, куда бежать, натыкаются они друг на друга, падают друг на друга.
— Так-то, — говорит ветер и одной горой накрывает их, другой придавливает. Никто юнцов не видел, никто о них не слышал...
Назавтра пришлось людям новую дорогу по пескам прокладывать, назавтра люди узнали, что кто-то ночью нашел свою судьбу.
Несколько дней деревня ждала ребят, а о них ни слуху ни духу.
Надо искать.
В такую-то ночь, конечно, что-то неладное могло случиться. И пустилась деревня по песчаному морю.
— Были здесь наши ребята?
Молчит песок.
— Четырнадцать ребят на конях поехали на ярмарку... Обратно они должны были везти золото в кошельках, вино в бутылках, а за пазухой — гостинцы для невест... Куда ж эго все подевалось? Хоть бы след какой остался!
Молчит песок.
Прошли годы. Поцеловались водяное море с песчаным и сохранили тайну. Деревня юношей вскоре позабыла, только история про них и осталась.
Но земля и небо поклялись ничего не таить друг от друга. Пристали как-то к берегу лихие чужеземцы на корабле и пошли гулять по песку. Вскоре увидели они палку, торчащую из песка. Разгребли песок и вдруг видят: рука держит палку, а рядом еще рука. Нашли там еще руку и целый клубок рук и ног.
И насчитали там четырнадцать голов, четырнадцать черепов, засыпанных песком и погребенных под ним.
Тут же послали в деревню сообщить,
Может, кто придет слезинку пролить... Может, кто придет и скажет, как быть,
Как помянуть, где похоронить.
И...
Была ли печаль краткой, была ли она долгой, а только сказке все равно конец.