Нетивот Ор (Пути света)

Пути Света[1]

Немного об обычаях нашего учителя, великого мудреца и праведника, и о его пути в святости

Я не намерен здесь рассказывать о жизни нашего учителя, великого мудреца и праведника, и о том, с чем ему пришлось столкнуться на его пути. Я не предполагаю писать его биографию, поскольку не это является моей целью. Но двинусь вперед неторопливо, навстречу стоящей передо мной задаче – опубликовать, с Б-жьей помощью, сборник его святых писем, посвященных трепету перед Б-гом и изучению Мусара, ибо мое сердце ощутило необходимость хотя бы немного рассказать о величии его мудрости и трепета, праведности и благочестии, о его возвышенных поступках и привести несколько его святых речений о мудрости и Мусаре, о прямых путях Б-га, дабы будущие поколения знали, что все его слова проистекают из святого источника, исходят от святыни Израиля, великого учителя, мудреца из мудрецов – праведного, благочестивого и скромного, да будет благословенна память праведника! Сколь чисты его пути и глубоки мысли, возносящиеся до вершин служения благословенному Б-гу! Его святость должна быть явлена глазам стремящихся к исполнению воли Творца. Пусть трепещущие перед Небесами изучат его обычаи, пойдут по его стезям и поведут за ним весь дом Израиля, дабы он шел прямым путем мудрых наставлений нашего учителя, пусть позаимствуют хоть немного из его деяний и душевных качеств.

Мы уже писали, что еще в детстве в городе Салант наш учитель уже достиг Небес мощью своего знания, силой мудрости и понимания и прославился как величайший мудрец поколения, великолепие Израиля. В те дни пути постижения и углубленного изучения Торы не были похожи на сегодняшние. Тогда было принято изучать Талмуд только с комментариями Тосфот и Маарши. Книги еврейских мудрецов Европы прежних поколений, которые раскрыли врата света и сделали ясными пути изучения Торы, в то время были вовсе недоступны в нашей стране. С появлением нашего учителя забрезжил рассвет и воссиял новый свет Израиля, озарив пути изучения Торы и постижения Знания. Наш учитель совершил небывалые открытия в Торе и предложил новый, поражающий глубиной постижения подход к Учению, который охватывал все разделы Талмуда и комментарии Тосфот. Величайшие мудрецы того времени были потрясены глубиной его видения!

Много лет жена рава Исраэля Салантера зарабатывала на нужды семьи, а он посвящал все свое время Торе и служению. Но затем по ряду причин иссяк источник ее доходов, и самые уважаемые люди пригласили тогда еще молодого учителя в Вильну, чтобы он преподавал в ешиве и жил там в почете и уважении. Вынужденный обстоятельствами и не желая возложить на себя бремя раввинской службы, рав Исраэль начал преподавать в ешиве (Рамайлес), где каждый день давал удивительные уроки, потрясавшие всех глубиной знания. Вскоре он сменил место своего пребывания на район Заречье (Ужюпис), расположенный на окраине города, где в Доме Учения собрались виднейшие мудрецы Торы из числа жителей Вильны и других мест. Многие из них впоследствии стали величайшими мудрецами поколения и заняли важные посты в еврейских общинах. Наш учитель, благословенной памяти, ежедневно преподавал Тору множеству учеников. Он раскрыл им сокровищницу своих знаний и явил «силу и мощь своей руки» во всех областях Учения и Знания: как в ясном понимании простого смысла, так и в постижении глубины Закона. Он обучал практическому выведению закона в Галахе и творил чудеса, раскрывая в Торе жемчужины Знания.

Достойнейшие из жителей города и его мудрецов приходили услышать слово его великой мудрости и трепетали перед его величием и многогранностью гения. Произнесенные им слова Торы передавались устами других мудрецов, и в Домах Учения Вильны обсуждались умозаключения, к которым он каждый день приходил на своих уроках. Достойный доверия человек рассказал мне, что некоторое время в Вильне проживал великий мудрец рабби Давид Лурия из Быхова (Радаль), который иногда посещал уроки Торы рава Салантера и с исключительным уважением отзывался о глубине его знания и ясности мышления.

Мне трудно подобрать слова, которые раскрыли бы праведность и благочестие рава Салантера. Он был выше всяческих восхвалений! Я представлю читателю лишь самую малую их часть. Вкратце отмечу: он был столь же праведен и благочестив, сколь гениален в мудрости и в знании Торы.

В предисловии к этому изданию уже отмечалось, что еще в детстве рав Исраэль приблизился к святому человеку – его учителю – великому мудрецу и истинному праведнику, святому для Всевышнего, свету мира, рабби Йосефу Зунделю, благословенной памяти, известному всем как рабби Зундель Салантер. Этот великий мудрец наделил дух рава Исраэля чистотой своей праведности и указал ему путь в святости, пробудив его сердце к изучению мудрости трепета перед Б-гом и Мусара. И когда рав Салантер ступил на стезю своего гениального учителя, стал искать мудрость, трепет перед Небесами и праведную скромность, его сердце раскрылось и душа преисполнилась воодушевленным трепетом перед Б-гом. Так он и шел по жизни, приумножая мощь и силы, пока не обрел настолько возвышенный трепет перед Всевышним, что нам невозможно и представить. Страх перед судом, боязнь наказания и трепет перед величием Торы ощущались им каждое мгновение. В послании Игерет Амусар наш учитель писал, что слова из трактата Сангедрин Вавилонского Талмуда о том, что «судья всегда должен видеть нависающий над ним меч и разверзающийся перед ним Геином»[2], относятся не только к судьям. Каждый должен остерегаться «злой раны», тяжкого греха. Талмуд говорит о судье лишь потому, что у него вероятность ошибки больше, а ее последствия страшнее, чем у других. Особый трепет перед Творцом, который наш учитель обрел через изучение Мусара, стал светом на его пути, открыв ему дорогу к служению Всевышнему, и привел его к возвышенным достижениям, духовному совершенству и исправлению качеств души.

В юности, когда его сердце устремилось к исполнению воли благословенного Б-га, он углубленно изучал мудрость трепета перед Небесами, дабы найти прямую стезю, ведущую к цели. Началом его святого служения стало изучение Торы на высочайшем уровне ради нее самой. В своей мудрости он увидел, что даже чистое желание изучать Тору ради нее самой иногда может привести к искаженным выводам, ослаблению мотивации и ограничению восприимчивости разума. Может измениться и порядок изучения Торы, который уже не будет определяться особенностями человека, а значит и не приведет к реализации его способностей. Оба эти последствия – снижение мотивации и изменение пути изучения – могут нанести большой вред постижению мудрости. Поэтому наш учитель, благословенной памяти, очень подробно обсуждал этот вопрос со своими ближайшими учениками, призывая их следить за прямотой путей. Он показал, что умение правильно изучать Тору, то есть познать наивысшую мудрость, дать сердцу понимание, распрямить и отточить разум, овладеть обширными знаниями во всех разделах Закона, – важно не только для исполнения заповеди изучения Торы. Чем больше мудрость и понимание человека, тем совершеннее пути его служения благословенному Б-гу.

Особое внимание наш учитель уделял углубленному изучению Талмуда. Многие великие мудрецы и праведники прежних поколений настоятельно призывали оставить этот путь и посвятить себя исключительно изучению Торы Истины. Наш учитель приложил много усилий для того, чтобы определить суть Торы Истины. В результате он все же пришел к выводу о необходимости углубленного изучения без малейших опасений, о чем написал в предисловии к ежемесячнику Тевуна. Немалую часть своих рассуждений он посвятил определению понятия Тора Истины. Затем он пишет: «Мудрецы Мусара не приветствуют углубленное изучение Талмуда Общиной Израиля, но, по моему мнению, это неверно… Мой личный опыт это подтверждает. Когда я всецело посвятил себя изучению Мусара, то решил ограничить свое стремление и оставить углубленное изучение, дабы направить свои глаза только к истине… Следуя по этой стезе, я взглянул на себя критически и обнаружил, что желание проявить силу мышления прорвало ограду истины и начало вводить мой разум в заблуждение, заставляя подчинять истину моему желанию. И тогда я понял: будет правильно, если я без малейших опасений разрешу себе углубленное изучение, как в свое время это делали мудрецы Талмуда ради оттачивания мудрости, дабы мой разум не был скован…»

Тогда же, в юности, когда сердце этого необыкновенного человека возвысилось на путях Б-га и его праведность обрела мощь, у него возникло желание отдалиться от людей, «сокрыться во внутренних покоях». Он не собирался оставить пути всего мира и отдалиться от людей, но желал сокрыть свою мудрость, деяния и обычаи от посторонних глаз, дабы люди не догадывались о его величии. Он даже начал искать для себя подходящее место. Ведь известно, что чудесный путь полного уединения близок тем, кто стремится к исполнению воли Б-га, и, следуя по нему, можно высоко вознестись разумом и духом. В особенности же это верно для такого человека, каким был наш учитель – с его великой мудростью и трепетом.

