Законы одежды и жилища

ЗАКОНЫ, КАСАЮЩИЕСЯ ПИЩИ, ОДЕЖДЫ И ЖИЛИЩА

Деликатная тема

Еврейские законы о питании чрезвычайно отличны от того, что принято у всех народов, среди которых живут евреи. Это — довольно деликатная и грустная тема для обсуждения, ибо с несоблюдения этих законов начинается обычно отход еврея от своих национальных традиций. Тот, кто еврейским обычаям не следует, чаще всего с порога отвергает саму идею о том, чтобы подчинять свой рацион каким-то правилам и ограничениям. Тот же, кто скрупулезно соблюдает все предписания Закона (а чтобы питаться согласно Закону, необходимо приложить немало усилий и стараний), считает, что сам он заслуживает всяческих восхвалений, всех же "инакопитающихся" следует предать анафеме. Я не собираюсь вершить здесь суд скорый и праведный и решать, кто прав, а кто неправ. Я хочу лишь рассказать, в чем заключается сущность еврейских законов, связанных с приготовлением пищи и ее употреблением. Судить же и осуждать я предоставляю читателю, который волен исходить — как он хочет — из своей эмоциональной предвзятости или из соображений здравого смысла.

Здесь мы имеем дело с одной из тех особенностей, которыми отмечена вся повседневная жизнь еврея. Каждый человек, если только имеет такую возможность, совершает трапезу по несколько раз в день. Он может пренебрегать работой, развлечениями, молитвой, сексом, но редко забывает поесть. Все религии предусматривают молитву перед трапезой. Многие религии требуют больше, определяя, что именно человек должен есть и как он должен есть. Нередко подобные ограничения накладываются не на каждого верующего, а только на представителя особо выделенной группы среди приверженцев данной религии — например, на монаха, монахиню, священнослужителя, аскета или ламу. Еврейские установления и ограничения, связанные с потреблением пищи, носят сравнительно нестрогий характер, но зато распространяются на всех без исключения евреев.

Необходимость соблюдения этих законов Тора обосновывает весьма кратко: они нужны, "чтобы вы могли отличать священное от несвященного и нечистое от чистого" (Левит, 10:10). Как вы, читатель, возможно, помните, мой друг-агностик полагает, что нельзя предотвратить угрозу ядерной войны, отказавшись есть омаров. Я могу даже допустить, что в его словах есть определенная истина. Однако в той же мере мы не можем предотвратить угрозу ядерной войны тем, что женимся или строим дома, или рожаем детей, или выполняем свои повседневные обязанности. Нет, пожалуй, ни одного занятия — по крайней мере мне не приходит в голову ни одно занятие, — которое перед лицом всеобщего уничтожения в атомной катастрофе не показалось бы абсурдным и ненужным — кроме, может быть, поисков Б-га. Однако, если одна из величайших мировых религий ввела для своих приверженцев особые законы питания, имеющие какую-то конкретную цель, не грешно узнать нам •"- хотя бы на худой конец, что эти законы собой представляют.

Многое тут неясно и оставляет простор для догадок. Еврейские мудрецы высказывали об этих законах весьма разноречивые мнения. Мы можем впасть в глубокое заблуждение, если, например, заметив, что соблюдение такого-то закона приводит к таким-то и таким-то последствиям, сделаем вывод, что именно в достижении этих последствий заключается цель законов, данных народу Израиля в Синайской пустыне. Однако давайте посмотрим, что это за законы и как ими пользоваться.

Рацион

Еврей может питаться любой растительной пищей. Ограничения касаются только пищи животной. В Торе перечислены все физические признаки животных, мясо которых еврею можно есть.

Из животных, обитающих на суше, разрешается употреблять лишь тех, которые обладают обязательными двумя признаками: они едят растительную пищу и имеют раздвоенные копыта. В результате оказывается, что евреям разрешается есть мясо только травоядных животных и непригодной в пищу остается вся остальная земная фауна: хищные животные, грызуны, пресмыкающиеся, толстокожие, приматы, свинья и лошадь, то есть животные, большинство которых в те или иные эпохи употреблялись в пищу разными народами. В среде евреев, считающих себя просвещенными, бытует мнение, что запрет есть свинину был разумен лишь в странах с жарким климатом и в былые века, когда не было холодильников. Однако если вспомнить, на скольких еще животных наложен запрет, то становится очевидным, что этот аргумент не выдерживает критики. Нам нельзя есть свинину, но нам нельзя есть и мясо белого медведя. Климат тут совершенно не при чем. В основу запрета явно положены четкие формальные признаки; да по логике так оно и должно было быть. Если бы запрет на ту или иную пищу был всего лишь отражением мудрых диетических познаний опередившего свое время Моисея, человечество рано или поздно достигло бы этой мудрости, и тогда еврейские обычаи, касающиеся еды, растворились бы в соблюдаемых всеми тех же самых обычаях.

