В Советском Союзе

В Советском Союзе

Ссылка по-советски

Первыми жертвами коммунистов стали 200 тысяч евреев с захваченных русскими польских территорий.

Вскоре после того, как Красная Армия укрепила свои позиции в Восточной Польше, русские обнародовали заявление, обращенное непосредственно к еврейскому населению, которое оказалось у них в заложниках. Всем, живущим в оккупированной Советами зоне, запрещалось передвижение за пределы установленных границ. Однако до полного присоединения восточных польских земель к Советскому Союзу желающим воссоединиться с родствениками в США и Палестине разрешалось выехать в эти страны. У какой еврейской семьи не было родных в Америке или Палестине! В крайнем случае их всегда можно было придумать. Лишь бы избегнуть нищенского прозябания под коммунистическим игом. Евреи толпами кинулись за разрешениями на выезд, и русские едва успевали составлять длинные списки желающих.

Спустя шесть недель военные власти объявили о введении для гражданского населения комендантского часа на всей оккупированной территории и назначили дату учений своих военно-воздушных сил. Для этого было приказано повсюду провести светомаскировку. В ту самую ночь, когда жители, выполняя приказ, занавесили окна, сотрудники НКВД, прочесав затемненные районы Белоруссии и Галиции, арестовали всех, кто ходатайствовал о выезде. Списки эмигрантов превратились в черные списки убежденных врагов коммунистического режима. Около 200 тысяч ничего не подозревающих евреев были подняты прямо из постелей. Им дали всего несколько минут, чтобы собрать пожитки, и отконвоировали в уже поставленные под погрузку вагоны. К утру новоявленных политических заключенных повезли прямо в Сибирь.

Не найти слов, чтобы передать стенания и слезы людей, на которых нежданно-негаданно свалился весь этот кошмар. Без зимних теплых вещей евреи были полностью беззащитны перед суровым сибирским климатом. В ледяной пурге при страшных морозах они погибали тысячами. К тому же мужей и жен, женихов и невест часто разлучали, заставляя в одиночку, нередко за тысячи миль друг от друга, переносить муки рабского труда. Таким образом, ссыльным было отказано даже в человеческом участии и поддержке их родных и близких. Это просто чудо, что примерно шестидесяти процентам ссыльных все же удалось выжить, хотя ни души, ни тела их не были готовы к таким испытаниям.

Кто в те трагические дни мог себе представить, что спустя всего полгода этих несчастных будут считать счастливчиками, что им будут завидовать! А завидовали им евреи, попавшие под нацистское иго. Вывезенным в Сибирь и вправду повезло: им удалось избежать трагически известных во всем мире немецких лагерей смерти, которые были выстроены и на территории Польши.

Так Святое Провидение превратило жертвы одной из самых ужасных трагедий в объект зависти.

Величайшее безрассудство

Не более полутора месяцев минуло со дня трагической депортации польских, белорусских, галицийских евреев, и вдруг та же мысль — просить выездные визы — захватила умы на сей раз еврейской молодежи России. Никто из верующих не мог объяснить, чем было вызвано такое повальное стремление — было ли оно результатом каких-то размышлений или попросту шагом отчаяния и безысходности угодивших в ловушку людей.

Вначале желание покинуть Советский Союз выразили всего несколько самых отчаянных смельчаков, затем их примеру последовали другие. Движение за отъезд нарастало, словно катящийся снежный ком, и вскоре стало массовым. Люди осаждали комиссариат внутренних дел, требуя в условиях сталинизма невозможного — разрешения покинуть Россию. Подобного рода требования являлись табу и рассматривались как преступление, как заговор против режима.

Что же заставило ученых мужей, людей здравого смысла вступить на путь самоубийства? Ведь только что было получено страшное предупреждение — тысячи евреев попали в Сибирь. Теперь оттуда всеми правдами и неправдами эти несчастные буквально забрасывали письмами своих безумных родственников, умоляя их не предпринимать столь рискованного шага. Ведь всего лишь высказанная всЛух мысль о желании оставить «советский рай» могла навлечь беду не только на самого человека, но и на всю общину. Так или иначе, предупреждения были благоразумными. Очевидные факты толкали к четкому и разумному решению: отказаться от сумасшедшей попытки получить выездные визы. Однако невиданная сила, уже раз толкнувшая молодежь Торы на опасный путь, управляла мыслями и настроениями людей.

В те роковые дни один из членов такой инициативной группы решил обратиться к знаменитому горалю, «жребию» Виленского Гаона. Как известно, жребий бросают по однотомному Танаху. В критические моменты он может дать совет человеку или даже целой общине. Жребий отправляет вопрошающего к определенному изречению, которое и считается ответом на вопрос — как поступить в той или иной ситуации? Ответ этот, впрочем, должен быть объяснен компетентным равом.

Человек, обратившийся к Танаху в столь ответственное для евреев время, получил отрывок из Книги Шмот (19:4): „...и Я носил вас как на орлиных крыльях, и взял Вас к Себе". Какого более ясного и четкого указания можно было ожидать, чтобы отпали все сомнения?

Возвращаясь к горалю, «жребию» Виленского Гаона, надо отметить, что его использование связано с рядом условий, не последнее из которых личность вопрошающего. В данном случае такой личностью был известный в своем кругу рав.

НКВД в осаде

Целыми днями до поздней ночи люди стояли в очереди, которая опоясывала все здание и вела вверх по лестнице в Управление Народного Комиссариата Внутренних Дел города Вильно — секретную полицию коммунистов. Работа здесь кипела до двух часов ночи: выдавались выездные визы — небывалый случай в России, где прежде эти драгоценные документы даровали лишь избранным. Но сейчас «враги государства» буквально осаждали НКВД! Не раз комиссар грозился «перестрелять всех буржуазных паразитов у той самой стенки, вдоль которой они выстроили свою очередь». Горы бумажных рублей высились на столах — налоги за бесценные документы, называемые так невзрачно, «выездные визы», а на самом деле дарующие спасение. Выдача разрешений на отъезд была неслыханным в истории коммунистического режима.

