Из сборника «Однажды вечерком» (Тель-Авив: Тверски, 1962)
Из сборника «Однажды вечерком» (Тель-Авив: Тверски, 1962)
Когда в монетке еще была дырочка
Эти люди - в моем сердце, и я собирался написать о них, едва приехав в Израиль. Речь идет о пламенных старожилах, которые обосновались здесь, когда лира была еще лирой, а дырочка в монетке в один грош еще была дырочкой. Беседа с пламенными обычно начинается в тот момент, когда они всецело погружены в чтение своей газеты. Я подсаживаюсь к ним, они вроде бы и глазом не ведут, хотя сердцем уже чуют, что появилась жертва. Вскоре один из них поворачивается ко мне и как бы невзначай спрашивает:
- Ну что, молодой человек, видели вы последний спектакль «А-Бимы»?
Я отвечаю «да» или «нет», что по сути и не важно, поскольку задавший вопрос обязательно продолжит:
- А я еще помню, как «А-Бима» только приехала в Палестину.
Тут вы понимаете, что настало время спросить: «А когда же господин приехал сюда?»
- А-а-а, - расплывается в улыбке старик, - а как вы думаете?
Я полагаю, что шестьдесят лет назад, но из вежливости говорю «тридцать».
- Раньше, - усмехается старик, - гораздо раньше.
- Сорок три!
- Сорок семь с половиной, мой дорогой!
От этой цифры я должен упасть в обморок, на меня прыснут водичкой, и вот я прихожу в себя и выпали
ваю: «Сорок семь с половиной лет?! Не может быть! Какие же молодцы ваши родители - первопроходцы, что привезли вас в страну в совсем младенческом возрасте».
То, что я хвалю родителей, а не его самого, ветерану явно не нравится, и он наставительно добавляет:
- В тысяча девятьсот двадцать первом году театральный билет стоил десять милей.
- Да что ты говоришь, Абраша, - вмешивается второй старожил. - За десять милей можно было купить двухэтажный дом в старой части Иерусалима. Я помню, что в тысяча девятьсот двадцать седьмом году мне предложили паровоз с двумя вагонами всего за шиллинг. Вы знаете, молодой человек, что такое тогда был шиллинг?
- Шиллинг, - отвечаю я, - это пять грошей.
- А-ха-ха, - саркастически смеются оба ветерана, посматривая на меня с явным сожалением, - да что вы знаете!
- Я вот помню, - продолжает первый, - что в тысяча девятьсот тридцатом главный инженер фабрики Ро-тенберга собирался покончить с собой, поскольку из-за дырки в кармане потерял десять грошей казенных денег.
- За шесть милей, - подхватывает второй, - вы могли купить дойную корову, за три миля - доехать от Каира до Дамаска, а за один миль съесть роскошный обед в ресторане на улице Кинг Джордж. Две пары брюк стоили полмиля. Представляете себе: одну пару и купить было невоможно...
- Да, вот были времена, - вспоминают оба пламенных разом и тяжело вздыхают, - тогда здесь стоило работать!
- И сколько же вы тогда зарабатывали в месяц? -позволяю я себе спросить.
- Два миля, друг мой, два миля.
- А если так, то в чем же разница? - не унимаюсь я.
- Разница? - смеются старики. - Да тогда нам было по двадцать лет, всего лишь двадцать лет...
Из жизни репатриантов....
Как-то ночью мне приснилось, что я снова - зеленый репатриант... Стою на палубе корабля, перепуган насмерть, иврита не знаю. Вокруг меня сгрудились жена и детишки: Ян, Гизи, Абдалла, Морис, Алегра и Пирошка. На краю горизонта вырисовываются белые дома портового города Иерусалим, то есть Хайфа. Все немного взволнованы: все-таки возвращаемся на родину предков, а не отправились в какой-нибудь Парагвай. Достойно. Благородно. Некоторые затянули «А-Тикву», глаза увлажнились...
Я сунул руку в карман и вытащил письмо от родственников-израильтян, живущих в Кфар-Шмарьяху*.
«Главное, - писали они, - не дай им надуть себя! Прямо с корабля они повезут вас в пустыню. Они расписывают, что строят там дома с трехкомнатными квартирами и палисадником, водопровод, электричество, обстановка, холодильник набит продуктами на неделю, фрукты, утюг, стол для бильярда, да еще наличные дают. Черта с два! Вы ярко выраженные представители городской интеллигенции, вам никак нельзя попасть в провинцию. Будьте бдительны! Они жутко хитрые! Будут уговаривать вас побыть там хотя бы недельку «на пробу». Не оставайтесь и на минуту! Поднимите крик, упадите на землю, забейтесь в судорогах! Все должны завыть хором: «Хотим в город, хотим в город!» И через три дня получите жилье в приличном месте.
Удачи! Мы всегда с вами в вашей справедливой борьбе, Илка и Эгон».
Это письмо я знал наизусть...
Когда нас посадили в грузовик, мы уже настроились на решительное сражение. В дороге жена с детишками репетировали: «Отвезите нас назад! Н-а-з־а-д!», а я отрабатывал нервный припадок. После двух часов езды грузовик остановился у ряда аккуратных домиков. Но мы были готовы к западне: дети разразились рыданиями, а я схватил водителя за горло.
- И это место для нормальных людей? - выпалил я ему в лицо. - Сам тут и живи!
- Да я бы рад, - отвечал он, - это же Кфар-Шмарьяху...
Оказалось, что для начала нас привезли к родственникам. Это был неожиданный ход со стороны властей. Дядя Эгон и тетя Илка вышли из дверей своей большой виллы несколько растерянные - как бы от большой радости. Я представил им Гизи, Абдаллу, Мориса, Алегру и Пирошку. Илка смотрела на нас с выражением тихого ужаса, которое раньше мне не доводилось видеть:
- Что... - промолвила она дрожащим голосом, -что вы... здесь делаете?..
- Да так, заехали навестить, - ответил за нас водитель. - Вы не против, если я повезу ваших родственников дальше - в Эйлат?*
- Мы? Против? - Лицо дяди Эгона расплылось в улыбке. - Против Эйлата, этой жемчужины юга, обрамленной горами, где голубые небеса целуют плещущие волны?! Скорей, скорей, мои дорогие, поторопитесь, не то кто-нибудь займет ваши места в этом раю! Поспешите!..
Так без вариантов мы оказались в Эйлате. Говорят, что с тех самых пор Еврейское агентство начало практиковать этот метод расселения: с корабля - к родственникам!
* Благоустроенный городок, расположенный в курортной зоне на средиземноморском побережье к северу от Герцелии, основан в 1937 г. евреями — выходцами из Германии.
* В конце 50-х годов прошлого века, когда писался этот рассказ, Эйлат не был известным курортным городом, как сегодня, это была глухая и неразвитая израильская провинция.
Мне установили телефон
Телефон, мне поставили телефон! Я все еще немного возбужден и не могу сдержать восторженных восклицаний. Соседи и знакомые разделяют мою радость. Поздравляют и спрашивают: ну, как аппарат? («Ой, такой симпатичный!») А какого цвета? («Совершенно черный».) А сколько весит? («3 кило 100 граммов».)
И только Пашутман, этот меланхолик, предостерег меня, что еще начнутся проблемы от домашнего телефона, и тут же попросил разрешения, чтобы сегодня ночью ему позвонили на мой номер из Лода. На это я только умиротворенно улыбнулся: мое сердце полно братской любви ко всем народам Вселенной - ведь у меня дома теперь телефон! Даже ошибочные звонки не омрачают радости, я просто отвечаю: «Вы ошиблись, уважаемая, это не салон «Клара». Наберите еще раз. Успехов вам, будте здоровы»...
Но судьба начала меня испытывать.
Вчера мой послеобеденный сон был прерван сильным и резким звонком. Я добрел до аппарата, поднял трубку и пробормотал:
- Да.
- Это Вайнреб. Когда зайдете?
- Не знаю, - говорю я. - А вообще-то кто это?
- Вайнреб, - повторил тот. - Когда зайдете?
- Не знаю. А кто вам нужен?
- Что значит «кто»? Амос Циглер.
- Вы ошиблись, это квартира семьи Кишон.
- Не может такого быть, - заявил Вайнреб. - Какой у вас номер?
Я назвал.
- Так чего же вы?! - возмутился тот. - Я этот номер и набрал. Это номер Амоса Циглера. Когда зайдете?
- Господин, - продолжаю я. - Это ошибка.
- Чего это вдруг? Какой у вас номер?
Я назвал.
- Правильно, никакой ошибки, - снова подтвердил Вайнреб, - это номер Амоса Циглера!
- Уверены?
- На сто процентов! Я звоню ему каждый день.
- Ну, тогда... - вслух засомневался я, - это, наверное, действительно квартира Циглера...
- Ну, разумеется! Когда зайдете?
- Минуточку, - пробормотал я, - пойду посоветуюсь с женой.
- Вайнреб спрашивает, - сказал я ей, - когда мы сможем заглянуть к ним?
- В четверг вечером, - ответила она.
Я вернулся к телефону:
- Что вы думаете по поводу вечера в четверг? Вайнреб согласился, а я вернулся к жене в полном недоумении и рассказал ей всю историю. Она утверждает, что я не Амос Циглер...
Ну как же тогда такое возможно? - подумал я и позвонил в справочную. Там было занято...
Сестра Яэль
Накануне вечером у меня ни с того ни с сего заныла щиколотка. Нарастающая боль привела меня в местную поликлинику. Выслушав мои жалобы, сестра Яэль резюмировала:
- Я записываю вас к терапевту.
- Сестра, - заметил я, - полагаю, мне нужно к ортопеду.
Сестра Яэль приподняла бровь и окинула меня изумленным взглядом.
- К те-ра-пев-ту, - раздельно произнесла она. - Следующий!
Я поплелся к терапевту и некоторое время просидел перед его кабинетом. Когда врач спросил, в чем дело, я ответил:
- Болит щиколотка, господин доктор.
- Ну, так это к ортопеду! - восклинул он.
- Вот именно! - вскипел я. - То же самое я сказал сестре Яэль, но она почему-то направила меня...
- Минуточку, - остановил меня врач. - Вы сказали, сестра Яэль?
־ Да...
- Разденьтесь, пожалуйста, - почему-то прошептал он, все же решив меня осмотреть, однако к щиколотке даже не прикоснулся. - Что-то действительно не в порядке, - неуверенно заключил он. Я заметил, что врач попал в затруднительную ситуацию, которую в кино называют «дилемма доктора».
- Господин доктор, - подбодрил я его, - может, все-таки к ортопеду?
Тут что-то в нем надломилось, и он начал изливать мне душу.
- Я работаю у сестры Яэль вот уже несколько лет, -разъяснил он, - без нее здесь и шагу не ступишь. Если ее рассердить - она ужасна, а я уже не молод и не хочу неприятностей...
Я спросил, не била ли она его, но врач не припомнил случаев физического воздействия. Сестра Яэль действует исключительно силой авторитета, грозным взглядом и своей общей значительностью. Доктор доверительно рекомендовал мне обратиться к сестре Лее, что правит в другом конце коридора. Она более либеральна, а если у нее выдался хороший день, то она вообще сможет для меня что-нибудь сделать. Только, ради Бога, чтобы ни одна живая душа не знала, что это он мне посоветовал, ибо такое может быть сочтено за бунт...
Я прямиком направился в кабинет главврача, чтобы прояснить ситуацию.
- В конце концов, кто здесь распоряжается? - спросил я решительно, - сестра Яэль или врач?
- Сестра Яэль, - ответил главный, - а что?
Я молча подошел к телефону и набрал номер министра здравоохранения.
- Господин министр, - начал я, - честь и хвала израильским учреждениям здравоохранения, но пока сестра Яэль...
- Сестра Яэль? - переспросил министр с явным испугом, потом вдруг выпалил «Мне звонят из-за границы!» и повесил трубку.
...Я тихонько вернулся к кабинету терапевта и, собравшись с духом, смиренно переместил боль в область живота.
Йеке
В тот трагический вечер я был в гостях у доктора Файнгольца. Я отвел его в сторонку, чтобы рассказать замечательный анекдот.
- Послушайте, - начал я. - Едут в поезде два еврея...
- Извините, - остановил меня доктор Файнгольц и надел очки. - Кто эти евреи?
- Просто евреи. Не важно...
- Из Палестины?
- Не важно. Ну, скажем, из Палестины. Из Израиля. Итак...
- А, я понимаю. Этим вы хотите сказать, что действие происходит после провозглашения Государства Израиль?
- Да. Не важно. Итак, едут они в поезде...
- Куда?
- Не важно, скажем, в Хайфу. Не важно. Главное: вдруг поезд въезжает в длинный тоннель...
