Глава третья - Васильевский остров

Глава третья - Васильевский остров

Петропавловская крепость

Итак, пойдем и будем работать! Работа наша будет происходить на почве прошедшего, но жатва ее будет всецело принадлежать настоящему и будущему.

Покажем, что мы, русские евреи, не только ветвь "наиболее исторического" народа, но что мы сами имеем богатое прошлое и умеем ценить его. Народ-старец, убеленный сединами, умудренный многовековым опытом, имеющий поистине беспримерное прошлое, - неужели такой народ может отворачиваться от своей истории?

С.М.Дубнов

Изучая город, мы постепенно реконструируем существенную часть его истории - историю еврейского присутствия в нем. Среди ленинградских евреев немало знатоков прекрасной архитектуры Петербурга. Им известно, когда и в каком стиле построено то или иное здание, как выглядел его фасад сто лет назад, что изменилось в лепке на карнизе. Здесь - барокко, тут - русский неоклассицизм, а на это и смотреть не стоит, сразу видно - эклектика. К сожалению, гораздо меньше интереса проявляется к людям, которые жили в этих домах, к человеческим судьбам. Так история города подменяется историей архитектуры, то есть наименее существенным с еврейской точки зрения. Мы же вновь и вновь будем обращаться к главному - истории нашего народа, волею судьбы переплетенной с историей столицы Российской империи. В этих прогулках нам будет открываться другой, неведомый ранее еврейский Петербург.

Васильевский остров - в прошлом далеко не самая "еврейская" часть Санкт-Петербурга. По переписи 1868 года здесь проживали всего 139 евреев (82 мужчины и 57 женщин). По численности еврейского населения район стоял на восьмом месте в столице. Тут, однако, произошло много интересных событий.

Прогулку по Васильевскому острову лучше начать со Стрелки. Отсюда виден парадный, официальный Петербург: дворцы, соборы, Адмиралтейство и царская политическая тюрьма - Петропавловская крепость. Кто только ни сидел в ней, начиная от царевича Алексея до членов Временного правительства! Последними узниками крепости были матросы - участники Кронштадтского мятежа 1921 года. Петропавловка не расположена на Васильевском острове. Но поскольку она стоит в стороне от основного маршрута наших экскурсий, остановимся ненадолго и вспомним, что одним из первых узников-евреев в тюрьме-крепости был хасидский цадик раби Шнеур Залман Борухович - знаменитый Любавический ребе.

Но сначала несколько слов о хасидизме, который родился в середине восемнадцатого века на Украине и быстро распространился среди евреев Подолии, Галиции и Волыни, тяжело переживавших последствия хмельнитчины и лжемессианского движения Шабтая Цви. Хасидизм не только не отвергал основ иудаизма, но наоборот - побуждал к более строгому исполнению законов. Хасидизм дал простым людям уверенность, что их бесхитростная молитва не менее важна для Бога, чем познания ученого раввина. Основатель хасидизма Баал Шем Тов (Бешт) учил, что Всевышнему угоднее служение с радостным сердцем, нежели со слезами. Проще говоря, хасиды проявили заботу об обыкновенных, не слишком образованных евреях, согрев и облагородив их нелегкую жизнь. Удивительным был успех нового религиозного движения в уже вступившей в эпоху рационализма Европе. Отстань Просвещение еще на сто лет, и, кто знает, быть может, сейчас все мы были бы хасидами. Триумфальное шествие хасидизма, рожденного буквально в гуще народа, было остановлено не столько противодействием ему внутри иудаизма, сколько хаскалой.

А тогда, в восемнадцатом веке, первым врагом хасидизма стало образованное польско-литовское еврейство, видевшее в учении Бешта угрозу традиции, раскол и сектантство. В культе цадика видели склонность к мессианству, которое уже не раз наносило огромный вред евреям и иудаизму. Борьбу возглавил Виленский гаон Элияху и его ученики. К сожалению, противники хасидов (митнагдим) не пренебрегали помощью официального Петербурга, который отнюдь не сочувствовал ни одной из сторон, а стремился лишь к разрушению еврейской общины в целом. Одним из таких недозволенных приемов был донос Павлу I бывшего Пинского раввина Авигдора Хаймовича на лидера хасидов-хабадников Шнеура Залмана Боруховича, по вине которого рабби Авигдору пришлось покинуть свой пост.

В доносе поведение хасидского цаддика представлялось как безнравственное и антигосударственное. В частности, утверждалось, что хасиды с преступными целями переправляют большие суммы денег во враждебную России Турцию (в действительности деньги шли на поддержку еврейской общины в Эрец Исраэль). Это обвинение в совокупности с негативным отзывом о Ребе сенатора и поэта Гавриила Державина, имевшего столкновение с цадиком в Белоруссии, вынудило правительство в 1798 году доставить Шнеура Залмана в Петербург для расследования дела. Туда же прибыл и его обвинитель Авигдор Хаймович. Ребе пришлось защищать себя, своих учеников и весь хасидизм в целом. Первый арест продолжался недолго, но митнагдим не отступали, и 9 ноября 1800 года цадика вторично арестовали и посадили в Петропавловскую крепость. Здесь ему снова пришлось выдержать формальное следствие и отвечать письменно и устно на множество обвинений. Павел I сумел понять истинные причины вражды и разрешил существование хасидизма, но самого рабби Шнеура Залмана, освободив из крепости, продержали в Петербурге до восшествия на престол Александра I в марте 1801 года.

Мы уже отмечали, что митнагдим боролись с хасидизмом, видя в нем раскол и лжемессианство. Но главная причина популярности хасидизма в народе в том и заключалась, что он провозгласил не отказ от традиции, а укрепление ее путем возрождения некоторых концепций, содержащихся в самом иудаизме, в частности в кабале. Рабби Шнеур Залман, которого его последователи стали называть Алтер Ребе (Старый Ребе) внес в хасидизм элементы традиционной раввинской учености. Его система интеллектуального хасидизма - хабад (акроним слов хохма - мудрость, бина - понимание, даат - знание) до сегодняшнего дня остается одним из наиболее жизнеспособных направлений в иудаизме.

Родился Шнеур Залман в местечке Лиозно Могилевской губернии в 1745 году. В восемнадцать лет он переехал в Межерич и стал учеником Дов Бера, преемника Бешта. Свое учение Алтер Ребе изложил в книге "Тания", которую ревностно изучают все хасиды-хабадники. Умер Шнеур Залман в Пенах возле Курска 25 декабря 1812 года, а похоронен в Гадячах (Полтавская губерния).

Так как резиденция цадиков, наследников рабби Шнеура Залмана, нередко переносилась из местечка в местечко, из города в город (Лиозно, Ляды, Любавичи, Ростов, Ленинград, Нью-Йорк), то хабадников часто называют любавическими или лядскими хасидами. Жизнь хасидских цадиков овеяна легендами. Одну из них, связанную с заключением Алтер Ребе в Петропавловскую крепость, приводит в своей книге "Путь человека" еврейский философ Мартин Бубер.

Однажды в камеру Ребе вошел шеф жандармов. По величественному и спокойному лицу цадика, который так глубоко погрузился в размышления, что не сразу заметил посетителя, шеф жандармов, человек проницательный, понял, что перед ним незаурядная личность. Он заговорил с узником и задал ему множество вопросов касательно Священного писания. Под конец тюремщик спросил, как следует понимать вопрос Бога к Адаму: "Где ты?" Ведь Бог всеведущ!

- Верите ли вы, - спросил Ребе, - что Писание вечно, что оно верно для всех эпох и всех народов?

- Я верю в это, ответил шеф жандармов.

- Так вот, - сказал цадик, - в каждую эпоху Бог обращается к каждому человеку: "Где ты? Прошло так мною дней из отпущенных тебе; что ты успел сделать в этом мире?" Всевышний говорит примерно так: "Ты прожил сорок шесть лет, как далеко ты ушел?"

Осознав, что назван его точный возраст, шеф жандармов сделал над собой усилие и, положив руку на плечо Ребе, воскликнул: - Браво!

Легенда есть легенда. В ней важны не исторические подробности, а мораль. В действительности цадика посетил, как видно, начальник тюрьмы - при Павле 1 жандармы еще только появились. Важно другое: в словах Любавического ребе выразилась основная идея осмысленного человеческого существования, одухотворенного исполнением Божьих заповедей. И узник, живущий но законам Торы, оказался сильнее своего тюремщика.

Академия наук

Здание бывшей Кунсткамеры (Университетская набережная, № 3) построено в 1718 - 1734 годах архитекторами Г.Магарнови, Н.Гербелем, Г.Киавери и М.Земцовым. В середине восемнадцатого века здесь находилась Императорская академия наук, в которой тогда заседали почти одни иностранцы. М.Ломоносов, работавший здесь с 1741 по 1765 год, являл собой исключение. Примерно в то же время почетным членом академии состоял знаменитый врач, выходец из Португалии, Антонио Нунес Рибейру Санчес.