— Сволочи, вам меня ни капельки не жалко! — кричал начальник городского управления НКВД товарищ Шлоссберг. — Хоть бы пожалели тогда остальных товарищей, которые сидят на работе заполночь, и ради кого? — ради каких-то кровопийц и паразитов!

Трудно было поверить, что в Вильно сталинский железный занавес вдруг ни с того ни с сего получил пробоину. Покинуть «советский рай» не разрешалось никому, дабы, не дай Б-г, мир не узнал правду о жизни в стране. По этой самой причине основной принцип советской политики и внутренней пропаганды гласил, что желание покинуть коммунистическую родину равносильно предательству. Что же теперь, в Вильно, привело к столь резкому повороту в политике Советов?

Судя по информации, просочившейся из руководящих кругов только что возникшей Литовской Советской Социалистической Республики, марионеточное коммунистическое правительство превратило прием желающих уехать в акт национальной гордости и поднятия престижа. Гостеприимство по отношению к беженцам из потерпевшей поражение Польши — как это преподносилось русским хозяевам — повышало авторитет Литвы в глазах остального мира. Кроме того, миллионные дотации, поступавшие из-за границы для поддержки еврейских беженцев, значительно укрепили бюджет республики. Литовские гордость и тщеславие требовали поэтому спасти польских беженцев от сибирских лагерей; это было бы издевательством над достойным поведением крошечной Литвы, руководимой мотивами человеколюбия.

В Москве, по сведениям, полученным из надежных источников, были поражены необычайной настойчивостью своего нового вассала и уступили требованиям выпустить из страны тех, кто желает уехать.

Как только эта просьба была удовлетворена, около двух тысяч человек шагнули сквозь пролом в железном занавесе. Люди по всей России смотрели на них, как на инопланетные существа — настолько нереальной была возможность покинуть Советский Союз.

Чтобы понять масштабы этого чуда, надо вспомнить тогдашнюю жизнь коммунистической России, откуда в 1920-е и 1930-е годы удалось выехать лишь считанным счастливчикам, да и то при весьма необычных обстоятельствах. Например, рабби Калманович смог достать разрешение на отъезд отца, лишь получив для него с помощью американского сенатора место в делегации, во главе которой советский министр иностранных дел М. Литвинов направлялся в Америку.

Еще один пример такого рода — необычное избавление предыдущего Любавичского Ребе Йосефа Ицхака Шнеерсона. После того, как за религиозную пропаганду его приговорили сначала к расстрелу, а затем к длительному тюремному заключению, он был вдруг освобожден благодаря исключительному стечению обстоятельств. После большевистской революции Россию бойкотировал весь мир. Первой попыткой пробить изоляцию стал договор о торговле с небольшой соседней Латвией. Член сформированной для подписания этого договора латвийской парламентской делегации Мордехай Дубин был последователем Любавичского Ребе и сумел добиться его освобождения. Вот как случилось, что соглашение, имевшее важное значение для Советского Союза, помогло покинуть эту страну раву Шнеерсону.

Таким образом, неудивительно, что беженцев-путешественников, рассказывающих о массовом исходе евреев из Советской России, встречали с крайним удивлением и недоверием.

Совет Торы

В критические годы перед Второй мировой войной многие люди гораздо настойчивее, чем раньше, в спокойное время, искали совета видных мудрецов, знатоков Торы. Усиливающийся антисемитизм в Восточной Европе все чаще ставил перед отдельными людьми и целыми общинами одну и ту же проблему: следует ли уезжать?.

Наглядным примером трудностей, с которыми столкнулись евреи в годы Катастрофы, служит такая ситуация. Когда Германия и Россия разделили Польшу, граница между двумя армиями и империями прошла по реке Буг, протекающей рядом с Бриском (Брест-Литовском). Множество евреев, спасающихся от немцев, подошли к Бугу, чтобы перебраться в советскую зону. Одновременно массы других беженцев, уже с советской стороны, тоже пробирались к той же реке. Те, что бежали с Запада, стояли V воды и с недоумением смотрели на восточный берег: кому в здравом уме придет мысль убегать к немцам? Стоявшие на противоположном берегу удивлялись: зачем бежать к русским, — ведь они рисковали всем, только бы спастись от Советов? Тут требовалось решение! За ним и обратились к известному члену еврейского суда в Бриске. В то время еврейский суд этого города возглавлял знаменитый рабби Симха Зелиг Ригер. Выслушав горестные рассказы обеих сторон, рабби Симха Зелиг дал свое заключение: мы вступили только в первую фазу войны, которая, судя по всему, а особенно по жестокому отношению к евреям, будет явлением еще не виданным в истории. Поскольку развитие событий не поддается человеческому пониманию, традициям и логическому анализу, то в Торе нет никаких указаний, как поступать дальше. Впрочем, в Торе и не может быть объяснения того, что находится вне человеческого восприятия.

Правильность рассуждения рабби Зелига была полностью доказана ходом войны: зачастую самый умный и логичный совет оказывается ошибочным, тогда как иррациональные решения, наоборот, приводят к спасению.

Таким образом, совет рабби Симхи Зелига Ригера позволяет верно оценить характер событий особого периода жизни, названного в Торе Эстер паним — эрой намеренного Б-жественного сокрытия, когда Создатель специально скрывает Себя, отказывая смертным даже в понимании бедствий, которым подвергается Его народ. Дополнительный аспект этого наказания состоит в том, что человек в затруднительных ситуациях лишается Б-жественного покровительства.

Из России — в никуда

Побег из России в невероятных условиях, наперекор непредвиденным обстоятельствам был полон чудес. Теперь самое время рассказать историю о том, как возникло убежище, спасшее евреев.

Выездные визы из Советского Союза выдавались только в конкретные страны. В мрачные годы нацистских гонений никто не хотел принимать у себя бездомных еврейских беженцев. Несмотря на то, что все евреи из оккупированных немцами стран были обречены на уничтожение, лишь немногие государства открывали двери еврейским семьям, да и то квота была чрезвычайно низка; зачастую дело ограничивалось только приемом детей.

