Первая книга сатирических рассказов (Тель-Авив: Маарив, 1989)
Первая книга сатирических рассказов (Тель-Авив: Маарив, 1989)
История одного города
Процесс начался около восьмидесяти лет назад, когда два еврея застряли в наводящей ужас песчаной пустыне, и один из них заметил, что никакое живое существо не способно выжить в таком месте. Второй же утверждал, что стоит только захотеть... Они заключили пари. Так был основан Тель-Авив. Однако пейзаж был таким удручающим, а почва настолько бесплодной, что почти не нашлось желающих поселиться там. Около пятидесяти отчаянных решили попытаться, однако вскоре не выдержали невыносимой жары, которая царит на этой пустынной равнине, и разбежались куда подальше. Несколько сот евреев, которые были вынуждены остаться там из-за возможности заработать, построили себе совершенно безликие дома, но потом все равно ради спасения жизни уносили ноги оттуда в другие места, более пригодные для существования.
Город строился без всякой логики, поэтому неудивительно, что число жителей сократилось до полутора тысяч, да и из них осталось всего тысяч пять, так как с самого начала это место было шумным. Отсутствие планировки вскоре сказалось самым критическим образом. Дороги прокладывали в расчете на десять тысяч человек, когда же выяснилось, что они слишком узки для передвижения пятидесяти тысяч жителей, все с тоской подумали о будущем города. И действительно, сегодня можно утверждать, что этот серый мегаполис, лишенней зелени, изо дня в день угнетает сто тысяч горожан. Учитывая же, что здесь нет нормальной системы канализации и зимой целые районы города заливают сточные воды, и впрямь можно понять, почему численность населения не превышает ста пятидесяти тысяч.
Мы должны завершить картину прискорбным выводом: Тель-Авив абсолютно непривлекательный город. Сколько евреев, Бог знает ради чего, будут готовы приехать и поселиться в месте, где невыносимо высокая плотность населения и вопиющие антисанитарные условия?! Действительно, сколько? Двести пятьдесят тысяч? Ну хорошо, но это - максимум. Я не хочу портить всем настроение, но встает вопрос: как это возможно, что в городе, где живут четыреста тысяч евреев, нет зоопарка с библейскими животными? Или детского оркестра? Где купаться полумиллиону людей, если городское побережье страшно загрязнено? Нельзя игнорировать справедливые требования семисот тысяч евреев. Отцы города обязаны задуматься над этими тревожными проблемами, иначе через два-три года число тельавивцев так и не достигнет миллиона.
Знания - в массы
Как-то вечером появился у меня Штуклер, секретарь клуба «Только для своих», и говорит:
- Девятого в шесть в нашем клубе состоится вечер отдыха. Мы были бы очень рады услышать ваше выступление с лекцией на тему «Существует ли израильский юмор, а если да, то почему его нет?»
- Смотрите, - отвечаю я Штуклеру. - По моему скромному мнению, писатель прежде всего должен писать...
- Разумеется, - соглашается Штуклер, - но в любом случае мы не сможем заплатить больше двадцати пяти шекелей.
- Да речь не о деньгах.
- Отлично. Тогда до встречи девятого в шесть. Начало вечера в шесть тридцать.
Я прибыл на место в 6.20. Не хочу показаться хвастливым, но должен отметить, что зал уже был переполнен, поэтому устроители закрыли главный вход, который осаждала толпа. Я попытался протолкаться к двери, но быстро понял, что между давящимися людьми и волосок не пройдет. Обойдя здание, я обнаружил на заднем дворе служебный вход - стеклянную дверь, на которой висел плакат с объявлением о моей лекции. Сверху виднелось вентиляционное отверстие, прикрытое форточкой. Однако и перед служебным входом толпилось несколько оптимистичных молодых людей. Через стекло можно было разглядеть заполненный возбужденными посетителями зал и самого Штуклера, сидевшего в первом ряду.
Я несколько раз постучал в дверь, но никто не ответил. Я постучал сильнее, и на этот раз к двери подошел один из служащих, сдвинул плакат в сторону и выразительными жестами показал, чтобы я убирался. Я стал тыкать себя в грудь, объясняя, мол, я - лектор, на что служитель поднял сжатую в кулак левую руку (очевидно, он был левша), давая понять, что переломает мне кости.
Я указал на плакат, потом - на собравшихся внутри клуба, но страж порядка прорычал что-то, вернул плакат на место и ушел. Увидев, что мой трюк не удался, толпившаяся вокруг молодежь стала довольно ухмыляться. Тогда я принялся барабанить в дверь еще сильнее и даже пнул пару раз ногой. Тут в проеме возникла фигура охранника, который съездил меня по голове ручкой от метлы.
- Нет мест! - проорал он: - Вали отсюда!
От сильного удара пошатывало, однако я не растерялся.
- Я же лектор, - на всякий случай быстро отпрыгнув в сторону, выкрикнул я - Пожалуйста, позвольте мне войти...
- Сегодня даже Бен-Гурион не войдет, - пророкотал охранник и многозначительно помахал палкой. - Иди отсюда, парень, пока я полицию не вызвал. — С этими словами он захлопнул дверь и запер ее.
Я уселся на ступеньки и погрузился в размышления. Мне не хотелось отказываться от выступления, ибо я приготовил блестящий экспромт, доказывая, что в этой стране нет юмора, поскольку власти не финансируют юмористические учреждения. Но шансы попасть в зал уменьшались с каждой минутой. Раздававшиеся внутри нетерпеливые аплодисменты побуждали к решительным действиям. Я вошел в аптеку напротив клуба и позвонил.
- Нет мест, - сразу ответили мне.
- Позовите, пожалуйста, господина Штуклера.
- Это невозможно: он слушает лекцию.
