Начало войны

Начало войны

Благочестие польского еврейства

Первый сентябрьский день 1939 года начался для многолюдной Варшавы самым обычным порядком. Это было первое утро нового учебного года, и дети по дороге в школу смешивались с толпой рабочих и служащих, спешащих на фабрики и в учреждения.

Но вот над городом внезапно появились десятки военных самолетов. Люди смотрели в небо с удивлением и в то же время с гордостью — они были уверены, что это польская военная авиация. Хотя они и знали, что огромные немецкие полчища сосредоточены на границах страны, никому даже в голову не приходило, что эти самолеты могут быть чужими.

В считанные минуты высоко в небе возникли десятки, сотни крохотных точек, похожих снизу на конфеты, сыплющиеся прямо на головы варшавян. Эти точки росли на глазах, становились все более зловещими и достигали пугающих размеров перед тем, как упасть на столицу. Лишь в эти последние мгновенья люди осознали весь ужас разразившейся трагедии, но слишком поздно. Смерть и разрушение воцарились на улицах города. Кругом падали стены, рассыпались здания, отовсюду слышались крики ужаса и стоны раненых. Люди в панике искали убежища под перевернутыми автомобилями, развалинами и обломками.

Германия начала войну! В то время, как шокированный мир застыл, не зная верить ли в то, что свершилось, Польша, не подготовленная к войне, оказалась застигнутой врасплох: о начале военных действий даже не было официально объявлено. Так обрушилась на человечество Вторая мировая война.

Все население Польши, в особенности уже подвергшиеся террору евреи, собирались толпами у немногочисленных радиоприемников и с нарастающим ужасом слушали сообщения о последних событиях на фронте. Все в стране понимали: польская армия под ударами немецкой военной машины терпит глобальное поражение. Немцы двигались по Польше сразу в трех направлениях. Круглосуточные бомбежки люфтваффе делали любые передвижения и переброски польской армии абсолютно невозможными.

Вторая мировая война началась для Польши бешеной атакой немецкой огневой мощи и силой наземного вторжения, которая ошеломила человечество жестокостью и быстротой натиска. Мгновенное и безоговорочное поражение Польши явилось для всего мира наглядным примером современной концепции блицкрига. Отрезанной от всякой помощи, искалеченной молниеносной войной стране не оставалось ничего другого, как начать переговоры о капитуляции.

Через три недели боевых действий Польша прекратила существование как независимое государство. Западную ее часть заполонили победоносные немецкие орды, восточную — вскоре заняла устремившаяся навстречу нацистам Красная Армия. Войска обоих агрессоров встретились на заранее оговоренной ими линии, проходившей по Бугу, и одновременно оккупировали, таким образом, всю польскую территорию, включая и еще недавно процветавшие центры еврейской жизни.

После полного распада религиозной жизни евреев в России, вызванного большевистской революцией 1917 года, Польша стала духовным средоточием мирового еврейства. Она превратилась в центр еврейской мысли и образования, в котором евреи всей земли видели гаранта своего будущего.

В 1939 году немцы развязали войну против всего цивилизованного мира в целом и против еврейского народа в частности. Их ненависть к евреям приняла форму военной кампании, не имевшей дотоле прецедента во всей истории человечества. Где бы ни появлялись немецкие войска, в кратчайший срок выходил приказ о полном уничтожении местного еврейского населения.

Но даже в те черные дни конца 1939 года евреи с убедительной силой проявили свои высокие духовные качества.

Уже через две недели боевых действий большая часть Польши была оккупирована, и только Варшава продолжала безнадежное сопротивление. В последнем, но уже тщетном порыве патриотизма защитники польской столицы отчаянно пытались продолжать войну, которая, как они Сами понимали, была безнадежно проиграна. Тем временем еврейское население Варшавы возросло в несколько раз: здесь нашли последнее пристанище тысячи евреев-беженцев, пытавшихся спастись от наступающего врага.

