Еврейская молодежь в высшей школе

Еврейская молодежь в высшей школе

Главная цель данного исследования выявить насколько политическая ситуация в период революций влияла на национальную политику государства и как это отразилось на системе приема еврейских юношей в число студентов и системе надзора. Это покажет, в каких условиях находилась высшая школа и как эти условия влияли на еврейских студентов. По свидетельству документов, влияние учебных советов, Правления университета, МНП, МВД и студентов на политический климат в высшем образовании являлось противоборствующим.

Воздействие на условия оказали многие губернские, уездные и военные чиновники как вклад в развитие высшего образования своими ходатайствами и поручительством о принятии еврейской молодежи в число студентов, ручаясь за их политическую благонадежность.

Вопрос рассматривается на работе системы приема еврейских абитурентов в высшие учебные заведения и системы надзора студентов. Обращается внимание на соотношение внешнего и внутреннего контроля в системе приема абитуриентов евреев и противоборство структур в сфере образования по этому вопросу. Важно отметить, что система приема еврейских абитуриентов в высшую школу касалась только тех юношей, которые в аттестате были отмечены как исповедавшие иудаизм. Остальные евреи подвергались конкурсу в общей массе христиан, как принявшие православие или католичество на время обучения, поэтому они не вошли в специальный список по контролю еврейских абитуриентов при зачислении на факультеты и статистику еврейских студентов в высшей школе. Накопленная историческая литература о еврейском студенчестве в Российской империи затрагивает только тех, которые были обозначены в документах как исповедавшие иудаизм, обходя стороной и тех, кто именовался мещанами без упоминания вероисповедания, хотя и с очевидностью еврейского происхождения.

В результате, история евреев в высшей школе, накопленная в отечественной исторической литературе, не может претендовать на объективность и реальность. Евреи, принявшие православие, ловко подхвачены русскими историками как русские студенты, а евреев с учеными степенями наделили статусом «русский ученый». Настоящее исследование опровергает многие устоявшиеся стереотипы в отношении евреев в государственном образовании и показывает, каким было на самом деле положение еврейских юношей в высшей школе Российской империи на убедительныъх и бесспорных доказательствах.

Документы покажут тесное сплетение учебной части и централизованной системы управления высшей школой, вызвавшие протесты студентов. Изученные материалы докажут отсутствие документов, обвиняющих студентов Московского университета иудейского вероисповедания массово участвующих в студенческих беспорядках и нарушении Закона об охране, послужившие установлению ограничений.

Чтобы доказать не состоятельность обвинений, автор провела научное расследование, изучая документы МВД, МНП, канцелярии попечителя МУО, рукописные тексты заявлений и донесений, сравнивая сведения и делая выводы на неопровержимых доказательствах. Большой пласт изученных документов канцелярии попечителя МУО за период 1899-1918 годы убеждает, что евреи и другие нерусские лица из числа студентов не отличались значительным числом в студенческих волнениях. Этому противостояла главная цель – получение образования как первоочередной задачи для юношей нерусского происхождения.

Не было обнаружено каких-либо донесений от университетского начальства и инспектора университета к попечителю МУО, в МНП и МВД о том, что еврейские студенты и другие нерусские лица стояли во главе студенческих протестов, в числе руководителей, подстрекателей и зачинщиков. Не выявлено отдельных донесений полицейских чиновников генерал-губернатору Москвы о нарушении еврейскими студентами Положения об охране. Университетское начальство и инспектор по студенческим делам в отчетах с приложением списков студентов попечителю совершенно не делали акцента в отношении еврейских студентов и не употребляли слово «еврей». Как следствие обвинение евреев МНП, МВД и правительством в университетских беспорядках не обосновано. Основной критерий определения нерусских лиц до революции – это вероисповедание, для иностранцев – гражданство. Однако, в списках, уволенных из университета студентов и получивших выговор за нарушение Устава по решению Правления и инспекции, передаваемые попечителю МУО, МНП, а далее в МВД вероисповедание, происхождение и гражданство студентов не указывались. Аналогичная ситуация с общими списками без разделения на вероисповедание и происхождение наблюдалась во всех высших школах.

Лишь инспектор по студенческим делам в списках студентов участников беспорядков в университете в донесении попечителю обозначал вероисповедание или социальное положение, например, «из мещан», «крестьянин», «сын статского советника», «сын доктора медицины» и т.д. Юноши с обозначением иудейского, римско-католического, евангелическо-лютеранского и армяно-григорианского встречаются в этих списках редкими случаями, отсюда распоряжения МНП об ограничении еврейских и польских студентов носили избирательный характер.

Пример тому в предложении министерства к попечителю МУО от 5 июля 1899 года за №218. В предложении указывается, что «так как происходившие в конце девятидесятых годах в высших учебных заведениях беспорядки свидетельствовали, что виновниками таких беспорядков в значительной мере являлись лица нерусского происхождения, было предложено учебным Начальствам иметь точное наблюдение за тем, чтобы лица иудейского происхождения принимаемы были в университет соответственно положенным для них процентным отношением», за подписью генерал-адъютанта Ванновского[1]. Как видно из предложения министерства, указание на лиц нерусского происхождения непонятным образом касалось только евреев, а не всех не русских лиц: поляков, германцев, латышей, австрийцев, шведов, армян, грузин, болгар и прочих. Отсутствие ссылки на доказательства и убедительные свидетельства в отношении евреев и других убеждает о случайном выборе лиц этой категории. Если учебное начальство и инспектор по студенческим делам в донесениях не выделяли евреев как зачинщиков и подстрекателей, значит это самодеятельность министерства.

Главное, в исследуемых документах студентам евреям Императорского Московского университета, Императорского Московского Технического училища и донесений полицейских служб города Москвы отдельно не предъявлялись обвинения в противоправительственной деятельности и нарушении Устава университета и училища. Важно отметить, что университетское начальство в лице профессоров, Правления университета и ректора, как непосредственных очевидцев событий не формировали на них отдельный документооборот. Ректор в донесениях к попечителю использовал общую формулировку: «Инициативная группа студентов», «Студенческая сходка в количестве…», «Члены Исполнительного комитета студентов призывали к непосещению лекций», «студенты, выступающие с целью помешать посещению лекций товарищами и давление на профессоров» и т.д.[2]. В сопроводительных списках студентов, заподозренных в нарушении Устава, указывалась фамилия и имя без упоминания вероисповедания.

Более того, ректор Московского университета от 9 апреля 1901 года за №1208 к попечителю, поддержал решение Правления в отношении студентов, поясняя, что принимавшие участие в беспорядках в январе и феврале текущего года «по убеждению Правления, несомненно, были вызваны подстрекательством извне, оно, постановляя свой приговор, отнеслось к студентам снисходительно»[3].

Так же, в донесении Московского обер-полицмейстера от 25 мая 1901 года за №7655 к попечителю сообщается об 11-ти членах третьего Исполнительного комитета Московского университета, обвиняемых в организации студенческих беспорядков в Москве, но без различия вероисповедания и отсутствие обвинений в отношении еврейских студентов. Еврейские юноши в этом списке – Йоаким Авраамов, Соломон Гиршев Щебровицкий и Моисей Ефроимов Розенблюм в отдельный список не заносились, особых донесений, отдельных суждений и решений по ним не производилось, отдельная статистика об участниках студенческих волнений не составлялась.

В оценке действий МВД обращаем внимание на студенческий «Исполнительный Комитет» Московского университета. Так как, комитет являлся недозволенным и якобы руководил всеми беспорядками, он был ликвидирован в марте месяце 1901 года высылкой всех членов по месту постоянной прописки к родственникам и в семью. Всего членов по первому, второму и третьему составу оказалось – 50 человек, из них с еврейскими фамилиями – 8, в этом же Комитете находились слушательницы акушерских курсов православные девушки: Кованько, Мазуренко, Гринева, Подсосова и Брунштейн Елена. МВД доложило в МНП о том, что все члены комитета являлись подстрекателями, чем при этом министерство руководствовалось, не поясняется. Из списка девушек только А. Подсосова была удалена полицией из Москвы на два года.

Разберемся детально в формулировке «беспорядки свидетельствовали». По определению свидетельство это показания свидетелей и очевидцев, но посторонний очевидец и свидетель не могли определить еврейское или другое не русское лицо, призывающее к беспорядкам, так как все студенты внешне выглядели одинаково: короткая стрижка, форменная одежда, фуражка, закрывающая часть лица и говорящие на русском языке. Внешние данные мы выявили по групповым и личным фотографиям студентов Московского университета и пришли к выводу, что евреев невозможно было различить в общей массе. Другое дело, если бы юноши отличались пейсами и ношением одежды с цицес, как, например, в гимназиях южных губерний в 1870-ых годах еврейским ученикам дозволялось носить еврейское платье. Касаясь участников, то документы не располагают сведениями о доносах на своих товарищей, о студенческой солидарности говорится и в донесениях полиции. Например, в одном из донесений Московского обер-полицмейстера к попечителю и ректору Московского университета сообщается, что «15 февраля 1901 года в охранное отделение явились 3 студента Московского университета и потребовали объяснений, почему их товарища Михайлова удалили из Москвы»[4]. Однозначную оценку государственным законам, основанным на случайных свидетельствах, дает директор Каменец-Подольской мужской гимназии к Подольскому губернатору в оправдание своего доноса на еврея. О том, что по общему смыслу законов в обязанность каждого гражданина возлагается «донести» о том или ином происшествии или преступлении надлежащей власти из рассказов и слухов, которые сделались ему известными [5]. Вот так фабриковались свидетельства.

В унисон домыслам, министр народного просвещения Н.П. Боголепов распорядился под грифом «секретно» к попечителю МУО от 5 августа 1899 года за №218, чтобы «при принятии в число студентов лиц польского и еврейского происхождения не были допускаемы отступления на сей предмет % норм. На этом основании предлагаю: 1. При зачислении студентами лиц польского происхождения точно соблюдаемые - 20%. 2. Еврейская норма по каждому факультету. В число - 20% не должны быть включены посторонние слушатели и аптекарские помощники»[6].