Вот как, он слушает мою лекцию! Отвечавший раздраженно повесил трубку и тоже отправился слушать меня. Я купил леденцы от кашля и вернулся на передовую. Время шло. Возле двери остался только один упрямый молодой человек, державший в руке кофр, в каких носят аккордеон. Мы быстро подружились. Он оказался «художественной частью» вечера, которая тоже не сумела просочиться в зал. Мы провели срочное совещание, однако не сумели измыслить способ обойти еврейскую бдительность. Ситуация была весьма печальной. Главный вход заперт, окна закрыты жалюзи и забраны решетками. Альберт, как звали «обширную художественную часть», извлек аккордеон из футляра и принялся исполнять бравурные марши, но внутри ничего це было слышно, поскольку наэлектризованная публика хлопала, топала и оглушительно свистела от нетерпения.
Мы предпринимали отчаянные шаги. Я снова зашел в аптеку и попросил что-нибудь, чем можно было бы писать на стекле (я думал о вентиляционной форточке).
- Господин пришел читать лекцию в клубе? - спросил аптекарь.
- Да.
- Обычно лекторы пользуются губной помадой.
Я купил тюбик, при помощи «обширной художественной части» взобрался по водосточной трубе к вентиляционному окошку и написал на стекле крупными буквами: «Я лектор!!!» Едва я управился, меня заметили охранник и его молодой помощник. Они немедленно схватились за палки, но, пока отпирали дверь, мы с «частью» успели отбежать на приличное расстояние. «Идиот, - выпалил Альберт на бегу, - изнутри ведь это читается наоборот».
Аккордеон его оказался тяжеловат для таких пробежек. Альберт признался, что давно подумывает бросить эту работу, но Штуклер пообещал ему 75 шекелей за художественную часть. Когда мы пробегали мимо почтового отделения, меня осенило. Я спросил служащего, сколько времени будет идти срочная телеграмма по городу. Тот ответил:
- Немного, но поди знай...
СТОЮ СНАРУЖИ ТЧК ДАЙТЕ НАКОНЕЦ ВОЙТИ ТЧК ВАШ ЛЕКТОР
Мы вернулись на позиции, но телеграмма запаздывала (почта!). Внутри бушевала буря. Раздраженные хлопки перемежались сочными выкриками и треском ломаемых стульев. Было очевидно, что через несколько минут вечер окончательно сорвется. У нас не оставалось другого выхода.
- Штурм? - хрипло спросил Альберт. За отсутствием выбора я согласился. Мы пожали руки и обнялись...
В углу двора мы нашли толстый брус от строительных лесов, взяли его наперевес и, разогнавшись, протаранили входную дверь, которая с ужасающим грохотом влетела внутрь.
Сражение было коротким, но жестоким. Главный охранник ринулся на Альберта и уложил его мощным ударом кулака. Я же, резко уклонившись, сумел уйти от брошенного в меня стула и чтобы избежать пули в спину, зигзагообразными перебежками бросился в зал. Главный пришел в себя, оставил бесчувственное тело Альберта и, аки тигр, кинулся за мной, но успел ухватить только полу плаща. Я элегантно сбросил плащ, стряхнул с себя второго охранника, и пусть помятый и израненный, но все еще живой, ворвался наконец в лекционный зал...
Обрадованный Штуклер кинулся мне навстречу, спрашивая, почему я опоздал. Я поведал ему о произошедшем.
- Да, иногда случается, - признал он. - У нас очень бдительные охранники, а как же иначе? В прошлом году насмерть задохнулся поэт Меламед-Бакар, когда пытался проникнуть в зал через систему кондиционирования.
Штуклер объявил публике, что лектор прибыл, и аудитория разразилась бурными аплодисментами. Главный охранник и его помощник стояли в сторонке и тоже не жалели ладоней.
- Дамы и господа, - начал я. - В нашей стране есть юмор, и юмор неизбитый...
Сердитый старик
Направляясь в Хайфу, я заглянул в ресторанчик «Тнувы»*, чтобы перекусить. В зале мой взгляд сразу остановился на пожилом бородатом еврее в шортах цвета хаки. Он сидел за одним из столиков и ел овощной салат с простоквашей. Я его сразу узнал.
- Извините, - обратился я к нему. - Не встречались ли мы уже где-нибудь?
- Возможно, я присутствую на всех семинарах, - ответил еврей. - Меня зовут Маркс. Карл Маркс.
- Господи Боже мой! Отец марксизма?!
Лицо старика осветилось.
- Да-да, - закивал он с явным удовольствием. - А я-то думал, что меня совсем забыли.
- Забыть, вас?! - воскликнул я. - Пролетарии всех стран, объединяйтесь!
- Простите?
- Ну, пролетарии... всех стран...
- А, да-да. - Старик наморщил лоб, пытаясь вспомнить. - Что-то такое было. Когда-то это срабатывало. Присядьте...
Я сел рядом с ним. Всего лишь несколько лет назад я изучал его там, в галуте. Я был особенно силен в вопросе о цикличности экономических кризисов и загнивании империализма. Теперь же выпала возможность познакомиться с Марксом лично. Он выглядел очень старым - лет на 130. Без зубов, бедняга едва справлялся с салатом. Сказать по правде, смотрелся он достаточно жалко. Мне захотелось чуть подбодрить его.
- Как раз на прошлой неделе, - начал я, - я видел ваш портрет в кинохронике.
- Мне говорили. Это в Албании, а?
- Да. На первомайской демонстрации несли ваш портрет вместе с портретом Мао Цзэдуна.
- А, Мао был отличный парень, - прошамкал старик и маленькими глотками начал пить простоквашу. - Несколько дней назад я обнаружил его фото в ящике стола...
С большой осторожностью Карл извлек из кармана тщательно завернутую в бумагу маленькую фотографию. Он снял обертку и показал мне карточку сердечно улыбающегося Мао. Под портретом было написано: «Цу майн ребе ун гройсн лерер, ахавер Карл Маркс, мит гройс ахтунг, Мао»**.