Однако, отдалившись от мира, человек лишается возможности совершать важные деяния ради Б-га и Его Торы, применять свои способности для пользы другим, «извлекать ценное из незначительного» и помогать сынам своего народа в обретении духовных заслуг. Поэтому, глубоко все это продумав, наш учитель решил, что не такого пути Б-г желает от человека, имеющего удел в мудрости, опора которого – трепет, сила души которого позволяет ему совершать великие деяния ради Торы и трепета перед Небесами. Ему не следует пребывать в одиночестве и покое, помышляя только об обретении заслуг для самого себя, – тем более, когда состояние поколения столь плачевно! Трепещущий перед Всевышним не может безмолвствовать в такой час. Также и в обычаях этого мира: человек не должен сосредотачиваться только на самом себе, ибо «мир строится милосердием»[3] – необходимо делиться благом с другими, заботиться о нуждающихся. В предисловии к книге Нефеш Ахаим об этом говорит праведный мудрец, наш учитель рав Хаим из Воложина, благословенной памяти. Он часто повторял, что человек сотворен не ради самого себя и вся его суть раскрывается в помощи ближнему. Ясно, что то же самое относится к путям обретения доли в Грядущем мире: нельзя заботиться только о собственной духовности, говоря: «Мне будет благо, и с меня довольно!» Необходимо распространять в мире почитание Всевышнего, проявлять жалость и милосердие к творениям, склонять их сердца трепетать перед Б-гом и следовать Его путями. Глубоко осознав все это, наш учитель изменил свое решение, оставил прежние замыслы и начал помогать другим в обретении заслуг во имя Торы и трепета.

Однажды в Вильне, ему указали на человека, которого можно было бы принять за скрытого праведника. Тот работал плотником, и люди обращали внимание на то, что он всегда был облачен в талит и тфилин, его губы постоянно шептали слова Писания, и он отличался от всех своими обычаями. Многие желали проникнуть в тайну души этого человека и обратились к учителю с просьбой пригласить его, чтобы понять, кто он по своей сути. Учитель же ответил им так: «Я не верю, что человек, достигший высших ступеней мудрости и боязни греха, в наше время может позволить себе вести жизнь скрытого праведника, прячась «во внутренних покоях», и пребывать в спокойствии и безмятежности, не заботясь об участи поколения. Но если все же он – мудрец и праведник, то пока люди не знают об этом – он счастлив в своем бескорыстным служении, достигающем Б-жественных высот. И если он удостоился искреннего служения Всевышнему, незамутненного личными интересами, и изучения Торы ради нее самой, то зачем нам тревожить его и раскрывать его сущность всему миру? Ведь этим мы лишим его великой радости – искреннего служения Б-гу и изучения Торы ради нее самой!»

Рав Салантер никогда не соглашался занять раввинскую должность по причинам, известным лишь ему одному. Однако своим ученикам он не советовал так поступать. Он был уверен, что в нашем поколении умение обучать людей Закону – это основа жизни по Торе. В одном из его писем сказано: «На вершине истинного мира стоит стремление обучить Закону весь еврейский народ, ибо на этом основана наша вера: необходимо пробудить Израиль к совершению праведных поступков и указать путь Торы, по которому следует идти…» Рав Салантер особо наставлял своих ближайших учеников изучать Тору так, чтобы при необходимости быть готовыми использовать свои знания для раввинского наставления.

Некоторые из его величайших учеников надеялись, что у них будет возможность избежать всяческих мирских забот и жизненных трудностей и полностью посвятить себя служению Б-гу, не возлагая на себя бремя раввинского служения. Они спрашивали учителя: «Разве изучение Закона для того, чтобы стать раввином и учить народ – это изучение Торы ради нее самой?!»

Рав Исраэль ответил им мудрой сладостью своих уст: «Нет лучшего способа изучения Торы ради нее самой, чем этот! Ваши чаяния ввели вас в заблуждение. Не обманывайтесь несостоятельными надеждами на то, что сможете устоять в испытании. Когда вы столкнетесь с жизненными трудностями, и встанет вопрос о пропитании семьи, – вы поймете, что были неправы. И тогда вы не только будете вынуждены возложить на себя бремя раввинского служения, но вам придется сделать это еще прежде, чем ваши знания станут достаточными для того, чтобы обучать народ Израиля Закону. Власть принуждения неоспорима! И поскольку так непременно произойдет, то окажется, что целью вашего изучения Торы не было получение должности раввина. Ведь это случится непременно, независимо от того, завершили вы свое обучение или нет. Таким образом ваша подготовка к деятельности раввина станет изучением Торы ради нее самой: поскольку вы учитесь для того, чтобы, оказавшись наставниками, упаси Б-г, не дать людям неверных советов и не оказаться среди тех, о ком говорится в Талмуде: ««Многих она погубила насмерть»[4], – сказано об ученике, который недостоин наставлять, а наставляет»[5]. Поэтому нет лучшей цели изучения Торы ради нее самой, чем эта!»

Святое служение нашего учителя в соблюдении запретов и в исполнении предписывающих заповедей по отношению к ближнему осуществлялось с большим вниманием и трепетом. Он часто произносил стих из книги Мишлей: «Если будешь искать его (Знание Торы), как серебро, и разыскивать, как клад, то постигнешь страх пред Господом и обретешь Знание о Б-ге»[6]. Также он часто говорил, что главный принцип служения Творцу состоит в том, чтобы следовать в жизни Его путями. Он учил тому, как использовать принятые в мире обычаи, дабы служить Всевышнему с большей отдачей и трепетом. Однажды, 13 Нисана из Мемеля (Клайпеда) он послал в Вильну телеграмму о законе уничтожения квасного своему зятю, несмотря на его глубокое знание Торы.

С особым трепетом наш учитель относился к исполнению заповеди есть мацу в первый вечер праздника Песах. Он вручную срезал колосья пшеницы с особым намерением использовать их для заповеди, затем высушивал и молотил зерно, после чего ссыпал его в небольшой ларец и хранил, как сокровище, в специально отведенном для этого месте у себя дома. Незадолго до праздника зерно мололи ручными жерновами и выпекали мацу для исполнения заповеди «хлеба бедности» в первый вечер праздника Песах. Все это сопровождалось большими хлопотами, а иногда и существенными расходами. В письме одному из своих близких учеников наш учитель писал: «Я прошу уважаемого, коронованного венцом Торы, постараться ради меня и приготовить на первый седер немного мацы из муки, «хранимой со времени жатвы»… И прошу, не экономьте на этом, ибо эта мицва дорога для меня подобно заповеди этрога, на который не жалеют денег». В другом письме, написанном несколькими годами позже, говорится: «Не жалейте средств, пусть даже в несколько рублей серебром, ибо предписывающая заповедь есть мацу в Песах не менее значима, чем произнесение благословения на четыре вида растений в праздник Суккот».

Рав Исраэль Салантер тщательно оберегал свои уста от запрещенных речей и злоязычия. Он не сторонился общения с людьми, но всеми силами избегал пустых разговоров, не связанных с Торой. Однажды, обсуждая с одним из близких учеников достоинства речи, он сказал: «В отношении злоязычия ты не можешь мне сказать: «вначале удали бревно из своего глаза»[7], – и мне кажется, что это верно также в отношении пустословия!» Учитель с присущей ему скромностью сказал «мне кажется», но на самом деле он чрезвычайно внимательно относился к запрету на пустословие.

Однажды наш учитель, с доброй улыбкой, беседовал с одним из близких ему учеников на темы, не связанные с Торой. Другой ученик наблюдал за их беседой и ему показалось, что раввин говорил о несущественном и незначительном. Однажды этот ученик заговорил с учителем о запрете на пустословие и набрался смелости спросить, как понимать беседу, свидетелем которой он однажды оказался. Рав Салантер не удивился этому вопросу и ответил: «Тот человек пребывал в глубокой печали, и порадовать его скорбящую душу и отвлечь его от тревог и горя, было большим милосердием. Но чем я мог поддержать его сердце? Обсуждением тонких вопросов трепета и Мусара? Нет, только чем-то веселым и радостным!» Насколько точно наш учитель взвешивал каждое свое слово на весах трепета перед Б-гом!

Я никогда не забуду, как однажды, еще в детстве, я пошел с ним на прогулку за город. Он был моим раввином, и мой трепет перед ним был настолько велик, что я никогда не разговаривал с ним, как с обычным человеком о чем-то повседневном. Я весь превращался в слух, впитывая его слова и речения, сладкие для меня, как мед. Однако в тот момент у меня была некая причина, и я рассказал ему одну историю из жизни. Когда я закончил, он спросил меня, поведал ли я ему все это с какой-то целью или без причины? Только я попытался объяснить, зачем это сделал, как он прервал меня и не пожелал слушать дальше. Он сказал мне: «Нет необходимости объяснять, зачем ты это сделал – это не имеет значения! Я только хотел указать тебе на проблему пустословия».

И поскольку мы удостоились воочию видеть рава Исраэля и постоянно наблюдать за его путями, поступками и обычаями, то можем подтвердить, что согласно нашим наблюдениям, он никогда не проходил даже расстояние в «четыре локтя», всецело не посвятив свои мысли Торе и трепету перед Небесами.

С самой юности он много трудился над совершенствованием своих духовных качеств с помощью мудрости Мусара и основательности в изучении, что стало его привычкой, – и в результате вознес их на высочайший уровень. Он исправил все свои свойства и душевные силы, обрел добрые и возвышенные качества, составившие природу его души.