Необоснованность данного распоряжения доказывает статистика привлеченных за беспорядки студентов количественными показателями и отсутствие особых донесений в отношении евреев и поляков. Так, 7 марта 1890 года было арестовано студентов Московского университета физико-математического, медицинского, историко-филологического и юридического факультетов – 370. Из общего числа студентов римско-католического вероисповедания (в основном поляки) оказалось – 17 (4%), евангелическо-лютеранского – 13 (3,5%), армяно-григорианского – 12 (3%), иудейского  - 3 (0,8%), все были отпущены из-под ареста, а университетским инспектором отмечены как «ни в чем предосудительном не замеченные»[7]. Далее в списке от 10 марта 1890 года того же университета было арестовано - 60 студентов в большей степени физико-математического факультета, из них – 48 (80%) русских студентов, евангелическо-лютеранского исповедания - 8 (13%), римско-католического – 3 поляка (5%) и ни одного еврея. В список, отказавшихся от подписки в подчинении всем действующим университетским правилам  из 23-х студентов оказалось – 3 еврея, это Фейнберг Лейб, Черномордик Залман и Певзнер Йехескель [8]. От  16 февраля 1899 года за №1178 Правлением университета были рассмотрены проступки – 279 студентов. Причиной стал отказ от платы за лекции, нарушение запрета сбора у профессора на дому и призыв к непосещению лекций. В этой группе оказалось – 5 (1,7%) еврейских студентов и – 7 (2,5%) других христиан. От 17 февраля 1899 года Правление постановило уволить студентов, выступающих против университетского режима в количестве – 74 с правом обратного приема в университет к началу 1899-1900 академического года[9]. В сообщении полицмейстера говорится, что отделом по охране общей безопасности и порядка в Москве на основании §21 Высше Утвержденного от 14 августа 1881года Положения о Государственной охране в ночь на 15 февраля 1901 года было арестовано и обыскано - 17 студентов Московского университета. Так как, в донесении не указывалось вероисповедание, мы вычислили нерусских лиц по фамилиям и именам, в итоге из 17-ти студентов оказалось - 3 еврея и 2 других христиан. От 18 февраля 1901 года было уволено по решению Правления – 33 студента, в этот список попал - Эпштейн Зальман. Студенты Императорского Московского Технического училища выступали с такими же требованиями, включая протесты против насилия со стороны полиции. Списки были аналогичными с общими данными без указания вероисповедания, особых для определенной категории лиц списков не составлялось[10]. Более ранними годами, из Московского университета было принято в Императорскую военно-медицинскую академию – 40% студентов польского происхождения[11] и это не смотря на то, что министерство предупреждало академию о соблюдении процентного соотношения и не нарушать 20% норму, установленную для польских студентов[12]. Отметим, что Правление университета в своем расследовании руководствовалось виновностью студентов, устанавленной на основании личных показаний студентов, полицейские на основании слухов, расспросов случайных лиц, доносов осведомителей и дознании арестованных на митингах и демонстрациях. МВД – донесениями генерал-губернатора с общей формулировкой как «участие в уличных беспорядках в Москве». В отдельных случаях указывалась конкретная причина взыскания, но без указания вероисповедания. Например, арест и высылка группы студентов по принадлежности к запрещенным студенческим организациям и студенческой газете, принадлежность к которой они лично не отрицали, Арестованных за участие в панихиде убитых полицией товарищей, наложение взыскания на Вячеслава Боголюбова как участника демонстрации на могиле бывшего поднадзорного студента Перовского, вмешательство высланного студента Чеслава Захоржевского в действия полиции города Вильно во время уличной демонстрации и т.д.

Из всего изложенного ясно, что студенты, вовлеченные в политическую ситуацию, проявляли гражданскую позицию и солидарность в защите своих прав и свобод, правительство видело в этом подрыв монаршей власти. Следующие фактологические данные пополняют доказательную базу того, что нерусские лица в донесениях ректора и инспектора не заносились в отдельный список и на них не формировался отдельный документооборот.

Так, арестованных за беспорядки от 23 февраля 1901 года по спискам ректора оказалось – 564 студента без указания вероисповедания. Из этого числа с русскими фамилиями выявлено – 470 (83%), других христиан – 70 (12%), евреев – 24 (4%), из которых – 8 написали прошение об увольнении, остальные получили выговор от Правления и инспектора, равно как и – 70 студентов, однако все были возвращены снова в университет[13]. И те, и другие инспектором отмечены как присутствующие на студенческой сходке в университете, но не отмечены как участвующие в выступлениях с трибуны или распространявшие рекламации о призывах против действий правительства и университетских правил. Из 24 студентов евреев большая часть имели христианское вероисповедание и русские имена, в статистике университета они приписывались к христианам, и только мы их извлекли и прикрепили к еврейской группе как имеющих еврейские корни, исправляя историческую ошибку.

По спискам ректора, привлекаемых к взысканиям от 29 февраля и 26 марта 1901 года число студентов, которым по решению Управления был объявлен выговор с предупреждением условно за беспорядки в университете оказалось – 223 студента,  из них выговор от Управления получили – 45 студентов, выговор от инспекции  - 52. С русскими фамилиями в общем списке насчитывается – 187 (83,8%), других христиан – 28 (12,5%), еврейских студентов – 8 (3,5%). Из 45 студентов – 8 других христиан, евреев – 2, из 52 студентов – 42 русских студента, иных христиан – 5, еврейских – 5. Как видно из статистических данных, еврейских студентов в сравнение с русскими студентами минимальное число, но, тем не менее, именно для них была установлена % норма. В списках ректора и инспектора университета не указывается, кто являлся виновниками и руководителями беспорядков. Как свидетельствуют документы, списки были общими, без отдельного донесения в отношении виновников и тех, кто являлся руководителем. Более того, в донесении инспектора в большинстве случаев нерусским лицам дается положительная характеристика. Для большей убедительности и объективности в этом вопросе приводим обширный список студентов с личными данными. Так, Раковский (Раковски) Станислав, сын провизора, окончил Минскую гимназию, римско-католического вероисповедания по определению инспектора «ни в чем не замечен», Ренгаузен Алексей, сын священника Витебской губернии, окончил Рижскую Александровскую гимназию, «ни в чем не замечен», Саркисов Кармхин Давыдович, житель города Нахичевань, окончил Тифлисскую гимназию, армяно-григорианского вероисповедания, «ни в чем не замечен», Гоаннисвянц Тигран, сын надворного советника в Тифлисе, окончил Эриванскую гимназию, армяно-григорианского вероисповедания, получает стипендию имени князя Одоевского, «не был ни в чем замечен, поведения очень хорошего, усердно занимается», Кангер Иван, сын священника Лифтляндского, окончил Рижскую Александровскую гимназию с серебряной медалью, освобожден от платы, «не был ни в чем замечен, поведения очень хорошего», Диков Ангел, болгарин, окончил Виденское реальное училище, «поведения хорошего», Тер-Давыдов Иосиф Васильевич армяно-григорианского исповедания, стипендиат Казанского учебного округа, «ни в чем не замечен». Трахтенберг Иосиф Гершанович, потомственный дворянин, иудейского вероисповедания, окончил Санкт-Петербургскую гимназию, был студентом Дерптского университета, «ни в чем не замечен», Петерсон Гуго-Фридрихович, мещанин города Либава, окончил Либавичскую Николаевскую гимназию, лютеранин, «ни в чем не замечен». Ханелес Семен, сын минского раввина, окончил Минскую гимназию, иудейского вероисповедания, «ни в чем не замечен». Цубербиттер Константин, гражданин Швейцарии, окончил Московскую гимназию, «ни в чем не замечен», Куль – Назаров Ованес, мещанин, армяно-григорианского вероисповедания, окончил Ставропольскую гимназию, «не был замечен ни в чем предосудительном». Ферри Александр, сын статского советника Пензенской губернии, «ни в чем не замечен», Аугст Яков, купец колонии Сарепта Саратовской губернии, евангелическо-лютеранского вероисповедания, окончил Николаевскую Александровскую гимназию, «подвергался выговору Правления, после этого ни в чем не был замешан». Муратханов Яков Христофорович, армяно-григорианского вероисповедания, сын поручика, окончил Эриванскую гимназию с золотой медалью, «не был замечен ни в чем», Квятковский Иван-Болеслав, дворянин, окончил Елисаветградскую гимназию, римско-католического вероисповедания, «не был замечен ни в чем предосудительном», Мицкевич Владислав Ромуальдович, дворянин, окончил Слуцкую гимназию, получает стипендию имени Н.В. Гоголя, римско-католического вероисповедания, «не был замечен». Германович Владимир, сын штабс - капитана, окончил Московскую первую гимназию, евангелическо-лютеранского вероисповедания, «скромный, вежливый». Спендярянц Леон Степанович, сын купца, окончил Феодосиевскую гимназию, армяно-григорианского вероисповедания, «ни в чем не замечен» и многие другие [14]. 

В таком случае как фабриковались донесения в отношении нерусских лиц и какова их природа? Возможно, следующие выводы инспектора послужили основанием, эти фамилии мы выбрали из того же списка: «Френкель Захарий Григорьевич, мещанин Киевской губернии города Нежина, окончил гимназию в Нежине с золотой медалью, был арестован, но «освобожден, неблагонадежный». Ошман Арон, мещанин Вильно, окончил Новгородскую гимназию, иудейского вероисповедания, «не благонадежный», Эйсымонт Александр, минский дворянин, окончил Минскую гимназию, римско-католического вероисповедания, «неблагонадежный», Янковский Дмитрий, сын священника «смотрит не совсем благонадежно». Еврей-католик Мазинг Дмитрий «ни в чем не замечен, но должно причислить к неблагонадежным», католик Грабовецкий Чеслав «ни в чем не замечен, по – видимому, неблагонадежен», Бакрадзе Леон, православный «освобожден, неблагонадежен». Очевидно, что заключение инспектора о неблагонадежности в отношении нерусских лиц голословно, тем не менее, именно они могли стать причиной ограничений. Еще большей нелепостью это выглядело на фоне действительно большого количества русских студентов, участвующих в студенческих беспорядках и нарушении правопорядка.

Если предположить, что даже та минимальная часть еврейских студентов могла повести за собой массы, то это сталкивается с проблемой получения высшего образования, а для еврейского юноши это самая большая ценность в личной жизни.

