Часть седьмая - с 1945 по 1970 год
Часть седьмая - с 1945 по 1970 год
Введение
Возвращение на освобожденные территории. Замалчивание Катастрофы. Еврейская жизнь в первые послевоенные годы.
Уход евреев из Советского Союза. Образование государства Израиль. Евреи СССР и еврейское государство.
"Дело Еврейского антифашистского комитета". "Дело врачей-вредителей". Смерть Сталина.
Евреи Советского Союза в годы правления Н. Хрущева.
СССР и Израиль. Борьба за выезд из Советского Союза.
Эта книга – популярный рассказ об истории евреев Советского Союза – является хронологическим продолжением (и завершением) прежних работ автора на ту же тему. Книга охватывает период с 1945 по 1970 год: первое послевоенное время, усиление бытового и государственного антисемитизма, последние годы жизни И. Сталина, времена правления Н. Хрущева и Л. Брежнева – вплоть до того момента, когда стал возможным массовый выезд евреев из Советского Союза.
Следует непременно отметить: чем ближе повествование приближается к настоящему времени, чем больше очевидцев тех событий, тем больше опубликованных воспоминаний, которые нередко противоречат друг другу в датах, фактах и оценках. Человеческая память несовершенна, она подвержена личным пристрастиям со своими симпатиями и антипатиями, способными исказить общую картину, – а потому при использовании свидетельств современников невозможно избежать ошибок, которые автор надеется выявить и исправить в последующих изданиях этой книги.
Надо обратить внимание еще на одно немаловажное обстоятельство. В годы советской власти увидели свет воспоминания видных деятелей страны, располагавших уникальной информацией. Их книги проходили через строжайший цензурный контроль; содержание их мемуаров трудно считать достоверным, так как – по определению современника – "историки, партийные журналисты, военные… все наперебой учили… что и как должен вспоминать (мемуарист), о чем и каким образом размышлять".
Н. Мандельштам написала в конце 1960-х годов: "Как будут историки восстанавливать истину, если везде и всюду на крупицу правды наслоились груды чудовищной лжи? Не предрассудков, не ошибок времени, а сознательной и обдуманной лжи?.." Эта книга выходит в свет в начале 21 века, когда историки получили доступ во многие советские архивы, – но всё ли известно и сегодня, удастся ли, в конце концов, разгрести "груды обдуманной лжи", которые скопились за годы существования Советского Союза?..
Иерусалим, 2007 г.
Очерк шестьдесят девятый
Возвращение на освобожденные территории
1
А. Дубицкий (Рокитно, поселок Ровенской области, Украина):
"Всё, что было для меня так дорого и свято, – погибло, погибло навсегда и не воскреснет вновь.
Я завидую Ною, он погиб как герой вместе со своей женой. Он шел к яме вместе с Кларой, Люсечкой и Сусанночкой. Он громко произносил слова покаяния: "Ашамну, багадну, газалну…" ("Виновными были мы…"), а они повторяли за ним и с этими словами ушли из мира сего…
А я, ничтожный и ненужный человек, брожу вдоль разрушенных улиц Рокитно как тень. Влачу свое жалкое существование. Во имя чего?.. "
2
Еще шла война, которую во всем мире называли Второй мировой войной, а в Советском Союзе – Великой Отечественной; еще впереди были бои на фронтах, огромные жертвы и разрушения, а на освобожденных территориях уже подсчитывали потери, которые эта война принесла.
"В Бердичеве пылают пожары. При въезде в город стоит сожженный "Тигр". На Соборной площади кучи кирпича, битого стекла. Повсюду густой налет черной копоти. В уцелевших домах пусто, но кое-где уже появляются первые признаки возвращающейся жизни, начинают дымить трубы…"
"Мертвый одесский порт, темные улицы, электростанция взорвана… Страшные развалины: пустые коробки цехов, неровные, изгрызанные стены, груды кирпича, изогнутые балки перекрытий… кое-где струйки дыма…"
"И вот мы в Минске… Всё вокруг разрушено, много сожженных домов – остались лишь фундаменты да кирпичные трубы. От увиденного защемило сердце, хотелось плакать..."