Стремление к деньгам и славе – это сеть, в которую попадают почти все живущие на земле. Но наш учитель был от этого крайне далек. Поскольку он никогда не соглашался возложить на себя бремя раввинской службы, ему пришлось все дни своей жизни провести в тяготах и бедности. Но нужда никогда не печалила его. Никто никогда не слышал из его уст ничего о материальных трудностях в его жизни.

Когда обитель его славы пребывала в Вильне, рав Салантер зарабатывал на нужды своей семьи уроками. Когда же по причинам, известным только его близким, он оставил Вильну и основал Дом Учения в Ковно, на него были возложены заботы о всех потребностях евреев этого города, за что община платила ему жалование. Однако вскоре он оставил эту должность и с тех пор был вынужден принимать помощь. Тогда о нуждах его семьи начал заботиться один исключительный человек из числа его великих учеников, и рав Исраэль страдал из-за этого все дни своей жизни. Он следовал точке зрения Рамбама, приведенной в комментарии на трактат Авот, согласно которой мудрец не имеет права извлекать материальную пользу из славы Торы. Но гораздо больший страх и ужас он испытывал при мысли о том, что люди ошибаются в нем, считая его мудрецом Торы, и он получает помощь не по праву, тем самым совершая кражу. Это постоянно тяготило его и причиняло сильные страдания.

Однажды рава Салантера навестил известный, близкий к нему раввин. Это произошло во время его трапезы, и учитель предложил гостю: «Может быть, уважаемый пожелает поесть, ибо пища кашерна?» Раввин попросил разъяснить, почему рав Исраэль говорит о том, что и так совершенно очевидно. И учитель своим ясным языком произнес: «Для меня эта еда может быть и некашерна, в случае, если она мною украдена. Но после того как я изменил ее приготовлением, для других она разрешена»[8].

Все дни жизни нашего учителя домашнее хозяйство вела его жена. Он отдавал ей весь свой скромный заработок и совершенно не интересовался тем, что происходит с деньгами и вообще практически никогда не бросал взгляда на изображение на монете. Когда он состарился, и умерла его жена, обнаружилась небольшая сумма денег, которую она сумела сберечь, «отщипывая по кусочку от своего теста». Но поскольку наш учитель получал средства на существование от других, он не оставил ни копейки из сэкономленного даже своим детям, а все раздал бедным.

Наш учитель, благословенной памяти, никогда и ни от кого не принимал подарков. Даже когда он был вынужден получать помощь от других, то кроме скромной поддержки, которую ему оказывал один особенный человек из числа его учеников, о котором я уже упоминал, он не принял ни одного дара. Мне известны несколько историй, когда многие люди желали дать ему ту или иную сумму денег, а он категорически отказывался принять. И после кончины его жены, когда он остался один, он не изменил своим принципам и отказывался принимать помощь. Он мог бы жить в богатстве и почете, но ограничивал себя в пище и в одежде, насколько мог, довольствуясь самым малым, лишь бы не принимать от других ничего, кроме самого необходимого.

Достойный доверия человек рассказал мне такую историю. Последнюю зиму своей жизни наш учитель провел в Кенигсберге (Калининград). Однажды с другого конца Германии туда приехал состоятельный еврей, трепещущий перед Б-гом, и посетил уважаемого учителя. Когда гость увидел, в какой страшной бедности тот живет, то захотел одарить его деньгами без счета. Но учитель не желал и слушать об этом и ни на каких условиях не соглашался принять помощь. Во время молитвы в синагоге гость обратил внимание на старый поношенный талит нашего учителя, и попросил его близких учеников убедить раввина хотя бы принять от него в дар новый, подходящий для исполнения заповеди талит. Свидетель этой истории был своим в доме учителя и согласился с ним об этом поговорить. Он долго убеждал рава Салантера принять новый красивый талит для исполнения заповеди. В ходе беседы он сказал учителю: «Мой талит тоже стар и поношен. Если бы Б-г послал мне деньги, я в первую очередь купил бы себе красивый талит!» Учитель ответил в свойственной ему ясной манере: «Если бы Б-г послал мне деньги, я бы тоже купил себе новый талит!» В результате он так и не согласился принять этот подарок.

Перед смертью рав Исраэль Салантер не мог отнести к себе стих Теилим: «И оставят другим накопленное…»[9] Талмуд повествует, что когда умирал Рейш Лакиш, у него оставался мешочек шафрана, из-за чего он с горечью сказал о себе: «И оставят другим накопленное...»[10] При этом мешочек шафрана стоил совсем немного. В том же трактате Талмуда сказано, что это «скромный подарок»[11]. Наш учитель не оставил в наследство своим детям даже мешочка шафрана. Он не желал использовать средства других также для приобретения книг и пользовался одолженными книгами. После его смерти не осталось ничего кроме поношенного талита и тфилин.

В своем безразличии к славе наш учитель достиг полного совершенства, к чему призывает праведный автор книги Ховот Алевавот. Стремление к славе и почету было ему чуждо. Однажды он сказал о себе, что к почету относится равнодушно, а стремление к славе презренно и отвратительно в его глазах. Поначалу, когда чрезмерное восхваление адресата в письме еще не так распространилось в обществе, ему были неприятны письма, в которых его наделяли высокими титулами. Но впоследствии, когда стало принято так обращаться ко всем, кому или о ком пишут, он перестал обращать на это внимание.

Когда в город приезжал выдающийся человек, которого рав Салантер желал увидеть, он не считался с принятыми в мире условностями, согласно которым приезжий должен первым нанести визит раввинам города. Он сам спешил навестить гостя, чтобы засвидетельствовать ему свое почтение. Так же учитель не считал для себя зазорным зайти к приезжему, если у него было к гостю какое-то дело.

Вот случай, которому я был свидетелем. В город, где в то время проживал рав Салантер, однажды заехал один очень влиятельный и почитаемый человек. У учителя был к нему некое дело, связанное со служением Б-гу, и он несколько раз посещал гостя. А тот, мало того, что в первый раз вообще отказался принять нашего учителя, но еще и проявил неучтивость, не нанеся ему ответного визита. В связи с этим некоторые уважаемые горожане выразили свое недовольство, поскольку сочли оскорбительным для общины как поведение приезжего, так и то, что учитель посетил его первым, причем неоднократно, но так и не удостоился от него ответного визита. Об этом рав Салантер говорил со мной наедине. В ходе разговора он взволнованно воскликнул: «Я не могу понять, в чем здесь смысл! Какая разница, кто кого будет приветствовать первым? Неужели так важно, состоялся ответный визит или нет? Все это мне кажется детскими забавами, особенно, когда у меня есть к этому человеку некое дело!» Учитель говорил об этом долго, мудро и непривычно эмоционально, и я наблюдал за ним в полной растерянности.

Скромность рава Исраэля Салантера соответствовала его величию. Все его пути, речь и обычаи, полные трепета перед Б-гом и праведной скромности, невозможно записать пером на бумаге. В служении Б-гу он был столь смиренным, что совершенно забывал о себе. В своих выступлениях, особенно в тесном кругу учеников, когда, согласно его обычаю, к середине урока он воодушевлялся, пробуждая сердца, его глаза изливали потоки слез о его собственном духовном состоянии.

Внешне он не отличался от остальных, игнорируя обычаи некоторых известных раввинов выделяться одеянием. Он выглядел так же, как все евреи, как один из них, и не привлекал к себе внимания. Поэтому, находясь в пути, где его не знали, – а сам он не любил называть свое имя, – по нему совершенно не было заметно, что он один из великих людей, и окружающие не обращали на него внимания. Однако рав Салантер не мог скрыть сияния своего чистого лица, ибо мудрость и трепет озаряли его светом Царя всех живых.

К старости он стал называть себя «бедным стариком», и для его уст стало привычным произносить: «К чему бедному старику мирские удовольствия?» Достойный доверия человек из Кенигсберга рассказал мне, что когда рав Исраэль Салантер уже был на смертном одре, многие из самых почтенных членов общины приходили его навестить и замечали, что в комнате, где он лежал, стояли огромные, очень шумные часы. Посетители решили перенести их в другую комнату. Учитель, благословенной памяти, услышал о чем они переговариваются и сказал: «Что это вы задумали? Бедный старик лежит больной – что с того, что часы шумят ему в уши? Может, вы еще решите устелить двор соломой?»

Известно, что одна из основ скромности – избавление от привычки гневаться и умение прощать обиду. Наши мудрецы сказали об этом в Талмуде: «Пусть человек всегда будет скромным, как Гилель, и не будет гневаться, как Шамай…»[12] А в трактате Сота приводится следующее: «Сказал Абайе: прежде я думал, что обладаю скромностью, но когда я увидел, что рабби Аба из Акко услышал, как искажают его толкование Закона, и не разгневался, я понял, что еще не достиг качества скромности»[13]. Таким образом, Талмуд однозначно подчеркивает, что основа скромности – обуздание гнева.

