Наказания

Наказания

Чем грозила немцам, в случае поимки, помощь, оказанная евреям?

С начала существования нацистского режима «друзья евреев» подвергались прежде всего морально-психологическому и административному давлению — травле в печати, бойкоту, увольнениям и исключениям, запретам на профессию и т. д.. Периодически повторявшиеся нападки на «друзей евреев», «прислужников евреев», «предателей, вступающих в сговор с евреями», призваны были запугать потенциальных помощников, создать вокруг них атмосферу враждебности.

Что касается уголовного преследования, то в своде законов рейха деликт «пособничество евреям» не значился. Внесение его потребовало бы публичного обоснования, а это могло бы бросить нежелательный свет на намечаемые пути «решения еврейского вопроса».

Судебное преследование спасателей, помощников осуществлялось по другим статьям УК: «осквернение расы», подделка документов, валютные и хозяйственные преступления, содействие нелегальному переходу границы, содействие бегству из мест заключения и пр.. Основную роль при этом играли т. н. «особые трибуналы», созданные распоряжением имперского правительства от 21 марта 1933 г. именно с целью подавления оппозиционных действий.

Однако в большинстве случаев помощь евреям преследовалась не судебным, а полицейским путем. «Правовую» базу составлял закрытый внутриведомственный указ Имперского главного управления безопасности (РСХА) от 24 октября 1941 г. Им предусматривалось, что «лица немецкой крови», которые «публично поддерживают дружеские отношения с евреями», подлежат «в воспитательных целях» «превентивному» заключению. «В более тяжких случаях» их могли отправлять в концлагерь на срок до трех месяцев. Под этот указ подводилось большинство видов помощи, которая рассматривалась как саботаж «мероприятий имперского правительства по исключению евреев из народной общности».

По отношению к военнослужащим действовал ряд специальных приказов и указаний. Так, в «Директивах и памятной записке по использованию еврейской рабочей силы» от апреля 1942 г. говорилось: «Тот, кто поддерживает с евреями приватное общение, должен рассматриваться как еврей». Приказ управления кадров Главнокомандования сухопутных сил (октябрь 1942 г.) подчеркивал: «Не должно иметь места ни малейшей связи между офицером и каким-либо представителем еврейской расы». Приказ главной квартиры фюрера от того же месяца гласил: «Каждый офицер, несогласный с мерами против евреев, подлежит преданию военному суду». Указание рейхсфюрера СС Гиммлера от 9 октября предписывало «безо всякого снисхождения действовать против тех, кто считает, что, исходя якобы из интересов вооруженных сил, должен в данном случае (обращения с евреями. — С. М.) противиться. На деле такого рода люди хотят лишь поддержать евреев и их гешефты».

Как все эти положения применялись на практике? Беата Космала, ведущая участница проекта «Спасение евреев в национал-социалистической Германии», проанализировав на материалах 150 случаев практику нацистских репрессивных органов, пришла к следующим выводам. В отличие от жителей оккупированных стран — ненемцев по этнической принадлежности, которых за помощь евреям карали, как правило, смертной казнью, к немцам — «рейхс- и фольксдойче» — смертная казнь за тот же деликт, взятый сам по себе, не применялась. В делах казненных немцев-спасателей «пособничество евреям» фигурирует как дополнительное, отягчающее вину обстоятельство наряду с другими, главными преступлениями против режима.

Правда, военнослужащим грозила опасность предстать перед военным судом. Однако даже расстрельные приговоры заменялись, как правило, различными сроками тюремного заключения. Так, например, Альфонсу Цюндлеру заменили смертную казнь десятью годами лагеря, а затем отправили в эсэсовский штрафбат (по-видимому, суду остались неизвестными масштабы его деятельности, а также связь с сопротивленцами). Нам известны лишь четыре случая приведения смертных приговоров в исполнение — расстрел Антона Шмида за нелегальный вывоз из Вильнюса трехсот с лишним евреев (13 апреля 1942 г.), повешение Альфреда Роснера (материалы его процесса не найдены) в январе 1944 г., расстрел Освальда Боско за содействие бегству сотен евреев, укрывшихся на территории краковского гетто после его ликвидации (18 сентября 1944 г.), и расстрел Курта Фукса за укрытие грех сбежавших во время «марша смерти» заключенных-евреев (12 мая 1945 г.).

