УЧЕНИЕ О ДУШЕВНЫХ КАЧЕСТВАХ

УЧЕНИЕ О ДУШЕВНЫХ КАЧЕСТВАХ

Глава первая

Наши мудрецы, писавшие о морали и Б-гобоязненности, выделили учение о качествах человеческой души в отдельный раздел, относящийся к теме цельности и совершенства в служении Всевышнему. Они потрудились также и над тем, чтобы разбить этот раздел соответственно многим отдельным качествам, таким, как гнев, гордость, вожделение, любовь к почестям, стремление к победе над ближним, месть, зависть и т. п. У многих людей закрепилось в сердце представление, что цельность складывается из отдельных частей; это действительно верно, когда речь идет о каких-то болезненных проявлениях тех или иных душевных свойств и борьбе с их вредными последствиями, однако в корне всех свойств, там, где все начинается, мы находим только один источник добра и один источник зла. И этот источник зла — забрасывание на произвол судьбы самого себя, когда человек предоставляет естественным процессам в своей душе идти своим естественным путем; и если он не будет работать над собой, то обзаведется всеми плохими качествами без исключения, и будет образцово гневливым, и образцово мстительным, отменным гордецом и т. д., — и из всех плохих качеств, которые перечисляли наши мудрецы, не упустит ни одного.

Упомянутый же выше источник добра — это искреннее намерение и согласие поставить моральное чувство и побуждение выше всего того, что приходит со стороны вожделений, и с этой исходной позиции человек ведет войну против всех своих дурных качеств, вместе взятых. И невозможно, чтобы упомянутое согласие было наполовину; невозможно, чтобы этот человек, которого пробудили свет разума и чистота необыкновенной его души, и обратили его к избранию добра, и он в свой светлый час стремится к добру без границ и не может насытить свою душу никаким добром, сколько бы ни творил его, и он видит мир вечный и беспредельный, — и вдруг осквернит себя всем, что есть дурного, разом…

Глава вторая

И действительно, если мы с вами видим иногда человека, у которого различные душевные качества проявляются и действуют не с одной и той же силой, — видим, например, что сластолюбие неспособно сбить его с пути, а вот стремление к почестям способно, и то же самое относительно других качеств, — то причина этого не в корне, не в источнике зла, о котором шла речь выше, и не в изначальном частичном согласии «дать свободу» одному из дурных качеств, но не давать ее другим… Причина в том, что упомянутая война против дурных качеств очень тяжела, и полный успех в ней не гарантирован, и человек бежит от нее во все дни своей жизни, и не способен он на нынешней своей ступени на большие победы в этой войне, и все, что ему удается, — это выстоять в каких-то небольших легких испытаниях, но не в больших и серьезных. И все это мы наблюдаем в разных вариациях у людей одного возраста, стоящих примерно на одной ступени. Тот, в ком природная склонность к гневу больше, чем к вожделениям, преуспевает больше в отдалении себя от вожделений, чем от гнева, и наоборот, и так же со всеми прочими природными качествами. И в большинстве своем подобные люди не из числа усердствующих в должной мере в борьбе за свое духовное совершенство, и есть у них только лишь некоторый запас природного добра, проявляющего себя в том, что легко и удобно для них; все же прочее — заброшено на произвол грешной человеческой природы, о которой сказано: «(подобным) дикому осленку рождается (человек)» (Йов 11:12).

Глава третья

И также во всем, что пишут и говорят об исцелении дурных качеств души, принято представлять их главным образом по отдельности, ибо так легче и проще — найти сильное и выразительное слово в осуждение каждого из плохих качеств, после того как оно отделено, обособлено, определено и охарактеризовано в качестве самостоятельного объекта. Однако общий разговор об исцелении души, без разделения на многие частные темы, приводит к более сжатому и лаконичному изложению, сокращает рассуждения, в то время как врач, «целитель душ», хотел бы «вливать» в сердце воспитуемых свою мораль и видение мира широким потоком, во имя добра и исправления. И также со стороны «больного» есть острая нужда в упомянутом разделении и детальном объяснении, чем же порочно и уродливо каждое из дурных качеств само по себе, и как искать и находить приемы борьбы против каждого из них с учетом взглядов людей и природы их чувств.

И действительно, поскольку у всех дурных качеств — один общий источник, так же, как и у хороших, излечение одного из них имеет целительный эффект для всех. Благодаря выздоровлению одного органа укрепляется все тело, и это возвышает то неделимое и цельное добро, которое включает в себя все частные добрые качества человека.

Глава четвёртая

И возможно, что к сказанному относится спор мудрецов Мишны (Пиркей авот2:10): «Сказал он (р. Йоханан бен Закай) им (своим пяти ученикам, см. предыдущую мишну): идите и узнайте, каков тот верный путь, которым следует идти человеку? (Объясняет в своем комментарии рабейну Йона: какое из всех хороших душевных качеств следует приобрести вначале и достичь в нем совершенства? Ибо лучше для человека достичь совершенства в одном качестве и потом на этой основе приобрести все остальные, чем обладать несколькими достоинствами, не достигнув совершенства ни в одном из них. Прим. перев). Раби Элиэзер сказал: добрый глаз. Раби Йеошуа сказал: хороший товарищ. Раби Йосе сказал: хороший сосед. Раби Шимон сказал: умение увидеть всякую вещь в ее зарождении. Раби Элазар сказал: доброе сердце. Сказал он (р. Йоханан бен Закай): понравились мне слова раби Элазара бен Арах больше всех, ибо в том, что сказал он, содержится все, что сказали вы.»

Действительно, все согласны с тем, что доброе сердце — это то самое неделимое добро, которое составляют, объединяясь между собой, все прочие добрые качества души, чтобы стать единым целым, и все обсуждение, по сути, сводится только к средствам приобрести его; и сказали, что само по себе избрание этого пути (в упомянутой мишне) еще ничего не говорит о средствах достичь желаемого приобретения.

