Япония и Китай

Япония и Китай

Японское гостеприимство

Радушие, с которым японцы встретили еврейских эмигрантов, подтверждало не только национальную политику империи в этом вопросе, но и свидетельствовало о глубине сострадания. Япония проявила к беженцам огромное участие и добросердечие, и это несмотря на соглашение с нацистской Германией о разжигании антисемитизма.

В течение всех девяти месяцев пребывания в Японии евреи имели здесь надежное убежище от нацистских преследований вопреки постоянному давлению Германии. Возможно, антисемитский стереотип был попросту неведом японцам. В Токио на стене одного из крупнейших универмагов висело громадное изображение «ненавистного еврея», скопированное из позорно известного немецкого журнала Штюрмер. «Портрет» закрывал весь фасад здания от третьего до десятого этажа, но японцам, которые никогда в жизни не встречали ни одного еврея, его назначение было явно непонятно. Даже те из них, кто когда-либо сталкивался с евреями, не могли совместить живого человека и карикатуру на стене, изображающую «источник всех зол в мире». Многим японцам еврей на стене напоминал индийских сикхов, которых вследствие британской колониальной политики можно было встретить на Дальнем Востоке повсюду.

Примечательно, что японское гостеприимство продолжилось и на официальном уровне: власти не ставили никаких препон в продлении транзитных виз, хотя всем было известно, что губернатор Кюрасао уже оспорил правомочность этих документов, и, таким образом, транзитные визы стали въездными.

Эмигранты восприняли все это как новое проявление Б-жественной защиты. В Кобе с помощью местной общины русских и сефардских евреев, а также при поддержке из Америки беженцы основали для своих занятий Дом Торы. Так Кобе сделался для всех вновь прибывающих евреев центром жизни на новой земле.

Находясь в Японии, часть прибывших евреев, среди которых не было учащихся ешивы, пыталась достать визу в какую-нибудь другую страну или документы для отъезда в Палестину. Многим это удалось, в том числе д-ру Зераху Вархафтигу, одному из главных активистов борьбы за освобождение евреев из СССР, который впоследствии стал в Израиле министром религий.

Как иначе, если не защитой Всевышнего, можно объяснить странные действия имперского государственного секретаря Японии Юсукэ Мацуоки? Будучи одним из авторов тройственного договора Рим-Берлин-Токио, именно он помог беженцам продлить пребывание в Японии сверх тех двух недель, что были указаны в их сомнительных визах. Именно Мацуока своими осторожными рекомендациями полицейской префектуре в Кобе и с молчаливого согласия правительства способствовал тому, что транзитные визы превратились в въездные.

Однако беженцы понимали, что в случае вступления Японии в войну на стороне государств оси, для них возникнет в этой стране прямая угроза, ведь тогда отношение японского правительства к правительствам тех стран, откуда прибыли евреи, резко изменится. И все же, несмотря на тучи, сгущающиеся на политическом горизонте, талмудисты были уверены, что Святое Провидение не оставит их и в дальнейшем.

В конце концов японским властям надоело возиться с беженцами, имеющими транзитные визы, по которым некуда ехать дальше. За три месяца до Перл-Харбора японцы депортировали евреев в оккупированный Китай и бросили в нейтральном Шанхае. В ешиве и на сей раз восприняли новый поворот в своей судьбе как действие Провидения, ведь всех оставшихся в Японии иностранцев после Перл-Харбора согнали в лагеря для интернированных.

Переезд в Китай был выгоден еще по той причине, что свел на нет споры о порядке празднования на Японских островах шабата и Йом Кип ура. Проблема возникла в связи с алахическим определением расположения линии перемены дат. Часть раввинов утверждала, что эта линия совпадает с географической долготой, на которой зародился первый день после Сотворения Мира, в то время как к востоку еще пребывала тьма. Однако некоторые авторитеты в вопросах алахи считали, что линия отсчета времени не совпадает с географической долготой. А тогда в районе этой спорной линии необходимо соблюдать шабат не день, а два.

Таким образом, мнения о том, где находятся Японские острова — к западу или к востоку от линии перемены дат — разделились; следовательно, разделились мнения и о том, как определить на Японских островах время наступления шабата. Эти алахические дискуссии в итоге привели к тому, что многие беженцы стали праздновать начало шабата в разное время. Когда одна группа читала кидуш, приветствуя шабат, другая — уже совершала авдалу, провожая уходящую Субботу.

Эти расхождения перешли в раздел чистой теории, когда всех депортировали в Китай, на евро-азиатский континент. Переезд оказался как нельзя кстати: уже приближалось начало поста Йом Кипур, и точный его час на островах определить было бы опять-таки невозможно.

И все-таки небольшая группа беженцев осталась в Японии до самого начала Йом Кипура. К единому мнению им прийти так и не удалось: одни постились два дня подряд, другие же — сперва один день и спустя некоторое время — согласно алахическим предписаниям специально для таких случаев — еще один день.