- Они знают, что я не слышу по-китайски, - извиняюще пояснил Маркс, снова завернул фотографию и аккуратно убрал в карман. - Они еще держатся. Делают важное дело. Но вот другие...
- Русские?
- Не напоминай мне о них! Я от них столького ожидал. Пионеры мировой революции или как там они себя называли? А сегодня у них прямая телефонная линия с Америкой. Еще немного - и между ними не будет никакой разницы.
- А разве вы сами не писали в «Манифесте», что целью является человеческое общество, в котором не будет межнациональных конфликтов?
- Я? Я это писал?
- Именно, указывая, что это - конечная цель.
- А, конечная цель! Но они ведь только начинают, не так ли? Прежде всего, следует огнем и мечом уничтожить капитализм...
- А как же мирное сосуществование?
- Никакого сосуществования! Я не писал ни о каком сосуществовании. Это придумали хитрецы из Кремля. Они хотят победить капитализм тем, что производят все больше телевизоров? Мао прав: паскудники! У них уже и представления нет, что такое марксизм.
- А Институт марксизма-ленинизма в Москве?
- Блеф! Они там разучивают песни о красоте ма-тушки-России. Я слышал, один студент спросил, что же наконец приведет к развалу капиталистического режима. И вы знаете, что ему ответил лектор? Подоходный налог...
- В этом что-то есть.
- А классовая борьба? А диктатура пролетариата? Об этом там уже воспоминаний не осталось. Вы говорите, Институт марксизма-ленинизма? Лично я предпочитаю Marks & Spenser*** в Лондоне. Они, по крайней мере, знают, что такое капитал.
- Не волнуйтесь, господин Маркс, - пытаюсь я успокоить его. - Может, еще произойдет поворот в лучшую сторону...
- Только китайцы! - кипятился тот. - Только они! Они приедут и немножко поучат вас, непутевых, коммунизму. Снова научат вас терпеть, сделают вас такими пролетариями, что мама родная не узнает! Миллиард китайцев, вы знаете, что это такое?
- Но им еще нужно время.
- У них оно есть! Подождите-подождите! Не зря же я говорил, что диалектика материалистического подхода, то есть материализм в форме... диалектический... вот это, честно говоря, я никогда не понимал... Но у китайцев есть атомная бомба?
- Есть.
- О!
Старик закончил трапезу, до последней капли подобрал соус с тарелки и собрался уходить.
- Мне нужно возвращаться в курятник, - объяснил он. - Я работаю в соседнем кибуце. Только две вещи в мире у меня и остались: китайцы и МАПАМ****. Будьте здоровы...
* «Тнува» - крупный израильский концерн, производящий молочные продукты.
** Моему раби и великому учителю, товарищу Карлу Марксу, с большим вниманием, Мао (идиш).
*** Сеть магазинов престижной одежды, обуви и косметики.
**** МАПАМ - левосионистская израильская партия, долгие годы идеологически ориентировавшаяся на Коминтерн и КПСС.
Битва титанов
- Итак, проделаем это следующим образом, Вайсбергер: ты выходишь на арену не через проход, а перепрыгивая через канаты, как молодой барс.
- Зачем?
- Потому что ты «Ужас из Танжера», Вайсбергер, сколько раз я должен повторять? Публика, естественно, встретит тебя оскорбительным свистом, поэтому ты будешь всячески демонстрировать свою наглость и даже ударишь одного из зрителей в первом ряду. У бедняги будет как бы расквашен нос.
- Это не опасно?
- Что значит «не опасно?» Ему за это и платят. И еще: изображая свою беспредельную крутость, ты оттолкнешь судью в сторону, и он упадет прямо на доски помоста.
- Бедняга.
- Не нужно его жалеть, Вайсбергер, он получает три процента от суммы сборов. Он сделает предупреждение, но ты только рассмеешься ему в лицо и замахнешься кулаком. Тогда один возбужденный зритель бросит в тебя бутылку из-под сока.
- Ой!
- Не пугайся, Вайсбергер, он не попадет. Не в первый раз он проделывает это для меня. Полицейские сразу выведут его из амфитеатра...
- А где гарантии?
- Да не будь ты ребенком: вчера мы это дважды отрепетировали. Теперь поговорим о жестоком поединке между нами. С самого начала схватки ты будешь плевать на самые элементарные правила приличия.
- Почему?
- Послушай, Вайсбергер, ты хочешь быть профессиональным рестлером или до конца дней своих оставаться мясником? Ты будешь со всей силы отрывать мне золи, а я буду извиваться, как раненая саламандра. Тогда ты должен немного поругаться по-арабски...
- А можно на идише?
- Не дай Бог, Вайсбергер. Ты все время забываешь, что ты «Ужас из Танжера»! Ты должен страшно измываться надо мной. Во втором ряду встанет одна женщина и начнет кричать: «Я не могу больше это видеть. Судья получил взятку от “Ужаса из Танжера”».
- Это неправда.
- Глупыш, это ведь жена судьи. Все нужно организовывать заранее. Судья попытается разнять нас, поэтому ты засунешь его голову между канатами и разорвешь на нем брюки. Женщина от стыда хлопнется в обморок - врач констатирует инсульт.
- Господи помилуй.
- Вайсбергер, ради всего святого, прекрати скулить. Врач тоже подготовлен заранее. Пока приведут нового судью, публика со всех сторон будет осыпать тебя истеричными ругательствами. Ты сделаешь неприличный жест и покажешь им язык.
- Это обязательно?
- Так принято. Тогда в зал вбежит полицейское подкрепление.
- Что?.. И они тоже?
- Разумеется. К этому моменту схватка между нами перейдет просто в зверскую потасовку: ты тыкаешь пальцами мне в глаза и вырываешь их...
- Я чувствую себя не очень хорошо... Может, все-таки кто-нибудь другой...