В России просьба о выездной визе была связана с риском попасть в Сибирь. Но просьба о безадресной визе была равносильна самоубийству. Еврейские лидеры перебирали в уме десятки стран. Уж о ком-о ком, а о Японии, союзнице Германии, думали они меньше всего. Между тем за двадцать лет, прошедших между двумя мировыми войнами, у Японии и Литвы возникли взаимные интересы. Обе они граничили с гигантским коммунистическим монстром, обеим грозило советское вторжение. Кроме того, Литва и Япония были экономически заинтересованы друг«в друге: первая нуждалась в японских промышленных товарах, а вторая — в литовской сельскохозяйственной продукции. Однако, несмотря на все это, за двадцать один год Япония ни разу не выразила желания наладить консульскую связь с Литвой.

Такая позиция, по всей вероятности, была серьезным упущением японской внешней политики. Но то, что произошло вслед за тем, просто невозможно было предположить.

В 1940 году, после оккупации Литвы Красной Армией, японское имперское правительство выступило с предложением, поразившим весь мир. В то время, когда Литва почти прекратила свое независимое существование, Великобритания, Франция и другие державы закрывали свои консульства и представительства в Ковно, Япония, напротив, решила послать дипломатов в эту покоренную страну!

Японский консул в Литве, Сенпо Сугихара, вписал новую страницу в этот рассказ, в какой-то степени даже расширив рамки правительственных предписаний. По собственной инициативе он стал проводить новую политику, отличную от устоявшегося курса японского руководства.

Как уже говорилось, в начале Второй мировой войны евреи находились в отчаянном положении. Они пытались спастись, но почти все страны от них отвернулись. Япония была в числе первых, кто захлопнул двери перед еврейскими беженцами. При этом она не только отказала в приеме евреям-эмигрантам, но также запретила им транзит через свою территорию. В дальнейшем Япония пошла еще дальше, препятствуя проезду евреев и по тем странам, которые находились под ее военным влиянием.

Правда, в Китае оставался свободным Шанхай. Это был международный порт, куда безо всяких ограничений приезжали путешественники со всего света. Однако едва поток еврейских беженцев увеличился, Япония отказала в выдаче транзитных виз в подвластную ей Манчжурию, через которую проходила Транссибирская магистраль, единственный путь из Европы в Шанхай. После того, как сухопутная дорога оказалась блокированной, евреям пришлось добираться до места назначения морем: вокруг Европы, через Суэцкий канал и Индийский океан.

И тем не менее несколько евреев обратились к новому японскому консулу в Ковно с просьбой, столь наивной в сложившихся обстоятельствах, — выдать им транзитные визы. Они надеялись, что смогут отметить в своих отъездных документах Японию, как «место назначения», а данная графа, надо подчеркнуть это еще раз, была очень важна для русских чиновников.

Вначале консул наотрез отказал в просьбе. Но увидев, что просителей становится все больше, решился выдать визы под свою личную ответственность. Однако и для получения транзитной визы необходимо было указать в паспорте конечное место назначения. Таким образом, все возвращалось на круги своя.

Голландский поданный Натан Гутвирт, один из учеников ешивы Тельш, надумал обратиться в консульство своей собственной страны, надеясь, что там ему заполнят эту пресловутую графу «место назначения». Как предполагал Гутвирт, остров Кюрасао, голландская территория в Вест-Индии, должен был принять беженцев. Каково же было удивление студента, когда выяснилось, что для приезда на Кюрасао вообще не требуется никакой визы. Достаточно лишь по прибытии на остров получить разрешение местного губернатора.  

Однако эта информация не удовлетворила представителей НКВД. Они потребовали, чтобы в паспорте стояла подтверждающая такую свободу отметка. После долгой волокиты голландский консул согласился делать в паспортах беженцев следующую запись: «Въезд на Кюрасао не требует визы».

Таким образом совпали три удивительные вещи: действия голландского консула, поведение России, разрешившей эмигрировать «этим клерикалам», и, наконец, Японии, давшей возможность двум тысячам евреев не только проехать по ее территориям, но и остановиться в самой стране.

Необъяснимо также еще одно звено этой цепи — невероятное обстоятельство, обнаруженное спустя годы доктором Давидом Кранцлером. Из беседы с Дж. Цвартендейком, сыном того самого голландского консула, доктор Кранцлер выяснил, что консул в ту пору только что вступил на эту должность. Его предшественник получил отставку, т. к. дал повод подозревать себя в симпатиях к нацизму. Значение таких мелких деталей едва ли можно переоценить. Снова произошло непредвиденное: основы политических курсов двух великих держав отошли на задний план, чтобы спасти группу евреев, посвятивших себя служению Торе.

Для провинциалов из Восточной Европы, которые вели тихую жизнь, далекую от большого бизнеса и политики, такие названия, как Китай, Япония, Кюрасао, были всего лишь строками из учебника географии. И решение этих людей отправиться в столь дальнее путешествие в незнакомые страны лишний раз свидетельствует об их отчаянном положении.

Прослышав о возможности попасть на Кюрасао, люди кинулись к голландскому и японскому консульствам. Очередь занимали задолго до открытия обоих учреждений, обычно еще с ночи.

Поразительным было отношение к евреям японского консула. Сенпо Сугихару предупредили, что его действия означают неповиновение, так как полностью противоречат политике японского правительства. Но Сугихара не испугался и продолжал свою гуманную миссию, оправдываясь тем, что не может отказать беззащитным беженцам, пытающимся избежать гибели. Он внушал своим сотрудникам, что необходимо продолжать выдачу виз, иначе «ни один из этих людей уже никогда не сможет выехать из России, как никто не мог сделать этого прежде».

— Так поддержим же их в безвыходной ситуации, — прибавлял японский дипломат.

Когда большая часть беженцев уже обладала спасительными транзитными визами и разрешением от русских властей, из японского министерства иностранных дел пришел приказ немедленно прекратить дальнейшую выдачу документов. Консул получил предупреждение за самовольные действия, и вскоре после этого японское консульство в Ковно закрылось. Сугихару понизили в должности и перевели на работу в японское консульство в Берлине, а затем в Бухаресте.