Ибо так же как переменчивы и разнообразны болезненные проявления тех или иных душевных свойств в соответствии с переменчивостью и разнообразием натуры разных людей, дано подобное многообразие также и сердцам мудрецов, и своя, личная и неповторимая одаренность каждому из них. И из всего обилия «лечебных средств», произведенных ими по мере мудрости каждого из них, находит каждый человек целительный бальзам для ран своих — дурных свойств и качеств. И когда мудрецы обсуждали вопрос: «каков тот верный путь, которым следует идти человеку», то это не значит, что предметом обсуждения и спора был «сухой закон», предписывающий человеку «делай так-то»; требовалось представить болезнь верным образом во всей панораме ее, и предложить против нее лекарство — рецепт надежный и исчерпывающий. И именно с такой исходной точки должен мудрец разработать свое учение о морали и нравственности, изложить и сформулировать его основы, разбить, как должно, на части и разделы, и после того — выпустить его в свет для всех, чтобы трудились над ним, учили и повторяли, пока не найдут в том себе исцеление… И каждый из мудрецов (учеников р. Йоханана бен Закай из упомянутой выше мишны) нашел в себе особые, личные свои силы и способности прийти на помощь людям в исправлении душевных качеств, каждый из мудрецов — своим особым образом, и обязал себя составить свое учение о морали и нравственности с такой позиции, чтобы польза и эффект были гарантированы, если не для всех, то для тысяч и десятков тысяч людей, болезнь которых излечима именно этими средствами, и которые найдут лекарство для ран своих в том учении. И уделил Всевышний от мудрости своей боящимся Его, и каждый обретает свою долю. И когда сказал р. Йоханан бен Закай своим ученикам: «Идите и узнайте…», это означало приказ составить книгу об исправлении душевных качеств.

Раби Элазар бен Арах увидел свое предназначение в том, чтобы обратиться к людям с призывом приобрести себе доброе сердце. Это означает, что он обратился к обществу с целым учением об исправлении сердца, чтобы воспламенить людей, побуждая их искать свет истины, чтобы полюбить жизнь вечную, а не скоротечную земную жизнь, и чтобы таким образом приобрести цельное и нераздельное добро — собрание всех добрых свойств, без нужды расчленять и разделять его на части… И р. Йоханан бен Закай сказал своим ученикам: «нравятся мне (буквально — вижу я) слова раби Элазара бен Арах…», и упомянутое им видение — это углубленное проникновение сердца в глубочайшие пласты мысли, понимание Торы в сфере законов нравственности, и удел р. Йоханана бен Закай в этом был такой же, как и раби Элазара бен Арах в его прямом подходе к исправлению сердца.

Глава пятая

Существует представление о том, что исправление душевных качеств относится к заповедям из сферы отношений между человеком и его ближним, в то время как обязанность Б-гобоязненности — к сфере отношений между Б-гом и человеком. Из этого проистекает мнение о том, что есть люди, безупречные в этой последней сфере, но небезупречные в исправлении своих качеств, и потому они нехороши в своих отношениях с другими людьми. Но более внимательный взгляд показывает, что это не так, ибо человек, душевные качества которого таковы же, какими они были при его сотворении, и не были исправлены согласно законам нравственности и разума, и он сам находится во власти своего ецер а-ра, но не ецер а-ра — в его власти, — невозможно, чтобы подобный человек был безупречен в исполнении заповедей в сфере отношений между Б-гом и человеком, и если он выполняет эти заповеди в известной мере, то потому лишь, что не встречает при этом сопротивления со стороны своих дурных качеств. Но если встретит он подобное сопротивление, то не устоит перед ним его «богобоязненность», и примеры тому мы видим постоянно. Такой человек не выйдет, например, к Торе, если, по его мнению, отрывок, к которому его вызывают, не соответствует его достоинству согласно «расценкам почета», принятым в данной общине, и не испугает его, что, по словам наших мудрецов, Писание называет таких людей «оставившие Меня», как сказано: «…и оставившие Г-спода исчезнут» (Йешаяу 1:28). Это говорит о том, что подобный человек испорчен в корне, иецер а-ра — верховный судья во всех его делах, а исполняемые им заповеди — лишь плод привычки, и они пребывают в гармонии с удовлетворением его потребностей в почете, удовольствиях и с естественным ходом его жизни, — но стоит только, упаси Б-же, в чем-либо задеть его, и он покажет себя совершенно с другой стороны…

И вот, поскольку дурные качества дают знать о себе в отношениях между людьми очень часто, в то время как их сопротивление таким вещам, как трехразовая ежедневная молитва или чтение Шма, Исраэль и т. д. — явление куда более редкое, то окружающим кажется, что перед нами человек «Б-гобо-язненный наполовину», как будто некая «перегородка» отделяет в нем одни заповеди от других… Однако истина состоит в том, что нет в нем страха перед Б-гом ни в том, ни в этом.

Глава шестая

Рассказывают историю об одном «богобоязненном» человеке подобного сорта. Однажды в его город прибыл очень уважаемый гость, и этот человек пригласил его в свой дом. Тот обещал навестить его в субботний вечер. Хозяин очень обрадовался обещанию, видя в этом для себя большую честь и удовольствие. Но… что же сделал сатан? Заставил хозяина забыть добавить в лампу керосин, и тот зажег ее с тем небольшим остатком, что был в ней с предыдущей ночи. И вот… субботняя зимняя ночь, злополучная лампа еще чуть-чуть — и погаснет… И, не в силах перенести предстоящий позор, когда придет важный гость и найдет его в темноте, «богобоязненный» хозяин, невзирая на субботу, доливает в лампу керосин… Подобное событие — не из единичных происшествий, примеров неудачи и слабости того или иного человека, а постоянное явление среди такого рода людей, качества которых никогда не подвергались проверке в горниле серьезных испытаний, и заповеди их — из разряда привычно исполняемых…