Вот что сообщает о Санчесе (Саншесе. Санхесе) Еврейская энциклопедия. Он родился в 1699 году в зажиточной и образованной семье в Пегна Макор (Португалия). По окончании медицинского факультета работал у знаменитого врача Бургавы, который и рекомендовал его русскому правительству, искавшему ученых медиков. В 1731 году Санчес переехал в Россию. Он состоял "физикусом" (врачом) при Медицинской канцелярии и Москве, был врачом в действующей армии, затем медиком при сухопутном шляхетском корпусе в Санкт-Петербурге. Здесь он приобрел славу отличного специалиста и стал вторым лейб-медиком императрицы Елизаветы. В 1744 году Санчес излечил опасно больную невесту принца Петра Федоровича, будущую императрицу Екатерину II. В 1747 году из-за болезни глаз Санчес ушел в отставку и уехал в Париж. Тогда же академия избрала его почетным членом и назначила жалованье двести рублей в год. Но неожиданно, через год, по приказанию Елизаветы, президент академии Разумовский отобрал у Санчеса и титул и оклад.

Больной, оказавшийся без средств ученый написал оправдательное письмо в академию, думая, что его исключили по подозрению в неблагонадежности. Оказывается, причина была совсем иная - предполагаемое еврейство Санчеса. Разумовский узнал эту новость от канцлера Бестужева (или Шувалова) и передал ее Санчесу в письме так: "Она (императрица. - М.Б.) полагает, что ее совесть не позволяет ей оставить в своей академии человека, который оставил знамя Христа и решился сражаться под знаменем Моисея и ветхозаветных пророков".

Санчес отвечал: "Такое обвинение ложно и есть тем более клевета, что я католической религии, но что я не забочусь опровергнуть это, потому что мне от рождения суждено, чтобы христиане признавали меня за еврея, а евреи за христианина и что сверх того провидением это предназначено крови, текущей в моих жилах, той самой, что была и у первых святых церкви и святых апостолов, униженных, преследуемых и мучимых при жизни, чтимых и поклоняемых после их смерти".

Вся эта переписка дает веские основания полагать, что Санчес был родом из марранов и, возможно, интересовался иудаизмом или даже придерживался каких-то еврейских обрядов. Ведь мы знаем, что многие марраны продолжали после насильственного крещения тайно соблюдать еврейские обычаи. Что-то в поведении Санчеса показалось придворным подозрительным.

Вступив на престол, Екатерина II вспомнила о престарелом опальном ученом, спасшем ей когда-то жизнь. Санчес вновь стал членом академии, и ему назначили пожизненную пенсию тысячу рублей в год. Умер Санчес в Париже, оставив немало научных трудов по медицине, в частности хорошо известную в свое время работу о лечении сифилиса, а также книгу о лечебных свойствах русских бань. В переводе с французского ее название звучало так: "О парных российских банях, поелику споспешествуют оне укреплению, сохранению и восстановлению здоровья". И, наконец, после Санчеса осталась неопубликованная рукопись "Происхождение преследования евреев'', содержание которой не оставляет никаких сомнений в еврейском происхождении автора.

Лысый череп, худая шея, выдающиеся скулы, сильно выраженные надбровные дуги - таким изображен Антонио Санчес на маленькой иллюстрации в сборнике "Академия наук СССР". Выдающийся человек, которому религиозные фанатики восемнадцатого века не простили даже еврейских предков.

Петербургский университет

Подойдя к зданию бывшего Петербургского университета (Университетская набережная, № 7), вспомним в первую очередь известного деятеля ранней русской Хаскалы Л.И.Мандельштама, который стал первым евреем, закончившим российский университет. Леон Иосифович (Лейба Иоселевич) Мандельштам (1819 - 1889) родился в местечке Новые Жагоры на полпути между Вильно и Ковно, Он получил не только традиционное еврейское образование, но успел познакомиться с работами последователей немецко-еврейского просветителя Моисея Мендельсона, изучал иностранные языки. Вот как об этом вспоминает сам Мандельштам: "... денно и нощно занимался Талмудом и в 12 лет получил эпитет "илуй" (отличный) и симптомы чахотки. Мною читал, благодаря отцу и старшим братьям, из учеников Мендельсона, потом философию Маймонида, Спинозы. Языкам учили офицеры, приходившие на бильярд".

Семнадцати лет Мандельштам женился, но вскоре развелся из-за конфликта с родителями жены. Прочитанные книги толкают его продолжать образование. Он делает попытку сдать экстерном экзамены за курс виленской гимназии и проваливается. Второй "заход" оказался успешнее. Вот что писал попечитель белорусского учебного округа ректору Московского университета:

"По вторичному испытанию Мандельштама совет виленской гимназии хотя и не признал оказанных им сведений соответствующими полному гимназическому курсу, но нашел их, однако же, достаточными для дозволения поступать ему в университет... Основываясь на этом заключении и приняв в соображение природные способности помянутого Мандельштама, составляющего необыкновенное среди единоверцев своих явление, его любовь к наукам и т.д., я решился отправить его в Московский университет вольным слушателем".

Не правда ли, странно? Еврей показывает на экзамене не слишком блестящие знания, а чиновник, тем не менее, выдает ему аттестат, да еще снабжает рекомендательным письмом в университет. Чтобы понять этот феномен, надо представить себе политику русского правительства по отношению к евреям в те времена, С 1825 года на престоле сидит Николай I, ревностный гонитель всякого инакомыслия в стране, а следовательно, и иудаизма. Стремясь превратить страну в казарму, а подданных в безликих солдат, он избирает силу как главное средство в достижении своей цели. Для евреев это означает роспуск кагалов (общинного самоуправления), введение воинской повинности и института кантонистов с целью насильственного крещения еврейских детей, усиление цензуры на еврейскую печать, даже сжигание признанных "вредными" книг, введение дополнительных налогов на традиционную одежду, субботние свечи и т.д.

Однако через пятнадцать лет даже Николаю I и его чиновникам стало ясно, что кавалерийским наскоком твердыню еврейской религии не возьмешь. А так как причиной всех зол (в который раз!) был признан Талмуд, то было решено подорвать изнутри систему традиционного еврейского образования, создав для этой цели сеть переходных "христианизирующих" школ. Двигателем нового курса стал министр народного просвещения С.Уваров.

Привыкшие не ждать ничего хорошего от правительства, еврейские общины восприняли "просветительную" кампанию Уварова как новое средство склонить евреев к перемене религии. В народе так прямо и говорили, что "прежде крестили через казарму, а теперь будут крестить еще и через школу". Неудивительно поэтому, что никто из родителей и не думал отдавать своих детей в новые школы, и "просветительная" реформа вскоре провалилась. (Забегая вперед скажем, что обучение в русских учебных заведениях стало популярным среди еврейской молодежи только во время правления Александра II, когда диплом стал давать некоторые гражданские права без условия перемены религии.)

Тогда же, в 1840 году, правительству очень важно было пробить брешь в пассивном сопротивлении "упрямого народа" и втянуть хотя бы отдельных лиц в систему русского образования. Политика властей в данном случае совпала с устремлениями первых маскилим, видевших в светском образовании залог лучшего будущего для своего народа. В те годы просветители еще нередко сотрудничали с правительством, которое преследовало свои собственные цели и поддерживало нарождавшуюся еврейскую интеллигенцию до тех пор, пока та боролась за реформу традиционного образа жизни, не требуя для народа гражданских прав.

Теперь нам ясны и мотивы поведения русских чиновников, и взгляды самого Мандельштама, о которых мы узнаем из его "Записок":

"Три идеала управляли доныне моим духом и сердцем: образование, родина и моя нация".

Отправляясь в далекое путешествие в Москву, Мандельштам ощущал исключительную значимость своего поступка, почти мессианское свое предназначение и огорчался непониманием своей выдающейся роли соплеменниками.

"Так я стою теперь - дикий, сильный, свободный сын природы, любящий свое отечество и язык родимого края, но несчастный несчастием своих единоверных братьев. Я разгневан на их ожесточение, губящее их способности, но я привязан узами родства и чувства к их бедствиям. Цель моей жизни есть оправдать их перед светом и помочь им удостоиться этого оправдания. Они не злы и не неизлечимо испорчены, но они лежат как отчаянный больной со стиснутыми зубами и не хотят целительных капель из рук врача, но, может быть, их сын родной, часть их души, страдающий с ними вместе, успеет их к этому склонить".

Легко понять недоверие, с которым относилось традиционное еврейство к "новому курсу" правительства и к призывам кооперировавшихся с ним маскилим. Вот цитата из письма к Мандельштаму его брата, выросшего, как и он, не в самой ортодоксальной семье: "Отец дал тебе платье, ты его переменишь, мать играла твоими кудрями, ты их срежешь. Ты станешь говорить языком, для нас непонятным, и будешь писать рукою, для нас незнакомою. Лишь не измени своей детской любви к отцу и матери нашим... брат, брат, не забудь своих родных".