Идолы и идолопоклонство

В восприятии беженцев жизнь японцев предстала странной смесью древних обычаев, поверий и мировоззрения, основанного на данных современной науки. Для представителей западной культуры идолопоклонство — явление, связанное с давно минувшими временами, неизвестное в конкретных деталях тем, кто не изучал Танах, Талмуд или древнюю историю. В Японии же, к удивлению евреев, эти древние обычаи до сих пор были широко распространены. Большая часть японцев исповедовала буддизм и синтоизм, поклоняясь почти 168 тысячам идолов. Знатоки Торы, изучавшие до сих пор это явление только по книгам, впервые столкнулись с живым проявлением язычества. Евреи с изумлением наблюдали, как обычные овцы паслись в храмовых садах, почитались всеми жителями и выступали в роли пресловутой «священной коровы». Странно было видеть, как, например, пожилая крестьянская чета поклонялась статуе толстого идола. Седовласый крестьянин и его престарелая жена выставили перед идолом поднос, полный фруктов и злаков, прочитали молитву и ушли. Как только стемнело, в саду, где стояла статуя, появились таинственные фигуры. Они подобрались к идолу сзади и, немного помедлив, принялись хватать с подноса еду, тут же отправляя ее себе в рот. То были облаченные в черное молодые японские священнослужители. На следующее утро евреи стали свидетелями трогательной сцены: пожилая пара пришла в сад и двинулась к идолу, не сводя глаз с подноса. Поднос был пуст, и счастье стариков было безмерно. Они обняли друг друга, поздравляя с удачей — ведь идол смилостивился над ними и принял их приношения. Это была сцена из древней истории, ожившая иллюстрация юности человечества.

Японцы и десять утерянных колен

Японцы хранят легенду о том, что часть их народа является потомками кропавших некогда израильских колен. В доказательство они приводят такие факты: одно из мест в Японии называется по-еврейски — Иосеф, другое — Гошен; есть, будто бы, и другие мелкие сходства, которые роднят традиционный синтоизм с древним иудаизмом.

Вероятно, именно поэтому отношение японцев к еврейским эмигрантам отличалось такой теплотой и вниманием. Секретарь японского министра иностранных дел профессор Сецусо Коцужи оказал евреям значительную помощь в контактах с официальными кругами. В чужой стране, в незнакомой обстановке, среди людей, чьи взгляды чужды и непонятны представителям западной культуры, такая помощь была просто-таки жизненно необходимой.

Дружеское отношение профессора Коцужи к приезжим проявилось с новой силой, когда профессор принял иудаизм, соединив свою судьбу с еврейским народом. Он взял себе имя Авраам Коцужи и переехал в Бруклин, Нью-Йорк, в самую большую еврейскую общину мира. Но, согласно его воле, похоронили профессора в вечном городе евреев — Иерусалиме. На похороны собралось множество бывших беженцев, был среди них также доктор Зерах Вархафтиг, в то время министр религий Израиля. В многолюдной похоронной процессии, конечно же, находились раввины и ученики иерусалимской ешивы Мир.

Шанхай — открытый город

Девятимесячное японское гостеприимство неожиданно оборвалось в последние дни тайной подготовки к нападению на Перл-Харбор. Как и следовало ожидать, группа беженцев из стран, находящихся в состоянии войны с Германией, Италией и их союзниками, оказалась нежелательной для Японии, а потому решение о ее высылке в Китай было вполне естественным.

Открытый город Шанхай был действительно свободным, его порт принимал всех бездомных и высланных, не делая исключений даже для отбросов общества и преступников со всего света. Кто бы ни стучался в ворота этого города, получал здесь пристанище. Могла ли в такой лишенной любых запретов атмосфере пустить корни и прославить идеалы Торы ешива, община приверженцев закона, регулирующего все аспекты жизни? Могли ли эти чудом спасшиеся евреи сохранить свой образ жизни в подобной обстановке? Неужели верность этих людей принципам Торы была обречена на угасание в изолированном уголке планеты, окруженном экзотическими цивилизациями и культурами? В ответе не приходится сомневаться. Чудесное избавление от ужасов Катастрофы и успешное преодоление множества преград на пути из Европы в Азию стало возможным исключительно благодаря приверженности знатоков Торы еврейским идеалам.

Чтобы оценить необычные масштабы столь грандиозной одиссеи, надо привести следующий пример. За год до описываемых событий автор этих строк поинтересовался у духовного лидера ешивы Мир рабби Ехезкеля Левенштейна, не стоит ли ему в одиночку искать убежища в Шанхае. Рав категорически отверг такой выбор. Шанхай, объяснил он, противопоказан евреям, ибо там на пути приверженца Торы, живущего особой жизнью, неминуемо встанут бесчисленные трудности. Но вот не прошло и года, и стражи Торы очутились именно в том самом Шанхае!

Конечно, было о чем беспокоиться: как и где найти подходящее жилье? Как поддерживать религиозную жизнь и занятия на.уровне, достойном восточно-европейской ешивы? Где взять все необходимое для устройства сотен раввинов, их семей, а также учеников ешивы в этом и без того перенаселенном китайском тройства сотен раввинов, их семей, а также учеников ешивы в этом и без того перенаселенном китайском городе? Где, наконец, отыскать помещение для занятий, столы, стулья и необходимые книги?.. Казалось немыслимым разрешить столько проблем. Но невозможное снова стало возможным: едва беженцы прибыли в Шанхай, как все утряслось!