Глава седьмая

После того, как мы пришли к выводу, что исправление душевных качеств — это фундамент, необходимый для исполнения всех заповедей — хуким и мишпатим (то есть как недоступных, так и относительно доступных нашему разуму; здесь, по-видимому, автор имеет в виду заповеди, относящиеся соответственно к отношениям человека с Б-гом и к его отношениям с другими людьми. Прим. перев), оказывается, что практическим средством этого исправления может стать точное исполнение алахи. Ибо, если даже действительно практические заповеди легки для исполнения при поверхностном их понимании и отношении к ним, обычном для большинства простых людей, — они, однако, очень и очень трудны для тех, кому известны все строгости закона, и в сердце его обитает любовь к нему. Ибо законы подобны горам, висящим на волоске (то есть нередко большие и важные законы (суббота, хагига — вид жертвоприношений,меила — запрещенное использование посвященного Храму) опираются лишь на лаконичные намеки в письменной Торе, см. Хагига 10а), и по слову наших мудрецов, толковавших эти намеки, взвешиваются на точнейших весах запреты и разрешения, пригодность к использованию разных вещей и их негодность… И наши мудрецы и учителя накрыли нам четыре стола (четыре части главного руководства по алахе — Шульхан арух), и расположили там алахот в строгом порядке по разделам и пунктам; нам же надлежит остерегаться, исполнять всякую заповедь во всех ее тонких деталях и уметь устоять перед лицом всех тяжелых и разнообразных испытаний. И найти для себя, тяжело потрудившись для этого, тфилин, удовлетворяющие всем строгим требованиям, и такой же этрог, и цицит, — и после всего этого вдруг обнаружить что-то сомнительное в одном из этих предметов, вопрос, который не открывался раньше, — и пропали прежние труды… И вот тогда-то придется вести войну со своими естественными качествами, — иногда с ленью и усталостью, которая накопилась сверх всякой меры, иногда же дело бывает связано со стыдом перед людьми или с материальными потерями, а иногда с претензиями и недовольством родных, и еще с тысячью подобных вещей… И, как правило, служение Всевышнему человека, который берет на себя исполнение заповедей во всех их тонких деталях, отягчается его одиночеством, и ему нужна немалая смелость, чтобы противостоять окружению.

Глава восьмая

Когда человек привыкает к точному исполнению закона вопреки своим естественным качествам и врожденным склонностям, это приучает его как бы вручать жезл правителя разумению и узду — интеллекту, и усиливает в его сердце постоянную готовность подчинять себя внутреннему чувству и возвышенным требованиям своей совести, готовит быть человеком духа и бесконечно удаляет от бесчувственности и грубости.

И если пунктуальность в исполнении закона и соблюдение всего написанного в кодексе Шульхан арух — это наиболее удобное и действенное средство для исправления всех душевных качеств в целом, то это же самое средство может стать лекарством и для исправления каждого из дурных качеств по отдельности, как, например, приучение себя к терпению — лекарство против гневливости и обидчивости, приучение себя к расторопности — лекарство против лени и равнодушия, а приучение себя к принятию от других людей стыда — лекарство против жажды почета и погони за ним, ибо тот, кто тщательно следит за всеми своими поступками, совершает тем великое приобретение — вечную любовь к пунктуальному и тщательному исполнению, и во имя этой великой любви он презрит все то, что стоит против нее, и даже то, что он любил смолоду, — всю эту нечистую братию своих дурных качеств, что была ему когда-то отрадой.

Глава девятая

И почти наверняка можно сказать, что пунктуальное исполнение законов — это единственный путь исправления душевных качеств, ибо на прочих путях это чревато испытаниями, в то время как человек обязан их избегать, и не следует искать их даже во имя упомянутого исправления. Напротив, нравственный долг человека — не идти ни в какое место, где его могут ждать испытания, так же, как не следует находиться там, где есть физическая опасность, как сказано об этом в Талмуде (Шабат 32а); и если так сказано о физической опасности, то тем более это верно в отношении опасности духовной. То же самое верно и в области дерех эрец (буквально — «путь земли»; так называют совокупность норм и правил поведения в повседневной жизни, главным образом в отношениях между людьми, многие из которых продиктованы человеческим разумом и здравым смыслом. Прим. перев): не следует вступать в разного рода предприятия, когда шансы на успех и неудачу примерно равноценны, но при этом неудача несет с собой невозвратимую потерю, даже если удача сулит большую выгоду и успех.

Рассказывается в Талмуде (Авода зара 17а), как р. Ханина и р. Йонатан шли по дороге, которая разделилась на две тропинки. Одна проходила мимо дома идолослужения, а другая — мимо дома блудниц, и из-за отсутствия другой дороги путники должны были пройти мимо того или другого. Один из них предложил избрать дорогу мимо дома идолослужения, поскольку ецер а-ра к идолослужению ослаблен (по молитве мудрецов Великого собрания, см. Сангедрин 64а). Другой счел за лучшее выбрать второй путь и победить свой ецер а-ра, который неизбежно будет подстерегать на этом пути, и получить за это награду. Тосафот (там, в начале страницы 17б) приходят из его слов к выводу, что следует отдаляться от входа в дом идолослужения, насколько только возможно. Хотя тот, кто предложил второй путь, и приводит в качестве причины награду, которую можно получить, выдержав испытание (полагаясь в этом на заслугу занятий Торой, которой они будут непрерывно заниматься на всем пути, как пишет Раши), тем не менее для мудрецов — авторов Тосафот совершенно очевидно, что если бы не особый запрет проходить мимо входа в дом идолослужения, то не было бы разрешения проходить мимо дома блудниц и подвергать себя испытанию, даже полагаясь на заслугу Торы. (Указанный особый запрет, как отмечают здесь Тосафот, следует из стиха Писания «…и не приближайся ко входу в дом ее» (Мишлей 5:8), где речь идет о доме идолослужения. Прим. перев)

И также назир (человек, принявший на себя по закону Торы ряд запретов, см. Бемидбар гл. 6) не имеет права входить в виноградник и пробуждать в себе вожделение к винограду, который ему запрещен, даже если он делает это с целью победить свой ецер а-ра и достичь новой ступени совершенства, выдержав испытание вожделением, как сказано об этом в Талмуде: «Обойди, обойди, говорят назиру, и к винограднику не приближайся!» (Псахим 40б), — и приближение к опасному месту — само по себе грех. И еще находим в Талмуде (Моэд катан 5а): «Сказал рав Аши: сказано в Торе: “И охраняйте доверенное Мною (для охраны)” (Ваикра 18:30); это значит — делайте ограду вокруг моих оград». Обо всем этом сказали наши мудрецы: «никогда не должен человек навлекать на себя испытаний» (Сангедрин 107а), — даже для того, чтобы приучить себя к испытаниям и таким путем подняться на более высокий уровень в своем служении Всевышнему.

