Пути искупления

Пути искупления

Глава первая

Понаблюдав за тем, как люди делают в жизни разные расчеты и подсчеты, мы можем отметить интересный факт. В финансовых вопросах человек способен сделать безошибочный подсчет, понимая, что, только тщательно взвесив, оценив и подсчитав все детали сделки с начала и до конца (включая промежуточные этапы), он придет к правильному решению. В противном случае возрастает риск ошибки в ту или иную сторону. Ведь как просто добавить или не заметить «лишний» ноль в конце числа! Казалось бы, подумаешь — ноль! Число, которое по существу-то ничего не значит. Полный ноль! Но стоит добавить тот самый ноль к любому числу — и вот уже исходное число возрастает десятикратно. И если случайно приписать лишний ноль в конце четырехзначного числа, такой подсчет приведет человека к огромнейшим убыткам. Все это — в области денег, финансов, торговли. Точный подсчет — залог успеха. Человек будет считать и пересчитывать, пока не убедится в отсутствии даже незначительной ошибки, и на его расчеты можно полагаться. Как бы то ни было, достичь точных, безошибочных результатов в подсчетах — вполне реально. И ради этого человек прилагает все свои усилия, поскольку осознает важность этих расчетов. Здесь, в этой области, все четко, ясно и логично.

Или возьмем для примера медицину. Нормальный человек вполне способен правильно измерить у больного температуру. А ведь ошибка в подобных измерениях чревата серьезными осложнениями, поскольку зачастую диагноз и, соответственно, курс лечения зависят от температуры больного. По большому счету, вообще вся медицина построена на расчетах и точных мерах, и достичь верного результата в этих расчетах, как мы видим, под силу практически каждому.

Но как же тогда получается, что люди, способные произвести точный, безошибочный расчет во многих сложнейших вопросах, в вопросах самосовершенствования и достижения духовной цельности не могут уберечься от ошибки? Почему в этой области все расчеты искажены? И это при том, что в финансовых и медицинских вопросах риск носит временный характер — на кону «всего лишь» мимолетная жизнь в этом материальном мире, тогда как риск просчетов в вопросах духовного совершенствования сопряжен с вечной погибелью! Что же мешает человеку сделать ясный, четкий и логичный расчет в столь животрепещущих вопросах?

А ведь и здесь порой лишний ноль, — лишенный всякого значения сам по себе, — может привести к необратимым последствиям, если только человек найдет, куда его присоединить. И чем больше знаков перед нулем, тем просчет страшнее. Как учат наши благословенной памяти мудрецы: «Не объединяйся со злодеем даже ради соблюдения заповеди».

Другими словами, злодей сам по себе подобен идолопоклоннику, и наносимый им духовный ущерб минимален: все знают, с кем имеют дело, и остерегаются, сторонятся его. А теперь представьте себе того же злодея в тандеме с мудрецом Торы. Опасность такого тандема огромна, поскольку дает людям повод увидеть и домыслить увиденное (а также сказанное и переданное «по традиции»), полагая, что присутствие мудреца Торы рядом с кем бы то ни было свидетельствует о заслуженном доверии к нему. Отсюда уже прямой путь для ловко расставленных ловушек лжи под покровом правды. И это — угроза для всего мира.

То же самое — в отношении человеческих достоинств и недостатков. Нечто абсолютно негативное, как ни парадоксально, не столь опасно: ну съест человек кусочек чего-нибудь запрещенного, и что дальше? Максимум, захочет съесть еще кусок. До духовной заразной болезни и опасности это его не доведет, поскольку все желания такого человека сосредоточены лишь на запрещенном кусочке, и дальше этого куска он ничего и не видит и не желает видеть. Все его горизонты ограничены этим злополучным кусочком. Такой грех может привести к желанию грешить, но не к попытке систематизировать, оправдывать и даже идеализировать грех. Соответственно, ущерб такого греха лишь в области желания.

Абсолютное добро относится к человеку, который постоянно духовно растет, и вместе с ним, благодаря его духовному влиянию, постоянно духовно растет и весь мир.

Не таков человек, чьи достоинства перемешаны в один большой клубок с недостатками, без четких границ между ними, когда определенные действия человека продиктованы его достоинствами, тогда как в другой области его поступки могут являться следствием его недостатков. И эта гремучая смесь создает новую субстанцию. Точно так же, как, смешивая черное и белое, мы получаем новый, особый, серый цвет. И эта новая субстанция — сплав недостатков с достоинствами — особо опасна.

Особая опасность заключается в том, что человек может попасть в жестокую ловушку, не различив запрета в его слиянии с тем, что вроде бы разрешено. Соединение недостатков с достоинствами подобно прибавлению ноля к цифре, когда ноль сам по себе лишен всякого значения, но рядом с другими цифрами, он умножает числа десятикратно. И платежный документ с ошибкой, с приписанным нолем, рискует привести к немалым денежным потерям.

Так и наши достоинства. К сожалению, очень часто они служат лишь проводником и прикрытием для наших недостатков. Тем не менее, в наших руках выбор: при помощи наших достоинств приуменьшить наши недостатки (используя их для критического анализа и исправления душевных качеств, руководствуясь Торой) или поступить наоборот. В этом ключ к пониманию слов наших благословенной памяти мудрецов: «Удостоился — (Тора) становится ему эликсиром жизни, не удостоился — становится смертельным ядом». Ибо достоинства лишь дают легитимацию недостаткам и увеличивают их масштабы.

Так мы находим в мидраше: «Корах был умным человеком, как же он допустил такую глупость? Его обманули его глаза: он увидел, что от него произойдет великая династия — пророк Шмуэль, который будет равен по значимости Моше и Аарону...». Каким же образом обманули Кораха его глаза? Источником его заблуждения было осознание своих особых достоинств и преимуществ. Именно это привело его к бунту против Моше-рабейну. Пророчества, что от него несомненно произойдет пророк Шмуэль, ему показалось недостаточно. Он требовал его реализации здесь и сейчас, хотел сам стать пророком Шмуэлем, предвосхитить события, естественную хронологическую последовательность времени. И он был уверен, что если хорошенько постараться в этом вопросе и приложить усилия, то желаемое вполне достижимо.

Вот нам пример человека, обладавшего пророческим даром, способного предвидеть будущее, но ввиду наличия в его характере отрицательных черт, этот уникальный дар стал для него смертельным ядом. Зримое будущее поглотило его настоящее в то время, как сам Корах пытался приблизить это будущее к своему настоящему, предполагая, что полагающиеся ему в будущем почет и слава могут стать его уделом уже сейчас. Такова природа вещей: если достоинства не пересиливают недостатки, то недостатки пересилят достоинства.

И в таких недостатках скрыта двойная опасность. Во-первых, их воплощение нехорошо само по себе. Но, кроме того, особенно опасно их влияние в сочетании с достоинствами, поскольку позволяет таким образом подводить под них «идеологическую базу». Так, человек не только оправдывает свои дурные склонности, но еще и выдает их за особые заслуги и достоинства, требуя за это уважения к своей персоне. Вдобавок он провозглашает свой путь единственно верным и соответствующим Торе и жестоко осуждает всех, кто осмеливается с него свернуть.

О таких людях говорит Тора: «И ты сойдешь с ума от того, что увидят глаза твои» — сойдешь с ума от своих собственных достоинств, ибо достоинства, связанные в одно целое с недостатками, приводят к гораздо более серьезному ущербу, подобно приписанному в фальшивке нулю. Так, человек сходит с ума от своего восприятия жизни, сочетающего его достоинства с недостатками.

Подобные заблуждения встречаются сплошь и рядом. Люди склонны без разбора хватать все, что всучивают им их недостатки, и не замечают, как это становится неотъемлемой частью их поступков, их поведения. Приписанным нулем... И все это происходит со стремительной быстротой, как у иллюзиониста, чье мастерство заключается в ловкости рук. Так и человек в спешке не видит недостатков в своих поступках и, живя по привычке, не задумывается над своим поведением, делает все, что придет ему в голову, — и плохое, и хорошее, а все, что он делал уже не раз и не два, кажется ему вполне привычным и дозволенным. На следующем этапе человек начинает прокладывать свой собственный путь, создает свою идеологию. И если сначала он мог просто ошибаться в своих расчетах, то на этой стадии ошибки уже превращаются в целую мировоззренческую систему, и он еще и других поучает на основе собственных заблуждений, поскольку вести за собой других по пути своих ошибок — очень свойственно людям.

И здесь расчеты человека в вопросах цельности отличаются от его расчетов во всех других областях. Измеряя температуру, человек различает не только ее минимум и максимум. Он может измерить каждый градус и каждую десятую градуса, осознавая их важность, поскольку для здоровья опасна не только экстремальная температура, но и та, что ей предшествует, и даже та, что на несколько градусов ниже. И любое, не только самое крайнее, отклонение от нормальной температуры может свидетельствовать о наличии болезни в организме.

Но в том, что касается вопросов самосовершенствования, человек ориентируется только на крайности. Здесь он замечает либо законченных грешников, либо совершенных праведников. Законченными грешниками он называет тех, кто ест некошерное и нарушает субботу, а праведниками — людей недосягаемой духовной высоты. Себя же он расценивает далеким от двух этих полюсов: до ступени праведника он считает, что ему не добраться, но и до уровня законченного злодея ему тоже вроде бы далеко. И человек уверен, что так низко он уж точно никогда не падет. Все же промежуточные ступени между уровнями злодея и праведника он вообще не принимает в расчет. Они для него как бы не существуют. А раз опасность стать законченным грешником и злодеем ему не грозит, он свой долг уже выполнил, какие же могут быть к нему претензии?

В основе подобных расчетов — неумение рассчитать «промежуточные ступени» между праведником и грешником. Потому что, помимо личной трактовки человеком понятий «злодей» и «грешник», есть еще и мнение Торы по поводу грешника, считающего себя безгрешным. Как сказано: «А злодею сказал Всевышний: «Зачем ты говоришь о Моих законах?» Можно говорить о законах Творца, обсуждать их, делиться ими и... оставаться злодеем, грешником. В другом месте сказано: «Злодеи полны раскаянием». И рав Исраэль Салантер, да будет память праведника благословенна, говорил: «Эх, если б мы находились на этом уровне! А то ведь есть люди, полные раскаянием, и, тем не менее, наши благословенной памяти мудрецы называют их злодеями. За что? За то, что истина не служила им единственным ориентиром».

Глава вторая

Насколько ошибочными при наличии мельчайшей пристрастности могут оказаться человеческие расчеты там, где вопрос касается самосовершенствования, и насколько не застрахованы от этого даже величайшие люди, ищущие оправдания своей пристрастности, мы можем увидеть на примере следующей истории из Талмуда.

У раби Ишмаэля, сына раби Иоси, был арендатор-издольщик, который накануне каждой субботы приносил ему корзину фруктов из его (раби Ишмаэля) сада. Однажды арендатор пришел вместо пятницы в четверг. Раби Ишмаэль спросил его, почему. Арендатор ответил, что прибыл в город на суд и заодно решил принести и фрукты. Раби Ишмаэль отказался их принять, а заодно отказался участвовать в этом суде. Но, находясь в помещении суда и слыша разбирательство, которое вели его коллеги, он каждый раз сочувствовал своему арендатору, говоря про себя: «Эх, вот бы он сказал так-то и так-то и заявил то-то и то-то, чтобы решение суда было в его пользу! Осмыслив происходящее, он заявил: Да сгинут те, кто берут взятки! Если уж таковы были мои мысли при том, что я ничего у него не взял, а если бы и взял — это принадлежало мне по праву, то что говорить о тех, кто откровенно берет взятки».

Доводы, которые раби Ишмаэль желал бы вложить в уста своего арендатора, были совершенно справедливы и истинны. Раби Ишмаэль размышлял с позиции «открой уста немому». Ведь если бы доводы были лживыми по своей сути, раби Ишмаэлю не могла бы даже прийти в голову мысль «вот бы он так сказал». Нет, доводы, которые он в душе желал услышать, были бы правдивыми, но исходящими из ложной предпосылки — личных пристрастий. Без них все было бы правильно! Но с ними раби Ишмаэль почувствовал, что его склонность именно к выигрышной для арендатора позиции вытекает из его легчайшей личной расположенности к этому человеку. Без этой симпатии он, возможно, нашел бы больше слабых сторон в доводах своего арендатора и больше смысла в доводах его оппонента. Но личная расположенность и пристрастность служат неощутимой тончайшей пеленой для глаз, застилающей им видение мелких изъянов. И человек может преступать их, даже не ощущая этого, видеть их слабые стороны, но не признавать их.

Поэтому — «Да сгинут те, кто берут взятки». Ведь даже там, где личная расположенность зиждется почти ни на чем: арендатор принес то, что ему и так было положено по праву, при этом раби Ишмаэль не принял «дара», являющегося, по сути, еженедельной платой, но само желание арендатора принести фрукты на день раньше невольно склонило раби Ишмаэля на его сторону. Что же говорить о тех, кто действительно берут взятки? Таково свойство взятки: дающий ее как бы приобретает власть над ходом мысли того, кому он ее дал. И тогда человек под влиянием взятки будет искать в Торе подтверждения своим желаниям, и будет видеть в ней то, что пожелает увидеть. Талмуд рассказывает, что в Явне был один старый ученик, который приводил 150 (!) доказательств «кошерности» некошерных насекомых⁷. Причем это были не просто попытки найти доводы в пользу кошерности насекомых, а четкие и точные доказательства, на фоне которых не оставалось никаких сомнений в несостоятельности доводов некошерности, помимо прямого запрета Торы.