Тяжелая немецкая артиллерия со всех сторон вела жестокий прицельный обстрел окруженного города. Часть тяжелых орудий была нацелена специально на еврейские районы. Одновременно немецкие самолеты беспрепятственно летали над городом на бреющем полете и сбрасывали бомбы в первую очередь на дома, в которых жили еврейские семьи. Тем, кто теснился в укрытиях и убежищах Налевки, Тварды и Гржибовской улицы, казалось, будто бомбы рвутся совсем рядом, даже если смертоносный груз падал за милю или две оттуда.

В конце концов командующий польской армией понял, что у него остался только один выход — сдаться и прекратить это губительное сопротивление. Огонь был прекращен к полудню 27 сентября 1939 года, в среду, накануне праздника Суккот. Немцы были как всегда пунктуальны: оглушающий грохот рвущихся бомб стих в одночасье. После долгих дней и недель непрекращающихся обстрелов и бомбежек внезапно наступившая тишина оглушала.

Среди еврейских беженцев, очутившихся в осажденной Варшаве, находился достопочтенный рав из Бриска (Брест-Литовска) рабби Ицхок Зеев Соловейчик. Он проводил свой летний отпуск на курорте в Отвоцке, пригороде Варшавы, и оказался среди сотен тысяч людей, хлынувших в столицу с началом войны. Спустя годы рабби Соловейчик поведал о своих переживаниях в первую ночь после прекращения штурма Варшавы.

Едва соглашение о перемирии вступило в силу, люди начали выбираться из убежищ. Сотни оставшихся в живых варшавских евреев тут же принимались собирать обломки дверей, оконных рам и строить из них сукки. К заходу солнца — а оно в тот день опустилось в 17 часов 40 минут — многочисленные шалаши приветствовали праздник Суккот. И это несмотря на то, что немало еврейских построек было разрушено шныряющими по городу бандами немецких солдат и их польских приспешников.

Какой потрясающий феномен еврейской веры, проявившей себя посреди народных страданий! Из тех, кто вышел из-под обломков, из убежищ, не было почти никого, кто бы не потерял близких во время двухнедельного обстрела и бомбардировок. Кто в тот момент, после стольких дней и ночей парализующего страха, бессоницы и голода, мог полностью владеть собой?

— Неужели хоть кто-нибудь способен был в те минуты думать о мицвах? — восхищенно спрашивал рав из Бриска, которого в народе прозвали «реб Велвел».

— Разве мог я сравнивать себя с этими людьми великой веры, варшавскими евреями!

Портные и сапожники, мастера и лавочники — все евреи Варшавы, потерявшие родных и любимых, накопленное за всю жизнь тяжким трудом, смотревшие в будущее с невыразимым страхом, по-прежнему обладали силой, достаточной, чтобы помнить о соблюдении мицв (заповедей), связанных с приближающимся праздником Суккот. И они строили свои сукки, и доставали лулав и этрог. Есть только единственное объяснение всему этому. Для варшавских евреев соблюдение мицв служило источником жизненной силы, а потому именно о мицвах думали они даже в те катастрофические часы.

Ночь опустилась над Варшавой, первая ночь немецкой оккупации. В городе был объявлен комендантский час: в темное время суток никто, кроме захватчиков, не имел права появляться на улицах.

Мицва этрога

Задняя часть дома, в котором жили рав из Бриска и еще один еврей, была разрушена бомбой. Сосед ра-ва сидел на земле в глубоком молчании. Кто в те роковые дни не был подавлен чудовищными потерями? У кого не щемило сердце от того, что все самое дорогое в жизни погибло в считанные дни?

Рабби попытался утешить соседа.

—    Реб ид, — сказал он, — не предавайтесь мрачным мыслям. Вспомните — ведь сегодня йом тов. В этом году Суккот начался с царат рабим, когда еврейская община скорбит, оплакивая понесенные потери. Но если мы сплотимся в нашем общем горе, то найдем в себе силы, чтобы возвыситься над бедой каждого.

—    Ребе, — в волнении произнес сосед, — не это убивает меня. Душа болит о другом: как я нынче смогу исполнить мицву благословения этрога завтра утром?