Наш учитель, в своей великой скромности, отличался и этим качеством: он никогда не гневался, и его умение прощать обиды было беспримерным. Убедиться в этом нам помогли несколько случаев. В особенности же это проявлялось в его святом обычае: когда некто грешил по отношению к нему, совершая дурной поступок, он сразу же старался изыскать повод сделать этому человеку нечто хорошее, оказать ему милость и воздать добром, несмотря на причиненное зло. Он говорил, что это предписывает заповедь Торы «следовать качествам Всевышнего». Наши мудрецы сказали в Талмуде: ««Вслед за Б-гом, вашим Господом, идите»[14]. Но разве это по силам человеку? В действительности Тора повелевает поступать согласно качествам Всевышнего»[15]. А если мы задумаемся о Б-жественных путях и качествах, то увидим, что даже в тот момент, когда человек совершает грех и нарушает волю Творца, Всевышний дарует ему добро и охраняет его жизнь. Ведь без Его поддержки невозможно просуществовать и мгновение! И человек должен руководствоваться этим в отношениях с теми, кто его огорчил или причинил ему вред. Рав Салантер всегда следовал этому в повседневной жизни, да научатся праведные его путям!

Однажды наш учитель дал своим ученикам мудрый совет о том, как справиться с гневом и научиться прощать обиды: для этого необходимо немедленно устранить из сердца обиду, гнев и раздражение на причинившего зло. И он отметил, что сам следует этому с юности.

Во многих местах в Талмуде, например, в трактате Бава Меция, в начале главы «Нанимающий работников» сказано: «Если работодатель нанял работников, и они ввели друг друга в заблуждение, то у них не может быть никаких взаимных претензий, кроме недовольства». Понятие «недовольство» также можно встретить и в других трактатах Талмуда[16]. На первый взгляд непонятно, зачем Талмуд вообще упоминает об этом? Достаточно было бы сказать, что у них не может быть друг к другу никаких материальных претензий. Какой смысл сообщать, что они имеют право быть недовольными друг другом? Ведь это так естественно!

Объяснение этому следующее. «Они имеют право на недовольство» означает, что люди могут сохранить в сердце неприязнь друг к другу. В том же, что касается нарушения заповедей, определяющих взаимоотношения между людьми, то если один человек согрешил против другого, он должен с ним помириться. Это разъясняется в Талмуде[17]. Пока же примирение не состоялось, обиженный по закону имеет право на недовольство. Но если обидчик ищет мира, нельзя проявлять жестокосердие и отказываться простить нанесенную обиду. То же самое верно в случае, если человек косвенным образом нанес другому ущерб, за причинение которого он не несет ответственности по Закону, поэтому пострадавший не может обратиться в суд с требованием о компенсации. Тем не менее, он имеет право на недовольство в отношении причинившего вред. Однако хранить в сердце обиду и гнев на ближнего без причины – большой грех. Имущественные претензии разбираются в соответствии с Законом. В любом случае, как имущественный иск, так и право на недовольство определяется Торой. Поэтому мудрецы и сказали, что в случае, когда материальные претензии не могут быть удовлетворены в суде, у пострадавших есть право на недовольство. Также следует понимать и слова Талмуда: «Если работодатель предложил четыре.., какие могут быть основания для недовольства?»[18] Это означает, что в случае, который разбирает Талмуд, Закон не дает права сторонам затаить друг на друга обиду.

В имущественных вопросах закон таков: если один человек простил другому долг, это не требует подтверждения действием по «приобретению». Если же он в дальнейшем захочет изменить свое решение и взыскать с должника старую задолженность, это будет настоящим грабежом, поскольку долг прощен и более не существует. Точно таков же закон и в случае совершения человеком греха, который дает обиженному право на недовольство. Если обидчик пришел просить прощения и достичь примирения, и обиженный простил, но по-прежнему сохраняет в своем сердце раздражение и гнев, то он совершает тяжкое преступление, ибо взыскивает с ближнего уже прощенный долг.

Именно этот метод следует использовать для борьбы с гневом. Если некто причинил тебе зло словом или делом, прости его тут же вслух и в ясных выражениях. И если после этого ты станешь на него гневаться, то нарушишь Закон и совершишь грех. Это преступление ничем не отличается от случая, когда человек простил долг, а затем решает его взыскать, – ведь каждому ясно, что это грабеж! Так же поступает тот, кто гневается на ближнего за уже прощенный грех.

Наш учитель, благословенной памяти, в своей исключительной мудрости разыскивал и находил сокровищницы качеств Всевышнего и руководствовался ими в жизни. Для примера я приведу удивительный случай из его жизни. Однажды к учителю зашел близкий к нему известный раввин. После завершения их беседы гость попрощался и намеревался уходить, и учитель тоже собирался выйти из дома. Раввин заметил, что учитель берет с собой деньги и спросил его, зачем. На это учитель ответил: «Я иду отнести эти деньги одному мудрецу, которому они принадлежат». Не скрывая удивления, гость спросил: «Но зачем же вам утруждать себя? Ведь их можно отправить с посыльным!» Учитель объяснил это так: «По моему мнению, я обязан сделать это сам по закону, прямо приведенному в Талмуде». Гость, который был близок к раву Исраэлю, шутливо сказал: «Если бы такой закон был в Талмуде, то я бы тоже его знал!» Учитель, в тон ему, ответил: «Может быть, в вашем Талмуде этого и нет, но в моем – есть!» Гость стал упрашивать рава Салантера раскрыть ему эту тайну.

Наш учитель ответил так. В Талмуде в трактате Йевамот приводится стих из книги пророка Шмуэля: «И был голод в дни царя Давида три года… И вопросил Давид Господа, и сказал Б-г: это из-за Шауля и из-за дома крови...»[19] Талмуд объясняет: ««Из-за Шауля» – поскольку после смерти он не был оплакан согласно его достоинству; «и из-за дома крови» – поскольку царь Шауль умертвил гивоним, проживавших в окрестностях города Нов. Талмуд поднимает вопрос: почему Б-г одновременно защищает честь царя Шауля, которого не оплакали согласно его достоинству, и при этом же уличает его в умерщвлении гивоним? Да, так всегда и должно происходить, отвечает Талмуд»[20]. Пророк Цфания говорит о Б-ге: «Его суд – действие»[21]. Рейш Лакиш объясняет это выражение так: «Где Его суд – там действие»[22]. Раши поясняет смысл этого высказывания следующим образом: «Когда Всевышний судит человека, Он вспоминает его праведные поступки».

Здесь нам раскрывается удивительное качество Всевышнего. Именно в тот момент, когда Б-г взыскивает с человека за его грех, Он вспоминает и его добрые дела. После гибели царя Шауля, с воцарения царя Давида и до конца его дней, Б-г не упрекал еврейский народ за недостаточное проявление скорби о царе Шауле. Только в тот момент, когда Всевышний решил взыскать за его грех – умерщвление гивоним – Он вспомнил и о его величии и праведности, обвинив Израиль в том, что царь Шауль не был оплакан согласно его достоинству.

В этом-то все и дело, – подытожил учитель. Я вынужден указать этому мудрецу на некий его поступок, который, по моему мнению, не соответствует Закону. Но заповедь обязывает меня следовать качествам Всевышнего! Поэтому, собираясь упомянуть о его проступке, я должен подчеркнуть и его величие в Торе, воздав ему особый почет. И хотя в другой ситуации я не стал бы сам относить ему деньги, но сейчас я счел своим долгом так поступить, ибо «где Его суд – там действие».

Теперь мы можем понять, насколько возвышенны были пути нашего учителя и как глубок его трепет перед Б-гом, позволивший ему обнаружить это восхитительное качество Всевышнего среди других Его качеств, а затем смирить свой дух, развить в себе это свойство и следовать ему в жизни. Ведь не так сложилось в мире: если некто согрешил против человека или Небес, мы негодуем на обидчика, не учитывая ни его праведности, ни знания Торы!

Образно можно сказать, что некоторые искажают смысл этого изречения пророка, и для них «где их действие – там их суд». Если человек недоволен ближним из-за некоего совершенного им греха, то когда ему выпадет случай оказать согрешившему добро или хорошо о нем отозваться, он вспомнит его проступок, не поступит по отношению к нему милосердно и не произнесет о нем доброго слова, ибо «где их действие – там их суд». Но наш учитель поступал иначе: его отношение к людям было построено на величайшей осторожности и расторопности, превышающей человеческое понимание как в «избегании зла», так и в «оказании добра». Он взвешивал все свои решения на верных весах Закона «Хошен Мишпат», «Орах Хаим» и «Йорэ Деа». Основываясь на законах Торы, он показал нам на нескольких удивительных примерах, которые уже давно общеизвестны, с какой легкостью человек может нарушить запрет на воровство и причинение ущерба.

Несколько раз случалось, что наш учитель давал рекомендательные письма бедным, а затем приходили их недоброжелатели и нашептывали ему, что те недостойны подобных рекомендаций, поскольку поступают неправедно и их пути далеки от совершенства. Другой бы сразу отозвал эти письма, но наш учитель как будто не слышал всех этих слов и не принимал никаких мер. Он объяснял: «Это письмо я дал нуждающемуся в дар, отныне оно – его собственность, и лишить его этого письма – настоящее воровство!»

Однажды во время беседы рава Исраэля с учениками зашла речь о праведниках, к словам которых прислушиваются на Небесах и по отношению к которым исполняется стих: «И что решишь, то сбудется для тебя»[23]. Один из учеников рассказал, что знает мудреца, который в случае причинения ему вреда или огорчения бичует обидчика кнутом своего языка, и его проклятие исполняется во всех деталях, «ничто не падает на землю впустую».