Из морских тварей евреи могут есть только тех, которые обладают плавниками и чешуей. Таким образом, нам заказаны столь популярные в Америке ракообразные: устрицы, креветки, омары, раки. Под запретом находятся и многие французские деликатесы: морские ежи, улитки, моллюски, лягушки, осьминоги и тому подобное. Некоторые пытаются обосновать эти ограничения тем, что, дескать, осьминоги и омары внушают омерзение, чего нельзя сказать о рыбах. Однако, на мой взгляд, это рассуждение напоминает довод о запрете на свинину в жарких странах. Я уверен, что для любителя осьминогов хорошо приготовленный осьминог представляет собою эстетически самое что ни на есть привлекательное зрелище — со всеми своими щупальцами и присосками. Нет никакого сомнения, что в рацион евреев входят многие вкуснейшие рыбы и не входят (как и в случае с животными) некоторые морские и пресноводные существа, которые у других народов считаются деликатесом.

Для птиц у евреев не предусмотрены ограничения по формальным признакам. В Торе перечислены птицы, которых евреи должны гнушаться - это хищные птицы или пожиратели падали (орел, гриф, коршун, ворон, страус, лебедь и так далее). По сути дела, евреи и неевреи едят одних и тех же птиц. Разница только в том, что у евреев имеется особый — кашерный — способ убоя птицы. Что касается насекомых, то для евреев все они — табу. Вообще-то в Америке насекомых в пищу почти не употребляют, хотя время от времени на приемах с коктейлями нам приходится отказываться от таких "лакомых кусочков", как покрытые шоколадом муравьи.

Правила кашерности

"Кашерность — чистота" — гласит реклама одной из крупнейших американских компаний по изготовлению кашерных продуктов.

Приятно видеть, как рекламные агентства изощряются ради прославления иудаизма; однако обычно эти агентства ориентируются на простые, неизощренные умы и ради красного словца готовы несколько пренебречь лингвистической точностью. На самом деле такое понимание слова "кашер" довольно далеко от истины. Слово "кашер" не встречается в Пятикнижии, оно возникло в древнееврейском языке в более позднюю эпоху. Пожалуй, наиболее близким к нему по значению является английское слово "fit" (пригодный, соответствующий). Впрочем, следует уточнить, что эта "пригодность", это "соответствие" носит сугубо ритуальный характер. Правда, пища, приготовленная согласно законам кашрута, действительно в высшей степени чиста и отвечает строжайшим санитарно-гигиеническим требованиям. Однако свинью можно вырастить в инкубаторе, кормить антибиотиками, ежедневно купать, а потом умертвить в антисептических условиях больничной операционной и стерилизовать труп ультрафиолетовыми лучами — и все-таки сделанные из такой свинины отбивные отнюдь не будут кашерными. Слово "нечистый" употребляется в Книге Левит не в повседневном и обыденном, а в чисто ритуальном значении. Поэтому в Торе говорится, например, о верблюде или о зайце:

"нечист он для вас" — то есть понятия чистоты и нечистоты относятся здесь только к народу Израиля.

Принимая все это во внимание, фраза "кашерность — чистота" вполне допустима как утверждение некоего установленного факта. Существует общий запрет на употребление в пищу падали, которая согласно принятому определению, есть мясо животных, умерших от старости или болезни, убитых хищными зверьми и птицами или погибших насильственной смертью какого-либо иного рода. Даже в наши дни некашерность такого мяса имеет несомненное диетическое значение. В менее цивилизованные эпохи, чем наша, и в менее цивилизованных обществах; чем современный западный мир, запрет на употребление в пищу падали действительно делал — и делает — пищу евреев более чистой с санитарно-гигиенической точки зрения. Этот закон породил слово, которое евреи распространили на всякую "непригодную" пищу, — слово "трефное" (что буквально означает "оторванное").