И если это так, то где же проходить человеку «школу испытаний»? Только лишь в особых обстоятельствах, в достаточно редких случаях, когда сама судьба «подстраивает случай» согрешить; но ясно, что подобные нечастые случаи не могут служить в достаточной мере для человека «испытательным полигоном»; однако тот, кто принял на себя пунктуальное и точное соблюдение закона, не испытывает недостатка в испытаниях! Война непрестанна, и она постоянно открывает перед тем, кто ее ведет, удобную возможность раззадоривать свое «доброе побуждение» против ецер а-ра; всегда есть на чем проверить себя; и этим обеспечен каждому духовный рост и исправление.

Глава десятая

И если пунктуальное и точное соблюдение законов относится к тем вещам, которые помогают исправлению душевных качеств, то пренебрежение законом, напротив, наносит ущерб исправлению, ибо, когда человек исполняет повелительную заповедь или же воздерживается от нарушения запрета, действуя по-привычному и не вникая в детали, то в большинстве случаев от него все же не укрывается, что в том, что он делает, есть много деталей и частных правил, и тем не менее он воздерживается от того, чтобы пойти к раву и спросить о них. И нет никакого сомнения, что качества, удерживающие его от того, чтобы идти, укореняются в нем и сопровождают его далее. Привычка уступать своим естественным склонностям, примиряться с ними вопреки требованиям морали укрепляет темные силы в его душе, и оказывается, что вместо работы над собой с использованием средств исправления своих качеств человек постоянно приводит в действие средства, которые их портят! Да и чем помогут первые, даже если он усердно старается использовать их с целью исправления, если он в то же самое время, как сказано выше, приводит против них в действие средства порчи, и вторые сильнее первых, ибо силы отрицания и разрушения предшествуют созиданию, суть которого — обновление…

И легкомысленное, несерьезное отношение к пунктуальному исполнению заповедей, помимо упомянутого выше вреда, причиняет еще больший вред, когда идет речь о человеке, который представляет себя перед другими людьми знаменосцем Б-гобоязненности, и поле его деятельности — преподнесение морали и проповедь нравственного совершенствования. Он изредка приходит к раву, чтобы спросить его о выполнении какой-то заповеди, или о том, как избежать нарушения того или иного запрета, однако не может заставить себя подчинить всю свою жизнь пунктуальному исполнению закона, потому что он привык смотреть на самого себя как на большого рава и не хочет терять этого. Ибо такой человек, как правило, не трудился тяжело, стараясь постичь, что сказали (в том или ином месте Талмуда) Рава и Абайе, не потел над алахой, и того, над чем не трудился, — нет у него… А ведь без всего этого, и также из-за того, что не приучил себя к пунктуальному исполнению закона, душевные качества его не прошли ни должной проверки, ни исправления. В то же время в соответствии с его природными человеческими наклонностями желание видеть в себе большого рава и воображаемый почет составляют для него основу жизни и суть всех его устремлений, и он не в состоянии стерпеть ни малейшего прикосновения к своей чести. И в душе его постепенно формируется, незаметно для него самого, путь мышления и восприятия, на котором алаха не удостаивается большого почета и уважения, ибо нет у него доли в ней. И это мешает ему приблизиться к истинному мудрецу, почувствовать к нему преданность и уважение и постоянно спрашивать его обо всех своих сомнениях… В конечном итоге отсутствие настоящей учебы порождает пренебрежение точным исполнением заповедей, как повелительных, так и запретов, и это следствие становится в свою очередь причиной для новой, добавочной порчи и разрушения в сфере душевных качеств, и затем следствие вновь становится причиной, и образуется порочный круг… (См. Раши на Ваикра 26:14—15. Прим. перев.)

(Все сказанное выше верно с точки зрения алахи в рамках учения о душевных качествах, об обязанностях при исполнении заповедей, о чистом и истинном служении. Однако какого-то конкретного человека, который сформировался таким, каким мы его видим сегодня, в результате воспитания, полученного в юности, и сердце его не видит никакого иного пути, следует судить иначе, как человека, которого вынудили быть таким обстоятельства его жизни, и грех его — по ошибке, а не по злому умыслу. Следует любить его и уважать за то хорошее, что есть в нем, за его веру, преданность Торе и за то, что он растит в духе Торы своих сыновей, и за остальные его добрые качества).

Глава одиннадцатая

Пунктуальность и тщательность в соблюдении заповедей можно увидеть иногда и у такого человека, который не трудился над изучением Торы как должно, а был приучен к этому с юных лет у своих родителей или учителей, и был также приучен обращаться к раву с вопросами обо всех своих делах. Привычки эти стали в его душе прочным приобретением, побуждающим его бояться всякого нарушения закона. В действительности есть у этого доброго приобретения «отец» — мудрец Торы, которым был либо отец того человека, либо его учитель, либо учитель учителя; и сила Торы этого мудреца, отца или учителя, пустила свои корни в душе ученика (или сына) — быть преданным точному исполнению законов, хотя он сам и не удостоился трудиться достаточно над изучением алахи. Из этого следует, что заслуга Торы становится защитой и помощью как тому мудрецу, что трудился над ее изучением, так и людям последующих поколений, которые ищут укрытия под его крылом.

Духовная ступень подобных людей (учеников или сыновей) очень высока, и они принадлежат к собранию избранных, как безукоризненным соблюдением заповедей, так духовным своим совершенством; но их очень и очень немного, ибо, как правило, совершенство качеств должно достаться им в дар с рождения, — однако люди с натурой более грубой и тяжелой безусловно нуждаются в тяжелом труде над изучением Торы, который мог бы их исправить.