И так — во всех областях и вопросах Торы. Не расставшись со своими личными предвзятостями и пристрастиями, даже глубоко изучив всю Тору, человек черпает для себя из нее только то, что попадает в пределы его интересов и пристрастий. Таков механизм личных интересов и предвзятостей — склонить весь ход работы мысли в сторону этих интересов и пристрастий. И человек с любовью и радостью порабощает свой разум, подчиняя его губительной власти душевных пристрастий. И он подбирает все мыслимые и немыслимые доводы, объясняющие, оправдывающие и восхваляющие его личные пристрастия. А вот от любого довода, предлагающего более критический подход, оставляющего место сомнениям в том, к чему человек испытывает сердечную склонность под влиянием личных интересов, он бежит, как от огня. В конечном итоге, он может дойти до абсурда, сочетая в себе, казалось бы, абсолютные противоположности. Но он не видит между ними никакого противоречия, поскольку они восходят к одному корню — его личным наклонностям, интересам, пристрастиям.

Я был свидетелем подобного случая за границей, где был гостем одного достойного человека. Он сказал мне, что запрещено есть мясо, зарезанное неким шойхетом, поскольку в его взглядах проскальзывает ересь. И привел мне множество доказательств, подкрепляющих его предположение, на основе которых он сделал свой логический вывод, что есть мясо, зарезанное этим человеком, нельзя. По закону я не должен был полагаться на его мнение по многим причинам: он был единственным свидетелем, чересчур вовлеченным в это дело, я не слышал мнения другой стороны и т.д. Я сказал ему: «На мне-то нет никакой обязанности принимать Ваше свидетельство, но лично на себя Вы, получается, приняли суровый запрет!» На это он мне ответил: «Ну, во-первых, я и не ем это мясо. А во-вторых...» И тут он начал говорить нечто совершенно противоположное тому, с чего начал: «Я же не говорил, что он — еретик. Я только сказал, что есть место опасениям, и необходимо хорошенько проверить его поступки.» И все, что до сих пор звучало непреложной истиной, вдруг приобрело оттенок сомнения, и было просто ощутимо видно, как вначале он собрал все доказательства и умозаключения, чтобы выставить этого шойхета еретиком. Но когда в ходе беседы переменились его интересы, он вдруг перевернул все свои доводы обратно, предлагая судить шойхета в лучшую сторону.

Так, личная заинтересованность и пристрастность превращают человека во «флюгер», полный противоположностей и противоречий. Куда подует ветер, туда повернется и его рассудок, и Тора для него призвана лишь подтверждать его подспудные желания. Подняться над своими интересами и пристрастиями становится выше его сил, и каким бы широким и глубоким ни был его ум — там, где замешана малейшая заинтересованность, его разум бессилен. Проанализировать ситуацию со всех сторон и во всех аспектах он уже не может. Этим он подобен человеку, которого привязали к столбу, обращенному на восток. Посмотреть на запад в таком положении для него физически невозможно. Личная заинтересованность и пристрастность таким же точно образом связывают человека по рукам и ногам. Его разум направлен лишь в ту сторону, куда его привязали и направили его пристрастия. И он думает лишь так, как хочет, и ничего против своей заинтересованности сделать не может. Его разум просто поражен и пленен своими пристрастиями.

А что делать, когда возникает конфликт интересов, каждый из которых представляет себя истиной? Как отличить, где именно ложь рядится в одеяния правды? Все зависит от чуткости сердца. Необходимо желать и стремиться лишь к незамутненной истине. Только тогда истинное стремление человека осветит ему правильный путь, ибо слова истины все-таки отличимы от голоса лжи.

Но если человек последует зову своих интересов и пристрастий, то кроме них самих у него ничего и не останется. А все хитросплетения, казавшиеся ему плодом его разума, окажутся лишь следствием его личных пристрастий, раздвоивших и расслоивших правду. И даже погрузившись в Тору и соблюдая заповеди, человек остается далеким от истины. Он подменяет и качество, и суть, и время соблюдения заповедей и оказывается в ситуации, когда он вроде бы внешне все соблюдает, но при этом — не делает ничего! Как сказал Рамбам: «Соблюдает заповеди, а ему бросают их в лицо».

Такова сила пристрастности: она не оставляет места рассудку и разуму, сводя все к самоудовлетворению, от которого человек не готов отказаться ни на йоту. И вот он тяжело трудится над постижением Торы, и все зачем? Чтобы найти в ней то, к чему побуждает его личная заинтересованность. Доказательство? Стоит возникнуть другому, более серьезному и сильному интересу, настроенному на совершенно противоположную первому интересу цель — и человек оставит первое и изберет последнее или, на худой конец, найдет компромисс между двумя интересами, «хромая на обе ноги», чтобы угодить обоим.

Но дело в том, что у человека всегда существует множество противоречивых интересов и пристрастий под влиянием дурного окружения, дурного характера и временных обстоятельств. Избежать этого, увы, нельзя никоим образом и, не сделав своего выбора в пользу чистой Торы, без всякой примеси, противоречиям не будет конца, и человек будет колебаться всю жизнь, шатаясь из стороны в сторону без четкой позиции. Истина для такого человека будет бесконечно далекой. Но он сам не заметит никаких противоречий, даже если речь пойдет об абсолютно противоположных вещах, поскольку происходят они из одного источника. И человек будет жить, замкнутым на этом источнике, а не на его следствиях. А раз источник один, то и никаких противоречий на уровне следствий он не увидит.

Преданный Торе, он по-иному понял бы значение понятия «противоречие», и различив в «едином источнике» то, что мерзко в глазах Творца и лишает его жизни, всеми силами постарался бы искоренить эту первопричину, а с ней автоматически исчезли бы и ее следствия. И тогда их противоречивый характер стал бы ему ясен и виден как на ладони.

Но плененный той самой первопричиной, человек воспринимает ее в качестве компаса. Так как же он сможет разглядеть противоречивые детали, если их первопричина ему более чем угодна? А если так, то и любому противоречивому следствию он будет приводить 150 оправданий, доказывающих его состоятельность. Да и то лишь в том случае, если исходный интерес не слишком силен. В противном случае, он и противоречия-то не заметит, как не заметит он противоречия между Торой и современным внешним миром. И он подведет себе идеологическую базу и выстроит целую систему, как их сочетать.

Все это при том, что каждая сторона требует своего отдельного, особого подхода. И если разыграть внутреннее противоречие в лицах, представив его двумя отдельными людьми, то они просто не узнают друг друга, и то, что один прославляет, другой будет отвергать. Но сам человек не узнает себя в этом спектакле, и всю несостоятельность спишет на действующие лица, на людей Торы и светского мира. Себя же он считает новым, уникальным видом, способным сочетать несовместимое.

Однако на самом деле мы можем понять, что нет большего раздвоения, чем попытки увязать Тору с внешним миром. Но человек считает свой компромисс «прямым и честным». Прямым — по отношению к миру, и честным — по отношению к Торе. Каким образом? Не пытаясь решить проблему в корне, — в корне своих личных несовершенных качеств и пристрастий. Все произрастает из этого корня, и когда корень гнил или ядовит, все, что восходит от него и строится на нем, не имеет никакого отношения к прямому, чистому разуму.

Необходимо знать свои слабости, распознавая личную заинтересованность и пристрастность, и уметь смотреть и действовать вразрез с ними. А без этого все человеческие труды напрасны. И, лишь распознав личные пристрастия и отказавшись от них, как в приведенном выше случае, когда раби Ишмаэль не только не взял положенные ему плоды, но и отказался в данном случае вершить суд, только таким образом можно спастись от зла, от вреда, от убытков, наносимых человеку его собственными поступками. В противном случае не поможет ни стремление исполнить заповедь, ни бегство от нарушений: личные интересы человека замедлят его ход, и это промедление потянет человека все ниже и ниже.

Говорят, что рав Исраэль Салантер, да будет благословенна память праведника, следующим образом объяснял слова Мишны: «Давай, беги (даже) за легкой заповедью и убегай от нарушения». Неслучайно нас призывают именно «бежать», да еще словами «давай, беги», потому что без стремительного бега человек никуда не придет и никакой заповеди не достигнет. Из этого следует, что нечто препятствует его исполнению заповеди, пытаясь вырвать ее из-под носа. Поэтому мудрец Мишны нас подгоняет — «давай, беги!», беги быстрее, обгоняй! И то же самое в отношении бегства от нарушения, поскольку, не убегая со всех ног, человек рискует упасть сбитый нарушением, которое его преследует.

Те силы, что пытаются обогнать человека, лишив его заповеди, и нагнать его с нарушением, не знают ни сна, ни отдыха, выполняя свою работу с завидной расторопностью и постоянством. И даже если человек приложит свои усилия в стремлении к заповеди, это не гарантирует ему, что он обгонит препятствующий ему фактор. И наоборот: чтобы убежать от нарушения, требуется невероятно стремительный бег, и даже он не гарантирует, что нарушение не окажется проворнее. Что же говорить о том случае, если человек вообще собирается стоять на месте и никуда, и ни откуда не бежать? Какой бесславный конец ожидает его в этом случае!

Становится просто страшно! Насколько же стремление человека к заповеди и отдаление от нарушения должны быть цельными! Как в приведенном выше отрывке, когда раби Ишмаэль в такой степени сторонился происков дурного начала, что отказался и от положенных ему фруктов, и от места в суде с тем лишь, чтобы убежать от возможного нарушения.

И об этом говорит пророк: «И возвратитесь, и увидите разницу между праведником и злодеем, между тем, кто служит Творцу, и тем, кто не служит». Недостаточно разглядеть сущность праведника на одном конце и суть злодея — на другом. Необходимо различить все промежуточные ступени «между праведником и злодеем». Как сказал Гаон: «Не похож тот, кто изучил раздел Торы сто раз, на того, кто изучил его сто один раз».

Если тот, кто повторил изучаемую тему всего сто раз, прекратил делать это на сто первый, значит, нечто мешает ему в этом, мешает продвигаться дальше и ввысь. А если это нечто мешает ему расти и подниматься, то со временем оно еще и потянет его вниз и опустит так низко, что он потеряет и уже приобретенное за сто раз. И это значит — «не служил», не работал над тем, чтобы стряхнуть с себя все, что препятствует духовному росту. Человек должен уметь опознавать и этот тип злодея, чтобы его пример был у него перед глазами, с тем чтобы не отставать ни в чем, ни в какой отдельной детали. И недаром говорится: «Увидишь разницу между тем, кто служит Творцу, и тем, кто не служит». Тот, кто ведет себя иначе, не является «служащим Творцу».

Глава третья

Посмотрим, до какой степени человек обязан избегать малейших духовных изъянов во всех деталях и отношениях. Чего добился раби Ишмаэль своим отказом и от принесенных фруктов и от участия в суде? Своим поступком он сохранил цельность своего сердца, не позволяя себе поддаться влиянию личных интересов и пристрастий. И его путь был путем кристально чистым и праведным, а его выбор — выбором Торы. Он не позволил себе ничего, что могло бы отклонить его сердце от чистой истины, понимая, что, поддавшись тончайшей волосинке изъяна, не придавая ей никакого серьезного значения со словами: «ну что тут такого», он повредит глубине своего понимания в целом. И, в конечном итоге, тонкий волос постепенно рискует занять место сердца и разума и, вместо того чтобы управлять собою и совершать осознанные поступки, человек станет безвольным рабом окружающего мира. Таков плачевный результат «уступок» личным интересам. И человек будет размышлять над тем, что же ценится в обществе, и делать то, что оно от него требует. Таким образом, он позволяет себе быть полностью ведомым общественным мнением, которое в его случае выполняет роль того самого арендатора с корзиной фруктов.

Велика разница между тем, кто избегает всего, что может нанести ущерб его душе и сердцу, и тем, кто приближается к людям, вещам и идеям, тянущим человека вниз. Избегая их, человек снимает с себя гнет общественного мнения и приобретает власть над собой. С чем это можно сравнить? Представим себе часы. Часы с циферблатом и сложным внутренним механизмом. Если и внутренний механизм, и стрелки циферблата в порядке, таким часам можно и нужно доверять. Вдобавок по ним можно сверять и все другие часы в округе.

Тончайшим внутренним механизмом человека служит его сердце. Как сказано: «Пуще всего береги свое сердце» и «Милосердный желает наши сердца». Другими словами, мы должны остерегаться руководствоваться личными интересами и пристрастиями в любом вопросе — в любой форме и на любом уровне. Ориентиром в этом нам может служить все та же история с раби Ишмаэлем и корзиной фруктов. В любой, даже отдаленно похожей ситуации, мы должны стремиться к кристальной чистоте. Однажды попавшись в сети пристрастий, человек перестает владеть ситуацией, и тогда уже ситуация завладевает им. Так из ведущего он превращается в ведомого.

Цельное сердце порождает цельные действия — действия, во всем согласованные с истиной, с Торой. Поступки человека с цельным сердцем служат вернейшими, точнейшими часами, по которым могут настраивать свое «время» все окружающие. Это — своего рода эталон, на который можно с чистой совестью полагаться и ориентироваться, и сопоставляя с ним, проверять верность других часов. Ибо любые часы, показывающие время, отличное от точных, эталонных часов с идеальным внутренним механизмом, — лживы и неверны. Как же можно на них полагаться? И лишь те часы, которые указывают время с максимальной приближенностью к эталонным, можно считать точными.

