Еврей и общество

Еврей и общество

Зачем нужны евреи?

”Я Г-сподь, Б-г твой, разрывающий море так, что волны его ревут; Г-сподь Воинств — имя Его. И Я вложу слова Мои в уста твои, и тенью руки Моей покрою тебя, чтобы устроить небеса и утвердить землю и сказать Сиону: ”ты Мой народ.”

(Исаия, 51:15-16)

У каждого народа — свой календарь, отражающий уникальную сущность этого народа. Всякий календарь ведет отсчет времени от наиболее важного события в истории данного народа. Так, по мусульманскому календарю сейчас 1401 год, считая от Хиджры — бегства Мухаммеда из Мекки в Медину. По христианскому календарю сейчас 1981 год от рождества Иисуса. Еврейский же календарь ведет счет времени от сотворения мира и Адама 5741 год тому назад. Он начинается задолго до появления письменной истории, — за исключением, быть может, Библии. В истории человечества не было такого периода, в котором мы не нашли бы каких-либо следов существования нашего народа.

Первая великая цивилизация мира — Месопотамия, или Ур, — породила первого еврея, Авраама, почти 4000 лет назад. Наш народ был свидетелем подъема и упадка всех великих держав языческой эры — Вавилона, Персии, Финикии, Хеттского царства, филистимлян, Греции и Рима. И лишь одна из великих культур древности сохранилась до наших дней. История много раз бросала вызов нашему народу, и каждый раз речь шла ни больше, ни меньше, как о выживании; и каждый раз еврейский народ преодолевал угрозу и оставался жить, встречая очередной вызов.

Существование и выживание еврейского народа было и остается одной из величайших загадок в мире. Историки написали на эту тему целые тома; философы всячески пытались это объяснить, социологи — оправдать; однако загадка и по сей день остается неразгаданной. Почему мы приняли на себя бремя и удары всевозможных преследований, и почему мы все это пережили? Почему нам досталась самая долгая и самая бурная, по сравнению со всеми прочими группами людей, история на этой планете? Какая сила и какая цель поддерживали наше существование до сего дня, позволяя ныне задаваться этими вопросами?

Даже сами истоки наши загадочны. Историки в растерянности разводят руками, пытаясь проследить начало существования еврейского народа, поскольку в эпоху, когда было положено это начало, письменной истории не существовало. Библия дает нам какую-то нить, однако сообщает слишком мало подробностей: рассказывает о патриархе Аврааме, о семействе Иакова и его двенадцати сыновьях; затем о племени, состоявшем из семидесяти родов и чуть ли не на другой день превратившемся в трехмиллионный народ. Мы видим события своей истории, рассыпанные перед нами, словно выхваченные из мрака внезапными вспышками света, — рабство в Египте, чудесный исход, откровение на горе Синай, сорок лет скитаний по пустыне, завоевание Ханаана — и вдруг мы уже видим Израиль зрелой нацией с твердым руководством.

Оглядываясь на свою бурную историю, мы неизменно спрашиваем: почему? Зачем евреи? Почему еврейский народ до сих пор существует? Откуда это чудо? Однажды я слышал историю, которая, быть может, указывает путь к ответу. Прусский король Фридрих Великий был философом и писателем. Как-то раз, в пылу ученого спора со своим лютеранским пастором, король внезапно обнаружил, что они обсуждают вопрос о существовании Б-га. Каждое доказательство, приводимое пастором, Фридрих, наделенный живым умом, немедленно опровергал. Когда этот бесконечный спор наскучил королю, он попросил своего собеседника привести хотя бы одно доказательство существования Всевышнего, которое невозможно было бы опровергнуть. Пастор закрыл глаза и глубоко задумался. Теряя терпение, король Фридрих повторил свой вопрос: ”Существует ли на свете что-нибудь, что я мог бы видеть собственными глазами и что доказывало бы существование Б-га?” Тут пастор внезапно открыл глаза и произнес в ответ одно - единственное слово: ”Евреи!”

Эта история содержит в себе очень важную концепцию. Если выживание и сохранение еврейского народа — это и в самом деле чудо, то должен существовать тот, кто это чудо сотворил. Чудо нашего существования недвусмысленно указывает на Б-га. Подобное заключение содержится и в ”Мидраш Танхума”, где приводится беседа между римским императором Адрианом и великим еврейским мудрецом рабби Иегошуа. Книга приписывает Адриану следующие слова: ”Воистину велик должен быть агнец Израилев, ежели может он жить среди семидесяти волков”. На что рабби Иегошуа отвечал: ”Велик Пастырь, хранящий его и пекущийся о нем”. (”Толдот”, 5).

Видя стадо овец, мирно пасущееся среди множества опасных хищников, нетрудно догадаться, что пастух где-то поблизости. Видя, что евреи по прежнему существуют, более того — процветают, невзирая на всевозможные катастрофы и испытания, невзирая на множество могущественных и коварных врагов, — также естественно предположить, что наш Пастырь находится неподалеку. Задаваясь вопросом: ”Зачем нужны евреи?”, стремясь раскрыть тайну нашей судьбы, мы оказываемся перед следующим объяснением: мы ”всего-навсего” свидетельствуем о самом существовании Б-га. Мы стоим перед миром как реальный, осязаемый феномен, указывая, что Пастырь действительно совсем близко.

Великий пророк Исаия выразил эту идею куда более сжато и ярко, объявив: ”А Мои свидетели, говорит Г-сподь, вы и раб Мой, которого Я избрал, чтобы вы знали и верили мне, и разумели, что это Я: прежде Меня не было Б-га, и после Меня не будет. Я, Я Г-сподь, и нет спасителя кроме меня” (Исаия, 43:10-11).

Таким образом, на нас возложена огромная и страшная ответственность. Коль скоро сам факт нашего существования призван служить свидетельством Б-гу, мы должны позаботиться о том, чтобы быть достойными свидетелями. Если мы не будем стремиться соответствовать своей миссии, то покроем позором не только самих себя, но и нашего Спасителя.

В Талмуде обсуждается вопрос о грехе; грехи классифицируются по степени их тяжести. В конце этого перечня стоит грех совершения поступка, который может опорочить еврейский народ или еврейскую религию. Так, Талмуд говорит о религиозном еврее, не вполне честно ведущего свои дела, и о духовном руководителе, который не является совершенным образцом праведности. Такие люди считаются самыми ужасными грешниками. Раз наша миссия состоит в том, чтобы свидетельствовать о Б-ге, то все, что позорит еврейский народ или веру, извращает эту миссию. Такие действия называются на иврите ”Хилуль А-Шем” — ”осквернение имени Б-жьего”. Тот, кто повинен в этом, — не просто грешник; он подрывает самую основу нашего существования.

В этой связи Талмуд цитирует пророка Исаию. Пророк бичует свой народ за то, что тот отвернулся от Б-га: ”И Г-сподь, Г-сподь Воинств призывает вас в тот день... Но вот, веселье и радость! Убивают волов, и режут овец; едят мясо и пьют вино: ”будем есть и пить, ибо завтра умрем!” И открыл мне в уши Г-сподь Воинств: не будет прощено вам это нечестие, доколе не умрете” (Исаия, 22:12-14). Здесь вновь ясны слова пророка: раз мы — свидетели

Г-спода, мы должны жить ради чего-то большего, нежели веселье и плотские радости.

Зачем нужны евреи? Евреи свидетельствуют о том, что народ, который служит Б-гу и являет миру добрый пример, способен выжить, как бы мир ни стралася его уничтожить. Одна из величайших наших мистических книг — ”Тикуней Зоар” — сравнивает еврейский народ с фитилем в лампе, масло в которой — Божественное учение (Тикун 21:60а). Покуда пламя ярко горит в нас самих, мы несем Б-жестенный свет всему миру. Это и есть наша тайна. И наша судьба.

Три истины

А Г-сподь Б-г есть Истина

(Иеремия, 10:10)

Истина есть знак самого Г-спода

(Талмуд, Шабат 55а)

Истина... Люди мыслящие всегда ищут ее; люди искренние надеются жить в соответствии с нею. Это цель и смысл жизни мыслителей и философов всех времен. Но для евреев истина — вопрос не просто рассудочного любопытства или образа жизни. Это центральный вопрос для нашей религии, основная характеристика Б-га. В самом деле, нам заповедано во все времена искать истину и избегать лжи:

"Удаляйся от неправды".

(Исход, 23:7)

Но что такое истина? У разных людей об этом самые противоположные представления. Какое же именно соответствует критериям этой заповеди? Какую истину должны мы искать? И возможно ли, в этом мире заблуждений и искажений, отделить истину от вымысла? Признаем ли мы истину, даже если нам посчастливится ее увидеть?

Есть три основных вида истины. Первый — это истина рассудка, интеллекта. Она является следствием логических рассуждений. Эту истину ищет ученый в своей лаборатории; математик открывает ее в своих расчетах; ее испытывает на все лады философ в горниле своего разума. Эта истина не абстрактна. Она позволяет нам строить мосты и небоскребы, конструировать самолеты и космические корабли. Это истина логики и здравого смысла, отличающая цивилизованного человека от суеверного дикаря.

Однако человек живет не одною логикой. Жизнь, подчиненная исключительно рассудку, была бы нестерпимо скучной, даже бессмысленной. Человек полон чувств и эмоций, он живет своими ощущениями. Так мы подходим ко второму типу истины — истине эстетической.

Когда мы находим, что эта симфония — великое произведение искусства, а та картина — прекрасна, мы говорим правду, хотя ни один ученый не в состоянии доказать это в своей лаборатории. Логика не объясняет, почему созерцание красивого заката возвышает душу; разум не может проанализировать побуждение, заставляющее нас назвать розу чудесной. Тем не менее прекрасное обладает собственной истиной, которой жаждут художники и поэты, истиной, которая всем нам знакома, хотя мы и неспособны ее определить.

Но даже истина прекрасного не может наполнить жизнь смыслом. Что прекрасного может быть в жизни, обреченной на смерть и разложение? И поэтому человек жаждет третьей истины — Б-жественной. Эту истину открывает нам Б-г. Наш разум не в состоянии обнаружить ее; нашим чувствам не дано ее ощутить. Это истина, заключенная в Библии и объясненная пророками. Мы познаем эту истину, когда испытываем чувство близости к Б-гу, творя молитву или соблюдая Его заповеди. Подобно тому, как мы тренируем свой разум логикой и раскрываем сердце навстречу прекрасному, мы должны освободить свою душу, чтобы она могла узнать Б-жественную истину, которая говорит нам, что мы — человеческие существа, а не просто животные, способные мыслить, и не механизмы, способные чувствовать. Именно Б-жественную истину ищут и признают все человеческие культуры.

Анализ типов истины помогает нам выяснить, а чего же, собственно, мы ищем. Но можем ли мы быть уверены в том, что нашли то, чего искали? Как мы можем это знать? Большинство людей убеждены, что мыслят логично, и что логика их безошибочна. Они думают, что сумеют узнать истину, когда увидят ее. Они уверены, что их разум способен дать верный ответ, получив чувственную информацию, подобно тому, как выдает ответ компьютер, обработав полученные данные. В конце концов, увидеть — значит убедиться.

А значит ли?.. Оптические иллюзии стали настолько привычным явлением, что больше не удивляют нас. Иллюзии же логические привычны в еще большей степени. Ложные выводы, несообразности, софистика — наш разум сыт всем этим по горло. Истина же состоит в том, что нормальный человек весьма алогичен.

Насколько наши мысли управляются рассудком, и до какой степени они подвержены влиянию нашего окружения? Один психолог, по фамилии Аш, описывает эксперимент, призванный дать ответ на этот вопрос.

Опыт Аша проводился в большом студенческом городке. В комнату приводили семь человек и говорили им, что будет проведено испытание на глазомер, на их способность определять размеры. На самом деле испытанию подвергался лишь один из семи, и притом вовсе не на глазомер. Остальные шестеро были ассистентами, нанятыми доктором Ашем с целью запутать испытуемого. Последний, разумеется, этого не знал.

Итак, в комнате сидело семь человек. На стене висела таблица с двумя параллельными линиями. Одна из них была длиною в десять дюймов, другая — в двенадцать. Линии были проведены довольно близко друг от друга, и было совершенно очевидно, что двенадцатидюймовая линия длиннее.

Каждому из присутствующих был задан вопрос, какая из линий длиннее. Первыми отвечали ассистенты экспериментатора. Каждый из них уверенно отвечал, что десятидюймовая линия длиннее. Опыт показал, что, когда очередь доходила до испытуемого, то в 60% случаев он также признавал, что десятидюймовая линия длиннее двенадцатидюймовой.

Что же происходило с остальными 40%, то есть, независимыми в своем мнении подопытными, которые продолжали настаивать, что двенадцать дюймов — это больше, чем десять? Шестеро ассистентов поднимали их на смех, всячески издеваясь над их ״очевидной” ошибкой. Чем упорнее человек стоял на своем, тем сокрушительнее становился град насмешек. В результате еще 30% испытуемых не выдерживали такого давления и признавали, что десяти дюймовая линия длиннее двенадцатидюймовой.

Опыту были подвергнуты как студенты, так и преподаватели. Эксперимент наглядно показал, что под достаточным общественным давлением девять человек из десяти можно убедить в том, что десяти дюймовая линия длиннее двенадцатидюймовой. Под конец они даже с пылом отстаивали именно такое мнение.

Позже, когда испытуемых опрашивали, они приводили в свое оправдание самые разнообразные причины: одного подвел угол зрения, у другого в тот день болели глаза. Им было ужасно неловко сознавать, что их одурачили, однако одурачить их действительно удалось. Вдумайтесь как следует! Только один человек из десяти оказывался способен отстаивать свою убежденность в том, что двенадцать дюймов длиннее, чем десять.

У нас есть преимущество стороннего наблюдателя. Мы знакомы как с описанием эксперимента, так и с его результатами, и можем со всей ответственностью заявить, что уж нас-то бы никогда в жизни так не одурачили. Но так ли это? К несчастью, большинство из нас принадлежит к тем 90% людей, которые поддаются давлению. Иначе они не составили бы 90%. Мы склонны думать так же, как думают наши соседи, и верить в то, во что верят наши друзья. Весьма немногие из нас способны придерживаться точки зрения, непопулярной среди наших друзей или отстаивать свои взгляды вопреки сильному общественному давлению. Очень немногие из нас способны противостоять толпе.