В Торе перечислены четыре основных правила приготовления пищи. Комментаторы Танаха нередко объясняли их с чисто рациональной точки зрения, считая, что они соответствуют требованиям гуманности и санитарии. Не совершая никакого насилия над логикой, можно признать, что эти правила преследуют как ту, так и другую цель. По крайней мере нарушение любого из четырех правил кашерного приготовления пищи делает пищу трефной и, следовательно, непригодной для употребления по еврейскому закону.

Первое правило — единственное в Танахе диетическое установление, распространяющееся не на одних лишь евреев, а на все человечество, — явно имеет в своей основе соображения гуманности. Оно запрещает есть плоть, отрезанную от живого существа, — "члены живого". Читатель, который, небось, с отвращением представляет себе подобную трапезу и думает, что такое едва ли где-нибудь возможно, незнаком, видимо, со способами убоя и употребления в пищу животных, которые сохранились и до сих пор у некоторых народов, оставшихся на почти первобытной стадии развития, — а иной раз и у народов, которых вовсе не считают первобытными.

Второе правило заключается в том, что евреям запрещено пить кровь — на том основании, что "душа всякого тела есть кровь его". Кровь довольно часто используется у разных народов для приготовления деликатесов — особенно соусов. Еврейский закон не только запрещает это, но даже мясо предписывает есть только тогда, когда из него вытекла вся кровь. Весьма широко распространено мнение, что из-за этого еврей не имеет возможности съесть хороший бифштекс. Я могу заверить своих читателей в противном: у нас дома, например, мы часто приготовляем в гриле отличные, сочные, среднепрожаренные бифштексы — иной раз к вящему изумлению наших гостей-евреев. После истечения крови в тканях мяса остается достаточно жидкости, чтобы оно превратилось в отличный бифштекс. Однако в Европе еврейские хозяйки действительно дожаривали бифштекс до того, что он становился серо-коричневым. И такой способ приготовления бифштексов перекочевал вместе с ними в Америку. Так называемый "еврейский бифштекс" — это бифштекс, дожаренный "до победного конца" (по стандартам американской кухни); однако это не значит, что евреи обязаны есть только такие бифштексы. Фермеры Запада часто приготовляют бифштексы "по-еврейски", прожаривая их насквозь. Это только дело вкуса.

Третье правило касается очень странного запрещения, повторенного в Торе трижды в одних и тех же словах: "Не вари козленка в молоке матери его!" Троекратное повторение этого правила внушило Маймониду мысль, что во времена Моисея обычай варить козленка в молоке его матери был весьма распространенным у идолопоклонников. Так это или не так, но коль скоро в Танахе соблюдению этого запрета явно придается столь важное значение, то уже с давних пор евреи полностью отделили друг от друга потребление мясных и молочных продуктов. Растительную или морскую пищу можно есть как вместе с мясными блюдами, так и вместе с молочными. В строго кашерных домах существует особая посуда для мясных и молочных продуктов. В израильской армии и на израильском флоте это разделение стало нормой.

Четвертое правило запрещает употреблять в пищу околопочечный жир, образующийся под диафрагмой, — "сальник, который на печени". Правила отделения этого жира от обычного, съедобного, очень сложны, и поэтому мясник, занимающийся приготовлением кашерного мяса, должен быть весьма знающим и искушенным в своем деле специалистом. Жир, запрещенный к употреблению в пищу, — это тот самый жир, который, согласно Книге Левит, можно сжигать на жертвеннике вместе со всесожжением.

Включенный в Книгу Бытия рассказ о поединке Яакова с таинственным незнакомцем послужил причиной для еще одного пищевого запрета — запрета на седалищный нерв бедра. Во время вышеупомянутого поединка незнакомец "повредил сустав бедра у Яакова", и Яаков ушел с поединка хромая. Этот рассказ обладает всеми свойствами мистического видения. Поединок с таинственным незнакомцем происходит накануне встречи Яакова с его братом Исавом после двадцатилетней разлуки; поединок продолжается всю ночь до зари; незнакомец одобряет стойкость Яакова в поединке и дает ему имя Израиль. "Ибо ты боролся с ангелом и с людьми и превозмог", — говорит он. "Посему, — заканчивается рассказ, — сыны Израилевы и доныне не едят сухой жилы, которая в суставе бедра, потому что тронул тот в суставе бедра Яакова жилу сухую".