- Будь мужчиной, Вайсбергер, ты ведь знаешь, какая безработица в стране!
- Я не люблю жестокость. Я просто добрый полный человек.
- А как ты хочешь победить без жестокости?
- Я? Победить?
- Ты, конечно, хочешь, сынок. Но разве «Ужас из Танжера» может победить Шимшона Бен-Пората? Ты рехнулся, Вайсбергер? Тем не менее ты какое-то время восседаешь на мне и выкручиваешь пятку, причиняя ужасные страдания. Однако когда новый судья уже почти досчитает до девяти, я вдруг нанесу тебе сокрушительный удар...
- Нет, пожалуйста, нет...
- Так здесь написано, Вайсбергер, в сценарии. Ты летишь шесть метров и запутываешься в канатах. Тогда я подхожу и - трах! бах! - приканчиваю тебя на месте под оглушительные возгласы толпы. Судья провозглашает меня победителем, и тогда ты, полностью потеряв над собой контроль, бросаешь в рефери стул...
- Стул?
- Да, там в углу специально будет один стул для этого, утяжеленный стальными пластинами.
- Ладно.
- Но это еще не все. Стул должен попасть в одного старика, который будет сидеть в середине трибуны, тогда возмущенная толпа зрителей с криками «Ты снова зверствуешь, “Ужас”», прорвется на ринг, чтобы линчевать тебя.
- Мама!..
- Вайсбергер, ты снова за свое? С тобой ничего не будет, обещаю. Толпа организована и обучена разыгрывать суд Линча, а старику не впервой получать стулом. Все ясно?
Ремень
- Добрый день, господин, чем я могу помочь вам?
- Я хочу купить пояс...
- Снизился уровень жизни?
- Именно. Я прослушал последнюю речь министра финансов и сказал себе: «А ведь он прав, нужно затянуть пояса, иначе мы никогда не достигнем экономической независимости». Ну вот, теперь я ищу подходящий.
- Пожалуйста, уважаемый, выбирайте. Я со своей стороны рекомендую вам вот этот роскошный ремень с серебряной пряжкой искусной мексиканской работы.
- А нет ли чего-нибудь получше?
- Разумеется, есть. Вот этот итальянский ремень из шкуры барсука с пряжкой из золота, инкрустированной драгоценными камнями, у него также особая безопасная застежка.
- Такой есть у каждого. Я бы хотел что-нибудь исключительное.
- Извольте, господин, нет проблем: эти двойные американские ремни отвечают всем требованиям. Этот
крючочек предназначен для автомобильных ключей, а здесь можно держать пульт для телевизора.
- А нет ли такого же пояса со встроенным будильником?
- Есть, конечно, на девяти транзисторах. Но к сожалению, эта поставка из Швейцарии поступит только в начале августа.
- А что случилось?
- Наш министр финансов задерживает выдачу лицензии на импорт, потому что с конца июля вырастут таможенные пошлины.
- Ясно. Итак, отложите для меня три двойных ремня.
- Пожалуйста. Приятного затягивания, господин!
- Большое спасибо, и вам тоже!
Вот были времена...
В один из вечеров жена говорит мне:
- Послушай, в субботу выпускники тысяча девятьсот сорок четвертого года школы «Миквэ Исраэль» устраивают встречу. Если у тебя есть желание... только действительно, если тебе это нужно... потому что мне все равно, пойдешь ты со мной или нет.
Я отвечаю жене, что не знаю там никого, мне это неинтересно, пусть пойдет одна.
- Одна не пойду. Даже об этом нельзя попросить. Очень типично.
Мы отправились вместе. Присутствующие были веселы, как и надлежит выпускникам 44-го года. Как только мы вошли, все бросились обнимать мою жену, а я остался один, как наша страна. Оживленная беседа перескакивала с одной темы на другую, бывшие одноклассники предались воспоминаниям:
- А что слышно о Чечике? Правда, что он провалился на экзамене по администрированию? Ну что ж, он никогда интеллектом не отличался.
- А как дела у Шошки? Говорят, она очень постарела.
- Да нет, просто второй муж старше нее на двадцать лет. Вы помните, как она взобралась по водосточной трубе, только чтобы Штуклер ее не схватил? А знаменитое купание при свете луны в саду у Рины? Вот дурочка!..
Все разразились хохотом.
- Да это что! - продолжила другая выпускница. -А вот когда Затопек увидел, что Минка заигрывает с маленьким Куглером! Вот это был скандал, мама моя! Мы думали, что помрем со смеху. Особенно Саша. Он как раз должен был танцевать чарльстон с матерью Бергера. Балбес такой! Вы помните, как он уселся на плиту?
Я почувствовал себя как Голем в Праге. Никого не знаю. Я ведь выпускник Баржани Даниэль Алами ре-алгимназиум в Будапеште. И что?
- Ой! - подскочила вдруг еще одна дамочка. -Два года назад в Париже я встретила Клачкеса. Говорят, что он продает открытки туристам. Ему всегда нравилось искусство! Вы помните, как он себе брови спалил?
- И что? - не выдержал я и вступил. - А чего вы ждали от Клачкеса?
- Прошу прощения, - вступился кто-то. - Он всегда хотел быть архитектором.
- Бросьте, - усмехнулся я. - Клачкес - архитектор? Да он уже наверняка забыл таблицу умножения...
Все рассмеялись. Я снова почувствовал себя уверенно.
- Правда, что Йоскэ и Кати поженились? - спросил кто-то. - Господи, вот умора, чтобы они...
- Представьте себе, как они выглядели на свадьбе! -заметил я под одобрительные аплодисменты присутствующих. - Вы помните, как Кати пыталась высушить свой комбинезон в холодильнике? У нее всегда винтика не хватало...
Похоже, я попал в точку: публика просто покатывалась со смеху. Теперь я уже не выпускал нить беседы из своих уверенных рук и продолжал вспоминать до позднего вечера.