У цельного человека — два основных преимущества. Первое: прямое, цельное сердце, не подвластное никаким предвзятостям и пристрастиям. И как результат — все поступки и действия такого человека строго выверены и взвешены на весах справедливости. Никакой тончайший волос лжи не сможет тут перевесить в нужную подспудным интересам сторону. Любой выбор делается исключительно в пользу истины.

Второе: его поступки и вся его жизнь превращаются в Живую Тору, на которую ориентируются и с которой сверяются все его современники. И он достойнейшим образом влияет на все свое поколение, и только тот, кто настраивает свой «внутренний механизм» в соответствии с мировоззрением и мировосприятием этого цельного человека, имеет шанс достичь цели и прийти к путям истины.

Если чье-то сердце склоняется в пользу плодов своего сада, принесенных во внеурочное время, и подобному этому, — то это сердце подобно ломаным часам, стрелки которых двигаются в своем темпе, и их нужно время от времени встряхивать или подправлять вручную, чтобы замедлить или ускорить их ход, когда они начинают спешить или отставать. Если одной совести недостаточно, чтобы с максимальной точностью настроить ход сердна, и оно не властно выбирать всегда то, что соответствует истине Торы и отвергать то, что ей противоречит, — все остальные попытки действовать «точно в соответствии с общими целями Торы» перекликаются со следующей притчей.

Один человек очень долго и старательно учился стрелять в цель, но все без толку. Случилось однажды ему проходить мимо двора одного крестьянина, и он увидел, что весь его забор разрисован мишенями, и все, что называется, — в яблочко. Изумленный, решил он обратиться к крестьянину, чтобы тот, наконец-то, обучил его этому искусству, на что последний ответил: «Неужели Вы думаете, что я сначала рисую мишень, а потом попадаю в цель? Сначала я стреляю, а потом уже обвожу ту «цель», в которую попал, кружочками мишени!»

По тому же точно принципу действует человек, чье сердце подвластно влиянию различных пристрастий. Его поступки не продиктованы расчетами; его расчеты продиктованы его поступками! Он ослеплен своими предвзятыми интересами, и это ведет его к тому, что ложь он оправдывает, считая чистой правдой. На деле же он просто никогда не пытался приостановить поток своих привычек, желаний и врожденных качеств, с тем чтобы начать думать с позиции истины, чтобы сверять с ней свои поступки. Он просто бежит себе по привычке, как слепец во тьме.

На самом деле, духовное совершенство — вещь глубоко скрытая. Поэтому, если человек не будет прилагать максимальные усилия для опознания своих пристрастий, чтобы вывести их на чистую воду и сбалансировать (как в уже неоднократно приведенной иллюстрации в лине раби Ишмаэля, который и не взял плоды, и отказался выступать в роли судьи), и не нанести вред своей душе, его пристрастия уйдут еще глубже под воду. Они станут для человека еще более естественными и глубокими, и рассудок будет стараться покрыть их под различными предлогами и расчетами так, что до них будет и не докопаться. И чем более закостенелой, застарелой является пристрастность, тем сильнее притупляется чувствительность к ее нахождению, и человек может пожизненно ошибаться в этом вопросе вплоть до того, что она покажется ему чем-то весьма достойным и даже обязательным. И человек будет придерживаться той позиции, которую продиктовали ему его личные интересы, и одновременно полностью полагаться на свои расчеты, постепенно лишая свое сердце всякой власти и возможности следовать зову истины.

Тут тоже наблюдается двойной результат. Прежде всего, рушится весь внутренний механизм. Появляется потребность подталкивать себя «вручную». Но как человек может подтолкнуть себя сам? Следовательно, он нуждается в толчках извне. И это приводит уже ко второму плачевному результату: человека толкают, подталкивают и проталкивают все, со всех сторон и практически одновременно. При этом один толчок необратимо вступает в конфликт с другим. Один пытается «подправить» часы под себя, другой советует ориентироваться уже на него, и каждый «подводит» часы в соответствии со своим субъективным мнением и видением. Что мы имеем в результате? Часы-флюгер, на которые нет никакого смысла полагаться. И, вместо того чтобы служить ориентиром и эталоном для окружающих, они остро нуждаются во внешних ориентирах. А так как наш современный мир очень точно и ясно отражает ситуацию с Вавилонской башней, когда каждый тянет к себе, считая свое мировоззрение истиной в последней инстанции, то и человек, «подводящий свои внутренние часы», ориентируясь на внешний мир, состоящий из столь разных по своему мышлению и мировоззрению людей, стараясь угодить каждому, начинает хромать на обе ноги. Он постоянно меняет свое мнение и свои действия по каждому вопросу. Ведь своего мнения у него изначально нет, и он вынужден жить мнением окружающих. Но так как сколько людей — столько и мнений, он каждый раз следует иному мнению, чтобы всем угодить. Однако и это ему не удается, поскольку понравиться всем одновременно попросту нереально: то, что один восхваляет, другой осуждает. Потому, пытаясь всю жизнь считаться с мнением всех и каждого, человек лишь проведет всю свою жизнь в страданиях и озлобленности. И стоит ему разойтись во мнениях с кем-либо, как этот некто сразу начнет морщиться, и этим причинять человеку нестерпимую боль.

Глава четвёртая

Не только тот, кто всю жизнь будет прыгать с места на место, постоянно меняя одну жизненную позицию на другую, в конечном итоге останется в проигрыше со всех сторон. Подобная опасность подстерегает и всякого, кто сознательно выбрал свой путь, осознавая его справедливость и верность, если по дороге он по недосмотру будет попадать под влияние различных больших и малых преград и препятствий, которые встречаются на его пути. Основная опасность тут заключается в том, что не отдавая себе отчета в реальном наличии этих препятствий и преград, человек может расценивать их как «естественный дорожный ландшафт». И более того: наивно верить, что благодаря им он еще сможет расти и развиваться. Корень подобного самообмана — в трудностях, сопряженных с отказом от соблазнительно сладостных препятствий.

Не отказавшись от всего, что склонно похитить чистоту его помыслов и его сердца, человек может наивно считать препятствия преимуществами, полагая, что они никоим образом не связаны с личными интересами и предвзятыми пристрастиями и ни в чем не противоречат его основным жизненным принципам, а, напротив, толкают его к тому, чего ему пока не

хватает для полного совершенства. Исходной позицией может служить предпосылка, что все, что требует изменений, служит для исправления. Но, в конечном итоге, окажется, что человек не только ничего не исправил, а еще и испортил то, что у него уже было.

Об источнике подобных «благих заблуждений» говорит пророк: «Приносящий в дар свиную кровь, воскуряющий благовония благословляет тщетное — они тоже избрали свои пути, и мерзостей возжелала душа их». Бывает, что человек хочет принести дар Всевышнему, приблизиться к служению Творцу, исправить свои личные качества, но на самом деле его дар — «свиная кровь», которой он лишь еще больше загрязняет себя, свою душу. Или порой человек считает, что он «воскуряет благовония», пребывая в уверенности, что этим он выполняет волю Творца, тогда как на самом деле он «благословляет тщетное».

И все это не потому, что эти люди не желают исправляться и работать над собой. «Они тоже избрали свои пути», они тоже приложили много труда для постижения Б-жественной Торы, чтобы найти верный путь, и они его выбрали. Но при этом «Мерзостей возжелала душа их», они предпочитают жизнь компромисса, сочетая Тору с внешним миром. Их компромисс столь широк, они пытаются соединить воедино столь несовместимые вещи, что даже их душа и их критический ум, призванный различать между добром и злом жаждет мерзостей, оправдывает их, считая вполне уместными и достойными. Таким образом, человек одновременно приносит дар, приношения, но приношения эти, по сути, — «свиная кровь». И он воскуряет благовония, но, по сути, «благословляет тщетное».

И нечему тут удивляться. Царь Шауль также встретил пророка Шмуэля словами: «Благословен ты Всевышнему, исполнил я слово Творца!», пребывая в полной уверенности, что он исполнил волю Творца наилучшим образом. И лишь когда пророк Шмуэль спросил его напрямую: «А что за блеяние стад овец в ушах моих?», он, в конце концов, признался: «Согрешил я пред Всевышним». Царь Шауль был избран Творцом, о нем сказано: «Безгрешен, как годовалый младенец...» Однако одно небольшое, едва различимое личное пристрастие — и вот он уже слегка отклонился от прямой воли Творца. Становится неудивительно, что можно считать себя «воскуряющим благовония», но при этом — «благословлять тщетное», и избрать «свой путь», но путь этот — путь компромиссов, причем до такой степени, что даже душа вожделеет мерзости и находит сто пятьдесят способов признать некошерных гадов кошерными.

Мы видим, что иногда даже то, что кажется исправлением, на деле оказывается постепенной порчей. Хотя элемент исправления и работы над собой тут, строго говоря, также имеется, но заключается он не в том, чтобы этим препятствиям следовать, а именно в том, чтобы все эти мешающие факторы не сбивали человека с толку. И это — воплощение сказанного: «праведники пойдут, а злодеи — споткнутся». Злодей является хозяином своего сердца, и живет по своему разумению, как наивный дурачок и простофиля. Он уже свыкся со своим путем, и внутренний механизм его слишком слаб. Он не может вести за собой окружающий его мир, а оказывается на позиции ведомого, постепенно попадая в ловко расставленные ловушки этого мира и его лидеров.

Не таков человек, который остается хозяином своего сердца. Его внутренний механизм исправлен и направляет все его решения и действия. Так он выигрывает дважды. Прежде всего, он попросту не теряет себя. Но, кроме того, он благотворно влияет и на окружающий мир, служа тем самым верным хронометром, по которому каждый может сверить свои часы.

Как же образуется этот удивительно точный внутренний механизм? Он появляется лишь в тот час, когда человек полностью полагается на выбор Торы, — во всех вопросах и со всех сторон, не отклоняясь от него ни в одной детали. Как мы видели на примере раби Ишмаэля, который, даже не взяв плоды, отказался от роли судьи.

А пока человек не добьется совершенства не только в общем, но и но каждому отдельному пункту, недостающие пункты будут служить ему помехой на нути к совершенству. А как работают помехи? Сегодня предлагают одно, завтра советуют другое, пока не призывают человека служить идолам. И человек идет у них на поводу, теряя даже то, что у него уже было. И о нем говорят, что он не служит Творцу. Даже если не служит он всего в одном аспекте. Как сказали наши благословенной памяти мудрецы, что не похож тот, кто изучил Тору сто раз, на того, кто повторил свое учение и в сто первый. И это — разница между тем, кто служит Творцу, и тем кто ему не служит.

Попробуем проанализировать глубже: почему человеку не хватает инструментов и средств для полного понимания. И почему в вопросах самосовершенствования он больше всего склонен совершать ошибки? Ответ, с одной стороны, предельно короток и прост, с другой — запутан и сложен. Дело в том, что во всех остальных расчетах у человека нет личных интересов и пристрастий в пользу ошибки. Поэтому он может все максимально точно рассчитать в мельчайших деталях. Другое дело — вопросы работы над собой, анализ своих постунков и самосовершенствования. Здесь человека поджидают личные интересы, предвзятости и пристрастия, уводящие его в сторону от совершенства, нодобно летучей мыши, избегающей солнечного света. В этом — источник всех ошибок и заблуждений. И человек, сведущий в Торе, даже не замечая, подводит вескую, основанную на Торе базу в пользу своих пристрастных интересов, следования облегчающим мнениям и уклонения от устрожений, да еще и уверен, что правда — с ним, и его личные интересы — справедливость в чистом виде, обязывающая всех и каждого!

Ошибка кроется в самой предпосылке, и человек заблуждается в исходном вопросе, где же истина, а где — неправда. Все это — следствие личных пристрастий, направляющих выбор в пользу того, что приятно на данный, конкретный момент. Но человек заблуждается не только в вопросах истины и неправды, которые он не может отличить и просто меняет местами. Он заблуждается и в том, что является приятным, а что — совсем нет. И, распознав настоящую природу мира, человек сам по себе никогда бы не выбрал ничего, что не вписывалось бы в выбор Торы. Но пока он полон вожделений, поглощен оптическими иллюзиями, обманом зрения, за которым не разглядеть последствий. Так человек судит по первому представлению, и ему кажется, что, следуя зову своих вожделений и эмоций, он будет наслаждаться. Это потом уже, задним числом, он будет испытывать отвращение к своему прошлому, страдать от естественного хода событий. Это потом уже ему будет жизнь не мила. Но если вы думаете, что выводы из прошлого послужат ему хорошим уроком на будущее, то вы заблуждаетесь. Ничто не учит человека уму-разуму, и он продолжает свои предвзятые расчеты, считая горечь сладкой, а сладость горькой.

Все почему? Потому что свои выводы он делает, не отрешившись от внешнего мира и природного естества, а, напротив, с позиции неотрывной связи с миром, природой и естеством. Осознание недостатков порождено самой жизнью в недостатке. Но, не пытаясь в своих расчетах абстрагироваться от «природы» и «естественных склонностей», человек обречен на ошибки и подмену сладкого горьким. Дело в том, что подобный подход свидетельствует о недостаточном понимании жизни, ее реалий и природы. В таком случае человек обдумывает лишь последствия конкретного поступка, когда личные интересы и пристрастия уже доказали свою несостоятельность и больше не связывают человека в его расчетах. И человек наивно полагает, что с этого дня он уже избавился от всякой предвзятости и пристрастий. Он не отдает себе отчета в том, что вчерашние интересы могут оказаться вытесненными сегодня, а завтра появятся уже новые интересы и пристрастия, подсказывающие человеку, где найти сладость и приятность. Такое видение жизни не только не позволяет человеку разглядеть дальние последствия, но и категории «сладкого» и «горького» для него меняются местами.