—    Если именно это тревожит вас, мой дорогой друг, — я помогу вам! Этрог при мне.

—    Неужели, ребе? Не может быть! — И человек ожил в мгновенье ока. Он вскочил на ноги, будто заново родившись. Лицо этого еврея, чудом выжившего под бомбами, вмиг просветлело. Едва улеглась долго мучившая его тревога, изможденный сосед уснул сном праведника. Уснул вскоре и реб Велвел.

Еще не рассвело, когда рава разбудил гул толпы. Он осторожно приблизился к двери своего убежища и с удивлением увидел длинную очередь евреев, вытянувшуюся на несколько кварталов. И тогда сосед рассказал ему о благочестии и преданности варшавских евреев своей вере.

—    Нынче всего четыре лулавим и этрогим на всю Варшаву, — начал он, — ведь немцы еще до Рош Ашана разбомбили все, что двигалось в столицу, не говоря уж о поездах. Вот ни один этрог и не попал в Варшаву. Так что на всех варшавских евреев осталось всего три этрогим. И когда вы сказали мне, что у вас есть еще один, четвертый, я обмолвился об этом кое-кому, и слух тут же разнесся по всему городу. Эти люди стоят здесь со вчерашнего вечера. Они простояли всю ночь, невзирая на немецкий комендантский час, преодолевая страх, — только бы исполнить мицву.

—    Я знаю, — продолжал сосед, — никому нельзя оказывать предпочтение в таком деле. Каждый должен ждать своей очереди, чтобы исполнить мицву. Но здесь есть один старик, который пришел из предместий Праги, а очередь его раньше, чем к концу дня, не подойдет. Нельзя ли в порядке исключения пропустить его вперед? Ему ведь надо успеть вернуться домой ко второму дню Суккот, чтобы поспеть на йом тов шени и похоронить одного из погибших в его семье.

Рав согласился и тут же воскликнул:

—    Эти евреи, проявившие столько преданности вере, должны исполнить мицву раньше меня! Разве могу я сравниться с такими необыкновенными людьми!?

На рассвете взвыли сирены. Подъехали грузовики с немецкими солдатами. Они спрыгивали на землю и сразу набрасывались на толпу евреев, орудуя направо и налево прикладами.

—    Вы что, не знаете, что объявлен комендантский час! — кричали солдаты. — Мы раздавили вашу польскую армию, а вы еще смеете бросать нам вызов!

Раздались вопли избиваемых и стоны упавших на землю раненых. Разогнав всех, немцы отправились на расправу с другими евреями.

Однако спустя пять минут та же очередь стояла на прежнем месте. Евреи с нетерпением ожидали рассвета, чтобы исполнить драгоценную мицву.

Польские центры по изучению Торы снимаются с места

Трагедия польского еврейства не миновала и местные центры по изучению Торы — ешивы. Для крупнейших талмудических академий в Мире, Каменце, Клецке, Люблине, Любавичах, Гродно, Новардоке, Барановичах, Пинске, как, впрочем, и для других, менее известных ешив, начались черные дни. Все мысли были об одном — как спастись? В числе выдающихся центров, где несмотря на все беды, продолжались интенсивные занятия, была и попавшая в советскую зону оккупации ешива Мир.

Однажды ночью в начале октября 1939 года один из учеников этой ешивы тайно слушал сообщение Лондонского радио, вещавшего на оккупированные территории Европы. В частности, сообщалось, что город Вильно, находящийся на занятом Красной Армией севере Польши, будет присоединен к соседней нейтральной Литве. Это была потрясающая новость. Вероятно, то была единственная возможность избежать порабощения! Всякий, кто попадет в Вильно до присоединения этого города к Литве, автоматически окажется отрезанным от опасностей и рабства и снова сможет наслаждаться свободой, живя в вольном мире.

Это сообщение вызвало у всех студентов и преподавателей ешивы Мир огромное воодушевление. Словно всесильное Б-жественное вдохновение привело в движение массу людей. Уже через сорок восемь часов ешива тронулась в путь. Каждый на свой страх и риск, без всяких указаний и заранее составленных планов, упаковав пожитки, пытался разыскать лошадь, повозку или еще хоть что-нибудь, на чем можно добраться до ближайшей железнодорожной станции Городзей. Оттуда шел прямой поезд до места назначения — Вильно.