Особо следует подчеркнуть, что ни один военнослужащий, полицейский, жандарм или эсэсовец не был казнен за отказ участвовать в убийствах евреев. Послевоенные утверждения о том, что подобный отказ повлек бы за собой расстрел на месте, были, как подчеркивают немецкие историки, не более чем попытками оправдать свое поведение.

Причину описанной «мягкости» Космала усматривает в нежелании властей признать, что из рядов «немецкой народной общности» может исходить сознательное, целенаправленное сопротивление политике геноцида; стремлении представить проявления солидарности с евреями как аномальное поведение отдельных «оторванных от жизни чудаков», чья «сентиментальная чувствительность» эксплуатируется евреями.

Что же происходило на деле с пойманными «пособниками евреев»? В большинстве случаев санкцией была отправка в концлагерь или т. н. «воспитательно-трудовой» лагерь с указанием срока или без него. В остальных — суд с приговорами в диапазоне от полугода до десяти лет заключения. Иногда накладывались и денежные штрафы. Были случаи, когда «виновных» без суда и медицинской экспертизы помещали в психиатрические больницы.

В отдельных (считанных) случаях наказание оказывалось необъяснимо мягким. Так, Маргарет X., в течение полутора лет укрывавшая еврейского подростка Давида Френкеля (она встретила его на берлинском кладбище Вайсензее, где тот прятался), после обнаружения и ареста нелегала была приговорена... к штрафу в 20 марок за то, что не сообщила в полицию, как положено, о появлении нового жильца. В другом случае пожилая женщина, осужденная на три месяца тюрьмы за «умышленное распространение лживого, вредного для государства высказывания» и «дружеские сношения с евреями», была освобождена от наказания, поскольку на ее попечении находилось пятеро детей погибшего на фронте сына. Вообще, как отмечает Космала, женщины, имеющие семейные обязанности, наказывались менее жестко, нежели одиночки или мужчины.

Иногда деньги или связи помогали избежать наказания. Так, некий строительный подрядчик в Берлине, арестованный в сентябре 1942 г. за укрывательство евреев в своей квартире и управляемых им домах, после допроса в полицейпрезидиуме был сразу отпущен — случайно при нем оказалась большая сумма денег, которую он и вручил следователю.

Отто Вайдт был арестован гестапо в том же, 1942 г. — по доносу предателя-еврея нашли укрытия, оборудованные им в мастерской и на складе готовой продукции. Однако через пару часов он возвратился домой. Заместитель начальника «еврейского отдела» берлинского гестапо Прюфер получил от него столько взяток, что теперь опасался шума. Отправленный в тюрьму, Вайдт мог и заговорить... Поэтому Прюфер сделал вид, что поверил его объяснениям — укрытия оборудованы без его ведома, по слепоте он их просто не заметил.

Когда Теодора Гёрнера арестовали за «пренебрежение расовыми законами», «дружественное евреям поведение» и пр., его дочь Иоганна Нёрпер нашла ход к одному из самых одиозных сотрудников «еврейского отдела» — обер-криминалассистенту Эрнсту Зассе. Тот рекомендовал ей обратиться в гестапо с письмом, подчеркивающим значение типографии Гёрнера для военных нужд (там печатались водостойкие удостоверения личности военных моряков). Положив в карман щедрую мзду, Зассе распорядился освободить Гёрнера под надзор полиции — остаток срока тот отбывал «без отрыва от производства». Самой болезненной оказалась для Гёрнера обязанность внести пять тысяч марок на ненавистную ему «зимнюю помощь».

Оскара Шиндлера арестовывали трижды — за «братание» с евреями и поляками и подкуп должностных лиц, и его жена Эмилия, привлекая к помощи влиятельных друзей, вытаскивала его из гестапо.

У Бертольда Байца дело, к счастью, не дошло до ареста. Несколько фольксдойче, работавших в «Карпатен Оль», послали в СД в Бреслау телекс с обвинением его в «благожелательности» к евреям и полякам. Подписанты просили снять Бертольда с должности и арестовать. По счастливой случайности руководителем службы был земляк и школьный товарищ Байца. Просматривая, как обычно, книгу регистрации «входящих-исходящих», он натолкнулся на запись с изложением сути доноса и пометкой, что письмо передано для принятия мер гестапо. Ему удалось убедить знакомого гестаповца вернуть документ в СД. Срочно вызвав Байца из Борислава, он показал ему донос и, предупредив о необходимости быть предельно осторожным, сжег в камине опасную бумагу.