Поэтому не исключено, что человек будет абстрактно понимать бренность и суетность этого мира и в то же время стремиться к этой бренной суете, подводя под свое поведение целую идеологическую базу. Такой человек просто не может четко уяснить для себя, что есть жизнь Торы и что есть смерть в погоне за этим миром, как не может представить себе, как именно рыба живет в воде. Он может представить себе, как рыба не может жить вне воды, но само существование в воде выше его представления.

Точно так же человек может представить себе, что отказ от Торы подобен отказу от жизни. Но представляет он себе при этом лишь внешнюю сторону отказа, а не его сущность, поскольку сама суть, сущность жизни, выше его понимания. Привыкая делать свой выбор и свои расчеты между одной формой суеты и другой, ей подобной, сближаясь с внешним миром, человек просто неспособен сделать непредвзятый расчет, однозначно требующий отдаления от этого мира. Поэтому все, что человек может себе представить, есть его фантазии и игра воображения, но никак не «объективная реальность», истинное положение дел.

Об этом говорит царь Шломо: «В заключение: все будет услышано, бойся Б-га и Его заповеди соблюдай, ибо в этом весь человек». Но когда человек услышит, что весь этот мир — суета сует? Когда это «будет услышано» не просто ушами, но всем естеством? Лишь тогда, когда человек исполнит «Бойся Б-га и заповеди Его соблюдай», когда человек отдалится от всех остальных помех и расчетов. Тогда и только тогда человек ощутит, что Тора — жизнь, добро и благо, и у него не возникнет никаких побочных интересов, и он не отдалится от нее ни на шаг, четко понимая, что это — смерть. Та самая смерть, о которой сказано: «Злодеи при жизни зовутся мертвецами». И уже после всего этого, когда человек обретает истинную богобоязненность и совершенную верность Торе, он начинает видеть и понимать, что и в самом деле «в этом весь человек».

Многие думают, будто Тора — это довесок к человеку, и человек вполне может существовать вне Торы. Нет, отдаляясь от Торы, человек полностью теряет облик «человека», превращается в животное. Причем не безобидное, а очень опасное. И только Тора делает человека Человеком.

И об этом говорят наши благословенной памяти мудрецы: «Об этом сказали властители: пойдем в Хешбон». «Властители» — это те, кто властвует над своим дурным началом. «Пойдем в Хешбон» — давайте сделаем расчет того, что происходит в мире: подсчитаем убытки... » Ибо, для того чтобы сделать безошибочный расчет — без лишних нулей, с учетом промежуточных ступеней между праведником и злодеем, без путаницы между истинно сладким и горьким, — необходимо властвовать над своим дурным началом. Только тот, кто властвует над своим дурным началом, — может поступиться своими личными интересами, пристрастиями, заинтересованностью, предвзятостью, «естественными склонностями» — и умеет вовремя отказаться от своих привычек и анализировать, думать и делать заведомо верный расчет, — только он способен ухватить сущность суеты. Только он не откажется от совершенства, ни от одной его составляющей. И только он соответствует определению «в этом весь человек».

В противном случае можно задним числом прекрасно разбираться в расчетах и понимать бренность и суетность мира и, тем не менее, жить бренной, суетной жизнью и под воздействием малейшей личной заинтересованности потерять все завоеванные с таким трудом духовные ступени. Таков слепец, не видящий в своей жизни света. В час, когда в нем пробуждается какая-то личная заинтересованность или пристрастие, весь его ум работает на нее, а человек ничуть не сомневается, что следует истине. И только задним числом, обернувшись и взглянув на жизнь, он поймет, что «истина» эта была лишь ложью в личине правды, и что этот обман зрения ввел его в заблуждение. И останется он гол как сокол...

Глава пятая

«И был вечер — это поступки злодеев; и было утро — это деяния праведников. Но как знать, какие из них желанны? Поскольку сказано: «И увидел Всевышний свет, что он — хорош», значит, желанны деяния праведников, а не поступки злодеев».

Само собой разумеется, что под «поступками злодеев» не подразумевается поведение тех, кто полностью сбросил с себя Тору и заповеди. По поводу таких злодеев не может возникнуть сомнений в том, желанны их поступки или нет. Сомнения возникают на промежуточных ступенях. Там можно сомневаться, чего именно хочет от нас Творец. Все это требует пояснений.

Попытаемся понять, что может толкать человека на то, чтобы он оставался на уровне поступков злодеев? Почему он не идет следом за праведниками? Причина — одна, и в ней ответ сразу на оба вопроса. Человек склонен полагать, что у него в духовном плане все в порядке, он уже хорошо устроился со своими привычками, характером, природными склонностями. И он приводит разумные доводы, подтверждая, что таков был изначальный замысел Творения, что менять в себе что-то — выше его сил. Доказательства? Он не ощущает никакой надобности испробовать это на себе. Вокруг полно отрицательных примеров. Положительные примеры тех, кто изо всех сил стараются измениться, исправить себя, свою натуру, да еще и преуспевают в этом, ему кажутся чем-то возвышенно-недосягаемым и невозможным. И, в конечном итоге, человек, даже не имея никакого логического объяснения, продолжает отмахиваться от столь разительных перемен, от резкой смены одной линии поведения на совершенно противоположную. Как может быть, что только вчера он восхвалял соблазны этого мира, и вдруг в одночасье начнет их презирать? Ведь не далее как вчера он жаждал славы и почета! А сегодня вдруг бежит от них, как от огня.

Всю жизнь темой его разговоров были лишь самые будничные, прозаические, материальные вещи, а сейчас вдруг его речь — сплошная Тора и богобоязненность.

И у человека не укладывается в голове, что можно оставить дурные пути, сменив их на высшие духовные ступени. Как? Ведь природу не изменишь в одночасье. Отсюда вывод: все это лишь лицемерие, поменялась лишь внешность, а мышление и сердце остались такими, как и прежде.

Стоит услышать ему о человеке, в кратчайший срок достигшем небывалого уровня упования на Б-га, он воспримет это как ложные слухи. Человек не поверит в реальность такого достижения, потому что он просто не может себе представить, что в наше время кто-то еще отличается упованием. И так же он отреагирует, услышав, что некто достиг уровня соблюдения заповедей всем сердцем, ради них самих, без всякой побочной выгоды и интереса. Не верится ему, что такое

искреннее, цельное отношение к заповедям возможно и сегодня. И так — во всем, во всех промежуточных ступенях между абсолютным праведником и законченным злодеем. В наши дни человек не верит в праведность своих современников. Особенно, ему будет трудно поверить, что в кратчайший срок человек смог изменить всю свою природу. И скажет ему в лицо, что это ложь и такого просто быть не может.

И это поразительно и страшно. Поразительно и страшно, насколько привычка и природа подточила веру разума в свои силы, и человек не верит в саму возможность исправиться — ни для себя, ни для другого. И как ни рассказывай ему, ни доказывай на примере реальных людей, которым удалось в кратчайшие сроки изменить себя и достичь духовного совершенства, он отметет все доводы под предлогом преувеличения рассказчика или двуличия героя рассказа.

Рассуждая подобным образом, человек вступает в противоречие с Рамбамом, который писал: «Вчера он был ненавистен, омерзителен, отдален и противен, а сегодня — любим, приятен, близок и желанен». Вот вам и подтверждение того, что раскаяние и исправление возможно в одночасье. Как сказали наши благословенной памяти мудрецы: «Вот ты посвящена мне в жены при условии, что я — праведник. И даже если он отпетый злодей (невеста) посвящена ему, ибо возможно, он в душе решил раскаяться». И сколько времени прошло с того момента, как он был отпетым злодеем, и до того, как раскаялся в душе, произнеся эти слова? Мгновение!

И если закон признает возможность подобного мгновенного раскаяния, значит, такая ситуация вполне реальна. Иначе, если бы это не соответствовало действительности, закон не мог быть установлен подобным образом — ведь еврейский закон опирается на действительность. И закон не соответствует мнению раби Йеуды Анаси, что, независимо от раскаяния человека, искупление происходит в Йом кипур. Нет, еврейский закон сформулирован в соответствии с мнением мудрецов, что само раскаяние служит искуплением. И даже по мнению раби Йеуды Анаси, если человек говорит: «Я буду грешить, а Йом кипур принесет мне искупление, то его Йом кипур не искупит». Неужели раскаяние уместно лишь в Йом кипур? Нет, истина в том, что говорит Тора: человек способен за одну секунду выйти из кромешной тьмы на яркий свет, в один момент полностью измениться, в одно мгновение достичь высочайших ступеней.

Поразмыслив, мы придем к выводу, что все так и происходит на самом деле. Человек способен вмиг измениться. Эта способность — не есть нечто сверхъестественное, доступное лишь благочестивейшим из людей. Иначе просто не может быть. Жизнь состоит из мгновений, и, не изменившись в одно из них, кто сказал, что мы можем измениться в другое? Неужели из этого следует, что мы не будем меняться всю жизнь?

Чего же мы ждем? Почему не наступает тот миг, когда мы начнем меняться, работая над собой? Потому что в данный конкретный момент нам трудно отказаться от своего привычного пути? Но то же самое мы можем сказать и в следующий момент, и в тот, что последует за ним...

Мы ожидаем благоприятного момента, когда ничто не будет нам мешать? Этого не произойдет никогда: заботам и хлопотам никогда не будет конца. Всегда нам что-то будет мешать — либо одно, либо другое. Поэтому, даже если отмерить человеку годы жизни Метушелаха, он не изменится, пока в какой-то момент не возьмет себя в руки, оставит прошлое и полностью отдастся Торе. И этот момент — то самое «одночасье», миг единый. Как же иначе? Чуть-чуть сегодня и еще чуть-чуть завтра?

Да ведь это все равно, что пытаться откошеровать трефную кухню «по частям». Резонно? Допустим, человек заявляет, что не может позволить себе в один день отказаться от всей своей старой некошерной посуды, а купить новую ему не по карману. Поэтому он решает менять посуду по частям: для начала заменить одну некошерную посудину на подобную кошерную. Со временем купить еще что-нибудь кошерное, а его некошерный аналог — разбить и выбросить. Сегодня ложку, через месяц — вилку, и так — пока не переведет всю свою кухню из трефного состояния в кошерное. Глупо? Еще бы: да ведь новая кошерная посуда сразу же соприкоснется и смешается с некошерной и от этого сама сразу станет некошерной! И какой бы долгий жизненный срок ни был ему отпущен, он так и будет всю жизнь заменять одно другим, а кухня его как была трефной, так трефной и останется. Сделать ее кошерной можно, только одновременно сменив всю некошерную посуду на новую кошерную.

И тот, кто публично нарушает шабат, не закрывая свою лавку, и хочет сделать тшуву, разве может сказать себе: «Сразу я свою лавку на весь шабат не закрою. Поработаю в этот шабат на час меньше, в следующий раз — на два часа меньше и т.д.» Это совершенно нереально! Тот, у кого не болит душа за соблюдение шабата в течение всего дня, не откажется от работы и на несколько часов.

Работа над собой требует идентичного подхода. Если человеку что-то мешает, оно так и будет постоянно ему мешать. Это же так просто: не оставляя греха, как можно раскаяться и исправиться? Сколько бы человек ни старался познать умом, в каком направлении ему следует работать над собой, само нахождение в атмосфере греха опустошает все его мысли, и грех магнитом притягивает его. Тот кто утверждает, что он способен пройти сквозь огонь и не обжечься, однозначно будет считаться сумасшедшим. Так почему же утверждение, будто можно находиться в грехе, не поддаваясь его влиянию, не кажется нам столь же абсурдным? На человека влияет все! Даже если он этого не ощущает, что, возможно, еще хуже: тому, кто уже лежит на земле, дальше падать некуда.

Пытаться исправиться, подняться после падения в месте греха — все равно, что окунаться в очищающие воды микве, зажав в руке нечистого гада. Необходимо немедленно покинуть место греха. Невозможно одновременно находиться и там, и здесь. В таком случае все советы бессильны и бессмысленны. Только так мы можем подняться на духовные ступени, это — основа основ. И то, чего первые поколения добились своей мощью, последние могут удержать своим трепетным отношением, бережно храня наследие предков.

Как можно «постепенно» оставить грех? На часик? На полдня? Или, может, на целый день, но не включая ночь? И чем тогда это будет отличаться от попытки откошеровать по частям свою кухню? Грех оставляют в один присест, полностью. И если это не удается сразу, то не удастся и за долгое время. Никогда этого не случится. Такова природа. Порвать всякую связь с грехом нужно на месте, мгновенно, моментально. А тот, кто тесно привязан к греху, не сделает этого никогда.

Глава шестая

Таким образом, в один прекрасный день человек должен понять, что он находится на перепутье. Сегодня, здесь и сейчас ему предстоит оставить свое прошлое и вступить на новый путь, ведущий его в новую жизнь. Что скажет он? Что меняться трудно, да и как же измениться так сразу, в мгновение ока? А как же Рамбам, который сказал прямым текстом, что настоящим является только такое раскаяние, при котором Тот, Кому известны все тайны, мог бы засвидетельствовать, что раскаявшийся больше не вернется к прошлым глупостям?