Когда мы с женой возвращались домой, она говорит:
- Вот уж не знала, что ты такой язвительный.
- А что ты вообще знаешь, пигалица? Ты никогда из себя ничего не представляла.
Приключение
Автомобиль министра остановился посередине улицы. Габи выключил мотор и обернулся к патрону:
- Извините, шеф, но вы слышали по радио...
Дело в том, что в утренних новостях сообщили о решении Всеизраильского объединения водителей немедленно прекратить работу и обратиться к правительству с требованием уравнять зарплату шоферов с зарплатой инженеров-химиков.
Габи вышел из машины и отправился в объединение, чтобы узнать новости, министр же остался сидеть в автомобиле посреди шумной улицы. Он не был посвящен в таинства вождения, как, впрочем, и в любые другие технические таинства. Один только раз, лет сорок назад, ему довелось водить маленький двухместный автомобильчик в Луна-парке. Однако тогда министр был еще молод и амбициозен, работал землемером и лихо управлялся с измерительным шестом. Потом он вступил в партию, стал расти, и с той поры ему всегда полагался какой-нибудь Габи.
- Ну, необходимо вызвать вертолет!
Верно, это была единственная разумная мысль. Ведь в 11.00 состоится заседание правительства по вопросу цементного кризиса.
Министр вышел из машины, оглядел прохожих и вдруг остро почувствовал, что начинается приключение: он находится на улице. Его немного удивило, что вокруг столько незнакомых людей, поскольку в коридорах министерства он встречал одни и те же примелькавшиеся лица. Прочий народ приходил в составе делегаций, составлял толпу во время праздников, например, в День независимости или на финале кубка, как это называется... футбол, кажется...
Совершенно самостоятельно министр двинулся по тротуару... Вскоре он почувствовал себя уверенно, поскольку ясно вспомнил, что когда-то с ним случилось такое! Да, промелькнуло у него в голове, это было в 1951 году, когда в его персональный автомобиль врезался грузовик, и министр должен был идти домой пешком через весь город.
Министр опустил взгляд: из-под выступающего живота поочередно появляются его собственные, не спеша ступающие по асфальту ноги. Топ-топ, топ-топ, пра-вая-левая. Он умеет ходить по улице! Приятное чувство. А вот ботинки ему не знакомы. Откуда такие, черт побери! Он ведь никогда не покупал себе обувь, как, впрочем, и ничего другого тоже. Самопроизвольно, что ли, они возникли, эти ботинки?
Министр остановился перед обувным магазином и всмотрелся в витрину. Вот это да! Здесь, оказывается, выставлены пары мужской и женской обуви! Воодушевленный сделанным открытием, он вошел в магазин. Просторное помещение с полками вдоль стен и удобными стульями для примерки. Много обуви, как на выставке. Министр с чувством пожал руку какому-то мужчине у двери и поинтересовался:
- Каков объем экспорта?
- Я не отсюда, - ответил тот. - Я ищу замшевые на резиновой подошве.
Министр недоуменно огляделся: как у них тут принято? Самообслуживание или подают официанты? К нему подошел врач в халате и спросил, чем может помочь.
- Пришлите мне несколько образцов, - вежливо ответил министр.
Только на улице он вспомнил, что не назвал себя. «Нужно чаще выступать по телевидению», - подумал министр и отметил в записной книжке «Фокус»*.
Время идет, необходимо сообщить в министерство, пусть вышлют автомобиль или как... Министр в растерянности топчется на месте: он не знает, как связаться, поскольку обычно со всеми его соединяет секретарь, который как раз сегодня утром уехал в Хайфу что-то улаживать. Министр оглядывается: а может, все эти люди вокруг - секретари?
И вдруг случается чудо: он видит перед собой квадратную кабинку со стеклянными стенами, а в ней - телефонный аппарат. Министр заходит в будку, снимает трубку и говорит секретарше: «Соедини меня с коммутатором!»
Однако линия молчит. Неудача. Снаружи мальчик жестами показывает, что нужно опустить в аппарат жетон. А, правильно, вспоминает министр, я ведь все-таки председатель финансовой комиссии Кнессета. Он заходит в ближайший магазин и просит жетон. «Это прачечная, - говорит ему сгорбленный старик. - Идите на почту».
Как сложно устроен мир! Министр ищет почту. На противоположной стороне улицы он видит красный ящик и сразу вспоминает, что в него опускают письма. Итак, ему нужно на ту сторону.
- Извините, на какой свет переходят? - обращается он к женщине. Сам он хорошо помнит, что его автомобиль почти всегда проезжает на зеленый, но поди знай, как обстоит дело с пешеходами. Зажигается красный свет, и толпа увлекает беднягу на ту сторону. Рядом с уличным ящиком для писем министр обнаруживает маленькое почтовое отделение. Он обращается к служащему, ополаскивающему стакан:
- Отправьте телеграмму, друг мой, чтобы за мной выслали машину...
- Да вы что, - отвечает киоскер. - Какие тут телеграммы?
Министр замечает газеты и журналы, разложенные на прилавке, однако ему трудно вчитаться в них без пометок. Он привык, что глава его канцелярии каждое утро обводит толстым фломастером наиболее важные места.
- Стаканчик газированной?
Министр кивает - после неожиданной прогулки ему захотелось пить. Он осушил стакан красной жидкости до последней капли, и настроение его улучшилось. Настоящее приключение: один на улице, выпил газировки. Нужно будет рассказать дома.
Киоскер устремляется за отошедшим министром: «Эй, сорок пять агорот!»
Министр смотрит непонимающе. А, вспоминает он вдруг, ведь нужно расплатиться. Он нерешительно опускает руку в карман, но там, естественно, ничего нет: ведь обычно за него платит секретарь. И чего это он вдруг поехал в эту Хайфу?
- Направьте... счет...