"Тротуары города Ровно вымощены могильными плитами с еврейского кладбища, синагоги с зияющими дырами, без окон и дверей. Свитки Торы поруганные, изрезанные и изорванные на кусочки. Молитвенники, Библии, Талмуды свалены в кучу и загажены…"
"Еврейские дома в Серниках превращены в груды пепла. Оторванные двери, разбитые окна… Земля, на которой раньше возвышалась синагога, распахана и превращена в огороды…"
Е. Гехтман, из "Черной книги" (Браилов, Винницкая область):
"23 марта 1944 года в предвечерний час я увидел издали Браилов... Триста километров пришлось одолеть‚ пока я добрался сюда с другого участка фронта... На придорожном столбе мне бросилась в глаза табличка. По-немецки и по-украински было написано: "Город без жидов". Всё сразу стало ясно. Торопиться уже было некуда.
Я окликнул шустрого паренька‚ выглянувшего из хаты‚ велел ему взять топор и срубить столб с этой надписью.
– Разве можно это сделать‚ дядя?
– Не только можно‚ но обязательно нужно срубить‚ – сказал я. – Надпись не соответствует действительности. Видишь‚ я пришел в Браилов‚ значит один еврей там уже будет...
Я хожу по местечку‚ совершенно уцелевшему‚ во многих домах сохранились даже стекла в окнах‚ но не встречаю ни одного живого человека... Только одичавшие кошки изредка перебегают пустую улицу. Иду дальше‚ и мне страшно повернуть голову направо: там должен стоять дом‚ в котором я родился...
Подхожу к окнам, рассматриваю стены‚ сохранившие следы крови‚ свалявшийся пух из подушек на полу‚ и мне не о чем уже расспрашивать. Да и кого спросить? По соседству жил Иосиф Суконник‚ дальше работал шапочник Груцкин‚ вот квартира Лернера‚ Гольдмана‚ Лумера‚ Харнака – никаких следов жизни...
Вдруг кто-то окликнул по-еврейски:
– Товарищ Гехтман!
Ко мне бежало пять человек – трое мужчин‚ одна женщина‚ еще девочка-подросток... Это были чуть ли не единственные жители Браилова‚ оставшиеся в живых...
Мне пора было уезжать.
– У меня к вам большая просьба... – сказал портной Абрам Цигельман. – Я остался на старости совсем одиноким – без семьи‚ без друзей‚ без родных. Жить не для кого. Но у меня кипит злость в душе... Я не хочу‚ чтобы Браилов был без евреев‚ я останусь здесь. Пусть первое время даже один... Помогите вернуть мою швейную машину‚ я ее узнал в доме бежавшего полицейского. Можете не беспокоиться‚ портной Цигельман сумеет заработать на жизнь. А в свободные часы я буду сидеть там‚ на мельнице‚ у ямы. Там похоронено всё‚ что у меня было‚ там ведь и все ваши...
Через несколько часов швейная машина была водворена в дом Цигельмана. Когда я уезжал‚ в местечке слышался ее прерывистый стук. Единственный портной Браилова приступил к работе..."
3
Закончилась та война, и живые вернулись к живым, утешились, как смогли, наверстали упущенное, как сумели, а убитые так и остались лежать на необозримых погостах мира, и среди них – погибшие напоследок, в последние дни боев, словно где-то не сходился баланс и кому-то еще недоставало жертв для круглого счета.
Это была поистине великая победа, оплаченная невероятным количеством жертв. Советский Союз потерял на фронтах и в тылу 26‚6 миллионов человек (без учета людских потерь от снижения рождаемости во время войны и повышенной смертности в послевоенные годы). Войска противоборствующих сторон прошли с ожесточенными боями от западных границ СССР до Москвы и Сталинграда, затем в обратном направлении, что привело к огромным потерям среди гражданского населения страны.