На первый взгляд, не такой уж это стеснительный запрет, можно и не есть этого сухожилия! Однако в наши дни этот запрет стал для евреев причиной многих неудобств. Полное удаление седалищного нерва из задней части туши требует от мясника большого искусства, — это трудное и кропотливое дело. Проще —и гораздо дешевле— продать всю заднюю часть туши, предназначенной для кашерной пищи, мяснику-нееврею, приготовляющему некашерное мясо. И поэтому евреям, скрупулезно соблюдающим Закон, приходится отказываться от отличных кусков мяса. Это положение, впрочем, можно исправить, и оно наверняка будет исправлено, если на кашерное мясо возрастет спрос.

Убой скота

Запрет на употребление в пищу крови и живой плоти предопределил выработку жестких — и действительно священных — правил убоя скота. Есть лишь один разрешенный способ отнятия жизни у животного: быстрое, почти мгновенное перерезание сонной артерии на шее. Из артерии вырывается струя крови, сразу же прекращается питание мозга — и животное мгновенно теряет сознание. Дальнейшие подергивания животного — это чисто мышечные рефлексы, которых само животное уже не осознает, как человек, находящийся в состоянии комы. Так по крайней мере утверждают физиологи. После того как участились нападки на принятый у евреев способ убоя скота, были проведены научные исследования, которые показали, что из всех способов, какими человек может убить животное, этот способ представляется наиболее милосердным.

Наш Закон признает максимально безболезненный метод убоя скота непререкаемым правилом. Если хотя бы одно условие такого убоя нарушено, то мясо уже считается трефным, и нам запрещено его есть. Смертельное рассечение сонной артерии животного должно быть резким и мгновенным. Нельзя делать ни одного пилящего движения, не говоря уже о повторной попытке или каких-либо других движениях, которые могут причинить животному боль. Лезвие ножа должно быть ровным и острым, как бритва; малейшая зазубрина на ноже делает мясо трефным. В момент умерщвления животное должно находиться в неподвижности, чтобы нож попал точно в положенное место на шее. Этой работой занимаются опытные резники, которые подвергаются строгим квалификационным испытаниям, прежде чем они допускаются к своему делу, требующему недюжинного мастерства. За каждым движением экзаменующегося наблюдают столь же опытные инспекторы. Профессии резника и инспектора (первого на иврите называют шохет, второго — машгиах) существуют издревле. Часто они передаются по наследству детям, разумеется, после соответствующей подготовки.

Когда животное умерщвлено, машгиах обследует его тушу, чтобы установить, есть ли признаки болезни, по которым мясо считается некашерным. Эта процедура имеет безусловное санитарно-гигиеническое значение; важно отметить, что она существовала еще в глубокой древности:

наши предки надолго опередили в этом вопросе свое время. Благодаря такой придирчивой скрупулезности в убое скота евреи в течение многих поколений поразительно мало страдали желудочно-кишечными заболеваниями. После того как мясо переходит от мясника к потребителю, оно подвергается дальнейшей обработке — из него выпускают остатки крови. Когда-то это была привилегия хозяйки дома, и матери передавали свой опыт дочерям. Однако в наши дни при массовой продаже кашерной пищи окончательная процедура выпуска крови производится еще до того, как мясо попадает в магазин, и оно продается уже полностью готовым к употреблению. Производитель берет на себя и ответственность за то, чтобы мясо абсолютно соответствовало раввинским стандартам и было проверено на все сомнительные симптомы.

Степени соблюдения правил кашерности

Когда-то все это было не так. Хозяйка дома сама производила окончательный осмотр мяса и особенно птицы. Если она покупала курицу, эту курицу убивали у нее на глазах; затем хозяйка приносила курицу домой, общипывала ее и тщательно осматривала, чтобы обнаружить, нет ли признаков болезни — признаков, известных ей с детства. В сомнительных случаях она обращалась за консультацией к своему раввину. У моего деда, который двадцать три года был раввином в Бронксе, предобеденные часы в пятницу были, помню, самыми занятыми в неделю. С утра к нему тянулся нескончаемый поток домохозяек; у каждой из них была своя шеила (вопрос на религиозную тему) насчет кашерности только что умерщвленной птицы. Если в это утро дед садился со мной заниматься, наши занятия не очень-то продвигались.