В истории с японскими визами можно только поражаться совпадению многих, на первый взгляд, мелких деталей, которыми Святое Провидение вымостило путь спасения ешиботников. Это избавление произошло наперекор всем обстоятельствам и устоявшимся политическим доктринам. Остается только удивляться, каким образом отдельным эпизодам удавалось складываться в четкую мозаику, указывавшую направление дальнейших действий.

Чем, как не Святым Провидением, можно объяснить такой факт: все контакты с японским консулом проводились через его секретаря, немца по национальности, Вольфганга Гутше, который свободно владел литовским, русским, английским и немецким языками и был ярым сторонником фюрера. Некоторые даже предполагали, будто Гутше подослан немецкой секретной службой. (После закрытия японского консульства герр Гутше был «репатриирован» в Германию и призван в ряды недоброй памяти штурмовых отрядов — СА).

Гутше, в обязанности которого входило подробно информировать Сугихару о деталях политической обстановки, несомненно мог легко прекратить выдачу евреям спасительных транзитных виз. Однако этот фашист доверительно сообщил «дипломатическому представителю» ешивы Моше Зупнику, что удовлетворит все просьбы о выдаче виз, ибо «когда-то у него была возлюбленная еврейка, и вообще они расходятся с фюрером во взглядах на евреев и еврейский вопрос!» Как бы там ни было, а Гутше не только помог раву Зупнику встретиться с Сугихарой, но даже освободил в здании консульства стол, чтобы рабби имел возможность лично помогать в оформлении гигантского количества бумаг.

Беженцы прозвали человеколюбивого японского консула ангелом-спасителем, посланником Небес. И дабы еще раз подтвердить его высокую репутацию, надо добавить, что в отличие от своих коллег и других влиятельных мира сего, Сугихара так и не получил за свои достойные подражания гуманные действия никакого вознаграждения. Лишь в 1985 году этот храбрый и добрый человек дождался официального признания: на торжественной церемонии в Яд Вашем ему была вручена памятная медаль. Однако сам Сугихара был уже слишком немощен для дальних путешествий, и награду от его имени приняла жена Юкоко Сугихара.

...Стремясь спастись, и другие беженцы последовали за ешивой. Так число евреев, покинувших Россию в те дни, достигло двух тысяч человек.

За два лита

Курс доллара по отношению к литу, национальной литовской валюте той поры, составлял 1:5. Купить визу и спастись можно было всего за 2 лита. Именно такую цену установило японское консульство за транзитную визу. Только Святое Провидение могло указать столь простой и легкий путь к спасению.

Тем не менее многие отказывались от японских виз. Люди не верили, будто такая дешевая вещь способна помочь избавлению, ведь в других дипломатических представительствах за аналогичный документ требовали несколько тысяч долларов. Уж слишком просто и дешево можно было достать эту японскую визу, чтобы поверить в ее действенность.

И все же большинство польско-литовских ешив и многие другие еврейские беженцы спаслись от нацистов. Произошло это благодаря проведенным коммунистами примерно за неделю до немецкого вторжения в Россию ...массовым арестам «ненадежных элементов». На сей раз в Сибирь повезли тех самых евреев, которые отказались воспользоваться добротой японского консула и ехать на Кюрасао. Их путь к спасению прошел через неимоверные страдания и издевательства в Сибири.

Обстоятельства вынуждают

В японской визе было ясно сказано: «транзит по Японии». Но до конечного пункта путешествия ни один из уехавших так и не добрался. Виза в Кюрасао была по сути фикцией, на которую пришлось пойти в сложившейся критической ситуации. Обстоятельства вынуждали иные бумаги даже подделывать, а чтобы на это не обращали внимания — надо было платить.

Немало евреев, упустивших время для оформления своих выездных документов или не успевших получить транзитные визы в связи с закрытием японского консульства, решило попытать счастья в подлоге. Дело было крайне рискованное хотя бы уже потому, что «художники» имели весьма туманное представление о принципах написания японских иероглифов. Малейшее изменение угла между двумя линиями могло изменить слово, а не то даже целую фразу. Однако вскоре фальшивые паспорта с печатями на них стали выглядеть совсем как настоящие. А сами беженцы научились отличать подделки от подлинных документов по мельчайшим приметам, чего не скажешь о японцах. К примеру, на истинной японской печати у хризантемы было больше лепестков (шестнадцать), чем на самоделке. Но как ни странно, сами японцы этого ни разу не заметили, хотя и так и сяк подолгу рассматривали все документы у каждого еврея.

Гадание по руке

Долгий путь к свободе, пролегавший через многие страны, был полон самых необычных приключений. На общий ход событий они не оказали заметного влияния, но, тем не менее, о некоторых стоит рассказать.

Любой день в оккупированной русскими Восточной Европе изобиловал множеством опасностей: арест, внутренняя депортация и прочие напасти грозили человеку на каждом шагу. Риск был во всем — иметь деньги, ценности, свое мнение, друзей и знакомых... Отвлечься от тяжелых мыслей можно было только на чем-то из ряда вон выходящем. И такой случай представился.

Один молодой варшавянин нашел пристанище в маленькой ешиве в Вильно. Здесь он занялся гаданием по руке, предсказывая людям их будущее. Это умение в семье много поколений передавалось от отца к сыну. Немало людей отказывалось слушать юного прорицателя. Небо скрыло будущее под покровом неведомого, и людям казалось, что лучше не пытаться проникнуть за этот покров. Однако юноша был настолько уверен в собственных способностях, что запрашивал с человека плату в виде процентов от прибыли с будущего предприятия, которому он пророчил несомненный успех. Вскоре совета молодого предсказателя стали искать не только в деловых кругах; он, к примеру, удачно подбирал супружеские пары.

По советским законам выездная виза выдавалась на семью. Беженцы ухватились за эту возможность. Советский закон заставил их, как и остальное население захваченных прибалтийских государств, принять советское гражданство, которое лишало права на эмиграцию. Используя возможности выездной визы, девушки искали подходящий случай выйти замуж за отъезжающего, ведь тогда их вписывали в Заграничный паспорт к мужу. Но на пороге войны, когда завтрашний день не сулил никакой определенности, молодым людям было небезразлично, к чему может привести фиктивный брак. Многие «молодожены» понимали, что соединившись сперва лишь на страничке паспорта, они имеют все шансы стать в дальнейшем настоящими супругами.