Наш учитель, благословенной памяти, сказал об этом своим прекрасным языком: «Если духовный уровень человека столь высок, что его слова воздействуют на мироздание, он должен очень внимательно следить за своим языком и устами, чтобы не произнести никакого дурного речения, ибо он с легкостью может превратиться в обличающего карателя. Нет разницы между тем, кто наносит ущерб своими руками, и тем, кто вредит кнутом своего языка, втайне бичуя ближнего силой постановления Небес».

Это поможет нам понять качества души нашего учителя, его подход и взгляд на отношение к людям. Из опыта известно, что иногда даже самые великие в трепете спотыкаются и попадают в ловушку. В гневе на причинивших им зло и обиду они направляют на них бич своего языка, желая нанести им жестокий удар силой высших Небес. Не стоит такому удивляться – это свойственно природе человека. Также и в отношении благословения ближнего и дарования ему милости мы часто видим, что человек, трепещущий перед Небесами, может оставаться жадным по своей природе, использовать все свои средства только на самого себя, не испытывать жалости к обездоленным и не проявлять милосердия к нуждающимся. Однако при этом он способен не жалеть для бедного добра с Небес и готов дать ему безграничные благословения. То же самое относится и к проклятию. Человек, трепещущий перед Б-гом, даже в гневе на своего обидчика никогда не тронет его и пальцем, но может навести на него «огонь и серу с Небес» своим проклятием. Однако не такой путь нам заповедовал Творец, и не подобает праведнику отвечать злом. Об этом свидетельствует, например, комментарий Тосфот в трактате Брахот на слова «Некий садукей…»[24]

Сколь возвышенны были духовные качества нашего учителя, благословенной памяти, который учит нас, что даже тот, кто поражает человека силой высших Небес, является вредителем! И мы никогда не видели, чтобы он совершал нечто подобное. Его язык был чист, как золото, и он внимательно следил за тем, чтобы не изречь чего-нибудь резкого даже в адрес человека, причинившего ему вред и вызвавшего его недовольство. Только одно мы видели постоянно: если некто совершал что-либо недостойное по отношению к нему и расстраивал его, он всегда старался незамедлительно воздать ему добром, несмотря на причиненное зло. И в этом он следовал качествам благословенного Б-га, как мы говорили.

В исполнении заповедей оказания милосердия своим братьям наш учитель проявлял крайнюю расторопность, последовательность и благочестие. Когда к нему приходил человек, у которого было тяжело на душе, и просил совета, наш учитель внимательно и подробно рассматривал его проблемы в поисках наилучшего решения. Я сам видел, как однажды к нему пришел нищий, ни в чем не знавший успеха. Бедняку нечем было себя прокормить, и он излил перед учителем горечь своего духа и печаль сердца. Он рассказал раввину, что ему не остается ничего другого, кроме как странствовать по местечкам и выступать перед молящимися в синагогах. Однако и это у него не получается, ибо он не владеет ораторским искусством и не может составить речь, которая понравилась бы слушателям. Поэтому он просил учителя о благодеянии и милости: помочь ему подготовить какое-нибудь выступление. И рав Салантер не отказал ему, он исполнил его просьбу, составил для него речь и даже повторил ее вместе с ним во второй и в третий раз.

Также он не считал для себя трудом лично посещать людей для оказания им милости. Ни дождь, ни снег не были для него преградой, не становились препятствием на пути. Учитель писал об этом в ежемесячнике Тевуна: «Для пользы и блага ближнего заповедь требует от нас применять качество, противоположное «отделенности»: выходить на улицы и взывать на площадях, разыскивая способ оказать помощь нуждающемуся, – и тем более, если речь идет о потребностях Общины».

Он испытывал глубочайшие переживания, видя опечаленного человека, у которого горько на душе, и бедняка, побирающегося у дверей, дух которого сломлен, ибо «Всевышний близок к тем, кто сокрушен духом»[25].

Известно, что один из путей благодеяния и милосердия – всегда и во всем быть приветливым и дружелюбным, а в особенности по отношению к тем, у кого тяжело на сердце, и разговаривать с ними мягко. В книге Решит Хохма приводятся слова мудрецов Талмуда: «Сказал рабби Йоси… В момент, когда человек покидает этот мир, он не только испытывает страх перед ангелом смерти, но еще должен ответить на вопрос: «Занимался ли ты Торой, творил ли добро, провозглашал ли ты царскую власть твоего Творца утром и вечером, относился ли ты к ближнему с уважением, разговаривая с ним дружелюбно?..»»[26] Это чрезвычайно ответственное служение – с почтением относиться к людям, разговаривать с ними мягко и приветливо, особенно если человек, упаси Б-г, охвачен тревогой, страхом или гневом и не властвует над своими чувствами. Наш учитель, благословенной памяти, говорил, что иногда из-за многочисленных забот и душевного смятения люди могут ошибаться в выборе путей исправления своих духовных качеств. Так, если в Десять дней раскаяния человек преисполнен трепета перед Б-гом и страха перед судом, это может повредить его отношению к людям. Ведь необходимо с уважением относиться к ближнему и дружелюбно разговаривать с каждым, а в Дни Трепета легко оступиться, дать волю гневу и ощутить другие разрушительные эмоции, хотя в такое время, напротив, следует прилагать все силы для исправления своих духовных качеств и быть внимательным к людям. Причина всех неудач кроется в том, что человек не привык опираться на мудрость трепета и Мусар, а шествует по жизни, привычно следуя своей природе.

Рав Исраэль Салантер рассказал нам, что еще в детстве, когда изучение Мусара заполнило его сердце и привело к размышлениям о путях трепета перед Б-гом, однажды, накануне праздника Йом Кипур, направляясь в Дом Учения на вечернюю молитву, он встретил еврея, известного своим трепетом перед Всевышним. Этот человек был охвачен страхом и трепетом перед судом, а из его глаз текли слезы. Рав Исраэль обратился к нему, желая спросить о чем-то для него очень важном, но тот из-за своего душевного смятения и страха не обратил на него ни малейшего внимания. И учитель рассказал нам об этом такими словами: «Когда он прошел мимо меня, я задумался: чем я виноват, в чем провинился? Если он богобоязненный еврей и трепещет перед небесным судом, почему это приводит к пренебрежительному отношению к ближнему? Ведь ему бы следовало мягко и приветливо ответить на мой вопрос, ибо в этом – один из путей благодеяния и милосердия!»

Отношение рава Салантера к своим детям и внукам было удивительным. Природная любовь родителей к своим потомкам «многих погубила насмерть»[27], ибо она ослепляет глаза проницательных и извращает пути мудрых, приводя их к неверным поступкам. Однако наш учитель, благословенной памяти, настолько смирил в себе все природные склонности, что не усматривал разницы между собственными детьми и другими людьми как в материальном, так и в духовном, за исключением обязанностей отца по отношению к своим детям по Закону Торы. И это всем известно.

Один из его детей был успешным предпринимателем, но учитель никогда не спрашивал его об успехе в делах. Когда сыну случалось навещать отца, учитель интересовался только одним: установил ли тот постоянное время для изучения Торы.

Случилось так, что один из его сыновей был вдалеке и несколько лет не виделся с отцом. Когда же он вернулся, наш учитель никак не проявил своих чувств и приветствовал его так же, как того, с кем виделся совсем недавно. Когда кто-то из его детей в чем-то нуждался, учитель не тратил на помощь ему больше усилий, чем сделал бы для самого себя.

Но самое удивительное то, что, хотя сам Рав Исраэль был совершенно безразличен к таким соблазнам материального мира, как физические удовольствия, жажда наживы, стремление к славе, когда это касалось других, он осознавал и ощущал все их материальные потребности, стремления и побуждения. В ежемесячнике Тевуна рав Салантер писал: «Самое трудное в служении человека – это исправление своих духовных качеств. Существует важное правило: большинство возвышенных свойств человек должен развивать только в приложении к самому себе, но по отношению к ближним надлежит применять их противоположности. Например, безразличие к славе – это ценнейшее свойство души. Однако об отношении к людям наши мудрецы сказали: «Кто достоин уважения? Тот, кто с почтением относится к ближнему». Отделенность от мирского – высочайшая способность тех, кто достиг возвышенных духовных ступеней, но она уместна лишь по отношению к самому себе, когда же речь идет о нуждах и потребностях других, очевидна наша обязанность применять качество, противоположное отделенности: выходить на улицы и городские площади, изыскивать способы помочь ближнему, а тем более, если речь идет о благе целой общины… Поэтому необходимо прилагать все силы, дабы обрести для своей души каждое качество вместе с его противоположностью».

Как приятны святые слова нашего учителя, как замечательно он толкует и как прекрасно исполняет! Поэтому духовные качества он применял по разному: в зависимости от того, касалось ли это его самого или других людей. Сам он был совершенно свободен от стремления к славе, как мы уже говорили, но при этом внимательно следил за тем, чтобы оказать почет каждому. Проезжая через какой-либо город, он непременно заходил к раввину местной общины, чтобы засвидетельствовать ему свое почтение. Выше мы уже отмечали, что он не избегал обращаться за помощью к другим для оказания благодеяния и милосердия людям.

