Глава II "Я ПРИШЛЮ ТЕБЕ ПОКУПАТЕЛЯ"

Глава II "Я ПРИШЛЮ ТЕБЕ ПОКУПАТЕЛЯ"

Дедушку Йоси, реб Аврахама Хасина, иначе как "мухтаром"⁹ в Иерусалиме не называли. Никто, правда, не помнил, когда он удостоился этого почетного звания и на каких выборах был избран мухтаром Иемин-Моше — небольшого квартала неподалеку от ветряной мельницы. Зато иерусалимцы твердо знали, что должность мухтара, в отличие от царского титула, не передается просто так, по наследству — она достается достойнейшему!

И впрямь, весь облик реб Аврахама соответствовал его положению. Он обходил "свой" квартал одетый в белое, в белой феске; в руке — тяжелый посох, покрытый черным лаком и увенчанный внушительным серебряным набалдашником. Посох этот был приобретен вскоре после смерти его жены, "мухтарши" Ханы, когда реб Аврахам почувствовал, что временами его охватывает непонятная усталость. Ощущая приближение слабости, реб Аврахам останавливался, оглядывался вокруг —- не видит ли кто его недомогания — и только тогда, вздохнув, опирался на посох.

Восемьдесят прожитых лет не смогли согнуть прямую спину реб Аврахама, не приглушили его теплого, звучного голоса. И если какой-нибудь мальчишка пробегал мимо не поздоровавшись, реб Аврахам гремел ему вслед: ^,,Эй, молокосос! А не сын ли ты художника Рики? А не учил ли тебя отец говорят, он великий мастер, --- что надо здороваться?"

Время шло, в Иемин-Моше появлялись новые жильцы, и только дедушка Йоси неизменно продолжал нести свою службу.

Семья реб Аврахама приехала в Израиль около трехсот лет назад из Турции. Глава семьи, ювелир по профессии, построил себе дом в Бет-Эль, неподалеку от Стамбульской синагоги, где молились все его соплеменники, жившие в Иерусалиме. Так и жили с тех пор все поколения семьи Хасин в Еврейском квартале, в Старом городе. Рождались дети, подрастали, женились. На крыше дома и во дворе появлялись пристройки, похожие на кубики. Семья стала кланом ювелиров и торговцев, известным всему Иерусалиму.

Но вот однажды сэр Моше Монтефиоре, еврей из Англии, знаменитый своей щедростью, добился от турецкого султана разрешения основать новый еврейский квартал за пределами Старого города. В те времена лишь немногие решались поселиться в Мишкнот- Шаананим (так назывался новый квартал, построенный стараниями Монтефиоре в 1860 году). Ворота Старого города на ночь запирались на замки и засовы — от грабителей, и многие жители боялись жить вне его стен.

Основатели нового квартала искали добровольцев, которые поселились бы в Мишкнот- Шаананим, и даже предлагали плату тем смельчакам, кто, рискуя жизнью, согласился бы жить в "пустыне".

Реб Йоси Хасин, дедушка реб Аврахама (в честь него был назван Йоси), стал одним из этих смельчаков. Правда, поначалу ночевать он приходил в родительский дом в Старом городе, но потом начал задумываться: а не переночевать ли ему в своей новой квартире? Наконец он решился. О событиях этой ночи в семье рассказывали по-разному, но реб Авра- хам придерживался следующей версии:

---- ^,,В тот день реб Йосеф побывал в микве¹⁰ и совершил омовение. После этого он помолился в нашей синагоге и пожертвовал бедным два кувшина масла. Мать его, бабушка Сара, светлой памяти праведница, отправилась к Стене плача¹¹, помолилась и вложила записку меж святых камней. Правда, писать она не умела, но все слова она произнесла в сердце своем. Возвращаясь домой, бабушка Сара встретила какого-то старца. Рука у него была поранена — то ли упал, то ли сорванцы обидели. Задумалась бабушка: как поступить? Говорит она старцу: ^,,Пойдем к нам, я промою тебе рану". Тот не отвечает. Достала бабушка из-за пояса монету, подает ее старцу. А он не берет. Сняла тогда бабушка с головы платок и перевязала ему руку, а волосы прикрыла ладонями — тогда еще женщины не ходили простоволосыми, как нынче. Предлагает: "Ну давай, я тебя хоть кофе напою". Взглянул на нее старец ласково, но не ответил. Стоит бабушка Сара, глаза потупив, а старец пошел себе. Медленно так идет, а бабушка смотрит ему вслед из-под опущенных ресниц. И вдруг он взлетел. Так бабушка и сказала: "взлетел". Сколько ее ни спрашивали — и раввин, и все остальные, — твердит: шел-шел и вдруг исчез. Куда исчез? А улетел. Испугалась бабушка Сара, хотела убежать, да споткнулась о какую-то вещь и еще пуще испугалась. Закрыла она глаза и стала читать молитву, а когда открыла глаза, увидела, что у ног ее лежит платок. А ведь она перевязала этим платком руку старца! Подняла она платок и почувствовала, что он теплый.