- Тысяча извинений, но по дороге в Хайфу нет тоннеля.
- Ну, так они ехали в Иерусалим! Не важно. Итак...
- Но и на пути в Иерусалим нет тоннеля. Хотя в тысяча девятьсот двадцать третьем году и хотели построить тоннель под горой Кастель, но мандатные власти...
- Не важно! Скажем, они едут не здесь, а в... в Швейцарии! Не важно. Итак...
- В Швейцарии! А какой это тоннель, если позволено спросить? Литсберг или Симплон? Может быть, Сен-Готард или Арлберг?
- Да это не важно! - закричал я. - По мне, так пусть будет хоть тоннель Шлезингера!
- Тоннель Шлезингера? - Доктор Файнгольц разразился искренним смехом. - Чудесно! Тоннель Шлезингера, а?! Классно! Отличный анекдот. Извините меня, я просто обязан рассказать его остальным гостям.
Через минуту я услышал, как все хохочут. А я незаметно вышел в коридор и тихо удавился.
* Йеке - в Палестине и Израиле насмешливое прозвище евреев -выходцев из Германии, считавшихся педантичными и занудливыми.
Ненавязчивый сервис
В шесть вечера я уже был в Хайфе. Встреча с Бирнбоймом была назначена на десять часов, так что у меня еще оставалось немного времени, которое я не хотел тратить даром. Я снял номер в гостинице и, не теряя ни минуты, тут же растянулся на кровати, предварительно позвонив по номеру 10 и попросив дежурную разбудить меня ровно в 21.45.
- Хорошо, - пообещала она, и я заснул с приятным ощущением того, что техника находится на службе простого человека, чтобы облегчать ему жизнь. Мой сон был крепким и освежающим, мне снилось, что я - Хрущев и что я выступаю на идише на конференции в защиту евреев США.
Меня разбудил громкий звонок. Я поднялся с кровати, чувствуя себя спокойным и отдохнувшим.
- Большое спасибо, - сказал я в трубку, - уже без четверти десять?
- Нет, - ответила дежурная, - сейчас двадцать минут восьмого. Я только хотела, чтобы вы подтвердили заказ - разбудить вас без четверти десять, так?
- Так, - ответил я и вернулся в постель, сосчитал до тридцати и снова заснул. На этот раз мне уже ничего не снилось, потому что я забылся тяжелым сном. Когда вновь зазвонил телефон, я с трудом пришел в себя.
- Спасибо, - пробормотал я, - уже встал.
- Не вставайте, - сказала дежурная, - еще только восемь часов. Сейчас у нас сдача дежурства, и до передачи списка сменщице я хотела уточнить ваш заказ. Разбудить без четверти десять, правильно?
- Правильно, - подтвердил я и побрел назад в кровать. Я сосчитал ровно до шестисот, но заснуть мне так и не удалось. Я заставлял молодых козлят прыгать через забор, потом это делали старые чиновники, но все безрезультатно. В конце концов я уснул, совершенно измучившись. Не знаю, сколько я проспал, когда меня потряс новый резкий звонок, ударивший по чуть расслабившимся нервам.
- Все в порядке, - прошептал я в трубку, - спасибо.
На часах была половина девятого.
- Говорит телефонистка ночной смены, - представилась новая барышня. - Я нашла в списке ваше имя. Итак, без четверти десять?
- Да, - произнес я и пополз назад по направлению к кровати. Я добрался до своего ложа, уселся на него и уставился в пространство невидящим взором. В таком состоянии я оставался довольно долго. Как только меня начинала охватывать легкая дремота, я тут же пробуждался, поскольку мне казалось, что опять звонит телефон.
В 21.35 мое терпение лопнуло, я набрал номер коммутатора и спросил ночную дежурную, помнит ли она о моей просьбе.
- Хорошо, что вы позвонили, - ответила она, - а я только что собиралась проверить, в силе ли ваш заказ на 21.45.
- Никаких изменений, - ответил я и остался стоять возле аппарата.
Через десять минут, ровно без четверти десять, телефон зазвонил. «Ну, слава Богу!» - выпалил я с огромным облегчением. Остальное помню как в тумане. Проснулся я в одиннадцать утра, лежа на полу около телефона и ощущая трубку у себя под поясницей.
Бирнбойм, прождавший меня всю ночь, был вне себя и грозился устроить скандал. В ответ я посоветовал ему обратиться с заказом по номеру 10, и все устроят вместо него. Вообще-то Бирнбойма я всегда терпеть не мог.
Все евреи - братья
Мы рассказываем эту историю не потому, что мы против теории «плавильного котла»*, да и с чего бы нам быть против, а потому, что хотим показать, почему же так и нет мира между Востоком и Западом.
Случилось это в битком набитом пассажирами автобусе. Около меня стояли две еврейские женщины среднего возраста: одна - представительница восточной общины, а другая - из Европы. И тут вдруг та, что с Востока, повернулась и слегка задела распущенные волосы той, что с Запада. Тогда какой-то господин-ашкенази обратился к последней на хорошем идише:
- Лаз ди фройляйн арайн айн отобус (то есть: «Дайте женщине войти в автобус»).
При этих словах восточная гордо выпрямилась, и глаза ее метнули молнии.
- Я слышала, что сказал мужчина, - возвысила она голос, - не хорошо так выражаться!
Тут еврейка из Европы обращается к ашкеназу.
- Что она говорит? - спрашивает она на идише. -Вайс загт зи?
Восточной только этого и не хватало.
- Постеснялась бы, - закричала она, - я тебе не «черная», понятно?!
Тогда мужчина поясняет европейке на идише:
- Она подумала, что вы говорите на нее «черная». (Зи глойбт аз ду загст зи из а «шварца».)
Это услышал ехавший в автобусе восточный еврей. Он схватил ашкеназа за отвороты пиджака и закричал ему в лицо:
- «Черный», говоришь, да?! Вы, ашкенази, только и делаете, что изъясняетесь на идише! А мы что - не люди?
- Вас загт ер? - спросила европейка и добавила: -Разве я говорила, что она «черная»? Их’аб дан гезагт аз зи из а «шварца»!..
- «Шварц»? - подскочила на месте дочь Востока, как ужаленая змеей. - Какая наглость! Ах ты, нахалка! Еще слово и ты у меня получишь...
- Вас загт зи? - переспросила европейская еврейка, на что ашкеназ ей ответил:
- Не произносите в ее присутствии слово «шварца»! (Загт ништ дас ворт «шварца»!..)
Тут завопил восточный: «А, опять «шварц» и, бросившись на ашкеназа, попытался заткнуть ему рот.
Я хотел было на иврите объяснить восточной женщине, что произошло недопонимание, но тут европейская дама пнула меня ногой и спросила, по какому это праву я тут занимаюсь подстрекательством? Я попытался объяснить ей на идише, что я никого не подстрекаю, но тут восточный еврей заявил, что он все слышит и все кости мне переломает. Тогда я сошел с автобуса и написал обо всем начальству.
* С момента образования Государства Израиль и несколько последующих десятилетий официальная пропаганда активно внедряла сионистскую теорию «плавильного котла» (у ее истоков стоял еще Д. Бен-Гурион). В ее основе лежала идея о неизбежном слиянии всех евреев - выходцев из различных общин после приезда на историческую родину в единую израильскую нацию. Лишь в конце 90-х годов XX века ввиду устойчивого сохранения ряда культурно-этнических общин в стране, израильские правящие круги фактически признали несостоятельность названной теории.
Единственная возможность
Члены группы израильских врачей-добровольцев собрались вместе после первого рабочего дня, утомительного, но полного впечатлений. На этот раз люди в белых халатах превзошли самих себя, оказывая медицинскую помощь толпам страждущих, собравшихся у входа в полевой госпиталь, над которым гордо развевался маленький израильский флаг. А работа началась сразу после долгого ночного полета в клубящихся облаках над Черным континентом...
- Господа, - заявил известный хирург, - мы можем констатировать, что успели прибыть действительно в последнюю минуту. У меня есть сильное подозрение, что эти существа врача в жизни не видели...
- Несчастные, - сказала одна из медсестер, - как они радовались нашему приезду!
- И говорить не о чем, - сошлись все во мнении. -Прием был удивительно радушным. А сама идея - везде поставить указательные таблички с надписями на иврите, - как это трогательно.
- По правде говоря, - задумчиво произнес невропатолог, - я всегда полагал, что в Конго живут негры...
- И я удивился, что они говорят на разных языках, но сотрудник нашего посольства объяснил мне, что в этом районе проживает столько племен, что невозможно разобраться. Несколько моих пациентов, такие худющие, с жиденькими бородками, изъясняются даже на иврите, с гортанным произношением...
- Странно, - согласился отоляринголог, - очень странно.
- А я слышал, как одна женщина напевала «Эй, Лимона»...*
Воцарилось растерянное молчание.
- Если бы... если бы я не знал, что мы находимся в Конго, - пробормотал гинеколог, - я был бы готов поклясться...
- Да уж! А этот пейзаж?!
- И откуда здесь столько израильских чиновников? И чего это они все так идиотски улыбаются? Что тут смешного?
- Ей-богу, - резюмировал один из медбратьев, - что-то здесь не так...
Все задумались о странности ситуации. И вдруг известный хирург нарушил давящее молчание звенящим от гнева голосом.
- Господа! - вскричал он, и его лицо побагровело. - Не в первый раз они проделывают это с нами! В прошлом году, когда я добровольно вызвался отправиться в Нигерию, подумайте только, после восьми часов полета оказался в Сдоме!** Разрази меня гром, если на этот раз они не привезли нас в Лахиш!***
* Популярная израильская песня начала 60-х годов прошлого века.
** Гористая область на западном берегу Мертвого моря.
*** Сельскохозяйственный район на юго-западе Израиля.
Израильская трагедия
Если мне не изменяет память, эта история началась в конце 1955 года в антракте одного театрального спектакля. Я прогуливался по фойе, когда ко мне подошел Ш ту клер и сказал:
- Я должен поговорить с вами. У меня к вам есть некое дело. Я позвоню вам завтра-послезавтра, о’кей?
«О’кей», - ответил я и забыл о нем. Я не ожидал, что он позвонит. Вообще-то я не очень хорошо был с ним знаком. Я знал, что его фамилия Штуклер, что он занимается всякими делами, общается с разными людьми, энергичный. Но это и все. «Если у него есть дело ко мне, - подумал я, - пожалуйста». Но он не позвонил. Только через месяц мы снова встретились на улице. Увидев меня, Штуклер обрадовался.
- У меня кое-что есть для вас, - сказал он. - Нам нужно встретиться и потолковать. Ваш номер есть в телефонной книге?
- Да.
- Отлично. Тогда позвоните мне в середине недели...
Я не позвонил ему, поскольку помешали всякие дела,
говорить о которых сейчас не время и не место. По правде говоря, я и думать о нем забыл, но вдруг в августе 1956 года вновь звонит Штуклер.
- У меня есть некое дело, - раздается в трубке, - по которому я давно хотел связаться с вами. Вы свободны после обеда?
- Обычно, да.
- Я вам позвоню...
Всю ту неделю я был в Хайфе, поэтому не знаю, звонил он мне или нет. Так или иначе, но до конца 1957 года Штуклер более не проявлялся. И вот мы как-то столкнулись с ним на вечеринке у Бен-Циона Циглера.
- Я только что вернулся из Франции, - поведал Штуклер, отведя меня в тихий уголок, - у меня есть для вас очень интересное предложение. Нам нужно как-нибудь посидеть в спокойном месте и поговорить.
- Пожалуйста, - согласился я, - почему бы и нет?
- Прекрасно. Тогда созвонимся...
1958 год был годом шмиты*. Штуклер никак не давал о себе знать. Но вот осенью 1959-го у меня зазвонил телефон. Штуклер срочно просил сообщить ему мой номер телефона. Номер был нужен ему для того, сказал он, чтобы обсудить со мной некое дело. Я был согласен. Мы договорились, что в ближайшие дни назначим встречу. После этого я какое-то время ничего не слышал о Штуклере, не знаю уж, что произошло.
В начале 1961 года я увидел, что он одиноко сидит в каком-то маленьком кафе и помешивает ложечкой чай в стакане. Я подошел к его столику и представился. Штуклер был очень рад познакомиться, и признался, что давно меня разыскивает. Есть у него одно дело, сказал он, именно для меня. Уже несколько месяцев он думает о том, как бы позвонить, назначить встречу в каком-нибудь маленьком кафе и за стаканом чая обо всем поговорить. Мы попытались условиться о встрече и наконец договорились, что Штуклер свяжется со мной где-нибудь после вторника. До этого он занят.