Упование на Б-га – это ценное и важное качество души. Мудрецы Талмуда говорили: «Сказал рабби Элиэзер: каждый, у кого в корзине есть кусок хлеба, а он волнуется: что я буду есть завтра, – не иначе как слаб верой»[28]. Однако это верно лишь в отношении самого себя, но в том, что касается других, упаси Б-г применять это качество! Каждый обязан заботиться о том, что будут есть их ближние и сегодня, и завтра, и много дней спустя. Также и в служении Творцу, изучении Торы и исполнении заповедей необходимо прилагать максимум собственных усилий, не уповая исключительно на Всевышнего.

Этому есть замечательный пример. Однажды наш учитель, благословенной памяти, заметил некое явление и понял, что много лет спустя оно может привести к искажению истины и ослабит соблюдение одной из заповедей Торы. Он незамедлительно начал действовать, и его старания не прекращались долгие годы! Все это делалось втайне, и никто не знал об этом, кроме немногих, особо близких к нему учеников и Всевышнего, Который видит все сокрытое и одаряет благословением трепещущих перед Ним.

Его путь был подобен стезе «идущего по обильным водам», след которого остается незаметен. Вера нашего учителя была сокрыта глубоко в его сердце и окутана тайной, поскольку он скрывал свое величие в Торе и праведность. Разумеется, он не мог утаить глубину своих знаний и силу мышления, если это было необходимо для пользы Общины, в особенности, когда он давал уроки и распространял Тору среди народа Израиля, – однако в обществе великих в Торе он «прятался среди утвари»[29], скрывая свою мудрость, насколько это было возможно. Поэтому его знание Б-жественного Учения нельзя было измерить. Например, когда, обсуждая трудные для понимания места в Талмуде, рав Салантер приводил комментарий Тосфот, то почти всегда сразу же добавлял (и мы это неоднократно слышали): «Так случилось, что недавно я видел эти слова Тосфот...»

Вот чему мне случилось быть свидетелем. Однажды в шаббат мы вместе с учителем находились в гостях. Дело было зимой, в долгие ночи месяца Тевет. Он расположился в одной комнате, а я – в соседней. В его комнате погасла свеча, и ее освещал только пробивавшийся снаружи тусклый свет газового фонаря. Рав Исраэль проснулся в полночь, сел в кресло у окна и вслух стал наизусть повторять трактат Талмуда Бава Батра. Он начал с повествования Талмуда, затем приступил к комментарию Тосфот. Так он оставался на своем месте и цитировал по памяти слова Учения красивым и чрезвычайно приятным голосом почти до рассвета.

По-видимому, он обладал обширными знаниями и в Тайном Учении. В его доме были книги по Каббале, и иногда он, держа свечу, разыскивал на полках тот или иной том. Однако, согласно своему святому обычаю, он никогда и ни с кем не обсуждал Тайное Учение. Поэтому его знания в этой области не были известны.

Однажды в наш город приехал знаменитый раввин, один из величайших мудрецов поколения со своей новой книгой, которую он только что выпустил в свет. Тогда он еще не был знаком с нашим учителем. Рав Салантер, благословенной памяти, первым отправился посетить гостя и поприветствовать его. Этот раввин предложил нашему учителю ознакомиться со своей книгой, на что он ответил: «Да простит меня достопочтенный, но мое восприятие медленное, и мне будет нелегко изучить столь большой труд». Мудрец не был восхищен таким ответом, однако в течении нескольких недель своего пребывания в городе гость получил возможность ближе познакомиться с равом Салантером и узнать о качествах его души и святых обычаях.

Когда этот раввин покидал город, многие уважаемые жители пришли проводить его и получить от него благословение. И на этом собрании он так отозвался о нашем учителе: «Об этом великом мудреце, светоче Израиля, я скажу словами, которыми Мидраш повествует о царе Шауле. Воздавая ему хвалу перед ангелами, Всевышний сказал: «Взгляните на творение, которое Я создал в Моем мире! Обычно, даже идя в зал торжеств, человек не берет с собой сыновей, опасаясь дурного глаза. Он же идет на войну, знает, что погибнет, – и все же берет с собой сыновей и радуется, понимая, что его коснулось свойство суда…»[30] И я скажу так же: взгляните на творение, которое создал Всевышний в Своем мире! Каждый заботится о том, чтобы все узнали о нем и отметили его величие; все беспокоятся, как бы не осталось в мире хоть что-то неизвестным об их достоинствах. А этот мудрец, светоч Израиля, прилагает все силы к тому, чтобы скрыть от людей свое величие и удивительные способности!»

Наш учитель, благословенной памяти, глубоко переживал и сокрушался о греховности поколения, о забвении Торы и утрате трепета. Однажды в праздник Симхат Тора мы заметили, насколько он был печален, и спросили о причинах его грусти: «Ведь сегодня праздник Торы, и нам заповедовано радоваться!» На это он ответил медом своих уст: «Если бы с человеком одновременно произошли два разных события – счастливое и печальное, то радость, приводящая к ликованию его сердце, непременно ослабила бы его тревогу и огорчение. Но что будет, если и радость, и печаль вызваны одной и той же причиной? Например, у человека есть единственный исключительно достойный сын, заслуги которого приносят счастье отцу. Но что произойдет, если его любимый сын, упаси Б-г, тяжело заболеет? Неужели радость по поводу духовного величия сына ослабит печаль и тревогу отца из-за его болезни? Как раз наоборот: всякий раз, когда он вспомнит о достоинствах своего сына, его горе и боль лишь усилятся!

Именно это я ощущаю сегодня. Нам заповедовано радоваться святой Торе, однако вместе с ликованием пробуждается и страдание, ибо из-за множества наших грехов Тора ныне в агонии, упаси Б-г; изучающие и исполняющие ее поникли, и с каждым днем их становится все меньше. Поэтому чем больше мы радуемся святой Торе, тем сильнее в нас пробуждаются боль и страдание из-за того, сколь попрана она в последних поколениях». И все же после этого наш учитель произнес много прекрасных слов о том, что и в нынешней ситуации остается место для радости.

В отношении рава Исраэля Салантера исполнилось благословение Торы: «И увидят все народы земли, что имя Б-га наречено на тебе, и устрашатся тебя»[31]. Облик нашего учителя вызывал восхищение, и Всевышний одарил его необычайной красотой. Его мудрость и трепет перед Небесами освещали его чистое лицо светом Царя всех живых, в особенности когда он был глубоко погружен в размышления о Торе. В такие моменты душа нашего учителя почти освобождалась от оков материи, и его благородные черты излучали особое сияние. Он становился подобен ангелу Б-га, внушая людям такой глубочайший трепет, что они боялись даже приблизиться к нему. Тому, кто сам такого не видел, невозможно это представить: Б-жественный свет озарял его лицо, «подобно выходу солнца в его мощи»[32]. Наш учитель никогда не позволял искусному художнику запечатлеть свой образ на холсте, категорически противясь этому.

Кроме того, что рав Салантер был великим мудрецом и праведником, он еще удостоился помочь сыновьям своего народа в обретении исключительных заслуг. Он во многом изменил облик Общины: возвысил в мире славу Торы и трепет перед Небесами, в особенности в нашем городе (Ковно). При этом он воздействовал и на каждого человека в отдельности: во всех городах, где пребывала обитель его святости, он влиял на своих знакомых и близких, на каждого согласно его уровню восприятия духовности. Особо яркими были его публичные выступления, которые он проводил с самого детства. Слова нашего учителя «высекали искры пламени трепета перед Б-гом», а уста источали сладкий мед прекрасных изречений, врачующих душу. По отношению к нему исполнилось благословение Торы: «И увидят все народы земли, что имя Б-га наречено на тебе, и будут трепетать перед тобой»[33]. Восторгалась душа каждого, кто вдумывался в его пути, деяния и святые обычаи, и это чувство оставляло след в сердцах людей, побуждая их к трепету перед благословенным Б-гом.

Достойный доверия человек рассказал мне, что однажды, оказавшись в некоем городе, он встретил пожилого почтенного предпринимателя, известного своим трепетом перед Всевышним. Им случилось завести беседу о нашем учителе, благословенной памяти, и этот человек ухватился за свою бороду и воскликнул: «Поверьте, – трепету перед Б-гом в моей душе я обязан святыне Израиля, нашему учителю, благословенной памяти, ибо в юности я удостоился быть одним из его близких учеников».

В особенности его дух воздействовал на тех, кто собирались вокруг него «под сенью его виноградника». Когда наш учитель был еще совсем молод, за ним уже следовали многие великие в Знании, чтобы получить его совет, услышать слово мудрости и удостоиться трепета перед Б-гом для служения Ему. Своим величайшим ученикам, в которых учитель видел «сосуды», способные воспринять его духовное богатство, он посвящал всю свою душу, беседуя с ними, обучая их пути Б-га и возвышенным душевным качествам и наставляя их в знании, постижении Торы и чистом трепете перед Всевышним.