На пути в Москву юноша встретил кантора, который, узнав о цели его путешествия, спросил:

"Зачем вы едете? Вы могли быть первым в своем народе, а оставляете все, чтобы быть последним среди ученых христиан". Мандельштам ответил:

"В Талмуде сказано:

- Будь лучше последним у львов, чем первым у зайцев".

Мандельштам поступил в Московский университет, потом перевелся в Петербургский, который закончил в 1844 году со степенью кандидата философии (общая словесность). В соответствии со своими юношескими устремлениями он посвятил свою жизнь просвещению родного народа. Печатался в "Еврейской библиотеке", находясь за границей, впервые перевел Пятикнижие и псалмы на русский язык для евреев; книги с параллельным еврейским текстом вышли сначала в Вене и только через несколько лет - в 1869 году - в России. Там же, за границей, Мандельштам занялся научной работой, изучал философию. После бегства в Америку главного помощника Уварова в осуществлении "просветительных" реформ еврея М.Лилиенталя (тот, по слухам, эмигрировал, когда в министерстве ему открыто предложили креститься) Мандельштам был назначен на должность "ученого еврея" при Министерстве народного просвещения и содействовал открытию государственных училищ для евреев. Он даже составил ряд учебных пособий для этих заведений, но, так как план провалился, Мандельштам в 1857 году покинул свой пост и опять уехал за границу.

Последние свои годы ученый доживал в Петербурге в большой нужде. Библиотека его была описана приставом. Умер он на пароходе при переезде с Васильевского острова на Петроградскую сторону, но не был опознан как еврей и похоронен вместе с православными. Только впоследствии его прах перезахоронили на Преображенском кладбище.

Современники писали о Леоне Иосифовиче как о человеке, исполненном чувства собственного достоинства, отзывчивом к чужому горю, мечтательном и романтическом. Он издал много книг (нередко за свой счет), которые предназначены были просвещать еврейский народ. Интересно, что Мандельштам стал первым переводчиком стихов А.Пушкина на иврит. В один из своих учебников он включил отрывок из поэмы "Медный всадник". Доживая свой век в нищете, всеми забытый, он никому не жаловался на свое положение. Его мемуары, опубликованные в 1909 году под названием "Из записок первого еврея-студента в России", полны интересных и остроумных наблюдений о быте евреев в середине девятнадцатого века.

Еще при жизни Мандельштама ситуация с образованием резко изменилась. Еврейская молодежь восьмидесятых годов штурмовала университеты, гак как диплом обещал лучшую жизнь и право селиться вне черты оседлости. Но теперь поступить в вуз могли отнюдь не вес желающие. Процентная норма, введенная в 1887 году, разрешала принимать не более десяти процентов евреев от общего числа студентов в университеты западных губерний, пять процентов - в учебные заведения вне черты оседлости и три в университеты Петербурга и Москвы. Кроме того, некоторые высшие учебные заведения (например, Институт железнодорожных инженеров и Медико-хирургическая академия) были полностью закрыты для евреев, а в черте оседлости вузов было крайне мало. Тот, кто не попадал в российские университеты, если позволяли средства родителей, получал образование за границей. Справочная книга "Рассвета" за 1910 год специально с этой целью сообщала условия приема в учебные заведения Европы.

После революции 1905 года советы профессоров вузов получили право самостоятельно формулировать условия приема студентов. Это привело к временной отмене процентной нормы. Вместе с либеральными преподавателями за отмену дискриминации стояли и многие студенты. На одной из студенческих сходок Петербургского университета в 1906 году было решено "признать принцип открытых дверей в университет, т.е. прием без различия национальности, вероисповедания, возраста и пола; упразднить процентное ограничение для евреев; принять в настоящее время всех евреев явочным порядком".

В 1908 году процентная норма опять была введена законом, что резко снизило количество еврейских студентов, обучавшихся в русских вузах. Вообще, в Министерстве просвещения считали, что евреи учатся для уклонения от воинской повинности и для того, чтобы получить право проживания в крупных городах. Никто не сомневался, что еврейские студенты верховодят в студенческом самоуправлении, причем "влияние студентов-евреев поддерживается присущей этой национальности взаимопомощью".

По данным ОПЕ, в 1886 году (до введения процентной нормы) в Петербургском университете обучалось 268 евреев (11,4 процента от общего числа учащихся).

В 1911 году (через три года после вторичного введения процентной нормы) - 661 еврей (7,8 процента).

Данные по Одесскому университету за те же годы соответственно: 172 (29,8 процента) и 513 (19 процентов).

За границей в 1913 году обучалось 12 тысяч студентов из России, 60 процентов из них были евреями. Из всех студентов 35 процентов учились в Германии, 25 - во Франции.

С 1911 года еврейская общественность пыталась организовать в России частный политехнический институт без процентной нормы, чтобы хоть как-то улучшить положение с высшим образованием для евреев. Эти попытки усилились, когда из-за первой мировой войны отпала возможность учиться за рубежом. 21 января 1917 года в Екатеринославе (ныне Днепропетровск) был, наконец, открыт Политехнический институт. Он принял триста первых студентов-евреев. Устав института предполагал изучение еврейской истории и литературы. Свободным от занятий днем стала суббота. Впоследствии институт вошел в государственную сеть вузов.

Перечислить всех известных евреев, окончивших Петербургский (Ленинградский) университет, конечно, невозможно. Отметим хотя бы тех, кто потрудился в Петербурге на ниве еврейского просвещения. Это барон Д.Г.Гинцбург, востоковед, кандидат университета и председатель петербургской общины;

И.Г.Эйзенбет, учредитель и директор еврейской гимназии на Театральной площади (окончил юридический и восточный факультеты);

И.Ю. Маркон, востоковед, редактор журнала "Ха-кедем" (восточный факультет);

М.И.Шефтель, председатель Общества для научных еврейских изданий (юридический факультет);

С.М.Михоэлс, знаменитый деятель еврейского театра (юридический факультет).

Профессорами в самом университете были этнограф Л.Я.Штернберг и историк С.Н.Валк. Необходимо также назвать профессора С.А.Бершадского, нееврея, но одного из первых добросовестных исследователей еврейства Литвы и Полыни.

Академия художеств

На Университетской набережной Васильевского острова, сплошь застроенной архитектурными шедеврами, выделяется массивное, отовсюду заметное здание Института живописи, скульптуры и архитектуры имени И.Е.Репина (бывшая Академия художеств). Оно возведено в 1764 - 1788 годах архитекторами А.Ф.Кокориновым и Ж.-Б.Валлен-Деламотом. Каменный спуск от академии к Неве сторожат египетские сфинксы, вдохновившие не одно поколение художников и поэтов. Они воспеты на многих языках, в том числе и на иврите - поэтом Давидом Шимоновичем:

Эта полночь полна волшебства.

Мрамор зданий сияньем облит,

И во сне беспокойном Нева

Плещет и черный, недвижный гранит.

И встают средь ночной синевы

Два гиганта два сфинкса у вод...

Тихо слушают ропот Невы,

Белый Север им песню поет.

Я иду к ним в сияньи немом,

В царстве белых волнующих чар.

Город спит, отягченный грехом,

И во сне его душит кошмар.

Над дворцами застыли рои

Легких тучек - лазурных, как лед.

Вот изгнанники братья мои -

Сфинксы дремлют у северных вод...

(Перевод С.Маршака)

Быть может, еще помнящие поколение исхода, эти сфинксы сто лет назад стали свидетелями дотоле невиданного процесса появления в стенах Академии художеств еврейских студентов. В главе "Коломна" мы уже рассказывали о первых выпускниках академии. Дополнением к этому рассказу послужат краткие очерки о наиболее известных художниках и скульпторах - евреях, окончивших академию и преподававших в ней.

Скульптор Илья Яковлевич Гинцбург родился в 1860 году в Вильно, а умер в Ленинграде в 1939 году. Когда Гинцбургу было только одиннадцать, на талантливого мальчика обратил внимание тогда еще молодой Антокольский и взял с собой в Петербург. В первые годы Гинцбург учился в студии самого Антокольского, затем в академии (1878 - 1886) и закончил художественное образование за границей на средства своего однофамильца барона Гинцбурга.

Известность и славу Илье Яковлевичу принесла галерея скульптурных портретов его великих современников: Л.Толстого, А.Рубинштейна, П.Чайковского, Н.Римского-Корсакова, И.Шишкина, Л.Пастернака, Д.Менделеева, Г.Гинцбурга, М.Антокольского, Ф.Родичева, П.Милюкова, Ф.Шаляпина. Он - автор богатырской скульптуры В.Стасова на надгробном памятнике знаменитому критику в Александро-Невской лавре, надгробья Антокольского на Преображенском кладбище (1909, не сохранилось), памятника Н.Гоголю на Полтавщине (1910). Еще два бронзовых монумента работы И.Я.Гинцбурга были установлены в Ленинграде при советской власти: Г.В.Плеханову (1925) у Технологического института и рядом, около Института метрологии, Д.И.Менделееву (1932).