Глава двенадцатая

Из всего сказанного мы можем сделать вывод, что хотя в действительности сами понятия душевных качеств (и соответственно их названия) с неизбежностью вытекают из самого понятия служения Всевышнему в его полноте и совершенстве, и в книгах о морали и Б-гобоязненности выделяют их в отдельную главу, на самом деле они не являются какой-то отдельной, самостоятельной сущностью. И поскольку в основе своей человек составлен из тела и души, и естественные склонности их обратные друг по отношению к другу, ибо тело стремится к услаждению себя, а разумная душа гнушается этого, приняли наши мудрецы в качестве названий для душевных качеств естественные склонности тела. И поскольку эти качества можно подразделить на множество частных видов, можно с большей легкостью и большим успехом найти средства для ведения войны за их исправление — более специализированные средства на более узком направлении: наклонность к вожделениям излечивать одними лекарствами, гневливость — другими, зависть — третьими, любовь к почету — четвертыми… Однако в основе своей у всех дурных наклонностей — один общий корень, так же как один корень и у всех тех, что украшают душу человека.

И очень часто книги о нравственности и Б-гобоязненности ставят целью разжечь своими святыми словами в душе человека очистительное пламя, несущее исцеление всем дурным человеческим наклонностям разом. И можно увидеть, что также и частичная «терапия», направленная на какое-то одно из всех качеств, не имеет силы ослабить прямым путем соответствующую естественную склонность, а может только разжечь это пламя, и обязательным следствием этого будет уже ослабление упомянутой склонности. И когда человек с воодушевлением и сердечным волнением учит мишну: «Четыре типа темперамента: легко гневающийся, но и легко оставляющий свой гнев…» (Авот 5:11), то он как бы шлифует в сердце своем зеркало и пробуждает в душе блаженство, которое превосходит все доступное человеку из плоти и крови, и душа его обретает свою славу в отходчивости от гнева и гнушается гневливости.

Сказанное помогает понять причину поразительных различий в действенности мусара при изучении его разными учениками. Временами эффект бывает быстр и очевиден, а в других случаях природные склонности так и остаются на своих местах. Причина этого — в силе света, столь различающейся у разных людей. У одних это ясный и сильный свет, способный облагородить и возвысить душу, а у других — слабый и неясный, далекий от того сияния и блеска…

Обязанность воспитателя — глубоко познать каждого из своих питомцев, понять его корни, ибо лекарство, которое не помогает, — вредит. И это касается также учения о душевных качествах: если оно не волнует изучающего и не задевает его души, то оно попросту превращается в оружие против ближнего и помогает видеть в других недостатки и пороки; себя же — самым чистым и безвинным из всех окружающих…

Свойство души, проявляющееся в том, что свет ее слаб и неясен, было названо «низостью» (то есть грубостью) души. Подобное качество подобно плотно закрытой двери; оно не оставляет места восприятию нравственного учения. С тем, кто ест посреди улицы, не занимаются вещами тонкими и возвышенными, а тому, в чьем обычае ездить по городу верхом, не дано будет взойти на небесные высоты…

Упомянутое свойство имеет свою основу в самой душе, а не в делах человека, и «низкие» дела являются порождением этого свойства. Дела эти свидетельствуют о нем и могут быть весьма разнообразны; среди них как грубо материальные, такие, как еда на улице или езда по городу верхом на лошади, так и менее бросающиеся в глаза, как, например, сквернословие и использование грубых выражений в разговоре, склонность бранить и проклинать других людей, отсутствие стыда, наглость в речи, привычка не задумываясь отпираться и лгать, отсутствие всякой ответственности за свои слова… Подобные люди не готовы к изучению мусара, оперирующего тонкими и возвышенными понятиями, и они не найдут для себя в этом никакой помощи в исцелении своих пороков.

Свойство «низости» и грубости души не несет в себе ничего содержательного, но только пустоту и отрицание, отсутствие упомянутого очистительного пламени. Излечение подобной души — в тяжелом труде над изучением Торы; свет ее возвращает жизнь.

В целом же следует сказать, что тому, кто сам ощущает в своей душе подобное свойство, следует много заниматься Торой, пока это не заострит его ум и ослабит влияние тела; и после серьезного изучения и приобретения Торы уйдет «низость» из его души, и наступит исцеление, и тогда-то сможет он извлечь урок из книг по мусару, чтобы подняться к вершинам мудрости.

Глава тринадцатая

Следует характеризовать речь человека как достойную и правильную или же как испорченную и недостойную в соответствии с мерой ее правдивости, ибо наши благословенной памяти мудрецы были чрезвычайно строги в этом. Порча подобного рода очень распространена, и вред от нее огромен. Всякое изменение в нашей речи, являющее собой отступление от истины, называется ложью, и предосудительность ее не только в том обмане, который несет в себе эта ложь, и посредством которого лгущий намеревается извлечь выгоду из своего ближнего. Даже такое изменение, которое не служит никакому обману, и даже когда речь идет о вещах малозначительных, также называется ложью, и это — тот же грех лжи. И хотя наши мудрецы разрешили вносить изменения, отвечая на три рода вопросов (Бава мециа 23б), во всех этих случаях на то имеются серьезные причины (см. Раши там): на вопрос, знаешь ли ты такой-то трактат Талмуда, можно ответить, что нет, даже если знаешь, из скромности; на вопрос, касающийся супружеских отношений, можно не отвечать правду из стыдливости; на вопрос, хорошо ли тебя приняли в таком-то доме, следует отвечать, что не очень хорошо, даже если в действительности приняли хорошо, если есть опасение, что вследствие положительного отзыва дом подвергнется нашествию многочисленных незваных и недостойных гостей, которые проедят достояние хозяина. Относительно же всего остального, даже когда речь идет о вещах маловажных и ложь не вводит других людей в заблуждение, она остается грехом.