Ешива Мир разместилась в местной синагоге. Бейт Аарон или, как ее еще называли, — синагога на Му-зеум роуд имела непривычные архитектурные формы и находилась в самом центре шанхайского порта и района деловых зданий, неподалеку от знаменитых доков Бунд.

До приезда ешивы Мир, в первые десять лет после окончания строительства, здание использовалось довольно мало: изредка тут собирались на молитву, проводили свадебные церемонии, иногда укрывались от какой-нибудь опасности. Сама постройка была вполне современной. Даже число мест — вот уж совсем удивительно! — точно соответствовало числу учеников ешивы, которым предстояло здесь заниматься: 250. В здании находились не только главный зал, но и большая столовая, а также кухня со всем необходимым оборудованием. Рядом в пристройке помещалась микве, которая окончательно делала синагогу единым комплексом, где есть все, что нужно евреям.

Кто же был спонсором этого истинно еврейского уголка на Дальнем Востоке? Выдающийся раввин? Глубоко религиозный бизнесмен? Состоятельный филантроп? Синагога строилась явно для нужд местной общины. Но дело в том, что поблизости такой общины не было. (Впрочем, до тех пор, пока не приехали мудрецы из Европы). Святое Провидение чудесным образом проявилось и в том, чтобы выбрать на первый взгляд совершенно случайного человека, который дал знатокам Торы новое пристанище. А он был и вправду настолько далек от традиции, что даже женился на нееврейке!

Читателям, отличающимся рационалистическим мышлением, можно посоветовать книгу «Бегство в Шанхай». В ней рассказывается, как богатый меценат Сайлас Хардун увлекся идеей возвести синагогу. Он выбрал этот нежилой в ту пору шанхайский район, потому что здесь по плану должны были построить еврейский квартал. Сайлас Хардун, конечно же, и не помышлял, что тут когда-нибудь разместится ешива. Тем не менее он исполнил свою миссию, учтя при планировке здания все, что так пригодилось ешиботникам спустя целых десять лет. Эти не объяснимые логикой факты выходят за пределы любых расчетов и фантазий, доступных человеческому разуму. Снова, в который уже раз, невероятные обстоятельства привели к спасению Торы.

Почти на пять лет в этих стенах обосновался один из центров еврейской мысли и образования. То были самые плодотворные годы в изучении Торы, оставившие глубокий непреходящий след в каждом, кто здесь занимался. Надо еще раз подчеркнуть: многие раввины и будущие лидеры американских общин в огромной мере обязаны своим духовным развитием именно годам учебы в Китае.

В изучение Торы в Шанхае внесли большой вклад представители еще двух ешив — Любавичской и Люблинской. Они строили обучение на основе хасидской традиции, а потому студенты обеих этих ешив жили и занимались отдельно.

Высокую продуктивность пяти шанхайских лет определяли два фактора. Во-первых, отсутствие каких-либо известий о семьях, оставшихся в охваченной войной Европе, заставляло учащихся отдаваться занятиям с небывалым рвением, — только бы отвлечься от гнетущих мыслей. Во-вторых, не оставляло сознание того, что в дни страшного разрушения, обрушившегося на традиционные центры еврейской культуры, они очутились на островке спасения, и это обстоятельство налагает на них еще большие обязанности перед Б-гом, который столько раз спасал и сохранял их.

Шумная и тревожная атмосфера Шанхая, громадного центра мировой торговли, города, который являлся воротами в многомиллионный Китай, — не проникала туда, где проходили занятия Торой. Каждый день в любом уголке синагоги на Музеум роуд — в зале для занятий, в помещении для молитв — велось неустанное невиданное по своему упорству изучение Талмуда.

(Когда произошли известные события в Перл-Харборе, постоянная Б-жественная защита вновь доказала свое присутствие: после нескольких голодных дней Шанхай вновь наполнился едой и товарами).

Еще одна неожиданность, с которой столкнулись евреи в Китае, — технологические новшества единственной в своем роде шанхайской полиграфии. Армады воюющих государств перерезали все морские пути и тем самым полностью изолировали знатоков Торы от всего мира: неоткуда стало получать книги, жизненно необходимые для учебных занятий и духовного совершенствования. На сей раз спасение пришло непосредственно из Шанхая. Политический климат города хотя и противоречил всем заповедям Торы, неожиданно помог обитателям синагоги на Музеум роуд получить столь нужную им духовную пищу.

Среди всех портов мира Шанхай мог бы стать королем беззакония. Никакой закон здесь вообще ничего не значил, разве что один единственный — «дать на лапу». Взяточничество на всех уровнях — от полицейского на улице до председателя в суде — было самым обычным делом. Не скованные никакими запретами предприниматели действовали с превеликим размахом. Ограничений в рабочем дне тоже не существовало: магазины, к примеру, работали до полуночи каждый день, без выходных.

Неудивительно, что в такой обстановке отдельные отрасли развились особенно сильно. Одна из них — шанхайская полиграфическая промышленность. Игнорируя международную конвенцию об охране авторских прав, она печатала любую литературу всего мира. Для воспроизводства культурных ценностей была найдена новая технология производства дешевых репринтных изданий, и полиграфическое пиратство приобрело невиданные размеры. Новое китайское изобретение — «шанхайская литография» — использовало обработку камня дешевыми химикатами, что позволяло воспроизводить практически неограниченное число копий.