Мы видим, что даже когда человек готов честно и искренне заявить о себе, что не вернется к прошлым глупостям и не будет больше грешить, и нет у него никаких сомнений в том, что он устоит на своем новом праведном пути, не факт, что это может служить признаком истинного раскаяния. Каково же оно, истинное раскаяние? Это такое состояние, когда Всевышний, которому ведомы все тайные помыслы души, засвидетельствует, что этот человек никогда больше не вернется к прошлым глупостям.

Но если сам человек не верит в свои силы и утверждает, что раскаяние и исправление для него — область недосягаемого, если он не уверен, что сможет устоять на новом пути, то что же может засвидетельствовать о нем Творец? Неужели для него не существует реальности раскаяния и исправления, а следовательно — возможности прощения прошлых прегрешений?!

Однако, если Рамбам явно утверждает, что настоящее раскаяние — это то состояние, при котором Тот, кому известны все тайны, может засвидетельствовать, что человек больше не вернется к прошлым глупостям, значит, такое раскаяние возможно! Значит, человек способен раскаяться и исправиться в такой степени, что Творец мог бы засвидетельствовать о нем, что к прошлым глупостям тот больше не вернется. Что же нужно для этого?

Прежде всего — чтобы человек познал себя, свой характер, свои слабые стороны. Чтобы он отдавал себе отчет, где его могут подстерегать духовные опасности и ловушки, в чем заключался корень его прошлых ошибок и заблуждений, что привело его к ним, и как ему удалось в себе это победить. Потому что за каждым грехом и недостатком стоит своя глубинная причина.

Что еще? Проанализировать, что толкало человека сойти с пути Торы в пользу внешнего мира. Понимая и осознавая все это, зная и чувствуя, что от всех его прошлых влечений и переживаний ему осталось лишь отвращение вплоть до тошноты, человеку еще предстоит обрисовать в уме общий план, как избежать будущих ошибок, где, в каком именно месте его могут подстерегать нарушения и где поставить ограждение перед возможными ловушками.

И, кроме всего прочего, человек должен понимать, что новая жизнь для него не обуза, а спасение, залог духовного роста и блага. И если уж человек однозначно решает вступить на этот путь, подкрепляя свое решение действиями, то почему бы Тому, Кому известны все тайны, не засвидетельствовать, что он больше не вернется к прошлым глупостям? Ведь у такого человека слова не расходятся с делом, мыслями и чувствами, его раскаяние — полное, освещающее его новый путь, благодаря которому он сможет не только устоять, но и уберечься от всех препятствий и потерь.

А проблема того, кто утверждает, что это выше его сил, что он на такое неспособен, да еще и не верит, что кто-либо другой способен по-настоящему измениться за короткое время, не в том, что истинная тшува — вне его досягаемости, а в том, что он сам слишком далек от тшувы.

Все это напоминает описанную нашими мудрецами ситуацию, когда неевреи обсуждали тему соблюдения субботы, утверждая, что евреи на самом деле субботу не соблюдают, а лишь притворяются соблюдающими. Доказательство? Почему же по субботам кошельки с деньгами не валяются на улице: ведь евреям запрещено их поднимать? И неевреи просто судили о невозможности соблюдения шабата, исходя из своего собственного мировоззрения, своих личных предпосылок, делая выводы о чужих недостатках на основе собственных.

Не только неевреи разделяют подобный ход мысли. Любой человек, которому нечто несвойственно, который настолько далек от него, как будто оно у него отмерло, воспринимает этот недостающий ему лично параметр как некое ископаемое, уже давно не существующее в природе в принципе. Соответственно, он и не верит, что то, чего не хватает ему самому, может быть у кого-то другого, что кто-либо может достигнуть совершенства там, где он сам от совершенства настолько далек. Например, как можно за ограниченный отрезок времени от варварства и дикарства перейти к высшим ступеням духовного подъема.

Однако тут следует помнить, что, в действительности, препятствием для роста служат отнюдь не высота духовных ступеней, а внутренний голос дикарства и варварства, отрицающий все духовное и святое. Слепец может очень долго и внушительно оспаривать идею солнечного света, хотя существование солнца и света очевидно каждому, обладающему даром зрения. Лишь сам слепец, лишенный этого дара и вследствие этого не видящий света, может отрицать эту очевидную истину.

И все же данная аллегория — не совсем точна или, вернее, совсем неточна. На самом деле, существует огромная, принципиальная разница между тем, кто рожден быть слепцом и обречен пожизненно ничего не видеть, и тем, кто погряз в духовной нечистоте, но при желании и старании способен выкарабкаться из нее, достигнув такого уровня, что Сам Творец сможет засвидетельствовать о нем, что все его глупости навсегда останутся достоянием прошлого, и он больше никогда к ним не вернется. Проблема в том, что на данный момент его душа жаждет тех самых глупостей, без них он не представляет себе жизни, и сама мысль о возвращении к Творцу, об искреннем раскаянии и истинном исправлении и искуплении повергает его в шок.

Что это напоминает? Разорившегося банкрота, которому угрожает смертельная расправа. Не представляя себе возможности исправить положение, он начинает размышлять, что предпочтительнее — повеситься или застрелиться. И вот, пока он проводит несколько дней в раздумьях над этой трагической темой, его близкий друг находит для него идеальное решение, как ему спастись от нависшей над ним смертельной опасности. Но когда друг прибегает к нему с радостной вестью, он наталкивается на стену непонимания и отчуждения. «Нет-нет, — отнекивается банкрот. — Это, дружище, дело решенное. В этом вопросе я уже сам все решил и в чужих советах не нуждаюсь. Осталось только выбрать последние детали: пистолет или веревка».

Сколько людей, которым уже давно опостылела их жизнь, отказываются от спасительного предложения Торы, сулящего им полноценную жизнь! И ведь если бы раскаяние было чем-то непосильно тяжелым, Тора и не могла бы этого от человека потребовать. Пути ее — пути приятные в такой степени, что даже колючие сорта пальмы и мирта нашими благословенной памяти мудрецами были признаны непригодными для исполнения заповеди четырех растений. И если Тора призывает нас к раскаянию и исправлению, можно не сомневаться в том, что это — источник жизненности и блага, ключ к ответам на все жизненные вопросы, ибо нет ни одной области человеческого бытия, в которой Тора не предложила бы человеку свой путь и свое решение. Но, увы, человек для себя уже все решил, и выбор остался за малым: пистолет или веревка; и живительные, жизненные советы его уже не интересуют.

Как же тогда говорят в народе: «О состоянии здоровья спрашивают не у врача, а у больного»? И если больной утверждает, что у него нет ни возможности, ни сил, то, пусть это даже игра воображения, к нему прислушиваются. Но тут у него есть хотя бы поле для игры воображения, а в Торе человек зачастую не имеет ни поля, ни воображения. Что уж говорить о таких высоких понятиях, как жизненный путь и определение бытия?!

На этот вопрос уже ответили наши благословенной памяти мудрецы. Как известно из традиции, этот мир был сотворен буквой эй (!). Обратите внимание, как она выглядит: похожа на портик, и каждому жаждущему опуститься и упасть - дорога открыта (нижнее отверстие буквы). Но есть еще и небольшое отверстие слева наверху. Для тех, кто желает подняться. Почему так? Почему бы не совместить вход и выход? Да потому что это не поможет! Потому что на вход-выход можно повесить замок, но если придет вор и замок этот сломает, чтобы совершить кражу, то нет смысла возвращать старый замок на прежнее место: его будет ожидать та же самая участь. Нет, теперь уж точно требуется более крепкий замок.

Так, человеку, который увидел воочию, что жить, пытаясь сочетать в компромиссе несовместимое, - невыносимо. Слишком уж много помех на этом пути, и слишком он опасен; ничто не поможет, пока человек будет стоять на своем, идти все тем же путем компромисса, а по сути — топтаться на месте. И если, отказавшись от одного компромисса, он перейдет к другому, это ему ничем не поможет. Единожды справившись с замком, «вор» снова и снова будет успешно ломать его.

Во избежание этого отверстие сверху — узко. Как комментировал Виленский Гаон: «Из этого мы учим, что тем, кто раскаялся, следует входить через узкое отверстие». То самое, о котором говорили наши благословенной памяти мудрецы: «Всякое начало — тяжело». Для начала необходимо оградиться от прошлого, отгородить путь ввысь от пути компромисса, и только тогда появляется возможность удержаться и сохранить достигнутую высокую ступень.

Это тоже никого не должно останавливать. Человек не должен бояться, что новые, более высокие нормы ему окажутся не под силу: слишком уж они высоки для него, а жизнь-то продолжает бросать ему вызов в виде все новых проблем и вопросов. Это снова напоминает историю кузнеца, списывающего свою «небывалую» удачу на тот факт, что он не стал золотых дел мастером. И ведь он приводит свои «веские» доказательства того, что если бы он стал ювелиром, то явно умер бы с голоду: за всю его кузнечную практику еще никто не обратился к нему с просьбой починить хотя бы одно золотое кольцо или цепочку. Мы можем потешаться над его глупостью, понимать всю несостоятельность его логических умозаключений: ведь именно потому, что он выбрал профессию кузнеца, а не ювелира, никто и не пришел к нему починить кольцо. Но если бы он стал ювелиром, то сразу почувствовал бы разницу, насколько этот путь счастливее и вольготнее мучительных трудовых будней кузнеца, с трудом сводящего концы с концами.

Подобно кузнецу человек, не ощущающий на себе счастья Торы, делает свои «опытные умозаключения», будто Тора не дает человеку счастья, и на ее пути человека не ждет удача. На самом деле удача далека лишь от того, кто еще не ступил на путь Торы, а продолжает двигаться другим, своим путем. Того, кто еще не предан ей всей душой и всем сердцем. Но стоит ему полностью предаться Торе и ощутить ее истинную гармонию, как он увидит, почувствует ее благо, и это полностью перевернет его жизнь.

Тот, кто вступает под сень Торы, в один миг может прорваться из кромешной тьмы к величайшему свету. Иначе не было бы законов раскаяния, предполагающих возможность мгновенного исправления. Наличие подобных законов свидетельствует о том, что такая возможность реальна, ведь закон строится исключительно на жизненных реалиях.

И как же все-таки можно полностью измениться в одно мгновение? Присмотревшись, мы можем заметить интересную вещь. И совершенство, и его обратная сторона — несовершенство, какой-либо недостаток, прегрешение, на самом деле имеют две составляющие. Есть способствующая греху обстановка, а есть человек этот грех совершивший. Есть внешние условия, а есть — сущность. Есть возможность раскаяться и исправить внешнюю сторону прегрешения, а есть возможность отказа от самой сути греха.

О внешней стороне говорят наши благословенной памяти мудрецы: «Не присоединяйся к злодею даже ради исполнения заповеди». Или: «Иди себе окружными путями, — говорят назиру, — не приближайся к винограднику». О внутренней стороне говорят так: «Да будут все твои поступки во имя Небес» и «Милосердный желает наши сердца». Совершенно очевидно, что раскаяние подразумевает исправление и внешней, и внутренней сторон.

И тут существуют два уровня. Есть тот, кто способен на мощнейший рывок, вопреки своей природе и застарелым привычкам. Такой человек может в один миг прорваться из кромешной тьмы к величайшему свету и стать буквально другим человеком и внешне, и внутренне. Все, что имело какое-либо влияние на него в прошлом, в прошлом и осталось, а в настоящем не производит на него ни малейшего воздействия. И с тем же рвением, с которым он предавался греху, человек в одно мгновение становится преданным Творцу и Торе. Об этом с восхищением плакал раби Йеуда Анаси: «Есть тот, кто приобретает свой мир за один миг».

Существует, однако, и другой уровень. Есть люди, честно желающие себя изменить, работая над собой. При этом им необычайно трудно одновременно измениться и внешне, и внутренне настолько, что все прошлое сразу же перестает играть какую-либо роль в их жизни. Но и они способны принять однозначное решение совершить, хотя бы внешние изменения, отдалиться от тех внешних обстоятельств и условий,которые приводят их к греху,способствуя проявлению отрицательных качеств и слабостей. Это уж точно не удел избранных, и под силу каждому.

И, положа руку на сердце, каждый знает свои уязвимые места и слабости и при желании может обойти острые углы, избегая той обстановки, тех внешних условий, при которых, как он помнит и знает по опыту, он ничего не выиграл, а лишь оказался на краю пропасти, едва не растоптав свой талант, свой разум и, безусловно, свое величие. Что двигало человеком в час, когда он отказался от своего возвышенного выбора и предназначения в пользу греха?

Вот только заниматься самообманом, утверждая, что даже обстановка, способствовавшая греху в прошлом, больше не производит на него никакого влияния, не стоит. Это равноценно утверждению, будто впредь огонь не имеет над нами власти, и мы можем не бояться никаких ожогов, тогда как на деле речь идет о естественном природном свойстве огня. Поэтому единственное решение — полностью, бескомпромиссно сменить способствующую греху обстановку на обстановку, располагающую к соблюдению заповедей. На первом этапе — хотя бы на внешнем уровне.