В июне 1962 года мы встретились на концерте филармонического оркестра, но сумели обменяться лишь несколькими словами - музыка мешала. Оказалось, что Штуклер действительно звонил мне в прошлом году, но, увы, номер был занят. Я предложил Штуклеру позвонить мне часов в пять-шесть вечера. Он пообещал это сделать и добавил, мол, просто убежден, что дело очень заинтересует меня.
Вот на этом, собственно, эта история и заканчивается, потому что вскоре Штуклер слег в постель, а в прошлом месяце умер. О этом печальном событии мне стало известно из письма вдовы Штуклера Эли. Она также сообщала, что уже на смертном одре ее покойный супруг упомянул, что у него есть планы относительно меня. Я сожалел, что у нас так ничего и не вышло.
Вчера вечером мне позвонили откуда-то из-за границы. Это был Штуклер.
- Я теперь посвободнее, - произнес он каким-то странно низким голосом. — У меня есть некое дело для вас.
- Хорошо, - ответил я, - позвоните как-нибудь.
Посмотрим.
* По правилам сельскохозяйственных работ, предписываемым иудаизмом, год шмиты - завершающий год семилетнего цикла, когда поля не засеивают, а оставляют «под паром», то есть дают земле отдохнуть. По моральным законам иудаизма в этот год также прощаются долги.
Троеборье
Согласно Декларации прав человека, принятой ООН, мы уважаем себе подобных уже за то, что они -тоже люди, однако порой бывают исключения. Вот вам пример. Мне установили телефон, и мой номер в числе других закрепили на станции за телефонисткой, а она, поверите ли, сущее чудовище.
Что случилась? А вот что. Сижу я себе, пописываю свои благодушные рассказы, как вдруг приходит мне мысль позвонить по какому-то делу Кунштеттеру. Я поднимаю трубку и, представьте себе, слышу чей-то раздраженный голос:
- Весь груз уже прибыл в хайфский порт. Бирнбойм должен приготовить документы.
- Вы ошиблись, - говорю я. - Освободите линию.
- Э, кто это? - вмешивается уже третий, хриплый голос. - Ну-ка повесь трубку.
Короче: эта клятая телефонная барышня соединила нас троих. Я кладу трубку, чтобы отсоединиться, поднимаю и снова слышу хриплого:
- Нет у них права требовать, чтобы мы платили таможенную пошлину.
- Есть у них такое право, - замечаю я. - А почему, собственно, нет?
- Кто это? - кричит нервный. - Господин, что вы вмешиваетесь?
- Мне нужно позвонить, - отвечаю я, - прекращайте разговор.
- Отвали! - рычит хриплый и добавляет своему: -Новый репатриант может провозить товары беспошлинно.
- Это ты, что ли, новый репатриант? - сомневаюсь я.
- Чего? - растерялся хриплый. - Да кто там говорит обо мне?
- Слушай, - заорал ему нервный, - это не я! Это опять тот тип вмешивается...
Тут я защебетал высоким голосом, как женщина:
- Але-е! Прекратить разговор! Проверка линии!..
- Еще минутку, барышня, - начал упрашивать меня нервный, - сейчас мы заканчиваем.
- Идиот! - рявкнул на него хриплый. - Ты что, не слышишь, что это снова тот тип со своими штучками?
- Нет, - ответил я, - на этот раз это серьезно. Увидимся завтра в порту. Пока!..
- Подожди! - закричал нервный. - Не вешай трубку! Это же не я!.. Слушай, ты, если мы тебя поймаем!..
- Пожалуйста, - невозмутимо ответил я, - вы говорите с начальником таможни.
- Не обращай на него внимания, - завопил хриплый. - Нужно сообщить Бирнбойму, чтобы сначала протащил поплин и по крайней мере сто метров габардина...
Я взял в руки томик Шекспира с «Макбетом» и открыл на 107 странице:
- Мучитель, покажись! - начал я декламировать в трубку тирады Макдуфа:
Когда б ты пал не от моих ударов,
Меня бы продолжали посещать
Не отомщенные навеки духи Моей жены и маленьких детей...
...Так сдайся, трус!
Останься жить диковинкою века*.
- Это что еще? - оторопели мои собеседники. -Что там происходит?
И тут к нашему трио добавился еще голос.
- Алло! - подключилась телефонистка на станции. -Разговариваем?
- Заткнись, свинья! - окончательно вышел из себя нервный и добавил что-то по-русски о матери. Телефонистка обиделась (совершенно обоснованно, разве так разговаривают с женщиной?), и нас наконец-то разъединили.
Назавтра я позвонил Кунштеттеру, но его уже не было на месте. Я спросил, когда он придет. «Кто ж его знает!» - ответили мне.
* Перевод Б. Пастернака.
А без воды...
В неком независимом государстве, где случилась эта история, специалисты заявили, что водные ресурсы страны сокращаются день ото дня. Ученые мужи утверждали, что, согласно их подсчетам, запасы пресной воды иссякнут уже через два года. Представитель департамента водоснабжения срочно созвал журналистов на пресс-конференцию и под легкое угощение заявил:
- Господа! Положение ужасно! Судьба страны находится в ваших руках!
Пресса сразу откликнулась на веление момента. На полосе объявлений одной из газет, внизу, в пятой колонке, рядом с разделом «Куда пойти сегодня вечером» появилось сообщение: «Если не будем экономить воду, исчезнем с карты мира». Многие наткнулись на эту информацию, но проигнорировали ее, ибо, согласитесь, странно, решили читатели, что изменится, ежели кто-то один - я, допустим, - начнет экономить воду, а все будут ее транжирить и почему этим «кто-то» должен быть именно я? Лишь двое сознательных граждан вызвали слесаря починить капающий кран, но Штукс* так и не пришел.
На следующий год положение стало крайне острым. Департамент водоснабжения официально заявил, что обеспечение водой может быть гарантировано лишь на год, и потребовал от правительства вмешаться в ситуацию. Но что мог сделать кабинет министров, если граждане абсолютно игнорировали все официальные призывы экономить воду! С другой стороны, правительству не особенно и хотелось выступать с такими обращениями, поскольку то был год выборов, ну, и вы понимаете, куда выгоднее рассказывать избирателям, будто положение с водой обстоит благополучно...
А вот после выборов (правившая коалиция осталась у власти) агитация за сбережение воды была усилена. Стены домов оклеили цветными плакатами, которые пугали население тем, что страна пропадет, если ее жители не прекратят бездумно лить воду. Но и это не имело особого успеха, так как люди говорили:
«Еду готовить надо? Мыться надо? Цветы выращивать надо? Аквариумных рыбок разводить надо?» - и не уменьшили расход воды ни на каплю. Более того: чай стали пить не только в перерыв, но, считай, каждый час, да еще все распевали новый популярный шлягер: «Вода-вода - совсем беда...»
В начале следующего года воды оставалось только на месяц. Правительство тем временем успело заказать производителям некоторое количество счетчиков расхода воды. Премьер-министр, выступая по радио, заявил:
- Если мы не сократим потребление воды, наступит катастрофа!
Но граждане все еще были увлечены спорами по поводу очередного громкого скандала, отчего пребывали в разгоряченном состоянии и часто принимали душ. Аквариумные рыбки выросли, а на пересечении 1032-й и 17-й улиц в Яффо уже два года как прорвало трубу, и с тех пор из нее выливалось по 10 тысяч кубометров воды в неделю...
Когда выяснилось, что пресная вода иссякнет в четверг, правительство пошло на крайнюю меру и подняло стоимость кубометра воды на две агоры. Однако в стране царило процветание, и граждане спокойно доплатили надбавку.
Но вот наступил четверг, и вода таки закончилась, и все умерли.
* Слесарь-сантехник, герой многих рассказов Кишона. Основной чертой Штукса является его неуловимость в нужный момент.
Что за комиссия, создатель
На днях меня посетила чета Штайнеров. Симпатичные люди среднего возраста. Глава семьи - скромный гражданин, обладатель приятных манер. Его супруга прекрасная домохозяйка. Складывалось впечатление, что они достигли в жизни спокойствия и счастья.
- Действительно, у нас все в порядке, - рассказывал господин Штайнер, - мы с женой здоровы, любим друг друга, у нас неплохой дом, есть достаток, да еще один из родственников освобождает нас от проблемы подоходного налога. Однако что же? У нас нет детей! Мы с женой с молодости мечтали о ребенке, но судьба была к нам жестока...
- В нашем доме слишком тихо, - добавила госпожа Штайнер, - вот если бы в нем раздавались крики очаровательного малыша...
- Я понимаю, - сочувственно произнес я и постарался незаметно убрать фотографию сына со своего рабочего стола. Зачем сыпать соль на рану.
- Однако сейчас, после долгих колебаний, мы приняли решение, - продолжила госпожа Штайнер. - Мы хотим усыновить ребенка.
- О, мои горячие поздравления!
- Мы хотим мальчика.
- Ну, разумеется.
- Мы уже и имя подобрали. Теди.
- Чудесно.
- Так в детстве звали моего любимого медвежонка.
- Теди, - произнес господин Штайнер, и его глаза увлажнились, - Теди Штайнер.
- Действительно, - подхватил я, - звучит неплохо!
- Но дело это не такое простое, - размышляла г-жа Штайнер. - Мы уже не молоды, и я не смогу как следует ухаживать за малышом. Поэтому мы подумываем о мальчике двух-трех лет...
- Правильно, - согласился я. - Хороший возраст! Ребенок еще маленький и милый, но уже все схватывает и многое бросает...
- Вот этого-то мы и опасаемся, - признался господин Штайнер. - В этом возрасте малыш весь день носится, и, боюсь, мне за ним не угнаться. А вот ребенок шести лет уже более независим и у него есть свой круг общения.
- Точно, нужно усыновить шестилетнего.
- С другой стороны, он ведь как раз идет в школу! Это серьезное испытание. Может быть, лучше взять ребенка, который уже привык к учебе? Скажем, десяти - двенадцатилетнего...
- Это очень разумно.
- И мы так думали, - продолжала г-жа Штайнер. -Вместе с тем очевидно, что в этом возрасте ребенку нужно помогать с домашними заданиями. А что мы сможем сделать, при наших־то скромных познаниях?
- Конечно, ничего, - признал ее супруг. - Вот я и говорю: нужно усыновлять мальчика после экзаменов на аттестат зрелости.
- Ах, оставь, - вздохнула г-жа Штайнер. - Его ведь сразу призовут в армию.
- Тогда - после службы, в возрасте двадцати одного года...
- Но в это время юноши как раз начинают искать работу. Представь себе молодого мужчину без постоянного заработка, разве ты сможешь содержать его?
- О нет, я не настолько богат. Жаль, что в материальном плане мужчина встает на ноги только к тридцати годам.
- Господин Штайнер прав, - подхватил я, - тридцатилетний подходит по всем статьям.
- А у меня есть некоторые сомнения, - задумалась г-жа Штайнер. - В этом возрасте уже женятся и создают свою семью.
- Итак, - воскликнул я. - Что же можно сделать?
- Мы считаем, что удобнее всего усыновить ребенка, который уже нашел свое место в жизни и твердо стоит на ногах. Ведь один Бог знает, что случится с малышом по жизни, если он один, а если он уже преуспел да обзавелся семьей, то не будет никаких проблем. Он даже в силах поддерживать родителей, таким ребенком можно гордиться, так ведь?
- Совершенно верно. Так кого вы хотите усыновить?
- Ну конечно, Теди Коллека!*
* Видный общественный и партийно-государственный деятель Израиля, на момент публикации рассказа (1962 г.) возглавлял канцелярию главы правительства. С 1965 г. более двадцати лет был бессменным мэром Иерусалима.
подоходного налога. Однако что же? У нас нет детей! Мы с женой с молодости мечтали о ребенке, но судьба была к нам жестока...
- В нашем доме слишком тихо, - добавила госпожа Штайнер, - вот если бы в нем раздавались крики очаровательного малыша...
- Я понимаю, - сочувственно произнес я и постарался незаметно убрать фотографию сына со своего рабочего стола. Зачем сыпать соль на рану.
- Однако сейчас, после долгих колебаний, мы приняли решение, - продолжила госпожа Штайнер. - Мы хотим усыновить ребенка.
- О, мои горячие поздравления!
- Мы хотим мальчика.
- Ну, разумеется.
- Мы уже и имя подобрали. Теди.
- Чудесно.
- Так в детстве звали моего любимого медвежонка.
- Теди, - произнес господин Штайнер, и его глаза увлажнились, - Теди Штайнер.
- Действительно, - подхватил я, - звучит неплохо!
- Но дело это не такое простое, - размышляла г-жа Штайнер. - Мы уже не молоды, и я не смогу как следует ухаживать за малышом. Поэтому мы подумываем о мальчике двух-трех лет...
- Правильно, - согласился я. - Хороший возраст! Ребенок еще маленький и милый, но уже все схватывает и многое бросает...