Книги — традиционное средство передачи еврейских ценностей. Ни одна ешива не может существовать без книг. Несколько членов шанхайской общины беженцев, благословенные предпринимательским идеализмом, использовали свое пребывание в Шанхае, чтобы воспроизвести драгоценные издания Талмуда и другие священные книги. Воспользовавшись новым китайским печатным способом, они значительно расширили общинные и личные библиотеки своих собратьев. Из отдельных изданий, сохранившихся после путешествия из Европы в Азию, были напечатаны целые серии необходимых для учения текстов, в том числе и некоторые трактаты Талмуда.

Так впервые в еврейской истории появились книги с легендарной надписью на титульном листе: «Напечатано в Китае». Отныне ешивы могли продолжать занятия, не чувствуя себя духовно оторванными от всего мирового еврейства.

Война приходит на Дальний Восток

Волны трагедии Перл-Харбора докатились до Шанхая раньше, чем до иных берегов. 7 декабря 1941 года, когда в Перл-Харборе было раннее утро, а в Шанхае ночь, японская тяжелая артиллерия открыла огонь по одинокой американской канонерке, бросившей якорь на реке Хуанпу. Артиллерийская канонада вмиг разогнала сон всех жителей. Беженцы принялись лихорадочно гадать о возможной причине мощных разрывов. Некоторые евреи, служившие в польской армии во время немецкого вторжения, сразу же определили по звуку, что стреляют корабельные пушки.

Позже удалось узнать, что американские моряки отвергли ультиматум о сдаче, после чего короткая и жестокая орудийная дуэль между неравными по огневой мощи противниками прекратила существование единственного представителя американской военной мощи в этом регионе.

Несколько часов спустя, уже на рассвете, грузовики с японскими солдатами пересекли границы Шанхая и захватили этот важный портовый город. Развешенные повсюду плакаты извещали от имени Его Императорского Величества, что Шанхай оккупирован японской армией.

Вторая мировая война снова нагнала беженцев, на сей раз на другом конце света. Окончательным подтверждением происшедших событий явилось торжественное конвоирование пленных американских моряков по шанхайским улицам. Стало ясно, что наступили новые времена.

В то время как имперские силы Японии победоносно расширяли свои границы на азиатском материке, Шанхай оставался островком мира, оторванным от звуков войны, отделенным армиями и флотами от погруженной в бедствия планеты. Город, представляющий собой гигантскую гавань мировой торговли, ворота в континентальный Китай, оказался блокированным с моря и суши. Торговля замерла. Между тем Шанхай располагал громадным запасом товаров, которые прежде поставлялись на мировой рынок, а теперь лежали мертвым грузом на многочисленных складах. Это обилие посреди воцарившейся в мире нищеты было еще одним удивительным проявлением заботы Провидения о благополучии раввинов и учеников ешивы.

Тем не менее стражам Торы, как и другим европейским беженцам, пришлось претерпеть немало на протяжении долгих голодных месяцев. Пора лишений началась с начавшимися на Тихом океане военными действиями и закончилась лишь тогда, когда американские благотворительные организации, проявив небывалую щедрость, пришли на помощь шанхайским изгнанникам.

Ешиву главным образом поддерживал известный Ваад Ацала, который возглавляли неутомимый рабби Авраам Калманович и другие выдающиеся раввины Соединенных Штатов. Своими неустанными усилиями рабби Калманович и его сподвижники сумели значительно улучшить положение учеников и преподавателей ешивы. По соглашению с Ваадом всемирно известный Джойнт обеспечил деньгами и остальных еврейских беженцев, попавших в Азию.

Получив поддержку из-за океана, ученики ешивы еще глубже погрузились в изучение Торы, что помогало им не только отвлечься от окружающей действительности, но и преодолеть, как уже было сказано, снедающее их чувство неизвестности о судьбах близких, оставшихся в Европе.

К началу войны на Тихом океане в Шанхае насчитывалось около двадцати тысяч еврейских беженцев. Между представителями ешивы и остальными евреями, которые прибыли сюда главным образом из Австрии и Германии, ощущались серьезные, прежде всего мировоззренческие, расхождения. Значительная часть выходцев из Австрии и Германии жила в домах барачного типа, где почти невозможно было уединиться. Примитивные бытовые условия и лишения наложили отпечаток на психику этих людей. Они не понимали, сколь важно это время в их жизни, не замечали, что живут в вакууме и постепенно деградируют. Независимо от того, стояли ли они в очереди за миской горячей еды, которую раздавал из больших котлов Джойнт, или в другой очереди к общинному котлу или в городской столовой еврейского гетто, — их разговор неизбежно скатывался к одной и той же теме: о лучших временах, о «славном прошлом», когда они имели положение в обществе, влияние, силу и богатство, были респектабельны и состоятельны. Настоящее для этих людей потеряло всякое значение. Сегодняшний день был заметён под ковер вчерашнего величия. Бесцельное прозябание являлось ничем иным, как выжиданием возврата к лучшим, прошлым временам.