Интересны воспоминания скульптора "Из прошлого", где замечательно описаны детство И.Гинцбурга в Вильно, его многолетняя дружба с М.Антокольским, встречи с Л.Толстым, П.Кропоткиным, Г.Гинцбургом, С.Боткиным, В.Стасовым, В.Верещагиным, В.Серовым. Илья Яковлевич участвовал в работе еврейских организаций. Он был товарищем председателя Еврейского общества поощрения художеств, а затем директором Еврейского историко-этнографического музея. Жил скульптор рядом с академией, на Второй линии Васильевского острова.

Художник Исаак Львович Аскназий родился в местечке Дрисса Витебской губернии в 1856 году, умер в 1902 году в Москве. Ныне он почти не известен, а, между тем, в свое время был очень популярен. И.Л.Аскназий учился в академии в 1870 - 1880 годах и стал ее членом, не достигнув тридцати лет, - первый российский еврей - академик живописи. Тематика его работ (написанных в академическом стиле), была, как правило, глубоко еврейской: библейские и исторические сюжеты, бытовые сцены. К лучшим его картинам принадлежат "Авраам изгоняет Агарь и Исмаила", "Моисей в пустыне", "Екклесиаст", "Смерть Иуды Галеви", "Еврейская свадьба", "Канун субботы".

Но наиболее известным произведением Аскназия стало полотно "Потопление евреев в Полоцке при Иоанне Грозном в 1563 году". Сюжет основан на историческом факте. В ходе войны с Польшей русская армия захватила Полоцк, где была значительная еврейская община. На запрос воеводы, что делать с евреями, Иван Грозный приказал их всех крестить, а кто откажется - топить в реке. Картина хранилась в Петербурге, в коллекции С.Л.Гуревича. Где она сейчас, мы не знаем. До своего переезда в Москву И.Л.Аскназий также жил на Васильевском острове в Малом проезде, № 10.

Юрий (Иехуда) Моисеевич Пэн родился в Ново-Александровске Минской губернии в бедной еврейской семье. В 1879 году он по совету Аскназия поехал держать экзамен в Академию художеств, но его не приняли. Поступил Пэн в академию в 1882 году. Его товарищами стали А.Серов и М.Врубель. В 1891 году Юрий Моисеевич поселился в Витебске, где основал школу живописи и скульптуры - первую во всей Белоруссии.

Именно эта студия сделала имя художника знаменитым. Ведь из нее вышли М.Шагал, С.Юдовин, 3-Азгур, С.Гершов. Не случайно именно в Витебске в 1919 году на базе пэновской студии Марк Шагал открыл Академию живописи, в которой, кроме него и Пэна, преподавали К.Малевич, Е.Лисицкий, А.Куприн. Пэн прожил в Витебске до самой своей смерти в 1937 году. Многие художники гордились тем, что были его учениками. Работы Пэна, которые украшают многие коллекции, в том числе музеи Витебска, выполнены в традициях русского реализма, хотя в них ощущаются и новые веяния. Среди его персонажей часто встречаются простые евреи: портные, часовщики, швея, дети, старики и старухи. Он писал виды родного Витебска, пейзажи, жанровые сцены. Интересны его автопортрет и портрет Шагала. Картины Пэна запоминаются надолго, как любое настоящее произведение искусства.

Совсем иных взглядов и эстетических принципов придерживался в своем творчестве Леон Бакст (Лев Самойлович Розенберг, 1866, Гродно - 1924, Париж). Он представлял новое поколение живописцев (учился в академии с 1883 по 1887 год) и был весьма ассимилированным евреем. Бакст входил в группу художников, которые в значительной степени обеспечили успех русской живописной школы в начале двадцатого века. Вместе с Л.Бенуа, Б.Анисфельдом, М.Добужинским и другими он основал творческий союз "Мир искусства". Кто сейчас не знает о "мирискуссниках"?

В Русском музее, Третьяковской галерее хранятся работы К.Сомова, Е.Лансере, А.Бенуа, К.Грабаря. Есть картины и Бакста.

Он много работал в книжной графике и станковой живописи, но самые замечательные его достижения принадлежат театру. В "Александринке" Бакст оформлял спектакли в греческом духе (трагедия Еврипида "Ипполит", 1902 - 1903). Бакст совершил поездку в Грецию, интерес к древнему искусству которой, а также к Востоку, прослеживается во всем его творчестве. В молодости, по романтической причине художник крестился, но позднее демонстративно вернулся в лоно иудаизма. Когда в 1909 году власти выслали его за это из Петербурга, он примкнул к балетной труппе С.Дягилева и переехал в Париж, где стал главным художником всех спектаклей знаменитого постановщика: "Египетских ночей" Аренского (1909), "Шахеразады" Римского-Корсакова (1910), "Жар-птицы" Стравинского (1910).

Считается, что Леон Бакст оказал большое влияние на развитие европейского театра, сделав яркие стилизованные костюмы и декорации важнейшим элементом театрального зрелища. Его костюмы усиливали эффект спектакля, подчеркивали динамику танца актера. Помимо работы с Дягилевым, Бакст оформил немало спектаклей в театрах Парижа, Лондона, Рима, Нью-Йорка. Его петербургский адрес: Звенигородская улица, № 22. У Бакста, как и у Пэна, учился молодой Шагал.

Художники, скульпторы, архитекторы часто селились на Васильевском острове, вблизи академии. Архитектор Яков Германович Гевирц, автор проекта молельни на еврейском кладбище, жил в Среднем проезде, дом №11. В академии он много лет был профессором.

Прямо напротив академии, в доме Воронина (Пятая линия, № 4) в 1870 - 1872 годах жил М.М.Антокольский (см. также пятую главу). Его квартира находилась на четвертом этаже. Когда Марк Матвеевич привез одиннадцатилетнего И.Гинцбурга в Петербург, мальчик первое время жил именно в этой квартире. Мастерская Антокольского помещалась в самой академии, на четвертом этаже. Там скульптора в 1871 году посетил Александр II.

На Первой линии, возле Румянцевского садика, в доме № 4, принадлежавшем в прошлом Давиду Гинцбургу, жил в 1922 году Натан Исаевич Альтман. Он учился не в Петербургской академии, а в Одессе и Париже. Кроме знаменитых портретов В.Ленина, А.Луначарского, А. Ахматовой художник создал много костюмов и декораций для еврейского театра. Он оформил спектакль "Ха-диббук" (1922), "Уриэль Акоста" (1921), был художником кинофильма "Еврейское счастье" (по Шолом-Алейхему). Широко известны его иллюстрации к произведениям еврейских писателей - С.Галкина ("Бар Кохба"), И.Л.Переца "Горит"(1940). Замечателен его портрет С.Михоэлса. Список можно продолжить. Интерес к еврейскому искусству не покидал художника никогда.

Библиотека Л.П.Фридлянда

Недалеко от дома Д.Гинцбурга, в красивом трехэтажном здании на углу Третьей линии и Большого проспекта жил действительный статский советник, купец первой гильдии Лев Павлович (Арье Лейб Файвелевич) Фридлянд (1826 - 1898). Он был заметной фигурой в еврейском Петербурге. В семидесятых годах избирался членом правления общины. На Преображенском кладбище до сих пор существует склеп семьи Фридлянд. В историю же купец вошел главным образом благодаря библиографу и библиофилу Самуилу Еремеевичу Винеру (1860 - 1923), жившему неподалеку: Соловьевский переулок, № 23 (сейчас улица Репина).

Это был, по образной характеристике С.Дубнова, "человек с пергаментным лицом и сам живой пергамент с начертаниями заглавий всех старопечатных еврейских книг". Именно Винер уговорил Льва Павловича поставить памятник умершей жене в виде хранилища старопечатных книг и манускриптов. Вдовец скупал целые библиотеки, включавшие редкие рукописи и инкунабулы, через того же Винера, а затем завещал все это собрание Российской академии наук для помещения в Азиатский музей (Университетская набережная, №5) при условии назначения своего Друга на должность библиотекаря и библиографа.

Винер был типичным еврейским вундеркиндом. Еще в детстве он прославился тем, что составил сводный каталог всех изданий, хранящихся в библиотеках родного города. Не имея высшего образования, он получил право жительства в Петербурге, правда, временно, до окончания составления каталога коллекции Фридлянда. Ничего удивительного, что библиотекарь не торопился. За тридцать лет он описал меньше половины всех книг.