- Вот этого-то мы и опасаемся, - признался господин Штайнер. - В этом возрасте малыш весь день носится, и, боюсь, мне за ним не угнаться. А вот ребенок шести лет уже более независим и у него есть свой круг общения.
- Точно, нужно усыновить шестилетнего.
- С другой стороны, он ведь как раз идет в школу! Это серьезное испытание. Может быть, лучше взять ребенка, который уже привык к учебе? Скажем, десяти - двенадцати летнего...
- Это очень разумно.
- И мы так думали, - продолжала г-жа Штайнер. -Вместе с тем очевидно, что в этом возрасте ребенку нужно помогать с домашними заданиями. А что мы сможем сделать, при наших-то скромных познаниях?
- Конечно, ничего, - признал ее супруг. - Вот я и говорю: нужно усыновлять мальчика после экзаменов на аттестат зрелости.
- Ах, оставь, - вздохнула г-жа Штайнер. - Его ведь сразу призовут в армию.
- Тогда - после службы, в возрасте двадцати одного года...
- Но в это время юноши как раз начинают искать работу. Представь себе молодого мужчину без постоянного заработка, разве ты сможешь содержать его?
- О нет, я не настолько богат. Жаль, что в материальном плане мужчина встает на ноги только к тридцати годам.
- Господин Штайнер прав, - подхватил я, - тридцатилетний подходит по всем статьям.
- А у меня есть некоторые сомнения, - задумалась г-жа Штайнер. - В этом возрасте уже женятся и создают свою семью.
- Итак, - воскликнул я. - Что же можно сделать?
- Мы считаем, что удобнее всего усыновить ребенка, который уже нашел свое место в жизни и твердо стоит на ногах. Ведь один Бог знает, что случится с малышом по жизни, если он один, а если он уже преуспел да обзавелся семьей, то не будет никаких проблем. Он даже в силах поддерживать родителей, таким ребенком можно гордиться, так ведь?
- Совершенно верно. Так кого вы хотите усыновить?
- Ну конечно, Теди Коллека!*
* Видный общественный и партийно-государственный деятель Израиля, на момент публикации рассказа (1962 г.) возглавлял канцелярию главы правительства. С 1965 г. более двадцати лет был бессменным мэром Иерусалима.
Муженек и башмачок
Мы ждали автобуса на улице Алленби. Рядом с остановкой был обувной магазин. Молодая супружеская пара стояла напротив витрины, женщина рассматривала выставленные образцы, а ее супруг отсутствующе глядел в небо.
- Что ты думаешь об этих симпатичных зелененьких, - начала она, - цвет подходит к моему новому кошельку но у них низкий каблук и я буду выглядеть совсем маленькой вот там красные совсем неплохие жаль что у них сбоку пряжка она всегда ужасно давит тогда я бы предпочла вон те черные сверху несмотря на то что они из замши и быстро пачкаются эти желтые с серой полоской мне тоже очень бы подошли но я вижу что это не мой размер действительно Шмуэль нужно когда-нибудь спросить почему всегда выпускают только маленькие размеры глупости какие во-обще-то эти желтые неплохие очень подходят к моей шляпе с пером но мне не нравятся завязочки на лодыжке они всегда съезжают вниз когда идешь так что уж лучше фиолетовые на каучуковой подошве хотя каучук сразу трескается а в керосине будет как клей жаль что та коричневая пара из лаковой кожи стоит раз попасть в дождь и они уже все в пятнах которые невозможно отчистить конечно серебряные мне очень нравятся но через дырочки сбоку набивается песок и даже мелкий гравий на стройке нет и эти бежевые нехороши они делают ногу очень широкой а я люблю туфли легкие как те лимонного цвета но без побрякушек на носке правда Шмуэль я не знаю где вкус у дизайнеров такие глупые думают только о деньгах эта белая пара очень неплохая только я опасаюсь светлых тонов невозможно отчистить придется зубным порошком будет подниматься белая пыль и сразу испачкает платье а вон та зеленая пара очень миленькая но такая форма уже вышла из моды сейчас делают туфли без всяких штучек только туфля и все а внутри резина и она держит форму как та пара темно-карминного цвета но эти недостаточно удобны для работы а вот эти с бирюзово-оранжевым шнурком совсем никуда не годятся невозможно ходить на таких высоких каблуках понятно что вы мужчины думаете только о красоте давай перейдем на ту сторону улицы я видела в магазине Ротбергера ужасно симпатичную пару ярко-красного цвета с золотыми пятнышками в серединке пойдем ну что с тобой ты не слушаешь... Шмуэль, Бога ради... что случилось... Помогите!.. Муж потерял сознание, у него голова закружилась... Пожалуйста, перенесите его на ту сторону улицы в обувной магазин Ротбергера... Спасибо...
Гешефты Зульцбойма
Мы с Арвинкой сидели у меня дома и от нечего делать мурлыкали себе под нос национальный гимн то ли Руанды, то ли Бурунди, и вдруг, как всегда неожиданно, звонит телефон и некто спрашивает:
- Склад «Цафон»?
- Вы ошиблись номером, - ответил я и положил трубку. Однако не прошло и минуты, как снова звонят и спрашивают склад «Цафон». Я раздраженно ответил, что это не склад, однако через минуту опять раздается звонок....
- Подожди, сейчас мы решим эту проблему, - говорит мне Арвинка, поднимает трубку и сразу говорит:
- Склад «Цафон», здравствуйте.
- Ну, слава Богу, - говорят на том конце линии, -можно Зульцбойма?
- Господина Зульцбойма? - переспрашивает Арвинка, - он больше не работает у нас.
- А что случилось?
- Наконец-то всплыли его делишки.
- Да что вы говорите?!
- Вы удивлены? - вошел в роль Арвинка. - А как вы думали, сколько это может продолжаться?
- Вы мне еще будете рассказывать! — вскипел невидимый собеседник. - Я давно ждал чего-нибудь подобного.
- Он думал, что самый умный, - продолжал Арвинка. - Сейчас уже взяли всю шайку.
- Что, и Блау?
- Схлопотал полгода.
- Вот это да, но ему давно причиталось. А кто же на его месте?
- Хачкель.
- Это кто?
- Да рыжий такой.
- Ах да, помню. И что, вы думаете он лучше Блау? Такой же бандит.
- Ясно, как Божий день, - отвечает Арвинка, - я на его счет не заблуждаюсь. Ну, что еще?
- Да вроде ничего, только не говорите Хачкелю, что я звонил.
- Само собой.
Арвинка удовлетворенно положил трубку на место.
- Послушай, - не выдержал я, - а ты не переборщил?
Арвинка с удивлением взглянул на меня и укоризненно произнес:
- Ты думаешь только о себе. Если бы я снова ответил: «Вы ошиблись», тот бы рассердился и позвонил опять. А теперь у него на целый день отличное настроение оттого, что эти гангстеры облажались, да и нас больше не будут беспокоить. К тому же Зульцбойм и компания могут радоваться, что их пока не накрыли...
Телефон - отличная штука. Что бы делали без него на складе?!
Неизвестный герой
Таинственная история, которую мы приводим ниже, все еще находится под грифом военной сверхсекретности, поэтому читать ее нельзя. Ну а если уж читать, то только один раз, и ни в коем случае не вслух.
Наш герой - офицер, высокий блондин, который попал в некую переделку. Суть ее мы можем передать в самых общих словах: этот офицер обвинен известным деятелем (который уже отстранен от своей должности) в совершении определенных проступков. С другой стороны, один из руководителей правительства утверждает, что данный офицер невиновен, по крайней мере, на 70-75 процентов. Настоящий скандал.
Более всего запутывало дело то, что личность офицера никому не была известна, поскольку это вопрос национальной обороны - ведь наши враги притаились за каждым углом. Поэтому имя блондина ни разу не было упомянуто, а называли его «светловолосый офицер». Выдумка оказалась очень удачной, не позволившей иностранным агентам в нашем регионе догадаться, кто же скрывается под этим кодом, ибо в израильской армии число офицеров-блондинов весьма значительно. За соблюдением секретности следили чрезвычайно строго. Военная цензура на этот раз превзошла себя, все возможные утечки информации были заблаговременно предотвращены. Словом, граждане страны ничего не знали об этом офицере, кроме того, что он блондин, родился в Биньямине*, звание -подполковник интендатской службы, а живет на улице Сусим, дом 4. Его полное имя - Йоси Гамба. Но более этого не смогли выведать даже маникюрщицы, а уж они-то как никто близки к правительственным кругам.
Итак, эта интригующая история, скрытая покровом тайны, была просто загадкой века. Газетные статьи, в которых появлялись хотя бы намеки на возможное имя светловолосого офицера, беспощадно вымарывались цензурой, все документы с малейшим указанием на его личность уничтожались, а слухи опровергались. В то же время детишки распевали в детском саду новую песенку:
Скоро всем нам будет амба,
Не спасет нас Йоси Гамба.
Цензура продолжала ужесточать требования к неразглашению имени офицера. Один из министров, который посмел упомянуть его в своей речи перед ограниченной группой допущенных к секретной информации, получил строгий выговор. Представитель правительства заявил в новостях радиостанции «Голос Израиля»: «Еще не пришло время предать гласности имя светловолосого офицера Йоси Гамбы».
В проведении кампании секретности ощущалась чья-то твердая направляющая рука. Отряды полиции проводили массовый отлов птиц, которые щебетали имя блондина с каждого дерева. В последнее время газетам не разрешалось публиковать по этому делу ничего, кроме того, что названный офицер вышел в отставку и был назначен директором национального музея.
Но его имя - его имя никогда не станет достоянием гласности!
* Поселок городского типа недалеко от г. Зихрон-Яаков.
Мужчина под дождем
Как-то, будучи в Иерусалиме, мы с женой были приглашены к чете Флейшнеров. Несмотря на собиравшийся дождь, мы расположились на лоджии и беседовали о всяких пустяках. Вдруг в маленьком доме, расположенном напротив, открылась дверь на задний дворик, и вышел мужчина в пижаме, который начал развешивать на веревках выстиранное белье.
- Что это он? - спросил я Флейшнеров в немалом изумлении. - Ведь дождь пойдет!
- Обязательно пойдет, - подтвердили Флейшнеры. - Каждый раз, когда он вешает белье, сразу начинается дождь...
Господин в пижаме покончил с бельем и с удовлетворением осмотрел дело рук своих.
- Сейчас оборвется веревка, - продолжали Флейш-неры, - потому что он всегда слишком перегружает ее.
Мужчина тем временем подошел к дальнему концу лужайки, нагнулся и открыл кран. Установленный в центре газона большой дождеватель начал вращаться и орошать весь дворик. Пижама господина немедленно сделалась совершенно мокрой, поскольку возвращаться к двери он был вынужден под мощными струями воды.
- Каждый вечер одна и та же история, - продолжали пояснять Флейшнеры. - Как же можно устанавливать кран в противоположном от двери конце двора?
- Б-бах! - лопнула веревка, поскольку развешанное белье уже изрядно намокло.
В дверном проеме возник знакомый господин. Он прорвался сквозь шквал воды из дождевателя, добрался до крана и закрыл его. Затем с фатальным спокойствием начал собирать разбросанные простыни, и тут хлынул проливной дождь...
- Вот несчастный, - воскликнул я. - Почему вы не объясните ему, что и как нужно делать?
- Да мы пытались, - сказали Флейшнеры, - но он понимает только английский.
Тем временем вымокший до нитки мужчина начал аккуратно укладывать многострадальное белье в большую бельевую корзину - для новой стирки. Войдя в дом, он закрыл все окна и вооружился одним из мокрых полотенец. Затем начал носиться по всем комнатам и лупить полотенцем по стенам своего жилища. Мы молча наблюдали все это с нашей лоджии, я - с отвисшей от удивления челюстью, Флейшнеры - с привычным спокойствием.
- Ради Бога, - взмолился я, после того, как удары полотенцем по стенам не прекращались уже добрую четверть часа, - объясните, что происходит?
- Сосед уничтожает комаров.
- Он что, не знает, что существуют всякие аэрозольные средства? Кто он вообще, этот человек?
- Он приехал полгода назад по приглашению правительства, - сообщили мне Флейшнеры. - Еще нам известно, что он специалист по оптимизации и повышению эффективности производства.
- А-а-а, - произнес я, и с того времени многое в жизни стало мне понятно.
Просто не с кем говорить
- Надеюсь, уважаемый, я не должен рассказывать вам, кто я и что. Ну ладно, я руководил парой предприятий, занимался там и сям разными делами. Можете мне поверить: очень немногие здесь успели столько, сколько успел я, но это особый разговор. Я сделал то, что сделал, и не жду ни от кого благодарностей за это...