Ругательства киоскера еще долго несутся ему вслед. Наконец, отойдя на приличное расстояние, министр остановился и тяжело перевел дыхание. Перед ним лоток уличного торговца, с которого, похоже, свалилась на тротуар часть товара. В искреннем намерении помочь простому человеку министр наклоняется и начинает собирать пачки мыла.
- Да не нужно, дорогой, - пытается остановить его лоточник, - оставь, пусть там лежит...
Внимание министра привлекают строительные леса вокруг возводимого здания. До настоящего момента он знал только о «краеугольных камнях». Стройка ему очень интересна, правда, шумновато. Что это за серый порошок, который рабочие перемешивают с песком и водой?
- А гит йомтоф**, - протягивает руку министру старик и истрепанной одежде.
«“Магбит”***, - думает министр, - не иначе». Обратитесь в секретариат, коллега.
Теперь он обращает внимание на ряд застекленных стендов, внутри которых цветные плакаты с изображениями полуобнаженных женщин и надписями по-английски. А, кинотеатр! Так вот как это выглядит. Хоть раз схожу в кино по-настоящему. Министр стучит в запертую металлическую дверь, на шум выглядывает какая-то косоглазая женщина:
- Чего надо?
Я хотел бы посмотреть фильм.
Ну не утром же, - отвечает та. - Днем с четырех тридцати.
Я занят после полудня.
- Тогда переговорите с господином Вайсом - Женщина захлопнула дверь.
Министр видит, как в большую и высокую машину, стоящую у тротуара, входят люди автобус! Да. вспоминает он, только позавчера мы повысили им субсидии на 11,1 процента по итогам 1981 1982 годов Министр поднимается в автобус последним
Поезжайте на улицу Яркой, - говорит он водителю, дом номер семьдесят один
А ты шутник! - отвечает тот. А ну ка выходи!
«Странный это мир, - размышляет министр. ־ с какими-то своими законами.»
Он пытается определить, где же все-таки сейчас находится. Ему трудно сориентироваться, не видя каких-то знакомых мест, например гостиницы «Хилтон» или греческого ресторана. А люди продолжают течь мимо, словно в этот день ничего не произошло. Очевидно, вот они־то и есть «простой народ, массы, избиратели». Странно! Согласно предварительным опросам, каждый третий из этих незнакомцев проголосует за министра на предстоящих в ноябре выборах.
Министр любит их и желает им в жизни всего хорошего. Он социалист с самой юности.
- Начиная с двадцать третьего января, нам пообещали две значительных разовых выплаты... - Это вернулся Габи, забастовка окончена.
- Поехали, Габи, в министерство.
Мощный автомобиль резко берет с места. Министр возвратился с далекой планеты на Землю, к привычной повседневной реальности.
* «Фокус» («Мокед» — иврит) - популярная вечерняя программа израильского телевидения.
** Добрый день
*** Одна из крупнейших еврейских организаций по сбору пожертвований в пользу Израиля, главным образом - на устройство новых иммигрантов.
«На ноже»
Д-р Й.Р. Файнгольц: (по дороге домой проходит мимо рынка и ловит себя на мысли, что его жена Элизабет почему-то всегда забывает купить арбуз. И вот он приближается к продавцу, стоящему у основания арбузной горы, и спрашивает): Сладкие?
Продавец (не отвечает).
Д-р Й.Р. Файнгольц: Ну так дайте один.
Продавец (наметанным взглядом окидывает гору арбузов, выхватывает один, подбрасывает, ловит, стучит по нему, сжимает, подносит к уху, изучает состояние хвостика - и отбрасывает в сторону. Выбирает из кучи другой, подбрасывает - ловит - стучит - сжимает -к уху - хвостик - в сторону. Третий арбуз его устраивает, и продавец взвешивает его в темном уголке): Шесть кило — два шекеля семьдесят агорот.
Д-р Й.Р. Файнгольц: Он сладкий?
Продавец: Сладкий.
Д-р Й.Р. Файнгольц: Откуда вы знаете, что этот сладкий?
Продавец: Опыт. Чувствую. Слышу. Недостаточно сладкий издает такой звук: тоффф, а сладкий -туффф.
Д-р Й.Р. Файнгольц: Я понимаю. (Платит и несет пятикилограммовый арбуз домой. Жарко, доктор потеет и по дороге начинает понимать, почему его жена всегда забывает купить арбуз. Дома он кладет арбуз в холодильник, а в кони/е обеда с праздичным видом достает его и разрезает.)
Арбуз (желтый, как Чан Кайши и вкуса охлажденной резины).
Д-р Й.Р. Файнгольц: (в негодовании выплевывая желтую мякоть): Такое возможно только в этой стране! И за этот огурец я заплатил семь шекелей!
Элизабет: Так верни его обратно.
Д-р Й.Р. Файнгольц: И то верно! Должны же быть какие-то границы! (Возвращается на рынок, жара, он, обливаясь потом, возлагает арбуз к ногам продавца.) Это что? Твой арбуз невозможно есть, друг мой!
Продавец: Ну и не ешь.
Д-р Й.Р. Файнгольц: Но вы сказали, что он сладкий.
Продавец: Звук он издавал нормальный. Я не знаю, что ты с ним дома сделал.
Д-р Й.Р. Файнгольц: А вы не думаете, друг мой, что вы за него немного отвечаете?
Продавец: Я не отвечаю. Ты же купил не по гарантии.
Д-р Й.Р. Файнгольц: Да какая разница?
Продавец: Без гарантии: кило - сорок агорот, с гарантией - вырез «на ноже» - пятьдесят агорот. И уж тогда я отвечаю на сто процентов.
Д-р Й.Р. Файнгольц: (пинает ногой Чан Кайши): Ну так дайте мне один с гарантией, черт побери! Но чтоб был очень сладкий!