Глава седьмая

Что касается внутреннего намерения, может возникнуть ситуация, при которой человек вроде бы соблюдает заповеди, а ему как бы бросают их обратно в лицо. Как же так? Дело в том, что их, эти заповеди, разъели изнутри различные сопряженные с ними корыстные помыслы. С другой стороны, человек одновременно может найти самые возвышенные оправдания своим грехам и нарушениям. Что получается? У такого человека от Торы не остается ничего — лишь его личное, эгоистичное желание, которое человек пытается оправдать Торой. Разве не Тора распалила и углубила в нем это желание? Так сама по себе ложь безобидна, поскольку очевидна ее беспочвенность... Проблема возникает там, где ко лжи примешана правда, поскольку именно эта правдивость и истинность укрепляет, углубляет и усугубляет ложь.

Но как же избавиться от побочных, корыстных мотивов при соблюдении заповедей? Как начать соблюдать их исключительно во имя Небес и из любви к Творцу, к Его Торе и заповедям? Любой человек может решиться предельно скрупулезно следить за своими путями и поступками, взвешивая каждый из них на весах справедливости и истины. Да, сразу достичь в этом совершенства может не каждый и не всегда, но твердое решение ежедневно следить за своими действиями в каждой ситуации, не упуская из вида ни одной детали и стараясь исправить каждую из них, насколько это возможно, уже доказывает, что человек — на правильном пути, ведущем его к истине; а большего от него Тора и не требует. Это и есть настоящее, всеобъемлющее раскаяние. От внешней стороны греха человек уже давно отказался сам, а над внутренним наполнением работает ежедневно. Остается только продолжать неуклонно следовать по этому пути, не позволяя себе никаких поблажек в работе над собой, ибо это — залог жизни и в этом, и в грядущем мирах.

Разница между внешними и внутренними изменениями, сопряженными с раскаянием и исправлением, заключается в том, что во внешней стороне изменений каждый может дойти до совершенства, тогда как внутреннее наполнение зависит от уровня человека. Кто в духовном плане довольствуется малым, получит лишь немного, а кто ищет духовное богатство, может его обрести. И об этом говорят наши благословенной памяти мудрецы: «А есть те, кто приобретает свой мир (свою долю в грядущем мире) за несколько лет».

Найдутся те, кто скажут: «Но ведь всю внешнюю работу мы уже завершили, от стольких вещей отказались! Зачем же нам еще напрягать свой мозг излишней работой мысли? К чему работать над своим мышлением, над своими помыслами, если все остальное уже в норме? Так что, если наши помыслы могут быть слегка корыстными? Ну так мы будем действовать не только во имя Небес, но и учитывать побочные интересы. Ну и что?!»

Однако мы можем заметить, что разница между исполнением заповеди, лишенным всяких личных интересов, и корыстным служением Творцу — огромна. Возможно, даже еще больше, чем между тем, кто действует во имя Небес, и тем, кто вообще ничего не делает.

Приведем пример. Представим себе, что в один прекрасный день мы услышим, что в городе живет человек, который целый месяц не спит ночами, охраняя город от воров и пожаров. Что бы мы сказали о таком человеке? Несомненно, посчитали бы его великим благодетелем. А если бы нам рассказали, что другой человек отказывается от своего ночного сна на протяжении полугода, с тем чтобы охранять чужие дома и магазины? Это наверняка вызвало бы наше искреннее недоумение, но мы, безусловно, посчитали бы такого человека одним из достойнейших представителей человеческого рода, количество которых исчисляется единицами. Ну а если бы до нас докатилась весть о существовании человека, который изо дня в день, и в дождь, и в снег, и в слякоть отгоняет от себя ночной сон, и обходит дозором весь город. И так — на протяжении сорока лет! Наше восхищение таким человеком не знало бы границ, а наша уверенность в том, что подобной самоотверженности не сыскать в целом свете, была бы непоколебимой.

Но стоит нам услышать небольшое дополнительное уточнение о том, что делает он это не из любви к человечеству, а за солидную плату, взимаемую с каждого нуждающегося в его услугах, — и наше восхищение вмиг улетучится. В конечном итоге, получая зарплату, человек действует во имя собственных, а не общественных интересов. Более того, его труд может еще пагубно на нем сказаться. Кто поручится, что, не получив вовремя причитающееся ему жалованье, он в гневе не сожжет весь город? Ведь сам выбор им источника дохода свидетельствует о его готовности пойти на многое ради денег! И может случиться, что обманутый в своих расчетах он не остановится даже перед местью? Разве его когда-либо волновало состояние родного города? Нет, интересовало его лишь состояние своего кошелька и кармана. Там, где личные интересы и интересы города совпадали, это шло всем сторонам на пользу. Но стоит возникнуть малейшему противоречию между двумя этими интересами, и человек, движимый оскорбленным самолюбием, становится способен на страшнейшую месть.

Так, если человек внимателен только к внешней стороне греха, не пытаясь разобраться в своем внутреннем мире, в своих помыслах, то работа над областью мысли — отнюдь не единственное, чего ему не хватает. Под угрозой — все его действия. Малейшее испытание, задерживающее его «зарплату», и человек предаст все свое «дело жизни», «сожжет свой город» или поделится всей известной ему в рамках «профессионального долга» секретной информацией с «ворами и бандитами».

Человек, действующий не во имя Небес, совершает все свои поступки лишь за неимением более подходящей альтернативы. Но если неожиданно возникнет «более выгодное дело», он с легкостью предаст свое прошлое. Его мысли поглощены заботой о временных благах, и его признание Торы, цельности и самосовершенствования преследует одну лишь цель: временные блага, которые он может из них извлечь. Внешне, на словах он может, конечно, самыми возвышенными эпитетами описывать свой идеализм, духовность и отсутствие всякой корысти, но внутри, в душе он не ощущает никакого соприкосновения с той самой абстрактной духовностью. Все, что связывает его с жизнью духа, — лишь внешняя мишура подобно тому, как городского сторожа связывает с «делом его жизни» не суть его труда и работы, а положенная за это заработная плата. И если он ее не получит, всякая его связь с работой разрывается на месте, и он еще может докатиться до того, что разрушит, ограбит или сожжет родной город.

Существует также большое различие между чистотой намерений заповеди (например, разводного письма — гета или выпечки мацы) и чистотой намерений человека. Разводное письмо или маца с должным намерением или без оного внешне могут выглядеть абсолютно одинаково. Но человек с чистыми намерениями отличается во всем. В нем — совершенно другой дух жизненности, наполняющий глубоким внутренним смыслом каждый его шаг. Жизнь такого человека — насыщенна. Жизненность проявляется в его поступках, в его речи, в его душевных качествах, в работе его мысли.

Тот, кто не живет с подобным внутренним настроем, подобен роботу, и даже намного хуже его. Робот ведь сам по себе не совершает ни добра, ни зла. Он совершенно бездушен. А тут мы можем иметь дело с людьми, которые уподобляются роботу в том, что касается добрых дел. В этом человек может чувствовать себя опустошенным, лишенным жизненности, необходимой жизненной силы. Но там, где дело касается обратной стороны, дурных поступков, тут человек вдруг оживляется, оживают его движения, мысли, мимика, чувства. А что, если не жизненность, придает силу и крепость? И там, где человек лишен жизненности, возвышенных и бескорыстных мотивов, легче всего его сломить. Легчайшее испытание, как, например, гнилая зависть или «этот царь, а этот не царь» - и человек не выдерживает, ломается, падает. Если только он не живет и не действует во имя Небес и его намерения и помыслы не кристально чисты, без малейшего налета или примеси личных интересов. Только такой человек столь полон жизненности, придающей ему такую живительную силу, что подобные испытания не имеют на него никакого воздействия, не оказывают ни малейшего влияния.

Об этом сказали наши благословенной памяти мудрецы: «Закрывающий глаза, чтобы не видеть дурного, — это тот, кто не смотрит на женщин в час, когда они нагибаются над стиркой». И поясняют: если у него есть возможность обойти, пойти другим путем, а он сознательно идет туда, где женщины заняты стиркой так, что у них могут оголиться некоторые части тела, он совершает грех. И подчеркивает Рашбам: «Даже закрывая глаза».

Итак, человек может полностью закрыть свои глаза в попытке уберечь их от нескромных зрелищ, но если существует у него другая дорога — далекая от всех соблазнов, где потребность закрыть глаза вообще не возникает, а он все равно идет этим сомнительным путем с закрытыми глазами, — злодей он и грешник! Потому что движет им в его выборе подспудное желание подсмотреть, увидеть. И поскольку, на самом деле, не умом, а сердцем он желает не закрывать глаза, а, наоборот, открыть их пошире, то в конечном итоге этим все и закончится! Его поход, не дай Б-г, может закончиться падением. Не случайно наши благословенной памяти мудрецы называют подобное поведение грехом.

Если человек готов бесплатно охранять свой город из любви к нему, зачем ему брать за это деньги? Другое дело, если его интересует не благо города, а собственная выгода. А если личная выгода стоит на первом месте, то, не получив воздаяния, он сможет собственноручно разрушить все и вся, поскольку движут им отнюдь не бескорыстные, благие намерения. Их-то ему и не хватает в его работе.

Становится ясно, в какой степени человеку следует стараться работать над надлежащим внутренним настроем, действовать бескорыстно, исключительно во имя Небес, без примеси личных интересов. И если уж человек взялся измениться во всем остальном, что же мешает ему работать и над этим? Тем более что без этой основы основ невозможно по-настоящему работать и над всем остальным! Поэтому не заботиться о необходимом, возвышенном, бескорыстном, внутреннем наполнении — весьма чревато.

Но разве не может человек сознательно действовать в своих интересах, отдавая себе отчет в опасностях, подстерегающих его на каждом шагу, и, соответственно, предельно остерегаясь? Увы, раз существует «альтернативный», безопасный путь, сознательный выбор опасного пути приравнивается к злодейству. Желаешь тешить себя иллюзией, будто сможешь шагать себе с закрытыми глазами? Ложь! Самообман! Не желаешь видеть — ступай другим путем, без нескромных зрелищ по дороге. Но тот, кого прельщает именно этот опасный путь, который он проходит с закрытыми глазами, пытаясь оправдать свой выбор дороги, — злодей и грешник, которого интересует именно то, на что смотреть ему не следует.

Одним словом, тот, кто искренне желает раскаяться и исправиться, должен работать в обоих аспектах — и во внешнем, и во внутреннем, — и покинуть атмосферу греха, и наполнить свое служение Творцу необходимым внутренним, бескорыстным настроем, не отклоняясь ни на йоту. Единственным стимулом человека при этом должна стать любовь к истине. От всего, что касается внешней стороны (раздражителей, соблазнов), можно и нужно отказаться на месте. Внутренняя работа — это уже может быть дело не одного дня. Но принять решение довести ее до совершенства, следовать лишь зову истины без примеси личных интересов, действовать исключительно во имя Небес необходимо тоже с самого начала безоговорочно и бесповоротно. Таким образом, человек удостоится полноценного раскаяния во всех деталях, нюансах и тонкостях.

Само по себе раскаяние — уникально по своей сути. Оно в корне отличается от всего, с чем мы сталкиваемся в миру. Ведь если человек понесет определенный убыток в каком-то деле, то, даже открыв новое дело и неплохо на нем заработав, потерянного в прошлом уже никак не вернуть. У него могут существовать неплохие перспективы на будущее, но то, что осталось в прошлом, потеряно навсегда. Не так с раскаянием. Даже если человек практически всю свою жизнь был законченным, закоренелым и закостенелым злодеем и грешником, но под конец жизни искренне и истинно раскаялся, его грехи ему не припоминаются.

Правда, здесь существуют два уровня. Как говорили наши благословенной памяти мудрецы: «Совершил раскаяние из страха и трепета — его преднамеренные грехи засчитываются ему как непреднамеренные». Как сказали мудрецы, «Там, где стоят раскаявшиеся грешники, не находятся даже совершенные праведники». Возьмем для примера раби Иеуду, сына раби Илаи, заметившего брешь в ограде виноградника и решившего ее починить. Но, вспомнив о том, что это случилось в шабат, он отказался и от своей затеи, и от самого виноградника. Разумеется, это было лишь проявлением благочестия; законом не возбраняется думать в шабат о запрещенных в этот день работах: запрещены лишь сами действия и разговоры о них. Тем не менее, раби Иеуда принял решение отказаться от всего виноградника. Что было источником его неподобающих мыслей в шабат? Виноградник! Не будь его, не возникло бы и никаких мыслей с ним связанных. И как же теперь от этих мыслей отказаться? Следует отказаться от виноградника — тогда уж и думать будет не о чем. А отказавшись только от забора с брешью, он рискует ввести в грех прохожих, которые могут посчитать чужое своим и, соответственно, нарушить запрет на воровство. Поэтому раби Иеуда почувствовал себя обязанным отказаться от всего сразу.

Как мог он пойти на столь отчаянный шаг в свое время, когда было столь распространенным испытание бедностью, что шесть мудрецов были вынуждены укрываться одним та-литом?! И ведь скорее всего на нем лежала ответственность за пропитание еще и других душ. И завтрашний день никто не отменял, и завтра нужно будет вновь возвращаться к Торе и к повседневному труду. Почему же, почему он не беспокоился об этом завтрашнем дне? Да потому, что он беспокоился о дне сегодняшнем, о том, как ему жить уже сегодня с неподобающими мыслями! Потому что мысль не приходит просто так и не проходит бесследно. И если мысль поселилась в голове, значит для нее там есть место, есть поле действия, есть своя запретная зона в мозгу, и есть ли что-либо более действенное, чем подобные мысли? Следовательно, подобные мысли необходимо пресечь на корню, до того, как они воплотятся в мире действия, проникнув сюда через «кошерную лазейку». Потому-то раби Иеуда и решился отказаться от всего: и от самой мысли, и от виноградника, эту мысль в нем пробудившего. Отказаться, вырвав мысль с корнем — тем самым виноградником.