Община ешивы не нуждалась в грезах и пустых надеждах. Способность учеников к действию и самосовершенствованию не изменилась под влиянием условий жизни. Чтобы получать радость и удовлетворение от духовного поиска им нужен был только стендер, на который можно положить книги. Их духовное развитие достигло столь высокого уровня, что многие впоследствии отказывались от драгоценных американских виз, предпочитая остаться здесь, в необыкновенной атмосфере Торы, невзирая на лишения и постоянную опасность.

Этроги в Китае

Евреи в диаспоре всегда испытывали трудности с некоторыми предметами, необходимыми для выполнения мицвот. Это касается и этрога — одного из четырех видов растений, которые благословляют в Суккот. Остальные три — пальма, ива и мирт — распространены довольно широко и достать их гораздо проще, а вот в поисках этрога евреям каждый год приходилось идти подчас на отчаянные шаги — ведь требования Всевышнего должны быть выполнены полностью.

Еврейская община Шанхая в течение нескольких десятилетий получала этроги через одну набожную еврейскую семью по фамилии Абрахам. В конце концов семейство стало одним из богатейших на свете, а фамилия — нарицательной в мире международной торговли. Родом эти люди были из Багдада, но впервые появились в Шанхае после того, как попытали счастья в Бомбее. Индийский опыт, судя по всему, оказался неудачным, и глава семьи решил попробовать, как пойдут дела в Китае. Он привез с собой жену, множество детей и среди немногих земных сокровищ — козу, а также растение этрог. Отныне община могла встречать праздник Суккот со спокойной душой.

Однако всеобщая радость длилась недолго: с началом событий в Перл-Харборе Давид Абрахам и вся его семья как британские подданные наряду с гражданами других союзных государств были арестованы и заключены в специальные лагеря. Собственность Абрахама конфисковала японская императорская армия, а в его доме поселился японский адмирал.

Бедствие одной семьи обернулось потерей этрогов для всех шанхайских евреев. После ряда неудачных попыток раздобыть этрог где-нибудь в другом месте решились попросить одного китайца забраться в сад Абрахама и нарвать этроги у адмирала. Прославленная императорская армия «прошляпила» эту вылазку, однако, видимо, в отместку, само растение вскоре было срублено.

Так впервые за много лет шанхайские евреи встали перед сложной проблемой: где взять этроги? Еще задолго до приближения очередного праздника Суккот были разработаны на этот счет самые разнообразные проекты, но для выполнения каждого надо было преодолеть множество трудностей. И самая первая трудность — как объяснить китайцам, что такое этрог? Попытки прибегнуть к помощи живописи ничего не дали. В конце концов снарядили двух беженцев и проводника-китайца и отправили их вглубь Китая на поиски заветного растения. Кто-то из местных евреев говорил, будто бы в Китае есть районы, где растут этроги.

Большинство жителей внутренних районов Китая прежде никогда не видело европейцев. Где бы ни появлялись еврейские посланцы, это вызывало сенсацию, их встречали, с королевскими почестями. Многие крестьяне даже гладили и щупали белую кожу чужестранцев, пытаясь понять, настоящая ли она.

Наконец неподалеку от Ханчжоу на загородных виллах богатых китайских дельцов отыскали китайский этрог. Здесь, среди прекрасных садов, искусственных озер и речек, были выстроены роскошные дворцы. В этом великолепии и росли деревья, похожие на этрог.

Но тот ли самый это этрог, о котором сказано в Торе? В отличие от привычного этрога этот имел странный отросток, по форме напоминающий пальцы человеческой руки. Не случайно сами китайцы так и называли его: «божья рука».

Члены экспедиции привезли несколько таких этро-гов, как говорится, на пробу. Некоторые знатоки алахи все же решились использовать столь сомнительный этрог во время обряда, но не произносили над ним положенных благословений, тем самым давая понять, что сомневаются в истинности данных плодов. Другие же использовали привезенный этрог чисто символически — как внешний атрибут и напоминание о мицве. Все остальные отказались от находки совсем, утверждая, что ее ни в коем случае нельзя использовать в качестве этрога.

Япония и «окончательное решение»

В начальный период войны пока страны оси Рим-Берлин-Токио одерживали победы над союзниками Германия упорно вынуждала своих японских партнеров придерживаться условий договора по «культурному» сотрудничеству. Одно из важных, хотя и не зафиксированных на бумаге, условий этого договора требовало преследовать евреев, где бы они ни находились, включая и контролируемые Японией территории.

Когда достопочтенный Амчиновер Ребе ехал однажды по железной дороге из Кобе в Токио, трое немецких офицеров, проходя по вагону, обратили на него внимание. Уже сам вид типичного еврея — с длинной белой бородой и пейсами, в традиционной хасидской одежде — привел «чистокровных арийцев» в ярость. Оба принялись орать и ругаться на чем свет стоит. Они просто-таки визжали, задыхаясь от злобы.

— У гестапо руки длинные! Вы, грязные жиды, думаете, будто можете ускользнуть от германского могущества? Даже если вы убежите на другой конец света, мы достанем вас и там! Мы вас все равно уничтожим!

Они били ногами беззащитного старика на глазах у пораженных японцев, и он тщетно пытался прикрыть от ударов хотя бы лицо. Затем так же неожиданно, как появились, немцы бросили свою жертву и перешли в другой вагон.