Продавец (подбрасывает очередной арбуз вверх - ловит его - стучит - сжимает - хвостик - в сторону. Второй арбуз -в сторону. Третий выдержал проверку): Семь кило восемьдесят грамм (достает нож, делает треугольный вырез и показывает «на ноже д-ру Й. Р. Файнгольцу). Красный?
Д-р Й.Р. Файнгольц: Красный. (Платит и несет, потея на жаре, шестикилограммовый арбуз домой. Жене): Поменял без разговоров.
Элизабет: Ну да?
Д-р Й.Р. Файнгольц: (кладет добычу в холодильник, стоит возле него некоторое время, достает арбуз из холодильника и разрезает. Жене): Исключительно красный, да?
Элизабет: Нужно попробовать.
Д-р Й.Р. Файнгольц: (фонтаном выплевывает арбузную мякоть): Свинство!
Арбуз (переспелый, подкисший, начавший плесневеть, но ярко-красный).
Элизабет: Верни его.
Д-р Й.Р. Файнгольц: Разумеется! (Тащит, потеет, жара, кладет у ног продавца): Это что? Попробуйте, пожалуйста!
Продавец: Спасибо, я не ем арбузов летом.
Д-р Й.Р. Файнгольц: Это - сладкий? Это, по-вашему, сладкий? Какой он сладкий?
Продавец: Я не давал гарантии относительно сладости. Я дал гарантию, что он красный.
Д-р Й.Р. Файнгольц: Да мне не важен цвет, друг мой! По мне, так пусть будет хоть синий, но сладкий!
Продавец: Синий арбуз? Таких не бывает.
Д-р Й.Р. Файнгольц: Я хочу сладкий арбуз, черт побери!
Продавец: Так что же вы молчали? Я не знал, что для вас главное - вкус. Но кило сладкого с гарантией стоит шестьдесят агорот.
Д-р Й.Р. Фай нгольц: Давайте!
Продавец (берет арбуз - подбрасывает - шлепает - стискивает - слушает - хвостик - в сторону. Второй - туда же. Третий проходит испытание). Восемь кило и двадцать три грамма.
Д-р Й. Р. Файнгольц: Сначала я хочу попробовать!
Продавец: Пожалуйста. (Берет нож и делает глубокий треугольный вырез до самой сердцевины арбуза)׳. Пожалуйста.
Д-р Й.Р. Файнгольц: (откусывает кончик выреза): Вот видите, друг мой, этот сладкий.
Продавец: Пожалуйста. (Быстро вставляет вырез в арбузу). Пять шекелей тридцать агорот.
Д-р Й.Р. Файнгольц: (платит, тащит, потеет, жара. Дома): Поменял. (Холодильник - ждет - разрезает. Жене): Этот вкусный!
Элизабет: (пробует, выплевывает).
Арбуз (совершенно безвкусный. Сточные воды. Заброшенный рудник зерен. На глубине двух сантиметров - нефть).
Элизабет: Верни.
Д-р Й.Р. Файнгольц: То есть! (Тащит, потеет, на четвереньках, жара.) Что это?!
Продавец: Вы пробовали или не пробовали? Да что вы там дома делаете с арбузами? Действительно, пришло время спросить...
Д-р Й.Р. Файнгольц (тяжелый приступ кашля. Сквозь кашель ругается по-немецки).
Продавец (хлопая доктора по спине): Хотите еще один?
Д-р Й.Р. Файнгольц: Да!
Продавец (подбрасывает - ловит - стискивает - похлопывает - ухо - хвостик).
Д-р Й.Р. Файнгольц: Проверяй свою бабушку, а арбуз я сам проверю!
Продавец: Пожалуйста.
Д-р Й.Р. Файнгольц: (берет один очень зеленый арбуз, откатывает его в сторону и вдруг шестым чувством понимает, что именно этот арбуз должен быть сладким. Доктор даже не может объяснить, откуда у него взялось это ощущение, это просто голос свыше): Вот этот.
Продавец: Пожалуйста. Шестнадцать с половиной кило. С гарантией?
Д-р Й.Р. Файнгольц: Папаше своему будешь давать гарантию! (Платит. Жара. Дома): Заменил! (Закатывает арбуз в холодильник и сам забирается вслед за ним. Внутри довольно холодно, поэтому доктор вскоре разрезает арбуз.)
Арбуз (сладкий, красный, упругий, свежий - просто на экспорт).
Д-р Й.Р. Файнгольц: (возбужденный, вылезает из холодильника. Жизнь все-таки прекрасна. За окном щебечут птицы. Жене): Вот этот вкусный! Понимаешь, торгаш выбирал три раза, и все мимо, тогда я говорю ему: послушай, дорогой, я сам выберу и вдруг почувствовал, что вот этот...
Элизабет: Чепуха!
Д-р Й.Р. Файнгольц: Чепуха? Посмотрим. (На следующий день он выбирает сам и снова доверяет таинственному инстинкту. Платит. Жара. Холодильник. Наружу. Разрезает.)
Арбуз (абсолютно сгнивший. Гадость).
Д-р Й.Р. Файнгольц: (в сгущающихся сумерках с хриплым криком несется на рынок, взбирается на гору арбузов, бросается с нее вниз и ломает себе шею. Его вдова по суду требует компенсацию от фирмы «Мекорот»*, но не получает и гроша).
* «Мекорот» («Источники» - иврит) - израильская государственная компания, занимающаяся поисками и добычей воды, а также ведающая канализационными, очистными и опреснительными сооружениями.
Ключи у Рыжего
Выясняется, что на этой неделе опять что-то случилось с опытным образцом нашего отечественного самолета «Арава». За несколько дней до вылета на авиасалон в Париж, где решается вопрос о запуске модели в серийное производство, образец неудачно приземлился, и остался лежать на взлетном поле на брюхе, словно подбитый воробей. Однако руководство компании сообщило, что проблемой уже занимаются, и мы успеваем на салон с небольшим опозданием, церемония же открытия все равно чрезвычайно скучна. Говорят, что с самолетом ничего страшного. К поломке привело простое стечение обстоятельств, не следует волноваться - все под контролем, будьте уверены.