Кроме публичных выступлений при большом стечении народа рав Исраэль Салантер преподавал Тору в узком кругу своих ближайших учеников. Целью его уроков было не разъяснение стихов Писания или устранение кажущихся противоречий между толкованиями. Он говорил то, что было выношено и обдумано в его сердце, проводил глубочайшие исследования путей служения, награды и наказания и способов исправления духовных качеств. Эти уроки длились по нескольку часов, и учитель иногда облачал свои идеи в одеяние соответствующих стихов Писания или высказываний мудрецов Талмуда. Сила уст раввина была необычайной. Почти во всех своих выступлениях он неустанно говорил о награде и наказании и привел к вечной жизни души многих евреев.

Я помню одну из его речей, произнесенную перед учениками. Когда мы удостоились предстать перед ним здесь, в святой общине, учитель уже долгое время все будние дни проводил в уединенных размышлениях в Алексоте – предместье нашего города (Ковно), расположенном на другом берегу Немана, и только на святой шаббат он возвращался домой[34]. Самые близкие к нему ученики всем миньяном один раз в неделю приходили в место его уединения. После завершения молитвы Минха учитель облачался в талит и, согласно своему святому обычаю, говорил нам о трепете перед Б-гом, и иногда его уроки длились часами. Рав Исраэль увещевал и призывал к духовному пробуждению с таким воодушевлением, что наши сердца таяли. Он часто плакал, побуждая нас просить Творца о духовном возвышении. Во время своей захватывающей речи он приводил стихи Писания, прославляющие Всевышнего, а затем – стихи, повествующие о Его милосердии, например: «Возврати нас, Б-г, к Себе…»[35], «Сердце чистое сотвори мне, Господь…»[36] И вместе с ним мы возносили молитву об избавлении от дурного побуждения, дабы Всевышний смягчил и очистил наши сердца и мы удостоились служить Ему в истине!

Наш учитель, благословенной памяти, считал эту молитву чрезвычайно важным духовным деянием. Его мнение основывалось на словах мудрецов Талмуда в трактатах Рош Ашана[37] и Йевамот[38], где рассматривается кажущееся противоречие между стихами Писания, в одном из которых сказано: «Ибо кто народ великий, к кому Б-г близок так, как Б-г, наш Господь, близок к нам, когда бы мы ни взывали к Нему»[39], а во втором говорится: «Разыскивайте Б-га, когда Он близок…»[40] Талмуд разрешает это противоречие следующим образом: «В одном стихе сказано об отдельном человеке, а в другом – об общине». Когда же человек может обратиться к Б-гу, когда Всевышний к нему особенно близок? Сказал Раба бар Авуа: «В Десять дней раскаяния между праздниками Рош Ашана и Йом Кипур». Из этого повествования явно следует, что в течение всего года общественная молитва имеет такую же силу, как молитва одного человека в Десять дней раскаяния, о которых сказал пророк: «Разыскивайте Б-га, когда Он близок»[41]. Поэтому, когда миньян из десяти еврев, трепещущих перед Творцом, совместно молится об избавлении от дурного побуждения, – это важнейшее духовное деяние, которое может привести к исключительным результатам.

Однажды в Десять дней раскаяния наш учитель был за границей. В письме, которое он направил своим близким ученикам, дабы побудить их подготовиться к тому, чтобы в день суда предстать перед престолом Праведного Судьи, он привел такие святые слова: «Но что же нам делать с железной завесой, отделяющей народ Израиля от их Отца, Который на Небесах? Это – дух нечистоты, который охватывает человека и вторгается в его душу. Существует только один способ очищения, подтвержденный опытом, – излить душу перед благословенным Б-гом в общине из десяти молящихся. Такое собрание может пробить крошечное отверстие в этой железной стене. Это несложное действие, но его результаты трудно переоценить. И поскольку ныне я скитаюсь вдалеке от наших мест и лишен возможности собрать десять человек, трепещущих перед Б-гом, этим письмом я напоминаю вам, уважаемые, и прошу вас быть внимательнее сейчас, пока вы еще «распоряжаетесь собой»: соберитесь вдесятером, как было сказано…»

Но самое главное – наш учитель удостоился сам и помог многим в изучении мудрости трепета и Мусара. И хотя несколько великих мудрецов и праведников составили книги о Мусаре, чтобы с их помощью глубоко изучить мудрость трепета перед Б-гом, а многие другие из великих говорили об обязанности их изучения, все же это Учение не проложило себе пути, и память о нем почти пропала, пока не воссиял, подобно заре, светоч Израиля и его святыня – наш учитель, благословенной памяти. Он вернул венец этого Учения на его прежнее место, провозгласив всему миру обязанность изучения мудрости трепета перед Б-гом и Мусара. Небеса избрали его даровать миру заслугу и совершить на земле спасительные деяния ради вечной духовной жизни, как подробно рассказывается в введении и в моем сочинении о трепете и Мусаре.

Если учитель считал некий поступок угодным Творцу, ничто не могло ему помешать, никакие препятствия не останавливали его на пути – в особенности, если это касалось духовных потребностей всего народа. Известно, что уже в пожилом возрасте он направился в Париж, чтобы сделать там нечто важное для духовного блага Общины. Там он жил в страшной нищете, стесненный во всем, поскольку ни от кого не принимал даров и довольствовался лишь скудной помощью, которую ему посылали из нашей страны. Проживание в Париже было очень дорого, и он ютился в маленькой комнатке, настолько тесной, что не верилось, что человек способен жить в таких условиях. И во всем остальном, необходимом для жизни, он претерпевал такие же лишения – и все это только ради исполнения воли благословенного Творца.

Из святых уст рава Салантера я слышал рассказ о том, как однажды в Париже он поскользнулся и упал с лестницы, кажется, на два пролета вниз. Когда его подняли с земли, в нем едва теплилась жизнь. Но Всевышний явил чудо: несколько дней спустя он полностью оправился. Когда учитель рассказывал мне об этом, то выразился так: «Мой дух тогда не пошатнулся в моей груди, и во мне не было страха: ведь в моей жизни в Париже не было и тени личных интересов, но только желание исполнить волю благословенного Б-га, а значит, пребывание в этом городе никак не могло причинить мне вред!»

Все это – лишь малая часть его святых путей, ибо невозможно словами описать его величие и праведность деяний. Да переймут трепещущие перед Небесами его пути, да последуют по его стопам и ухватятся хотя бы за черешок этого великого плода – его качеств и деяний!

Таковы слова его ученика, трепещущего при упоминании его святого имени, – Ицхака, сына нашего учителя рава Шломо Блазера.

И вот что написал мне мой близкий друг и товарищ – достопочтенный раввин Нафтали Амстердам, да воссияет его свет, родившийся здесь, в Саланте, – один из величайших учеников нашего учителя, праведного мудреца, благословенной памяти, об учителе нашего учителя, мудреце и праведнике, святом для Б-га и почитаемом рабби Йосефе Зунделе из Саланта, благословенной памяти.

В кратком предисловии к ежемесячнику Тевуна рав Исраэль Салантер пишет: «На полях замечу: я «возливал воду на руки» своего учителя, рабби Йосефа Зунделя, который ныне живет в Иерусалиме, да будет он отстроен и восстановлен вскорости в наши дни, и до сих пор я не достиг даже уровня его щиколотки… И я желаю, чтобы все живые услышали о нем и последовали его пути». В этой рукописи наш учитель очень кратко, как сам же и отметил, писал о своем раввине, праведном рабби Йосефе Зунделе, благословенной памяти. Поэтому я хочу подробнее рассказать о выдающихся достоинствах этого великого человека… Несмотря на то, что в сжатом изложении нашего учителя уже содержится описание духовных качеств и праведности рабби Зунделя, этого все же недостаточно. Ведь рав Исраэль очень подробно рассказывал нам о рабби Зунделе, о его поступках, изумительных  проявлениях его праведности и благочестия, и истории о его великих деяниях были поразительны и потрясали всех слушателей…

Местом проживания рава Йосефа Зунделя был наш город Салант. Однажды люди заметили, как ночью он, перепачканный глиной и грязью, своими руками выкладывал камнями мостовую на одной из улиц. Он делал это ради своей матери, которая каждый день проходила по этому месту в Дом Учения. В другой раз было замечено, как с молотком в руках он стоял перед дверью, ведущей во двор его дома, и забивал гвозди. Лишь потом стала известна причина его занятия: испортился замок, и стала захлопываться дверь, ведущая во двор, из-за чего проходившие по улице бедняки не могли ее открыть. А это противоречит закону Талмуда, приведенному в трактате Бава Батра: «Разрешено поставить ворота во двор при условии, что это не лишит бедных возможности войти туда просить о помощи»[42].

О благочестии рава Зунделя рассказывают множество подобных историй, и все они поражают воображение. Но сколь велика была его праведность и отделенность от мирского, сколь безгранична любовь к Всевышнему и трепет перед Ним, столь же сильно было и его стремление к скромности и неприметности, поэтому люди, не знакомые с ним близко и судящие исключительно по внешности, считали его заурядным человеком.

Раввин не извлекал выгоду из своего знания Торы, отказывался принимать помощь от людей, в отличие от принятого в мире, и зарабатывал себе на жизнь исключительно трудом своих рук. Рабби Зундель жил в стесненных условиях, не имея постоянной работы. Только однажды он обучал ученика за плату и еще один раз занялся коммерцией в городе Мемель в соседней Пруссии, но как только его предприятие начало успешно расти и развиваться, он все оставил и уехал на год в уединении изучать Тору. Однажды он отправился на учебу в город Мир и оставался там целый год, расходуя на свои потребности всего два злотых в неделю.