После Азиатского музея библиотеку Фридлянда унаследовал Институт востоковедения АН СССР. "Гам ее каталогизация ведется по сей день.

Издательство "Кадима”

Учащиеся и преподаватели Ленинградского издательско-полиграфического техникума на Пятой линии Васильевского острова, №28 вряд ли знают, что в этом скромном двухэтажном доме в 1917 - 1922 годах помещалось отчасти родственное техникуму учреждение: еврейское издательство "Кадима" ("На восток" или "Вперед"), выпускавшее литературу сионистского направления. Это видно по его продукции, включавшей книги Т.Герцля, М.Нордау, Л.Пинскера.

Впрочем, для еврейского историка наибольшую ценность представляет изданный "Кадимой" "Еврейский ежегодник на 1918 - 1919 гг.". До 1912 года он выходил в Вильно, но уже четвертое издание (1912 - 1913) было конфисковано правительством, а против редактора возбужден судебный процесс. Виленская судебная палата разрешила выпуск календаря при условии, что 120 страниц, посвященных Палестине, будут изъяты. Предисловие к послереволюционному петроградскому выпуску заканчивается оптимистической нотой: "Только в 1917 году, после падения самодержавного режима, стало возможным приступить к подготовительным работам для нового издания".

В календаре содержится множество интересных статистических сведений о жизни евреев. Приводится, например, численность евреев по всем странам и многим городам. Мы узнаем, что в европейской России до первой мировой войны жили 6 миллионов 321 тысяча евреев и еще 177 тысяч - в Закавказье, Средней Азии и Сибири.

В России в бывшей черте оседлости проживали в 1917 году 3 миллиона 305 тысяч евреев; в Польше и Литве - 2 миллиона 448 тысяч.

В Ковно и Варшаве евреи составляли 40 процентов всего населения, в Бердичеве - 78.

Интересны данные об уровне образования русских евреев.

В 1910 году в Петербурге было 33 хедера, где 35 учителей преподавали 176 мальчикам и 21 девочке. Среднее образование еврейские дети Петербурга большей частью получали в коммерческих и частных училищах, где они составляли соответственно 30,4 и 37,3 процента всех учащихся. В высших учебных заведениях России в 1909 - 1910 годах обучался 7241 еврейский студент, то есть II процентов общего числа всех студентов. Показательна таблица смертности в Российской империи по возрастам и вероисповеданиям на 1896 - 1897 годы.

Например, уровень смертности на каждую тысячу детей до года составлял среди православных 282,8; у лютеран - 178,5; у католиков - 149; у магометан 166,4; у евреев 130,4.

Одним словом, важность информации в "Еврейском ежегоднике" для историка трудно переоценить. В нем есть данные об эмиграции, еврейской преступности, описание большинства еврейских обществ п России и за рубежом с указанием их адресов. В конце календаря - перечень основных событий еврейской жизни года. Конечно, в петроградский сборник вошли сведения о Палестине - те самые, из-за которых издателей судили в Вильно.

Высшие женские (Бестужевские) курсы

Ленинградцы помнят, что в доме №33 по Десятой линии еще недавно находился математико-механический факультет ЛГУ. До революции здесь размещались Высшие женские курсы, более известные под названием Бестужевских. Не углубляясь в историю самих курсов, впрочем, весьма интересную, отметим, что и к еврейской истории они имеют отношение.

Известный адвокат М.Айзенберг в статье "Плеве и еврейки-бестужевки" вспоминает, что некая Двойра Рафайлович, окончившая курсы в 1902 году, поселилась отдельно от отца, но ее право жительства в столице как обладательницы диплома о высшем образовании не было признано полицией, ибо министр внутренних дел Плеве приказал полицейскому управлению не делать евреям снисхождении. Айзенберг занимался делом Д.Рафайлович восемь лет(!), пока наконец в мае 1910 года Государственный совет не признал Бестужевские курсы высшим учебным заведением, До этого на протяжении восьми лет статус курсов оставался сниженным специально для того, чтобы изгнать из Петербурга нескольких выпускниц-евреек.

В 1904 году в "Бсстужевке" училась дочь историка С.М.Дубнова Софья (впоследствии жена члена ЦК Бунда Г.Эрлиха). В том же году ее исключили за участие в студенческих волнениях. Именно тогда девушка написала пророческие стихи о Плеве - гонителе евреев. В них Плеве сравнивался с Хаманом7, японцы, угрожавшие русским, с Киром8, а царская Россия с Вавилонией9. Стихи были напечатаны "Восходом", но весь тираж конфисковали. Однако предсказанное С.Дубновой сбылось: министр внутренних дел был вскоре убит эсером Сазоновым.

В десятых годах на Бестужевских курсах существовал кружок по изучению еврейской истории под руководством профессора Карташова. В двадцатых в здании курсов разместился трехгодичный рабфак (директор Шульман), в котором были и национальные отделения. Еврейским отделением, где обучение велось на идите, заведовал Гитлиц, математику здесь преподавал З.А.Киссельгоф, а черчение и рисование - С.Б.Юдовин.

Еврейские школы

Первое еврейское учебное заведение на Васильевском острове появилось не позднее 1879 года. В газете "Ха-мелиц" от 16 (28) октября было опубликовано сообщение о том, что частная еврейская гимназия и коммерческая школа Вайдемана теперь возглавляются доктором Эрделем и переехали по новому адресу: Девятая линия, №44.

В последующие годы небольшая, но сплоченная община Васильевского острова постоянно содержала какие-либо учебные заведения, главным образом хедеры, при небольших синагогах. На Третьей линии в доме № 48 на втором этаже (вход со двора) в начале двадцатого века находилась одна из таких синагог. При ней действовало еврейское училище для детей бедняков под руководством Софьи Афанасьевны Зельцер. Его поддерживало Общество для оказания помощи бедным евреям Васильсвского острова и Галерной гавани ("Цдоко гдейло"), расположенное в доме №33 по Среднему проспекту. Председателем был доктор Л.И.Вейнгеров. Программа училища, рассчитанная на три-четыре года, включала наряду с религиозными предметами иврит и основы еврейской истории (по-русски). В 1918 - 1920 годах еще одна аналогичная синагога с хедером находилась на Среднем проспекте, №16.

З.А.Киссельгоф

На Васильевском острове сохранилось здание, которое более полувека было связано с воспитанием и образованием еврейских детей. Это дом №37 на Десятой линии, рядом с Бестужевскими курсами. Он окружен небольшим садом за высокой оградой. Около 1890 года жена знаменитого барона Горация Гинцбурга Анна Гссселевна основала здесь еврейский сиротский приют. Впоследствии финансирование этого учреждения взял на себя ее сын, золотопромышленник Александр Горациевич. Управление приютом перешло к дамскому попечительскому комитету под председательством баронессы Матильды Юрьевны Гинцбург (вероятно, жены Давида Гинцбурга). Лечил детей Григорий Исаакович Дембо, врач еврейской богадельни представитель знаменитой петербургской династии врачей (см. о нем также в четвертой главе).

Революция окончилась общинными приютами. Их сменили государственные детские дома. Так как еврейское население черты оседлости страшно пострадало в результате войн и погромов, они не пустовали. В начале двадцатых годов поезд из десяти вагонов привез в Петроград еврейских сирот из Белоруссии и Украины. Дети много испытали за свою короткую жизнь. Среди них были будущие математики и музыканты, комсомольские активисты и герои грядущей войны. Их принял бывший еврейский приют на Десятой линии, названный впоследствии 76-м детским домом. Настоящим отцом детей стал вновь назначенный заведующий Зиновий Аронович Киссельгоф.

З.А.Киссельгоф, ярчайшая личность, педагог в самом высоком смысле слова, был известен в общественной жизни Петербурга еще с десятых годов двадцатого века. Он входил в ЦК ОПЕ, в комитет Общества еврейской народной музыки, был преподавателем в еврейской гимназии Эйзенбета и в еврейском ремесленном училище при ОПЕ на Офицерской улице, №42. Благодарные потомки будут помнить его как талантливого педагога, организатора еврейского образования, хорошего музыканта и блестящего знатока и страстного собирателя еврейского фольклора.

В 1917 году Кисселыоф вместе с другими ведущими педагогами столицы организовал Петроградское еврейское учительское общество. В первом обращении общества говорилось:

"Наконец-то наступил момент, когда многое из того, о чем мы мечтали многие годы, может и должно воплотиться в жизнь. Теперь, товарищи, цепи рабства пали. Созданы большие возможности, горизонты нашей работы расширились и углубились. Теперь, когда вся страна и каждая группа в отдельности приступают к организации своих сил... нам, евреям, безусловно, необходимо как можно скорее осуществить и зафиксировать наши естественные культурные права... В союзе с другими нацменьшинствами упрочится и наша собственная позиция..."

Учредители общества были полны решимости поднять уровень еврейского школьного образования.