Наши поиски истины часто затуманены и даже искажены групповым давлением. Это особенно верно в отношении поисков истины Б-жественной. Посещение храмов в наши дни может быть весьма в моде, но того же нельзя сказать о глубоких религиозных убеждениях, и глубоко верующий человек может подвергнуться сильному давлению со стороны своего окружения.

Очень часто мы готовы поступиться основными принципами нашей религии, и не потому, что они недостаточно логичны, а потому, что они недостаточно популярны. Если мы хотим быть верными своей религии, мы должны думать сами за себя. Но часто ли нам это удается?

”Если повторять ложь достаточно часто, люди в нее поверят.” Адольф Гитлер (да сгинет имя его!) доказал справедливость своего любимого высказывания, превратив страну цивилизованного, трезво мыслящего, умеющего ценить прекрасное народа в гигантский сумасшедший дом с самыми кровожадными обитателями, каких только знала история.

Повторяйте ложь достаточно часто, и люди в нее поверят. Девяносто процентов всех людей поддаются общественному давлению. Только один из десяти способен мыслить самостоятельно. Вы ли этот один?

Как мы узнаем правду, если увидим ее? Логика подводит, эстетические вкусы со временем меняются, а наши глубочайшие убеждения тушуются перед ревом толпы. Поиск истины, любой истины, но особенно истины Б-жественной, требует сил, требует мужества, требует такой упрямой несгибаемости, на какую мы только способны. Но более всего поиск истины нуждается в помощи, в Б-жественной поддержке. И посему поиск этот начинается с мольбы о помощи: ”Очисти сердца наши, дабы мы служили Тебе воистину” (Молитвенник). Только с такой помощью можем мы надеяться на успех.

Не допускайте, чтобы чувство вины вас уничтожило

Однажды мне пришлось слышать, как некий известный психиатр говорил о психологических аспектах самоубийства. Понять самоубийство чрезвычайно трудно; почти невозможно представить себе, как человек доходит до того, чтобы уничтожить собственную жизнь. В какую бездну отчаяния должен он погрузиться, чтобы прекратить собственное существование? Что творится в его душе, когда он решается на этот последний, роковой шаг? Психиатр утверждал, что многие самоубийства совершаются от неизбывного чувства вины за какой-либо грех, совершенный по отношению к ближнему, или к Б־гу, или даже к самому себе. Чувство вины становится настолько непереносимым, что порождает мысли о небытии. Прекращение собственной жизни становится в сознании человека сладостной альтернативой жизни, отравленной нестерпимым стыдом. Человек просто не знает другого способа избавиться от чувства вины, не может начать жизнь заново и единственное, на что он оказывается способен, — это покончить с нею вовсе.

Эту точку зрения весьма ярко подтвердил случай, происшедший в нашем доме в Вашингтоне. По соседству с нами жила семья, с которой мы дружили. В то время мы не знали, что муж был неверен своей жене. Он хранил свою тайну очень тщательно, но не мог скрыть вину от самого себя. Можно ли вообразить, какой ад царил в его душе? Он разрывался между угрызениями совести и своими страстями, и в какой-то миг бремя этого противоречия стало для него непосильным. Однажды ночью он сел в машину, нашел безлюдное место, протянул шланг от выхлопной трубы в окно салона, затем тщательно заткнул щель вокруг шланга одеялом и включил мотор. Труп обнаружили на следующее утро, с признаками отравления выхлопным газом. Он оставил вдову и четырех сирот, и мы спрашивали себя: не лучше ли было и дальше изменять жене, нежели бросить ее в таком положении и оставить без отца четверых несчастных детей? Как же, удивлялись мы, мог этот человек прекратить собственную жизнь, ведь ему было ради чего жить!

Как вообще может кто-то решиться на такое, удивляемся мы. Ведь любая жизнь предпочтительнее, нежели самоубийство! Однако мы не учитываем могущества человеческой совести — этого судьи, который сидит в душе каждого из нас и судит наши поступки. Судья этот в лучшем случае строг; в худшем — безжалостный тиран.

У каждого из нас есть свой моральный кодекс, определенное понятие о добре и зле. Все мы ощущаем присутствие в нас некоей совести, своего рода путеводной нити. Любопытно, что даже те, кто заявляет, что не верит в Б-га, утверждают, что верят в идею добра и зла. Часто эти люди уверяют, что они более чутки к велениям своей совести, нежели те, кто верит в Б-га. Некоторые агностики заходят так далеко, что утверждают, будто они не верят в Б-га не потому, что недостаточно уважают религию, а потому, что слишком уважают совесть! Многие люди заявляют, что не верят в существование у человека души, однако крепко держатся за понятие совести как внутреннего индикатора добра и зла. Возможно ли представить себе больший парадокс? Люди, отрицающие Б-га, отрицающие существование души, признают и почитают совесть, которая есть ничто иное, как голос души, внутренний голос самого Б-га.

Так что же это за удивительный, таинственный тиран, внутренний деспот, эта человеческая совесть, возвышающая свой голос, когда мы пытаемся не подчиниться ее велениям, и способная довести нас до отчаяния и даже до смерти? Один ребенок как-то сказал, что совесть — это ”то, что чувствует себя плохо, когда все остальное чувствует себя прекрасно”. Многие философы и моралисты, размышлявшие о человеческой совести, едва ли нашли бы лучшее определение. Немецкий философ Артур Шопенгауэр пытался исследовать совесть как химический состав. Он объявил, что человеческая совесть состоит из равных частей страха, суеверия, предрассудка, тщеславия и привычки. Тем не менее большинство из нас придерживается более возвышенного представления об этом внутреннем голосе. Мы считаем его верховным судьей, который определяет, что хорошо, а что — плохо, что правильно, а что — нет.

Даже те робкие агностики, которые полу-верят в свою полу-веру и полу-сомневаются в своих полу-сомнениях, все-таки обладают какой-то верой в совесть, пусть даже без Б-га и без души. Разумеется, это полная чепуха. Если Б-га нет, то ничто не может быть хорошо или дурно; ничто не может быть верно или неверно. Любая попытка объяснить совесть, выводя хорошее из дурного или наоборот, — это всего лишь самообман. Если души не существует, значит, человек просто-напросто грубое животное, а у грубого животного, как ни приукрашивай этот печальный факт, совести быть не может. Если мы ”избавляемся” от Б-га и отворачиваемся от совести и если при этом мы хотим быть последовательными, то надо пройти этот путь до конца, то есть отвергнуть всякие понятия о добре и зле, всё, что навязывает нам совесть. Нельзя съесть пирожное так, чтобы оно осталось нетронутым. Но, так или иначе, в нас все равно живет чувство, что это — хорошо, а то — плохо, это — справедливо, а то — нет. Мы все испытываем угрызения совести, то есть подвергаемся наказанию со стороны внутреннего судьи, который судит все наши поступки. Этот судья не знает снисхождения, его приговоры не подлежат обжалованию. Он нередко приговаривает нас к пожизненному заключению в самодельной темнице, выстроенной из чувства вины и стыда. И единственным выходом из этой тюрьмы для многих становится самоубийство, происходящее по-разному: либо человек прямо прерывает свою жизнь, либо разрушает ее алкоголем и наркотиками, либо становится жертвой нервного срыва, либо погружается в пучину безумия; самоубийством становится настойчивое стремление уйти от жизни. Когда человек признает свою совесть единственным судьей, то освободиться от юрисдикции этого судьи можно, лишь освободившись от самой жизни.

Знаменитый монолог Гамлета запечатлел эту концепцию в бессмертных строках. С уст принца, раздираемого сомнениями, страхом и чувством вины, срывается вопрос, который терзает очень многих :

Быть иль не быть, вот в чем вопрос.

Достойно ль

Души терпеть удары и щелчки Обидчицы судьбы, или лучше встретить С оружьем море бед и положить Конец волненьям? Умереть. Забыться.

И знать, что этим обрываешь цепь Сердечных мук и тысячи лишений,

Присущих телу. Это ли не цель Желанная? Скончаться. Сном забыться...

(״Гамлет״, Акт III, перевод Б.Пастернака)

Самый строгий судья человеку — он сам. Представьте себе, что мы вдруг решили полностью удовлетворить свою совесть и искупить все дурные поступки, когда-либо нами соверешенные. Выполнима ли эта задача вообще? Нам пришлось бы вспомнить каждое свое слово, некогда причинившее кому-либо боль; каждое слово, плетью хлестнувшее по чувствительному сердцу кого-то из близких; каждую обиду, нанесенную другу. Нам пришлось бы обойти всех, кого мы ранили словом, собрать всю их боль и взвалить ее на свое собственное сердце. Нам пришлось бы припомнить все наши поступки, которых мы ныне стыдимся, все, чем мы обидели наших ближних, нарушили их покой, омрачили радость и причинили боль. Нам пришлось бы сказать своей совести: ”Я повинен во всех этих словах и поступках. Назначь мне наказание, какого я по справедливости заслуживаю.” И трибунал нашей совести назначит нам такое наказание и установит, сколько страданий мы должны вынести за то, что разбили чье-то сердце, лгали, питали недостойные подозрения, произносили жестокие, грубые слова. Сколько же это будет? Если бы мы могли в самом деле припомнить каждый год, каждый месяц, каждый день своей жизни, и если бы наша пробудившаяся совесть, без всякого снисхождения, присудила нам справедливую кару за все наши грехи, — наше сердце было бы просто раздавлено, не выдержав этого бремени. Мы вскричали бы в отчаянии, подобно Каину: ”Вина моя больше, нежели снести можно!” Возможно, и Псалмопевец испытывал подобные угрызения совести, восклицая: ”Истощилась в печали жизнь моя и лета мои в стенаниях; изнемогла от грехов моих сила моя, и кости мои иссохли” (Псалтирь, 30:11). Однако же Псалмопевец продолжает: ”А я на Тебя, Господи, уповаю; а я говорю: Ты — мой Б-г” (Псалтирь, 30:15).

Многие считают, что могут прожить свою жизнь без всякой формальной религии — то есть, установив собственные понятия о нравственности. Разумеется, каждый волен очертить для себя некие правила поведения и этические нормы, но как быть, если человеку не удается жить в соответствии с собственными высокими стандартами? Чувство вины способно поглотить его без остатка. Собственный грех разрушит человека, ибо некому даровать ему прощение.

Наше время, когда столь многие полагаются лишь на собственную совесть, стало эрой транквилизаторов и тонизирующих пилюль, эрой нервных срывов и пристрастия к алкоголю и наркотикам. Среди ортодоксальных евреев, среди людей, живших согласно нормам поведения куда более строгим, нежели наши собственные, подобные явления встречались гораздо реже. Принимая Б-жественный закон, принимая данный самим Всевышним кодекс нравственности, человек не должен более мучиться от тирании собственной совести. Один лишь Б-г, этот милосердный Отец, этот Сострадательный Трибунал, будет судить его. Б־г, научивший нас различать добро и зло, научил нас также и тому, что человек, раскаивающийся в содеянных грехах, — получает прощение. Об этом говорил Б-г царю Соломону, когда был выстроен Первый Храм в Иерусалиме: ”И смирится народ Мой, который именуется именем Моим, и будут молиться, и взыщут лица Моего, и обратятся от худых путей своих: то Я услышу с неба, и прощу грехи их...” (2-я Паралипоменон, 7:14).

Каждый человек может решать сам, как ему жить. Он может быть судьею самому себе, подчиняясь законам жестокой и беспощадной совести, которая будет истязать его огненной плетью вины, — либо он признает своим судьей Б-га, милосердного и сострадательного, нескорого на гнев и исполненного снисхождения. Быть самому себе судьей означает жить без надежды на прощение, в то время, как признавая судьею Б-га, мы открываем перед собою врата помилования и прощения, возможность начать все сызнова, сбросив с души груз прежних ошибок и прегрешений. Б־гу ведомо, что обыкновенный человек никогда не сможет полностью выполнять заповеди какого бы то ни было морального кодекса, собственного или Божественного, и потому, если только не будет найден некий путь полного обновления личности и очищения ее от греха, человек никогда не избавится от давления вины. В Талмуде мы находим следующее высказывание рабби Ишмаэля: ”Если бы Б-г не сотворил раскаяния, если бы Он ежедневно не протягивал длань Свою тем, кто обращается к Нему, — мир не мог бы существовать.”

Верующий еврей не скован своим грехом. Он всегда может обратиться к милосердному и готовому простить Г-споду, к которому можно приблизиться в любое время и в любом месте, будь то в ночном одиночестве своей комнаты, или посреди других людей, возносящих молитвы в синагоге, — мы всегда можем исповедаться перед Всемогущим в своем грехе и попросить у Него прощения.

Б-г пообещал нам это через Своего пророка Исаию: ”Если будут грехи ваши, как багряное, — как снег убелю; если будут красны, как пурпур, — как шерсть убелю” (Исаия, 1:18).

Неверующий человек не имеет этой свободы, этой возможности избавиться от своего греха. Он вынужден искать убежища в иллюзиях, наркотиках, даже в небытии — самоубийстве. Но не следует думать, будто человеку, проведшему всю жизнь вдали от Б־га, не на что надеяться. Это величайшее заблуждение! В своем трактате о раскаянии Маймонид пишет, что, даже если человек всю жизнь богохульствовал и грешил против Г-спода, Всевышний все равно желает вернуть его к Себе, очистить от скверны и помочь начать жизнь сначала. Будь то юноша или старец, — никогда не поздно обратиться к Б-гу. Ведь Он сказал пророку Исайе: ”Изглажу беззакония твои, как туман, и грехи твои, как облако; обратись ко Мне, ибо Я искупил тебя” (Исаия, 44:22).

У нас есть шанс очиститься от всех грехов и вины, шанс начать новую страницу. Б-г даровал нам такую возможность . Осмелимся ли мы пренебречь ею?

Дать себе передышку

Современное общество справедливо характеризуется как общество людей, стремящихся сделать карьеру и завоевать определенное общественное положение. Быть на уровне каких-ни будь Джонсов — недостаточно, нам необходимо их превзойти. Мы живем в постоянном страхе быть отвергнутыми теми общественными группами, которые мы считаем ”правильными”, и холодеем от ужаса при мысли о слиянии с ”неправильной” толпой. Нам нужно, чтобы мир знал: мы пришли! Мы не всегда осознаем, что наши усилия в огромной степени направлены на то, чтобы окружить себя символами своего общественного положения. Мы надеемся, что обладание этими символами повлияет на тех, чье мнение нам небезразлично, и ожидаем, что наше материальное благосостояние создаст определенную дистанцию между нами и теми, кого мы считаем ниже себя. У нас должен быть дом в подобающем квартале, мы должны сидеть за рулем подобающей машины, пользоваться подобающими кредитными карточками и принадлежать к подобающим организациям. Из-за этого непрерывного состязания мы находимся под постоянным давлением; оно изматывает нас.