На Герду Ф. из Годесберга тоже поступил донос, что она с мужем укрывает евреев. Но начальник местной полиции Отто Кессель — выученик отца Герды, который служил в полиции города тридцать пять лет, «спрятал его в самый дальний ящик стола и там забыл».

Иногда скандал оказывался невыгоден шефам — например, в случае Лизелотты Флеминг, служившей в немецком штабе в Риге. Случайно столкнувшись там с землячкой и сверстницей из Нюрнберга Бертой Зайферфельд, которую из гетто гоняли на работы для вермахта, и проникнувшись сочувствием к ней, Лизелотта стала делиться с Бертой пайком, а затем — таскать еду из штабной столовой и для других голодающих работниц-евреек. Кто-то, очевидно, заметил и донес. Но штабные покровители услали виновницу в командировку и за время ее отсутствия замяли дело.

В некоторых случаях причина отсутствия кары осталась неизвестной. Так, монахини София Хаузер и Бернхарда Герцог, арестованные вместе с теологом д-ром Мецгером, были вскоре освобождены. Задержание гестапо еврейки Маргот Мосберг с детьми не повлекло за собой видимых последствий для укрывавшей ее более года, а затем снабжавшей продуктами Шарлотты О.

Некоторые «спасатели в мундирах» за «дружественное отношение к евреям» подверглись дисциплинарным санкциям — переводу на другое место службы, поближе к фронту, далее в глубь оккупированной территории (капитан Фриц Фидлер, обер-лейтенант Альберт Баттель, майор Макс Лидтке). Баттеля лишили также воинскои награды.

Однако следует иметь в виду, что это были, по-видимому, лишь первые шаги. Сохранилось письмо Гиммлера шефу партийной канцелярии Мартину Борману, где говорилось о необходимости по окончании войны провести партийное расследование «казуса Баттеля» с целью исключить его из НСДАП и привлечь к судебной ответственности. Руководство СС держало камень за пазухой и против Ганса Вальца, но ввиду значения фирмы «Бош» для военного производства откладывало сведение счетов до окончания воины.

Подытоживая, можно сказать: да, пространство выбора, возможность «активно проявить порядочность», альтернатива слепому повиновению безусловно существовали. Но рамки этого пространства не были отчетливыми, вычислить степень риска в каждом отдельном случае было практически невозможно. Ясно одно в условиях тотально мобилизованной «немецкой народной общности» и свирепого репрессивного режима риск для спасателей был очень велик. Любой провал мог закончиться смертью — если не по судебному приговору, так в результате пребывания в тюрьме или концлагере. Именно это произошло в 20 из 150 изученных Космалой случаев. Поэтому вывод: спасатели, помощники ставили на карту не только благополучие, но и свободу, здоровье и самоё жизнь — никоим образом не является преувеличением.

Как правило, они понимали, на что идут. Так, на совещании и комендатуре Пшемысля, заявив присутствующим офицерам о своей решимости не допустить депортации «евреев вермахта», майор Лидтке предупредил: «Господа, мы рискуем головой, ибо то, что мы делаем, противоречит прямому указанию фюрера. Но больше чем расстрелять, с нами ничего не могут сделать».

Многие шли на этот риск снова и снова, несмотря на то, что были уже на заметке или подвергались репрессиям именно за помощь евреям или в том числе за нее.

Густав Пич, например, в 1936-1938 гг. дважды побывал под арестом, многократно допрашивался и задерживался. Тем же «мерам воздействия» подвергался и Герман Маас. Известность за рубежом и популярность в Гейдельберге — на его проповеди стекалось множество людей — удерживали гестапо от следующего шага. Однако в 1944 г., когда при очередном обыске у Мааса нашли его письма с выражением отвращения к нацистскому режиму и особенно к преследованию евреев, 67-летнего священника отправили на рытье окопов во Францию.