Новая должность в определенной степени давала возможность Зиновию Ароновичу осуществить планы общества. Впоследствии на базе детского дома была организована 14-я полная национальная еврейская школа, а затем (с 1938 года) - 11-я неполная национальная школа. Киссельгоф был назначен ее директором. Детским же домом стала заведовать Юдифь Михайловна Дворкина. К 1931 году в школе насчитывалось 267 учащихся (по 30-35 человек в классе). Детдомовцы составляли не более десяти процентов учеников, но именно они говорили на идише и были национальным ядром школы. Приходящих детей притягивал общий высокий уровень преподавания, а идиш, который они изучали наряду с другими иностранными языками два-три раза в неделю, воспринимался скорее как обуза. Получать за него высокие баллы считалось даже как-то неприлично. Дирекция сделала было попытку в начале тридцатых годов перевести преподавание большинства предметов на идиш, но от этого пришлось отказаться, так как многие языком владели плохо и успеваемость стала быстро падать,

Зато процветала внеклассная самодеятельность на идише. Зиновий Аронович поощрял художественные, музыкальные и драматические кружки. В школе был хор, многие дети проявили большие музыкальные способности. Сам Киссельгоф играл на концертине. На третьем этаже, в актовом зале, где во времена сиротского приюта была синагога, часто устраивали замечательные концерты. В благоприятной обстановке у многих ребят открылись творческие таланты. Фрида Юдборовская (она погибла во время войны) обладала замечательным сопрано, одинаково хорошо исполняла русские классические романсы и еврейские песни. В памяти бывших воспитанников до сих пор сохранилась бесхитростная колыбельная, которую она часто пела:

Шлоф, шлоф, шлоф.

Дайн тате вет форн ин дорф,

Вет эр бренген а ниселе.

Вет зайн гезунд ди фиселе.

Шлоф, шлоф, шлоф.

Дайн тате вет форн ин дорф,

Вет эр бренген ан эпеле.

Вет зайн гезунд ди кепеле...

Спи, спи, спи.

Твой папа поедет в деревню,

Привезет орешки.

Будут здоровы ножки.

Спи, спи, спи.

Твой папа поедет в деревню,

Привезет яблоки.

Будет здорова головка...

Миня Вейсман, Арон Рубинштейн, Сема Жаровский и другие играли в драматическом кружке. Самого талантливого из них. Леву Шмидта, Михоэлс взял в свою труппу. Кипела жизнь и у юных живописцев, работавших под руководством учителя рисования Бориса Ефимовича Цирлина. Оформлялись выставки на русском и идише о жизни школы, выпускалась стенгазета "Детдомовец". Один из кружковцев по фамилии Кацман стал профессиональным художником. Он погиб во время войны.

Для Киссельгофа фольклор был не собранием забытых текстов, а частью современной культуры народа. И он щедро дарил его своим ученикам. Школу нередко посещали знаменитые тогда еврейские актеры, писатели, многие из которых были друзьями директора: Эпельбаум, С.Михоэлс, В.Зускин, П.Маркиш. Приезжал еврейский вокальный ансамбль "Евоканс". Да и сами дети выступали с концертами в Евдомпросвете, в ленинградском отделении Общества по земельному устройству трудящихся-евреев (ОЗЕТ), в трамвайном парке имени Леонова, который шефствовал над школой.

Любовь к детям, педагогический талант, огромный опыт, мощная эрудиция помогли Киссельгофу сделать школу родным домом не только для сирот, но и для всех учеников. Он буквально жил школой. Его квартирка, состоящая из одной комнаты и кухни, находилась рядом с учительской, и преподаватели заходили сюда запросто. Штат Зиновий Аронович подбирал придирчиво, но уж тот, кто был принят, оставался работать надолго. Между учителями установились самые дружеские, неформальные отношения. Как и директор, они были незаурядными специалистами и неуемными энтузиастами. Знания, которые получали ребята, выходили далеко за рамки школьной программы. Неудивительно, что почти все они окончили впоследствии вузы, а многие защитили кандидатские и докторские диссертации.

Тем не менее все сказанное еще не объясняет, что же особо замечательного было в этом коллективе. Ведь и в других школах работали квалифицированные преподаватели и учились способные дети. Еврейская культура? Но о каких серьезных знаниях можно говорить без иврита, еврейской истории, Танаха? Да и идиш преподавали весьма поверхностно. Почему же тогда загораются глаза у бывших воспитанников Киссельгофа, лишь только вспоминают они школьные годы? Почему они ищут своих старых учителей, переписываются, перезваниваются, встречаются друг с другом? Вероятно, причина тому - атмосфера доброты и братства, которую смог создать в то нелегкое время педагог милостию Божьей Зиновий Аронович Киссельгоф. Все помнят его согнутую фигуру (что-то у него было с позвоночником), заложенные назад руки, лысую голову и небольшие усы. Характер он имел вспыльчивый, иногда даже кричал на учеников, но этого никто не боялся, зная доброту директора.

Многие воспитанники не дожили до сегодняшнего дня, особенно мальчики, ведь к началу войны они достигли призывного возраста. Погибли на фронте Арон Рубинштейн, Ефим Гамбург, Яша Гершкович, Ролик Гильбергер... Гершкович был большим эрудитом и прекрасным оратором. Рубинштейну прочили большое будущее в науке. Эти надежды не сбылись. Те, кто выжил, стали химиками, биологами, юристами, искусствоведами... Бывший пионервожатый Лйзик Шпильберг окончил еврейский рабфак, а затем юридический факультет университета, стал еврейским писателем и журналистом, живет в Смоленске и публикуется в "Советиш геймланд".

Все они, уже пожилые люди, с восторгом вспоминают своих учителей: Дину Григорьевну Михайловскую, Марию Ноевну Розенблюм, Марка Давыдовича Домнича (он погиб в первый год войны). Марка Яковлевича Шницера, Льва Марковича Иохсльчука, Исаака Лондона и, конечно, Зиновия Ароновича Киссельгофа.

Возможность доказать на деле свою преданность любимому директору представилась ученикам в 1937 году, когда Киссельгофа арестовали. Тогда школьники написали коллективное письмо в его защиту. Мы не знаем, помогло ли оно или были другие причины, но примерно через год постаревшего и больного педагога отпустили. К другу в Ленинград приехал Михоэлс и устроил, как тогда говорили, "триумф". На праздновании своего освобождения Зиновий Аронович простудился и через пару недель умер. На похороны Киссельгофа на Преображенском кладбище пришли его воспитанники. Вместе с его смертью окончилась история последней еврейской школы в Ленинграде.

С. М. Дубнов

Мы уже неоднократно упоминали имя Семена Марковича Дубнова еврейского историка. Пришла пора рассказать о нем подробнее. Многие места в Ленинграде связаны с его именем. На Васильевском острове он жил на Восьмой линии, № 35 (бывший № 33) и на Восемнадцатой линии, № 9; работал в библиотеке Л.Фридлянда (1888 - 1889) и в Азиатском музее (1906); читал лекции на Бестужсвских курсах (1911) и на Курсах востоковедения (1908 - 1917); выступал на еврейском митинге в здании биржи в июне 1917 года.

Семен Маркович Дубнов (1860 - 1941), еврейский историк, публицист, литературный критик и общественный деятель, прожил долгую и плодотворную жизнь. Что стоит за этими словами? Как историк он создал новое направление в еврейской истории, собрал и опубликовал тысячи документов, написал десять томов "Всеобщей истории евреев", "Историю евреев Польши, Литвы и России", участвовал в создании Еврейской энциклопедии и "Истории еврейского народа", редактировал журнал "Еврейская старина"... Исследователей восточноевропейского еврейства, за исключением Оршанского и Берт адского, до Дубнова фактически не существовало. И несмотря на то, что сегодня его книги могут показаться несколько многословными, найдется ли хоть одна серьезная работа о евреях Польши, Литвы и России без ссылок на Дубнова или, в крайнем случае, без пересказа собранных им сведений? Как публицист и литературный критик Дубнов печатался практически во всех еврейских изданиях Петербурга - от умеренного "Русского еврея" до сионистского "Рассвета". Но главной его трибуной был, конечно, "Восход", в котором он сотрудничал под псевдонимом Критикус. В своих статьях он боролся против антисемитизма, отстаивал права евреев на автономию, предлагал реформы еврейской общинной жизни, выступал против ассимиляции, поддерживал развитие национальной литературы.

Дубнов менее всего походил на кабинетного ученого и как общественный деятель постоянно находился в эпицентре всех главных событий в жизни русского и мирового еврейства: спорил, убеждал, доказывал, воспитывал... Он прочел сотни публичных лекций (даже не имея диплома о высшем образовании). Он состоял председателем Еврейского литературного общества, был товарищем председателя Еврейского историко-этнографического общества. Разработав теорию "автономизма", Дубнов сам же стал претворять се в жизнь, создав "Еврейскую народную партию".