Чтобы добиться успеха на этом поприще, человеку приходится пожертвоать многим. Он должен отказаться от своих ценностей и друзей и быть готовым изменить свою манеру поведения. Стремясь примкнуть к определенному общественному слою, человек может обнаружить, что его нынешнее местожительство или местонахождение его клуба препятствуют его продвижению. Препятствием может стать даже храм, который он посещает, и тогда приходится менять друзей, привычки, ценности и верования с каждой новой ступенькой на этой лестнице социального успеха.

Наиболее вероятно, что в результате этого бесконечного процесса человек окажется растерянным и испуганным, ибо эта жажда общественного ”соответствия” неутолима. Человек будет испытывать постоянное финансовое напряжение, пытаясь окружать себя видимыми атрибутами того социального статуса, которого он надеется достичь. Его постоянно будут подстегивать средства массовой информации — телевидение, газеты и радио с их коммерческой рекламой, адресованной как раз таким, как он, и извлекающей выгоду из его стремления удовлетворить свои неуклонно растущие материальные потребности.

Прежние поколения, в сущности, не знали этой вечной погони за социальным успехом. Каждый знал свое место в обществе и был этим местом доволен. Сын каменщика знал, что он тоже будет каменщиком; сыну фермера тоже предстояло возделывать землю. Ныне каждый из нас стремится превзойти своего отца, и то, что было вполне хорошо для нас в годы нашей юности, уже недостаточно хорошо для наших детей.

Все это было бы достойно восхищения, когда бы не вело, в конечном счете, к социальному самоубийству. Стремясь возвыситься над социальным статусом наших отцов, мы нередко делаем все возможное, чтобы позабыть о них вовсе. Мы тщетно пытаемся отрешиться от всего, что могло бы напоминать о них. Мы оставляем позади старомодные атрибуты их внешности, их традиции, их ценности и самое их веру.

В обществе, приверженном погоне за материальным благополучием, слепо служащем Маммоне, ни Б-г, ни вера не считаются чем-то действительно ценным. Религия становится предметом шуток. Как же мудр был пророк Моисей, предсказывая эти времена, предрекая именно то, что происходит сегодня: ”И утучнел Израиль, и стал упрям; утучнел, ото л стел и разжирел; и оставил он Б-га, создавшего его, и презрел твердыню спасения своего.

...А Заступника, родившего тебя, ты забыл, и не помнил Б-га, создавшего тебя."

(Второзаконие. 32:15,18)

Моисей продолжал описывать ужасные последствия такого образа жизни:

"Соберу на них бедствия, и истощу на них стрелы Мои; Будут истощены голодом, истреблены горячкою и лютою заразою; и пошлю на них зубы зверей и яд ползающих по земле."

(Там же, 32:23-24)

Неизбежна ли эта кара? Возможно ли исцелить целое общество, зараженное этой безумной горячкой погони за положением и богатством? Да, возможно. Но вместо того, чтобы увещевать нас умерить свои общественные и материальные потребности, Тора показывает нам лучший путь. Тора предлагает нам иное испытание — праздник Кущей (Суккот). В Суккот нам предписано прекратить борьбу за успех и вспомнить о своих простых истоках:

"В кущах живите семь дней; всякий туземец Израильтянин должен жить в кущах, чтобы знали роды ваши, что в кущах поселил Я сынов Израилевых, когда вывел их из земли Египетской. Я Г-сподь, Б-г ваш."

(Левит, 23:42-43)

Даже тот, кто живет в роскошной вилле или особняке, похожем на дворец, обязан оставить их и провести семь дней в сукке — маленьком шалаше. Нам заповедано забыть на время повседневную суету, с ее попытками бежать от своего прошлого, и вспомнить наших отцов, которые жили в простых шалашах среди дикой природы. В Суккот мы пренебрегаем своими материальными нуждами, чтобы вспомнить Г-спода Б-га нашего.

Есть еще одна важная заповедь, связанная с праздником Суккот, — о четырех видах растений:

"В первый день возьмите себе плод дерева красивого, ветви пальмовые и ветви дерева густолиственного и верб речных, и веселитесь пред Гсподом, Б-гом вашим, семь дней."

(Там же, 23:40)

Мидраш приводит интересное объяснение этой заповеди. Согласно этому объяснению, каждое из этих четырех растений обладает особыми свойствами: ”дерево красивое” — этрог — это лимонное дерево, у него вкусные плоды и прекрасный аромат; пальмовая ветвь — лулав - дает вкусные плоды, но не имеет запаха; ”дерево густолиственное” — мирт — обладает лишь запахом, но не дает съедобных плодов; наконец, у вербы нет ни того, ни другого (”Ваикра Раба”, 30).

Нечто подобное имеет место и среди людей. Есть ученые, обладающие вкусом к учению, но склонные видеть в невежде человека, не нужного ни Б-гу, ни людям. Есть богачи, источающие аромат богатства и способные содержать религиозные заведения и активно заниматься благотворительностью. Они склонны думать, что богатство — единственная ценность на свете, и что человек без денег не стоит ничего. ”Если ученый так умен, то почему же он не богат?”

Однако Писание велит нам взять все четыре вида растений, связать их воедино во исполнение Б-жьей заповеди. Мы должны принять всякого человека, будь он богат или беден, образован или невежествен. Мы должны взять и горделивый этрог, ласкающий и вкус, и обоняние, обладающий и богатством, и ученостью, но обязаны взять также и скромную вербу, не имеющую ни вкуса, ни запаха, ничем не примечательную, бедную и невежественную. Мы должны связать их всех вместе, образовать единое братство для служения Б-гу. Если мы оставим хоть что-нибудь — или кого-нибудь — вне этого единства, мы не исполним своего долга.

Тем не менее мы очень часто пренебрегаем бедняками и невежественными людьми. Мы живем в сильно расслоенном обществе. Наши дети, как правило, не видят детей, которые действительно в чем-то нуждаются, и, тем более, не общаются с ними. Напротив, мы живем в невиданной прежде роскоши, когда все наши материальные потребности немедленно удовлетворяются, когда у нас и впрямь слишком много еды и когда то, что получают наши дети на карманные расходы, превосходит все достояние многих семей прошлого поколения.

Нам кажется, что это прекрасно, что так и должно быть, и нет никакой опасности погрязнуть в этом изобилии. Но попробуем присмотреться к своему завидному положению повнимательней.

Недавний опыт, поставленный одним австрийским орнитологом, указывает, что опасность существует. Венский профессор Отто Кёниг поместил большую популяцию белых цапель в заповедник, где он мог постоянно наблюдать за ними. Он дал птицам возможность буквально купаться в роскоши: едва шевельнувшись, они могли получить пищу; вокруг было полно воды и материала для строительства гнезд. Птицы получали абсолютно все, что им было нужно, они были полностью освобождены от всех забот.

В нормальных условиях эти птицы живут в сообществе, во многих отношениях напоминающем человеческое, — в частности, с сильно развитым чувством семейной ответственности . Однако в условиях полного досуга все семейные и групповые связи распались. Забота о потомстве стала делом случая; яйца то и дело выбрасывались из гнезд и разбивались, а иногда целых три самки сразу пытались заняться одним и тем же выводком. Обычно молодые цапли проявляют самостоятельность и независимость, но, выросшие в условиях роскоши и полного безделья, они почти не научились добывать себе пропитание. Взрослых птиц по-прежнему продолжали кормить родители, а то и родители родителей. Молодые цапли нередко заклевывали до смерти старых, предаваясь своеобразному ”каннибализму”, небывалому в нормальных условиях.

Опыты профессора Кенига на птицах могут пролить свет на некоторые вполне человеческие проблемы. Видя многие недуги, которыми поражена наша молодежь, — неуверенность в себе, зависимость, внушающий тревогу рост среди юношества преступности, наркомании и половой распущенности , — и спрашивая себя, что же мы сделали неправильно, мы можем найти ответ в экспериментах профессора Кенига. Мы построили общество, непригодное даже для птиц!

Одним из первых американских философов был знаменитый Генри Торо. Он стремился доказать, что человек мог бы избежать пороков коммерческой цивилизации. В 1845 году он ушел в Уолденские леса и прожил там два года отшельником, в полном одиночестве. Он собственными руками выстроил себе дом, который обошелся ему всего в 28 долларов. Он рыбачил, охотился и выращивал себе овощи. Небольшие деньги, которые ему были нужны, он зарабатывал поденным трудом.

Во время своего пребывания в лесу он вел дневник, который впоследствии опубликовал под названием ”Уолден” и которому суждено было стать классикой ранней американской литературы. Торо призывал вернуться к природе с ее невинностью и простотой; вернуться к системе истинных ценностей, не заглушенных ревом рыночной площади с ее суетной погоней за общественным положением и богатством; вернуться к жизни, незамутненной ложными ценностями искателей карьеры.

Праздник Суккот — это библейский Уолден. Он призывает нас вернуться к простоте и невинности неоскверненной природы. Сукка, праздничный шалаш, прекрасна и многоцветна, хотя никаких искусственных красок в ней не используется. Мы так привыкли украшать все, что попадает нам в руки, раскрашивать и улучшать, что редко замечаем нетронутую прелесть природы, — а заметив, поражаемся ей.

Сукка напоминает нам, что мы не в силах улучшить красоту природы, как бы мы ни старались и каким бы мастерством ни обладали. Самое большее, на что мы способны, — это приблизиться к ней. Сукка строится на открытом пространстве, она хрупка и беззащитна. Ее нельзя построить даже под сенью дерева. Тем не менее она стоит, словно крепость, выдерживая натиск стихий и наполняя радостью человеческое сердце. Она внушает человеку чувство благодарности за красоту природы, возвышает его душу до молитвы, обращенной к Б-гу. Сукка сделана из простого материала — все ее компоненты растут из земли. И однако же, ее безыскусная прелесть очищает сердце от всего мелочного .

По-видимому, не случайно, что сегодня Суккот — один из наиболее пренебрегаемых наших праздников. В мире грубого материализма не остается места для Божественного, для духовного, для простой, естественной красоты. Почти не остается места и для веры былых времен, для традиций, для святости, для истины. И бедная сукка стоит, заброшенная и ободранная, покинутая на милость переменчивых ветров. Ее некогда яркие украшения разорваны суетливыми руками, прекрасные плоды проглочены жадными ртами. Мы так торопимся — где уж нам на бегу выкроить семь дней, чтобы провести их в сукке — или хотя бы семь минут, или просто мгновение, чтобы просунуть голову внутрь и произнести благословение! Мы так заняты, — но знаем ли мы, куда мы идем?..

Праздник Суккот — это время, когда мы перестаем мчаться, когда мы останавливаемся, чтобы уточнить направление, вдуматься, куда же мы бежим. Мы неделю отдыхаем, сидя в сукке, возвращаясь к простоте теряющегося в дымке веков прошлого и вновь черпая свою веру в простых радостях бытия. Сукка ждет, готовясь исполнить свое предназначение — напомнить нам о красоте и простоте; приглашая нас внутрь — войти, расслабиться, передохнуть, порадоваться жизни.

Прах земной

Кульминацией сотворения мира, как повествует Библия, стало сотворение первого человеческого существа: ”И создал Г־сподь Б-г человека из праха земного, и вдунул в ноздри его дыхание жизни, и стал человек душою живою” (Бытие, 2:7).

Давайте попробуем силою воображения перенестись назад, в миг сотворения человека разумного. Мы можем представить себе, как Адам открывает глаза, делая первое истинно человеческое движение на свете. Вот он стоит, рослый и нагой, на красной земле; его темные глаза полны любопытства и лучатся бесконечной и совершенной невинностью. Мы слышим первое биение его сердца и первый вдох его легких, ощущаем тепло струящейся по его жилам крови, чувствуем силу его рук и ног. Нас дурманит аромат деревьев и цветов, который вдыхают его ноздри; мы видим, как ветер треплет его волосы, овевая свежестью его новорожденную кожу.

Мы видим, как в зеркале его лица отражается постепенное осознание происходящего; лицо Адама становится все более осмысленным. Ощущение великого Присутствия вне его самого усиливается по мере пробуждения духа внутри его существа. Мы с благоговением наблюдаем, как он испытывает горячую благодарность к этому Присутствию, бывшему и до него, к Тому, Кто сотворил его из праха земного и даровал ему жизнь.

Впервые открыв глаза, Адам возник из небытия. Мгновение назад его не существовало, а в следующее он был уже живой душою, озирающейся вокруг в только что сотворенном мире и глядящей в лицо своему Создателю. И в этот единственный миг своего превращения в живую душу Адам мог не испытывать страха. Вся земля была его садом, и Творец приветствовал его в этом саду.

Как утверждает Мидраш, первое, что сделал Адам, — благословил Г-спода. В сердце этого первого человека на земле не было ни вопросов, ни сомнений, терзающих его потомков. Ему не надо было спрашивать: ”Откуда я пришел? Зачем я здесь? Куда я уйду?” У Адама не было нужды задавать эти простые и важнейшие вопросы. Мир был нов и неведом, но Адам ощущал успокоительное присутствие Б-га и чувствовал себя дома.

Весь мир принадлежал Адаму. Все в этом мире было совершенно, прекрасно, удобно. Единственным ограничением была заповедь Б-га: ”От всякого дерева в саду ты будешь есть; а от Дерева познания Добра и Зла, не ешь от него, ибо в день, в который вкусишь от него, смертью умрешь.” Адам должен был понять, что эта заповедь очень проста, что соблюдение ее — немногим более, чем простой знак повиновения Б-гу, даровавшему ему жизнь. Но Б-г предоставил Адаму действовать по велению собственной совести.

Затем Б-г создал женщину, Еву, чтобы Адам не был в одиночестве. В течение очень недолгого и очень счастливого времени они жили в полном блаженстве в Эдемском саду. Однако в саду была змея, вернее, змей. Змей этот был весьма необычен — он ходил на двух ногах и обладал даром речи. Что в действительности представлял собою этот змей, нам неизвестно. Некоторые полагают, что это был дьявол, вселившийся в змею. Мидраш считает, что говорящее змееподобное существо было сотворено для того, чтобы служить человеку.