Вопрос, зачем подвергать себя опасности быть уволенным из университета, если поступить было и так крайне сложно. Те студенты, которые не были согласны с действующим университетским уставом, знали, что по увольнении по собственному прошению и без прошения, согласно практики, они будут Правлением университета помилованы и возвращены в университет. В остальном мы согласны с тем, что в списки как политически неблагонадежных еврейские юноши попадали как евреи, а не как революционеры. С другой стороны, определяя студента как неблагонадежного, инспектор университета руководствовался личными качествами и его отношением к учебе, которые не имели ничего общего с государственным строем и порядком. Оценка благонадежности и неблагонадежности в стенах университета соотносилась с правилами и Уставом. Более того, согласно устава, студент, уволенный за участие в беспорядках, имел право перейти в другой университет. Например, студент Харьковского университета от 5 июня 1882 года Соломон Львович Цельтнер обратился с прошением к ректору Московского университета о зачислении его в число студентов, так как, был уволен на основании университетского устава §26 из Харьковского университета в связи со студенческими волнениями с правом немедленного поступления в другой университет. В результате студент был принят[15].

По той же причине в Московский университет был зачислен студент из Казанского университета[16]. Налицо корявость политики, не прошедшей сквозь сито разума: если студент при нормальных условиях не мог попасть в столичный университет, то участие в беспорядках помогало беспрепятственно быть зачисленным в студенты.  То есть, наказанный увольнением студент, тут же награждался принятием в Московский университет. Если не оказывалось свободной вакансии, попечитель Московского учебного округа при содействии ректора университета ходатайствовал о принятии студента в университет другого города, в том числе Санкт-Петербургского. Есть основания думать, что студенческие протесты как один из способов попасть в одну из российских столиц, где было больше возможностей, как для учебы, так и для жизни.

Мы не можем ссылаться на историческую литературу в том, что для евреев демократические преобразования - это инструмент в праве на образование и право жительства, поэтому они могли организовать революционную деятельность во всех ее проявлениях. Уточняем, Первая мировая война уже разрушила черту оседлости с получением гражданских прав и право на образование. С другой стороны, еврейские абитуриенты при поступлении в высшую школу имели широкую поддержку от разного ранга чиновников, учебного начальства в лице попечителя, ректора и профессоров, МНП и императора, поэтому процентная норма не могла вызвать борьбу за право на образование. Вот какую характеристику дает юрисконсульт города Вильно М. Яковлев в 1876 году о том, что причастность еврейских юношей к революционной деятельности определилась распространением в среде местного еврейского населения социально-революционных идей с помощью запрещенных сочинений, не представляющих ничего нового, а повторение того, что уже проявилось во многих губерниях империи. В связи с этим действия студентов преступными не признаются, а сами студенты, согласно судебным разбирательствам, еще не созрели для пьедестала политических деятелей [17]. Не смотря на то, что основной состав революционеров, пришедших к власти в 1917 году, представлялся евреями, все-таки современные историки называют их примкнувшими, а не организаторами революционного переворота.

Оценка юрисконсульта в отношении еврейских юношей характерна для всех еврейских студентов высшей школы, заподозренных в каких-либо нарушениях в рассматриваемый период. Согласно цели кружков, организованных некоторыми еврейскими студентами Московского университета, их интересовала социальная революция: улучшение быта, равноправие родителей и детей, возрождение древне-еврейского языка в школах, организация еврейских школ согласно нового времени, отрицание религии и т.д. В остальном они являлись распространителями и прекрасными переводчиками зарубежной запрещенной литературы, получая за это вознаграждение. Как владеющие несколькими языками еврейские студенты привлекались нелегальными обществами для перевода на русский язык иностранной литературы. Кроме того, евреи прекрасно разбирались в законодательстве царской России, что так же, привлекало организаторов политических кружков, ссыльных и др.

Вот так они попадали в революционеры. Весомым доказательством в опровержение того, что евреи с помощью революции боролись за право на образование, является число еврейских студентов, поступивших в Московский университет на 1917-1918 академический год. Казалось бы, революция свершилась, сняты все политические и вероисповеданые ограничения, доступ в университеты стал свободным, однако, евреи не хлынули потоком в университет.

Если до революции только на одном медицинском факультете этого университета в 1909-1910 году еврейских студентов было до – 40% и столько же на юридическом факультете на 1915-1916 академический год, то на 1917-1918 год от общего состава – 3.586 студентов, евреев оказалось всего - 654 (18%)[18] (см. приложение №57). Другим доказательством того, что революция не являлась средством в праве на образование евреев – это личные прошения. В них еврейские абитуриенты о зачислении в число студентов к попечителю МУО, в МНП и канцелярию императора проявили себя дипломатами, а не революционерами. Они вели конструктивный диалог с властью на разном уровне совершенно не упрекая министерство злополучной нормой. Для них главный вопрос, как в условиях нормы получить высшее образование. А так как евреи обладали острым умом, они обращались с данным вопросом к тем, кто установил норму, понуждая чиновников решать проблему. Неудержимое рвение еврейской молодежи к высшему образованию приобретало массовый характер. Массовость это прошения от выпускников гимназий и реальных училищ на зачисление в студенты в том количестве, в каком они выпускались, на фоне остальных это действительно выглядело массовым явлением. МНП, понимая, что на самом деле установив норму для евреев, создало проблему себе, шло навстречу просителям о зачислении в студенты. Пройдя ряд согласованных процедур с ближайшим университетским начальством, министерство, опираясь на хорошие успехи в окончании гимназического курса, обстоятельства, ходатайства и заслуги родителей, открывало путь евреям в высшую школу (см. приложение №43). Упорство в достижении зачисления в студенты подтверждается многими документами, вот один из них. Так, в прошении о зачислении в число студентов Московского университета на 1 курс медицинского факультета от 16 июня 1882 года Янкель Гиршов Поляк студент университета Святого Владимира просил ректора зачислить его и его брата Завеля, окончившего курс Могилевской мужской гимназии на тот же факультет. В итоге Янкель Поляк был принят, а для Завеля не нашлось свободной вакансии, но уже 25 июня после обращения отца молодых людей к учебному начальству, у Завеля канцелярия университета попросила документы для решения вопроса о зачислении [19]. Следующий документ покажет, кому было больше вреда от нормы.

Так, Арон Самойлович Гинзбург, окончивший курс историко-филологического факультета в Московском университете от 4 сентября 1904 года обращается к попечителю с просьбой о зачислении его сверх комплекта на медицинский факультет того же университета. Он просит обратить внимание на то, что «не принятие меня на медицинский факультет, я совершенно теряю возможность служить своей Родине на том поприще, к которому я чувствую глубокое влечение и инстинное призвание и на котором, по моему глубокому убеждению, я могу быть полезным работником Царю и Отечеству». Прошений о зачислении в студенты сверх нормы только за короткий период 1901-1904 годы в канцелярии попечителя МУО накопилось более - 300. В результате часть абитуриентов была зачислена в Московский университет на разные факультеты, остальные в другие университеты и лицеи. Изученный материал дает основания заключить, что для поступления евреев в высшую школу достаточно было диалога, а не революции. Вопрос евреев в высшей школе рассматривается на материалах Императорского Московского университета за период 1899-1915 годы с привлечением документов Варшавского Императорского политехнического института и Императорского Московского Технического училища, переведенного в разряд высших учебных заведений. Норма и комплектование студентов на факультетах определили расстановку взаимодействия действующих органов и лиц государственной власти и учебной части в отношении всех студентов и еврейских в частности: ректор, учебный совет, попечитель, МНП, МВД, Совет министров, Правительствующий сенат, поручители всех уровней и лично император. Замечено, что в отличие от других, еврейские абитуриенты в большей степени обращались в канцелярию императора и министру народного просвещения с просьбой о зачислении в число студентов. Это обстоятельство, равно как и в средней школе, делало вопрос евреев в образовании государственным делом. Главное побуждение еврейской молодежи – это жажда знаний, тут и чиновники заметили, что когда евреям, дотронувшимся до науки с природными способностями не удавалось продолжить обучение, они сильно раздражались[20]. Процесс приема в студенты, право жительства, отсрочка от отбывания воинской повинности, устройство выпускников на должности происходило в условиях взаимодействия и согласования между всеми государственными и общественными службами. Только одно это обстоятельство указывает на участие в судьбе еврейских и других студентов нескольких систем в сфере управления и образования. Основанием для учебных советов и профессорско-преподавательского состава, выступающих против нормы послужили способности к наукам еврейских юношей, а многочисленные поручители о политической благонадежности молодых людей изменили систему приема абитуриентов, включением приема сверх нормы по ходатайствам, заслугам и преимуществу. Насколько учебное начальство могло защитить еврейских абитуриентов от процентной нормы и степень заслуги в этом самих евреев покажут изученные материалы.

Из документов стало известно, что государственная система контроля и система высшего образования постоянно противоборствовали между собой, одни являлись поборниками ограничений для еврейских юношей, другие яростными защитниками от таковых. На определенном уровне достигалась согласованность в пользу студентов, максимально отобразившаяся на нарушении процентной нормы, как для евреев, так и для поляков. В результате норме всегда противостоял прием сверх нормы по ходатайствам, обстоятельствам, обладателей золотых и серебряных медалей, на основании монаршей воли за заслуги родителей и родственников абитуриентов перед отечеством и личной заслуге студентов. Например, детей участников боевых действий, ратников, служивших во врачебно-санитарных частях, госпиталях и военных заводах, деятелей образования и государственных чиновников зачисляли в число студентов без учета нормы по распоряжению императора. Важно отметить, что еврейские студенты, отчисленные за неуплату за обучение, высланные за пределы университетских городов за участие в митингах или ушедшие на военную службу, по истечении времени снова возвращались в университет с прошением о зачислении в студенты. В связи с этим, еврейская молодежь имела самый поздний возрастной порог в качестве студентов –  25 - 30 и более лет и таких в Мюнхенском университете из числа русских евреев оказалось свыше - 87% [21]. Среди еврейских девушек возрастной порог в образовании, то же был высоким, более того многие получали второе медицинское образование. Например, Стесина Зельда в 1915 году в возрасте - 26 лет имела гимназическое образование, обучалась в Казанском университете и подала прошение в фельдшерско-акушерское училище Я.Б. Левинсона в Москве. Гельберг Зося Гиршевна в возрасте - 36 лет, окончившая Виленскую женскую гимназию, принята в тоже училище в 1916 году. Соркина - Розенталь Двося (Двойра) Натовна в возрасте -  39 лет имела свидетельство на звание зубного врача Московского врачебного управления, в 1915 году принята на 2 курс в фельдшерско-акушерское училище Я.Б. Левинсона в Москве (см. приложение №41).