Германия не удовлетворилась гигантской антисемитской карикатурой на стене токийского универмага, мало ей было и антисемитской кампании в японской прессе. Немцы взялись за реальное уничтожение евреев, рассеявшихся по всему земному шару. Немецкая подводная лодка высадила в оккупированном японцами Сингапуре двух нацистов, чтобы те проинструктировали дальневосточных друзей как организовать систему гетто и лагерей смерти, подобную немецкой. Прошел слух, будто один из прибывших — пресловутый Йозеф Мейзингер, шеф варшавского гестапо, «варшавский мясник», уничтоживший десятки тысяч евреев.

Появившиеся вскоре на стенах прокламации поразили всех шанхайцев. Сообщалось, что разрушенный бомбежками район трущоб вокруг гавани, а также прилегающие к нему военные заводы, отводится для еврейского гетто. Все евреи объявлялись «беженцами, лишенными гражданства», им надлежало покинуть свои жилища, взяв с собой лишь самое необходимое, и перебраться, куда велено. Каждый, кто будет обнаружен вне гетто после 18 мая 1943 года, подвергнется жестокому наказанию.

Идея истребления целого народа была глубоко чужда японцам, неизвестно было им и немецкое понятие «мировое еврейство». Множество попыток спасти евреев предпринимали по доброй воле не только рядовые японцы, но даже официальные лица, имевшие непосредственное отношение к выполнению приказа о создании гетто. Ну да и евреи, надо сказать, не скаредничали, чтобы откупиться от тюрьмы и смерти. И все же, несмотря ни на что, беженцы вынуждены были переселиться в гетто.

На протяжении двух лет существования шанхайского гетто не раз возникали слухи о новых «административных мерах», предусматривающих, якобы, сокращение территории, обнесенной колючей проволокой. Это означало дополнительные муки в еще большей тесноте и без того переполненных трущоб. Но вот что странно: японцы отрицали все опасения евреев, заявляя, что это «вражеская пропаганда» пытается очернить японский народ. Однако слухи не прекращались. Так, судя по одному из самых упорных слухов, Йозеф Мейзингер оказывал на японцев давление с тем, чтобы они наконец прибегли к «активным мерам» для «окончательного решения еврейского вопроса».

История «окончательного решения», готовившегося для шанхайских евреев еще задолго до создания гетто, описана рабби Ехезкелем Левенштейном в книге Ор Ехезкель. Подробности этого дела освещаются также в книгах «План Фугу» и «Отчаянные путешественники». Эти книги раскрывают тайну китайских «подвигов» полковника гестапо Йозефа Мейзингера. Именно Мейзингер принудил японцев к участию в ликвидации евреев. Это произошло на сверхсекретном совещании с участием представителей японской армии и флота, руководителя японского департамента по делам беженцев (впоследствии коменданта гетто) Цутому Кубота, сотрудников японского консульства в Шанхае и главы Германского бюро информации. На совещании Мейзингер прямо заявил японцам о существовании наряду с прочими еще одного плана уничтожения общего еврейского врага: надо объявить шанхайским евреям, что в связи с американскими бомбардировками их переселяют на более безопасный остров. Суда, на которых будут перевозить евреев, должны затонуть в открытом море. Таким образом для Японии еврейский вопрос решится окончательно и бесповоротно. Истинные факты массовой гибели евреев должны быть замаскированы сообщением о несчастном случае и демонстрацией останков затонувших кораблей.

Предложение Мейзингера было принято. За согласие с немецким решением «еврейского вопроса» местным представителям власти была обещана щедрая награда — часть богатств, которые останутся после гибели еврейского населения Шанхая. А это — драгоценности, деньги, предприятия и дома богатых русских и сефардских евреев...

Сверхсекретный план предстояло осуществить через две недели, когда все евреи соберутся в синагогах на празднование Рош Ашана. Однако “...страж Израиля не дремлет и не спит..." Сверхсекретный план слишком сильно расходился с представлениями о порядочности одного из участников совещания, японского вице-консула в Шанхае Мицуги Шибата. Вице-консул понимал, чтс даже самые высокие чины в Токио никогда не помешают страшным планам местных руководителей армии и флота. Понимал он и то, что, раскрывая тайну, неминуемо ставит под удар собственную жизнь. Но совесть этого человека была сильней всякого страха. Что станет, если массовое убийство совершится, а он так и не предупредит своих еврейских друзей? И Мицуги Шибата решился. Руководители еврейской общины Шанхая собрали около полумиллиона долларов на взятку японскому командованию, которую назвали «пожертвованием японским вдовам и сиротам, родным погибших солдат и офицеров».

Японцы были вне себя, когда их планы стали известны. Ужасными пытками они вынудили руководителей общины выдать имя «предателя». Вице-консул, который присутствовал на тайной встрече в доме лидера общины Михаэля Шпильмана, и семь еврейских активистов были арестованы и забиты почти до смерти в пользовавшейся дурной славой тюрьме Бридж Хауз. Это чудо, что через несколько недель нечеловеческих мучений они все же вышли на свободу и остались живы. Вполне понятно, что им велели держать язык за зубами и никому не сообщать о перенесенном в тюрьме. Так что рассказанное здесь стало известно лишь после войны.

Как бы там ни было, а запятнать историю своей страны постыдным участием в варварском истреблении евреев японцы не хотели. В итоге замысел массового убийства беженцев так и не был реализован, шанхайские евреи спаслись.