Но кто бы ни был этот незнакомец, цель его была ясна. Змей насмеялся над Евой. Он был любезен; голос его был мелодичен и по-своему привлекателен. Казалось, он искренне печется о благе Евы. При этом он был весьма дерзок: ”Верно ли, что вам запрещено есть от всякого дерева в раю?” Еву позабавил такой глупый вопрос: вот еще, она может есть любые плоды, какие пожелает! Кроме плодов одного только дерева, о чем она и сказала незнакомцу. ”Какого же?” — лукаво ухмыльнулся он.

Просто, без всякой обиды, Ева отвечала, что им с Адамом запрещено есть от Древа Познания; что отведать его плодов значило бы выказать неповиновение Б־гу, которому они обязаны всем, в том числе самою жизнью. ”Я умру, если ослушаюсь Б-жьей заповеди,” — прибавила она.

Незнакомец глядел на Еву с недоверием. Неужто она и в самом деле так думает? Откинув голову назад, он разразился громким хохотом. Как можно верить в такую чепуху? Мидраш повествует, что ”змей в траве” откусил большой кусок запретного плода и, ухмыляясь, сказал Еве: ”Видишь, я отведал этот плод, и Б-г не поразил меня смертью! И ты бы, конечно, тоже не умерла!” Незнакомец наклонился к женщине, и голос его понизился до шепота. Неужели Ева не понимает, почему Б-г запретил им это? ”В тот день, когда вы отведаете плод этого дерева, ваши глаза откроются. Вы станете как Б-г, ибо познаете добро и зло.”

Чем это кончилось, известно: ”...И взяла [Ева] плодов его, и ела; и дала также мужу своему, и он ел.” Однако эту историю, со всеми ее странностями — Садом Эдема, запретными плодами, говорящими змеями, — окутывает некая мистическая атмосфера, и чтобы понять ее, нам придется покопаться в сочинениях мистиков.

Одним из величайших еврейских мистиков был хасидский учитель рабби Яаков Ицхак, известный под именем Люблинского Провидца (на иврите — Хозе). Он чрезвычайно внимательно отнесся к словам, которые произнес змей: ”Станете как Б-г, ибо познаете добро и зло”. Достаточно ли познать добро и зло, чтобы уподобиться Б-гу? Неужели Адам и Ева не знали этих понятий, покуда не отведали запретного плода? Разумеется, знали. С момента своего сотворения оба они имели представление о добре и зле, однако представление это носило чисто академический характер; им только предстояло преодолеть пропасть, разделяющую теорию и практику.

Человек, изучающий некий предмет по книгам, получает о нем некоторую сумму знаний. Тот, кто непосредственно работает с этим предметом, знает о нем значительно больше. Однако и у него, в свою очередь, нет полноты знаний того, кто этот предмет изобрел и создал. К примеру, кто-то может годами изучать моторы по диаграммам и учебникам. Он будет знать, как они устроены теоретически, но никогда не сможет собрать или починить мотор, пока не приобретет практический опыт механика. Однако даже самый опытный механик не знает о моторе столько, сколько человек, который этот мотор изобрел и сконструировал от начала до конца. Именно поэтому только Б-г располагает всею полнотой знаний о каждом предмете в сотворенной Им вселенной.

Так вот что дьявол в действительности сказал Еве: твое нынешнее знание добра и зла — лишь теоретическое. Ты обладаешь познаниями студента, но не мастера. Тебе говорили, что такое зло; ты знаешь, что оно противно Б-жьей воле, но ты никогда не творила его. Вкусив запретного плода, ты получишь Б-жественное знание. Подобно тому, как Б-г знает мир, будучи его Творцом, ты познаешь зло, ибо сотворишь его сама. Или, как толкует этот стих Мид-раш, — ”Подобно тому, как Б-г сотворил Свой мир, ты сотворишь свой собственный — мир зла”.

Змей лгал. Человеческое знание добра и зла никогда не сможет сравниться с Б-жественным. Б-г сотворил добро и зло как явления, не имеющие между собою ничего общего. Именно в человеке они смешались и переплелись. Человек не только оправдывает самые отвратительные свои поступки, но ухитряется выдавать их за проявления добродетели. Гитлер, например, называл истребление шести миллионов евреев благороднейшим деянием во всей истории человечества. Мы зачастую оказываемся в каком-то вывернутом наизнанку мире, где злодеев превозносят как святых, а праведников проклинают и гонят, как последних негодяев.

Б-г ”делает мир и творит зло” (Исаия, 45:7). Зло, которое сотворил Б-г, состоит в том, что Он наделил человека способностью действовать так, словно Б-жественного всемогущества не существует. Эта способность предоставляет человеку полную свободу выбора. Он свободен как от тирании природы, так и от обязанности повиноваться Б-жьей воле. Если бы дело обстояло иначе, человек никак не мог бы грешить против Б-га. ”Вот, предложил я тебе сегодня жизнь и добро, смерть и зло... В о свидетели пред вами призываю ныне небо и землю: жизнь и смерть предложил я сегодня тебе, благословение и проклятие, — избери же жизнь, дабы жить тебе и потомству твоему” (Второзаконие, 30:15, 19).

В Саду Эдемском Б-г предоставил Адаму действовать по велению собственной совести. Нам предоставлено действовать по велению нашей. И мы должны, разумно используя свою свободу, выбрать верную тропинку — ту, что ведет к Древу Жизни.

Зов шофара

В древности шофар использовали для того, чтобы собрать народ. В наше время шофаром пользуются в Новый год — Рош Ашана, день, когда евреи всего мира собираются в своих синагогах. Многие из них могли ни разу за целый год не переступить порога синагоги, однако с приближением Рош Ашана словно звук шофара раздается в их сердцах, призывая: ”Вернитесь, дети Мои, обратись, о Израиль, к Г-споду, Б-гу твоему!” Этот призыв звучит громко и отчетливо, подобно трубному гласу, и ни один еврей не в силах пренебречь им.

Мы трубим в бараний рог в память о великой жертве, которую готов был принести Авраам, и об овне, которого он принес в жертву вместо своего сына Исаака. Эта история изложена в 22-й главе Книги Бытия. Ее урок — универсален.

Попробуем мысленно перенестись почти на 4000 лет назад.* Вот мы видим патриарха Авраама, бредущего по отдыхающему, красноватому полю в земле Ханаанской. Внезапно несказанный, экстатический восторг охватывает старца. Он слышит голос, которому уже научился верить и повиноваться, — голос Б-га. Этот голос обещал ему сына, несмотря на преклонный возраст; этот голос обещал, что потомки его будут многочисленны, как звезды в небе. Этот голос много лет назад повелел ему покинуть место, где он родился, покинуть родительский дом. Этот голос обещал ему многое, и не было случая, чтобы обещанное не исполнилось.

В этот ветреный, клонящийся к вечеру день голос обращается к Аврааму вновь, он возникает в самых потаенных глубинах души и зовет его по имени: ”Авраам! Авраам!”

Старец останавливается посреди поля и оглядывается по сторонам. Вокруг ни души, но он узнает голос Б-га. Без колебаний восклицает он: ”Вот я!”

И снова слышит голос, на сей раз звучащий еще громче и повелительней: ”Авраам! Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа, и там, на одной из гор, о которой Я скажу тебе, принеси его во всесожжение.”

И голос смолк. Кажется, лишь вечерний ветер, налетая со свистом, насмехается над старцем, застывшим неподвижно во мраке. Авраам смотрит прямо перед собою; душа его в смятении. ”О Глас Всемогущего Г-спода, Ты не мог требовать того, что я сейчас слышал! Моего сына? Моего Исака? Моего возлюбленного сына, отраду моей старости, обетование моего будущего? Любимого сына радости, Исаака, закалать на алтаре, словно животное, принести его нежную плоть во всесожжение! Да не дурной ли это сон?”

С наступлением ночи мысли Авраама начали проясняться. Он по-прежнему стоял на том месте, где услышал голос. Сейчас он задумчиво пускается в обратный путь. Повеление ему не пригрезилось. Всемогущий, Творец, Единый Б-г, Истинный Б-г говорил с самым послушным служителем своим — Авраамом. Не узнать этот голос было невозможно. Не понять приказания — тоже. Любовь Авраама к сыну была глубже колодца в пустыне. И сейчас, шагая по своим полям пшеницы и ячменя, посеребренным таинственным лунным сиянием, Авраам спрашивает себя: ”В самом ли деле я люблю Б-га более всего на свете, или Исаака я все-таки люблю больше, чем Б-га?” Престарелый Авраам подвергся испытанию, какого не знал ни один смертный ни до него, ни после.

Всю ночь Авраам мечется по своему шатру — старый, одинокий человек, от которого потребовали отдать то, что для него дороже самой жизни. Проведя ночь без сна, Авраам уже знал, что ни в чем не сможет отказать своему Б-гу. С первыми проблесками зари он встает и молча седлает своего старого белого ослика. Не говоря ни слова, он знаком приказывает двум слугам и возлюбленному своему сыну помочь ему навьючить на ослика вязанку дров. Затем, все так же в молчании, они пускаются в путь.

Три дня идут они по золотящейся долине Мамре, среди поросших густым лесом холмов. За все это время Авраам не проронил ни слова. Он просто не в силах заговорить с сыном. Его опаленное солнцем лицо подобно каменной маске, а огоньки в глазах напоминают костры, горящие в глубине пещеры. Наконец, Авраам издали замечает гору Мориа. Он велит слугам остаться с ослом здесь. Вязанку дров он перекладывает на сильные, молодые плечи Исаака. За поясом у Авраама кремень и кресало для разведения огня, а под одеждой спрятан длинный, острый нож.

Отец и сын бредут среди предгорных холмов. Оба хранят молчание. Наконец Исаак решается его нарушить: ”Отец, похоже, мы идем молиться и принести жертву. У нас с собою дрова и кремни, но где же жертвенный агнец?”

Авраам закрывает глаза, пытаясь сдержать слезы. Что может он сказать в ответ своему единственному и любимому сыну? ”Б-г найдет себе жертву, сын мой,” — шепчет он.

Больше Исаак не говорит ничего и молча следует за отцом. Юноша и представить себе не может, что дрова, которые он несет на своих плечах, предназначены для того, чтобы сжечь его собственное тело, а у отца под одеждой спрятан нож, чтобы перерезать ему горло. Все выше и выше поднимаются они, пока не добираются до маленькой площадки на самой вершине горы. Исаак наблюдает, как старик тщательно собирает камни и складывает из них алтарь. Он помогает отцу разложить дрова на алтаре, а затем Авраам велит ему протянуть вперед руки.

Прежде, чем Исаак успевает понять, что происходит, его запястья уже крепко стянуты кожаным ремнем. В следующий миг связаны и его ноги, и все это — без единого слова. Может, отец шутит, играет с ним в какую-то игру? Юноша ищет ответа в глазах отца, но видит в них только слезы. Отца бьет дрожь. Происходит что-то ужасное.

На ум ему вновь приходит вопрос, который он задал отцу по дороге: где же жертвенный агнец? И вдруг его осеняет. Он сам и есть этот агнец! Щеки его белеют, глаза закатываются. Он связан по рукам и ногам, никакой надежды на спасение не остается. Старик осторожно укладывает его поверх дров на алтаре. Юноша видит, как отец в каком-то замедленном движении извлекает из складок одежды нож и заносит его над горлом сына. Исаак закрывает глаза. Он чувствует холод железа на своей коже, и сознание его меркнет.

Авраам касается лезвием горла мальчика, но медлит, пытаясь собрать все свое мужество, чтобы завершить этот ужасный акт. Внезапно он вновь слышит голос, нетерпеливый и повелительный, как летний гром: ”Авраам! Авраам!”

Он вздрагивает, опускает нож и отвечает: ”Вот я.”

Громче, чем когда-либо, голос продолжает: ”Не поднимай руки твоей на отрока и не делай ему ничего; ибо теперь Я знаю, что боишься ты Б-га и не пожалел сына твоего, единственного твоего, для Меня.”

Больше Авраам ничего не слышит. Сквозь слезы, застилающие ему взор, он видит позади жертвенника барана, запутавшегося рогами в кустах. Жертвенный агнец для всесожжения ожидает его. Испытание окончено.

Наши отцы следовали примеру Авраама. Им тоже никакая жертва не представлялась чрезмерной. Что бы от них ни требовалось, — придти ли в синагогу перед тяжелым рабочим днем, отказаться ли от еды вовсе, нежели съесть что-нибудь запретное, или внести щедрую лепту, несмотря на собственные лишения, — они всегда откликались на призыв, подобно праотцу Аврааму. ”Вот я, я готов, я не колеблюсь”. В самые трудные, самые неподходящие времена простой еврей непременно посещал синагогу дважды в день. Студеной зимою он выскальзывал из теплой постели, чтобы ранним морозным утром, сквозь метель добраться до синагоги и помолиться.- В тяжелый летний зной ужин мог подождать, пока не закончится вечерняя молитва. Ни дневная жара, ни ночная стужа не могли помешать самому тщедушному и болезненному еврею дважды в день сотворить свою молитву в синагоге.

Однако ныне ”еврей дважды в день” превратился в ”еврея дважды в год”. Статья в журнале ”Тайм” показывает, что 78% евреев никогда не бывают в синагоге, кроме как во время больших праздников. О ежедневных молитвах и речи нет. Служба в пятницу вечером совпадает по времени с привычными развлечениями, будь то баскетбольный матч, любимая телевизионная программа или обед с важным клиентом. Если наши отцы готовы были принести в жертву Б-гу самую свою жизнь, то мы явно не желаем пожертвовать даже малой толикой своего комфорта.

Многие евреи полагают, что могут оплатить свой путь на небеса посредством материальной поддержки различных еврейских мероприятий. Это ”еврейские кормильцы-алиментщики”, готовые поддерживать иудаизм материально, но не желающие с ним жить. Принимая во внимание, что, согласно статистике, средний еврей тратит 13% своего дохода на театр, спорт и путешествия, более 7% — на выпивку, табак и сласти, и лишь меньше 2% — на религию, — эти расходы едва ли можно считать жертвой. Иудаизм требует куда большего.

В еврейском законе существуют нормы для пожертвований, безусловные для наших предков. ”Если еврей желает исполнить заповедь чистосердечного даяния, он должен пожертвовать пятую часть своего дохода на достойную еврейскую благотворительность. Простой человек должен жертвовать десятую часть своего чистого дохода. Дающий меньше десятины считается скупцом” (Шулхан Арух, Йоре Деа, 249:1). Приобрести путь на небо стоит недешево. Соответствуют ли масштабы наших даяний требованиям нашей веры, или мы больше полагаемся на свои благие намерения, на свое доброе еврейское сердце?