- Но почему - нет?
- Нет-нет, господин мой, если узнаете меня поближе, поймете, что меня уже ничего не волнует. После стольких лет я пришел к определенному заключению и могу сказать вам совершенно точно: здесь есть возможность для профессионального роста, но проблема в том, что не с кем говорить!
- То есть?
- Я все пробовал, уж поверьте мне. Обращался в инстанции и говорил: господа, я предлагаю то-то и то-то. Я не хочу на этом разбогатеть, мне не нужно паблисити - я только хочу помочь. Вы думаете, мне позволили? Нет, уважаемый, здесь просто не с кем слово молвить!
- Что конкретно вы имеете в виду?
- Не поймите меня превратно: я не считаю себя гением или кем-то в этом роде, я просто один из тех, кого еще что-то волнует. Мне не наплевать! Я преподносил им свои идеи на блюдечке с голубой каемочкой, но, к сожалению, не с кем разговаривать!
- Э-э-э, это уж точно, только вот жаль, что я немного спешу...
- Если бы я был одним из этих, они бы, разумеется, вели себя совсем по-другому... Но я таков, каков есть. На том стою и не отступлюсь. Говорю вам, уважаемый, не с кем...
- Понятно-понятно, ну, мне пора...
- Иногда я спрашиваю себя: чего ты тревожишься, у тебя что, своих проблем не хватает? Но что поделаешь, я таков... Я готов отдать всего себя - и душу и сердце. И что же? Эй, куда вы бежите? Подождите минутку... Ну вот, просто не с кем поговорить...
Поспешишь - людей насмешишь
Однажды вечером возвращался я на своем бессмертном «докторе Кальтенбруннере» из Герцелии, и вдруг меня останавливает дорожный полицейский:
- Ваши документы, господин. Вы превысили скорость, двигаясь в населенном пункте.
Я безо всяких «А в чем, собственно, дело?» передал ему документы (хотя полицейские страшно разочарованы, когда вы с ними не спорите). Блюститель дорожного порядка тщательнейшим образом выписал мне штраф и умчался со скоростью 120 километров. Это, спешу заметить, их средняя скорость.
Спустя два месяца я получил повестку в суд для «разбора нарушения». Облачившись в темный костюм, я предстал перед судьей.
- Господин, - обратился он ко мне, - вы признаете, что ехали с превышением скорости?
- Да, - подтвердил я и, как положено, опустил глаза долу. - Признаю полностью, ваша честь.
- А почему вы ехали с превышением скорости?
- Торопился, - отвечаю я, - торопился.
- Почему же вы торопились?
- Чтобы приехать пораньше.
- Это что - основание для превышения скорости?
- Нет, ваша честь. Однако позволю себе заметить, что я уже десять лет за рулем, но скорость превысил впервые.
- Вас задержали в первый раз или вы впервые превысили скорость?
- Впервые превысил скорость.
- Но как вышло, что десять лет вы не превышали скорость, а сейчас вдруг превысили?
- У меня это получилось неумышленно, ваша честь. Покорнейше прошу наложить на меня штраф.
- Вы, человек образованный, понимаете, что произойдет, если все будут ездить с превышением скорости?
- Да, ваша честь, это приведет к авариям.
- И что, вы хотите, чтобы случались аварии?
- Ваша честь, как вы могли такое подумать?!
- А если так, то почему вы ехали с превышением скорости?
- Не знаю, - честно отвечал я. - Обычно ведь за это платят пять лир и все дела.
- А откуда вам это известно, если ранее вас не штрафовали?
- Рассказывали водители, которым случается превысить скорость.
- А вы в дальнейшем будете превышать?
- Да! - не выдержал я и сорвал с шеи галстук. - Да, всегда буду превышать! Всегда буду нарушать! Буду ездить только с превышенной скоростью! С превышенной! В-с-е-г-д-а!
- Итак! - резюмировал судья. - Я хотел ограничиться устным порицанием, но о чем говорить с закоренелым нарушителем?! Штраф - пять лир!
Замкнутый
Как-то в один из сумасшедших дней, да еще когда «доктор» отказывался заводиться после очередного дождя, я поехал на почту на автобусе 63-го маршрута. Войдя в салон, сел возле некоего господина, из-под чьей рубашки выпирала небольшая коробка.
- Представьте себе, невозможно достать мацу!
Я кивнул, тогда мой попутчик указал на коробку за пазухой:
- Впрочем, это вовсе не маца. Купил себе несколько теплых трусов на зиму.
Я поднял бровь, как бы говоря:
- Да что вы, не может быть!
- Я должен все время укутывать живот, - пояснил господин, - а то кишки мерзнут. Жена постоянно твердит: «Не стесняйся, Гершель, повязывай под брюки вафельное полотенце. Никто не обратит внимания». Ну, она знает, что я немного стеснительный. Из-за этого мы частенько ссоримся. Она, например, имеет привычку развешивать свои бюстгальтеры и комбинации на лоджии. Сколько раз я ей говорил: «Ты что, хочешь, чтобы о нас судачил весь город?» А она мне: «Ты лучше за собой последи и не оставляй зубной протез посреди стола». Вы слышали, уважаемый, она, толстуха, еще будет мне указывать, да под ней стулья ломаются...
Я демонстративно посмотрел в окно - мол, не хочу вмешиваться.
- Когда я женился на ней, - продолжал Гершель, - у нее гроша ломаного не было, из своего дома и тряпки не принесла. И неудивительно: папаша ее пять лет провел в психушке. Я об этом не знал, и только когда наша дочь начала дурить, спрашиваю жену: «Скажи, дорогая, у вас в семье сумасшедших, случаем, не было?» Вот так... Но и зятю я не проболтался, что дочка у нас с приветом... Вы знаете моего зятя? Он тут на почте работает. Однажды, после того, как у дочери случился сильный припадок, зять хотел мне голову разбить, что я его в свое время не предупредил. А я ему говорю: «А сам־то ты? Разве ты мне рассказал, что отсидел в тюрьме за свои делишки?» Кто мне об этом поведал? Да его любовница - шлюха старая с рынка, вы ее, конечно, знаете. А зятю я пригрозил: «Смотри, опозоришь мою семью, я уж позабочусь, чтобы на работе узнали о твоих махинациях». Всему есть предел. Я только не люблю выносить сор из избы. Ну ладно, скоро мне выходить, иду на почту: хочу передать зятю лекарство для внука, от чесотки.
- Прекрасно, - говорю я. - Можно вас попросить заодно отправить это письмо?
- Извините, уважаемый, но мы же с вами не знакомы!
Немного астрономии
С тех пор как Арвинка купил себе новый автомобиль, мы запросто можем не ходить в театр. Теперь, как на спектакль, мы едем в автомастерские. Вот, например, вчера мы посетили гараж Менаше. Он - единственный автомеханик во всем Израиле, который не обдирает клиента, как липку, и даже видит в нем чело
века. Идея завернуть к нему в гараж возникла, когда мы не спеша катили по шоссе близ Натании.
- Она просто летит! - не уставал Арвинка восхищаться своей машиной.- Как во сне! Ни шума, ни стука! Какое удовольствие ехать на новом авто!
- Ну хорошо, - согласился я, - и что же?
- А давай заедем в гараж...
Менаше собственной персоной встречал нас во дворе.
- Моя машина, черт ее знает... - забормотал Арвинка. Мастер попросил его не глушить мотор и несколько секунд с закрытыми глазами прислушивался к двигателю, потом сокрушенно выдохнул:
- Ни к черту!
- Что? - заволновался Арвинка. - В чем дело?
- Вентиляторы! - резюмировал Менаше. - Что за езда с такими старыми вентиляторами! Можете их выбросить.
- Хорошо, - согласился Арвинка, - сколько мне это будет стоить?
- Шесть лир*.
- Ладно.
- То есть, - продолжал слесарь, - шесть лир за каждый вентилятор, а их шесть. Итого: шестью шесть -тридцать шесть лир, - подытожил Менаше и с искренней заботой спросил: - Терпимо?
- Терпимо.
- Ну вот, а за их установку я не возьму с вас больше сорока лир. Это нормально?
- Вполне.
- Снять старые вентиляторы - восемьдесят лир, не многовато?
- Да нет.
- Еще бы! - усмехнулся Менаше. - Восемьдесят лир - чтобы снять вентиляторы?! Я что - похож на сумасшедшего? На самом деле это стоит триста лир. Что скажете?
- Ну, ремонт есть ремонт.
- Итак, шесть вентиляторов, итого - тысяча восемьсот лир. Годится?
- Вполне.
- Ну, коль так, пожалуйста, идите в кассу и уплатите по счету три тысячи шестьсот лир.
- Большое спасибо.
- Не за что.
- Ваш автомобиль оставьте здесь.
- Да это не моя машина, - разводит руками Арвинка, - свою я пригоню вам завтра утром.
- А эта? - растерянно спрашивает мастер. - Это чья?
- Ах, эта? - отзывается Арвинка. - Это совершенно новая машина, и она в полном порядке...
* Дело происходит в начале 60-х годов XX века, когда в Израиле денежной единицей была лира.
Доктор Андреевич Юрий Юрушка Живаго
Наш кружок интеллектуалов обычно собирается у одной женщины-скульптора. Как-то вечером, когда она уже подала кофе, беседа плавно переходила от проблемы свободного ввоза иномарок к автомобилям местного производства, а от разводного ключа к доктору Живаго.
- Что за книга! - воскликнул Бар-Хониг, мечтательно закатывая глаза. - Какое необычайное богатство языка!
- Таких картин природы, пожалуй, и не встретишь в современной литературе, - заявил профессор Билицер. - Так по-русски и в то же время столь всемирно!
- Высокая литература, нечего и говорить, - согласилась хозяйка, - особенно художественные описания.
- Какая глубина проникновения и эмоциональная выразительность, - отметил Бен-Цион Циглер. - От этой книги невозможно оторваться!
- А я жду выхода английского перевода, - смущенно признался инженер Глик, - поэтому еще не успел прочитать роман. О чем он вообще?
- О докторе Живаго, - объяснил Бар-Хониг, - но в двух словах не расскажешь.
- А та глава в начале, где он пытается что-то объяснить, но все против него, вы помните? - спросил Бен-Цион Циглер. Мы в один голос подтвердили, что, разумеется, помним, как же можно забыть это место?! -Читая этот отрывок, - продолжал Циглер, - я так разволновался, что дух перехватило.
- Что это за отрывок? - заинтересовался Глик. -Ну же, расскажите!
- Это фантастическое место, - отвечал я. - Просто исключительное. Фантастика!
- Да-а, - подхватил профессор Билицер. - Я все еще размышляю о той трагической поездке Лариса Федоровича.
- Извините, - вмешался Бар-Хониг, - Лариса Федоровна женщина, а не мужчина.
- Действительно, - подтвердила и хозяйка, - она ведь сестра Веденяпин Николай Николаевич - Койя.
- Да вы что? - возмутился Бен-Цион Циглер. - Ведь Веденяпин Николай Николаевич Койя - дядя Анны Ивановой Громыко, Антонины Александровны Чупчик.
- Минутку, - вступил Глик. - Минутку!
- Прошу прощения, - вскипел Бар-Хониг, - но вы городите сущую чепуху. Анна Каренина Наташа Чупчик была матерью Павла Павловича фон Комсомольская Правда.
- Послушайте, - спросил я его, - вы вообще-то читали книгу?
- Читал ли я «Доктора Живаго»? Друг мой, да по крайней мере три раза!
- Так о чем же она? - не унимался Глик. - Расскажите, наконец.
- Это книга о борьбе доктора Живаго за человеческое счастье.
- Какой масштаб!
- А какие поэтические вкрапления по тексту!
- Извините, но стихи собраны в конце книги!
- Не суть важно, главное - стихи необыкновенные. Просто поэтические шедевры.
- Ладно, - не успокаивался Глик, - так что же все-таки происходит с Живаго?
- Что происходит? Вы слышите, господа, он спрашивает, что происходит? Да чего там только не происходит, друг мой!
- И все-таки?
- Ну, сразу не объяснишь, - забормотал я, - герой страдает, постоянно страдает. У него ничего не ладится, но он живет.
- Позвольте мне подчеркнуть, господа, что эта книга - взволнованный призыв к совести!
- Точно!
- (Глик:) Но что же происходит в романе?
- Много чего происходит. Что только не пережил этот человек.
- По моему мнению, «Доктор Живаго» отражает дух своего поколения.
- (Глик:) Какой дух?
- Ну, что все идет не так, как должно было бы, и что можно еще что-то сделать!
- Короче говоря: потрясающее эпическое полотно.
- Совесть поколения!
- Дыхание свободы!
- Крик души!..