О тяжести этого греха можно судить по рассказу, приведенному в Талмуде (Сангедрин 97а). Сказал один из мудрецов, что даже за все сокровища в мире он не отступит от истины в своих словах. Однажды он попал

в некое место, под названием Кушта (что на арамейском языке означает «истина»), где люди никогда не лгали, и потому не умирали раньше времени. Там он взял в жены одну из местных женщин, и она родила ему двух сыновей. Однажды, когда его жена мыла голову, в дверь постучала соседка. Он счел неприличным говорить соседке, чем сейчас занята жена, и сказал, что ее нет дома. Оба его сына умерли; такова была расплата за «небольшую» ложь… (Продолжает там Талмуд: жители этого места стали расспрашивать, что произошло, ведь раньше у них никогда не бывало такого. Когда он рассказал им, сказали: покинь нас. Поэтому теперь он не согласен отступить от истины ни за какие сокровища. Прим. перев).

И сказали наши мудрецы (Сангедрин 92а): каждый, кто отступает от истины в своих словах, как будто служит идолам. Сказано в Торе (Берешит 27:12): «…и буду в его глазах обманщиком…» (буквально — «вводящим в заблуждение»; так говорит Яаков, когда Ривка, его мать, заставляет его идти к отцу под видом своего брата Эсава, чтобы получить вместо него благословения); и сказано: «Они (идолы) — тщета, плод заблуждения…» (Ирмияу 10:15). Следует отсюда, что слова нашего праотца Яакова (когда он выдает себя перед Ицхаком, своим отцом, за Эсава), если бы только они не были дозволены Б-жественным Вдохновением, которое ощущала тогда Ривка, были бы тяжким грехом, который наши мудрецы приравняли к идолопоклонству.

Рассказывается в книге Млахим-а (гл. 22) об Ахаве, нечестивом царе Израильского царства, собиравшемся на войну против арамейского царя. Сказал ему пророк Михайау: «…видел я Г-спода… и все воинство небесное при нем. И сказал Г-сподь: кто бы уговорил Ахава, чтобы он поднялся (на войну) и пал в Рамоте Гиладском (в наказание за свои грехи)?.. И выступил дух…: я уговорю!.. Выйду и стану духом лжи в устах всех его пророков! Сказал (Г-сподь): выйди и сделай это!..» Спросили в Талмуде (Сангедрин 102б): что значит «выйди»? Сказал Равина: это значит — покинь меня, ибо сказано: «изрекающий ложь не будет обитать перед глазами моими!» (Теилим 101:7).

А в ситуациях, описанных в Талмуде, в которых мудрецы сочли нужным внести изменения в свои слова, это происходило в одном из трех случаев, о которых шла речь выше. Сказал Ула от имени раби Элазара, что долг может быть взыскан с рабов должника (путем их продажи или передачи в счет долга заимодавцу; Бава кама11б). Спросил его р. Нахман: сказал ли р. Элазар, что взыскивают даже с сирот (если должник умер, — взыскивают ли, продавая или передавая заимодавцу рабов, полученных сиротами в наследство)? Ответил Ула: нет, (только) с самого должника! Когда р. Нахман вышел, Ула сказал (Раши: обращаясь к сидящим перед ним): так сказал р. Элазар: взыскивают даже с сирот! (Возможность взыскания с сирот означает, что рабы в отношении законов взыскания долга уподобляются земле, с которой всегда взыскивают, даже если она продана третьему лицу или перешла к наследникам; Ула полагал, что рабы в этом отношении подобны земле, а р. Нахман считал, что они подобны движимому имуществу, с которого нельзя взыскать в подобной ситуации. Прим. пер.) Узнав о происшедшем, р. Нахман сказал: Ула уклонился от спора со мной! Действительно, Ула и другие находившиеся с ним в Доме Учения не считали возможным с точки зрения дерех эрец перечить р. Нахману, опасаясь задеть и обидеть его, и из-за этого Ула счел необходимым внести изменения, передавая точку зрения р. Элазара в присутствии р. Нахмана. Иначе мы никак не можем понять того, что произошло, и какое право имел Ула уклоняться от спора, ведь долг мудреца Торы — добавлять еще и еще к ее мудрости (в том числе и путем спора), и нельзя препятствовать этому! Однако в данном случае возможность обидеть р. Нахмана навлекала на Улу испытание, от которого он счел нужным уклониться ради воспитания в себе качества осторожности; и если можно во имя этого отказаться от талмудического спора, то можно также и вносить изменения в свои слова.

И если столь ненавистна «легкая» ложь, никак не задевающая ближнего, то вдвойне отвратителен обман, язык, изостренный для лжи, — хитрости и козни, приуготовленные ближнему, чтобы ввести его в заблуждение; и приравняли благословенной памяти наши мудрецы это скверное явление к краже, назвав его гниват даат(гнива — «кража»; даат — «разум, понимание»). И сказано в Талмуде (Хулин 94а), что запрещено вводить людей в заблуждение, и даже идолопокленников, и продолжают там далее наши мудрецы на ту же тему, объясняя детали этого закона. Также и Рамбан в своем комментарии на стих Торы: «И отвечали сыновья Яакова Шхему и Хамору, отцу его, с лукавством; и говорили так потому, что он (Шхем) осквернил Дину, сестру их» (Берешит 34:13) писал, что жители города Шхем заслуживали смерти по суду Торы за то, что не соблюдали семь заповедей сыновей Ноаха и не установили для себя законов, и вот схватили Дину и насиловали ее (хотя это сделал лишь один из них, ответственны все — за то, что не судили его. Прим. перев), — и тем не менее Яаков не согласился с действиями своих сыновей, которые воспользовались обманом, в то время как жители Шхема были уверены в правдивости сыновей Яакова и в том, что им не причинят зла.