Этим вечером Йосеф отправился ночевать в свою новую квартиру, повязав на шею платок матери.

Ночью в дверь постучали. Он спросил: ^,,Кто там?" А потом по-арабски : "Мин хада?" Никакого ответа. И слышит Йосеф: шепчутся под дверью. Один говорит: "Еврей остался ночью в "пустыне"!". Другой отвечает: "Сегодня остался один — завтра придут двое. Скоро они всю нашу "пустыню" отнимут". Третий говорит: "Давайте подожжем его дом и убежим!" — "Нет, — говорит первый, -- лучше сначала из ружья попробуем, посмот- рим, что он за герой".

Слушает это реб Йосеф, а губы его шепчут: "Господь мне защита, не испугаюсь..."

Вдруг их кони заржали.

— Гиена! -- воскликнул один. — Страшный зверь.

--- Злая колдунья эта гиена, — ответил второй.

— Давайте ее застрелим, — предложил первый, но голос его дрожал.

— Кони разбегутся! Пойдем скорей отсюда, — сказал третий.

"Да, гиена — злая колдунья", — услышал реб Йосеф, и пришельцы вскочили на коней.

Всю ночь реб Йосеф не сомкнул глаз. Всю ночь он читал молитву, сжимая в руках священный платок.

А на рассвете, едва лишь открылись городские ворота, вся семья бросилась в Мишкнот- Шаананим посмотреть, жив ли еще реб Йосеф или, не дай Бог..."

---И я своими ушами слышал, — так обычно заканчивал свой рассказ реб Аврахам, — что не гиена напугала коней. Это был тот самый удивительный старец — сам Элияху, пришедший на помощь сыну праведницы-Сары. Реб Йосеф жил в Мишкнот-Шаананим до самой своей кончины. Его сын — реб Ахарон Хасин, отец реб Аврахама, -- предпочел переехать в новый квартал, Иемин-Моше, выстроенный неподалеку от Мишкнот-Шаана- ним. Реб Аврахаму исполнился год, когда семья его поселилась в небольшом каменном доме, в квартале, расположенном напротив горы Сион и башни Давида.

Еще юношей стал приобщаться реб Аврахам к ювелирному делу. Был он проворен и искусен, и особенно удавались ему вещи из меди, серебра и золота. Когда он женился и зажил своим домом, то стал заниматься также торговлей, и весьма удачно. Он торговал и с евреями, и с арабами, и повсюду славился его товар. Любое украшение, вышедшее из его рук, было желанным подарком и для дочерей Израиля, и для арабских женщин из Мусульманского квартала.

В отличие от своих братьев, которые вкладывали заработанное в золотые монеты, реб Аврахам предпочитал скупать землю. Как и его дед, осмелившийся выйти за пределы Старого города, реб Аврахам верил, что придет день — и Иерусалим расширится и увеличится. Покупая отдаленные участки земли, он надеялся, что когда-нибудь они станут центром города... В Иемин-Моше смеялись: шакалы, что воют по ночам, должно быть, рассказывают друг другу о сумасшедшем ювелире, выбрасывающем свои деньги на пустынные горы и холмы. Его пытались убедить, что дело это невыгодное. Пытались но тщетно.