Сейчас ответы на шеилот по поводу шабатных кур не занимают у раввинов много времени; гораздо больше времени раввину приходится уделять таким проблемам, как собирание разнообразных фондов, подготовка и произнесение увлекательных речей и проповедей, сочинение пропагандистских брошюр и так далее, и тому подобное. Новые времена — новые задачи. Люди старого закала косо глядят на все эти перемены и ехидно намекают, что нынешние раввины, дескать, — изрядные невежды. На самом деле студенты в ортодоксальных иешивах и сейчас, как прежде, трудятся в поте лица, получая обширные знания, и среди прочего сдают очень строгий экзамен по "приемке" кашерного мяса. Однако девятнадцати студентам из двадцати очень редко приходится применять полученные знания на практике. Да и где им их применять? Разве что они пойдут работать в фирму по изготовлению кашерных пищевых продуктов. Основная задача современного раввина заключается в том, чтобы наставлять свою общину в применении законов иудаизма — притом наставлять не какую-то узкую элиту, а всех ее членов, зачастую сбитых с толку и совершенно дезориентированных окружающей их жизнью. Я, со своей стороны, хотел бы, чтобы молодые раввины произносили речи, писали брошюры и собирали фонды гораздо лучше, чем они это делают, ибо в наши дни такого рода деятельность является их важнейшей обязанностью. Поэтому я пошел преподавать в университетскую иешиву и пытаюсь передать студентам мои скромные познания в области английского словоупотребления. Помню, как-то мой дед спросил меня: "Для чего нужно учить их английскому языку? Они же урожденные американцы, они знают английский". Это замечание хорошо показывает, как далеко ушло (к добру ли, к худу ли — другой вопрос) молодое поколение от старого.

В прежние времена в Европе б-гобоязненный человек либо сам для себя производил убой скота и приготовлял кашерное мясо, либо пристально наблюдал за работой шохета, с которым жил в одном местечке и о благочестии, опыте и мастерстве которого знал лично. В наши дни мы, живущие в Соединенных Штатах, полагаемся на гарантии именитых раввинов, удостоверяющих своими печатями, что животное, из которого изготовлено предлагаемое нам в пищу мясо, было умерщвлено, проинспектировано и обработано подобающим образом. Есть, впрочем, и такие благочестивые люди, которые не полагаются на раввинские гарантии. Контроль, осуществляемый над приготовлением кашерного мяса при его массовом промышленном производстве, кажется им слишком слабым и ненадежным, и они приходят в ужас при мысли о том, что существует хотя бы малейший риск съесть кусочек неправильно обработанного мяса (не говоря уже о мясе запрещенных к употреблению животных). Мой дед за все двадцать три года, которые он прожил в Соединенных Штатах, не съел ни грамма мяса. В шабат он ел курицу, умерщвленную и обработанную под его наблюдением, а в остальные дни питался растительной пищей. Он не требовал, впрочем, чтобы остальные члены семьи следовали его примеру. Он спокойно обедал в доме моей матери и в моем, только не прикасался к мясу. Однако даже этот фанатик кашрута был вынужден в какой-то мере все-таки полагаться на печати и гарантии. На бутылках с молоком и пачках масла, появлявшихся на столе у моего деда, стояли штампы раввинского пищевого надзора. Но мой дед, безусловно, лично не присутствовал при том, как доят коров и сбивают сливки, ибо это было вне пределов его возможностей.

Мой дед был настолько общительным и веселым человеком, что нам и в голову не приходило даже в мыслях назвать его аскетом, — а ведь он был аскетом и аскетом весьма суровым. Мало есть на свете людей, которые были бы способны в течение половины своей взрослой жизни отказываться от говядины и телятины по чисто ритуальным соображениям, как это делал мой дед. Наиболее благочестивые люди в наши дни едят мясо, помеченное словами "глат кошер", — то есть получившее особые гарантии. Некоторые хасиды едят только консервированное мясо, снабженное печатью главного хасидского раввина. Когда таким хасидам случается ездить в другие города и страны, они берут с собой столько своих консервов, сколько по их расчетам необходимо до конца путешествия. Если же расчет оказывается неверен и запасы исчерпываются раньше времени, то они переходят на растительную пищу и не прикасаются к мясу до тех пор, пока не возвращаются домой. Они никогда не едят в общественных столовых, ресторанах и кафе. Таким образом, как мы видим, степень соблюдения правил кашерности может быть весьма различной и доходить до крайней высоты или, если хотите, левизны, достигая таких пределов строгости, педантизма или самоотречения, которые одним людям представляются каким-то нелепым чудачеством, а другим — всего-навсего минимальным соблюдением Закона.