Были и другие случаи, когда планы уничтожения евреев срывались буквально чудом. Так, предзнаменованием зловещих событий появлялись вдруг на стенах домов гетто объявления: “Лицам, лишенным гражданства (а это было синонимом слова «еврей») упаковать все необходимое надлежащим образом, имея при себе перечень всех вещей." Этот перечень своих скромных пожитков надо было хранить вместе с ключами от чемоданов, чтобы в случае переезда на другое место без промедления отдать властям. Все было запланировано для того, чтобы дать каждому еврею возможность «заняться полезной работой»; то была немецкая хитрость, которая использовалась ими всякий раз при депортации евреев в лагеря смерти. Но вот проходило несколько дней, и объявления исчезали так же внезапно, как и появлялись, без каких-либо официальных объяснений.

Беженцы считали, что эти неожиданные акции и их столь же неожиданные отмены отражают политические разногласия влиятельных фракций внутри Кем Пейтай, сверхсекретного органа власти японского оккупационного режима.

Немало беженцев усматривало в отменах депортаций очередное проявление защищающего евреев Небесного Провидения. В Европе аналогичные планы были доведены до окончательной реализации, но китайская община беженцев и среди них раввины и ученики ешивы осталась в живых, невзирая ни на какие угрозы.

Закон и наказание по-японски

Почти для всех обитателей шанхайского гетто те два с лишним года заключения были наполнены дурными предчувствиями и постоянным страхом. Малейший проступок оборачивался жестоким наказанием: мало того, что комендант гетто имел садистские наклонности, он к тому же глубоко ненавидел всех «белых», а ослепленные пропагандой охранники испытывали необычайную гордость оттого, что им доверено выполнять «священные указы императора».

Тем более контрастной была необычная мягкость, которую японцы проявляли по отношению к ешиботникам. Подтверждением тому служит следующая история. Несколько молодых членов ешивы Мир взбунтовались против насильного переселения в гетто. Особенно возмутило их то, что им предстояло жить в здании Армии Спасения, то есть рядом с шанхайскими отбросами общества — пьяницами, бывшими преступниками и прочим отребьем. Эти несколько евреев явились протестовать в ШАПС — Шанхайскую Ассоциацию Помощи и Сотрудничества (образованный японцами административный совет гетто). Протестовали бурно: в помещении ассоциации оказалась поломанной часть мебели и оборудования.

В соответствии с японской традицией любое должностное лицо служит исполнителем воли императора. Неподчинение приказу вело к немедленному наказанию, подчас даже к смертной казни. Поэтому в глазах японцев бунт нескольких евреев был равносилен открытому выступлению против самого императора и должен был закончиться для виновных смертью. Однако произошло чудо: не понесли никакого наказания даже те, кто непосредственно участвовал в акции протеста — японцы ограничились лишь устным порицанием. Тот, кто хорошо знаком с психологией японцев того времени, наверняка подтвердит: это и вправду чудо.

А чтобы читатель, никогда не сталкивавшийся с японцами, мог лучше понять всю необычность снисхождения, проявленного к горстке недовольных евреев, надо рассказать про мост, который охранял японский солдат. Всем японцам и китайцам, проходившим по мосту, надлежало кланяться солдату, как представителю Его Императорского Величества. Даже европейцам приходилось снимать перед ним шляпу. Но вот как-то под вечер усталый до изнеможения китайский кули с тяжелой поклажей на плечах забыл отдать солдату дань уважения. Наказание последовало незамедлительно: солдат тут же отрубил кули голову.

...ШАПС огромными усилиями с помощью тысячи извинений, используя влиятельные связи, сумел предотвратить гибель своих юных подопечных. И все же удивительно, что бунт не заставил японцев хотя бы настоять на своем и поселить воспитанников ешивы именно в здании Армии Спасения. Ешиботникам было разрешено жить в другом месте на территории гетто.

Во власти Торы

История шанхайского гетто была бы неполной без рассказа о целом ряде подробностей, демонстрирующих необычное отношение японцев к ученикам ешивы.

Любой приказ, относящийся к обитателям гетто, ставил своей задачей оскорбить и унизить и без того уже оскорбленных и униженных. Для значительной части беженцев заключение в стенах гетто означало потерю даже тех жалких грошей, которые прежде перепадали им за случайную работу. Японцы запретили покидать гетто в поисках заработка. Гарантией для получения пропуска могла служить лишь справка от работодателя, что он готов тебя нанять. Но где же достать такую бумажку, если нанимаешься на день-два, а то и на считанные часы? Вдобавок ко всему за пропуском, если ты можешь на него рассчитывать, приходилось выстаивать в многочасовой очереди под палящим солнцем, а когда, наконец, подходил твой черед, на тебя обрушивался поток грубых и оскорбительных вопросов. Тут уж начальство гетто не стеснялось в выражениях. Нередко просителей даже били. Поскольку пропуск выдавался не больше, чем на три месяца (так называемая сезонка), каждое его продление превращалось для просителя в новую пытку с садистскими выходками и фантастическими прихотями двух японских чиновников, которые заправляли этой службой.