Что же заставило сотни учащихся и равов сняться с места? Ничего определенного и проверенного — один только слух, о котором передало радио!

И все же, как бы там ни было, а ровно через сорок восемь часов маленький городок был совершенно пуст: Ешива покинула его, все как один. Даже много лет спустя никто не мог объяснить этот мгновенный импульс, заставивший людей лишь на основании слухов броситься в дорогу, не испытывая и тени сомнения. Казалось, их мыслями, побуждая к общему действию, непосредственно управляла Б-жественная сила.

В конечном итоге значительная часть учеников большинства польских ешив и почти всей ешивы Мир собралась в Вильно. Жили они там в самых тяжелых условиях — не имея крыши над головой, впроголодь. Пока 28 октября 1939 года Вильно не присоединился наконец к свободному миру.

Так в короткий срок большинство воспитанников ешивы и их преподавателей, верные защитники Торы, спаслись и возобновили занятия в Вильно и других городах маленькой, но вольной Литвы.

Очертания чуда

Какому странному зигзагу истории обязан был Вильно своим превращением в центр спасшихся чудодейственным образом ешив Польши?

Рабби Ехезкель Левенштейн, знаменитый машгиах ешивы Мир, проанализировал исторические события, которые сделали возможным столь замечательное спасение.

— Б-жественное Провидение, — сказал он, — пожелало спасти Тору и ученых мужей от гибели. Вот почему еще двадцатью годами раньше Г-сподь одному Ему ведомыми путями начал подбирать и плести нити истории, из которых Он в итоге сплел эпопею нашего спасения.

После того, как 9 октября 1920 года две дружественные страны — Литва и Польша — установили признанную обеими сторонами границу, польский генерал Люциан Зелиговский послужил причиной конфликта между двумя добрыми соседями, который продолжался двадцать лет. Безо всякого согласия своего правительства — о чем было потом официально заявлено — он вторгся со своей армией в Вильно, являвшийся тогда литовской столицей, дабы присоединить этот город к Польше и дать ему свое имя. Сия пиратская акция породила в Лиге Наций бурю, не утихавшую долгие годы. Польское правительство официально объявило действия своего генерала безответственными и мятежными.

Тем не менее три года спустя Вильно был включен в Польскую республику. В ответ Литва разорвала с Польшей дипломатические отношения, и этот разрыв длился два десятилетия, до тех пор пока Польша не пала в самом начале Второй мировой войны.

Странная история с Вильно, его аннексия, последующее включение в состав Польской республики, а затем возвращение обратно Литве — все это были первые звенья в цепи событий, сотворенных Провидением, дабы вырвать знатоков Торы и их учеников из водоворота смерти и разрушений, перенеся их в мир свободы и безопасности.

Лишь через двадцать лет были с трепетом осознаны один за другим события, которые вроде бы не имели ничего общего между собой. Эти события послужили теми необходимыми предпосылками, которые привели в конечном итоге к спасению ешив и постигавших Тору рабаним, являвшихся лидерами и гарантами будущего всего еврейства.

Со временем мудрецы Торы свели воедино необычные факты, посредством которых Провидение выстроило ковчег, имя которому Вильно. В 1938 году, всего за год до начала Второй мировой войны, Польша провела весьма странную мобилизацию призывников, чтобы выступить против крошечной Литвы. Поляки провозгласили единственный в своем роде лозунг: «Война для установления мирных отношений». Этот ультиматум ставил своей задачей достижение добрососедства взамен отсутствия каких-либо мирных контактов и состоял из следующих пунктов: установление дипломатических отношений, реконструкция железной дороги, соединяющей Ковно и Вильно, восстановление торговли, средств связи и шоссейных дорог.

Эти условия и вымостили тот путь, на котором нашли свое спасение в грядущем шторме защитники Торы.

