Сказки Мойше Бродерзона
Мойше Бродерзон
Баба Яхна
В небе полная луна,
И слышна лишь тишина, Ночь все небо засинила,
Это час нечистой силы.
Из горбатой из избушки Вылезает мышь-норушка, Воздух втягивает мышь, Тишь вокруг, ночная тишь.
Тишь вокруг все тише, тише, А луна все выше, выше, Мышка шмыг обратно в дом И хозяйке бьет челом.
Бьет поклоны раз за разом И сверкает острым глазом: «Для нечистых сил, для нас Настает урочный час».
Черный ворон, цвета ночи, В комнате кружа, клекочет: «Наступает время тьмы, Ночь черна, черны и мы».
Кот усатый, черноухий Боком ластится к старухе, Поднимает хвост трубой, Выгибается дугой.
Вдруг с кровати одеяла Точно ветром посдувало, Покряхтев, поохав, вот Бабка наконец встает.
Лезет в ступу, по дороге Чуть не поломавши ноги,
Ступа из избушки прочь Сразу вылетает в ночь.
Прилетают птицы стаей,
Бабу Яхну окружают,
И под птичий крик шальной Ступа мчит сквозь мрак ночной,
Сквозь пронзительные крики, Сквозь мельканье крыльев диких, Сквозь огонь, сквозь шум и гам, Сквозь волшебный тарарам.
Прилетают птицы стаей,
Бабу Яхну окружают,
И сквозь громкий птичий грай Мчит она в далекий край.
И под гомон бесноватый Глаз блестит подслеповатый, Длинный нос висит крючком, Ливень льет, грохочет гром.
Гром грохочет, эхо вторит, Баба в небе ступу шпорит,
И прядает ступа ввысь,
Где все тучи собрались.
Вверх несется ступа рысью,
В глубину небесной выси, Видно, что не гладок лёт:
И толкает, и трясет.
В этой тряске да болтанке Ступа — точно в лихоманке,
Ту, что в ней, трясет стократ С головы до самых пят.
Бабу молния пронзает,
Баба в облаках витает,
Пышет серою она, Раскалившись докрасна.
К молнии старуха скоро С бессловесным разговором Приступает; а потом Речь их прерывает гром.
Гром все громче громыхает, Баба небо подметает —
Грязь метет с небесных круч Поднимая вихрь из туч,
Поднимая вихрь и бучу, Наметая тучи в кучу И сбивая в серый ком.
Всё на небе кувырком!
Баба небо подметает,
Осень в гости зазывает, Желтый нацепив покров, Доит тучи, как коров.
Доит дождик над полями, Над полями, над домами,
На жнивье и на покос, Бормоча себе под нос,
Заклиная дождь осенний, Насылая стужу в сени, Хмарь и холод за окном И болезни в каждый дом.
Отмеряет холод мерой, Вяжет небу саван серый,
И бормочет все она От зари и дотемна,
От зари до темной ночи;
Дни становятся короче,
И, от стужи обмерев,
Листья падают с дерев.
Тучи небо голубое Застилают толстым слоем, Дождь холодный льет из них, Пробирает бабу чих.
Наконец, покончив с делом, Потрудясь душой и телом,
Баба с холода долой Отправляется домой,
В домик свой на курьих ножках. Пляшет мышка у окошка, Писком оглашает дом,
То-то радость нынче в нем!
Рад и ворон, рад и котик,
Что настал конец работе,
Вот так новость, вот дела,
Наша бабушка пришла!
Собирают угощенье:
Жирный гусь, пирог, варенье, Бабушку ведут в кровать И садятся пировать.
Порешив с делами всеми, Коротают дальше время: Карт колоду достают,
И тасуют, и сдают.
И за кружкой молочка Все играют в дурачка С Бабой Яхною в избушке Ворон, кот и мышь-норушка.
Пивоваренка
Стоял домишко старенький, Была в нем пивоваренка — Домок в одно окно,
Нечиненный давно.
Старик-смотритель много зим Здесь обитал — и дочка с ним. Он домик сторожил —
Да сам же в нем и жил.
А дочь была певуньей, Плясуньей да игруньей И оживляла дом Задорным голоском.
Но для кого ей петь, кому? Живет паук у них в дому —
Но, в думу погружен,
Молчит все время он.
Кровати две да две хромых Скамейки в комнатке у них. Молчат они сам-друг —
И никого вокруг.
Четыре стенки с крышею,
Над ними понависшею —
Такой вот жалкий дом,
И жизнь такая в нем.
Под крышей той соломенной По-над стрехой надломленной, Был тесный чердачок, Закрытый на крючок.
А там, врасплох захваченный, Гой дочкой одураченный, Чертенок тосковал И недоумевал:
Зачем он здесь да почему? —
Все было невдомек ему.
Ведь он уж год почти Сидел здесь взаперти.
Он звался Забывалкою,
И жизнью жил он жалкою: Зевал он, чуть живой,
Качал он головой.
В пустом бочонке он сидел,
Без развлечений и без дел. Дверь заперта на крюк,
И — никого вокруг.
Чертенок тот, шутенок тот, Пузатый постреленок тот Сидел так много дней И стал еще жирней.
— Иди сюда, мой сладенький, Кис-кис, кис-кис, мой гладенький Девчонка подойдет,
Чертенка позовет.
И на руки его берет,
И сразу смех ее берет,
И с ним одним она Играет допоздна...
Отец везет по вечерам Пивные бочки по дворам И думает о ней,
О доченьке своей.
И вдруг берет его испуг,
Тоска накатывает вдруг.
Измотан, утомлен,
Себя пытает он:
Что с дочкой его станется,
Когда одна останется,
Как в рост она пойдет —
А век его пройдет?
Как на дрожжах растет она, Красивей что ни год она —
В пивном котле она Из пены рождена!
Пустые бочки тарахтят,
И, свету Божьему не рад,
В тоске невесть куда Он едет, вот беда!
В кривом каком-то тупичке Остановился он в тоске.
И там стоит, застыв,
От горя еле жив.
Но — пиво уж распродано,
Пора домой, пора давно.
И, мрачного мрачней,
Спешит он к дочке, к ней,
Домой, в домишко старенький, В родную пивоваренку —
Домок в одно окно,
Не чиненный давно.
Усталый, измочаленный, Хрипя уже отчаянно:
«Что будет с ней потом?»
Вошел к себе он в дом.
И — ни словечка сверх того,
И — ни прибавить ничего.
Мокры его глаза,
И в бороде слеза.
И голову повесил он,
Раздавлен и опустошен...
Лишь дочка старика Развеселит слегка.
Она с улыбкой нежною Затянет речь неспешную,
И за руку возьмет,
И скажет: «Ну-ка, вот...»
И — вверх, к стрехе надломленной Под крышею соломенной,
На тесный чердачок,
И, отперев крючок, —
К тому бочонку, где сидел Без развлечений и без дел Чертенок-карапуз,
Рогат и толстопуз.
«Спускайся, толстопузенький,
По лесенке по узенькой. Посмотрим-ка сейчас,
Чем ты потешишь нас!»
Берет отца и дочку смех, Паук танцует возле стрех,
И паутинки сеть Вдруг начала блестеть,
И так домишко старенький, Домишко-пивоваренка, Домок в одно окно Не хохотал давно,
Не хохотал так много зим Старик-отец (и дочка с ним) Что домик сторожил И сам же в нем и жил.
С поры, рассказывают, той Как бы волшебною чертой От грусти отделен Их дом со всех сторон.
Ведь Забывалка в доме том В бочонке все живет пустом И будет жить, пока...
До первого снежка!