За свою долгую жизнь С.М.Дубнов был свидетелем и участником множества драматических событий. Родился он в эпоху либерализма при Александре II, а умер в оккупированной нацистами Риге. Начал свою деятельность активным поборником просвещения и реформ иудаизма, полный надежд на скорое торжество всеобщего братства, а закончил ее, торопясь записать свои показания о еврейских погромах в Германии.

Семен Маркович родился в Мстиславле во второй день празднования еврейского Нового 5621 (1860) года. Его дед, Бенцион Дубнов, был духовным лидером местной общины, а предки жили в городе Дубно на Волыни с середины семнадцатого века. Впервые Дубнов приехал в Петербург в июне 1880 года с целью продолжить образование. С тех пор до 1922 года его жизнь была связана с этим городом. И хотя в период 1889 - 1906 годов Дубнов постоянно жил в Одессе и Вильно, он регулярно посещал Петербург. Экзамены за курс классической гимназии сдать не удалось, и тогда, изменив планы, Дубнов решил заняться историей и журналистикой. В 1882 году он стал одним из главных сотрудников "Восхода", бывшего на протяжении многих лет единственным журналом на русском языке для "новой" еврейской интеллигенции. Как и "Восход", Дубнов выступал сначала сторонником Хаскалы. Однако в то время маскилим пережинали глубокий кризис. Ассимилированная интеллигенция, разочарованная в старых идеалах (мысль о том, что просвещение само но себе принесет народу равенство и счастье, уже не казалась столь очевидной), искала выхода в возврате к традиционной жизни, в крещении, в революции, в сионизме. Вокруг "Восхода" тогда сплотились все те, кто еще отстаивал идеи шестидесятых годов.

В одной из первых своих статей "Какая самоэмансипация нужна евреям", представляющей собой публичный ответ на палестинофильскую брошюру Л. Пинскера "Автоэмансипация'", Дубнов доказывал, что евреям нужны не Палестина, не государство, а в первую очередь внутренние религиозно-бытовые реформы. Автор видел в евреях не нацию, а только религиозную общность. Да и религия, по его мнению, требовала обновления, так как Талмуд, а в особенности раввинизм, невероятно запутали и усложнили Моисееве законодательство, изолировав еврейский народ от других наций. Необходимо "уничтожение племенной обособленности, освященной раввинизмом, путем подкапывания основ последнего и, возможно, полная гражданская ассимиляция с окружающим нееврейским населением" - вот что рекомендовал народу двадцатитрехлетний космополит. В том же духе была выдержана статья "О реформе школьного воспитания", где предлагалось упразднить хедеры, о чем должно позаботиться правительство, не останавливаясь перед самыми строгими мерами.

Однако к концу восьмидесятых годов Дубнов переходит на национальные позиции. На это, видимо, повлияло ухудшение положения евреев в России и, конечно, усиленные занятия еврейской историей, которые захватывают его целиком.

Первые же работы: "Саббтай Цеви и псевдомессионизм в семнадцатом веке", "Яков Франк и секта христианствующих", несколько статей о хасидизме определили основную область исследований Дубнова - историю евреев России и Польши, тогда еще мало изученную. В своей брошюре "Об изучении истории русских евреев и об учреждении русско-еврейского исторического общества" (1891) он обращается к населению с просьбой собирать исторические документы. Ему начинают присылать материалы, и их обработка и публикация становятся важной частью его жизни. Достаточно упомянуть приложения к "Еврейской старине": "Областной иинкос Ваада главных еврейских общин Литвы", "Регесты и надписи", куда вошла часть документов, собранных историком.

С другой стороны, сама современная действительность была для Дубнова материалом истории. Недаром его дневники "Кита жизни. Воспоминания и размышления" имеют подзаголовок "материалы для истории моего времени". Именно из этого ценнейшего источника черпаем мы многие сведения для наших очерков. Приведем несколько цитат из второго тома мемуаров Дубнова (1903 -1922):

"Из шумной Восьмой линии мы передвинулись в более тихую Восемнадцатую линию и попали в один из тех каменных мешков, каких много в Петербурге. Квартира в надворном флигеле пятиэтажного дома выходила окнами на узкий и глубокий двор-колодец, доставляющий скупой свет даже летом; осенью и зимой дни превращались в вечные сумерки...

В городе мы очутились в новой обстановке. Из тесной квартиры на окраине Васильевского острова мы переместились в просторную квартиру, нанятую в новопостроенном доме моего приятеля, адвоката Манделя, на Петроградской стороне. В доме, построенном на берлинский лад, с центральным отоплением, пришлось ввести и электрическое освещение. Только с одним культурным удобством я еще не мог мириться - с телефоном. Как ни трудно было обойтись в большом городе без телефона, я сопротивлялся всем попыткам устроить в моей обители эти "уши в стенах", через которые в любой момент может ворваться шум улицы и мешать моей сосредоточенной работе".

Во время первой мировой войны Дубнов часто вспоминал восьмидесятые годы, молодость, работу в "Восходе", тогдашних друзей: "Вчера после полудня ходил по kivre avot (могилам предков). В серые полуночные часы бродил по Никольскому садику, прошел по via dolorosa 1883 и 1885 - 86 годов от бывшей квартиры по Средней Подьяческой (все так же стоит тот старый желтый дом №16), через Львиный мостик мимо Казанского участка, к редакции "Восхода". Теснились в голове образы былого, когда я спешно, под накрапывающим дождиком проходил по этим могилам прошлого...

Потом пошел с И. на "кивре овес", к тому двухэтажному дому на площади Троицкой церкви у Измайловского проспекта, где мы провели с Фругом осень, зиму и весну 1883 - 1884 гг. Стоит ветхий домик в прежнем виде, но весь занят фабрикой (это здание не сохранилось. - М.Б.)...

Кончил "Воспоминания о Фруге", просидев таким образом дважды "Шиве", проделав двойной траур. Сегодня был опять в том районе, где мы жили. Прошел через памятный Львиный мостик на Офицерскую, немножко поднялся по лестнице дома №17, где в 1882 - 85 гг. была редакция "Восхода" (поблизости жил там Фруг), затем прошел по площади Большого театра, где была типография с редакцией с 1886 г. Опять бродил по кладбищу прошлого и дивны, священны переживания этих минут..."

Итак, в конце восьмидесятых - начале девяностых годов взгляды Дубнова изменились, сформировалось зрелое мировоззрение ученого: его отношение к еврейской истории, нации, прошлому и будущему народа. История евреев у Дубнова - это не история законодательства о евреях, как у Оршанского, и не исключительно духовная история, как у Греца, не непрерывная цепь страданий и преследований, как писали исследователи в Германии, пытаясь в чем-то оправдаться перед читателями-христианами. Дубнов делает попытку создать полнокровную картину эволюции еврейской жизни со всеми ее темными и светлыми моментами, изучая экономику, политику, быт, религию, культуру. У него в истории активно участвует сам народ, не являясь только жертвой сильного соседа. И хотя такой подход Дубнов выдержал не во всем, после него уже стало невозможно писать по-старому.

Современны были взгляды Дубнова на еврейскую литературу как на литературу на любых языках, написанную евреями для евреев. Приветствуя возрождение иврита, он ценил роль и значение в диаспоре литературы на идише, способной дойти до самого малообразованного читателя. Он также признавал еврейскую литературу на русском, немецком и других языках, которыми владеет еврейский читатель.

Мировоззрение Дубнова, каким оно стало в начале двадцатого века, наиболее полно выражено в "Письмах о старом и новом еврействе", сборнике статей, печатавшихся с 1897 по 1907 год. Книга во многом раскрывает позицию автора. В "Письмах" историк излагает свою теорию развития нации, которая, по его мнению, проходит три этапа: расовый, территориально-политический (социально-автономный) и культурно-исторический (духовный). На первых двух этапах нации могут распадаться и исчезать, так как их существование зависит от внешних факторов: общности территории, наличия государственности. Народ, достигший в своем развитии третьего этапа, исчезнуть не может, ибо обретает духовные атрибуты: культуру, историю. Чем дальше продвинулась нация по этапам своего развития, тем большую роль в ее становлении играют не экономико-политические, а духовные факторы, в первую очередь национальное сознание. Единственным примером сохранения нации при утрате территории и государственности Дубнов считал евреев, прошедших второй этап еще две тысячи лет назад и давно представляющих собою "духовную нацию". При этом он цитировал Фурье:

"Народ прежде всего есть совокупность людей, которые сами себя рассматривают как народ".

"Иудаизм, - писал Дубнов, - это целая полоса культуры-всеобъемлющее мировоззрение... Можно быть евреем по пророкам или по Талмуду, по Маймониду или "Шулхан-аруху", по Мендельсону или Бешту, даже по Спинозе и Гейгеру. То есть еврей, даже неверующий, как правило, может найти близкие себе идеи внутри иудаизма... Евреям как нации если не присуща определенная идея всей истории, то, несомненно, присуща "идейность", непрерывное духовное творчество без периодов варварства".