Прошли годы, и многое изменилось. Земля, некогда купленная за гроши, поднялась в цене. Скромный ювелир из Иемин-Моше стал одним из самых богатых людей в городе. Некоторые даже говорили, что он настоящий миллионер. Сам реб Аврахам денег своих не считал --- опасался дурного глаза. Он был щедр: все знали, что к нему можно обратиться за помощью, если собирали деньги для семьи заболевшего или на приданое бедной невесте. И родственников своих он не забывал, помогал им встать на ноги. Однако решительно отказывал бездельникам, желавшим пожи- виться за его счет.

В 1948 году Арабский легион захватил Старый город. Морщины, прорезавшие лоб реб Аврахама, стали еще глубже, да и седых волос поприбавилось. Ведь в Еврейском квартале находился дом, где когда-то жил он сам, его семья, его отцы и деды. Правда, внуки и правнуки давно уже перебрались в новые районы Иерусалима, но всегда оставался кто-то из семьи, кто продолжал жить в и х доме — возле Стамбульской синагоги, где им принадлежало почетное место.

Чуть ли не каждый день в течение девятнадцати лет реб Аврахам поднимался на гору Сион и с тоской смотрел вниз. Ему хотелось быть как можно ближе к родному дому, к Стене плача — единственной уцелевшей стене Храма. Тем временем умерла его жена, Хана. Умерла от горя. А самому реб Аврахаму понадобился черный посох, на который он опирался в трудную минуту.

Но вот произошло чудо. Во время Шести- дневной войны¹² Старый город был освобож- ден. В одном из переулков Еврейского квартала реб Аврахам встретил своего старого друга — ходжу¹³ Махмуда Сухи, торговца украшениями. Вначале Махмуд не осмеливался взглянуть другу в лицо - он понимал, что должен чувствовать тот, глядя на разрушенную синагогу, на развалины родного дома... Потом друзья встретились глазами и безмолвно вытерли слезы. Никто не видел их горя, их позора. Ни слова не говоря, зашагали ходжа и мухтар знакомой дорогой, в Мусульманский квартал —  к дому Махмуда...

Спустя некоторое время, когда крепкий черный кофе был выпит, повел Махмуд гостя вниз, в подвал. Когда хозяин зажег фонарь, реб Аврахам вскрикнул от изумления. Он узнал старинные часы, этажерку, кресло, коврик, который вышивала его бабушка, серебряные подсвечники...

— Нашлись такие, что опередили меня, виновато сказал Махмуд. — Это все, что мне удалось спасти.

Реб Аврахам ласкал взглядом дорогие сердцу вещи, все, что осталось от дома семьи Хасин... Он подошел к другу и крепко пожал ему руку.

— Махмуд, брат мой... --- вот и все, что он смог произнести.

Он помнил эту этажерку, уставленную священными книгами. Помнил светильник, вокруг которого, бывало, собиралась вся его семья. Помнил кресло, на подлокотниках которого красовались львы... Но ведь было два кресла — кресло дедушки и кресло бабушки?

— У нас было два таких кресла, — тихо промолвил реб Аврахам.

— Два? — переспросил ходжа. --- Утащили, все утащили.

— Два неразлучных близнеца, ---- шептал реб

Аврахам, вспоминая слова, не раз слышанные им в детстве. "Нельзя разлучать эти кресла, говаривала бабушка Сара. — Они хранят наш дом, хранят семью".

— Мои сыновья отнесут эти вещи к тебе домой, мухтар, — сказал ходжа Сухи.

-- Да-да, спасибо, --- рассеянно отвечал реб Аврахам. Ему припомнилось семейное преда- ние: капитану корабля понравились их кресла, и он велел матросам отнести одно из них к себе в каюту. Напрасно прадед --- а может, это был прапрадед -- умолял капитана не разлучать кресла. Это случилось, когда семья Хасин плыла из Стамбула в Яффо. Стоя у поручней, они тревожно смотрели на бушующие волны, как вдруг услыхали дикий вопль, а затем увидели и капитана, удиравшего со всех ног из своей каюты. "Забирайте свое проклятое кресло, — кричал он, --- только львов прогоните!"

Теперь, глядя на осиротевшее кресло, реб Аврахам понял, что горе, о котором он старался не думать все эти годы, как-то связано с участью этих кресел: кресла раз- лучены, и семья распалась.

— Я должен найти второе кресло, ---- решил он.

На том они и простились с Махмудом, уговорившись, что скоро встретятся в доме реб Аврахама, в Иемин-Моше.