При наличии хороших рекомендаций со своего факультета министр в согласовании с ректором не отказывали просителям, вернувшимся из ссылки. За неимением свободной вакансии на желаемом факультете, их зачисляли на другие или направляли в другие университеты, но в любом случае учебное начальство не оставалось безучастным к судьбе еврейских студентов. Не смотря на то, что вопрос приема студентов соотносился с министерством, перевод из других в Московский университет оставалось в компетенции Правления университета и ректоров. На основании постановления Правления университета от 14 декабря 1900 года[22] желающие перевестись на разные факультеты в Московский университет при наличии свободной вакансии, не получали отказа. Для этого достаточно было оплатить слушание лекций и сдать недостающие экзамены.

В отношении нарушения возрастного порога среди русских студентов, выявлено следующее. Так, в донесении ректора Московского университета к попечителю и МНП о состоянии учебного дела на медицинском факультете за 1894-1897 годы указывается, что причина пересиживания студентов за счет их большого скопления на 3 и 4 курсе ввиду оставления на повторительный курс. Причина второгодников в том, что студенты 1 курса в большом количестве переводились на второй с отметками в 2 балла, а на 3 и 4 курсе они оказывались неспособными к обучению и оставлялись на 2, 3 и 4 год. Студенты, подлежащие увольнению за неуспешность на основании циркуляра МНП от 27 октября 1890г. за №16956, ст.126 Университетского Устава могли быть приняты вновь по особым ходатайствам начальства университета и учебного округа с разрешения МНП. В результате, констатирует ректор, уволенные студенты «добывали разрешения остаться на повторительный курс», более того, появилась новая категория студентов, которая слушает лекции 2-го курса уже 4-ый год. Вот что показала статистика: в 1894-1895 академическом году на медицинском факультете было оставлено на второй год  - 50 студентов, 1895-1896 году -  49, на третий год – 7, в 1896-1897 году на второй год  - 88,  на третий – 9, на 4-ый год – 2. В результате, за 1892-1897 годы превышение студентов на курсах факультета составило от 278 до 370 человек в нарушение Положения Комитета министров от 26 мая и 9 июня 1881 года который гласит, что студенты на каждом факультете не должны превышать – 250 человек. Ректор заключает, что нерадивые и неспособные к учебе оставленные на повторительный курс студенты, служат серьезной помехой на практических занятиях для прилежных и старательных студентов.

Департамент народного просвещения разъясняет попечителю, что если министр по незнанию ближайших обстоятельств посылает прошения на усмотрение окружного начальства и университета, то это не значит, что министерство настаивает на этом[23].

Так или иначе, проблема продолжала существовать. В схеме контроля силовые структуры проводили не только политику надзора в вопросе проживания, высылке, арестов и заключение в тюрьму студентов за нарушение общественного порядка. Вопрос дополнительной отсрочки от воинской повинности для окончания обучения, продление вида на жительство для завершения образования, выдача вида на жительство выпускникам, произведенным в гражданские и государственные чины, решался положительно и с многочисленными нарушениями в пользу студентов и выпускников. Ходатайство разных служб о предоставлении вида на жительство в столице для выпускника, определенного в чин имело положительное решение. Важно отметить, что ходатайства и поручительства играли важнейшую роль в образовании, являясь серьезным аргументом в зачислении абитуриента в число студентов и трудоустройство иногородних выпускников в столицах.

Как работала система управления по контролю в приеме еврейских абитуриентов, покажут документы. Учебные советы и инспектор по студенческим делам на основании заявлений студентов добивались положительного решения постоянными прошениями к попечителю и в министерство о зачислении еврейских абитуриентов на факультеты, фармацевтические и провизорские курсы для получения степени. Ректор в союзе с профессорами при поддержке попечителя заявлял в министерство, что образовательные ресурсы позволяют принять сверх нормы еврейских студентов. Не смотря на то, что ректор мог принять решение о зачислении абитуриента только с согласия министра, на практике такое согласование не всегда имело место. Например, Департамент народного просвещения разряда высших учебных заведений от 3 ноября 1910 года за №30425 запросил сведения у университетского начальства о том, «какими основаниями руководствовался медицинский факультет при зачислении в текущем году аптекарских помощников иудейского исповедания на фармацевтические курсы в университете»[24]. Основания всегда находились, что позволяло не увольнять принятых специалистов. МНП придерживалось двух позиций, с одной стороны обеспечение политической стабильности в студенческой среде для спокойного течения академической жизни, с другой – повышение престижа высшего образования. Ограничения для еврейских и польских студентов воспринимались министерством как основа стабильности, но как уже было доказано, фактических причин в установлении нормы для этой категории лиц не существовало. Профессоры, со своей стороны, считали, что наука это достояние всего человечества, а не отдельной группы студентов, поэтому процентная норма, установленная для евреев и поляков, постоянно нарушалась, опираясь на главную задачу высшей школы – подготовка высококвалифицированных специалистов для всех отраслей экономики и управления и формирование научной элиты.

Другая причина нарушения нормы в том, что еврейские студенты отличались своими способностями и создавали определенный авторитет высшему образованию в развитии университетских наук. По факту министерство устанавливало преграду ни столько для евреев и поляков, сколько для высшей школы, вынуждая учебное начальство бороться против нее. Для этого использовались популярные средства: руководство многочисленными поручителями о политической благонадежности молодых людей при приеме в студенты, принятие сверх нормы зачислением на факультеты условно с последующим переводом в действительные студенты или в счет недобора на другие факультеты. Важный вопрос насколько неблагонадежность студента влияла на обучение. Как показали документы, данному термину придавалось несколько значений. Политическая благонадежность в отношении студентов разделялась на внутреннюю и внешнюю, внутренняя – это согласие студентов с политикой университета, проводимой на основании Общего Устава университетов вышедшего в 1884 году, внешняя – нарушение Положения о государственной охране.

В обязанность инспектора по студенческим делам входило представление попечителю списков студентов, замеченных в университетских беспорядках. Напротив каждой фамилии инспектор  отмечал проступки и делал свое заключение о благонадежности студента, которая касалась личных качеств и отношение к учебе. Например, студент Московского университета «Александров Александр – весьма неблагонадежен, увольнялся на 2 месяца в Ярославльский Лицей, очень раздражителен». Давыдов Владимир московский мещанин, евангелическо-лютеранского вероисповедания, окончил Московскую четвертую гимназию, «редко посещает лекции», Давыдов Иосиф мещанин города Рязани, иудейского вероисповедания, окончил Рязанскую гимназию, «упорно нарушает форму и неблагонадежен», Суммарока Юлиан Антоний Иванович, потомственный дворянин Вильны, окончил Нарвскую гимназию, римско-католического вероисповедания, «на лекции профессора Столетова имел ссору со студентом, сидел в карцере» и т.д. Но эти качества не являлись поводом для увольнения.

В тоже время, силовые структуры проводили свою политику в отношении студентов и термин «неблагонадежный» применялся к нарушителям правопорядка, сопротивление действиям полиции и принадлежности к запрещенным студенческим организациям, газетам, кружкам, тайным обществам и т.д. Так, Московский Обер-Полицмейстер генерал-майор Д.Ф. Трепов как преследователь политического движения среди студенчества и сторонник прямолинейных административно-полицейских мер от 21 марта 1901 года за №4202 уведомил попечителя МУО о препровождении списка студентов «здешнего Университета и Технического Училища, которые имеют быть подвергнуты административным взысканиям на основании Положения об охране». От 5 апреля 1901 года за №5297 тот же генерал представил попечителю список удаленных из Москвы студентов Московского университета. В частности сообщается, что препровождаются «списки лиц, удаленных из Москвы за участие в студенческих беспорядках, а так же, привлеченных  к расследованию в порядке Закона об охране, ввиду принадлежности к студенческим организациям «Исполнительный комитет» и редакции газетки «Студенческая Жизнь»[25]. Далее, на основании донесения Трепова от 31 мая 1901 года за №7971 сообщается, что на особом совещании МВД по ст.34 Положения о Государственной охране студентам Московского университета, уволенным за участие в студенческих беспорядках по решению Правления университета в количестве - 20 человек воспретить жительство в университетских городах Риге, Ярославле и Московской губернии сроком на один год»[26]. Заметим, что в остальных университетских городах, как то, Саратов (Саратовский государственный университет имени Н.Г. Чернышевского, осн. в 1909г.), Казань

(старейший Императорский Казанский университет, осн. 1804г.), город Тарту (старейший Дерптский университет. 1802-1918гг.) и первый в России Санкт-Петербургский университет, осн. 1724г., не входили в список запрещенных городов для высланных студентов. Например, Арону Авраамовичу Майорову, высланному в город Павлоград Екатеринославской губернии в 1879 году, уже в 1880-ом было разрешено поступить в Дерптский или Казанский университет[27]. Таким образом, устанавливая узкие рамки запрета, законодательство открывало широкие возможности перехода в авторитетные университеты России мирового значения, равно как и  жительство в этих городах.

Подверженные высылке студенты на основании особого совещания МВД на срок от одного года до трёх лет, по окончании срока могли вернуться в университет, поэтому неблагонадежность могла влиять только на срок завершения образования. Обращаем внимание, что в рассматриваемых документах не обнаружено сведений о ссылке студентов на каторгу или несение наказания в тюрьме. По изученным документам студенты высылались по месту прописки, если это место было близ университетского города, то студента высылали к родственникам в другие города.  Для восстановления в статусе студента необходимо было обратиться с прошением к попечителю и МНП, заручиться поддержкой своего факультета и дать подписку о подчинении действующему Уставу университета. Однако, историческая литература делает акцент на репрессиях студентов, совершенно не указывая, что взыскание имело определенный срок и по его истечении студент мог вернуться на свой факультет, перевестись в другой, в вольные слушатели или в местах ссылки подготовиться и сдать экзамен на получение диплома экстерном. Все варианты широко практиковались и учебное начальство никаких препятствий в этом не чинило. Многочисленные прошения от еврейских студентов после возвращения из ссылки доказывают это, равно как и то, что университетское начальство поощряло продолжение образования. Следующие документы высветят причины невозвращения в университет после ссылки, как неспособность студентов продолжить образование ввиду усиленного контроля за посещением лекций, сдачи межкурсовых экзаменов,  в отдельных случаях утрата именных и попечительских стипендий.