В своей книге Дубнов выступает за право евреев называться нацией, против ассимиляции: "Ассимиляция есть не только отречение от народных интересов еврейства, но и отрицание индивидуальной свободы еврейской нации и ее равноценности в международной семье" (письмо второе).

Национализм автора писем - это ни в коей мере не принижение других народов или презрение к ним, но стремление к равенству своего народа среди других свободных наций: "Признавайте свободу всякого национального индивида, как свободу своей собственной нации, или: уважайте чужую национальность как свою собственную".

Дубнов считал, что евреи не могут претендовать на уважение других народов, не будучи патриотами, "т.к. с уважением относятся только к личности, которая сама себя уважает". Ассимиляция же - "способ спасения еврейского народа через национальное самоубийство" (письмо четвертое).

Но как добиться полного гражданского равенства в диаспоре, избегнув ассимиляции? Ведь в Западной Европе да отчасти и в России долгое время считалось, что национальное отречение евреев есть плата за эмансипацию. Как спасти народ, отходящий от религии, когда лишь она одна на протяжении веков сохраняла еврейство? По Дубнову, ответ па оба вопроса один; создавать национальные партии, всем вместе бороться за национальные интересы, отстаивать национальную культурную автономию. Другими словами, обязанности распадающейся общины должны взять на себя организации нового типа. Чтобы убедить читателя в правильности своих слов, Дубнов цитирует речи и статьи многих общественных деятелей-неевреев: депутата австрийского рейхстага Брейтера, писателя Марка Твена, чешского профессора Т.Массарика (будущего первого президента Чехословакии). Все они сходятся в одном: причина бедственного положения именно в том, что евреи слишком пассивны в отстаивании национальных интересов.

Что же понимает Дубнов под национально-культурной автономией? В письме "О национальном воспитании' он определяет автономию как самоуправление общины, свободное распространение родного языка и независимость школы. Этих элементарных прав, по мнению Дубнова, евреи могут и должны добиваться в любой стране проживания. В качестве первых конкретных шагов на пути к автономизации Дубнов предлагал создать "Еврейскую народную партию". Такая партия была им организована в 1906 году. В нее вошли некоторые бывшие члены Союза для достижения полноправия еврейского народа в России. Она, впрочем, так и не сыграла существенной роли в жизни русских евреев.

Борясь с ассимиляторами, Дубнов одновременно резко полемизировал с сионистами. Ему был понятен духовный сионизм Ахад-ха-Ама, который ратовал за создание в Палестине национально-культурного очага, но политический сионизм (построение еврейского государства) он считал не только утопической, но и вредной для масс идеей. Путем простых выкладок Дубнов доказывал, что даже в лучшем случае к началу двадцать первого века в Палестине будут жить не более полумиллиона евреев. А что делать остальным десяти миллионам евреев Европы? Для них сионизм станет разочарованием, несбывшейся мечтой, толкнет обратно к ассимиляции. Если только Палестина может спасти народ от исчезновения, то "сионисты невысокого мнения о еврейском народе".

"Сионизм - это лекарство для слабых, - писал Дубнов. - Но опасное лекарство, если утопия не обратится в реальность" (письмо шестое). И добавлял: "Мне нет надобности быть палестинофилом для того, чтобы оставаться евреем".

После страшной гибели шести миллионов европейских евреев в нацистских лагерях смерти особенно жутко звучит неосознанное пророчество Дубнова. Полемизируя со своим другом Ахад-ха-Амом, он писал; "Охотно допускаю, что горсть евреев в Палестине будет жить более "полной национальной жизнью", чем в диаспоре, и наперед радуюсь этому, но меня занимает также участь громады еврейства, остающейся в диаспоре. Или, может быть, Палестина будет Ноевым ковчегом, где спасется от всемирного культурного потопа лишь часть евреев, между тем как все остальные погибнут? Но такой жестокий приговор над диаспорой, конечно, не входит в программу духовных сионистов" (письмо седьмое).

Все темы, затронутые автором в "Письмах", были чрезвычайно актуальны тогда для еврейства: еврейская пресса в России за сорок лет, эмиграция в Америку, пронзительный анализ уроков еврейских погромов. В последнем письме, названном "Уроки страшных дней", Дубнов с глубокой горечью пишет о более чем скромной реакции русской общественности на жуткие проявления средневекового варварства: "Как разно реагировали ("прогрессивная общественность") на погромы и на введение военного положения в Польше. По поводу первого (тысячи трупов) - вздох сожаления, кое-где крики негодования. По поводу второго - организованная забастовка, протесты и негодующие резолюции, серьезные представления правительству (там жертв не было)".

Помимо научной, Дубнов вел большую просветительную работу, писал популярные статьи о выдающихся представителях еврейской культуры, например "Еврейский Некрасов" (о И.Гордоне), "Луццатто", "Иммануил Римский". С 1908 года он читал лекции в Вольном университете П.Ф.Лесгафта, на Высших курсах еврейских знаний (Курсы востоковедения барона Гинцбурга). После Февральской революции он преподавал в еврейском университете Петрограда.

К октябрьскому перевороту Дубнов отнесся резко отрицательно. В своих дневниках он называл власть большевиков "хамократией". Кроме, того он не мог спокойно смотреть на участие евреев в "красном терроре" и мрачно предрекал, что придет время, когда всему народу придется платить за дела этих отщепенцев. В 1922 году Дубнов навсегда покинул Россию. Можно себе представить, как тяжело было шестидесятидвухлетнему историку расставаться с городом, где прошли его лучшие годы, тем более, что он всегда был склонен идеализировать прошлое. Помните?

"Сегодня опять был в том районе, где мы жили. Прошел через памятный Львиный мостик... немножко поднялся по лестнице дома № 17... Опять бродил по кладбищу прошлого..."

Сначала Дубнов уехал в Литву, но гам не оказалось вакантного места в университете. Берлин поначалу показался более привлекательным. Здесь вышла его "Всемирная история еврейского народа", переведенная на английский, французский, испанский, идиш и иврит. Приход нацистов к власти не сразу поднял Дубнова с места, а когда он все же уехал из Германии, то направился не в Америку или Палестину, куда его звали, а в Латвию, где, по мнению Семена Марковича, было легче достать материалы для последнего тома главной работы его жизни. Здесь, в Риге, он погиб в самом начале гитлеровской оккупации, отказавшись от предоставленной ему в последний момент возможности спастись бегством. По преданию, он воскликнул перед смертью: "Братья, не забудьте, запомните все, что было! Братья, оставьте это на памяти!"

Теперь, по прошествии лет, нам ясно, что Дубнов был в чем-то неправ, что в своих некоторых прогнозах он ошибался. Его "автономизм" потерпел поражение в Европе и, в измененном виде, существует сейчас, пожалуй, только в США. Однако задача историка не пророчествовать, а добросовестно и честно фиксировать настоящее и изучать прошлое. И в этом отношении достижения Семена Марковича Дубнова трудно переоценить.

Уходит из-под ног у дедов почва

В могучей Вильне, некогда богатой Варшаве

И в центре знаменитом талмудизма -

Воложине. Их внуки

Бегут от варварства, галут преумножая.

Спасаются от римских легионов -

Кто прытью ног, кто хитростью крещенья.

Оставленный бегущими, поэт

О попранной Шохине горько плачет

Пред теми, кто еще не убежал -

По слабости, по глупости и лени.

Толпливые когда-то синагоги,

Бейт-мидраши, иешивы и дворы

Хвастливых цадиков, равно как и погосты,

Теперь пусты.

Не Бог, а многобожье

Сейчас в почете у израильтян.

"Треть вымрет, треть сбежит, треть отречется!"

Оракулы в чиновничьих мундирах

Правей бывают самых правоверных.

В такое время не талмид-хахамам

Провозглашать провидческие сны.

Пустеет Вильна - "Сура с Пумпедитой"

- И нового гаона не родит.

Какое гам, погромы за погромом.

Литва была почти что Палестиной,

Теперь - Черта вычеркивает жизни

И жертвой беспричинной братской злобы

Местечко пало, как когда-то Храм.

Сбежавший из Черты интеллигент

- В немецком платье, в сером Петербурге

На шумной Петроградской стороне,

В Коломне, на Васильевском притихшем

Пытается хоть память удержать,

Собрать что можно, записать, оставить.

Иосиф Флавий, но не перешедший

К Веспасиану.

Нет, с его культурой,

Но не с всеядством царского слуги.

Он знает, что пройдет и этот ужас...

Когда-нибудь. Тогда его работу

Разыщут непременно и прочтут.

Работает историк день и ночь,

Пока еще на улице спокойно

И есть минута сесть и написать

О появленьи новых Маккавеев.