Выяснение причин аварии продолжается. Я же, пусть и не присутствовал при злополучной посадке, хочу представить следствию свою версию. Итак, обладая немалым опытом и зная левантийский характер, полагаю, что авария случилась потому, что ключи находились у Рыжего. Иначе и быть не может.
Впрочем, чтобы не показаться голословным, следует уточнить подробности. После последнего испытательного полета летчик сообщил Шломо, что ему не нравится посторонний шум в шасси. Однако у Шломо были какие-то дела в муниципалитете, поэтому он попросил сторожа позвонить Цимерману в мастерскую, чтобы тот проверил, что там и как. Но Цимермана уже не оказалось в здании, поскольку в понедельник он всегда уходит в 2.30. К тому же сторож был временный, а постоянный в тот день с утра пошел на урологическое обследование. Новый сторож не знал, как найти Цимермана и вообще кто это такой, к тому же коммутатор не отвечал, потому что Зива уехала в Хайфу получить что-то на таможне, а единственный экземпляр с адресами сотрудников предприятия заперт в ящике стола, но Рыжий взял ключи и куда-то ушел. Его искали в буфете, он десять минут как был здесь, а телефона дома у него нет. Итак, ключи у Рыжего, сделать ничего нельзя, «Арава» с Божьей помощью взлетает, а как приземляется, нам уже известно. Ну ничего, большую часть ее деталей с посадочной полосы уже собрали... Что такое? «Маккаби» (Тель-Авив) - «Бней Ехуда» 1:0, хотя первый тайм отыграли на равных. Гол забил Померанц.
Так что нет никакой необходимости продолжать расследование, именно это и должно было случиться. Всегда ведь так. Почти каждый крупный проект, затеваемый в нашей левантийской стране, непременно садится на мель, поскольку ключи - у Рыжего. Каждый раз, когда мы оказываемся на каком-нибудь крупном предприятии, старом заводе или в новом торговом центре, в Министерстве иностранных дел, на киностудии или на автобусной остановке - все стоит вверх дном. Сотрудники ошалело мечутся, требуя, чтобы Зива с кем-то соединила, колотят в запертую дверь склада, и в самый пик суматохи в конце коридора обязательно высовывается свекольного цвета физиономия толстого мужчины, который вопит:
- Где ключ?!!
- У Рыжего, - отвечает Авигдор, припертый к стене.
- А где Рыжий?
Из громкоговорителей по всему заводу разносится:
- Рыжий, тебя ищет Коти! Немедленно занеси ему ключи! Рыжий, ты слышишь?
Но Рыжего нет. Это, по сути, одна из его поразительных особенностей: его нет. Он ушел. С ключами. Всего лишь пятнадцать минут назад его видели возле туалета. Он живет в Нес-Цийоне, и телефона у него нет. Цимерман знает его новый адрес, но и его самого нет в здании. И это происходит на большинстве крупных израильских предприятий, где есть ключи и Цимерман.
Если же Зива по случаю оказывается на месте, а не в Хайфе или не отправилась собирать взносы для сына Амера, то ее можно поймать на коммутаторе и спросить: «Где же Рыжий?»
- Не знаю, - ответит Зива. - Он мне не сказал.
- А когда он вернется?
- Понятия не имею.
- Ну все-таки?
- А кто спрашивает?
Называют себя и снова:
- А когда он придет завтра утром, этот Рыжий?
- Откуда мне знать, - говорит Зива. - Раз на раз не приходится.
- Как же его найти? Ключ-то у него...
- Знать не знаю. Спросите у Цимермана...
А Цимермана сегодня на работе нет. То есть он появился в 11.15 - искал Коти в экспедиции, но после этого его уже не видели. А ключи - у Рыжего.
Чтобы облегчить ведущееся расследование, предлагаю вам точное описание Рыжего. Итак, прежде всего - он рыжий, невысокого роста, рубаха всегда нараспашку, грудь - волосатая, брюки - мятые. Глаза голубые, здоров, трое детей: два мальчика и девочка, постоянно не хватает одного зуба - то спереди, то сбоку. Очень редко, может быть раз в году, чаще всего в сентябре его можно поймать, когда он с ключом поднимается по лестнице. В такой момент Коти чуть не лопается от злости.
- Послушай, Рыжий, - рычит толстяк, весь красный, - где тебя носит?
- На складе был, - отвечает тот. - Где же еще мне быть?
- Сказали, что ты уже ушел!
- Да что они голову морочат!..
Рыжий тут же получает указание немедленно заказать еще один комплект ключей и передать его Шломо. Однако копии Рыжий не заказывает, а сам Шломо в ссоре с Коти из-за вычетов с пособия на отдых в сана
тории, даром что компенсацию местком не утвердил до праздников.
Бытует мнение, что во всем Израиле существует один-единственный Рыжий, который вертится со своим ключом по всем крупным промышленным предприятиям, потому-то его и невозможно нигде застать. А без него трудно себе представить нашу жизнь. Рассказывают, что на одном из крупных военных заводов Рыжего приковки наручниками к ограждению ротора, и в течении двух часов он был на месте, но потом как-то высвободил руку и исчез. С тех пор в Израиле остановилось производство оружия, и страна сделалась хаотична и темна, и Рыжий витает над бездной**. Только Цимерман знает его новый адрес, но его самого нет на месте. И это псалом Рыжему, с которым пребывает ключ.
* В разговорном иврите - «Рыжий» - означает «некто, незнакомец, кто-то», то есть это типичный, собирательный персонаж.
** Отдаленный парафраз библейского стиха «Земля же была пуста и хаотична, и тьма над бездною; и дух Божий витал над водою» (Брейшит 1-2).