Голова моя вдруг пошла кругом, руки задрожали, лицо сделалось белее мела. Я поднялся и прохрипел:
- Друзья мои, я больше не могу. Пытался, но не могу. Я начал читать «Доктора Живаго» и бросил. Убейте меня, но это ужасно скучная книга. Таково мое мнение. На этом я стою и не отступлюсь. Делайте со мной, что хотите, мне уже все равно. Но эта книга - тоска зеленая.
Среди интеллектуалов воцарилась пугающая тишина. Первым сломался Глик.
- Да не жду я никакого английского издания, - всхлипнул он, - я соврал. Я и английского-то не знаю. Ну, начал я читать этот роман... Дошел до двадцать четвертой страницы... И там... Заснул...
- Да ведь это еще не самый плохой результат, - прошептал профессор Билицер, опустив глаза. - Я с большим трудом одолел лишь одиннадцать страниц.
- А я - три...
- А я бросил на первой...
И тут мы снова начали обсуждать эту книгу, на сей раз - с удовольствием. Действительно, было бы неплохо при случае поспорить с членами Нобелевского комитета. Интересно, а до какой страницы дошли они?
Желтая лихорадка
Сидим мы как-то вчетвером - доктор Бирнбойм, инженер Галик, журналист Циглер и я - и беседуем. Под вечер стало просто чудно: солнце уже опустилось за море, а ветерок с Яркона еще не задул.
- Друзья мои, - начал Галик, - в этом году опять грозит мировая война...
- Да ничего подобного, - возразил Бирнбойм, - не следует забывать, что у русских двести водородных бомб!
- Бросьте, - вмешался я, - не более ста шестидесяти.
- Ну, по меньшей мере, сто восемьдесят пять!
Циглер, который все это время сидел молча, вдруг насмешливо-удивленно подняв брови, закурил сигарету и негромко произнес:
- Хорошо, а Китай?
- А что Китай?
- Господа, - возвысил голос журналист, - вы, не в обиду будет сказано, говорите о чем угодно, кроме главного! Любая думающая личность знает, что судьба человечества зависит от одного: что сделают китайцы.
- Что же они сделают?
- Понятия не имею, - отвечает Циглер, - зато я знаю точно, господа: в Китае шестьсот пятьдесят миллионов жителей!* Вы представляете, что это такое?
- Несомненно, это много.
- Вот один маленький статистический пример, - продолжал журналист. - Если бы эти шестьсот пятьдесят миллионов взгромоздились друг на друга, они бы достали до Солнца.
- Глупости, - воскликнул доктор Бирнбойм. - На такой высоте они бы сгорели!
- Да-а, - вмешался инженер Галик, - но китайцы такие дисциплинированные...
Я представил, как 650 миллионов китайцев, сев друг другу на голову, норовят дотянуться до Солнца, и мне стало нехорошо. Однажды, много лет назад, в спортзале некто Гольдштейн сел мне на плечи, и я тут же рухнул под ним. Но Циглер не давал нам перевести дух:
- У Китая сто миллионов солдат, - подлил он масла в огонь. - Представьте себе сто миллионный парад в День независимости...
Мы быстренько подсчитали, и получилось, что такая колонна маршировала бы перед трибуной для почетных гостей целый год. То есть, закончив парад, они должны были бы начать его по новой, и так до бесконечности.
Ужасно. Тут и три часа на солнце не выстоишь, а эти... Мы были страшно подавлены.
- В любом случае, - резюмировал д-р Бирнбойм, -нужно укреплять ЦАХАЛ**.
Затем мы перешли к сделкам по торговле оружием.
- Бог ты мой! - воскликнул Циглер. - Если бы Китай купил у нас хотя бы по одному «узи»*** для каждого своего солдата...
Мы мечтательно замерли, представив себе эту перспективу: заказ на 100 миллионов «узи»! Если с каждого автомата мы имеем хотя бы 10 лир, ну, ладно пусть 5 лир...
- Надо связаться с ними, - начал было я, но Циглер метнул на меня убийственный взгляд:
- А мы им нужны? Они и сами могут понастроить промышленные предприятия. А мы, евреи, должны страшно унижаться, чтобы получить жалкие пять миллионов долларов на экономическое развитие. Китайцы... Да если бы каждый китаец дал по одному доллару, у нас было бы на развитие... дайте подсчитать -шестьсот пятьдесят миллионов долларов!
Мы задумались. «А почему бы, - заработала мысль, -а почему бы каждому китайцу не дать нам по десять долларов, черт побери! Тогда бы у нас было, у нас было... просто астрономическая сумма!»
Яркон тем временем пробуждает нас от мечтаний, насылая 650 миллионов комаров. «Кыш! - отгоняем мы их, - летите в Китай!» А действительно: если каждый комар укусит только одного китайца, это уже 80 тысяч кубических метров крови. На самом же деле каждый комар совершает в год до ста укусов, это значит... даже если округлить...
Мы просто плавали в море китайской крови! Почувствовав, что мы тонем в этих желтых проблемах, я предпринял отчаянную попытку проломить китайскую стену:
- Поговорим немного о выборах. По-моему, при всем старании МАПАЙ не удастся прибавить еще полпроцента голосов... Хотя вместе с тем, если «Ахдут аво-да» и МАПАМ... не объединятся... в последнюю минуту... против... «Херут»****.
Я умолк, почувствовав, насколько несерьезно мое жалкое бормотание. Главный, принципиальный, глобальный, судьбоносный вопрос продолжал занимать умы всех, сидевших на лоджии. Циглер, глянув на меня с уничтожающей улыбкой, не замедлил продолжить:
- Если у двух миллионов евреев есть семнадцать партий, то у шестьсот пятидесяти миллионов китайцев их должно быть пять тысяч пятьсот двадцать пять...
От этой мысли у меня потемнело в глазах. А везет же этим китайцам, что они не евреи! Однако с другой стороны: 650 миллионов евреев - вот это была бы сила! Никаких сомнений. Конечно, расселить и устроить такую уйму народа дело непростое, зато какие возможности! Было бы кого послать на освоение Негева. А если бы каждый еврей получил из США хотя бы по одной посылке, мы бы низвели эту Америку до уровня страны «третьего мира». Так что американцам еще здорово повезло...
Тем временем я взглянул на своих собеседников и у меня замерло сердце: мне показалось, что их лица начали желтеть, а глаза - сужаться. Голова моя пошла кругом.
- Извините, - произнес я, вставая, - мне нужно идти, чтобы не опоздать на автобус.
Непризвольно взглянув на Циглера, я увидел, что на его тонких губах продолжала играть улыбка превосходства:
- Если каждый китаец опоздает только на минуту, -не останавливался журналист, - сейчас бы все еще был тысяча девятьсот сорок девятый год! А если бы каждый из них опоздал на четверть часа...
Не выдержав более, первым на Циглера набросился инженер Галик, затем на него навалился и доктор Бирнбойм. Я от всего сердца дал Циглеру пинка сзади.
- Да что это с вами? - перепугался журналист. - С ума, что ли, посходили?
- А вот представь себе, - заорал на него я, - что тебя пинают шестьсот пятьдесят миллионов китайцев...
- Уже больше, - простонал Циглер из последних сил. - Мы беседуем уже больше часа... а тем временем... родилось еще... сто тысяч...
С хриплыми криками мы выбежали в темноту вечера. В ту ночь мне никак не удавалось заснуть и я начал считать, надеясь задремать. Я дошел до 71 009 407, а утром так и не встал. Да и зачем?
* Рассказ написан в начале 60-х годов XX века.
** Армия обороны Израиля.
*** Широко известный в мире короткоствольный автомат израильского производства.
**** Названия израильских политических партий.
История о чихнувшем филантропе
Народ, живущий в Сионе*, потрясло ужасное известие: известный американский филантроп еврейского происхождения господин Брогез** чихнул два раза подряд. Секретная телеграмма от нашего посольства в Нью-Йорке («Брогез дважды чихнул что делать») прозвучала на заседании правительства как взрыв бомбы. Кошмарная перспектива того, что г-н Брогез может получить воспаление легких и тогда - не дай Бог! - все многообещающие проекты создания фабрики «Зубная паста Брогеза» в Димоне пойдут прахом, вызвала серьезные волнения как в правительственных кругах, так и среди общественности.
Кабинет министров, разумеется, прервал решение всех текущих вопросов и немедленно потребовал от Вашингтона подробнейшим образом сообщить, насколько серьезно состояния здоровья филантропа. Возможный ущерб экономике страны, вне всякого сомнения, мог быть очень тяжелым. Г-н Брогез намеревался инвестировать в строительство предприятия не менее пятой части всей необходимой суммы и при этом не требовал взамен ничего, кроме закрытия остальных израильских фабрик по производству зубной пасты.
И освобождения от подоходного налога. И выплаты всех доходов заранее в иностранной валюте. И гарантии от правительства, что в течение двух недель он получит инвестированный капитал плюс проценты. И заем от Сохнута. И бесплатный билет на вечернее представление гастролирующего сейчас в Израиле польского цирка.
Итак, напряженность достигла своего апогея. Перепуганный насмерть израильский консул в Нью-Йорке в ожидании добрых известий дежурил на ступенях возле двери филантропа. Исполком Гистадрута собрался на экстренное заседание, но страсти накалились на столько, что члены исполкома были вынуждены отложить обсуждение ситуации, покуда не прояснятся обстоятельства двух чихов. Главный раввинат призвал провести во всех синагогах страны массовые моления за выздоровление г-на Брогеза. Движение транспорта оказалось парализовано. Пункты психологической помощи были переполнены простыми гражданами, нервы которых не выдерживали сурового испытания судьбы. Каждые два часа выходили экстренные выпуски газет с заголовками вроде «Надежда еще не потеряна!», а радиостанция «Голос Израиля» передавала комментарии политических обозревателей по проблеме «Почему начихал дважды?».
Однако в последний момент, когда министр финансов уже собирался лететь в США, по высокочастотной связи поступило сообщение от консула, что у филантропа всего лишь легкий насморк. Радостное известие мгновенно распространилось по всем уголкам страны, подобно теплым солнечным лучам, что разгоняют хмурые облака тревоги. Еврейское агентство объявило о проведении конкурса на лучшую благодарственную песню о чудесном выздоровлении г-на Брогеза, одновременно было решено присвоить его имя Иерусалимскому университету.
* Одно из библейских наименований еврейского народа, здесь - израильтяне.
** Можно перевести с иврита как Сердитый.
Лустиг
Тот, кто не знаком с Лустигом, может принять его за рядового шофера. И выбрит он кое-как, и глаза у него красные от недосыпа, да и манеры... - вечно крутит связку ключей на указательном пальце. Лустига обычно можно видеть за рулем его черного такси. То есть наш герой действительно водитель по профессии, однако это сухое определение не дает полного представления о масштабах его личности.
На самом деле Лустиг фактически руководит аэродромом в Лоде. Я убедился в этом в прошлую среду, когда поехал с ним в аэропорт встречать своего дядю, прибывавшего рейсом в 7.30 утра.
- Не волнуйтесь, уважаемый, - сказал мне Лустиг, когда мы подъехали к выезду на летное поле, - я все устрою. Какой компанией летит ваш родственник?
- Я думаю, «Эль-Аль».
- Так что же вы сразу не сказали? - и он снял ногу с педали газа. - Самолет приземлится только в десять сорок: по средам утренний рейс «Эль-Аль» опаздывает на три часа десять минут, «Эр Франс» - на два тридцать, a «TWA» - на один час десять минут. Мы подождем возле посадочной полосы номер три. Вашего дядю немного укачало из-за грозы над Италией, но в целом он пребывает в хорошем настроении.
- Откуда вы все это знаете?
- Откуда Лустиг это знает? Господин мой, вот уже тридцать лет я ежедневно езжу в Л од! По одному только выражению лица я могу сказать, откуда прибыл пассажир, сколько иностранной валюты он везет и сколько заявит в декларации. Достаточно беглого взгляда, и я уже знаю: у него пять мест багажа и прихваченный из самолета плед. Обычно я не ошибаюсь, ну разве на маленький чемоданчик. Тридцать лет, господин мой!..
Мы прошли на летное поле - у меня полицейский проверил удостоверение личности, Лустигу же отдал честь.
- Сейчас здесь очень интересно, - продолжал просвещать меня Лустиг. - Приезжают разнообразные евреи из Восточной Европы, я каждый день наблюдаю совершенно потрясающие сцены. Вчера, например, прилетела женщина, которая не видела свою дочь двадцать пять лет. Четверть века, уважаемый! Они обнялись и от избытка чувств рыдали минут десять, не могли оторваться друг от друга...
В эту минуту к нам подрулил совершивший посадку лайнер, из которого начали выходить пассажиры. Из толпы встречавших выбежала молодая девушка, которая бросилась на шею спустившейся по трапу пожилой женщине, и обе залились счастливыми слезами.