Поскольку фиктивный брак зачастую заключали совершенно незнакомые или малознакомые люди, обе стороны действительно рисковали, и поэтому некоторые обращались к молодому прорицателю. И чем дальше, тем чаще, ибо все его предсказания сбывались в точности. По этому поводу к нему, в частности, обратился и один ученик ешивы. Прорицатель глянул на его ладонь и отпрянул в изумлении:

—    Ты еще жив? — спросил он скорей себя, чем своего клиента. — Линия жизни так коротка!

Спустя полтора года, уже в Шанхае, этот юноша одновременно со многими другими слег от эпидемии тифа. Все поправились, кроме него. Он умер двадцати одного года от роду.

Другой ученик ешивы, ставший ныне в Америке выдающимся талмид-хахамом, услышал от прорицателя следующее:

—    Не ввязывайтесь в это дело. Через год-два вы женитесь на девушке, инициалы которой... И тот женился в Шанхае, и инициалы невесты в точности совпали с названными.

Еще одному ешиботнику, позже ставшему хорошо известным наставником в одной из американских ешив, были названы еще более подробные детали: что женится он только через несколько лет и будет у него три сына. Когда впоследствии у него родились уже и вправду трое сыновей и жена готовилась родить еще одного ребенка, счастливый отец рассказал друзьям о предсказании, заметив при этом, что оно оказалось неточным. Однако у жены случился выкидыш, и больше детей у них не было.

...Достоин ли зависти подобный дар? Ответ на этот вопрос таился в трагическом повороте судьбы, который мог исходить только от Святого Провидения.

Через несколько месяцев большинство беженцев достигло японского города Кобе; еще один поезд с эмигрантами, среди которых, кстати, было немало фиктивных жен, прибыл во Владивосток. Здесь, в последнем на их пути русском городе, всех прибывших разместили в гостинице... под домашним арестом: советские власти начали сомневаться в подлинности виз и адреса, по которому следовали беженцы.

Получив в Кобе закодированные, полные смятения телеграммы из Владивостока, все, кто мог, стали пытаться раздобыть для задержанных другие визы. Тут необходима была срочная денежная помощь. А пока в номерах владивостокской гостиницы Интурист царила тревога. Все арестованные опасались тюремного заключения и отправки в Сибирь.

В этой владивостокской группе беженцев находился и наш прорицатель. Он изо всех сил старался помочь людям. Переходя от одного к другому, он успокаивал каждого, уверяя, что все спасутся. Никому не говорил он только того, что прочитал по собственной руке: его-то как раз ждали арест и Сибирь. И лишь по ночам, во сне он кричал:

— Отец! Отец! Спаси меня!

Бедный молодой человек был совершенно подавлен. Между тем его предсказание сбылось и на сей раз. Всем наконец было разрешено выехать в Японию, кроме прорицателя. Обвиненный в подделке документов, он был арестован и отправлен в лагерь.

Отказ одних обращаться к прорицателю за советом объяснялся уверенностью, что это нарушит беспрекословную веру в Святое Провидение, ибо будет противоречить словам Писания (Дварим 18:13), другие же утверждали: лучше «не открывать то, что Небо скрывает от человека». Тяжелое испытание молодого ясновидца явилось тому трагической иллюстрацией.

На крыльях орла

Спасительный путь в Японию не имел и тени того трагизма, которым была пронизана борьба за спасение евреев, оставшихся в Европе. Чудесное избавление приверженцев Торы во всех потенциально гибельных ситуациях резко контрастировало с прямо противоположными проявлениями Святого Провидения, когда дело касалось прочих евреев. Причем зачастую и те и другие оказывались в одном и том же месте, но лишь для маленькой группы учащих Тору все заканчивалось благополучно. В исторических центрах европейского еврейства всякий, кому только удалось спастись, прежде пережил бесконечное число опаснейших случаев Но защитники Торы на всем пути своего спасения будто поднимались над Катастрофой. Прямая линия Транссибирской магистрали символизировала очевидность спасения.

Этот поразительный контраст между судьбой одной маленькой группы и судьбой, уготованной Небом европейскому еврейству, — одно из самых необыкновенных явлений Второй мировой войны. Рав Зелиг Ригер, даян из Бриска, охарактеризовал эту загадку, как нечто, «находящееся вне нашего понимания и недоступное нашему интеллекту».

В те годы в коммунистической России возможность путешествовать по железной дороге была не правом, а привилегией. Все поездки по стране, включая и железнодорожные, допускались только при наличии особого разрешения. Проверка прямо в поездах удостоверения личности и разрешения на поездку были обычным делом. Без наличия этих двух документов нельзя было даже купить билет на поезд. Советские власти согласились предоставить вагоны для отправки беженцев, заминка вышла лишь со стоимостью билетов. Американский доллар служил в те дни маслом, смазывающим военную машину всего мира. Первым двадцати пяти эмигрантам удалось уехать за рубли, но политика советских властей переменилась очень быстро: сначала они стали требовать оплату в долларах за часть пути, а затем и за всю дорогу.

И в те времена коммунисты старались из каждого отъезжающего выкачать максимум денег. Это не могло не сказаться на росте напряженности в отношениях между беженцами — они постоянно находились под все усиливающимся давлением. Каждой следующей партии приходилось платить больше, чем предыдущей. А время подгоняло: если ты в срок не получишь нужной суммы долларов, то позже вынужден будешь платить еще больше и — неровен час — столкнешься с крушением вообще всяких надежд на спасение. Ночные кошмары мучили почти всех: удастся ли спастись? Неужели придется застрять здесь навсегда? В своих страхах и сомнениях иные дошли до нервных расстройств.

Между тем достаточно вспомнить как обесценился рубль на первом же этапе Второй мировой войны, чтобы представить себе, чего это стоило — достать доллары.