И сколь же велик грех мошенника, с превеликой старательностью копирующего мудреца Торы, — одеждой своей, речью, движениями, — чтобы вкрасться в сердца жителей своего города, приобрести их доверие, и под прикрытием этого вести свои дела, распространяя ложь для своей выгоды, и множить обман, наполняя свои карманы… И прикрывает он гладкими речами все свои дела, выставляя себя невинным и никаких людских хитростей не ведающим, как будто все его пути прямы и уста вещают правду…

И если предосудительны дурные качества, даже проявляемые время от времени, то сколь же вредоносны они, становясь постоянными! Постоянство в проявлении качеств прочерчивает в душе глубокий и прочный след, определяющий в дальнейшем постоянство добрых и дурных дел. Человек, солгавший один раз, сохраняет человеческий образ, хотя и грех на нем; но если он лжет постоянно, то и выглядит лжецом, и личность его исчезает, растворяется… И как примет он наставление и мусар, основа которого — истина, и печать которого — истина? Ведь даже в нем будет он блуждать, путаясь во лжи, этой болезни рода человеческого… даже того сам не ощущая.

Глава четырнадцатая

Лекарства для излечения душевных качеств не материальны; так же, как болезнь не телесна, так и средства для ее излечения не из мира материальных предметов. Так же, как болезнь лежит в сфере чувств, так и ее излечение находится там же. Книга о душевных качествах, которую создал мудрец в мудрости своей, — вот средство, и чтение ее — излечение души, и в постоянном углублении в нее — исправление душевных качеств. И хотя в действительности чтение книг по мусару не обещает исцеления наверняка, так же как нет стопроцентного исцеления для телесных болезней и исход там зависит от тяжести болезни и степени поражения тела, — так же и в болезнях души и испорченности ее свойств нет стопроцентных средств лечения, ибо также и здесь результат зависит от тяжести болезни.

Однако тяжелейшая из болезней — это низость (грубость) души, и страшному этому качеству нет исцеления в наставлении и словах мусара… Здесь требуется оздоровление души в основе и корне ее, чтобы поднять ее из трясины, и все исправление здесь — в обретении мудрости, ибо в душе каждого человека построены и приготовлены для того бесчисленные кладовые, хранилища, свободные для восприятия мудрости и знания, разума и понимания, и всякая живая душа жаждет их наполнить… И хотя в действительности после телесных вожделений обращается душа к другим устремлениям, которые не оставят в ней и следа от стремления к мудрости, однако сам процесс слушания во время учебы и впитывания слов знания и мудрости наверняка побеждают телесные вожделения и чуждые влечения. Хотя исправление качеств и не отнимает у человека любви к самому себе, ибо само по себе наличие у человека влечений к почету и наслаждению — это положительный фактор и важный компонент в «живой машине», называемой человеком, и отрицание этих влечений — это не строительство в человеческой душе, а ее разрушение, и мусар говорит человеку: люби себя и приобретай уважение других, — но он говорит при этом: знай, в чем твое счастье на земле, и в чем твой почет, — нет почета, кроме Торы, и нет почета, помимо скромности… И нет более истинного почета, чем оставление почета (погони за ним), и нет более истинного счастья, чем освобождение себя от естественных влечений, с тем, чтобы подчинить себя Всевышнему и Его Торе, — и в этом состоит цель жизни как в этом мире, так и в будущем.

Глава пятнадцатая

И когда прибавится у человека мудрости, потеряет в его глазах ценность все то, что толкает его на погоню за ложным почетом, на гнев и потакание прочим естественным влечениям, ибо мудрость даст тому, кто ею владеет, новую жизнь — жизнь, озаренную светом и душевным подъемом, жизнь поистине небесную, и поможет отбросить все низкое; все это — закономерное следствие приобретения мудрости.

И помимо того, что Тора исправляет свойства души тяжелым трудом по ее изучению и приобретением мудрости в силу действия закона, впечатанного в человеческих душах, есть еще в Торе, помимо этого, особое свойство — свет, непостижимый человеческим умом, и этот особый свет освещает и очищает душу человека, позволяя ему узреть сияние добра, познать смысл его и ощутить наслаждение им, и тогда человек полюбит скромность по самой природе своей и возненавидит гордыню в силу самой природы своей, полюбит щедрость и милосердие естественным образом и возненавидит жестокость, полюбит кротость и терпение и возненавидит гнев… И это потому, что все стремление и упование мудреца — исправить себя, а собственные дурные качества и склонности для него — источник высших страданий, и нет для него большей боли, чем споткнуться на чем-то позорном и недостойном для себя, и нет большей радости, чем в чем-то исправить себя… Рассказывают об одном праведнике, который лежал на палубе в дальнем углу корабля и не рассердился на кого-то, кто вдруг облил его грязной водой; и велика была его радость оттого, что не рассердился.

Глава шестнадцатая

Среди всех тех, кто способен принести наибольший вред большому числу людей, — тот, кто учит многих, но сам не достиг совершенства душевных качеств. Вред от подобного воспитателя двойной. С одной стороны, он не знает учения мусара и соответственно не понимает, в чем следует быть строгим и требовательным со своими воспитанниками; и после того, как он, сам того не замечая, показал им дурной пример своими поступками, неверными и неприемлемыми с точки зрения мусара, то, даже когда он говорит что-то хорошее и правильное, это не входит в уши воспитанников, видящих, что внутри он не таков, каков снаружи… И они больше выучат для себя из его дел, чем из его поучений. В своих отношениях с учениками рав должен проявлять самые возвышенные достоинства и совершенство душевных качеств; и если он порицает своего ученика за дурной поступок сердитым криком, в грубых выражениях, то в самом подобном «воспитании» перемешано добро со злом. И если даже ученик извлечет из него пользу, раскается и примет решение больше не повторять содеянного, очевидный вред состоит в том, что ученик привыкает к грубости и придирчивости, видя, как рав пользуется этими неприемлемыми средствами в своей воспитательной деятельности, и сила примера больше, чем нравоучений, так как ученик всегда копирует своих воспитателей… Да и само подобное «нравоучение», сопровождаемое проявлением отрицательных качеств воспитателя, как правило, ущербно. И чем больше и чаще будет стоять воспитанник перед подобным «воспитателем», который сам не достиг совершенства, тем больше будет перенимать его скверные черты. И, поскольку сам воспитатель считает себя образцом совершенства и собранием всех добрых качеств, и все свои скверные дела совершает с гордостью и презрением к другим людям, то и воспитанник его свыкается со всеми его заблуждениями и методами — творить мерзости, преподнося их как образец святости и чистоты. И воспитатель этот наплодит себе множество учеников по образу своему и подобию. И поскольку нет в нем мудрости Торы, приобретаемой тяжелым трудом по углубленному изучению алахи, то он сам запятнан грехом неподчинения мудрецам Торы и передает его в наследие своим воспитанникам.