Пастора Грюбера за девять месяцев до ареста пригласили и гестапо в связи с протестом против выселения евреев из Штеттина, который он направил в правительственные и партийные инстанции. Ему недвусмысленно дали понять, что при повторении подобных шагов последуют строгие санкции. Грюбер ответил, что, пока у него есть возможность, он будет продолжать действовать.

Слежка за Ильзой Тоцке началась в 1936 г., в 1939 и 1941 гг. ее допрашивали и предупредили, что если она не прекратит контакты с евреями, то будет отправлена в концлагерь. Это не удержало Тоцке от попытки переправить Рут Базински в Швейцарию, за что она и попала в 1942 г. в Равенсбрюк (который, к счастью, смогла пережить).

Юристу и консультанту по валютным делам из Франкфурта д-ру Ирене Блок после предупреждения местного руководства НСДАП, которое она игнорировала, за помощь евреям запретили практику. Это было летом 1942 г. А с осени того же года она в течение 900 дней укрывала скульптора-еврейку Марию Иоганну Фульда — сначала в своей квартире, а затем, когда та была разрушена, в деревне Цигенхайм близ Франкфурта (как «пострадавшая от бомбежки» Фульда получила там документы на «арийское» имя).

Элизабет Шмиц, преподавательница истории, религии и немецкого языка, еще в 1937 г. подверглась травле со стороны партийного и гимназического начальства за то, что приютила у себя оставшуюся без работы и средств подругу-еврейку. Годом позже Шмиц досрочно вышла на пенсию. А в 1943 г. дала убежище едва знакомой ей Лизелотте Перелес, а затем помогала ей деньгами и карточками. По свидетельству Перелес, то же делала Шмиц и для других нелегалов.

Иозеф Майер в январе 1943 г. был арестован гестапо — донесли, что он распорядился выделить евреям города Радома больше продовольствия, нежели «положено». Через три дня ввиду отсутствия доказательств Майера освободили. Вернувшись в Злочев, он сказал еврейскому другу д-ру Теодору Альтману: «Не беспокойтесь, помощь будет продолжена! Мы только должны быть осторожнее». И действительно, помог оборудовать под одним из городских домов бункер на тридцать человек и создать там запас продовольствия. Для этого пришлось оформить подложные заказы от различных военных организаций. Обитателям бункера удалось пережить уничтожение злочевского гетто в апреле того же года.

Берлинская проститутка Шарлотта Эркслебен укрывала евреев, маскируя их под клиентов. Одна из товарок донесла на нее, гестаповцы явились с обыском. Ее жилец Франц Вальтер без звезды на одежде спускался по лестнице, когда те поднимались; он бросил им «Хайль Гитлер!» и вышел на улицу. В квартире Шарлотты был найден, однако, чемодан с мужской одеждой. Ее многократно вызывали в гестапо, избивали, угрожали концлагерем. Но Шарлотта твердо стояла на своем: никаких евреев она не принимала — «уж я бы сразу узнала, еврей это или нет». (Намек на профессию, довольно опасный, ибо «неорганизованная» проституция в рейхе была уголовно наказуема.) Эркслебен продолжала заботиться о Вальтере, который нашел другой приют (снабжала его продуктами, стирала белье и пр.). А «салон» ее продолжал служить прибежищем для евреев. Только на случай обыска на антресолях водрузили ящик, куда жилец мог нырнуть, поднявшись по приставной лесенке. Когда квартиру разбомбили, Шарлотта продолжила свою деятельность в меблированных комнатах.

Возглавляемый Кальмайером «отдел сомнительных расовых случаев» в генеральном комиссариате администрации и юстиции рсйхскомиссариата Нидерландов вызывал растущее подозрение СД и Зипо (полиции безопасности). Несколько раз они требовали перепроверить его списки. «Часть этих кальмайеровских евреев, — говорилось в письме СД от мая 1943 г., — представляют собой столь ярко выраженный галицийский тип», что это укрепляет в подозрении: свои ходатайства они подали лишь для того, чтобы на какое-то время уклониться от «трудового использования» на Востоке. Начальник СС и полиции Нидерландов Раутер, напрямую сносившийся с Гиммлером, без околичностей именовал Кальмайера «защитником евреев» и «саботажником». Опасность грозила и с другой стороны — фанатичный голландский фашист Лудо Тенкате, возглавлявший Центральную генеалогическую службу при МВД, не уставал указывать на «ошибки» отдела Кальмайера, в результате которых евреи превращались в полуевреев, а то и «арийцев».