Лустиг мельком взглянул на эту сцену и с ходу определил:
- Пятнадцать лет разлуки.
Муки абсорбции
Я познакомился с этим новым репатриантом возле телефонной будки, перед которой он топтался в мрачном нетерпении. Наконец, он не выдержал и обратился ко мне:
- И так везде: все занято.
- Что занято?
- Да все! Для вновь прибывших нет места, все только старожилам.
- Когда-нибудь и вы станете старожилом.
- Сильно сомневаюсь, уважаемый. Может, самым разумным для меня было бы продать последние штаны, купить билет на корабль и бежать отсюда. Не важно куда, лишь бы не оставаться здесь. Только не думайте, что я всегда был таким. Нет, уважаемый, это здесь меня сделали законченным неврастеником. Когда я прибыл в Израиль, я был полон идеалов. На корабле я и слушать не хотел тех, кто нападал на правительство. Я им говорил: я поверю не словам, а тому, что увижу собственными глазами. Так я говорил, когда только приехал сюда...
- И что же произошло потом?
- Потом? И вот с тех пор, господин мой, я непрерывно бегаю, потею, ругаюсь, лезу из кожи вон - и все без толку. И ради чего я ношусь? Ради «рек, текущих медом и молоком»? Или дворец мне требуется? Таки нет, уважаемый. Все, что мне нужно, это крыша над головой, ну, квартирка в городе, да скромный заработок по моей специальности. Я - графолог. Я обращался во многие инстанции, но очень скоро узнал им цену.
Руководству Еврейского агентства совершенно безразлично, что в стране постоянно происходят забастовки. Может, правительство и давало бы ссуды, но пока кибуцами руководит Керен Каемет*, оно бессильно. Здесь что, театр «Габима»? Мне обещают работу в отделении «Купат холим»**, но я плевать хотел на их обещания и на их выплаты. Это правительство должно уйти. Во всех учреждениях сидят идиоты, дающие бесконечные советы. С утра до вечера я носился туда-сюда, вверх-вниз, от чиновника к чиновнику. А какое дело, например, компании «Тнува»*** до того, что у приехавшего рушится постепенно вся жизнь? Для профсоюзных боссов главное -прокатиться в Америку. Я устал, уважаемый, смертельно устал. У меня уже нет сил...
- А позвольте спросить, когда же вы приехали в Израиль?
- Вчера.
* Еврейский национальный фонд - общественно-государственная организация, с начала XX века занимавшаяся покупкой земель в Палестине.
** «Больничная касса» - одна из существующих в Израиле структур обеспечения медицинского обслуживания населейия.
*** Крупнейший в Израиле концерн, производящий молочные продукты.
**** Самый быстрый пистолет (англ.).
Fastest Gun Alive (Ближневосточный вестерн)
Маленький, на удивление грязный городишко где-то на границе. Прекрасное утро. По главной улице слоняются несколько симпатичных ковбоев - посредников ООН. В воздухе что-то ощущается. На городок надвигается песчаная буря.
Шериф: Ой! Гамаль1! (Запирается в своей конторе и выходит в отставку).
Испуганные крики: Гамаль идет! Гамаль идет! (В мгновение ока закрываются магазины, двери запираются на засовы, издатель местной газетки в ужасе залезает под типографский станок.)
Гамаль (скачет вдоль опустевшей улицы на своем любимом коне Беженец. Справа и слева у героя болтаются два «кольта», на груди - автомат, за пояс заткнут тяжелый миномет. С воздуха передвижение всадника прикрывают два боевых вертолета.)
Женщины (причитают за закрытыми ставнями): Кто спасет нас от его гнева? Гамаль в ужасном настроении!..
Мужчины: Отойдите от окон, это не для женщин! (Задергивают занавески, достают ружья и пишут завещания.)
Гамаль (могучим ударом ноги вышибает дверь в маленькую гостиницу. Все присутствующие испуганно жмутся по стенам): Эй, одинокий всадник Сиона, где ты? Покажись, если ты мужчина!
Циглер: Я здесь.
Гамаль: Где ты, трус несчастный? Давай по-мужски, один на один! Где ты?
Циглер: Да здесь я, ты что, не видишь?
Гамаль: Хватит прятаться, ты, тряпка, это тебе не поможет! Прикончу на месте! Вылазь!
Шарет2 (приподнимает голову из-за стойки бара): Правильно следует говорить: «Выходи»3.
Гамаль: Не важно, все равно ему пришел конец! Где одинокий всадник Сиона?
Циглер: Послушай, ты что, ненормальный? Вот он же я - стою перед тобой.
Гамаль: Здесь ты обрящешь могилу свою, наглец! Страшные дела свершатся в этом регионе, попомни мое слово!
Циглер: Благословен Даян - милостивый и милосердный.
Гамаль: Гр-р-р! Держите меня, не то я за себя не ручаюсь! Страшен я во гневе, порву как котенка! Держите меня!
ООН: Это дело не в нашей компетенции. Обращайтесь к великим державам.
Гамаль: Нет времени писать обращения! Будет море крови, сдержите меня, поддержите, содержите, говорю вам!
Ники4: Я сожалею, но в период сосуществования никакого содержания.
Гамаль: Вы еще заплатите за это! Остановите меня, пока я не начал безумствовать, говорю вам! Ну, хватайте меня наконец...
Шарль5: Я занят.
Гамаль: Да что с вами?!! Когда человек просит, чтобы его хватали, надо его держать! Сэми6, накинь же на меня узду...
Сэми: Отвяжись ты со своей чепухой, а?
Гамаль: Джон7, прошу тебя...
Джон: Ну, вообще-то...
Гамаль: Вот и полагайся на друзей... (Бросается на Циглера.)
«Снято!»
Гамаль (приподнимаясь на больничной койке, насколько ему позволяет гипс): Ну твердил же им, что произойдет катастрофа!
Конец фильма
1 Гамаль Абдель Насер - в 1956-1970 гг. президент Египта.
2 Моше Шарет - в 1948-1956 гг. министр иностранных дел Израиля.
3 Шарет имел склонность изъясняться на литературном и даже архаичном иврите.
4 Ричард Никсон - в 1953-1961 гг. вице-президент США.
5 Шарль де Голль - президент Франции в 1958-1969 гг.
6 Сэми - дядя Сэм (Uncle Sam - USA - США).
7 Джон Кеннеди - в 1961-1963 гг. президент США.
И был вечер, и был покер*
Идите сюда, дети. Если будете сидеть тихо, я расскажу вам историю об одном дяде, назовем его Зульц-бойм. История эта правдивая, можете спросить своего папу. Итак, когда-то господин Зульцбойм слыл человеком скромным и довольным своей судьбой. У него была небольшая семья - хорошая преданная жена, как ваша мамочка, и двое сыновей, такие же шалуны, как вы, ха-ха. Дядя Зульцбойм работал мелким служащим в крупной фирме. Он не получал большой зарплаты, однако его семья не знала унижений бедности.
Как-то вечером пришли к дяде Зульцбойму гости и предложили ради смеха сыграть в карты. Вы, конечно, уже слышали, дети, о такой игре покер? Как раз сейчас суд постановил, что эта игра запрещена. Но дядя Зульцбойм сказал: «Да что может случиться? Ведь это всего лишь дружеская партия, не так ли?» Короче говоря: в тот вечер он выиграл шесть лир. Для него это были большие деньги. Он сыграл и завтра, и послезавтра, и еще день спустя... И в дальнейшем Зульцбойм всегда выигрывал, и жизнь казалась ему прекрасной...
Однако тем, кто попал в лапы карточного дьявола, не вырваться из его когтей. Дядя Зульцбойм уже не довольствовался «дружескими» партиями и стал ходить в казино. Это нехорошее место, дети, полиция его закрывает, а оно открывается снова и снова, вы, наверное, знаете из газет. Сначала счастье улыбалось Зульцбойму. В казино он выигрывал кругленькие суммы, так что купил для своей маленькой семьи большую квартиру и несколько стиральных машин. Но преданная госпожа Зульцбойм каждый день предупреждала мужа: «Смотри, Зульцбойм, ты плохо кончишь!» Но дядя Зульцбойм только смеялся над ней: «Где это написано, что в карты нужно обязательно проигрывать?» Так хвастался он, однако решил сыграть и на более внушительные суммы. А для этого ему было нужно много денег. Что же сделал дядя Зульцбойм? Взял их из кассы своего учреждения. «Сыграю - и верну, - успокаивал он себя, - никто и не заметит»...
Догадываетесь, дети, что было дальше? Разве можно остановиться, ходя в казино? Из вечера в вечер дядя Зульцбойм играл на казенные деньги, иногда ночь напролет, до утра, и все время увеличивал ставки.
И вот однажды он поднялся из-за карточного стола, усталый и бледный, и оказалось, что он очень богатый человек. (Следует напомнить, что уж играть-то он умел!) За полгода г-н Зульцбойм сколотил огромный капитал. Однако деньги, взятые в кассе, он не вернул, поскольку тем временем купил уже и само предприятие, а также виллу, два автомобиля «опель» и общественное положение.
Сегодня Зульцбойм один из самых уважаемых людей в стране, его сыновья получают прекрасное образование, и у них много игрушек.
Мораль: Дети, отстаньте от меня! Я что, виноват, что не играю в покер?
* Парафраз библейской фразы «Ва-и эрэв ва-и бокер» («И был вечер, и было утро...»).
Ценители искусства
- Видели вы когда-нибудь африканских танцоров?
- Еще бы. Среди них попадаются такие красавчики. Правда, женщины вот так себе, у них совсем нет бюста.
- Да что ты несешь?! Иногда такие встречаются... А помните еще Брижит Бардо, когда она в лунном свете вся в бриллиантах лежит на песке, совершенно нагая, а над ней склоняется этот парень...
- Брось, разве это можно сравнить со сценой в ванной из фильма «Влюбленные»? Там они оба голые и бросают друг на друга такие страстные взгляды...
- Да, приятель, эта парочка просто любовники с картины Пикассо...
- А «Лисистрата» ? Актеры так возбудились, что даже не могли двигаться по сцене! Это что-то из ряда вон. И как режиссеру такое в голову приходит?
- А что? Секс - это классно. Говорят, что подсознательно все только этого и хотят.
- В смысле?
- Ну, смотри, вот, например, де Голль. Кажется, что он ужасно любит Францию, а на самом деле, в подсознании, он просто хочет ее трахнуть. Усек?
- А-а-а, понимаю. Это как, ну, как это называется?.. Такая психосоматика, что ли?
- Примерно. Вчера на вернисаже Батьи Званцигер я видел одну убойную картину: негр с огромной женской грудью. Такая эротика - полный отпад!
- А в остальном, как тебе эта художница?
- Ну-у, фигура еще куда ни шло, но все остальное совсем не в дугу. Кстати, кто слышал исполнение реквиема Верди?
- Я был на концерте. Меццо-сопрано очень неплоха. Говорят, она не носит бюстгальтер.
- А дирижер?
- А-а-а, мужчина.
Надежда нации
Один из руководителей нашей олимпийской команды, срочно отозванный на родину при весьма странных обстоятельствах, сидит сейчас передо мной и всем своим видом выражает отчаяние.
- Крайне неприятный инцидент, - сокрушается он. - Мы просто потрясены...
- Рассказывайте спокойно, друг мой, - пытаюсь я ободрить его, - обещаю не писать об этом в моей книжке «Однажды вечерком».
- Спасибо, - прочувствованно говорит он, - нельзя, чтобы это дело получило огласку. Я имею в виду случай с нашим метателем диска. Честно говоря, не знаю, с чего и начать. Ладно, признаюсь: мы заранее были уверены, что у нас нет никаких шансов на Олимпиаде. Однако, сказали мы себе, нельзя ведь вот так, на глазах у всего мира, занять последние места во всех видах программы. И что же мы придумали? Вы знаете Эли Кимельберга?
- Метателя диска?
- Да. Вот уже двадцать семь лет он рекордсмен Израиля. Конечно, этого недостаточно, чтобы занять первое место на международном уровне, и вот на одном из заседаний мы подумали: а что, если бы Кимельберг выступал среди женщин... Вы понимаете?
- Нет.
- Поверьте, мы руководствовались исключительно соображениями национального престижа. Нам хотелось хоть раз произвести впечатление на евреев диаспоры, показать им, что способна сотворить крепкая израильская молодежь, воспитанная в духе здоровой состязательности под надзором Министерства образования в сотрудничестве с Советом мудрецов Торы*.