Нарушение правил пользования с таким трудом доставшегося пропуска: ранний уход из гетто или позднее возвращение, отклонение от маршрута следования на работу или с работы, — все имело фатальные последствия. Даже один единственный день в тюрьме Уорд Роуд был равносилен смертному приговору. Камеры кишели вшами — переносчиками свирепствовавшего в тюрьме тифа.

Члены ешивы бросили вызов тем, кто нагнетал атмосферу страха и преследований в гетто — они еще активней отгородились от всего окружающего своими занятиями. С неослабевающим упорством они занимались чуть не круглые сутки. Днем собирались в Бейт Аарон или синагоге на Музеум роуд, расположенной в самом центре бывшего интерпоселка, сразу за территорией гетто. Вернувшись обратно до одиннадцати вечера, когда начинался комендантский час, многие продолжали учебу в специальном Центре, открывшемся в гетто.

Жестокий порядок заключения практически не затронул учащихся и раввинов ешивы. Точней, они его не замечали, а потому по сути избежали новых испытаний. Отношение японцев к обитателям ешивы резко контрастировало с общей направленностью устава гетто. По непонятным причинам японцы позволили ешиботникам жить по-своему.

С самого начала всем членам ешивы выдали коллективные пропуска, по которым они имели право покидать гетто и возвращаться в него целыми группами. Позже (в это трудно поверить, но такова истина) высокопоставленный чиновник из администрации гетто снабдил каждого индивидуальным пропуском, причем сам явился в ешиву для выполнения этой процедуры! Если вспомнить, как доставались пропуска другим, то становится очевидным, что это было ни чем иным, как ясным проявлением покровительства Всевышнего.

Несмотря на все преследования и указы, наперекор давлению и опасностям ешива продолжала углубленную с полной отдачей учебу. Во имя совершенствования своих знаний приверженцы Торы отрешились от всех мыслей об элементарных удобствах, не говоря уж о каком-либо благополучии. Избрав себе высокую цель, они заслужили экстраординарную привилегию — всегда находиться под Б-жественной защитой.

Следы идолопоклонства в XX веке

Вера японцев в божественность Его Императорского Величества, не угасавшая по крайней мере до окончательной победы союзников в Азии, не могла не поражать западного наблюдателя. Иностранцы знали, что японцы, проходя перед воротами императорского дворца, обязаны кланяться. Но мало кому было известно, что это был отнюдь не знак уважения человеку, стоявшему на высшей ступени государственной иерархии, а самое что ни на есть религиозное поклонение. Императора считали богом, сыном солнца, которое, в свою очередь, именовали не иначе как Всемогущим Отцом. И каждого императорского наследника почитали тоже именно как бога. Достаточно сказать, что заболевшего императора врач осматривал только в перчатках из тончайшего шелка, но ни в коем случае не голыми руками.

И восходящее солнце на японском флаге — не просто украшение. Это символ японской жизни и веры. А Его Величество, наследник бога-солнца, — отец всей японской нации. Отсюда и представление японцев о своем народе, как о единой семье, понятие, бережно охраняемое на протяжении веков. Отсюда — преданность императору, как божественному главе японской семьи. Если солдат во время военных действий не в силах выполнить доверенного ему дела, он не должен огорчать этим Его Величество. Воин лучше покончит с собой, совершив харакири, — так он накажет самого себя за то, что не исполнил возложенную на него императором миссию. Погибнуть во время сражения, пусть это будет даже самоубийство, — нет для японца лучшей смерти, ведь он выполнил свой долг перед японским народом и божественным императором. Умирать же не страшно, гибнет лишь тело, а душа продолжит свою жизнь, как звезда на небе, вместе с другими душами японских героев, самураев всех времен.

Пораженный европеец не мог поверить своим глазам при виде того, как, размахивая письмом из армии, мать радостно бегает по соседям и всем сообщает «прекрасную новость» — ее сын отдал себя в жертву во имя императора и нации.

Пик всенародной безоговорочной готовности к самопожертвованию пришелся на конец войны, когда было остановлено продвижение японских войск в Бирме и на островах Индонезии. Едва Япония начала терпеть одно поражение за другим и терять остров за островом, вера в идолов и особенно в главного идола

— солнце, стала играть основную роль в укреплении японского национального духа. Однажды утром Шанхай Таймс, наиболее известная англоязычная газета, вышла с экстренным сообщением под аршинным заголовком:

«ИМПЕРАТОР СОВЕТУЕТСЯ С ПРЕДКАМИ!

Как стало известно, Его Императорское Величество собирается встретиться со своим дедом Солнцем в одном из храмов, чтобы обсудить с ним военную ситуацию и спланировать эффективные меры борьбы с перешедшими в наступление американцами».

Самые разные люди на улицах поздравляли друг друга. Вмиг уныние и апатия сменились приливом энергии и оптимизма.

Мог ли сторонний наблюдатель не удивляться такой наивности реликтового идолопоклонства и, главное, у кого — самой современной и технологически развитой нации во всей Азии! Надо было владеть собой, чтобы не рассмеяться, слушая об итогах встречи императора с Солнцем.

Древнее идолопоклонство не умерло, оно уверенно проложило себе дорогу в середину XX столетия — это было, пожалуй, самым удивительным открытием, сделанным мужами Торы в Японии и Китае.