Однако рейхскомиссар (наместник) Нидерландов Зейсс-Инкварт и непосредственный шеф Кальмайера генеральный комиссар администрации и юстиции Виммер, не желавшие усиления власти Раутера, отвергали его предложения о генеральной ревизии деятельности Кальмайера и передаче его полномочий СД. А затем приближение фронта сняло эти вопросы с повестки дня. Зейсс-Инкварт ограничился тем, что с 1 декабря 1942 г. запретил Кайльмайеру принимать к рассмотрению новые ходатайства. Кальмайер, однако, продолжал принимать... «Список отсрочек» от «переселения на Восток» пополнялся, и каждое новое имя означало отмену или по меньшей мере отсрочку исполнения смертного приговора.

У некоторых спасателей до помощи евреям были уже столкновения с режимом по иным поводам. Так, книги Герхарда Поля были занесены в черные списки. Герта Церна находилась под надзором в связи с ее прежней деятельностью социал-демократического публициста и редактора. Д-р Макс Иозеф Мецгер и католический священник д-р Фридрих Эркслебен арестовывались за критику национал-социализма. Пастору д-ру Отто Мёрике в 1936 г. запретили преподавательскую деятельность, в 1938 г. сняли с должности и дважды арестовывали, в 1939 г. приговорили к десятимесячному заключению, замененному по амнистии трехлетним условным сроком (на плебисците 10 апреля 1938 г. супруги Мёрике отказались одобрить внутреннюю политику Гитлера). Стефан Пфюртнер в 1943 г. был осужден на полгода тюрьмы за «враждебные высказывания» в адрес войск СС (он входил в кружок духовных лиц и мирян, где наряду с религиозными темами обсуждались также методы ведения войны, оккупационная политика, программа «эвтаназии» и пр.).

Вильгельм Дене, мастер-инструментальщик, в 30-х годах дважды подвергался аресту как старый социал-демократ. Но несмотря на это, делал все, чтобы облегчить жизнь подначальных ему работниц-евреек. Нескольких Дене спас от депортации прямым обращением в гестапо со ссылкой на их «незаменимость», двум достал фальшивые «арийские» документы, а Феликса Люксембурга, единственного мужчину в бригаде, во время «фабричной акции» 27 февраля 1943 г. укрыл в мужском туалете. Когда в 1944 г., после покушения на Гитлера Вильгельма Дене снова арестовали, заботу о его подопечных взяла на себя его жена. Маргарет Дене снабжала их продуктами, подыскивала убежища, некоторых прятала у себя.

Вернер Келлер, заместитель начальника службы информации и пропаганды в Министерстве вооружений, входил в подпольную организацию, которая вела антивоенную пропаганду и готовила покушение на Гитлера и других нацистских главарей. Наряду с этим супруги Келлер укрывали в своей берлинской квартире евреев и полуевреев. Используя служебное положение, Келлер снабжал их фальшивыми документами, продовольственными карточками и пр. С 1943 г., однако, квартира Келлеров стала опасной. Из-за доносов, которые писала их экономка, об их «антипатриотичных», «пораженческих», «разлагающих» высказываниях, «пренебрежительных отзывах о политическом и военном руководстве» гестапо и военная полиция зачастили к ним с обысками. Жена Келлера с тремя детьми жила теперь большей частью на даче. И несмотря на слежку, продолжала укрывать там преследуемых.

Деятельность Германа Лангбейна, Людвига Вёрля и еще одного «кадрового» политзэка — старосты блока 49 в Бухенвальде Вальтера Зонтага вызывала растущее озлобление эсэсовского начальства. Лангбейн дважды попадал в лагерную тюрьму, его уже хотели расстрелять. Вёрль после штрафного бункера почти ослеп и был на грани коллапса. Зонтаг снова рискнул жизнью перед самым освобождением лагеря. В начале апреля 1945 г. эсэсовцы решили отделить евреев от других заключенных — вероятно, чтобы отправить их в пресловутый «марш смерти». Однако, несмотря на угрозы, староста заявил: «Вы можете меня повесить — я больше не выведу никого». И охранники бежали, не получив намеченных жертв.