...Сначала Кимельберг отказывался, но мы так расписали, какие чувства он будет испытывать, стоя на пьедестале почета... Оркестр исполняет «А-Тикву»... Золотая медаль ... Наконец, после того, как мы напомнили, что все время соревнований он будет жить в женском общежитии, Кимельберг стал уступчивее и согласился. Чтобы сделать его подходящим для необычной миссии, мы предприняли некоторые шаги, о сути которых мне бы не хотелось здесь распространяться. Парень стал выглядеть несколько странно, но в целом терпимо. Ведь не каждая спортсменка обязана быть красавицей, правда? Мы также несколько гебраизиро-вали его фамилию: он стал Кодорова, Плана Кодорова.
Все было продумано в деталях. Мы не ожидали никаких сюрпризов. Илана отправилась в Рим**, в олимпийской деревне, как и положено, поселилась в женском общежитии и каждый день тренировалась со спортсменками. До самого дня состязаний никто ничего не заподозрил. Когда наступил решающий час, и Илана вышла на огромную арену, серце у нас стучало, как барабан. А потом случилось непредвиденное...
- Ну?
- Кимельберг и среди женщин оказался последней. И что теперь делать, а?
* Собрание религиозных авторитетов - представителей евреев восточных общин в Израиле. Верховный орган партии ШАС, выдвигающий партийных кандидатов в депутаты Кнессета и на министерские посты.
** Речь идет о XVII Олимпийских играх в Риме (1960 г.).
Дом без хозяйки?
Как-то ранним вечером сижу я в кафе и пью чай, и слышу за соседним столиком разговор двух дам цветущего возраста, которые изливают друг другу душу, с таким скорбным выражением, какое бывает только у домашних хозяек, - ведь они, как никто в этом мире, знают, что такое страдания.
- Я так больше не могу, - жалуется одна из них, блондиночка. - Вставать ни свет ни заря, накрывать завтрак этому типу, затем убирать целых две комнаты, идти выгуливать собаку, готовить обед, выносить мусорное ведро и делать Бог знает что еще...
- Это ты мне рассказываешь?! - восклицает вторая, тоже светленькая. - Да меня в дрожь бросает каждое утро, когда я вижу эту гору грязной посуды! Посмотри на мои руки! Будто целый день работала мотыгой! Я сказала Роберту, что мне нужна помощница по дому, иначе я свалюсь. А он опять затянул свое: «Да от чего, любовь моя, что тут делать-то?» Да уж есть от чего! Я, например, решила так: соглашусь на любую работу, лишь бы вне дома, а домработнице стану платить мою зарплату.
- Здорово, и я поступлю так же! Пусть буду вкалывать как лошадь, но хотя бы зная, что не деградирую дома, в четырех стенах.
- Хорошо, а что мы сможем делать?
Да, этот вопрос занимал и меня. Какую же работу подыскать милым домохозяйкам, мечтающим изменить свою судьбу. Теперь их лица выражали растерянность и беспомощность. Им нужен был совет. Я приблизился к их столику и учтиво отвесил легкий поклон:
- Извините за неожиданное вмешательство, но мне кажется, что есть способ помочь вам. Вы согласны на любую работу, лишь бы вне дома, правильно?
- Разумеется, - ответили обе, - почему бы и нет?
- Если так, то проблема решается очень легко: с завтрашнего утра вы нанимаетесь домохозяйками друг к дружке, а зарплатами будете обмениваться...
В глазах двух женщин, познавших страдания, вновь вспыхнули радость бытия и интерес к жизни. Так общественность, в который уже раз, спасла две души от верной гибели.
Занятость растет
Конечно, можно не соглашаться с действиями правительства, можно оспаривать их в суде, можно, наконец, время от времени просто ругаться по-венгерски, однако нельзя отрицать тот факт, что в последние годы положение в экономике улучшается. Ведь еще совсем недавно наемные работники жили на одну лишь зарплату, тогда как сегодня в силу возрастания различных налогов, увеличения займов, взносов, поборов, новых таможенных сборов, да еще усиления инфляции - граждане вынуждены работать больше, производить больше, то есть заботиться о дополнительных источниках существования, и это не считая левых приработков.
Мы рады предоставить в распоряжение Государственного статистического бюро результаты частного опроса нескольких знакомых наемных работников об источниках их доходов. Итак:
В.Л. — главный инженер муниципалитета: продает лотерейные билеты строительным подрядчикам. В обеденный перерыв поет по «Голосу Израиля». Его жена подрабатывает штопкой носков, не сообщая о дополнительном доходе в налоговую службу.
К.Н. - кассир, работник с тридцатисемилетним стажем: по вечерам до 12 часов ночи подрабатывает как акробат, а с полуночи до 8 утра работает ночным сторожем. Сказавшись больным, вяжет дома свитера. Периодически крадет деньги из кассы.
А.П. - учитель ТАНАХа в средней школе: после уроков работает пилотом самолета. За десятого ребенка в семье получил 100 лир. Двух сыновей и одну дочь продал миссионерам. Танцует на свадьбах за деньги. Специализируется на взломе касс.
Т.А. - руководящий сотрудник Министерства финансов (номенклатура правительства): по вечерам подрабатывает официантом. По субботам и в празники дает уроки твиста. Выкручивает и ворует лампочки у себя в министерстве. В период летних отпусков шпионит в пользу одной из великих держав.
Ш.Х. - известный общественно-политический деятель: во время заграничных поездок контрабандно провозит гашиш. Занимается кражей и продажей богатых заложников. Жульничает в лотерею. Его жена сдает за деньги комнату своим любовникам.
А.К. - журналист (недавно скончался): жил только на свою зарплату в газете.
Ш.П. - актер с мировой известностью: по утрам работает поваром в Яффо. После обеда занимает деньги у своих поклонников. Ловит потерявшихся собак и продает их ошейники.
Ночь нежна... (Микропьеса)
Время - четверть одиннадцатого вечера. Папа и мама ненадолго ушли из дома, оставив маленького Рафи в надежных руках опытной няни госпожи Регины Плейшхакер. Рафи лежит в своей кроватке и не засыпает. Тусклый свет ночника. За окном - темная безлунная ночь. Время от времени раздается уханье совы.
Опытная няня: В такой поздний час все хорошие дети уже спят.
Рафи: Ты совсем не хорошая.
Опытная няня: Хочешь что-нибудь попить?
Рафи: Эскимо.
Опытная няня: Вот заснешь и получишь эскимо. Хочешь, расскажу сказочку, как вчера?
Рафи: Нет уж, только не это!
Опытная няня: Очень интересная сказка: «Красная Шапочка».
Рафи (пытается выбраться из кровати и убежать): Нет, только не про красных!
Опытная няня (уверенно пресекая попытку бегства): Спокойно! Внимательно слушаем!.. Жила-была хорошенькая девочка, которую звали Красная Шапочка.
Рафи: Почему?
Опытная няня: Потому что она всегда носила красную шапочку.
Рафи: Эскимо.
Опытная няня: Завтра! ...Что же сделала Красная Шапочка? Отправилась навестить свою бабушку. Бабушка жила в большом лесу, в который можно было только войти, а уж выйти - никогда. В том лесу росли огромные деревья - до самого неба, и было темно, ой, как же темно было там, просто ужас...
Рафи: Мне такие истории не нравятся.
Опытная няня: Каждый ребенок знает интересную сказку про Красную Шапочку. Что скажут маленькие друзья Рафи, если узнают, что Рафи не хотел послушать сказочку про Красную Шапочку?
Рафи: Понятия не имею.
Опытная няня: Вот видишь... Итак, шла и шла несчастная Красная Шапочка в темноте, одна, в большом и страшном лесу и боялась. Ой, как же эта девочка боялась... В чем дело?
Рафи: Теперь я таки да хочу спать.
Опытная няня: Не нужно прерывать тетю посреди рассказа. Шла Красная Шапочка, ой, как же она там шла, одна, и ее маленькое сердце стучало, как большой барабан. Шла она и не видела, что за одним из деревьев ее подкарауливает... ВОЛК!
Рафи (испуганно): Почему волк? Не нужно волка!
Опытная няня: Да это только сказка, глупыш... Глаза у волка были большие - как фонари (раскрывает глаза до размеров кофейного блюдца) - вот такие! И желтые зубы (скалится).
Рафи: Когда вернется мама?
Опытная няня: И что же сделал этот злодейский волк? Он помчался к дому бабушки, тихонько подошел к ее кровати, разинул свою ужасную пасть и... АМ! (от громкого звука маленькие предметы в комнате сыплются на пол) - проглотил ее живьем!..
Рафи (выпрыгивает из кроватки и пытается спастись бегством).
Опытная няня (устремляется за мальчиком и бегает за ним вокруг стола, пытаясь схватить): Рафаэль! Немедленно вернись в кровать... Иначе я не буду больше рассказывать... Иди, маленький... Ты знаешь, что спросила Красная Шапочка... когда вместо бабушки обнаружила в кровати волка?.. Она спросила... Бабушка, а почему у тебя такие (делает глаза размером с тарелку для супа) глаза?.. А почему у тебя... такой большой рот?..
Рафи (подбегает к окну и распахивает его): Спасите! Спасите!
Опытная няня (закрывает окно и пытается схватить Рафи): Волк выскакивает из кровати и... АМ!
Рафи: Мамочка! Мамочка!
Опытная няня: И проглотил также бедную Красную Шапочку! Гр-р-р... Гр-р-р...
Рафи (забивается под кровать, свертывается в клубочек и ревет).
Опытная няня (распластавшись на полу и заглядывая под кровать): И вдруг - появляется дядя охотник с большим ружьем и... бах! - Убивает волка!.. А бабушка и Красная Шапочка выходят из его живота целые и невредимые...
Рафи (высовывая голову из-под кровати): Это все, наконец?
Опытная няня: Подожди-подожди!.. Живот волка-злодея набили камнями... большими, огромными валунами... Ужас...
Рафи (снова впадая в панику, мечется по комнате): Когда же кончится этот кошмар?
Опытная няня: И... плюх - бросили его в реку!
Рафи (лезет на стену).
Опытная няня: Ну, понравилась сказка?
Папа и мама (входя в квартиру): Рафи, немедленно слезь с люстры! Что случилось, госпожа Плейшхакер?
Опытная няня: Ребенок сегодня немного нервничает. Я хотела успокоить его, рассказала сказку.
Мама (гладя поседевшую голову Рафи): Большое спасибо, госпожа Плейшхакер, что бы мы без вас делали?
На заднем фоне появляется благородный облик Франкенштейна.
Занавес
Перст судьбы
Вчера я наконец-то узнал, что произошло с Арвинкой. Мне позвонили из больницы и передали, что он просит его навестить. Я немедленно поехал и нашел Арвинку в больничном саду. Мой друг сидел в кресле-каталке, удрученный, с потерянным лицом и держал в руках молитвенник (!).
- Арвинка, - вырвалось у меня, - сотрясение мозга?
- Нет, - ответил он со странным спокойствием, -просто я кое-что понял. С прошлого понедельника я верующий человек. Ясно и недвусмысленно мне был доказан факт существования того, кто следит за соблюдением справедливости в этом мире.
Я был совершенно потрясен.
- В тот судьбоносный день я ехал на тридцать третьем автобусе, - начал Арвинка. - Как обычно, поработал локтями, чтобы занять сидячее место. Как только автобус тронулся, какой-то старик, еще весьма крепкий, начал отпускать в мой адрес всякие замечания, что-де стыдно такому молодому и здоровому человеку сидеть, в то время как немощные старики вроде него вынуждены стоять. Мне уж больно хорошо было, поэтому не хотелось связываться, и я прикинулся ничего не понимающим новым репатриантом. Однако старик не унимался, да еще принялся поносить всю молодежь в стране. Ему удалось настроить против меня всех в автобусе, пассажиры начали вторить старику, и автобус превратился просто в пчелиный улей. Я мужественно держался, потому что место было уж очень удобное, как я сказал, однако старик вдруг схватил меня за грудки, поднял и оттолкнул, а сам под одобрительные восклицания окружающих демонстративно уселся на мое место...
Тогда я решил проучить его. Издав тяжелый глубокий стон, я начал с преувеличенным трудом пробираться к двери, приволакивая ногу, как это обычно делают инвалиды. В автобусе воцарилась мертвая тишина...
- Ой! - пристыженно воскликнул кто-то. - Ведь у него покалечена нога, а этот мерзкий старик согнал его с места! Отвратительно!
И тут все напустились на старика и стали поносить его почем зря, потом повскакивали со своих мест, предлагая мне сесть. Я, тяжело вздыхая, сухо и гордо отверг их предложения и начал выходить из автобуса (тем более что подошла моя остановка)...
- Ну, - спросил я, - и что же?
- И тут на ступеньках я поскользнулся и действительно сломал ногу!
С этими словами Арвинка вновь погрузился в молитвенник, истово шевеля губами.