Маленькая Литва подчинилась могущественной соседке и всего через шесть месяцев выполнила все ее требования. Дипломатические отношения были установлены, в Ковно открылось польское консульство, а между Ковно и Вильно было налажено железнодорожное и автомобильное сообщение.

Однако возможности, открывшиеся с присоединением Вильно к Литовской республике, грозили остаться нереализованными, поскольку у беженцев не было главного — паспорта. А приобрести паспорт в то время, как их родная Польша перестала существовать, казалось невозможным.

Когда в 1939 году Польшу стало представлять находящееся в лондонском изгнании правительство, консульство в Ковно превратилось в'Польское представительство при Британском посольстве. Тогда же представитель Польши начал выдавать документы отчаявшимся польским беженцам, перебравшимся в Литву. Эти проездные документы назывались польскими паспортами и для всех, получающих визы, служили надежным средством спасти свою жизнь.

Столь необычное событие 1938 года достопочтенный рав из Бриска прокомментировал следующим образом:

— Теперь понятно почему так быстро построили железную дорогу и шоссе, — сказал он.

Для лагеря Торы «Виленское чудо» имело и многие другие далеко идущие последствия, которые обнаружились только после войны, когда были открыты немецкие архивы. Э. Дж. Херцман в Нес Ацала так характеризует пакт о ненападении, заключенный между гитлеровским рейхом и Советским Союзом накануне Второй мировой войны². Этот потрясший мир договор Молотова-Риббентропа неожиданно объединил двух смертельных врагов, фашизм и коммунизм, и, обеспечив безопасность огромных восточных границ Германии, швырнул гитлеровские армии на Запад.

Самая поразительная особенность пакта заключалась в том, что те же темные силы, которые были направлены на порабощение наций, — заботливо охраняли законные права крохотной Литвы и ее столицы Вильно. Немецкие архивы позволили узнать, что возвращение Вильно Литве, наряду с другими изменениями границ в Восточной Европе, было оговорено в специальном приложении к пакту о ненападении.

Таким образом, позорный пакт Молотова-Риббентропа, послуживший толчком к разрушению мира и началом новой фазы маниакального преследования евреев, стал ключом к спасению души еврейского народа — ешив и их учеников.

Литовские евреи — воплощение Торы и хеседа

Хотя по сравнению со страданиями оставшихся в Польше родных и близких жизнь приехавших в Вильно знатоков Торы казалась раем, они, тем не менее, в полной мере испытали горечь, которая снедает беженцев, оторванных от своих корней.

Литовские евреи встречали польских соплеменников с присущими им воодушевлением и гостеприимством, которые давно вошли в поговорку. Большинство местных евреев после советской оккупации Литвы в июне 1940 года потеряло почти всю собственность и средства к существованию, что не помешало им спустя месяцы делиться со своими братьями зачастую последним — ведь те в разоренной Польше пострадали еще сильней. Щедрость литовских евреев проявлялась с такой беспредельностью, что, если бы не свидетельства очевидцев, в неё трудно было бы теперь поверить. Никогда еще люди не подвергались такой суровой проверке, какая выпала в те дни на долю литовских евреев. И они с честью выдержали испытание.

Кайшиадорис, пограничная станция на железной дороге Вильно-Ковно, по которой прибывали беженцы, для многих стала воротами в свободный мир крошечной Литвы. Даже после присоединения Вильно и окружающих его земель к Литовской республике перегруженный беженцами поезд нередко простаивал здесь часами. И вот перед составом неожиданно появлялся какой-нибудь еврей и принимался в отчаянии взывать:

—    Помогите, помогите! Помогите, братья евреи, умоляю вас!

Пассажиры высовывали головы из вагонов, иные даже соскакивали на землю, спрашивая:

—    В чем дело? Что случилось?

—    Я живу тут рядом, — отвечал кричавший, — прямо за станцией, на той стороне Вокзальной площади.

—    И что же у тебя стряслось? Какое горе? — недоумевали приезжие.