Рабби Авраам Кохав-Лев, покойный глава общины Бреславских хасидов в Иерусалиме, сказал однажды, что на небесах есть место, в котором нет ничего, кроме больших золотых крючков. И на каждом крючке висит трепещущее человеческое сердце. Рабби пояснил, что это и есть ”добрые еврейские сердца”, нашедшие свой путь в небеса.

Истинное место ”доброго еврейского сердца”, однако, — в молитве, в искреннем служении Б-гу. Доброе еврейское сердце — это сердце, исполненное молитвы, стремящееся жить в доме Б־жьем. Вот уже более 2500 лет синагога является средоточием еврейской жизни, центром еврейской общины. Тот, кто отказывает синагоге в своем присутствии, отказывает самому себе в постоянном источнике духовной энергии, жизненно необходимой человеку для самоопределения в мире. Он отказывает себе также в братстве многих поколений, превративших синагогу в свой дом. Наконец, он отказывает себе в причастности к Б־гу, который является источником смысла всей жизни.

У наших дедов и прадедов была поговорка: ”Эс из швер цу зайн а Йид” — ”трудно быть евреем”. Однако истинные ценности не даются легко, а то, что легко дается, зачастую оказывается не таким уж ценным. Верно, евреем быть трудно, но следует помнить историю Авраама, слышать в душе своей зов шофара и быть готовыми посвятить Б־гу свое время, силы, милосердие и любовь.

_{* Нижеследующее основывается на толковании Ибн Эзры, которое приводится в Орах Хаим.}

Город без стен

Существует много теорий, пытающихся объяснить причины антисемитизма; одну из наиболее интересных и необычных предложил известный еврейский писатель Морис Сэмьюэл. Его сценарий выглядит следующим образом.

Ребенок заявляет, что ненавидит своего учителя иврита. Когда его спрашивают о причинах такого отношения к учителю, он затрудняется объяснить их даже самому себе. Он может найти какие-то оправдания своим чувствам, но все они выглядят скорее как предлоги и, очевидно, не являются истинными причинами. Если же мы внимательно исследуем ответы ребенка, пытаясь понять, что же им движет, то обнаружим поразительную истину. Неприязнь у него вызывает не учитель иврита, а еврейская школа. Мальчик обожает играть в футбол и, будь его воля, гонял бы мяч целыми днями. Однако это ему не удается — на пути стоит еврейская школа. Мальчик ненавидит не учителя, он ненавидит невозможность играть в футбол тогда, когда ему того хочется. Подсознательно он переносит эту ненависть к еврейской школе на личность, непосредственно ответственную за то, что он пропускает игру, и громогласно заявляет, что ненавидит учителя иврита!

Морис Сэмьюэл пишет, что такое же перенесение ненависти вполне могло породить антисемитизм. Две тысячи лет назад евреев на земле было очень мало; подавляющее большинство людей были язычниками. Быть язычником, разумеется, было гораздо легче, нежели быть евреем. В конце концов, неотъемлемой принадлежностью иудаизма является великое множество морально-этических правил, которыми язычник смело может пренебречь. Но когда возникла христианская религия и большинство цивилизованных народов приняли христианство, они уже не могли пренебрегать этими этическими нормами. Они больше не могли ״играть в футбол”, когда им заблагорассудится, ибо теперь на них были возложены определенные нравственные обязанности. И подобно тому, как в нашем примере мальчик ненавидел своего учителя иврита за то, что еврейская школа отказывала ребенку в столь желанной футбольной свободе, язычник подсознательно ненавидел своего духовного учителя, отказавшего ему в свободе необремененного нравственными правилами языческого бытия.

Личностью, несшей за это непосредственную ответственность, был Иисус, еврей, чье учение, позднее развившееся в христианство, исходило, в конечном счете, из еврейских нравственных принципов. Не решаясь, однако, открыто обвинять в усложнении своей жизни самого Иисуса, люди перенесли свою ненависть с него на весь еврейский народ, его породивший.

История свидетельствует, что евреи действительно раздражали своих соседей-язычников в те древние времена. Соседи не могли понять, почему евреев так возмущают их буйные попойки и прочие формы разгула, особенно когда все это подавалось под религиозным ”соусом”. Язычники зачастую посещали свои храмы не для того, чтобы молиться, а для того, чтобы предаваться там разнузданным оргиям, которые сами они называли религиозными ритуалами и служением своим богам. В сущности, Вакх был ничем иным, как богом пьянства, а Венера — богиней похоти. Языческий идеал был четко сформулирован персидским поэтом Омаром Хайямом:

" Пить вино и веселиться — таков мой жизненный принцип;

Не отличать еретика от правоверного — такова моя вера."

Сегодня этот идеал становится все более и более массовым. Разврат шествует по улицам наших больших городов. Муниципальные власти Нью-Йорка вынуждены были обязать ночные клубы закрываться до наступления утра, чтобы честные труженики по дороге на работу не сталкивались с картинами пьянства и распутства, процветающих в этих современных капищах Вакха и Венеры.

Известно, что никто не грешит, не находя себе оправданий. Прежде, чем человек приспособится к этому бесстыдному обществу, он должен проникнуться такой жизненной философией, которая будет достаточно гибкой и благосклонной к любым его прихотям и которая будет отвергать любые проявления самоотречения. Столь удобная теория не будет, однако, вполне убедительной для истинного философа, не говоря уж о моралисте, ибо необходимость самодисциплины не нуждается в теологических обоснованиях. Достаточно даже поверхностного знания человеческой природы.

Человеческая природа и хороша, и плоха. Где-то в недрах человеческого существа таится какой-то первобытный инстинкт, который настраивает человека не только против Б-га, но и против того, что в его собственных интересах. Те, кто самоуверенно апеллирует к свободной ”психологической” философии, часто забывают о первоначальном чувстве вины, которое испытывает человек после совершения какого-либо поступка, противоречащего его нравственному кодексу. Важнейший феномен в человеческой истории они оставляют без объяснения. У них нет теории, способной обосновать наличие у человека понятий добра и зла.

Очень часто люди рассуждают об эволюции и цивилизации, не сознавая до конца значения этих слов. Если бы человек освободился от всех ограничений, ни цивилизация, ни эволюция не были бы возможны вообще. Согласно теории эволюции, человек оказался способен развиться от примитивного дикаря до Homo Sapiens именно потому, что обуздывал свои животные инстинкты. Ему удалось превратиться в человека благодаря тому, что он пестовал и развивал в себе именно те свойства своей природы, которые были чисто человеческими.

Нет нужды в Божественных откровениях для осознания этого простого факта. К такому выводу можно придти при помощи простой логики и здравого смысла: если вы позволите зверю следовать своим инстинктам, то не удивляйтесь, когда он в конце концов набросится на вас и растерзает на куски. То же самое может произойти с животными порывами в человеке. Если их не сдерживать, они притупят разум, усыпят дух, и человечество вновь обратится в язычество.

Мы можем ненавидеть свое ярмо и испытывать неудобство, подавляя свои животные инстинкты, но цивилизация, несомненно, стоит того. И провозвестниками современной цивилизации, принесшими в мир идею самоограничения и утверждавшими ее собственным примером, были наши предки. У древних евреев была жизненная философия и нравственный кодекс, которые, в сочетании со всеобъемлющим духом Торы, придали их культуре характер самодисциплины, даже в самых прозаических делах. Сон, пробуждение, умывание, одевание и даже самые основные телесные отправления были подчинены Б-жественному Закону. ”Я поставил Б-га перед собою во все времена,” — было их девизом. Жизнь проживалась в присутствии Б-га.

Талмуд рассказывает нам интересную историю, которая иллюстрирует этот постулат. Рабби Акива, один из величайших! наших духовных пастырей, почитал рабби Иегошуа как человека, который идет путями Б-га и у которого следует учиться. Однажды вечером рабби Акива спрятался под кроватью рабби Иегошуа, чтобы увидеть, как тот просыпается, одевается и умывается утром. Впоследствии рабби Акива рассказал об этом случае своему товарищу Бен Азаю. Бен Азай упрекнул рабби Акиву — как мог он совершить такой недостойный духовного пастыря поступок, выдающий неуважение к праведному рабби Иегошуа. Рабби Акива отвечал, что все человеческие поступки управляются Б-жест-венным Законом; даже столь прозаические занятия содержат мудрость Торы, и он обязан учиться. (Брахот, 62а).

В 13-м веке рабби Яаков бен Ашер написал свои ”Четыре столпа еврейского Закона”. Первый Столп, то есть первую книгу он назвал ”Орах Хаим"־”Путь жизни”. Иудаизм — это нечто большее, чем вера или философия. Это постоянный кодекс самодисциплины, источником которой является не внешнее воздействие, но глубокое внутреннее убеждение.

Вот история, которую рассказывают о рабби Леви Ицхаке из Бердичева. Как-то правительство царской России наложило эмбарго на ввоз турецкого табака. Всякий, у кого нашелся бы этот контрабандный товар, рисковал подвергнуться суровому наказанию. Однажды, во время Пасхи, рабби Леви Ицхак попросил своих учеников раздобыть ему немного турецкого табаку, чтобы набить трубку. Они обошли местечко и вскоре принесли рабби несколько пачек табака, которых хватило бы, чтобы наполнить целый жбан. Тогда рабби Леви Ицхак велел ученикам принести ему кусок хлеба. Они изумленно запротестовали: ”Рабби, ведь сейчас Пасха, у нас не может быть хлеба!”

Лицо рабби посуровело. ”Я, как ваш учитель, велю вам обшарить все местечко и принести мне кусок хлеба!” — повторил он. Ученики отправились выполнять приказание. Они перерыли каждый дом в местечке и спустя несколько часов вернулись к рабби с пустыми руками. Им так и не удалось найти ни крошки хлеба.

Тогда рабби Леви Ицхак поднял глаза к небу и промолвил: ”Владыка мира, взгляни, как верны Тебе Твои дети. У царя сотни солдат, полицейских и таможенников, стерегущих его границы и следящих, чтобы в страну не попал турецкий табак, и однако же, стоило мне захотеть, как я тотчас же получил этот табак. Ты же лишь заповедал Твоим детям не держать на Песах хлеба в своих домах, и до сих пор в эти дни невозможно найти у них ни крошки!”

Понятие внутренней дисциплины было так же недоступно пониманию древних язычников, как недоступно оно пониманию язычников нынешних, будь то сами евреи или кто-либо другой. Древние греки и римляне никак не могли понять глубокую жажду Б-жественного, которая и поддерживала эту поразительную самодисциплину. Они насмехались над древними евреями, но собственные их обычаи были весьма сомнительного свойства. Римляне могли приколачивать гвоздями живых людей к деревянным крестам во имя правосудия, ужасаясь при этом еврейскому обычаю делать детям обрезание. Они безжалостно бросали беззащитных рабов на съедение диким зверям, но называли евреев варварами за традицию праздновать освобождение человека из рабства на Пасху. Античные рабовладельцы заставляли своих рабов и скотину трудиться семь дней в неделю, пока те не падали от изнеможения, но при этом с насмешкой относились к нашей Субботе, дающей отдых и свободному человеку, и рабу, и домашней скотине. Если у новорожденного ребенка лицо или что-нибудь еще не нравилось его родителям, ”культурные” греки такого ребенка убивали и смеялись над ”некультурными” евреями, которых этот обычай приводил в ужас. Древние евреи отказывались видеть в скотской похоти благороднейшее проявление человеческой любви. Они ставили долг перед Б-гом выше наслаждений человека. За это древние греки и римляне смотрели на евреев свысока, как на варваров.

Так же обстоит дело и с современным язычником. Он часами просиживает перед телевизором, словно это какой-то семейный идол, и жует транквилизаторы, как орешки. При этом он с насмешкой глядит на дисциплинированного, соблюдающего традиции еврея и обзывает его фанатиком. Между тем именно самоограничение делает человека цивилизованным существом.

”Что город разрушенный, без стен, то человек, не владеющий духом своим” (Притчи, 25:28). Полностью раскрепостить человека значит дать волю его страстям; если же дать волю всем человеческим страстям, — человечество погибнет. Мы утратим и ту малость цивилизованности, которой обладаем; мы потеряем все, что завоевано и накоплено столькими поколениями благодаря дисциплине и самоотречению. Если мы станем делать все, что нам заблагорассудится, то спустя столетие или два докатимся до уровня готтентотов и каннибалов, или будем сметены с лица земли ядер ной катастрофой.

Много веков тому назад наши учителя поняли, что требуется еще что-то, чтобы человек достиг совершенства. Подчинив страсти разуму, надо подчинить и то и другое Б-гу. Только тогда человек сможет занять предназначенное ему место в мире. Человек — не просто животное; он даже не просто человек. Он — творение Б-га, и не может окончательно стать самим собою, покуда разумное начало в нем не возобладает над животным и покуда оба этих начала в человеке не осознают своей принадлежности к Б-жественному.

Стоит ли сохранять иудаизм?

И вот, завет Мой с ними, говорит Г-сподь: Дух Мой, Который на тебе, и слова Мои, которые вложил Я в уста твои, не отступят от уст твоих и от уст потомства твоего, говорит Г-сподь, отныне и до века.

(Исаия, 59:21)

Очень часто евреи высказывают гордость по поводу своего еврейства. ”Я горжусь тем, что я — еврей” — эти слова просто не сходят у них с уст. Мне как-то рассказали об одном раввине, который относился к подобным заявлениям весьма скептически и использовал своеобразный ”детектор лжи”, чтобы определить, насколько искренни люди, уверяющие его, что гордятся своим еврейством. Когда в ходе беседы кто-нибудь говорил: ”Я — еврей, и горжусь этим!”, — раввин неизменно отвечал: ”Я рад, что вы гордитесь своим еврейством, потому что у вас типично еврейская внешность!” Обычно после этого собеседник сначала смотрел на рабби, пытаясь понять, не шутит ли он. Убедившись, что рабби совершенно серьезен, человек краснел от смущения и разражался неестественным смехом. Он мог гордиться тем, что он — еврей, или, по крайней мере, утверждать, что он этим гордится, но вот сознание, что он и выглядит евреем, как-то не вызывало у него особой гордости. Этот сценарий срабатывал довольно часто.