Разберемся в деталях. Воззвание Организационного Комитета Харьковских студентов в обращении к учебному начальству и профессорам от 25 мая 1899 года в ответ на телеграмму Государя в МНП о выяснении причин беспорядков гласит: «Как вытекает из телеграммы Государя, наше начальство должно обрести аторитет и моральное влияние на своих воспитанников». Однако, Общий Устав университетов 1884 года оказывает деморализующее влияние на отношения между начальством и студентами. Требование студентов: «Произвести коренное изменение Устава, иначе беспорядки будут долговечными»[28]. В частности устав предусматривал изменение управления, при котором попечитель и МНП играли роль чиновников, проводяших государственную политику. Усиливался внутренний контроль со стороны инспектора, за любую провинность студенты наказывались выговором инспекции и карцером. В предметной части устанавливался контроль знаний введением университетских испытаний, что обязывало стабильно посещать лекции и сдавать межкурсовые экзамены. Ранее революционные события понудили учебное начальство снизить требования к обучению. Как следствие, предметная система правил была значительно ослаблена, давая широкую свободу действий в порядке слушания лекций, выбора времени экзаменационных испытаний, что приводило к нарушению стабильности в записи на лекции, откладывание экзаменов с одного года на другой, студент мог оставаться в высшей школе 4 года без поверки своих знаний. С таким отношением к обучению студенты не могли рассчитывать на поддержку своих факультетов для восстановления их в статусе студентов после ссылки. В этом и заключалась причина невозвращения в Московский университет и Ярославльский Демидовский лицей многих студентов для продолжения образования.

Вот какую характеристику дает инспектор студентам медицинского факультета Московского университета. Так, «Селиверстов Федор, студент естественного отделения слушает лекции на 6 семестре, а числится на 8», «Четвериков Сергей всё полугодие на лекции не ходит, прошлое полугодие, тоже, мало посещал, слушает лекции на 6 семестре, а числится на 8», «Добровольский Дмитрий, дворянин, стипендиат, слушает лекции на 8 семестре, числится на 10», «Лапатин Михаил, на лекциях бывает редко», Петров Дмитрий крестьянин из Костромской губернии, «совсем не бывает в университете» и т.д. Новые правила, утвержденные министерством от 17 июля 1912 года, навели определенный порядок в предметной системе. Были предоставлены большие полномочия помощнику директора в надзоре за посещением лекций и сдачи экзаменов при переходе на следующий курс. В оценке правомерности требований студентов выявлено, что проблема была вызвана нарушением порядка в предметной области самим начальством, позволяющего отсиживаться студентам на курсах по несколько лет не экзаменуясь и перевод с первого на второй курс с отметкой в 2 балла. Этим студентам и МВД давало отсрочку от отбывания воинской повинности, что являлось неправомерным действием. Таким образом, система образования и надзора спровоцировала ситуацию, которая привела к студенческим протестам в высшей школе, именуемая как политическое течение среди студенчества. Историки подхватили и придали этому течению громкое и весомое по звучанию определение, а по сути это протесты студентов двоечников и второгодников за право получения диплома о высшем образовании без особых усилий. Существует мнение, что для студента дворянина главное быть студентом, а не познавать науки, поэтому они не стремились закончить университет. Пробыв 2-3 года в стенах университета устраивались на государственную службу или увлекались революционными идеями с последующими негативными последствиями.

Безусловно, рассчитывать на поддерку профессоров такие студенты не могли, поэтому одни продолжали заниматься распространением листовок, прокламаций и запрещенной литературы за минимальную плату из взносов политического кружка. Другие устраивались на службу на основании аттестата о среднем образовании, пользуясь правами о присвоении разряда, или отбывали воинскую повинность. Студенты медицинского факультета были востребованы в местах ссылки в фельдшерских пунктах или шли служить в русскую армию санитарами и помощниками лекаря, другие занимались переводом или писали статьи в газеты, таким образом, добывая себе пропитание.

Ссыльные студенты, находясь под надзором, не только имели право заниматься какой-либо легальной деятельностью, но и посещать своих родственников и знакомых в других городах с разрешения местной надзорной власти[29]. Как следствие, ссылка предоставляла широкий выбор и свободу действий.

Непоследовательность действий Правления университета, производящего суд над студентами с последующими решениями о взыскании, так же, провоцировала протесты. Сначала Правление увольняло без права обратного поступления, затем миловало, приглашая вернуться в университет. Но уволенный студент попадал под отбывание воинской повинности или высланный в родные края не имел средств вернуться обратно, утрачивал общественные, именные и попечительские стипендии. Кроме того, требовалось восстановление в студенческих правах и праве на жительство с отзывом о хорошем поведении в местах ссылки. Следующие материалы показывают, насколько учебное начальство снисходительно относилось к наказанным студентам, в попытке сохранить высшую школу.

В компетенцию Правления университета входило рассмотрение участия студентов во внешних и внутренних беспорядках и установление взысканий в виде выговора с предупреждением от Правления, выговор инспекции, увольнение по прошениям и увольнение без прошения с утверждением попечителя. Так, от 7 марта 1901 года за №915 ректор Московского университета в обращении к попечителю сообщает: «Имею честь ходатайствовать об утверждении постановления Правления университета, определившего уволить студентов, перечисленных в прилагаемом списке»[30]. К первой категории относилось увольнение без прошения по решению Правления, ко второй - по прошениям студентов, кто не желал давать подписку о подчинении всем действующим университетским правилам. Однако, после массового увольнения студентов 29 февраля и 26 марта 1901 года  в количестве – 495 человек, ректор уже 9 апреля ходатайствовал перед попечителем о возврате студентов в университет. В обращении ректора к попечителю сообщается, что  – 223 студента, уволенных по прошению, возможно, причислить из второй к третьей категории, которая позволяет принять студентов вновь. Министр народного просвещения в вопросе увольнения студентов не остался безучастным и внес свою директиву. Под грифом «Совершенно доверительно» попечитель МУО в обращении к ректору Московского университета от 6 апреля 1901 года за №874 констатирует: «Вследствие шифрованной телеграммы господина Министра народного просвещения Генерал-Адъютанта Ванновского прошу, Ваше Превосходительство, немедленно пересмотреть списки студентов, удаленных из вверенного Вам учебного заведения и высланных из города по требованию учебного начальства. Если у этих лиц есть заслуживающие снисхождения, то списки последних прошу представить мне возможно скорее»[31].

Не смотря на то, что, по мнению Правления, студенты, уволенные по первой категории, не заслуживают по своему поведению снисхождения, 26 апреля попечитель МУО уведомляет ректора университета о том, что он согласен с постановлением Правления о смягчении наказания уволенных студентов первой категории и ходатайствует о возврате их в университет. В частности указывается: «… благоволите почтить уведомлением меня телеграммою, дабы по возможности успеть возвратить помилованных студентов к началу экзаменов», так же сообщается, что будет пересмотрен список уволенных и удаленных студентов Ярославльского Демидовского лицея[32].

Ректором и директором института в отношении студентов термин «неблагонадежный» не употреблялся, в донесениях указывалось несогласие студентов дать подписку о том, что они не будут нарушать университетский Устав и Устав института. Внешний и внутренний контроль привел к изменению внутренней политики университетов, сформировав систему приема на основании авторитетного поручительства и убедительных обстоятельств. Экстернат еще одно послабление для студентов и как мера к предупреждению беспорядков, и то и другое было выгодно обеим сторонам: высшей школе и усердно занимающимся студентам. На основании циркуляра МНП через Департамент народного просвещения от 11 сентября 1915 года за №42325 студенты по увольнении из Московского университета могли сдать экзамены на получение диплома экстерном. Дозволение студентам Демидовского лицея юридического факультета сдать государственный экзамен в качестве экстерна на базе Московского университета. За 1915 год число получивших выпускное свидетельство и допущенных в качестве экстерна студентов Демидовского лицея к государственному экзамену в Московском университете для получения диплома оказалось - 43 русских студента, 4 евреев – Николай Львович Шварц, Давид Гальперин, Зелик Бобров, Вульф Якобсон, иностранцев – 5 [33]. Таким образом, у студентов появилась возможность, уволившись из университета сдать государственный экзамен на получение диплома экстерном. Это сокращало время пребывания в университете, освобождение от платы за лекции и учение, внутреннего надзора и провокаций. А провокации в университете происходили часто. Так, в донесении ректора Московского университета в 1915 году в сентябре месяце попечителю и в министерство сообщается о том, что инициативная группа студентов призывала товарищей всех факультетов к солидарности в поддержке выступления против действий правительства в защиту арестованного товарища Бурцева и убитого полицейскими студента Шмидта. По всему университету развешивались листовки, порядок был нарушен пением «Вечной памяти» и произнесением речей, лекции были сорваны. На похоронах убитого студента продолжались выступления с призывом против действий правительства. Всех участников шествия полицейские переписывали пофамильно для представления в МВД [34].

Рассуждая об ограничениях для еврейских студентов, невозможно не затронуть жесткий контроль для студентов других вероисповеданий и происхождения.

Например, принятие в число студентов и вольнослушателей в Императорский Московский университет и Московские институты иностранных подданных: сербов, турок, австрийцев, чехов, венгров, болгар и лиц Кавказского учебного округа производилось только с разрешения МВД и МИД с заключением Совета министров.

В годы Первой мировой войны представители воюющих стран с Россией увольнялись начальством из императорских и правительственных университетов, чтобы закончить обучение, студенты иностранцы временно принимали русское подданство. В новом уставе Московского университета на 1917-1918 академический год в отношении всех студентов торжествовала демократия.

А пока абитуриенты католики, лютеране, реформаты, мусульмане, баптисты христиане, лица армяно-григорианского исповедания, грузины из других учебных округов при поступлении в другие города на учебу должны были представить разрешение МВД через губернатора с утверждением Совета министров. Вопрос принятия иностранных подданных в столичные учебные заведения учебным начальством согласовывался с МИД и Советом министров. Такой порядок показан в отношении принятия в число студентов Лазаревского института восточных языков в Москве турецкого подданного Фази-Хури, в число вольнослушателей того же института Арутюна Чубукчиева, прием сербов, болгар и детей персидских сановников, живущих в Москве в Императорский Московский университет. Следующий пример покажет степень права службы для получивших государственное российское образование иностранцев. Так, от 6 августа 1903 года Департамент народного просвещения уведомил попечителя и директора Лазаревского института восточных языков о том, что Комиссия по образованию южных славян обратилась с ходатайством о разрешении болгарскому уроженцу Ивану Дмитрову поступить в число студентов в Лазаревский институт. Департамент уведомляет, что юноша может быть принят в число студентов только на правах южных славян без права службы в России по окончании обучения. Если он сдаст экзамены за гимназический курс, то будет обладать всеми правами для лиц, имеющих аттестат о среднем образовании. Таким образом, получив среднее и высшее образование в России для устройства на службу, иностранноподданный из южных славян мог воспользоваться только средним.