—    Пойдемте со мной, добрые люди. Мой дом совсем близко. Прошу вас. До отправления поезда еще целых тридцать минут. Идемте же скорей.

Двое, трое, пятеро, а то и больше — кто полюбопытней и посердобольней — следовали за местным.

—    Что же у тебя все-таки произошло? Заболел кто? — не выдерживал еще в дороге кто-нибудь из беженцев. — Скажи же, в чем дело!

—    Ничего такого, благодарю Б-га, не случилось, — отвечал еврей. — Но без вашей помощи не обойтись. Мы тут приготовили для вас самое лучшее. Зайдите ненадолго, — настаивал он. — Закусите, отдохнете немного. Ну, пожалуйста, не отказывайтесь.

«Проблема» этого человека была типичной для литовского еврея. Несчастных беженцев наперебой угощали горячей пищей, хотя сами хозяева были весьма среднего достатка, даже в сравнении со скромным уровнем жизни в Восточной Европе. Накрывался роскошный стол, и вся семья потчевала гостей, подкрепляя их для дальнейшего путешествия в неведомое будущее. Желание местного еврея поделиться, поддержать и подбодрить пострадавшего собрата было настолько сильно, что он готов был упрашивать и упрашивал незнакомых людей не отказываться от его гостеприимства. Жгучее желание помочь беженцам на стезе испытаний затмевало все остальное. Чтобы обрести еду и кров, приезжим не приходилось искать синагогу или еврейскую школу. Если беженцам негде было ночевать, местные евреи отдавали им свой дом, а сами ютились, где придется. И чем больше у него оказывалось гостей, тем счастливей был хозяин: он сумел исполнить мицву гостеприимства и помог утешиться братьям-евреям.

В Слободке, пригороде литовской столицы Ковно, коммунисты конфисковали у одного еврея булочную. Они разрешили бывшему хозяину работать здесь же наемным рабочим, но и то лишь до той поры, пока нанятые ученики не освоят его профессию. Даже официальные сбережения булочника были экспроприированы Советами. На какое же будущее мог надеяться этот человек!? И тем не менее его вера в Б-га, глубокая приверженность еврейству придавали булочнику сил и помогали преодолеть превратности судьбы. Он оставался ярким примером правоверного еврея и выполнял мицвы так же, как и прежде, когда его дом славился хлебосольством.

Каждый шабат после окончания утренней службы булочник по-прежнему принимал гостей — да не од-ного-двух, а как можно больше, — чтобы разделить с ними трапезу. Даже в будни зазывал он «на тарелку горячего супа» беженцев, всех без разбора. Огромные кастрюли постоянно кипели на плите. Армейский котел, полный наваристого бульона, был неизменным атрибутом застолий. Беженцы не сомневались, что эти щедрые угощения субсидировались какой-либо еврейской организацией или местным благотворительным фондом, и бывали поражены, когда впоследствии узнавали — хозяин, не взирая на бедственное положение своей семьи, тратил на них собственные скудные средства.

Все родные булочника, включая даже детей, которые были комсомольцами, прислуживали за столом.

—    Не беспокойтесь, у нас все есть, — отвечали они, если гость интересовался их жизнью.

Литовским евреям приходилось тяжело. Их привычная жизнь была разрушена новым коммунистическим порядком. И все же многие, подобно этому булочнику, не испугались. Их истинно еврейский подход к бытию и его проблемам помог им найти моральные силы, чтобы увидеть, что польские беженцы очутились в еще худшем положении и нуждались в гораздо большей поддержке, чем местные евреи, у которых была хотя бы крыша над головой.

Факты проявления благородства и высокой человечности встречались по всей Литве повсеместно, в том числе и в отдаленных еврейских местечках. С одним из таких примеров щедрости, проявленной, правда, очень богатым человеком, автор этих строк столкнулся всего за несколько месяцев до присоединения Вильно к Литве. У жены того состоятельного еврея было предостаточно работников и прислуги, но она сама стряпала, пекла и прислуживала беженцам.