При всех этих колебаниях в соблюдении правил кашерности самое важное, по-моему, заключается в том, чтобы избежать шовинистического искушения считать свои собственные привычки единственно правильными с точки зрения ортодоксального иудаизма и клеймить всякое уклонение от них в сторону большей строгости как фанатизм, а в сторону меньшей строгости — как нечто равноценное употреблению в пищу свинины. А в такое искушение впасть очень нетрудно ибо в наше время более не существует прежней стабильности и одинаковости в соблюдении законов о питании. Люди, которые едят свинину или креветок, или мясо скота, убитого с помощью электричества, совершенно явно не соблюдают законов Моисея. Те люди, которые никогда не едят и не пьют в ресторанах, безусловно, меньше рискуют случайно нарушить Закон, чем те, которые в рестораны ходят. Из-за нужд и запросов повседневной жизни строгое соблюдение запретов — дело весьма трудное и хлопотливое. Люди, соблюдающие запреты, следуют своей совести, полагаясь на гарантии раввинов, которым они доверяют. В целом они придерживаются одних и тех же правил, а колебания и вариации касаются лишь частных подробностей.

Зачем беспокоиться?

Нет смысла замалчивать то очевидное обстоятельство, что в наши дни соблюдение законов питания требует от всякого человека, не живущего отшельником, значительных усилий и жертв. На каждом шагу — в ресторане, в поезде, в самолете, в гостях — верующий еврей встречает людей, которые едят то, что ему есть запрещается. Для того, чтобы не отступить от законов питания, установленных иудейской религией, еврей должен обладать ясностью цели, силой воли и, разумеется, развитым чувством юмора: оно помогает ему выдерживать и достойно парировать многочисленные шутки, которые на него неизбежно сыплются в связи с тем, что он ест не то, что все.

Нашим предкам редко приходил в голову вопрос, который постоянно беспокоит нас, воспитанных в просвещенной современной Америке: для чего нужно придерживаться всех этих правил? Им было гораздо труднее — как физически, так и морально — съесть, например, кусок свинины или креветку, чем питаться по обычаю своего народа. Все эти правила и запреты были частью еврейского образа жизни, который установился издревле и которым евреи гордились; и в основе этой гордости лежало глубоко заложенное, неистребимое ощущение, что в Законе Моисеевом воистину выражена воля Провидения, провозглашенная еврейскому народу. Однако новое поколение американского еврейства, законно вглядываясь в свое прошлое, подвергает все еврейские обряды сомнению и критическому анализу. Это вызывает недовольство и даже возмущение у наших отцов и у раввинов, ибо и те и другие далеко не всегда могут ответить на вопросы, которыми сами они никогда не задавались.

В Европе, где ассимиляция евреев зашла довольно далеко, и в Советском Союзе, где соблюдение религиозных обрядов преследуется коммунистическими властями, очень многие евреи больше не соблюдают законов и правил, связанных с питанием: они делают это либо сознательно, по доброй воле, либо от равнодушия к древним обычаям, либо нехотя, подчиняясь принуждению, либо попросту по незнанию. Однако большинство живущих в мире евреев все еще в той или иной степени придерживается этих законов и правил. И есть еще немало евреев, которые следуют им со скрупулезной точностью. В Соединенных Штатах, после того как массовая ассимиляция, казалось, привела к почти полному отказу от традиций, в настоящее время свод установлении, касающихся еды, завоевывает среди евреев новое признание, и людей, эти установления соблюдающих, определенно становится больше. Отчасти это, безусловно, объясняется тем простым обстоятельством, что стало легче соблюдать правила кашрута. Производство кашерных продуктов превратилось в развитую и процветающую отрасль промышленности. Массовая продажа мороженного мяса и распространенность холодильников позволяет без забот хранить кашерную пищу дома в течение значительного времени. Кроме того, у части ранее ассимилированных евреев наблюдается тенденция к возвращению в лоно Моисеева Закона и к соблюдению его требований. На первый взгляд, эта тенденция противоречит общеизвестному социологическому закону, согласно которому меньшинство имеет склонность перенимать обычаи большинства. Однако законы общественного развития — это не астрономические законы. Люди могут приобретать новые знания и по своей воле изменять свое поведение, чего не могут планеты. В Соединенных Штатах Америки человек, который хочет быть "не хуже, чем Джонсы", не обязательно должен подражать конкретно тому, что Джонсы едят, — он может подражать и тому, как Джонсы себя ведут. Говоря в общем, Джонс — это человек, который следует обычаям своей веры и уважает других людей, придерживающихся иной веры и соблюдающих ее обычаи.