Вот что рассказывают о беспримерной скромности рабби Зунделя Салантера. Когда он возвращался из города Мир домой в Салант, ему случилось ехать в одной повозке с купцами, направлявшимися в Мемель (Клайпеда) по своим торговым делам. Они не были с ним знакомы, не замечали его величия, и, судя по внешности, сочли заурядным человеком, невежественным бедняком. Купцы были далеки от трепета перед Б-гом и всю дорогу беспрерывно потешались, насмехались и издевались над ним. «И было в пути, на ночлеге…» Этот праведник устроился спать на скамье, как самый настоящий бедняк, а купцы, разгорячив свои сердца вином, стали шептаться между собой: «Вот, этот ничтожный бедняк спит! Давайте поднесем свечу к его бороде, чтобы она немного обгорела!» Так они и поступили. И когда праведник сквозь сон почувствовал это, купцы вдруг услышали его голос: «Еще немного!» В его душе зародилась радость из-за страшного унижения, которое ему пришлось претерпеть. Торговцы несколько растерялись и смутились, но все же не придали произошедшему особого значения и весь дальнейший путь продолжали над ним издеваться, не встречая тому никаких препятствий. В конце концов эти купцы прибыли в Мемель, и дела вынудили их там задержаться.

А праведник рабби Йосеф Зундель вернулся в свой город и начал некое торговое предприятие. Спустя некоторое время ему тоже случилось оказаться в Мемеле. Однажды те же купцы увидели его при обсуждении важных дел с известным и почтенным человеком! «И удивились эти люди…» Когда же они выяснили, что их бывший попутчик – великий мудрец и праведник рабби Йосеф Зундель из Саланта, святой для Б-га и почитаемый в народе, они пали перед ним ниц и стали умолять о прощении. Он согласился их простить, но лишь на условии, что те примут на себя обязательство никогда ни над кем не издеваться и не насмехаться, ни разу в жизни. Так он поступал всегда: в своем неприятии почета доходил до самой крайности. Ни одна книга не вместит все рассказы о его скромности!

Так же усиленно рабби Йосеф трудился над обретением качества упования на Всевышнего, о чем ходит множество удивительных рассказов: он достиг того, что вообще недоступно природе человека. И еще многое рассказывают о величайших проявлениях его цельности в соблюдении заповедей и благочестии. Рав Исраэль Салантер, благословенной памяти, подробно освещал отдельные моменты жизни своего учителя, показывая, как тщательно были выверены все его поступки, которые направлялись чутким разумом, и приводил примеры его недосягаемой праведности. Например, однажды в Хануку рав Зундель беседовал с людьми, и кто-то из них упомянул о чем-то печальном. Раввин тут же воскликнул: «Нельзя говорить о неприятном в эти дни! Мудрецы Талмуда запретили в дни Хануки оплакивать умерших – а значит, этот запрет относится к любым разговорам о печальном». Книга Месилат Йешарим приводит мнение мудрецов Талмуда об основе праведности: «Доставлять удовольствие Творцу» – значит делать выводы из известных заповедей Торы о том, как исполнить Б-жественную волю!»

Однажды рабби Йосеф Зундель проходил мимо принадлежащих евреям садов и полей. И люди заметили, что он приложил палец к носу, и немало этому удивлялись. Позже выяснилось, почему он так поступил. Он имел обыкновение находить практические наставления во всем изучаемом, как приводится в введении к ежемесячнику Тевуна. В начале трактата Бава Батра мудрецы сказали, что запрещено стоять возле чужого поля, когда на нем созрел урожай. Раши объясняет, что причина этого запрета состоит в том, чтобы избежать нанесения ущерба злым глазом. Но невозможно все время следить за собой, чтобы ни разу не взглянуть на чужое поле! А в трактате Брахот сказано: «Тот, кто входит в город… и опасается причинить вред злым глазом, пусть положит палец правой руки на левую ноздрю…»[43], – мудрец так и поступал.

Он никогда не пренебрегал повелением мудрецов Мишны: «Сделай себе раввина и приобрети товарища»[44]. Как известно, рав Зундель был одним из ближайших учеников великого мудреца и праведника, наставника всего Израиля, светоча изгнания, нашего учителя рава Хаима из Воложина, благословенной памяти, постоянно ездил к нему и внимал его наставлениям на путь святости. Когда же рав Хаим покинул этот мир, и его душа вернулась в высшие сокровищницы, рабби Зундель узнал о величии праведности великого мудреца, наставника Общины Израиля, светоча Изгнания, нашего учителя рабби Акивы Эйгера, благословенной памяти. Тогда рав Йосеф Зундель направил свои стопы в Познань, чтобы постичь пути его благочестия, и провел там определенное время.

Я столь подробно рассказал о рабби Йосефе Зунделе по двум причинам. Первая указана в ежемесячнике Тевуна: дабы люди услышали о деяниях этого праведника, жившего в нашем поколении, и последовали его пути. А вторая – чтобы мир узнал о достоинствах изучения Мусара и его мощи, увидев, к каким результатам это приводит. Ведь ясно, что вся праведность и благочестие рабби Йосефа возникли только благодаря изучению Мусара. Он постоянно руководствовался мудростью Мусара в своей жизни, по многу раз с величайшим вниманием повторяя стихи Писания и высказывания мудрецов, – так рассказывал о нем наш учитель.

И я, пишущий эти строки, вспоминаю, как в юности в городе Салант увидел праведника рабби Йосефа Зунделя, благословенной памяти, после его поездки в Святой город, и моим глазам предстали его рукописи с вопросами, заданными им своему раввину, великому мудрецу и праведнику раву Хаиму из Воложина, а также удивительные истории из его жизни. Там я прочел, что однажды, покидая Воложин, он задал своему учителю раву Хаиму вопрос о том, какие книги Мусара лучше изучать, и мудрец ответил ему такими словами: «Хорошо изучать все книги Мусара, но Месилат Йешарим (Путь Праведных) пусть будет твоим руководством».

Теперь вернемся к нашему почитаемому и святому учителю – раву Исраэлю Салантеру. В расцвете своего величия и мудрости он «возливал воду на руки» своего раввина, праведника рабби Зунделя, благословенной памяти, и именно от него воспринял мудрость и великое наставление, состоящее в том, чтобы с большим вниманием изучать и по многу раз возвращаться к высказываниям мудрецов и книгам Мусара. Рав Исраэль прислуживал ему и относился как к своему раввину. Он часто повторял, что рабби Зундель привел его к служению Б-гу и пути святости. А когда этот праведник уезжал в Святую Землю, наш учитель проводил его на расстояние в «три парсы» – двенадцать километров, как по Закону полагается провожать своего раввина.

Рав Салантер, благословенной памяти, рассказывал, что когда он услышал голос своего учителя, повелевающий изучать Мусар, – будто пылающий огонь охватил глубины его сердца и он приступил к изучению этой мудрости. И мы должны осознать, что в результате изучения Мусара с этим праведным человеком, наш учитель, благословенной памяти, стал светочем для всего мира и его имя прославилось во всех странах. Все мы своими глазами видели его праведность и благочестие, чистоту сердца и святость. Все это воплощалось и в его поразительных поступках (даже ведя обычную беседу, он ни на секунду не забывал о служении Б-гу), и в таких его душевных качествах, как неприятие воровства и стремления к славе, милосердие и желание делать людям добро. Все его свойства были прекрасны: и скромность, и терпение… Причиной того, что он стал повсеместно известен своей выдающейся праведностью, добрыми делами и душевными качествами, было только изучение Мусара. Пусть наше поколение постигнет это и приблизится к мудрости Мусара!

На этом завершаются слова нашего учителя рава Нафтали Амстердама, да воссияет его свет!

Рав Нафтали писал, что внешний облик рава Зунделя не отражал его величия. В детстве я слышал рассказ об этом праведнике от известного во всем мире раввина из Вильны рабби Гершона Амстердама, благословенной памяти. Однажды, посетив Вильну, рабби Зундель привез рабби Гершону письмо от одного из жителей Саланта. Тогда они еще не были лично знакомы, и хозяин дома принял гостя за простого извозчика и пожелал вознаградить за труды. Он пригласил его в комнату и предложил стакан водки. Праведник не мог отказаться: «Все, что говорит тебе хозяин, – сделай!»[45] – и немного отпил. Затем рабби Гершон спросил его: «Ведь вы из Саланта? Как поживает праведник рабби Зундель?» Получив уклончивый ответ, рабби Гершон завел с гостем долгую беседу о рабби Зунделе, а тот отвечал неопределенно, не желая превозносить самого себя. В ходе беседы рабби Гершон начал догадываться, что перед ним тот самый праведник, хотя из его слов это никак не следовало. Тогда рабби Гершон спросил его напрямую: «Скажите мне правду: как вас зовут?» Тот ответил: «Меня зовут... Зунда». И рабби Гершон благословил его словами: ««Б-г, исполняющий желание трепещущих перед Ним»[46], да сделает так, чтобы ваше величие не было заметно людям!»