—    И разве они не знатоки Торы, не ешиботники? Разве не потеряли они в Польше семью и кров? Никто не сможет лишить меня права обогреть и накормить этих несчастных! — И стараясь показать всю искренность своего радушия, она подавала вкуснейший домашний хлеб, печености, не жалела муки с собственной мельницы, свежих овощей и фруктов из своего сада и приправленного шоколадом молока. Все эти деликатесы подавались на стол на фарфоре и непременно самой хозяйкой. После возвращения с утренней службы гостей ожидали самые изысканные завтраки. Всем лучшим, что было в доме, беженцев угощали скорей как избалованных детей, нежели как почетных гостей.

Снова в западне

В июне 1940 тысячи знатоков Талмуда, учащихся ешив и других еврейских беженцев из Польши года вновь очутились в западне: Красная Армия внезапно оккупировала до той поры еще независимые нейтральные прибалтийские государства — Литву, Латвию и Эстонию. Сейчас эти несчастные оказались вдобавок «преступниками-рецидивистами»! На них можно было навесить не только крайне опасный в Советском Союзе ярлык служителей культа, то есть злейшего врага народа и коммунистического режима, но, кроме того, перебежчиков, которые однажды уже предпочли Литву советскому сектору оккупированной Польши.

Коренные литовские евреи то и дело со страхом и сочувствием спрашивали своих братьев из Польши:

— Куда же вам теперь бежать? Это, к несчастью, последняя ловушка, из нее нет выхода.

В самое безнадежное положение попали те, кто посвятил себя изучению Торы: в коммунистической России неукоснительно соблюдался партийный лозунг: «Кто не работает, тот не ест». Кроме куска хлеба, у большинства населения страны, руководимой Сталиным, больше за душой ничего не было, но это хотя бы давало возможность не умереть с голода. Однако какую же непомерную цену надо было платить за эту возможность! Эксплуатация человека, которого считали винтиком огромного коммунистического механизма, была жестокой и безжалостной.

Впрочем, учащимся ешивы, как врагам режима, просто не разрешалось устроиться на работу, а потому они не могли рассчитывать даже на такую «привилегию», как краюха хлеба. Более того, если бы религиозным евреям и удалось каким-то чудом устроиться на работу, их мытарства на этом бы не закончились. Рабочая неделя в коммунистической стране продолжалась пять дней, однако это не означало, что в остальные дни все отдыхали. За трудовой неделей следовал один единственный выходной — день «отдыха» и политического просвещения, — а затем снова начиналась рабочая неделя. Такая система имела своей целью помешать приверженцам различных религий — евреям, христианам, мусульманам — соблюдать святые дни, предусмотренные их верой. Этот жизненный ритм являлся частью общего плана коммунистических властей искоренить религиозные чувства в душе народа. Одна пятидневка могла завершиться в воскресенье, другая — в субботу, третья — в пятницу. Таким образом, традиционного дня отдыха не существовало. Если кто-нибудь в силу своих религиозных убеждений не выходил в субботу на работу, и день этот не совпадал с официальным выходным, человека сразу увольняли, лишая заработка.

Могла ли в подобных условиях оставаться надежда выжить, не говоря уже о том, чтобы завести семью? Какая еврейская девушка решилась бы связать судьбу с человеком, отвергнутым советским обществом и обреченным на жалкое прозябание?

Казалось, учащимся ешив было уготовано беспросветное будущее, полное опасностей и неминуемой гибели от рабского труда в лагерях Сибири.

Согласно Торе, учащиеся ешивы всегда считались элитой еврейского общества, будущим нации, носителями основ еврейской мысли и гарантией ее выживания. Сейчас они угодили в западню, прямо в лапы к «русскому медведю». Они встретили эту беду, напрягая все силы и поддерживая себя неугасимой верой. И когда их спрашивали, куда они пойдут теперь, без колебаний отвечали всегда одно и то же:

— Всемогущий явил нам в прошлом чудеса, и Святое Провидение снова спасет нас, на сей раз из коммунистического капкана.

Они отвечали так, искренне веря в свои слова, поскольку не сомневались в истинности учения Торы, в вечных ценностях жизни.