С тех пор старики возобновили свою прежнюю дружбу. Порой они бродили по улицам нового Иерусалима и изумлялись огромным магазинам, порой сидели в каком- нибудь кафе в Старом городе и вспоминали свои молодые годы, деловые поездки в Дамаск и Бейрут, сделки, которые когда-то заключали.

Однажды ходжа Махмуд рассказал другу, что хочет съездить в Лондон, навестить своего сына, который там изучает право.

— Как же ты поедешь? — спросил реб Аврахам.

— На самолете. На стальной птице, ответил ходжа Махмуд улыбаясь.

— В тебя джинн¹⁴ вселился!

— Молодые едут, а нам нельзя?

— Молодые едут... и не возвращаются, --- с горечью заметил реб Аврахам, но не стал объяснять, что он имел в виду.

— А почему бы и тебе не поехать? --- высказал Махмуд мысль, которая только что пришла ему в голову.

— Я? Боже меня упаси! Но ты ---• пожалуйста. И если встретишься с королевой, передай от меня привет, только не забудь!

— Передам, непременно передам, --- пошутил в ответ и ходжа.

Расставшись с другом, мухтар стал всерьез размышлять о поездке. Он ведь не зря припомнил молодых, которые "едут и не возвращаются". Точила его давно скрываемая боль: у реб Аврахама тоже "кое-кто" был в Лондоне. Его младший сын, Арье, окончив школу и отслужив в армии, решил "посмотреть мир". Очевидно, мир — особенно Лондон -- так очаровал его, что он решил там остаться. Сначала отец уговаривал сына вернуться. Потом, когда ни просьбы, ни угрозы не помогли, прервал с ним связь. И только когда у Арье родился первенец, бабушке Хане удалось смягчить реб Аврахама. Сын с семьей приехал навестить родителей, и с тех пор отношения между ними восстановились.

Но кроме всего прочего, в глубине души престарелый мухтар мечтал прокатиться на стальной птице. В него тоже вселился джинн!

Прежде чем решиться на этот смелый шаг, реб Аврахам посоветовался с сыном Ноахом, — что вообще-то было не в его правилах. В сопровождении Ноаха и Йоси он отправился в агентство, где ему купили билет на самолет "Джамбо-Джет" -- бесшумный гигант авиакомпании "Эль-Аль".

Поднимаясь по трапу самолета, реб Аврахам чувствовал себя так, будто взбирался по лестнице Иакова¹⁵ — прямо в небо. Стараясь ступать легко, он поднял посох и помахал им на прощание домашним, которые собрались внизу проводить "летающего мухтара".

Стюардесса провела его в салон, и реб Аврахаму показалось, что он находится в гостинице или в кинозале. Удобные кресла его слегка успокоили. Прохладительное питье и голубые глаза стюардессы прогнали страх. А уж когда он увидел, что в соседнем кресле --- разумеется, совершенно случайно — сидит его друг, ходжа Махмуд Сухи, последние сомнения рассеялись.

— Командир и экипаж самолета желают вам приятного путешествия. Просьба пристегнуть ремни. Самолет взлетает по расписанию, ровно в четыре двадцать. Счастливого полета! — прозвучало по радио.

Друзья пристегнули ремни и улыбнулись друг другу, стараясь не выдать волнения. Заработали моторы. Шум нарастал. Самолет тронулся с места.

-- Птица зашевелилась, — отметил ходжа.

— Побежала, -- уточнил реб Аврахам.

— Точь-в-точь породистый конь! Но! Но!

— Конь с крыльями... Летит! В самом деле летит!

Полет в "Джамбо-Джет" был только нача- лом этого удивительного путешествия.

— Вообразите себе, ---- рассказывал реб Аврахам, вернувшись домой, — высоко- высоко, не знаю как высоко, но выше башни "ИМКА", гораздо выше! И вот на этой высоте тебя кормят королевским обедом! И я, реб Аврахам, ем его с аппетитом и слышу, как мой друг Махмуд заказывает вторую порцию хумуса!¹⁶ Ой, моя Хана не поверила бы, ни за что не поверила бы!