А теперь подумаем, когда духовный уровень раби Иеуды, сына раби Илаи был выше? Когда он был совершенным праведником без всякой неподобающей мысли, без необходимости отказаться от своего виноградника? Или все-таки после? После того как споткнулся на неправедной мысли и почувствовал, что обязан отказаться от виноградника? Мы скажем: конечно же, сейчас, после испытания, которое он смог выдержать, после предотвращения падения! Ибо без риска падения, без того, чтобы споткнуться, ему и не потребовалось бы от чего-то отказываться. Иначе откуда взяться уверенности, что человек может занять столь высокую ступень, отказаться практически от своего основного имущества. И все ради чего? Ради налета запретности, различимого лишь в силу особого благочестия. Только так он смог воистину занять эту высочайшую духовную ступень. Причем, если бы речь шла не об особом благочестии и налете запретности, а о настоящем грехе, то и выбора-то не было: человек был бы просто обязан в рамках раскаяния исправить все, что привело его к греху. С другой стороны, не будь даже налета греха, то и исправлять было бы нечего. Возбуждать в себе специально неподобающую мысль, с тем чтобы доказать себе собственную способность от всего отказаться? Это тоже вряд ли можно было бы назвать грехом, требующим подобного исправления.

Но вот, споткнувшись на неподобающей мысли, раби Иеуда отказался от своего виноградника и тем самым взошел на высочайшую духовную ступень — намного более высокую, чем та ступень совершенной праведности, на которой он находился прежде. Поскольку, если до этого он исполнял все сказанное в Торе, имея свой виноградник, то с этого момента он продолжил соблюдение всей Торы, отказавшись от своего виноградника.

Глава восьмая

И об этом сказали наши благословенной памяти мудрецы: «Уровня раскаявшихся грешников не могут достичь даже совершенные праведники». Ибо праведнику недоступна ступень раскаявшегося грешника, как бы он ни желал на нее подняться. Без греха нет раскаяния, а сознательно совершенный грех с единственной целью — завоевать ступень раскаяния — грехом не считается, как не считается подобное «раскаяние» раскаянием. Лишь тот, кто согрешил, может удостоиться занять эту более высокую духовную ступень. И все благодаря чему? Благодаря греху! Так его прошлые грехи прибавили ему исключительные дополнительные заслуги.

Каким образом удостоился раби Йеуда, сын раби Илаи, величайшей заслуги доказать свою преданность Торе и соблюдать ее, добровольно лишившись своего основного имущества - виноградника? Только благодаря неподобающим мыслям, закравшимся в его сознание. Отказавшись от самих мыслей и искоренив их вместе с их материальной основой, виноградником, он превратил эти мысли в фундамент величайшего духовного восхождения, а свои грехи — в заслуги. Ведь именно они послужили этим фундаментом!

Это — уровень раскаянья из любви. Не такова ступень раскаянья из страха перед наказанием, когда в своем раскаянии человек движим отнюдь не любовью к истине и не четким осознанием правды. Исчезни страх перед наказанием — и человек ни за что не откажется от своего греха. Что побуждает его оставить грех? Наказание! Допустим прежде чем согрешить, человек не осознавал суровости ожидающего его за столь тяжкий проступок наказания. Теперь же, когда ему вдруг стало ясно, что у греха есть свои последствия, что ничто не остается безнаказанным, и он уже испытал на себе это наказание, он начинает сожалеть о содеянном. Таким образом, весь его «перерасчет» был связан с ощущением страха перед дальнейшим наказанием, и его новый подход можно сформулировать следующими словами: «Совершая грех, я ошибался, не отдавая себе отчета в суровости наказания. Сейчас, когда я это, наконец-то, понял, страдания вследствие совершенных грехов пересилили то удовольствие и наслаждение, которое я от них испытывал».

Потому-то и говорится, что раскаяние из страха превращает преднамеренные грехи в непреднамеренные, совершенные по ошибке, ибо преднамеренные грехи приводят человека к размышлениям о масштабах ожидаемого за них наказания. И человек сожалеет о содеянном под предлогом, что до сих пор ошибался в своих расчетах относительно наказания. А теперь, когда он уяснил себе суровость наказания, все встало на свои места, и больше он не согрешит. И так как грехи подвели его к размышлениям о своих ошибках, то и сами грехи как бы стали непреднамеренными, нечаянными, совершенными по ошибке.

Раскаяние из любви выглядит совсем иначе. Когда человеком руководит любовь к истине, он в самом деле желает исправить все до конца, до самой глубины, искоренить все неверное и неправедное из самого основания. Корнем греховных мыслей был виноградник? Откажемся от виноградника, заслужив тем самым высочайшую духовную ступень. Так, изначальный грех превращается в величайшую заслугу.

С другой стороны, раскаяние из страха перед наказанием пробуждает в человеке лишь сожаление о своих ошибках, за которые приходится расплачиваться. При таком раскладе отказаться от целого виноградника? Зачем? Ради чего? А что, это уменьшит наказание? Ведь сила наказания — единственное, что его в данном случае беспокоит. О столь возвышенных идеях, как завоевание особых духовных ступеней, он совершенно не задумывается. Докопаться до корня греха, с тем чтобы его искоренить, не позволяя расти на его почве все новым и новым грехам? Он не ставит перед собой такой задачи. Ему бы выразить сожаление о прошлом, чтоб избежать за него наказания... Что же представляет собой подобное сожаление? Анализ, в ходе которого человек приходит к умозаключению, что наказание за грехи перевешивает получаемое от них удовольствие. Трезвый расчет. Без высоких материй, без пламенного зова истины. Расчет, из которого следует, что грех невыгоден, следовательно, если человек и грешил в прошлом, то делал он это по ошибке, не видя перед собой полной картины.

При раскаянии из страха грех дает человеку лишь новое видение ситуации, некий перерасчет, но никак не дополнительные заслуги. Более того, и это новое осознание вряд ли выдержит испытание временем: человек найдет себе новый повод для страха, который может оказаться более действенным и значимым в его глазах, чем страх наказания. И тогда человек сделает для себя новый вывод, что он поторопился с заключением, и его раскаяние было ошибочным по своей сути. Так новый страх вытеснит прежний страх наказания.

Но если источником раскаяния была любовь к Творцу и истине, то те высочайшие духовные ступени, которые были заслуженно достигнуты раскаянием, останутся с человеком навечно, и ничто, никакой побочный страх не сможет лишить человека этих ступеней. Есть ли более существенный страх, чем отказ от виноградника — солидного источника пропитания в то голодное время? Но, отказавшись от него, раби Иеуда доказал, что никакие внешние страхи его не пугают. Это — раскаяние из любви. Эта ступень недоступна тем, чье раскаяние движимо лишь страхом наказания. Теперь мы имеем определенное представление о путях раскаяния и его ступенях.

Глава девятая

Теперь осталось только узнать, как именно раскаяться и исправиться, как полностью изменить свое неприглядное прошлое, какие инструменты могут помочь нам на этом пути.

Тора дает нам все необходимые ориентиры и мерила, по которым мы можем сверять каждый свой шаг. При условии: «Если ты будешь добиваться ее (Торы), как денег и как клад разыскивать ее». Если некто принимает твердое решение поехать за границу, вся эта поездка зависит только от его решения. Все дело — в этом решении, а все последующие старания и хлопоты — лишь реализация принятого решения. И можно сказать, что он, практически, уже за границей: он находится там всеми своими помыслами. Остальное — вопрос времени, а время придет. Он своего добьется.

Точно так же обстоит дело и с раскаянием: все зависит лишь от единожды принятого решения. Точнее, от убежденности человека в правильности этого решения. Главное — однозначно решиться вступить на новый путь; остальное — лишь вопрос времени, и он своего добьется. Если душа и помыслы человека уже сосредоточены на раскаянии и исправлении, его решение будет служить ему светом, освещающим путь, предостерегающим от зла и помогающим выбрать добро. Остается лишь укрепиться в своем решении — и человек уже на новом пути. Меняются его мысли, разговоры, поступки, даже просто движения — и с точки зрения внешнего проявления, и с точки зрения внутреннего наполнения. Как в вышеупомянутом случае с раби Иеудой, сыном раби Илаи, который принял непоколебимое решение исправить источник своей дурной мысли и ради этого расстался со своим виноградником, тем самым превратив свои грехи в заслуги.

В этом, собственно говоря, и заключается принципиальное различие между раскаянием из любви и раскаянием из страха. Раскаяние из страха не предполагает серьезных, внутренних изменений — лишь внешние, косметические исправления, чтобы отдалить от себя возможную кару. А без желания и твердого решения человек, разумеется, не будет отказываться от чего-либо столь существенного, как, например, целый виноградник в голодное время. Но, не отказавшись от корня греха, человек от греха отказаться по-настоящему не сможет. Всю жизнь он будет бить себя в грудь кулаком, выражая сожаление о содеянных поступках, и снова возвращаться к ним, и вновь выражать сожаление, и никогда не добьется цельности.

Какое же решение должен принять человек? Не позволить развиться в душе никакому ростку греха, пресекая каждое такое поползновение на корню. И даже если в душе возникнут сомнения: «Что же будет со мной завтра без виноградника?», не поддаваться на эту провокацию. Об этом сказали наши благословенной памяти мудрецы: «Не скорби о завтрашней беде» и «Пусть раскается сегодня, а то вдруг завтра его уже не будет в живых». Заботиться нужно о том, чтобы исправить все, что в силах человека, уже сегодня!

Однако, как мы уже упоминали, тут существует два уровня. Есть люди, чье решение настолько твердо, что они, в самом деле, способны полностью измениться в одночасье. И в том, что касается внешних факторов, и в том, что касается внутренней работы над собой. Одной лишь силой своего решения они способны в один миг встать на прямой путь, их сердце не дрогнет, и им нет никакого смысла, работая над каждым отдельным качеством души, бросаться из крайности в крайность. Они стоят столь крепко и твердо, что каждым своим исправленным душевным качеством могут по своему желанию пользоваться в нужной мере, в нужное время и в нужном месте, согласовывая каждое свое действие с мнением Торы. Ими движет исключительно воля Творца. Воля Творца и ничего более. В руках Торы они подобны глине в руках гончара. Все, что нужно, будет ими сделано без всяких лишних расчетов, ни тех, что увлекают их вдаль от Торы, ни тех, что пытаются добавить к Торе что-то свое: дополнительное, чуждое. Все это им не нужно, они свободны от личных пристрастий и, как ангелы, без всяких расспросов и выяснений готовы выбрать только то, что избирает за них Тора. Они точно и тонко чувствуют добро и зло. К первому они готовы бросаться по первому зову, от второго — бежать как от огня. К таким людям нет и не может быть никаких претензий: они цельны, они достигли полного совершенства со всех сторон и во всех нюансах, и от приобретенного они не отступят ни на волосок, и никакие веяния и ветры в мире не сдвинут их с места.

Подобная сила решения свойственна далеко не каждому. Но и те, кто ею не обладают, обязаны принять непоколебимое решение хотя бы в том, что касается внешней стороны дела. Сменить обстановку, отдалиться от внешних проявлений греха, понимая, что измениться в таких условиях — намного тяжелее. Тут не добиться совершенства в один присест. Необходима продолжительная работа шаг за шагом. Однако именно тут внутренняя работа требует максимальных усилий. Как сказали наши мудрецы: «Лучше всю жизнь называться глупцом, чем быть один час злодеем в глазах Всевышнего». И там, где человек ощущает в себе слабое место, необходимо работать над собой, порой доходя до крайних противоположностей. По крайней мере, так может казаться взгляду постороннего наблюдателя, и только Тот, Кому известны все тайны и помыслы, понимает истинный смысл и цель подобных действий.

Виленский Гаон говорил, что каждый должен ограждать себя от греха в соответствии со своими личными особенностями, невзирая на то, насколько правильным кажется его путь в глазах окружающих, не знакомых с его характером. И только там, где может возникнуть противоречие с Торой, не следует полагаться на свое разумение. Например, в таких вопросах, как добровольный пост в субботу.

Дело в том, что, когда такой человек принимает свое решение о раскаянии, его сущность не меняется в одночасье так, чтобы для него не существовало ничего на свете, кроме воли Творца. Такой человек все еще подвержен различным влияниям со всех сторон, порой весьма противоречивым, и каждое такое веяние может сбить его с ног и понести за собой. Поэтому необходимо избрать полностью противоположный путь, приучить свою сущность не гнаться за иллюзорными впечатлениями.

Как пишет Рамбам, вначале человек должен избрать путь полностью противоположный его складу характера и следовать ему довольно продолжительное время, прежде чем вернуться к золотой середине. Так, если мы хотим распрямить дугу, то для начала необходимо ее согнуть в обратную сторону, и лишь потом она распрямится.

У каждого из нас — свой личный уникальный набор душевных качеств, и каждый из нас должен избрать свой личный путь к исправлению в зависимости от своих данных. И там, где человек чувствует, что не справляется, где ему не хватает смелости придерживаться пути Торы, над этим и следует работать в первую очередь. Каким образом? Действуя вразрез со своими слабостями, в этих вопросах избирая кардинально противоположный врожденным качествам путь. И это каждый знает и выбирает себе сам, в каждой детали, в каждом поступке, в каждом движении, где, по его ощущению, он может быть движим побочными, личными пристрастиями.