Ортодоксальные евреи оскверняют шабат

Едва были установлены жесткие сроки действия выездных виз, как ешивы тут же послали в Америку телеграммы с призывами о помощи. Большинство обращений было адресовано рабби Аврааму Калманови-чу, тому самому, которому после войны предстояло возглавить вновь открывшуюся ешиву Мир. Да будет благословенна память об этом человеке!..

Живший в Нью-Йорке рабби Калманович вместе с ортодоксальными и нерелигиозными еврейскими лидерами создал организацию спасения — Ваад Ацала, которая оповестила всех американских евреев о событиях в Восточной Европе и обратилась к ним за поддержкой. Раввины и люди, совершенно не связанные с религией, преподаватели и студенты развернули самоотверженную неустанную борьбу, чтобы вызволить из беды своих братьев. Они не только собирали деньги, но также обращались с ходатайствами и планами спасения европейских евреев к руководителям США и других стран свободного мира.

Императив спасения человеческих жизней пронизывает почти все заповеди Еврейского Закона. В те решающие дни многие с удивлением замечали, что почтенные раввины и религиозные лидеры открыто нарушают Шабат. Чтобы максимально использовать время и обстоятельства, соблюдающие Тору евреи ездили в святой день, мобилизуя все возможные источники Спасения.

Все было направлено на одно — не упустить ни минуты в столь благородном деле. Работа кипела день и ночь. Ваад Ацала действовал во всех возможных направлениях. Позже, когда война охватила почти все государства, эта организация, благодаря своей широкомасштабной активности, стала известной во всем мире.

У московских друзей

В ходе репрессий 30-х годов Иосиф Сталин с помощью наводящей ужас секретной полиции (ОГПУ, а затем НКВД) ликвидировал бесчисленное множество своих истинных и мнимых врагов во всех слоях общества. Последние связи русского еврейства с родственниками в других странах были прерваны, поскольку любое письмо из-за границы обрекало получателя на смертельную опасность. Неудивительно поэтому, что перед отъездом беженцев, путь которых лежал из конца в конец громадной страны, литовские евреи просили передать своим родным письма, а если будет возможность, то и навестить их.

Эти встречи пролили свет на многие трагические судьбы русских евреев. Общаться на улицах Москвы было нельзя. Вездесущие агенты НКВД могли распознать иностранца по одежде чужого покроя, которая резко отличалась от однообразной российской продукции массового производства. Любой советский гражданин, проведя хоть несколько минут с иностранцем, знал, что за этим неминуемо последуют подозрение и слежка. Иностранец, в свою очередь, тоже вынужден был остерегаться, потому что секретная полиция нередко пыталась заманить приезжих в свои ловушки. Тот, кто привозил из-за границы весточку от родственников, должен был разыскать адресата и повидаться с ним скрытно, не привлекая постороннего внимания.

Сделать это удобней всего было прямо на квартире. Однако тут существовало еще одно препятствие: большинство квартир в России были коммунальными, то есть в них проживало сразу несколько семей. Дома и квартиры в СССР наряду со всем остальным, как было провозглашено, принадлежали народу. На практике это выглядело так: человеку или семье полагалось не отдельное жилье, а лишь некоторая, причем весьма скудная, часть квартиры, а потому жить приходилось вместе с совершенно чужими людьми. Невозможность уединиться была не только жестока в бытовом отношении, но и попросту опасна — люди следили друг за другом на благо государства.

Как бы там ни было, один из бежавших с ешивой сумел отыскать в Москве дом сестры своего знакомого литовского еврея. У двери квартиры его встретили сразу несколько человек. Удивленная и напуганная сестра даже не пригласила гостя войти. Она была еще нестарой, но седина в волосах и морщины на лице ясно говорили о перенесенных ею мытарствах. Впрочем, женщина попросила посетителя зайти в девять вечера.

Короткий вечерний разговор многое объяснил гостю. Бедная женщина выбрала столь поздний час для встречи потому, что в это время ее единственный сын должен был уйти на комсомольское собрание. Она потеряла уже одного за другим немало родных: вначале выслали свекра — за то, что он раввин, затем выслали свекровь — за то, что она жена раввина, и теперь оба сидели в разных лагерях; еще поздней арестовали мужа — как сына раввина.

— Я поседела от этих нескончаемых мук, — рассказывала несчастная. — Все, что у меня осталось, — сын. Но они сделали его моим заклятым врагом, заставили его поверить, будто родители — паразиты, враги общества. Мой мальчик считает благороднейшим занятием следить за собственной матерью и постоянно докладывать куда следует о каждом моем шаге, о каждом слове.

В поезде через всю страну

Для двухсот тысяч евреев из оккупированных русскими районов Польши поездка по Транссибирской магистрали оказалась роковой: она привела их в разбросанные по всей Сибири лагерц. Эта акция является одной из величайших трагедий в истории еврейства. В непроходимых лесах и бескрайних снежных пустынях заключенные работали при 50-градусном морозе и на ледяном ветру, жили в нечеловеческих условиях. В то же время другие, вывезенные в жаркие степи Казахстана, страдали от жестокой нищеты и болезней. Смертность среди этого контингента заключенных была очень высокой.

Всем, кто знаком с жуткими фактами существования в условиях сталинского режима, трудно представить себе, как двум тысячам знатоков Торы удалось пересечь эти страшные сибирские края. Ехали они той же дорогой, но не как рабы, а как путешественники, с которыми обращались, словно с туристами или иностранными гостями. Эти две тысячи беженцев пересекли Сибирь со всеми удобствами «в русском стиле»: вместо мягких сидений, по обе стороны купе шли простые деревянные скамьи. В пути местные «экскурсоводы» расхваливали города Свердловск, Челябинск, Иркутск, Новосибирск и прочие центры ссылок, называя их «чудесами русской технологической мысли и промышленного развития».

В той же степени, в какой эти высокие эпитеты отличались от реальной действительности, ничего общего не имело между собой поведение беженцев и остальных пассажиров поезда. Как вспоминал впоследствии один иностранец из Западной Европы, он, проведя с ешиботниками в одном поезде две недели, так и не смог понять, куда и зачем они едут.