Погибло почти 18 миллионов мирных жителей, в два раза превысив потери Красной армии на всех фронтах. Это были убитые от бомбежек и артиллерийских обстрелов, умершие на каторжных работах в Германии, замученные в лагерях уничтожения, расстрелянные во время карательных акций на оккупированных территориях. К этому перечню следует добавить партизан, павших в боях, жителей блокадного Ленинграда, умерших от голода, граждан в тылу, не выдержавших испытаний военного времени, а также погибших в лагерях ГУЛАГа и в результате депортаций немцев Поволжья, калмыков, чеченцев, ингушей, крымских татар и других высланных народов.
Убыль населения страны после той войны составила почти 14% от довоенного его количества; в Белоруссии погиб каждый четвертый житель республики, огромны были потери населения на Украине и в западных районах РСФСР. В Краснодарском крае население сократилось на 18%, в Ставропольском крае – на 22,4%, в Воронежской области – на 28%, в Курской – на 24,3%, в Сталинградской – на 30,1%, в Ростовской области – на 31%.
За годы войны были полностью или частично разрушены и сожжены 1710 городов и поселков Советского Союза, более 70 000 сел и деревень, 32 000 фабрик, заводов, электростанций; взорваны мосты, плотины и 65 000 километров железнодорожных путей; уничтожены школы, театры, музеи, библиотеки, больницы, без крова осталось 25 миллионов человек.
В РСФСР оказались разрушенными около 3 миллионов зданий. На Украине лежали в развалинах почти все города и поселки, пострадало более 28 000 сел и деревень, около 10 миллионов человек оказались без крыши над головой. В Белоруссии были уничтожены около 200 городов и 9200 деревень, 3 миллиона жителей лишились своих жилищ. В Молдавии пострадали от бомбардировок, пожаров и уличных боев Кишинев, Бельцы, Тирасполь, Бендеры; в Латвии – Рига, Даугавпилс, Резекне; в Литве – Вильнюс, Клайпеда, Шяуляй; в Эстонии – Таллин, Тарту, Нарва.
Немцы увозили в Германию иконы, фарфор, бронзу, картины, редкие книги, рукописи и другие ценности из церквей, библиотек и музеев. Были уничтожены или повреждены сотни памятников истории и культуры Ленинграда, архитектурные ансамбли его пригородов – Павловска, Петергофа и Царского Села. В Новгороде пострадали памятники древнерусской архитектуры; в Софийском соборе сняли кресты, содрали золоченые листы с купола, увезли в Германию старинные иконы и рукописи. Нацисты разгромили усадьбу Л. Толстого в Ясной Поляне, разрушили музей П. Чайковского в Клину, в поселке Полотняный Завод сожгли дом-музей А. Пушкина, в Калуге – дом-музей К. Циолковского.
Были уничтожены или вывезены из страны архивы многих городов. Книги из библиотек отправляли на переработку на бумажные фабрики, книгами отапливали помещения и мостили дороги, чтобы автомобили не застревали в грязи. В Калинине сгорела областная библиотека – 500 000 томов; в Одессе уничтожили библиотеку, в которой было 2 миллиона книг.
4
27 января 1945 года части Красной армии вошли в лагерь уничтожения Освенцим. 11 апреля американские войска освободили узников Бухенвальда, еще остававшихся в живых. 15 апреля англичане заняли Берген-Бельзен. 5 мая американцы вошли в Маутхаузен, а 8 мая заключенные Терезиенштадта увидели солдат Красной армии. Война в Европе закончилась, подошло время подсчитывать общие потери и потери еврейского населения.
Примерно 6 миллионов евреев погибло от рук нацистов и их помощников‚ среди них – более одного миллиона детей. Их уничтожали в Польше и Советском Союзе, в Румынии, Венгрии и Чехословакии‚ в Германии и Австрии‚ Греции‚ Франции‚ Югославии, в странах Северной Африки.