Если человеку не нравится, как он выглядит, можно предположить, что ему не нравится и то, что он собою представляет. Представление о собственной внешности часто служит верным ключом к представлению человека о собственной личности вообще. Нехитрый эксперимент того раввина свидетельствует о том, что многие евреи отнюдь не в восторге от самих себя. Неважно, что они говорят, — в глубине души они действительно страдают от того, что они евреи. А коли так, уместно задать вопрос: стоит ли сохранять иудаизм?

Многие молодые евреи задаются этим вопросом. В то время, как старшее поколение тревожится о том, удастся ли иудаизму выжить, молодежь спрашивает: а стоит ли ему выживать? Большинство преград между различными религиями рухнули; юноши и девушки не видят особой разницы между своими еврейскими и нееврейскими друзьями. Многие наши молодые люди без малейших колебаний оставили иудаизм, многие вступили в смешанные браки, не чувствуя при этом и тени вины.

Когда дело касается смешанных браков, проблема становится особенно острой. Многие молодые люди, очень влюбленные, просили меня поженить их. Однако, когда ко мне приходит смешанная пара, еврей и христианка, или еврейка и христианин, я вынужден, прекрасно понимая их чувства, с великой печалью ответить, что не могу совершить обряд. На их вопрос, почему иудаизм не может признать их любовь друг к другу, я честно отвечаю, что таков еврейский религиозный закон. Иудаизм не признает браков между евреями и неевреями решительно ни под каким видом.

Иногда они проявляют настойчивость и спрашивают: ”А что, если мы найдем другого раввина, который согласится сочетать нас узами брака?” На это я отвечаю, что никакое бракосочетание, ни один обряд в мире не может узаконить такой союз. Еврейский закон всегда будет считать этот брак недействительным, а сожительство — греховным. На их следующий вопрос — как может иудаизм проявлять такую предубежденность, — мой единственный ответ, и другого у меня нет, таков: еврейский народ всегда составлял незначительное меньшинство, и если бы смешанные браки были разрешены и узаконены, иудаизм не сумел бы сохранить свою самобытность и давно бы уже сгинул. Тогда влюбленная пара, глубоко задетая моим упорством, неизбежно задает мне весьма острые вопросы: почему иудаизм должен существовать как нечто отдельное, обособленное от нееврейского мира? Не лучше ли, чтобы мир был един и имел одну религию? Если мы и впрямь верим в равенство и братство всех людей, зачем же нам воздвигать между собою религиозные барьеры?

Ответить на эти вопросы очень и очень трудно, ибо, хотя мы их и понимаем, они остаются чуждыми для нас. Эти вопросы родились не из нашего опыта. В нашем восприятии иудаизм имеет очень важные эмоциональные оттенки, и для нас очень важно, чтобы еврейский народ выжил. Мы еще помним наших дедушек и бабушек; мы пережили самые трагические моменты еврейской истории; мы пережили и некоторые из самых славных ее моментов. Кроме того, иудаизм может многому научить, причем не только в той области, которая касается Б-га. У иудаизма есть история, культура и, по меньшей мере, один язык, представляющий интерес. У него есть также родина, общественное устройство и различные организации. Иудаизм хранит могучий этнический пласт. Об иудаизме можно рассуждать даже в плане эмоциональном, ностальгическом, эстетическом. Многие писатели имели большой успех, превознося иудаизм и не прибегая при этом к теологическим обоснованиям. И потому мы решительно отвечаем: конечно же, иудаизм должен выжить! Конечно же, иудаизм стоит сохранить! Мы удивлены, что подобные вопросы вообще могли возникнуть.

Однако далеко не все евреи молодого поколения разделяют нашу привязанность к иудаизму. Их вовсе не интересуют наши родо-племенные чувства. Они ищут логического решения, которое что-то значило бы для них и отвечало бы именно на их вопросы. Следовательно, мы должны рассмотреть проблему в ее моральном аспекте. Прежде, чем задать вопрос о том, стоит ли сохранять иудаизм, следует сосредоточить внимание молодых людей на близких вопросах несколько иного рода: хорош ли сам по себе иудаизм? Полезен ли он? Может ли он что-то предложить миру? И, что еще важнее, — может ли он и сегодня что-то предложить еврею? Лишь получив ответы на эти вопросы, можно говорить о том, какая на еврея возлагается (и возлагается ли вообще) ответственность за сохранение нашей веры.

В качестве аргумента можно сказать, что евреи в долгу перед своим прошлым, перед миллионами мучеников, отдавших свою жизнь во имя иудаизма. Возможно ли отречься от веры, ради сохранения которой столько людей пожертвовали жизнью? Эмоциональный заряд этого аргумента столь велик, что легко упустить из виду его логическую несостоятельность. Отданные за него жизни не могут сделать предмет достойным почитания. Люди с не меньшим пылом отдавали свои жизни ради недостойных и даже ужасных целей. Люди жертвовали жизнью и за идеалы нацизма и коммунизма, и за то, чтобы сохранить рабство на американском Юге; при этом ни один из нас не сочтет эти цели достойными того, чтобы за них умирать, или бороться, или хотя бы просто стремиться к их сохранению.

Оглядываясь на прошлое, мы видим, что иудаизму есть, что предложить как евреям, так и всему миру. Иудаизм подарил человечеству Библию и ”иудео-христианскую” этику, породившую наиболее плодотворную культуру на земле. Однако утверждение, что иудаизм следует сохранить ради его былых заслуг, также не представляется убедительным аргументом. Может ли старец требовать себе вечной жизни на том основании, что в молодости он совершил много добрых дел? В самом деле, многие культуры внесли огромный вклад в развитие цивилизации, а затем пришли в упадок и умерли. Следует ли и их возрождать к жизни и хранить?

Можно, конечно, заявить, что иудаизм заслуживает особого подхода по той причине, что его вклад является уникальным. Библия не только дала миру самую жизнеспособную этическую систему, но и продолжает оставаться живым нервом мировой культуры, а вовсе не музейным экспонатом. Но и это недостаточный аргумент в пользу сохранения иудаизма. В конце концов, чтобы черпать из библейской сокровищницы, вовсе не обязательно быть евреем!

Любопытно, что есть мощные эмоциональные аргументы в пользу сохранения иудаизма, в то время, как аргументы рациональные выглядят довольно расплывчатыми. Обратившись к сочинениям наших великих мыслителей прошлого, которые, несомненно, должны же были заниматься этой проблемой, мы с удивлением обнаруживаем, что вопрос этот евреев никогда не волновал. Они твердо верили в Б-га и в то, что у Б-га имеется для евреев особое предназначение на все времена. Наши мудрецы не спрашивали, должен ли иудаизм выжить. Если Б-гу будет угодно, чтобы он выжил, то он, без сомнения, выживет. Вера в Б-га и вера в иудаизм всегда означали практически одно и то же.

Главная проблема заключается в том, что у многих евреев нет особой приверженности к Б-гу. Они считают, что верят в Б-га, но им кажется наивным серьезно принимать Его в расчет в практических делах. А поскольку выживание евреев — дело сугубо практическое, Б-га оставляют как бы в стороне. Теологические обоснования иудаизма вызывают к себе наименее серьезное отношение. Между тем следует помнить об одном обстоятельстве. Иудаизм основан на определенном мировоззрении. Если отбросить это мировоззрение и осветить иудаизм холодными лучами объективности, — он становится бессмысленным. Тогда он — всего лишь история, древний черепок, музейная диковина. Если отбросить память и чувства, рационального обоснования для сохранения иудаизма не существует. Единственное, что оправдывает иудаизм, — это то, что он включает в себя Б-га; без Него иудаизм — всего лишь племенной инстинкт. И если уж его стоит сохранить, то это должен быть иудаизм живой, со всемирной философией, истоками своими восходящей к Б-гу Израиля.

Иудаизм не только придает смысл настоящему, он дает и обетование о будущем, то самое мессианское обетование, данное сверхъестественным Б־гом сугубо сверхъестественным образом. Этот обет заставляет воображение воспарять, учащает биение пульса, делает иудаизм самой живой и значительной идеей в мире. Это Б-г обещал, что мир станет лучше, что войны и жестокость, несправедливость и угнетение исчезнут. Это будет новый мир, и строителями его будут евреи. Великий дух пророчества, подобный тому, при котором была дарована Библия, возвратится, когда все евреи вновь будут мирно жить в Израиле.

Кто способен научить мир мессианским идеалам лучше евреев? Кому дано научить человечество жить в мире, если не евреям, более 1800 лет не имевшим своей армии? Кому дано научить мир справедливости, если не евреям, для которых она всегда была превыше всего? Кому дано научить мир братству, если не евреям, которые провозглашали его еще в эпоху, когда идея равенства людей была почти никому непонятна? Кому же строить новый мир, если не евреям, всегда твердившим, что Б-г построит новый и лучший мир? Иудаизм, восходящий истоками к Б-гу Израиля, может многому научить человечество.

Согласно Талмуду, еврейская история делится на три главных периода. Первый — от Авраама до разрушения Второго Храма в 70 году н.э., — именуется Библейским периодом, в течение которого иудаизм выдвинул свое великое универсальное учение. Это учение впоследствии было донесено до человечества через христианство и ислам. Второй период начался после разрушения Второго Храма и завершился возвращением евреев в Израиль. Это был Талмудический период, когда иудаизм сосредоточился на самом себе и обрел внутреннюю силу, создав великую сокровищницу своей идеологии. Ныне мы приближаемся к третьему периоду — Мессианскому, когда евреи, поселившись вновь в своей земле, будут готовы возвестить миру о своем универсальном предназначении.

На первом этапе иудаизм был гусеницей, вольно кормившейся от древа жизни. Во втором периоде он замкнулся в коконе самоосуществления. Теперь же бабочка готовится покинуть свою оболочку и взмыть в небеса, увлекая за собою все остальное человечество.

Так стоит ли сохранять иудаизм? Нет. Не стоит, раз у нас возникает такой вопрос. Однако, с Б-жьей помощью, иудаизм будет существовать. Ибо по плану Всевышнего он существовать должен. И тогда станет очевидно, что иудаизм — это величайшее явление в мире.

Неприятие войны в еврейском законе

Этика еврейского пацифизма и неприятия войны стала в последнее время темой жарких обсуждений. Отметим, однако, что споры сосредоточены большей частью на общих моральных принципах, которые иудаизм традиционно позволяет толковать весьма широко. Можно с достаточным основанием заявить, что все это в значительной степени вопрос личного восприятия и что война при известных обстоятельствах допускается иудаизмом и считается не менее оправданной, чем позиция пацифиста.

Единственной нормой, которую классический иудаизм признает безоговорочно, является Галаха — еврейский религиозный закон, содержащий четкие и недвусмысленные суждения и приводящий моральные прецеденты. Как и в светском законе, человек, принимающий решение, обладает и здесь известной свободой в применении закона к конкретной ситуации, однако постановления Галахи имеют авторитет основного закона в иудаизме.

Главный галахический вопрос, вокруг которого ведутся споры о войне, — лишение человека жизни. Иудаизм категорически запрещает убийство, считая его тягчайшим из всех возможных грехов. Убийца проклят навеки, и в Писании о нем сказано: ”Человек, виновный в пролитии человеческой крови, будет беглецом до самой могилы, никто да не поддержит его” (Притчи, 28:17). В Талмуде даже говорится, что главная причина, по которой история Адама включена в Тору, — показать нам, что человечество началось с одной-единственной человеческой жизни, и потому убийство одного человека равносильно разрушению и уничтожению всего мира.

Убийство относится к трем главным грехам, которые недопустимы даже под угрозой смерти; два других — это идолопоклонство и кровосмешение. Маймонид отмечает, что из трех этих грехов убийство является наихудшим, ибо в этом случае у виновного нет возможности просить прощения у своей жертвы. Грех убийства невинной души столь тяжек, что у человеческого существа нельзя отнять жизнь даже ради спасения целой общины.

Однако существуют четыре случая, когда Галаха позволяет отнять у человека жизнь: защита собственной жизни, защита жизни невинного человека, казнь по приговору суда и война.

Несмотря на то, что иудаизм не позволяет убить одного невинного человека, чтобы спасти другого, это не относится к случаю самозащиты. Если один человек нападает на другого, он уже не может считаться невинным, а значит, может быть убит тем, на кого он напал. Соответственно Талмуд учит нас: ”Если кто-то пришел убить тебя, восстань и убей его первым”.

Позволяя совершить убийство при самообороне, Галаха требует также употребить все средства, чтобы предотвратить убийство невинного человека, даже если для этого потребуется убить агрессора. Убийство в данном случае — самая крайняя мера, и позволяется лишь тогда, когда все другие средства исчерпаны или в данных обстоятельствах неприменимы. Однако даже в этом случае убийство остается убийством.

Третьим случаем, когда позволялось лишать человека жизни, был смертный приговор, предусмотренный Торой за определенные преступления. Такой приговор могли выносить только суды, уполномоченные Синедрионом — верховным судебным и законодательным органом еврейского народа. Однако уже в 30 году н.э. смертная казнь в еврейских судах была отменена, и с тех пор ни один религиозный орган не имел права решать вопросы жизни и смерти. Даже когда законы, предусматривавшие смертную казнь, были в силе, они рассматривались в основном как ”книжные” и предназначенные скорее для устрашения возможных преступников. На практике они почти не применялись. В самом деле, Талмуд говорит, что любой суд, выносящий смертный приговор чаще, чем раз в семьдесят лет, следует считать кровожадным. Наконец, когда число преступников возросло настолько, что применение смертной казни стало неизбежным, она была отменена полностью.

Другим фактором, снижающим возможность применения смертной казни, была величайшая требовательность суда в отношении улик и свидетелей, что делало вынесение обвинительного приговора практически невозможным. На строгости в рассмотрении доказательств настаивали некоторые талмудисты, — именно с целью отказаться от смертных приговоров. Другим обстоятельством, затруднявшим смертную казнь, было то, что приговор приводили в исполнение не профессиональные палачи, а главные свидетели обвинения, и это заставляло их быть особенно щепетильными и не давать показаний, если случай действительно этого не требовал.

Наконец, последний случай, в котором разрешается убивать людей, это война. Следует, однако, тщательно различать между войной и коллективной или взаимной защитой. Коллективную защиту Галаха рассматривает точно так же, как и личную самооборону: подобно тому, как человек, защищаясь, может убить того, кто на него напал, жители города или страны, защищая свою жизнь, могут убивать тех, кто на них нападает. Сходным образом, жители третьего города или страны могут придти на помощь своим соседям, подвергшимся нападению, и, защищая их, убивать агрессоров. В таких случаях каждый солдат армии захватчиков считается агрессором и может быть убит так же, как отдельный человек, посягнувший на жизнь другого человека.