На основании документов установлено, что университетское начальство в разных лицах, как элитная часть общества воспринимало всех русских подданных на равных условиях подданства, поэтому противостояло норме, этому способствовали и действия лично императора. Так, не смотря на то, что в императорских университетах норма устанавливалась с утверждения монарха, он же мог и нарушить лично установленные правила, подавая пример в несоблюдении нормы. Так, от 18 августа 1915 года за №38042 министр народного просвещения препроводил попечителю МУО с сообщением ректору Московского университета следующее уведомление: «По Высочайшему повелению Государь Император по всеподданнейшему докладу Главноуправляющего канцелярией Его Императорского Величества по принятию прошений 23 июля Высочайше соизволил не считать принадлежность к иудейской вере сына ученого еврея при МВД Моисея Крепса, Леонида препятствием к поступлению последнего на медицинский факультет Императорского Московского Университета на одинаковых с лицами христианского исповедания основаниях. О такой монаршей воле уведомляю, Ваше Превосходительство, для зависящих распоряжений»[35]. Следующий пример, в 1910 году министр уведомил попечителя о том, что «Государь Император по Всеподданнейшему моему докладу в 18 день текущего октября Всемилостивейше соизволил на разрешение Вульфу Броуде поступить в число студентов Императорского Московского университета сверх установленной нормы для лиц иудейского вероисповедания, о таковой монаршей воли уведомляю, Ваше Превосходительство, для соответствующих распоряжений. Управляющий министерством народного просвещения»[36]. На основании Высочайшего повеления  от 28 августа 1904 года о льготах для потомков защитников Севастополя на 1910-1911 академический год были зачислены сверх комплекта на медицинский факультет Московского университета - Малинский Шлема-Рувим Иосифович и Шпигельглуз Григорий Исаакович[37].

В оценке национальной политики в образовании мы обратились к документам высших учебных заведений Московского и Варшавского учебного округа: Императорского Московского университета и Варшавского политехнического института с привлечением Ярославльского Демидовского юридического лицея в приеме абитуриентов.

Так как, все мужские гимназии, реальные и технические училища были прикреплены к высшим учебным заведениям своего учебного округа для равномерного распределения студентов империи, стремление попасть в число студентов Московского университета из других учебных округов оказалось наиболее интересным для нашего исследования. В Московском университете желали учиться в равной степени, как христиане разного происхождения, так и иудеи. Изученный материал убеждает, что тому способствовали особые причины: обстоятельства, исключительные обстоятельства и многочисленные поручители, которые помогали почти беспрепятственно поступить в этот университет. Немаловажное значение имела защита абитуриентов евреев от нормы и критика пресловутой нормы учебным советом, из этого складывался определенный авторитет университета для всех нерусских лиц. Привлекала и негативная сторона университета принятием христиан с низкими отметками и их перевод с первого курса на второй с оценкой в 2 балла и бесконечное оставление на повторительный курс.

Представляем один из примеров выступления учебного Совета против нормы, установленной для еврейских абитуриентов. В ходатайстве Совета в министерство в 1905 году от 19 октября сообщается, что «3% норма, установленная помимо университета и мнению Совета, не вызывается никакими условиями университетской жизни, напротив, внося смущение в студенческую среду совершенно несправедливым и случайным образом целую категорию русских граждан. Она только увеличивает тяжелое положение университета, ибо дискредитирует в глазах общества и студентов проводящую ее власть». По мнению Совета «необходимо принять стремящихся в университет евреев ради справедливости и устранения лишних поводов к недовольству студентов». В частности совет требовал принять 17 студентов сверх нормы и 27 евреев на провизорские курсы. После этого заявления товарищ министра под грифом: «Весьма спешно» сообщил попечителю, что «со стороны министерства не встречается препятствий к приему 17 евреев в студенты сверх нормы и 27 евреев аптекарских помощников на провизорские курсы»[38].

Другая сила по защите еврейских студентов перед государственной системой управления и контроля – это многочисленные поручители разного уровня. Как следствие поручители и обстоятельства вызвали поток абитуриентов из разных учебных округов. Общие требования к абитуриентам при зачислении – это хорошие отметки в аттестате зрелости в общем выводе не ниже – 4, в кондуитной тетради оценка по поведению не ниже - 5 баллов, а для выпускников гимназий других учебных округов дополнительно обстоятельства, побудившие поступать в Московский университет. Главное обстоятельство – наличие у абитуриента родственников в Москве, у которых он мог жить, быть обеспеченным материально и находиться под надзором. Если положение просителя соответствовало этим требованиям, то министр в своей резолюции удостоверял, что «указанные обстоятельства после тщательной проверки оказались согласными с истиной и я не встречаю препятствий к принятию просителя в число студентов» с припиской: «На заключение ректору». Согласно тех же обстоятельств, Департамент народного просвещения от 17 июля 1900 года за №18687 уведомляет попечителя МУО с сообщением ректору университета о том, что министерство разрешает принять лиц из других учебных округов в количестве - 10 человек, в том числе евреев. Тут же указываются благоприятные условия для зачисления: проживание у родственников, которые будут их содержать, если один из братьев уже студент, следует проживать на квартире брата или проживание с отцом в Москве или Московской губернии[39]. На начало академического 1903 года в университет было принято - 22 абитуриента, включая евреев, по личным обстоятельствам и ходатайствам. В 1907 году в университет было принято евреев сверх нормы – 121 человек, те, кто желал учиться на физико-математическом, предлагали юридический с последующим переводом, по мере освобождения мест [40]. В приеме сверх нормы еврейских абитуриентов советы и профессорский состав пытались поддержать не только социальную справедливость в отношении русских подданных, но и авторитет университета, так как, равных еврейским студентам на медицинских факультетах не было. Способности еврейского студенчества автоматически ложились в основу результата профессорского труда.

Был и другой тип обстоятельств, нарушающих установленную норму. Окончившие курс естественного отделения физико-математического факультета с дипломами 1 и 2 степени (золотая и серебряная медаль без награждения таковыми) не подвергались процентной норме при поступлении на медицинский факультет. Так, по справке за период с 1892 по 1897 годы в Императорском Московском университете на медицинском факультете студентов евреев оказалось - 34%[41]. Больше всего лиц этой категории было именно на медицинских факультетах, по высказываниям профессоров, евреи очень способны в медицинских науках.

Из протоколов заседания экзаменационной комиссии выяснилось, что принимаемые сверх комплекта распределялись на 10 запасных вакансий, которые императорским величеством были предоставлены университету, на места выбывших с разных факультетов в течение учебного года, уволенных за неуплату обучения, перешедших в вольные слушатели и другие университеты, исключенные из университета за неуплату права слушания лекций. Обращаем внимание, что поток поступающих из разных регионов абитуриентов почти равнялся потоку уволенных студентов за неуплату. Не случайно канцелярия по студенческим делам требовала предоставить свидетельство о материальном положении студента и на какие средства он собирался жить и учиться в столице. Те, кто надеялся попасть в 15%, имеющих право на освобождение от платы за обучение, получали отказ. Итак, мы увидели только материальную и вероисповедную сторону при приеме в число студентов. Документы не показали, что поток иногородних абитуриентов мог быть вызван авторитетом университета, например, научными ресурсами. Так, из 984 страниц дел №5150 и 5044  фонда №459 ГБУ «ЦГА Москвы» по прошениям о зачислении на факультеты не выявлено ни одного документа, указывающего на преимущество научно-интеллектуальной базы Московского университета перед другими. В прошениях иностранноподданных абитуриентов, равно как и других не обнаружилось стремление в Московский университет ввиду авторитетных научных ресурсов. Более того, сербы, окончившие медицинский факультет, оказывались неравноправными у себя на Родине с теми, кто закончил курс в западно-европейских государствах и трудоустройство иностранца выпускника Московского университета оказывалось под вопросом. Особо обращаем внимание на обстоятельства, которые давали право быть зачисленным в университет и касались они материального положения и надзора абитуриента. Вот что сообщает отец Липы Выгодского, получившего аттестат в качестве экстерна в Харьковской третьей гимназии в прошении к министру народного просвещения: «По установленным правилам сын должен поступить в Харьковский университет, но там нет родственников, а в Москве проживает шурин, у которого сын будет жить и воспитываться под его надзором». В результате молодой человек был зачислен в список студентов с резолюцией министра: «Указанные обстоятельства согласны с истиной, и я не встречаю препятствий к принятию просителя в число студентов»[42]. В этом же деле ходатайство командира 17-го Армейского корпуса в 1903 году от 30 апреля за сына подполковника Циприановича, который окончил Черниговскую гимназию и тоже был зачислен, не смотря на отсутствие еврейской вакансии. В ходатайстве командир сообщает, что «подполковник, переведенный на службу в войска вверенного мне корпуса, тяготеет к Москве и имеет здесь родственников, у которых может жить его сын. Это обстоятельство и прекрасная аттестация дают мне право просить, Ваше Превосходительство, исполнить просьбу офицера, а его продолжительная и безупречная служба гарантирует полную благонадежность его сына». На подобных ходатайствах приписка: «Ректору, прося оказать содействие», в ответе ректора сообщалось, что «не имеется препятствий для окончивших курс в гимназиях Московского и Виленского учебного округа» как приравненных в правах. Но когда в прошении не указывались обстоятельства, то абитуриент мог быть не зачислен. Например, у просителя И. Белозерова в 1900 году того же дела «не указаны обстоятельства, ставящие его в необходимость стремиться именно в Московский университет, а не своего учебного округа», последовала резолюция ректора: «Отказать». В свою очередь, ходатайства от государственных чиновников имели силу воздействия. Так, губернатор Ковенской губернии в 1901 году от 1 июля обратился с прошением к министру народного просвещения и одновременно к ректору университета с просьбой зачислить в число студентов Бориса Рабиновича, сына местного купца. В частности, губернатор сообщает, что «это семейство по образу жизни и нравственным правилам весьма почтенное и молодой Рабинович юноша способный и хорошего поведения. Так как, принятие лиц иудейского вероисповедания ограничен известной нормой, то я по ходатайству отца имею честь покорнейше просить, не изволите ли признать возможным разрешить поступление Бориса Рабиновича в Московский университет. Прошу, Ваше Превосходительство, принять выраженное мною глубочайшее уважение и совершенную преданность». В отдельных случаях даже при авторитетном поручительстве абитуриент не принимался. Например, прошение Поневежского мещанина Ковенской губернии Х.Н. Эпштейна в 1899 году от 30 августа о принятии сына в университет сверх нормы вместе с ходатайством статской дамы обер-гофмейстерины императрицы княгини Е.А. Нарышкиной получило отказ. В частности, ректор поясняет: «Принимая во внимание, что прием студентом еврея Ильи Эпштейна в Московский университет ограничен – 3% и что преимущество имеют абитуриенты МУО, в нынешнем году даже евреи Московского учебного округа не попали в комплекты и некоторые получили отказ в приеме. Илья как еврей и при том, окончивший курс в С-Петербургском учебном округе ни в каком случае не имел шансов поступить в Московский университет. Я не нашел возможным зачислить Эпштейна, не выходя за - 3% нормы, но не находил особых препятствий к приему сверх нормы. Ректор»[43], думается, что причиной было отсутствие у молодого человека родственников в Москве.