— Каждый день я не уставал удивляться их отношениям: все время ругаются, но — по-дружески. В споры и ссоры вовлекалось много людей, но все всегда кончалось миром. Разногласия вертелись вокруг огромных пухлых книг — в этих книгах заключалась причина конфликта, но в них же таился и примиряющий всех ответ.

Между тем «странные» пассажиры были увлечены решением многочисленных юридических, этических и религиозных задач, которые встали перед ними в ходе путешествия. Все новое надо было осознать в соответствии с положениями Торы.

Большинство алахических трудностей, обсуждаемых в поезде на протяжении двух недель, сводилось к проблеме соблюдения шабата. Вот одна из них: можно ли в шабат сбрасывать с поезда какие-либо предметы, к примеру, совершая туалет? Или: можно ли в шабат поднимать к стене верхние полки вагона? Среди участников этих дискуссий находились известные знатоки Еврейского Закона, а также главы ешив — такие знаменитые мудрецы, как рабби Реувен Грозовский, рабби Аарон Котлер, рабби Ехезкель Левенштейн, рабби Хаим Шмулевич и многие другие светила.

Снова голод на голодной земле

Во время путешествия ешиботники пытались наладить контакты с еврейским населением в тех местах, где поезд делал остановки, а также искали возможности встречи с еврейскими общинами. Такой случай представился когда поезд проезжал вдоль Амура, реки, текущей неподалеку от дальневосточной границы СССР. Здесь, якобы предоставив евреям равные права с другими национальными меньшинствами, советское правительство выделило территорию для образования Еврейской автономной области. Поначалу в области поселились тысячи евреев и занялись осушением и возделыванием нетронутых земель.

Однако очень быстро выяснилось, что все обещания правительства по поводу автономии— ложь, мастерски задуманная, чтобы заманить евреев в пустынные районы страны и укрепить за их счет дальние границы на случай военных столкновений с восточными соседями, в особенности с Японией. Вскоре евреи стали пытаться убежать из этих мест. Борьба с суровой природой края превратилась для них в сплошные муки.

В четком соответствии с указаниями контролируемого советским правительством туристического ведомства путешественников старались оградить от общения с населением Биробиджана. Правда об Еврейской автономной области не должна была стать достоянием мировой общественности. Интурист навязывал гостям гидов и сопровождающих лиц, которые вели настойчивую пропаганду социализма и не допускали общения, тем более разговоров на нежелательные темы о советской жизни с любыми представителями местного населения. Эти люди следили за каждым шагом зарубежных путешественников. Но позади уже были почти две недели долгой поездки, за это время гиды не могли не подружиться с беженцами, и уж, конечно, принимали от них маленькие подарки. В доверительных беседах гиды признавались, что не имеют права показывать гостям то, что видеть им не полагается, и за это отвечают головой. Маршруты всех экскурсий включали в себя только те достопримечательности, которые отвечали целям советской пропаганды.

— Уметь показать исключительно такие места, — объясняли они, — отличительная черта опытного экскурсовода-пропагандиста.

Гиды заявили, что в Биробиджане выход на вокзал будет запрещен, потому что стоянка очень короткая и можно отстать от поезда. Но увидеть своими глазами биробиджанских евреев было слишком большим соблазном. Некоторые, не взирая на предупреждения, все же вышли из вагонов. На платформе местное население встретило этот поезд, как и все остальные, — просьбами дать что-нибудь съестное. После первого же состава с беженцами молва об иностранцах вмиг разлетелась повсюду, и к приходу следующих поездов на платформе собиралось все больше людей.

Голод, с которым столкнулись путешественники в Биробиджане, отличался от голода, царившего в других сибирских городах. Там одетые в лохмотья, истощенные дети, взрослые просили у туристов еду и одежду, пока их не разгоняла милиция. Проезжающим говорили, что это цыгане и прочие сомнительные элементы, бросившие честный труд и предпочитающие вести паразитический образ жизни «за счет людской доброты». Но здесь, в Биробиджане, путешественники столкнулись с иной нищетой — не физическими, а духовными страданиями. Едва биробиджанские евреи узнавали в пассажирах своих, как тут же осаждали их просьбами о «жизненно необходимых товарах» — талитах, молитвенниках, еврейских календарях и Пятикнижии. Местные евреи даже не просили, а настойчиво требовали своего. Они доказывали беженцам, что те смогут все это купить, когда выедут из Союза, тогда как у них тут, «дома», нет и никогда не будет никакой возможности «достать книги, так необходимые еврею. И отказать в этих мольбах, исходящих из самого сердца, было невозможно.

Трудно было беженцам подавить в себе желание увидеть своих братьев в этом далеком краю, посмотреть на их жизнь, помочь им не только книгами. Хотя гостей неоднократно просили не покидать пределов хотя бы вокзала, среди путешественников нашлось несколько смельчаков, попытавшихся сделать вылазки в город. Однако в конце концов все они были задержаны. Иначе и быть не могло: хорошо организованная слежка и разница в одежде не оставляли приезжим никаких шансов. Раньше или позже непокорного путешественника останавливали, допрашивали и арестовывали.

При тоталитарном советском режиме человек не имел гражданских прав. Ходить по улицам, путешествовать и работать — вот все привилегии, дарованные государством своим жителям. Находясь на положении туристов, ушедшие в город подверглись только небольшой проработке, их не посадили в тюрьму, а всего лишь поместили под домашний арест в гостинице.

Но в первую минуту, оглядев кривые деревянные стены, кое-где покрытые рваными выцветшими обоями, беженцы решили, что они все-таки в тюрьме. Лишь поздней они убедились, что их камера на самом деле не что иное, как гостиничный номер в единственном на весь город отеле. Такой была жизнь в Биробиджане, столице Еврейской автономной области.

Тем нескольким нарушителям порядка повезло. Власти милостиво обошлись с ними, как с иностранными туристами, потерявшимися во время поездки. После допроса их посадили на самолет, который должен был догнать поезд на следующей станции в Хабаровске. Но вывод для себя советские власти сделали: больше поезда с беженцами вообще не останавливались в Биробиджане.

Между тем и в Биробиджане и на других остановках беженцы обратили внимание на еще один впечатляющий факт: неверие и удивление в глазах людей, видящих, что такие же, как они, покидают Россию — империю, из которой никто не мог убежать. Слова «уезжаем из России» звучали для местных волшебной сказкой.