Глава семнадцатая

Душа человека — широка как море, полна бесчисленных светлых огней, бурлит безостановочным движением мысли… И, однако, хотя многие из сил ее остаются невостребованными к действию из-за непреодолимых препятствий, связанных в самой основе своей с пребыванием души в материальном теле, и нет человека под солнцем, который исполнил бы до конца свой долг в этом мире — использовать целиком и полностью все силы, сокрытые в его душе, — тем не менее, нет человека, которого его внутренняя энергия не побуждала бы к какому-то действию. Есть среди них люди огромной, кипучей энергии, которым не даст она ни покоя, ни дрёмы; и тем из подобных людей, против которых согрешили их воспитатели и не вырастили их в приучении к тяжкому труду над Торой, — неуёмная их энергия непременно измыслит интеллектуальные забавы и игрища для утоления естественной жажды души, влекомой к знанию и наслаждению работой мысли. И из-за того, что интеллект их силен, а мудрости Торы нет в них, изобретут в неустанных умствованиях своих новую Тору и новые заповеди, и будут полагать, что это и есть истинные заповеди и истинная Тора… И рады будут вдвойне, что удостоились озарения истинным светом Торы, — однако в действительности истинный свет Торы не постигается игрой и фантазией мысли, — но лишь тому, кто трудится в ней, и пробует сладость ее, знаком вкус ее — вкус отборного меда! И насколько велик человек дарованиями своими и способностями, настолько же велик и ущерб от того, что он остается снаружи Дома Учения, ибо нет ничего в мире выше, чем быть там. Ибо не только себя он лишает мудрости, разумения и знания, но и поколение свое лишает мудреца и человека, одаренного пониманием, и вместо того продолжает вносить в этот мир глупость, выдумки и фальшивое мудрствование. И готовит себе учеников — забывать и дальше Тору и оставлять ее прямые пути.

Глава восемнадцатая

И в действительности они со всей присущей им кипучей энергией свершат многие дела и многое построят — с талантом и совершенством, и наделят самих себя и своих учеников важными средствами склонять сердца молодых людей к возвышенному страху перед Всевышним, чтобы разжечь в них пламя Торы и превратить их в воинов, гордо шагающих под знаменем Торы… И, однако, все это — выдумки и измышления сердца, и не из источников Торы почерпнуты, и потому неудача их предрешена, а потеря — всеобъемлюща и неотвратима. Ибо служение, угодное Всевышнему, не в одной лишь преданности сердца, — этого недостаточно! Оно может выражаться лишь в точном исполнении Его приказов, — каждой заповеди, по всем ее законам и правилам, которые были сообщены нашему учителю Моше, будь благословенна его память, в Устной Торе, и он передал ее Йеошуа, а тот — старейшинам, пока не удостоились ее мы, в нашем поколении, чтобы изучать ее и исполнять. И сколь же велика вина того, кто полон любви и сердечного стремления к служению, но в то же самое время оставляет сердце свое равнодушным к поиску путей исполнения заповедей во всех их деталях и тонкостях, — тех самых заповедей, что вышли из уст Всевышнего, чтобы обязать каждого человека в Израиле соблюдать их во всей полноте и совершенстве, во всех деталях и тонкостях, и если не выполнил какого-то одного из условий, относящихся к этим тонкостям, то не исполнил заповеди. И тот, кто возложил на головутфилин, в котором тексты на пергаментных свитках не написаны по всем правилам, — как будто вообще не накладывал тфилин! И так — во всех заповедях, в том числе и в запретительных. Даже если человек соблюдал какую-то заповедь в целом, это все еще не называется истинным соблюдением, пока он не потрудится над изучением ее правил во всех их разветвлениях, а без этого — наверняка будет нарушать ее, нарушать грубо и с великой легкостью. И так он нарушает субботу под звуки прекрасных песен в честь его святости; и совершает омовение рук через открытое окно на улицу (нарушение правил переноса из владения во владение в субботу), или же — через открытое окно в палисадник (нарушение запрета поливать растения в субботу), плюет через открытое окно на улицу, и выбирает рыбные кости из миски с рыбой (нарушение запрета на отделение нужного от ненужного в субботу), и носит вещи в субботу, следуя примеру тех, кто говорит, что городской эрув в порядке, хотя в большинстве случаев в нем бывает много проблем… И подобным же образом многие из законов субботы ускользают от него, и он топчет их своими пятами (считая эти законы легкими и малозначительными; см. Раши начало гл. Экев (Дварим 7:12). Прим. перев). И точно так же преступает он прочие заповеди, касающиеся запрещенной еды, запрета мести и злопамятства, ненависти к ближнему, ссор и конфликтов, воровства и грабежа…

Глава девятнадцатая

И подобный стиль служения Всевышнему, соединяющий в себе, с одной стороны, постоянное стремление приблизиться, прильнуть к Нему, а с другой стороны — забрасывание и небрежение в изучении алахи, создает свою своеобразную систему, которая приходится по вкусу многим и как бы провозглашает от имени своих сторонников: мы принимаем на себя власть Небесного

Царства, но без обязанности точного исполнения законов (упаси Б-г). Подобное заявление — это серьезнейшее отклонение от путей Торы, и делающий его становится сообщником того, кто вообще свергает с себя ее бремя. Ибо то, что «принято» подобным образом, относится к разряду фальшивок, в которые подмешаны ядовитые зерна строптивости и ослушания, — подмешаны сознательно, со смыслом и расчетом.