О том, что это являлось серьезным аргументом, показано в следующем документе. Обнаружилось, что в отдельном журнале университета поименно записывались студенты, принятые по ходатайствам. В нем указано,  что при приеме «предпочтение будет отдаваться тем из них, кто будет проживать с родителями или родственниками, а так же, имеющие лучшие отметки в аттестате зрелости»[44]. Многое зависело от убедительности и аргументации ходатайствующих лиц. Например, председатель Смоленской губернской земской управы от 12 мая 1893 года ходатайствовал перед попечителем МУО. Вот этот текст: «Ваше Сиятельство, Милостивый Государь Павел Алексеевич, решаюсь беспокоить Вас моею просьбою обратить милостивое внимание на судьбу ученика нашей Смоленской гимназии Самуила Лейбова Малкина, он окончил курс в прошедшем 1892 году с серебряной медалью. Но, к сожалению, ему было отказано в поступлении в университет, тогда как 3 его товарища - Неймарк, Эскин и Черняк имели счастье поступить туда. Не смею входить в обсуждение вопроса о том, почему, неполучившие медалей поступили, а ему отказано. Но решаюсь лишь просить не лишать его ныне возможности удовлетворить жажду знаний, которая влечет его при всей тяжести его материальной обстановки попасть в Московский университет. Я знаю этого молодого человека с детства его, я дал совет его отцу подателю сего письма поместить его в Бельскую прогимназию, где он окончил курс блестяще и Смоленскую гимназию с серебряной медалью. Начальство постоянно одобряло его трудолюбие и способности. Зная доброту Вашего Сиятельства и готовность сделать справедливое доброе дело, прошу принять мою просьбу». В результате попечитель обратился к ректору университета о том, что «не встретив со своей стороны препятствий сего ходатайства, смею просить Вас, Милостивый Государь, буде окажется возможным зачисление Малкина в число студентов Московского университета»[45].

Большое значение для нашего исследования имеет оценка интеллектуальных способностей еврейских абитуриентов учебным начальством. Так, в конкурсе аттестатов участвовали евреи абитуриенты не только с высокими оценками по окончании гимназического курса, но и с 3 баллами в общем выводе и таким абитуриентам не отказывали, а зачисляли в счет недобора и сверх комплекта на разные факультеты. Здесь мы видим главную причину: еврейский студент с любым качеством знаний был ценным для высшего образования, а частые увольнения студентов предоставляли свободные вакансии и еврейских абитуриентов набирали про запас.

Так, на 1909-1910 академический год в университет на разные факультеты были зачислены еврейские абитуриенты не только с медалями и высокими баллами, но и те, кто получил в общем зачете на выпускных испытаниях в гимназии по трём предметам: русскому и латинскому языку и математике от 3 до 4 баллов. Так, из - 177 зачисленных на разные факультеты еврейских юношей оказалось с золотой медалью  - 14, сдавшие экзамен на 5 баллов без награждения медалью – 35, по 4 и одной четверти баллов получили -  20 человек,  на 4 и 1/2 балла сдали экзамен - 17 студентов, на 4 балла  - 19, на 3 и три четверти - 25 человек, 3 с половиной – 16, на 3 балла – 8 человек. Абитуриентов, получивших среднюю оценку – 4 и одна четвертая  оказалось на очереди - 92.  Из других учебных округов было зачислено евреев – 17, включая абитуриентов из Варшавского, Кавказского, Казанского и Одесского учебного округа, в их числе - 2 экстерна из Санкт-Петербургского учебного округа. С золотой медалью из – 17-ти абитуриентов окончили курс гимназии – 5, серебряной - 2. Соблюдая алфавитный порядок, в этом списке особо были выделены окончившие курс естественных наук в Московском и Санкт – Петербургском университете, эта группа для зачисления была на первом месте[46].

Для принятых студентов евреев сверх нормы по особым обстоятельствам, ходатайствам и монаршей воли, заводился отдельный список. Еврейских юношей переписывали с полными и подробными сведениями, полученными баллами и очередности. Такой список печатался на типографском станке университета, толстой бумаге и представлялся важным документом, с которым факультетам предстояло работать в течение нескольких лет, пока все обозначенные в нем студенты, не получат дипломы или не будут переведены в другие университеты.

В разных высших учебных заведениях отношение к еврейским студентам выстраивалось по-разному в зависимости от условий и обстоятельств, но всеми в равной степени признавалось трудолюбие еврейских студентов, их упорство, блестящие знания в медицинских и других науках, что побуждало их защищать. Не исключается, что это была защита главного центра знаний в России. Самая практикуемая мера оберегания еврейских студентов от нормы – это перевод с одного факультета на другой, зачисление условно и временно с переводом в действительные студенты. По мере освобождения еврейской вакансии, припрятанных и временно обучающихся на разных факультетах еврейских студентов, переводили на желаемые факультеты на первый курс, поэтому они пересиживали в университетах по несколько лет. Показательным примером является ситуация студента Лейбы Калманова Ландо. В своем прошении к попечителю МУО в 1915 году о зачислении его в Императорский Московский университет он описывает свое положение. Вот этот текст: «Пробыв 3 года студентом Психо-Неврологического Института мной за отсутствием прав от получаемого образования 25 августа сего года было подано прошение в Петроградский университет о зачислении меня студентом на естественный факультет как студента медика на основании Циркуляра МНП о принятии евреев родственников участников войны в университет вне процентной нормы. В виду отсутствия места меня по распоряжению МНП зачислили в студенты Ярославльского Демидовского Юридического Лицея. Вследствие этого я принуждён продолжить образование не по своей избранной специальности. Руководство циркуляром МНП студентам медикам дается возможность продолжить медицинское образование в Императорском Московском Университете. 1915г. 26 октября. Подпись». Студент получил отказ ввиду переполненности медицинского факультета[47].

При таких обстоятельствах студенту постоянно требовалась отсрочка от отбывания воинской повинности для завершения образования. Но как показали документы, многие студенты не просили отсрочки, а, прерывая курс или в случае непринятия в студенты, уходили служить на военную или альтернативную гражданскую службу.

При этом оставляли заявление в университете с просьбой, чтобы его по отслуживании приняли в университет, на свой факультет или высылкой всех документов, так как уже находился на служебной должности. Потребность в альтернативной службе с последующим устройством на постоянную должность особенно проявилась в 1914-1916 годы, студенты Варшавского политехнического института были востребованными в качестве техников на военных заводах[48]. Студенты третьекурсники медицинских факультетов шли служить санитарами в военные части и госпитали. Если студент оказывался призывного возраста, то в условиях военного времени его призывали на службу с сохранением места в университете. Например, студент механического отделения Варшавского политехнического института Сигизмунд Брайтенвальд в 1916 году служил в качестве техника на Делиевском снарядном заводе Киевской губернии. В этом же году обратился с прошением к директору о высылке всех документов по месту службы с последующим переводом в Киевский политехнический институт для продолжения образования после войны [49]. В ходатайстве уполномоченного Главного Артиллерийского Управления генерал-майора Н. Козлова о служебном отпуске для еврейского студента Варшавского политехнического института Ш.Л. Якобсона, служившего на оборонном заводе в 1916 году в Москве, дается оценка его профессиональным качествам. В частности генерал сообщает: «Якобсон состоит на службе у меня в качестве старшего браковщика по приему гранат и исполняет обязанность моего делопроизводителя. В виду добросовестного отношения к исполнению своих обязанностей и обнаружения при этом всестороннего и детального знания технического дела, он необходим мне как честный и трудолюбивый работник и его присутствие в Москве весьма ценно для работы на подведомственных мне заводах. Посему, Покорнейше прошу, Ваше Превосходительство, дать студенту Якобсону отпуск в город Москву»[50].

Документы располагают множеством примеров поддержки еврейских студентов лично профессором. Например, перевод студента 3-го курса Янкель – Мейер Нохимзона из Императорского Юрьевского университета медицинского факультета в Императорский Московский университет сверх комплекта по ходатайству ординарного профессора К.А. Тимирязева. В ходатайстве сообщается, что студент был переводим с факультета на факультет, имеет зачет по 4-ём семестрам и отличного поведения. На ходатайстве от 28 августа 1898 года за № 19716 для попечителя наложена резолюция товарища министра: «Разрешаю»[51].