Представляется, что возрождение религиозности среди американского еврейства — это скорее социальная перемена, чем религиозная или интеллектуальная, подобно тому как наблюдавшийся ранее отход от религии также был прежде всего социальной переменой. Но тот, кто хочет, чтобы иудаизм выжил, приветствует любое возрождение религиозного чувства, на какой бы основе это возрождение ни совершалось. Возможно, это возрождение, начавшееся по чисто внешним, практическим и неидеологическим причинам, со временем наполнится истинно религиозным содержанием.

Никто не станет отрицать, что в настоящее время снабжение населения кашерными продуктами поставлено более чем удовлетворительно. Недоверие к печатям и гарантиям, ощущение недостаточности контроля с точки зрения установленных религиозных стандартов, различие мнений относительно кашерности или некашерности тех или иных сортов широко продаваемых продуктов, слухи и сплетни по поводу сомнительных моментов в этом вопросе (вместо установленных фактов) — это всего лишь типичные явления, характерные для переходного периода, когда происходят перемены от старого к новому. Люди, которые не соблюдают установлении иудейской религии, связанных с питанием, любят ехидно указывать на все эти несоответствия, несообразности и споры, однако такого рода рассуждения несерьезны. В целом наш древний еврейский рацион остается столь же ясно и четко определенным, каким он был во времена Моисея. Пределы потребления тех или иных дорогих и изысканных деликатесов устанавливаются не Законом, а материальным достатком и здравым смыслом каждого еврея. Если мы искренне хотим соблюдать правила кашерности, мы без большого труда можем это делать. Что же касается дальнейшего улучшения и расширения ассортимента продаваемых кашерных продуктов, то это зависит от каждой отдельно взятой общины: если есть в ней определенный спрос, то со стороны поставщиков будет и соответствующее предложение.

Вся пища, какую Тора не разрешает нам есть, — это пища, чистота которой сомнительна с санитарно-гигиенической точки зрения. В течение трех тысячелетий евреи жили без серьезных эпидемий, воздерживаясь от употребления в пищу змей, свинины, червей, ракообразных и черепах. Несмотря на то, что фраза "кашер означает чистый" лингвистически неверна, правила кашерности действительно преследуют своей целью потребление евреями максимально чистой пищи. Но самое важное в этих правилах заключается в том, что соблюдающие их люди в одном из своих важнейших повседневных действий придерживаются одного и того же образца, одного и того же ритуала—и придерживаются притом с древнейших времен, с тех пор, как этот ритуал был предписан нам на горе Синай. Как только человек, почувствовав голод, садится за стол, он через свои действия начинает ощущать себя кровно связанным со своим народом — со всеми остальными людьми, которые проделывают те же действия таким же точно образом, как и он. Конечно, еврей, который пускается в путешествие, испытывает от этого определенные неудобства, — и все же при этом он с особой силой ощущает, кто он есть и каковы его связи с родным домом. Нет ни малейшего сомнения в том, что законы питания оправдывают себя и являются не отжившими догмами, а действенными нормами современной жизни. Они — общественное орудие, позволяющее евреям оставаться живым и единым народом, и психологическое орудие, помогающее отдельным людям сохранить свою еврейскую сущность.

Вопрос только в том (и это — единственный вопрос, к нему в конечном итоге сводятся все споры), заслуживает ли иудаизм того, чтобы его сохранять, и есть ли другие практические способы его сохранить, помимо выполнения всех требований Закона.

Одежда

Правила, касающиеся одежды, весьма просты и относятся в основном к мужчинам. Общепринятое толкование еврейского Закона освобождает женщину от обязанностей подчиняться в одежде какому бы то ни было ритуалу, к ней предъявляется лишь требование, чтобы одежда не противоречила понятиям нравственности.