Примером нам может служить Элиэзер, раб Авраама. Тора повествует о том, как по указанию Авраама он пошел искать жену Ицхаку из среды их родственников. В связи с этим возникает несколько вопросов. Во-первых, зачем он молился о том, чтобы Всевышний завершил его путь удачным итогом? Ведь он — всего лишь посланник, а сам Авраам несомненно молился за удачный исход столь важного дела. Неужели этого ему показалось недостаточно? Зачем он подарил Ривке украшения еще до того, как разузнал, чья она дочь? К чему так расхваливать Авраама и заявлять: «Не буду есть, пока не скажу то, что должен сказать»? Почему не дал Ривке задержаться дома хотя бы еще на несколько дней по просьбе ее близких? К чему такая спешка? Сколько лишних стараний! Для чего? Выполнить возложенную на него задачу? Да ведь она оказалась бы выполненной и без столь рьяного усердия.

Но недаром объясняют наши благословенной памяти мудрецы смысл вопроса Элиэзера: «А если женщина не захочет идти за мной?» Его тайным желанием было породниться с Авраамом, женив Ицхака на своей дочери. Другими словами, у Элиэзера была явная личная заинтересованность в том, чтобы потенциальная невеста, действительно, отказалась идти с ним. Таким образом, его шансы породниться с Авраамом и Ицхаком возрастали.

Но Элиэзер почувствовал в себе эту тонкую личную заинтересованность и понял, что идти обычным прямым путем ему недостаточно. Слишком уж сильно естественное искривляющее воздействие личных пристрастий и интересов. В частности, одним из таких факторов является лень: там, где дело крайне необходимо, но противоречит личным интересам человека, человек будет вынужден его делать, но делать спустя рукава, без всякого рвения.

Элиэзер не ограничился тем, что отказался от своих претензий и не пытался довести дело до желанного его душе результата. Он вышел на борьбу со своими пристрастиями, со своей природой и пошел полностью противоположным путем: его усилия были выше всякой меры, его усердие — более чем изрядным, он делал все, что только мог, чтобы дело увенчалось успехом, вне всякого сомнения и безо всяких отговорок.

Поэтому он начал с молитвы, чтобы Всевышний помог ему на его пути, не позволив запутаться в сетях личных интересов и пристрастий. Чтобы не получилось ненароком, что он не только не помог, но и навредил. И, как только все знаки совпали, он одарил девушку украшениями. Пусть даже затем оказалось бы, что она — совсем не родственница Авраама, он был готов оплатить Аврааму стоимость украшений в случае ошибки, лишь бы не упустить потенциальную достойную невесту для Ицхака; и вот с помощью украшений он рассчитывал добиться ее расположения.

И из опасения, что личные интересы могут повлиять на его рвение, он даже отказался вкусить пищу, не закончив повествования всего, что чувствовал себя обязанным сказать. Он боялся допустить тончайшего проявления лени как следствия личных пристрастий, понимая, что одна волосинка притягивает другую, пока не остается совсем ничего. По этой же причине он отклонил просьбу задержаться еще дней на десять: он сознательно действовал по принципу полной противоположности тому, куда влекло его дурное начало в форме личных интересов и пристрастий. В этом вопросе он беспокоился о каждой детали и успокоился лишь после того, как дело было завершено: невеста была доставлена Ицхаку.

И об этом говорят наши благословенной памяти мудрецы: «Беседы рабов наших праотцев поучительнее учения их сыновей: вот история с Элиэзерем простирается на два-три листа Писания, а детали законов о нечистых гадах, хоть и относятся к сути знания Торы, не приводятся вместе, но лишь выводятся из разных мест Учения». А все потому, что Тора была дана лишь для того, чтобы человек мог работать над собой, постоянно совершенствуясь, и беседы рабов наших праотцев — пример работы над собой. Из каждого их слова, действия, разговора, упомянутых в Торе, мы можем научиться верному способу самосовершенствования, делая то, что совершенно противоречит исходным интересам и врожденным пристрастиям. И это — суть Торы, истинная суть и цель всей Торы. Как говорят наши благословенной памяти мудрецы: «В час, когда попросили ангелы: «Дай великолепие Твое (Тору) Небесам», ответил им Моше: «Разве есть у вас зависть? Есть у вас ненависть?»»

Так, человек склонен брать для себя из Торы то, что ему близко, что его впечатляет. Но работать необходимо над обратной стороной, прибегая к качествам, противоположным естественным пристрастиям и складу характера. И мера раскаяния должна соответствовать мере греха. В этом Элиэзер, раб Авраама, может быть нам примером. Иногда, говорит Виленский Гаон, человек не в состоянии действовать кардинально противоположным своему естеству образом в нужной обстановке. Тогда пусть он начнет действовать подобным образом при любых других обстоятельствах. Это будет служить ему хорошей тренировкой и подготовкой, которая затем пригодится ему и в нужный момент.

Вообще измениться до крайности, избрав новый путь, — все это кажется невероятным. Настолько, что не только окружающие, но и сам человек порой может усомниться в состоятельности нового пути. Если бы он шел первым путем — полностью предаваясь Торе в одночасье, без всяких компромиссов с одной стороны и крайностей с другой, это выглядело бы естественнее и для самого человека, и для наблюдателей со стороны. Это было бы величайшим повсеместным прославлением Имени Небес. Ибо к Торе не может быть никаких претензий. Все претензии — исключительно к человеку. Но если для человека Тора — это все, к ней он стремится всей душой, и тело ему не помеха, и он готов исполнить сказанное в Торе в точности, без малейших компромиссов и изъянов, тогда и к такому человеку не возникнет никаких претензий, ибо все пути его — пути приятные.

Другое дело тот, кто не чувствует себя способным единожды прийти к Торе, кто не ощущает ее предписания своей естественной одеждой, сшитой точно по его мерке. В его сердце возникают сомнения и противоречия, многое в жизни отделяет его от Торы, поскольку его прошлое отставило в его душе прочный след, проложив в ней достаточно дорог и проталин, к которым он ощущает «собачью» привязанность. В его воспоминании живы его прошлые дела и поступки, и они еще настолько влекут его и манят, что существует реальная опасность, что под их влиянием он вдруг может все бросить и сбросить. Во избежание осуществления данной духовной угрозы необходимо пойти на крайние шаги — в абсолютно противоположном направлении. Все это, с тем чтобы сломить свои привычные пристрастия, склонности, влечения, под влиянием которых человек рискует сломаться сам. Его цель — прийти к тому, чтобы все они больше не имели в его глазах никакой ценности и не оказывали на него ни малейшего влияния. И для этого необходимо как можно больше действовать в новом духе, вразрез с собственным поведением в прошлом, с тем чтобы выработать в себе новые, противоположные привычки. Ибо поступки исправляются действием, а в бездействии можно размышлять и мечтать годами, пережить Метушелаха и так ни к чему и не прийти, ничего не добиться.

Как уже отметили наши благословенной памяти мудрецы: «Те, у кого добрых дел больше, чем мудрости, — их мудрость устоит, а те, у кого мудрости больше, чем добрых дел — их мудрость не удержится». Все почему? Потому, что конкретные действия человека превалируют над его абстрактной мудростью. Так его мудрость реализуется, выходит на свет и тем самым освещает ему путь. Она не оторвана от действительности. И в свете своих мудрых поступков человек видит, что красиво, а что — некрасиво, осознает, от чего отдаляться, а к чему приближаться. А когда теоретической «мудрости» больше, чем конкретных дел, мудрость может не совсем соответствовать действительности: ведь ее истинность не была проверена на практике, «на свету», и, возможно, на деле она не выдержала бы проверки временем. В мыслях, в теории, в «мудрых», абстрактных расчетах можно и путь компромисса посчитать едва ли не самым возвышенным. Но все это — сплошная иллюзия, плоды воображения, обратная сторона настоящей мудрости.

Поэтому человек должен как можно больше действовать вразрез со своим врожденным складом характера, и тогда его идеи и мудрость возрастут пропорционально его действиям. Мы помним, что имеем дело с той распространенной категорией людей, для которых одного принятого решения недостаточно — им необходимо еще работать над своими склонностями и свойствами характера, «выворачивая их наизнанку». Не заслонит ли собой это метание в крайности саму Тору, о чем предупреждал еще Виленский Гаон в своей книге? Подобные вопросы нередко могут возникнуть и у него самого, и породить сомнения в правильности его пути у окружающих.

Тот, кто но-настоящему хочет перестать испытывать на себе пагубное влияние врожденных черт характера, может привести для себя множество веских доводов. Тот, кто желает сбросить с себя бремя этого нелегкого труда, может воспользоваться ими же в свою пользу. Почему вообще человеку следует работать над собой? К этому его принуждает его разум, наши письменные источники, устные предания и кабала. Но пока человек еще находится в стадии работы, еще не дошел до совершенства, то но пути он обязательно то тут, то там отклонится от оси истинности. Это — неотъемлемая часть живого процесса. Но каждое такое отклонение не одобряется все тем же человеческим разумом и нашими устными и письменными источниками. «Так, может, лучше остаться со старыми родными вредными привычками?» — может подумать тот, кто ищет повод над собой не работать.

Глава десятая

Это имеют в виду наши благословенной памяти мудрецы, говоря: «И был вечер — это постунки грешников, и было утро — это деяния праведников». Начало вечера — с того момента, как тьма только начинает подступать, а начало утра — с первых лучей солнца. Известно, что до появления утренней зари соотношение тьмы и света таково, что нам может показаться, что вечером, в самом его начале, было намного светлее, и мы можем даже ненароком подумать, что вечер яснее утра. Так и поступки грешников и праведников в самом начале, когда праведник только-только начинает действовать вразрез со своей природой, а грешник действует в полной гармонии со своими природными данными. Претензии можно предъявить к каждому, ибо каждый из них что-то ломает. Только один ломает свое естество ради Торы, а другой ломает Тору ради своего естества. Но, прислушавшись к подобным претензиям и критике, мы можем подумать, что вечер, в самом деле, может быть светлее утра, а поведение грешников — резоннее, чем служение праведников.

Деяния праведников, которые удостоились прийти к Торе в одночасье, ни у кого сомнений не вызывают. К ним нет никаких претензий, они выше всякой критики. По поводу тех, кто демонстративно, публично нарушает шабат, у нас тоже нет никаких сомнений. Они — ниже всякой критики. Но как относиться к тем грешникам, которые желают свести Тору к компромиссу с их личными потребностями, или к тем праведникам, которые отказались от всех внешних помех, но их внутренняя работа еще не завершилась? Им еще предстоит работать над собой, идти наперекор своим врожденным свойствам характера, как учит Виленский Гаон. И пока ни работа праведника, ни падение грешника не дошли до конца, на первый взгляд, поступки грешников могут показаться даже вернее и праведнее.

Об этой ситуации и говорят наши благословенной памяти мудрецы: «И был вечер — это поступки грешников, и было утро — это деяния праведников: и там тьма, и тут тьма, и не знаешь, какая из них желаннее Творцу». Как не знать, что именно желаннее Творцу? Но поскольку и там, и тут — тьма, претензии возникают и по отношению к одному, и по отношению к другому. Чем же деяния праведников предпочтительнее поступков грешников? Более того, иногда последние кажутся даже достойнее. Ведь и начало утра темнее начала вечера. Что, в принципе, неудивительно: вечер-то наступает вслед за днем, а утро — за ночью.

Поэтому Мидраш заключает: «И увидел Б-г свет, что он хорош — это деяния праведников». Смотреть надо не на исходную точку, а на перспективу в будущем. Она-то все и определяет: и если она дурна, дурно и все остальное, а если хороша, то и все хорошо. И пусть поначалу, на определенном отрезке времени, вечер кажется более светлым и ярким, чем утро, но с каждой минутой он все темнеет и темнеет, пока полностью не обволакивается мраком. С утром все обстоит с точностью до наоборот: его свет нарастает с каждым часом.

Так и грешники, находясь в гуще греха из-за своей испорченной сущности, в конечном итоге полностью откажутся от Торы. Что касается еще не устоявшихся праведников, то пока они вызывают множество вопросов и сомнений, но в конечном итоге их свет будет становиться все ярче и ярче с каждой минутой, с каждым часом они будут все больше и больше приближаться к совершенству, пока полностью не изменятся и внутренне. Настолько, что единственным критерием их личного выбора станет выбор Торы. Вот уже сейчас они доказали свое стремление к совершенству своим отказом от связи с обстановкой, местом греха. Им остается лишь укрепиться, не разрываясь и не колеблясь из стороны в сторону. Решение об этом ими уже принято, они действуют в соответствии с собственным решением и, конечно же, каждое их действие, каждый шаг приближает их к внутренней гармонии и цельности.

Грешники же далеки от цельности, они не растут, не тянутся вверх и, соответственно, лишь опускаются все ниже и ниже. И если на определенном этапе у них еще сохранились какие-то достоинства и преимущества, которыми они гордятся в сердце, то в конце концов они лишатся и этих достоинств. Останутся сплошные недостатки. Полная противоположность праведникам, стремящимся к истине. Те в конце концов, работая над собой, сумеют излечиться от собственных недостатков, и останутся у них только достоинства. Итак, у злодеев недостатки постепенно поглотят достоинства, а у праведников достоинства исправят недостатки, удостоив их цельности.