Как уже было показано, большое количество студентов отчислялось за неуплату за право обучения. Архивные документы свидетельствуют о противодействии условий, с которыми студенты постоянно сталкивались. С одной стороны стремление в институт и тут же просьба об увольнении за отсутствие средств за оплату учения, снова зачисление в студенты, гражданская служба, перевод в другой институт. Показательным является дело студента Варшавского политехнического института Владимира Эразмовича Бензеда. В документах канцелярии института указано, что в 1904 году юноша окончил Бердичевское 7-ми классное коммерческое училище на 4 и 5 баллов. На основании ст.52 Высшего Утвержденного от 15 апреля 1896 года Положения о коммерческих учебных заведениях Бензед был удостоен звания личного почетного гражданина. На основании этого в учебном отделе Министерства торговли и промышленности получил особое свидетельство на право вступления на государственную службу с первоклассным чином. Однако, юноша не воспользовался этим правом и продолжил обучение в качестве студента Варшавского политехнического института горного отделения, но в 1912 году выбыл по прошению из-за невзноса платы за учение. В 1915 году снова отобразился в документах в качестве студента Варшавского института того же отделения, но находился на службе на Федоровском сахарном заводе по месту жительства в городе Бердичев. Впоследствии ходатайствовал перед директором института о переводе в Харьковский технологический институт. Вот его прошение: «Так как занятий в Варшавском политехническом институте в связи с войной не предвидится, желая перевестись в Харьковский технологический институт императора Александра III, прошу выслать удостоверение о том, что я состою студентом. г. Бердичев. 18 октября 1915 года»[52].

Равно как и для Московского университета, большое значение при приеме имело ходатайство родственников или самого абитуриента в Варшавский политехнический институт о зачислении в число студентов. Например, в 1915 году в ходатайстве дяди о зачислении племянника Виктора Ароновича, окончившего Симферопольскую императора Александра I Благословенного гимназию с золотой медалью, в Варшавский институт указывается: «Зная, какие значительные затруднения при поступлении молодого человека иудейского вероисповедания в высшее учебное заведение, беру на себя смелость как инженер по образованию и местный технический деятель, состоящий на гражданской службе, по обеспечению обороноспособности русской армии обратиться к Вашему Превосходительству с ходатайством». В итоге молодой человек был зачислен в число студентов Варшавского института, на основании закона о принятии детей, родители и родственники которых служили в действующей армии или гражданской службе по техническому и экономическому снабжению русской армии [53].

Так же, на основании личного прошения Герц Хаимович Азерлян быд допущен к конкурсным экзаменам, в итоге стал студентов. Вот его прошение: «Имею честь покорнейше просить, Ваше Превосходительство, зачислись меня студентом вверенный Вам Политехнический Институт по механическому отделению. Смею присовокупить, что я второй год добиваюсь поступления в высшее учебное заведение, но все мои попытки тщетны, лелею мысль, что Варшавский политехнический институт, как вновь открытое учебное заведение приютит меня многострадального и даст мне то, во имя чего я терплю ни один день голод и холод»[54].

Некоторые еврейские абитуриенты поступали на христианские факультеты, для этого необходимо было представить метрическую выпись о принадлежности к христианству.

Принятие крещения только для того, чтобы поступить на желаемое отделение, вызывало уважение у начальства. Например, братья Александр и Шимон Аршанские окончили инженерно-строительное отделение для христиан в Варшавском политехническом институте. На этом же отделении обучался Лазарь Айзен, перешедший из Томского технологического института имени императора Николая II, принявший православие еще при поступлении в институт [55]. Изученный материал показал, что система приема студентов поддерживала политику высшей школы в комлектовании студентов, способных поддерживать авторитет высшей школы. Положение студентов в образовании свидетельствует о проблемах в государстве и расстановки приоритетов, при которых вероисповедный статус максимально тормозил развитие образования, науки и в целом цивилизации.

Следующий важный вопрос касался трудоустройства выпускников. Здесь выпускники сталкивались с правилами производства в служебный чин в других городах и столицах и получение вида на жительство.

Так как, все иногородние студенты получали право на жительство в том или ином городе и столицах только на период обучения, то желание остаться в этом городе опиралось на устройство на государственную и общественную службу с правом получения вида на жительство. В этом вопросе соприкасались две службы – государственная и гражданская, первая должна была по своей компетенции по окончании университета отправить иногородних студентов выпускников в родные края, гражданская – обеспечить служебные вакансии востребованными специалистами, а для этого произвести их в гражданские чины и служебные должности. Следует заметить, что не всегда службы довольствовались местными выпускниками, они чаще приглашали еврейских специалистов, известных своими профессиональными качествами в медицине и в качестве специалистов на заводах и торгово-промышленных предприятиях.

Гражданские и общественные службы со своей стороны имели право не учитывать отметку на дипломе выпускника о том, что тот должен вернуться в родной город, так как, в случае производства в классный чин молодого специалиста или на должность, МВД через свои Департаменты выдавало им вид на жительство.

Например, 3 выпускникам Московского университета евреям Симону, Гитунг и Курицкому на дипломах была поставлена отметка о том, что они должны вернуться по месту постоянной прописки в Варшаву и Вильно. Несмотря на строгое предписание канцелярии МВД о высылке евреев по месту жительства, молодые люди были трудоустроены в медицинскую службу по гражданскому ведомству в Москве в качестве лекарей (врачей), как получившие первую ученую степень.

На основании действующего Устава Врачебного изданного 1857 по продолжению 1886 года эти молодые специалисты были представлены к чинам. А в силу их представления в классные чины Министерством внутренних дел были даны специальные права - право жительства в столице. В отношении других служащих, принятых на должности, руководство ст.294. т.III. Устава служебных правил изданных 1876 года и ст. 95. т.XIII, так же позволяло получить вид на жительство. Таким образом, чинопроизводство регулировало вопрос права на жительство иногородних выпускников.

С одной стороны МВД требовало от университетского начальства ставить отметку на дипломах о возвращении выпускников по месту постоянной прописки, с другой - министр народного просвещения Делянов указывал руководствоваться действующими Уставами по Департаменту народного просвещения с рассылкой печатного экземпляра губернаторам[56]. Губернатор как высший государственный чиновник, представляющий государственную власть в губернии, был вправе выдавать вид на жительство молодым специалистам, произведенным в классные чины и штатные разрядные должности. Таким образом, действующие уставы позволяли выпускникам евреям занимать вакансии в разных губерниях и городах, фактически разрушая черту оседлости. Рассуждая о черте для евреев, важно отметить, что русские выпускники и студенты, равно как и остальное население, так же, должны были представить разрешение от губернатора через МВД, уездной управы и мещанского общества для поступления в учебное заведение другого города, право занимать вакансии в других городах, право на жительство в столицах и право на любое передвижение по территории империи. Таким образом, черта оседлости по приписке и принадлежности к тому или иному обществу в реальности касалась всего населения империи, условия передвижения были сравнимы с чертой оседлости для евреев – это обстоятельства и особые обстоятельства. Архивные документы канцелярии генерал-губернатора Москвы, начиная с середины XIX века располагают большими томами прошений от просителей всех губерний и городов с просьбой о жительстве в столице, с указанием особых обстоятельств, равно как и для евреев.

Наглядным примером в праве передвижения не только евреев, но и всего имперского населения является требование к документам абитуриентов. Документы разделялись на основные и дополнительные, основные исключительно для всего состава студентов, дополнительные для студентов из других регионов. В отличие от других местные студенты не предоставляли право на жительство, но получение права на посещение городов Российской империи в качестве студентов было, так же, обязательно. Для посещения городов, поселений и местечек с другой целью требовалось увольнительное свидетельство от мещанской управы. Канцелярия института по прошениям студентов выдавала отпускные билеты с правом посещения других населенных мест. Молодые люди из регионов в отличие от местных должны были представлять увольнительное свидетельство от Мещанской управы, из сословия крестьян от уездного начальства, а после зачисления в студенты получить право на жительство на период обучения и право передвижения по городам и определенным населенным местностям империи. Эти правила были обязательными исключительно для всего состава студентов. Таким образом, получение права на жительство и право передвижения, причем только в определенные местности, касалось исключительно всего населения империи, а не только евреев. От абитуриентов лютеран и католиков требовалось разрешение от МВД для поступления в высшее учебное заведение в другом городе и столице. Для еврейских абитуриентов дополнительный документ - это метрическая выпись о крещении, если таковая была и в отличие от других поручительство, как защитной брони от нормы.

Набор документов абитуриентов из регионов в Варшавский политехнический институт был следующим:

1.Прошение о допуске к конкурсным испытаниям

2.Свидетельство о дополнительном 7 классе реального училища

3. Аттестат об общем образовании 6 классов того же училища

4. Метрическое свидетельство

6. Свидетельство о происхождении (сведения о семье)

7.Увольнительное свидетельство, выданное городской Мещанской управой 8.Свидетельство о воинской повинности

9. Паспорт

После зачисления вид на жительство студентам в Варшаве выдавался директором на время обучения, так же, билеты для входа во все помещения института, отпускные билеты для посещения городов Российской империи на определенный срок. Так, студенту младших семестров инженерно-строительного отделения Варшавского института Лазарю Айзен было выдано свидетельство за подписью директора на свободное проживание в городе Варшава, пригороде и 46-ти населенных пунктах[57].

После окончания института выпускнику высылались по месту службы все истребованные ранее подлинные документы вместе с дипломом. Для контроля за выпускниками, особенно стипендиатами губернских и уездных  управ и учебных округов, диплом на руки не выдавался, а отсылался в учебные округа.

Требования к еврейским девушкам курсисткам отличались. Главное отличие - обязательное разрешение отца или опекуна для поступления в слушательницы высших учебных заведений или университетские курсы с уведомлением на чьем иждивении будет находиться во время обучения и удостоверение казенной палаты о причислении в сословие мещан. Касаясь свидетельства о политической благонадежности, документ обнаружился только у немногих просительниц о зачислении в число слушательниц Московского женского медицинского института. Например, у Ривки Груп, он назывался: «Опись прошения о политической благонадежности к губернатору города Киева»[58]. Другой пример, в документах Риввы Авраамовны Гильдберт, окончившей 7 классов Раменской частной женской гимназии общества распространения среднего образования Московского учебного округа с просьбой о зачислении в число слушательниц того же института отсутствует свидетельство о политической благонадежности[59].

Изученный материал дает основания сделать вывод, что высшее образование являлось приоритетным и востребованным в социально-экономических и политических условиях, сложившихся в имперской России. Исторически система ограничений для лиц иудейского вероисповедания в приеме в высшую школу показала метод отбора лучших из лучших по умственным способностям и личным качествам, система поручительства – прием с теми же качествами остальных евреев. Это дает основания заключить, что высшее образование в дореволюционный период было неразрывно соединено с еврейскими студентами. В настоящем исследовании доказано, что преподавательско-профессорский состав связывал интеллектуальные ресурсы высшей школы с еврейскими студентами.