Война — совершенно другое дело. Если идет война, то вражеских солдат можно убивать даже тогда, когда они не ведут активных боевых действий. Во время коллективной защиты убийство врагов допустимо лишь при необходимости спасти собственную жизнь; на войне пределы допустимости убийства значительно шире. При коллективной обороне нельзя убивать побежденного врага, мстить ему или его семье, посягать на его имущество и совершать ненужное насилие над ним самим, его территорией или его согражданами. На войне же действуют иные правила: против врага могут применяться любые меры, при помощи которых его можно победить и принудить к капитуляции.

Исторически иудаизм как будто оправдывает войны и даже поощряет их. В классическом иудаизме говорится о двух типах войны: милхемет рашут, то есть позволенная война, и милхемет мицва, то есть необходимая война. Важно отметить, однако, что один из выдающихся галахических авторитетов, рабби Езекиель Ландау пишет, что ныне не существует условий для возникновения какого-либо из этих типов войны. Тем не менее оба они заслуживают внимательного изучения. К числу необходимых относятся две войны, предписанных Торой, а именно, война против Амалека и война израильтян за завоевание Ханаана. Обе эти войны отнесены к религиозным обязанностям еврейского народа и были перечислены среди 613 заповедей Торы.

Из-за того, что существует Б-жественная заповедь вести войну, многие приходят к выводу, что, согласно учению иудаизма, война и возмездие — добродетели, и что религиозные, или священные войны оправданы Торой. На первый взгляд, такое мнение кажется не лишенным оснований: действительно, обе эти заповеди носят откровенно человекоубийственный характер. Касательно войны против коренных жителей Ханаана Тора говорит: ”И [когда] предаст их тебе Г-сподь, Б-г твой, и ты поразишь их, то совершенно разгроми их, не заключай с ними союза и не щади их״ (Второзаконие, 7:2). Про Амалека же там сказано: ”И вот, когда успокоит тебя Г-сподь, Б-г твой, от всех врагов твоих со всех сторон, на земле, которую Г-сподь, Б-г твой дает тебе в удел для владения ею, сотри память об Амалеке из поднебесной; не забудь” (Второзаконие, 25:19). Эти заповеди, однако, не так кровожадны, как может показаться на первый взгляд, ибо смягчены третьей заповедью: ”Когда приступишь к городу, чтобы воевать с ним, то [прежде] призови его к миру. И будет, если он отзовется тебе на мир и отворит тебе, то пусть весь народ, который найдется в нем, станет платить тебе дань и служить тебе” (Второзаконие, 20:10-11). Большинство галахических авторитетов считает, что эта заповедь относится также к войнам против Амалека и хананеян, а следовательно, даже этим врагам предоставляется возможность выбрать мир и сдаться. Таким образом, эти войны не были человекоубийственными по своей природе и, как утверждает Нахманид, на основании многих библейских источников, эти народы, собственно, так и не были уничтожены.

Сам факт существования Б-жественной заповеди относительно ведения войны, приводит нас и к другому важному заключению. Когда дело идет о войне и человеческих жизнях, нельзя полагаться только на людские суждения; решение об этих захватнческих войнах должно основываться на Божественной заповеди. Сам факт, что Тора предписывает такие войны, говорит о том, что она придает им важнейшее историческое значение, связанное как с выживанием еврейского народа, так и со всей цивилизацией в целом (Второзаконие, 7:4). Тот самый Закон, который запрещает убивать и причинять зло ближнему и запрещает мстить, — велит вести две этих войны, но они являются единственным исключением из правила о том, что война греховна и запретна. Поэтому нельзя утвеждать, будто Тора оправдывает и поощряет любые войны. Что же касается идеи религиозной или священной войны, то она противоречит самой природе иудаизма на протяжении всей нашей истории.

К третьей категории необходимых войн относится оборонительная война. Такая война, как отмечает рабби Иегуда Гершони, является, по сути дела, коллективной самообороной, и к такой войне применимы скорее правила личной самообороны, нежели правила, относящиеся к ведению войны. Причина, по которой такая война выделяется в особую категорию, наряду с позволенной и необходимой войнами, состоит в том, что оборонительную войну можно вести без разрешения Синедриона, так же, как войны против Амалека и хананеян. И здесь мы видим главное различие между необходимой и позволенной войнами. Позволенная война требует обязательного одобрения Синедриона, в то время, как необходимая война предписана самою Торой и не нуждается в дополнительных разрешениях.

Синедрион представлял собою совет семидесяти духовных руководителей, чья власть толковать и вводить религиозные и нравственные законы была установлена самою Торой. В своей толковательной функции Синедрион был подобен американскому Верховному Суду, чье толкование Конституции, каким бы притянутым за уши оно ни было, является законом для страны. Законодательная власть Синедриона позволяла ему не только устанавливать законы во всех областях жизни, но и временно отменять любую религиозную или нравственную норму.

Только Синедрион обладал властью объявить войну, не предписанную Торой. По религиозному закону война как таковая была запрещена.Поэтому вестись она могла только в том случае, если закон был временно отменен Синедрионом. Объявляя войну, Синедриону приходилось временно ”замораживать” многие заповеди, включая те, что запрещали убивать, калечить и уничтожать имущество. Однако, даже во время войны, Тора требует приложить все усилия для сохранения жизни, даже если речь идет о жизни врага. Во-первых, должны быть использованы все мирные средства. Во-вторых, запрещено полностью окружать врага: ему надо оставить путь к спасению. Таким образом, даже когда война позволена, убивать разрешается лишь тогда, когда другого выхода уже нет.

Поскольку окончательное решение, связанное с объявлением войны, принадлежало исключительно Синедриону — высшему религиозному и нравственному авторитету народа, — оно принималось только на основе морально-этических принципов. С тех пор, как Синедрион прекратил свое существование, ни один коллективный орган в иудаизме не обладает правом позволять или оправдывать войну.

Все вышеизложенное свидетельствует о том, что еврею запрещено сегодня участвовать в какой бы то ни было войне. Единственным исключением может быть случай очевидной коллективной самообороны. Таким образом, еврей по определению является человеком, отказывающимся от военной службы по религиозным соображениям.

Это подтверждается историей нашего народа. Евреи — единственная группа людей, прожившая 1800 лет без каких-либо вооруженных сил. Большую часть этого периода почти никто из них не носил оружия. Пацифистская традиция в иудаизме проявилась в эпоху преследований и погромов, когда евреи по традиции продолжали избегать насилия, даже для самозащиты.

Некоторые псевдо-авторитеты утверждают, что человек обязан подчиняться законам страны, в которой он живет, даже если законы эти требуют воевать и убивать. При этом обычно ссылаются на талмудический принцип ”дина демал-хута дина” — ”закон государства — закон”. Однако и сам талмудический контекст этого принципа, и мнения большинства его толкователей сходятся в том, что речь там идет о другом: формы судопроизводства, установленные светским правительством, признаются еврейским Законом. Более того, ученые — специалисты по Галахе — особо подчеркивают, что еврей не обязан подчиняться светским установлениям, если последние вступают в противоречие с его религией. Напротив, иудаизм обязывает нас активно противодействовать любому правительственному указу, требующему от нас нарушения нашего Закона, сколь бы незначительным ни было это нарушение, и в таком случае мы должны не щадить даже своей жизни, если это необходимо. Это особенно касается тех случаев, когда речь идет о человекоубийстве, даже на войне, ибо религиозный закон предписывает нам скорее отдать собственную жизнь, нежели отнять чужую.

Есть и еще один момент, тесно связанный со всем этим. Если какой-нибудь раввин решает, что человек обязан сражаться за свою страну, этот раввин принимает решение, в результате которого другой человек может погибнуть. Между тем один из важнейших принципов иудаизма гласит: "Эйн данин диней нефашот ба’зман а’зе” — ”Ныне ни у какого судьи нет права решать вопросы, связанные с человеческой жизнью”. Как пишет рабби Йоэль Тейтельбаум, тот, кто принимает решение, которое может привести к гибели хотя бы одного человека, виновен в убийстве (Kuntres Al Ha-Gelah VeAl HaTemurah № 44, р. 85).

Некоторые полагают, что запрет убивать не распространяется на военные действия, поскольку каждый солдат на поле битвы, в сущности, защищает свою жизнь. Но тут уместно вспомнить другой галахический принцип. Тот, кто может избежать ситуации, когда он будет вынужден согрешить, и не использует этой возможности, несет всю ответственность за свои действия, даже если ему пришлось совершить грех против воли. Если человек с самого начала мог не оказываться на поле боя, тот факт, что он защищал свою жизнь, не снимает с него моральной ответственности за убийство.

Даже если человек принял решение воздерживаться от убийства, ему все равно запрещено появляться на поле боя. Само его присутствие там, в сущности, провоцирует врага на то, чтобы напасть и убить; провоцируя же другого на грех, человек несет моральную отвественность за его посту

пок. В Талмуде мы находим интересный прецедент этому, когда читаем, что отцу запрещается поднимать руку на взрослого сына, ибо этим он как бы провоцирует сына на ответный удар и, тем самым, на нарушение заповеди о сыновней почтительности. Отец, нарушающий это правило, считается виновным в пренебрежении заповедью ”Пред слепым не клади ничего, чтобы преткнуться ему” (Левит, 19:14), в которой, согласно традиции, речь идет прежде всего о моральной слепоте. Это будет справедливо применить и к тому, кто провоцирует врага своим присутствием на поле боя. Более того, к такому человеку может быть отнесено проклятие Второзакония (27:18): ”Проклят, кто слепого сбивает с пути!”

Та же заповедь запрещает быть сообщником в любом грехе. Талмудический закон учит нас, что тот, кто побуждает другого согрешить, разделяет с ним ответственность за грех, а посему запрещается даже словесно поощрять человека, делающего что-то дурное. А поскольку война запретна, человек должен уклоняться от какой бы то ни было ее поддержки.

Тора, однако, требует гораздо большего, нежели пассивное неучастие в грехе. Существует заповедь возвышать голос и протестовать против любого зла: ”Увещевай ближнего своего, и не понесешь за него греха” (Левит, 19:17). Более того, когда речь идет о человеческой жизни, каждый, кто сделал меньше, чем было в его силах, чтобы не допустить чьей-либо смерти, признается виновным в нарушении заповеди: ”Не оставайся равнодушным к крови ближнего своего” (Левит, 19:16). Тот, кто не делает всего возможного, чтобы предотвратить моральное зло, должен воспринять на свой счет библейское проклятие: ”Проклят, кто не исполнит слов закона сего” (Второзаконие, 27:26). Даже если это выглядит совершенно бессмысленным и бесполезным, человек все равно обязан протестовать, как было сказано пророку Иезекиилю: ”Если... ты не предостерег и не говорил, чтобы остеречь нечестивого от грешного пути его, чтоб он жив был, то нечестивый тот умрет за грех свой, и Я взыщу кровь его от рук твоих. Если же ты предостерег нечестивого, а он не раскаялся в нечестии своем, он в грехе своем умрет, а ты спас душу свою” (Иезекииль, 3:18-19). В нашем контексте все эти заповеди требуют, чтобы человек протестовал и открыто выступал против войны и любых форм человекоубийства.

Таким образом, внимательное изучение Галахи показывает, что еврейский религиозный закон недвусмысленно отвергает войну и считает лишение человека жизни, даже на войне, не чем иным, как убийством. Единственным возможным исключением является коллективная самооборона, но даже в этом случае лишение жизни, не вызванное самой крайней необходимостью, тоже считается убийством. Наконец, война не может быть поддержана ни словом, ни делом, и протестовать против нее следует изо всех сил.

Разрыв поколений

Вот, Я пошлю к вам Илию пророка пред наступлением дня Господня, великого и страшного. И он обратит сердца отцов к детям и сердца детей к отцам их, чтобы Я, пришед, не поразил земли истреблением.

(Малахия, 3:23-24)

О разрыве поколений, о подростках и юношах, которые перестали общаться со своими родителями, и о родителях, утративших связь со своими детьми, говорилось очень много. Разлад между поколениями — явление отнюдь не новое. 2400 лет тому назад о нем говорил Сократ, и с тех пор тема это периодически всплывала на поверхность общественных споров. Причина разлада совершенно очевидна: в шестнадцать или двадцать лет человек видит мир совсем иначе, чем в сорок или пятьдесят. У каждого возраста свои идеалы и свои проблемы. Разрыв поколений будет существовать всегда.

До наших дней разрыв поколений не имел далеко идущих последствий, поскольку дети росли в условиях, весьма сходных с теми, в каких росли их родители. Взрослея, дети обнаруживали, что они переняли духовные ценности своих родителей. Разрыв поколений не представлял собою серьезной проблемы, так как речь не шла о разрыве в преемственности духовных ценностей. Сегодня положение изменилось. Среда, в которой растут наши дети, не имеет почти ничего общего с той, в которой росли их родители. Поколение сегодняшних родителей росло, ничего не зная о столь обыденных ныне вещах, как телевидение, реактивные самолеты, атомные бомбы, лазеры, компьютеры, безличные номера удостоверений личности или движения за права человека. Молодые люди сегодня подвержены влиянию средств массовой информации, как никогда прежде. Они находятся под сильнейшим впечатлением от таких общественных течений, как ”новая мораль”, от субкультуры наркотиков. Эти два мира столь несхожи между собою, что наша молодежь считает практически невозможным перенимать духовные ценности своих родителей. Проблема не столько в разрыве поколений, сколько в разрыве духовной преемственности.

Эта проблема особенно остра для еврейских семей, в которых родителям не удалось привить своим отпрыскам почтение и любовь к еврейским духовным ценностям. Пытаясь убедить детей жить в соответствии с еврейским учением, родители обнаруживают, что обращаются к стенке. Когда же они допустили роковую ошибку? Они допустили ее тогда, когда заставляли своих детей проводить по шесть часов в неделю в еврейской школе, а сами ленились хотя бы час провести в синагоге. Своим поведением они как вы внушали детям: ”Делайте так, как мы говорим, а не так, как мы поступаем”. Казалось, иудаизм — это для детей, а вовсе не для взрослых. Когда родители не воспринимают религию всерьез, их дети остаются без той могучей поддержки, которую способна оказать наша вера, и ходят по натянутому канату, вместо того, чтобы идти широкой, ровной дорогой иудаизма.