Во время утренней молитвы мужчины облекаются в четырехугольное молитвенное покрывало — талит. Важнейшей деталью талита являются прикрепленные к каждому из четырех углов его восемь нитей — цицит. Заповедь о цицит идет от Книги Чисел: "И будут нити у вас, чтобы вы, смотря на них, вспоминали все заповеди Б-га, и исполняли их, и не ходили вслед сердца вашего и очей ваших, которые влекут вас к блудодейству". Еврей, завернувшийся в талит, — универсальный символ человека, погруженного в молитву. Особо благочестивый еврей, помимо большого талита, надеваемого во время молитвы, в течение всего дня носит еще и нижнюю рубашку четырехугольной формы со свешивающимися из-под жилета нитями цицит — так называемый малый талит (талит катан). Кроме того, каждое утро мужчина накладывает филактерии — или тефиллин. Этот символ мы часто видим на картинах художников, изображающих евреев. Филактерии представляют собой две маленькие кожаные коробочки с присоединенными к ним ремнями. Этими ремнями коробочки прикрепляются к голове и к левому бицепсу. В коробочках находятся крохотные пергаментные свитки, на которых начертаны "Шма, Исраэль" и другие отрывки из Торы. "И навяжи их в знак на руку твою, — сказано в Торе, — и да будут они начертаны между глазами твоими". Люди, критикующие этот обычай, говорят, что не следует понимать слова из Торы буквально, что ритуал наложения филактерии, содержащих свитки Писания, нелеп. Но мы знаем, что зримое действие, внушающее нам конкретные образы, — это неотъемлемая часть еврейского ритуала. Накладывая филактерии, мы символически посвящаем Б-гу нашу руку и наш мозг. Нет более определенного признака принадлежности того или иного человека к еврейству, чем сотворение молитвы в наложенных филактериях. Потому-то филактерии и стали для художников самым простым и явным признаком верующего еврея. Наложение филактерии само по себе — важнейшая заповедь; и если эта заповедь воспринимается человеком серьезно и завладевает его воображением, то он несомненно станет немного лучше (при условии, конечно, что это не какой-то неисправимый грешник).

Одно из требований к одежде — требование, которое существует уже две тысячи лет, — заключается в том, что мужчина должен носить головной убор, особенно во время молитвы и ученых занятий. Форма головного убора никак не регламентируется, но в Талмуде указано, что еврей не может пройти с непокрытой головой более четырех шагов. Обычай покрывать голову — чуть ли не самый устойчивый из всех религиозных обычаев еврейства. Еврей с непокрытой головой во время молитвы или занятий — это аномалия. Лишь евреи реформисты отвергают этот обычай в принципе — точно так, как они отвергают талит, филактерии и многие другие символы и обряды, предписанные Моисеевым Законом. В разные эпохи и в разных странах у евреев были приняты — и сейчас приняты — различные типы головных уборов. Евреи в арабских и других странах Востока носят тюрбаны. Хасиды предпочитают широкие меховые шапки и круглые фетровые шляпы. Наши предки в Европе, находясь в помещении, носили ермолки — черные шапочки, прикрывавшие почти все волосы. В Соединенных Штатах евреи по традиции носят темную шапочку на затылке; у школьников, однако, эти шапочки зачастую бывают светлых тонов. В Израиле религиозные люди часто покрывают голову маленькой вязаной шапочкой — кипой, пришпиленной к волосам заколкой. В наши дни многие американские верующие евреи не надевают никакого головного убора, когда они находятся на работе или в местах общественных собраний, не носящих религиозного характера, но покрывают голову дома или в синагоге. Женщины в синагоге также, как правило, покрывают голову.

Жилище

Два стиха Торы, в которых предписывается прикладывать слова Писания к голове и к руке, требуют еще, чтобы слова Писания имелись также на двери нашего дома. Эти слова, начертанные на пергаменте, который закладывается в маленький продолговатый футляр и носит название мезуза. Футляр прикрепляется к дверному косяку. Наличие мезузы на двери дома или квартиры свидетельствует о том, что обитатели этого дома или квартиры принадлежат к иудейской вере и что их дом посвящен служению Б-гу.

Сейчас в Америке распространен обычай — особенно среди солдат-евреев и среди незамужних девушек — носить цепочку с мезузой на шее;

для этого нет никакого основания в Законе или в обычаях наших предков. Однако солдатам мезуза на шее как амулет внушает некоторое спокойствие и уверенность, а для девушек служит зримым признаком верности своей религии.