И встреча с Арье прошла благополучно. Сын старался показать отцу абсолютно все, что только может порадовать глаз приезжего: реб Аврахам катался по Темзе, видел здание Парламента и Биг-Бен, смотрел, как сменяется караул у королевского дворца, гулял в древней крепости и накупил кучу подарков домашним. Он также настоял на том, чтобы отправиться туда, куда туристы попадают редко: Арье повез его в Рамсдей, маленький городок, в котором родился Моше Монтефиоре. Глубокую симпатию испытывал старый мухтар к тому, чьими стараниями был постро- ен Иерусалим и чьим именем был назван его квартал: Иемин-Моше.

Дома у Арье все старались сделать пребывание гостя как можно более приятным. Но реб Аврахам не мог наслаждаться в полной мере ни сердечным к себе отношением, ни красивым домом, ни ухоженным садом. Его огорчало, что внуки не знают иврита, что они выглядят заправскими англичанами.

Вернувшись из Лондона,, друзья возобновили свои прогулки по иерусалимским улицам. Часами они могли обмениваться впечатлениями от поездки и готовы были поделиться ими с любым, кто пожелал бы слушать.

Однажды друзья забрели в какой-то магазинчик неподалеку от Львиных ворот¹⁷, и вдруг реб Аврахам увидел хорошо знакомую ему вещь. Салах, хозяин магазина, не мог припомнить, у кого он купил это кресло.

— Я его купил, Аллахом клянусь, купил у кого-то. У кого? Не помню. Столько лет прошло... Правда, не помню.

--- Ну конечно, купил, -- успокаивал его Махмуд. — Разве мы тебя в чем-то подозреваем? Это кресло, видно, проделало долгий путь от дома семьи Хасин до твоей лавки, и хорошо, что именно здесь мы на него наткнулись.

— Возьми его, реб Аврахам, я не стану его продавать, хоть и заплатил за него золотом. Оно твое, бери, — торжественно провозгласил Салах.

— Слава Богу, нашлась моя пропажа, слава Богу, — твердил Аврахам. Он любовно разглядывал и поглаживал старое, покрытое пылью кресло, точно отец, обнимающий про- павшего и вдруг вернувшегося сына. Он смотрел на львов на подлокотниках и вспоминал рассказ об убегавшем в панике капи- тане. .. Реб Аврахама охватило острое желание взвалить кресло себе на спину и унести домой. Поставить его рядом с ^,,братом", чтобы они и впрямь стали ^,,неразлучными близнецами" и хранили семью Хасин и Иерусалим.

Но в этот момент реб Аврахам вспомнил о своем внуке Йосн и о том, что у внука скоро будет бар-мицва. Теперь, когда он знал, что кресло в надежных руках, ему пришла в голову неожиданная идея. Он попросил Салаха беречь кресло и пообещал, что пришлет к нему покупателя.

— Покупатель подаст тебе знак, — сказал реб Аврахам.

— Буду беречь кресло как зеницу ока, пообещал Салах.

— Спасибо, Салах. Спасибо — и до свидания.

Спустя неделю реб Аврахам снова побывал в мебельной лавке. Хозяину показалось странным, что он так беспокоится о кресле, так внимательно изучает старую, порванную обивку. Когда же мухтар ушел, Салах перенес кресло в подвал, где уже стояло много другой мебели, и поставил в дальний угол, чтобы покупатели его не увидели.

В этот же день реб Аврахам убедил Ноаха, отца Йоси, отменить празднование бар-мицвы сына.

— Бар-мицва обойдется в кругленькую сум- му. А платить, конечно, буду я — я ведь богач! Я с удовольствием бы заплатил, но что будут делать друзья Йоси, у которых нет деда-миллионера? Миллионер, так они меня называют. Они начнут плакаться папе-маме, а что папа-мама могут сделать? Взять в банке ссуду и платить дикие проценты? И все это для того, чтобы устроить бар-мицву ^,,как у Йоси"? Нет, на это мухтар Аврахам не согласен!

Так было решено купить телевизор и подарить его госпиталю, где лежат раненые солдаты, а бар-мицву скромно отпраздновать в синагоге в тесном семейном кругу.

Кроме того, реб Аврахам, который не любил "быть в долгу", пожертвовал крупную сумму благотворительному обществу выход- цев из Турции, причем потребовал, чтобы имя дарителя не упоминалось.

Внуку же "долг" будет уплачен иначе: он получит его благодаря загадочной записке.