Человек, растущий сегодня, сталкивается со множеством серьезных проблем; ему постоянно предоставляются новые возможности проявить независимость и ответственность, для которых необходима душевная зрелость. В поисках ориентира он или она вступают в тесные контакты с другими людьми; некоторые из этих контактов могут привести к замечательным результатам, другие могут оказаться весьма опасными и болезненными. Иногда приходится делать выбор, принимать важные решения, связанные с тем, чтобы идти против толпы. Иудаизм может дать юной личности уверенность, необходимую для того, чтобы выдержать давление, с которым юноша или девушка непременно столкнется. Присущие иудаизму устойчивые нормы поведения, основанные на глубоком понимании человеческой природы, его глубокие ответы на вопросы, которые ставит жизнь, могли бы помочь молодому человеку выстоять перед натиском современного общества.

Молодые люди отличаются особым неприятием фальши; они мгновенно реагируют на пошлость и плоскость мысли, как бы они ни были замаскированы. В то же время они открыты новым, свежим идеям и готовы принять мир честно и с достоинством. Они хотят знать, что происходит в жизни на самом деле и называть вещи своими именами. Они видят в жизни огромную радость и прекрасно умеют эту радость выражать.

Наша молодежь обладает таким значительным и незамутненным потенциалом к возрождению преемственности иудаизма, какого, несмотря на весь опыт, никогда не было у поколения родителей. Мы живем в мире, где люди неустанно ищут себя. Если наша молодежь сможет преодолеть разрыв в преемственности, эти юноши и девушки осознают себя евреями. А осознав себя евреями, они найдут себя и как человеческие существа вообще. Мы мечтаем о том дне, когда это произойдет, ибо в этот день иудаизм станет чем-то таким, о чем мы не смеем мечтать даже в самых смелых своих фантазиях.

Конец смерти

Мы стоим на пороге невероятных научных открытий. Похоже, что человек становится властелином жизни и смерти. Вспомните о чудесах медицины, научившейся пересаживать здоровые органы смертельно раненных людей тем, кто был обречен умирать от неизлечимых болезней. В Стэн-фордском университете биохимикам удалось синтезировать активный вирус, что может привести и к созданию самой жизни.

Это совершенно фантастические идеи; однако не стоит ли нам немного порассуждать об их моральном, религиозном и пророческом значении?

Возьмем, к примеру, Шестидневную войну в Израиле. С обычной, практической точки зрения, это был второстепенный, незначительный военный конфликт. С теологической же точки зрения это было величайшее всемирное потрясение, ибо впервые за 2000 лет Иерусалим был возвращен евреям. Этот простой факт ведет нас к далеко идущим заключениям.

До лета 1967 года многие пророчества в Библии, Талмуде и Мидраше о наступлении Мессианской эры выглядели туманными обещаниями, относящимися к далекому будущему и не имеющими прямого отношения к нашей жизни. Мы жили в эру обетования. Однако в то лето эра обетования завершилась, и началась эра исполнения. Первым из сбывшихся пророчеств стало возвращение Иерусалима еврейскому народу. Теперь мы можем ожидать исполнения остальных .

Одним из важных пророчеств о Мессианской эре является победа над смертью. Смерть будет повержена, или, как говорит Писание, ”Поглощена будет смерть навеки, и отрет Г-сподь Б-г слезы со всех лиц” (Исаия, 25:8). Еще сто лет назад над такими пророчествами насмехались, считая их несбыточными и нелепыми. Сегодня люди уже не смеются, читая заголовки газет.

Первые шаги на пути к бессмертию уже сделаны. Мы научились пересаживать сердце, почки, печень. Разработана техника прочистки забитых артерий. Протезирование достигло такого уровня, что искусственные сердца и почки возвращают людям жизнь. Врачи буквально дарят новую жизнь больным, которые прежде считались безнадежными. При этом следует помнить, что большинству этих изобретений всего лишь несколько лет. В этой области мы находимся еще на первобытном уровне, в лучшем случае — на стадии средневековья. Можно только гадать, какие еще возможности откроются через каких-нибудь десять — двадцать лет.

Одна из возможностей, которая будоражит воображение, но уже серьезно обсуждается сегодня, связана с пересадкой мозга. На животных подобный опыт оказался успешным. Пересадка мозга может привести к весьма любопытному виду бессмертия: как бы ни пострадало тело, если мозг невредим, его можно будет пересадить в здоровое тело, и тот, кому он принадлежал, будет жить. Мозг восьми десяти летнего человека можно пересадить в двадцатилетнее тело, подарив старику еще 60 лет жизни.

Единственная проблема, связанная с пересадкой мозга, заключается в том, чтобы найти донора. Я полагаю, что многие люди не пожелают пожертвовать своим телом ради сколь угодно великой цели. Но сама собою возникает другая возможность. Человек может отдать собственное тело самому себе.

Как уже сказано, биохимики сумели синтезировать активный вирус. Еще несколько шагов в этом направлении — и ученым удастся воспроизвести живую клетку. Каждая клетка тела содержит в себе полную схему всего организма. Эта информация помещена в генах, хромосомах и молекулах ДНК. С прогрессом в этой области может стать возможным, взяв одну клетку состарившегося или поврежденного тела, воспроизвести по ней целиком здоровое, молодое тело. (Поистине поразительно, что такой процесс подробно описан в Мидраше почти 2000 лет назад!) А мозг человека может быть пересажен в это новое тело, которое сам же человек и предоставил.

Заглядывая еще дальше в будущее, можно ожидать, что ученые разработают препараты, способные останавливать или даже обращать вспять процесс старения. Чем больше мы узнаем о том, что такое жизнь, тем в большей степени мы сможем контролировать этот процесс. В конце концов, старение есть ничто иное, как химическая реакция, а многие химические реакции можно остановить или сделать обратимыми .

Представьте себе мир, населенный бессмертными людьми — мир, в котором нет смерти. Это общество будет отличаться от нашего в той же степени, в какой наша цивилизация отличается от мира пещерного человека. А ведь от этого будущего нас отделяют, быть может, какие-нибудь 20-30 лет!

Бессмертие поможет человеку полнее реализовать себя в жизни. Допустим, в шестидесятилетием возрасте вы захотели стать врачом. Сегодня такая мечта несбыточна, она всего лишь мечта — у вас попросту не остается времени для такого эксперимента. Ну, а если вы бессмертны?..

Возможна ли война в мире без смерти? Часто говорят, что старики затевают войны, а молодые в них погибают. Старик прожил свою жизнь, она у него уже позади; затевая войну, он рискуют немногим. Но если такому ”старику” предстоит жить еще годы и годы, — будет ли он столь же безрассуден? Станет ли бессмертный человек рисковать в ядерной войне столетиями грядущей жизни? Быть может, с

этого и начнется исполнение пророчества Исаии о том, что ”народ не подымет более меча на другой народ, и не будут знать войн вовеки”?

Подумайте о том, как важна будет нравственность в обществе бессмертных. Пророк говорит, что призыв гедонистов — ”Будем есть и пить, ибо завтра умрем!” (Исаия, 22:13). А если не умрем?.. Мы спешим насытить свои страсти из боязни, что, если не утолим их сейчас, то скоро будем слишком стары, чтобы наслаждаться ими, что скоро мы умрем. Но если страха смерти больше не будет, — быть может, мы пресытимся преходящими удовольствиями за двести или триста лет жизни и возжаждем вместо них — Вечного?..

Многим из нас все это может показаться странным. Мы часто представляем себе Мессию в виде какого-то волшебного существа, являющегося с небес в ореоле славы. Нам кажется, что исполнение мессианских пророчеств будет чудесным и внезапным, наподобие того, как фокусник извлекает кролика из шляпы. Это результат нашего образа мыслей, привычки отделять практическую жизнь от религиозного учения и относить их к совершенно различным категориям бытия. Но это неверно. Мидраш утверждает, что Мессианский обет осуществится постепенно, как восход солнца.

Один из важнейших уроков, которые нам следует помнить, состоит в том, что нет ничего дурного, аморального или противоестественного в медицинском бессмертии. Бессмертие есть лишь осуществление одного из наших мессианских пророчеств: ”Поглощена будет смерть навеки”. Эра исполнения уже началась!

Когда кости оживут вновь

Была на мне рука Г-спода, и Г-сподь увлек меня духом, и опустил меня среди поля, и оно было полно костей, — и обвел меня кругом около них, и вот весьма много их на поверхности поля, и вот они весьма сухи. И сказал мне: "Сын человеческий! Оживут ли кости сии?" И я сказал: Г-споди Б-же! Только Ты знаешь это." И сказал мне: "Изреки пророчество на кости сии и скажи им: "Кости сухие! Слушайте слово Г-сподне!" Так говорит Г-сподь Б-г костям сим: "Вот, Я введу дух в вас, и оживете. И обложу вас жилами и выращу на вас плоть, и покрою вас кожею и введу в вас дух, — и оживете и узнаете, что Я — Г-сподь."

Я изрек пророчество, как повелено было мне; и когда я пророчествовал, произошел шум, и вот движение, и стали сближаться кости, кость с костью своею. И видел я: и вот, жилы были на них, и плоть выросла, и кожа покрыла их сверху, а духа не было в них.

Тогда сказал Он мне: "Изреки пророчество духу, изреки пророчество, сын человеческий, и скажи духу: "Так говорит Г-сподь Б-г: от четырех ветров приди дух, и дохни на этих убитых, и они оживут."

И я изрек пророчество, как Он повелел мне, и вошел в них дух, — и они ожили, и стали на ноги свои — весьма, весьма великое воинство.

И сказал Он мне: "Сын человеческий! Кости сии — весь дом Израилев. Вот, они говорят: "иссохли кости наши, и погибла надежда наша: мы оторваны от корня". Посему изреки пророчество и скажи им: "Так говорит Г-сподь Б-г: "Вот, я открою гробы ваши и выведу вас, народ Мой, из гробов ваших, и введу вас в землю Израилеву. И узнаете, что Я— Г-сподь, когда открою гробы ваши и выведу вас, народ Мой, из гробов ваших, и вложу в вас дух Мой, и оживете, и помещу вас на земле вашей, — и узнаете, что Я — Г-сподь, сказал это — и сделал, говорит Г-сподь"

(Иезекииль, 37:1-14)

Эта поразительная история, рассказанная пророком Иезекиилем, предваряет один малоизвестный, но очень важный принцип иудаизма, последний из тринадцати принципов веры, которые перечисляет Маймонид: ”Верую полной верой, что наступит воскресение мертвых в то время, которое изберет для этого Творец”.

Этот принцип имеет очень важный теологический смысл. Одна из основ нашей религии — вера в абсолютную Божественную справедливость. Если бы мы не верили в то, что существует воздаяние и кара, о которых мы не знаем, мы спрашивали бы себя, почему злодеи благоденствуют, а праведники страдают. Мы верим, однако, что состоится иной суд, который произойдет после смерти.

Обыкновенно мы представляем себе бессмертие как состояние вечного блаженства души. Однако, учитывая, что тело является неотъемлемой частью человека, довольно трудно вообразить, каким образом лишенная тела душа может выполнять функции реального человеческого существа. Иудаизм практически не рассматривает этого вопроса, признавая, впрочем, что он имеет определенный смысл.

Согласно иудаизму, разлука души и тела временна. Наивысшее воздаяние человек получит, воскреснув в Грядущем Мире, в Мессианскую эру. Мертвые в прямом смысле слова оживут вместе со всеми своими воспоминаниями как о прошлой жизни, так и о периоде разлуки. Они вновь будут жить в этом новом, совершенном мире.

Многим это кажется самым фантастичным изо всех еврейских верований. Речь здесь, действительно, идет о чуде высшей категории. Допуская даже, что возможно будет возвратить жизнь сухим костям, — как быть с теми, кого сожрали дикие звери, с теми, кого взрывом разнесло на куски, с теми, кто превратился в пар в Хиросиме?

Я думаю, что ключ к решению этого вопроса следует искать в Мидраше, где рассматриваются противоречия между двумя главными течениями в иудаизме того времени — школой Шамая и школой Гилеля. Школа Шамая утверждала, что воскресение будет явным чудом, когда Б-г вернет жизнь всем человеческим останкам, которые только существуют на земле. Школа Гилеля проповедовала нечто иное. Воскресение будет естественным процессом, сходным с рождением. Воскрешаемый человек сначала будет клеткой, которая разовьется в эмбрион, и так далее, пока не вырастет в человека (Берешит Раба 11:40). Свое мнение школа Гилеля основывает на очень любопытном отрывке из Книги Иова, где говорится об участи человека. Иов обращается к Б-гу:

"Вспомни, что Ты, как глину, обделал меня, и в прах обращаешь меня? Не Ты ли вылил меня, как молоко, и, как творог, сгустил меня, кожею и плотию одел меня, костями и жилами скрепил меня, жизнь и милость даровал мне, и попечение Твое хранило дух мой?"

(Иов. 10:9-12)

В еврейской традиции есть еще два важных фактора, имеющих отношение к воскрешению. Одна из них — это традиция ”Луз” — особой кости, или, как она названа в Библии, ”ключа к воскресению”. Другая традиция говорит о ”росе воскресения”, с которой мы встречаемся в пророчестве Исаии:

Оживут мертвецы Твои, восстанут мертвые тела! - Пробудитесь и ликуйте, покоящиеся в прахе, ибо роса Твоя — роса сияющего света, и земля отпустит мертвецов.

(Исаия, 26:19)

Книга ”Зоар” совмещает эти две традиции. ”Луз” — особая кость, своя для каждого человека, — смоченная росой воскресения, вырастет в тело этого человека.

И Мишна, и Талмуд сходятся в том, что хорошим людям будет ниспослано Божественное вдохновение возвратить мертвых к жизни (Сота 9:15; Песахим 68а).

Эти представления о технике воскрешения могут обрести вполне научное толкование. Б-г откроет необходимый для воспроизведения генетический код группе людей, достойных Б-жественного вдохновения, которые поместят ”Луз”, содержащую РНК, в ”росу воскресения” — питательный раствор. При соблюдении необходимых мер там сможет быть точно воспроизведено любое человеческое тело. Это и будет истинное чудо Воскресения.

Внимательно изучая наши традиции, можно заметить, что идея воскрешения не так уж фантастична, как кажется. Мир воскресения будет миром, где смерть не только побеждена, но и может стать обратимой; это будет мир, весьма и весьма отличный от того, который мы знаем. Это будет мир, о котором и говорит наша традиция: мир Мессианской эры, мир наших конечных упований.