Сходивший на одной из станций советский полковник вдруг бросил:

— Сколько еще свободный мир будет молчаливо взирать на порабощение двухсот миллионов? — и тут же быстро скрылся в толпе.

...Эта группа еврейских беженцев, пересекшая сибирские просторы, получила драгоценнейшую возможность, дарованную когда-либо Советами, — начать новую жизнь в ином мире, снова дышать сладостным воздухом свободы.

Владивосток

Главным городом на Дальнем Востоке России был Владивосток, конечная станция Транссибирской железной дороги, порт на берегу Японского моря. Находясь здесь, беженцы очень хотели поближе сойтись с советскими людьми. Но снова это было трудно сделать из-за вездесущей секретной полиции, а также нежелания самих людей общаться с явными, судя по одежде, иностранцами. Лишь случайные реплики незнакомых людей помогли приезжим понять всю напряженность в отношениях между здешними жителями.

Единственный контакт с русскими — общение с обитателями интуристовской гостиницы. Однако выяснилось, что большинство советских путешественников принадлежит к местной элите, то есть к тем, кто имеет редкое право на дальние поездки. В это привилегированное сословие, которое заботливо лелеял коммунистический режим, входили и артисты. Ведь их талант, их работа — могучий инструмент для восхваления достижений сталинской социалистической модели. Артистам щедро платили, их считали одними из самых богатых людей в СССР. Однако реализовать это богатство не было возможности, поскольку, при «передовом» сталинском правлении никакого выбора товаров попросту не было. Достаточно было зайти в огромный центральный владивостокский универмаг, чтобы убедиться в скудости ассортимента изделий на прилавках. Выбирать было не из чего. Например, если предлагались нитки, не было иголок, или — наоборот. Также обстояли дела со всеми товарами, что было типичным для советской системы, лишившей человека стимулов к предпринимательству. В результате деньги в России потеряли почти всякое значение.

Не удивительно, что кинозвезды, так горячо любимые режимом, готовы были заплатить иностранцам огромные деньги, только бы купить у них даже сильно подержанные вещи. Они платили сто пятьдесят долларов за дешевые мужские наручные часы. За восьмидолларовую пару туфель предлагали сто долларов и еще благодарили в придачу! А ведь доллар в 1941 году ценился очень высоко.

Такая торговля давала возможность непринужденно поговорить о жизни в Советском Союзе в сравнении с западной. Это может, однако, показаться странным, но описание благоприятных экономических и социальных условий, цены и зарплата, доступность дорогих вещей для рядового человека — все эти приметы Запада не производили на артистов никакого впечатления. Жизнь в СССР давно приучила их к тому, что мы бы определили как бытовые трудности: к примеру, стояние в очередях за хлебом для них было обыденным делом. Они были так пропитаны советским образом жизни, что рассказы о западном мире воспринимали как нечто ирреальное, как сказку, где золото сыплется с неба дождем. Такая жизнь была для них скорей исключением, чем правилом, а потому они даже не пытались примерить ее на себя.

На волосок от смерти

Владивосток — ворота России в Тихий океан. Однако перед Второй мировой войной между Советским Союзом и Японией морского сообщения практически не было. Все устремления японцев были направлены на экспансионистскую войну с Китаем. Лишь маленький пароходик Амакуза Мару водоизмещением две с половиной тысячи тонн раз в неделю отправлялся из Владивостока в Цуругу, небольшой японский рыболовецкий порт на острове Хонсю, а затем плыл обратно. Для одного из самых бурных в мире морей это суденышко было явно маловато. Но для перевозки небольшого числа эмигрантов из СССР его вполне хватало.

После того, как во Владивосток начали постоянно прибывать поезда с беженцами, Амакуза Мару внезапно превратился в важнейшее средство спасения, без которого и дня нельзя обойтись. Сотни и сотни еврейских женщин, детей, мужчин заполняли пароходик, рискуя в бурном море собственной жизнью. Кают на всех, конечно, не хватало, и большинство вынуждено было размещаться прямо на палубе.

Неспокойное море кидало суденышко как мячик. Волны высотой с дом обрушивались на него всей своей могучей тяжестью. Временами так качало, что невозможно было устоять на ногах. К тому же пассажиров набивалось, как селедок в бочке, а это в корне противоречило правилам безопасности. При жесточайшем штормовом ветре шлюпки невозможно было спустить на воду. Что же касается спасательных жилетов, то их тоже было мало, да и вряд ли они бы выручили в критической ситуации.  

В первую ночь в открытом море автор этих строк заметил, что капитан и члены команды пересчитывают пассажиров. Оказалось, они делают это, чтобы прикинуть на сколько женщин и детей хватит шлюпок и на сколько мужчин — спасательных жилетов. От морской болезни страдали почти все пассажиры.

Едва судно входило в порт Цуруга все мужчины с необыкновенным воодушевлением принимались воздавать благодарственную хвалу Всевышнему, даровавшему им благополучный исход в опасном плавании. Люди радовались, что вышли живыми из этой переделки. Но все чудо спасения беженцы осознали поздней, уже прибыв на место, которое стало их новым домом.

Во время одного из более поздних плаваний — уже без еврейских эмигрантов — это судно затонуло. Не раз перегруженное беженцами сверх всяких мыслимых пределов выбиралось оно из самых страшных волн, а тут пошло ко дну, имея на борту всего несколько пассажиров.

Когда последний раз Амакуза Мару с беженцами из России достиг японских берегов, он выполнил свою миссию Б-жественного спасения и тем самым вошел в историю. Свершилось еще одно чудо на пути спасения Торы и ее служителей.

Это ужасное испытание на одном из самых неспокойных в мире морей многих заставило по-новому взглянуть на чудо спасения, начавшегося спокойной поездкой по железной дороге. Жребий Виленского Гаона — «...Я носил вас на орлиных крыльях, и принес вас к Себе» (Шмот 19:4), — который подвиг многих осторожных на опасное путешествие, вспоминался теперь почти при каждом разговоре.