По приблизительным подсчетам, погибло не менее 2 миллионов 700 000 евреев на территории СССР; это составило более 50% еврейского населения, находившегося в стране к первому дню войны. На Украине уничтожили 60% еврейского населения, в Белоруссии – до 80%, в Литве – 95% довоенного количества; большие потери понесли евреи РСФСР, Молдавии, Латвии и Эстонии.
Уцелела часть евреев в румынской зоне оккупации на юге Украины, уцелели евреи в партизанских отрядах, а также скрывавшиеся по поддельным документам, прятавшиеся у местных жителей и те немногие, которым удалось выжить в гетто, рабочих лагерях и лагерях уничтожения.
Исследователи подсчитали, что на захваченных территориях СССР погибло не менее 13,7 миллионов советских граждан разных национальностей. Из них преднамеренно истребленных – 7,4 миллионов, умерших на принудительных работах в Германии – 2,2 миллиона, погибших от жестоких условий оккупационного режима – 4,1 миллиона. Среди преднамеренно истребленных евреи СССР составили не менее 35%, среди общего количества жертв на оккупированных территориях – около 20%. (Повторим сказанное прежде: народы СССР потеряли на фронте, в оккупации и в тылу 26,6 миллионов человек. Евреи составили среди них более 10% общих людских потерь, насчитывая перед войной 2,5% населения страны).
Жертвами нацистов оказались граждане разных национальностей, но лишь еврейское население убивали повсюду планомерно, систематически, беспощадно – за то, что они родились евреями. Спасения не было никому. Каждый еврей, даже принявший иную веру, считался врагом от рождения и был приговорен к уничтожению.
Александр Куперман (Бершадь, Украина): "Мы с мамой подсчитали погибших среди самых близких и родных на фронтах, в гитлеровских концлагерях и гетто – 93 человека…"
Елизавета Бруш (Бар, Украина): "Всего в гетто погибло наших родных – 106 человек, на фронте – 38…"
Ефим Давидович (Минск): "В этой могиле лежат мой отец и моя мать, три брата, 78 близких родственников. Моей матери было 39 лет, а братья – совсем мальчишки. Мертвые остаются молодыми…"
Ефим Зайденберг: "Кроме меня бежали из гетто и остались в живых Поля Кантор, Эстер Гольцман, Фишл Шмайгер, его сестра Аня Шмайгер-Кияновская и Боря Шраер. Еврейское местечко Любар исчезло, дома разобрали и уничтожили…"
"Товарищ, – останавливаю кого-то, – не знаете ли вы, где здесь можно встретить евреев?" – "Жидов? – В меня упирается пристальный, изучающий взгляд. Затем указательный палец тычет в небо: – Они все там…"
Из писем И. Эренбургу:
"Я – солдат, защищал Ленинград и воевал за Харьков, форсировал Днепр и дрался за Днестр. Я побывал в родном местечке. Горе, великое горе! Вместо жителей я нашел яму возле железнодорожной насыпи, где расстреляно и живьем закопано 1700 человек. Все, кто остался в живых… две обезумевшие от ужаса женщины и несколько детей…"
"Я проехал почти всю Эстонию, Литву и Польшу, и нигде не встретил ни одного еврея, только домики в городах и местечках будто плачут по своим обитателям… За что нас везде преследуют? Почему мы вечно гонимы?.. Неужели мы хуже других народов?.."
5
Ружка Корчак (Вильнюс, первые дни после освобождения):
"Как и прежде, на рынке полно народу. Торговки завертывают селедку в страницы, вырванные из книг Танаха. Под лотками свалены разодранные тома из знаменитой еврейской типографии братьев Ромм…
После освобождения города вынырнули прятавшиеся евреи… Некоторые из них почти год прятались в канализационных трубах в уверенности, что на поверхности нет ни одного живого еврея и все уцелевшие – в подземелье… Их лица, обтянутые зеленоватой кожей, кривит улыбка, смахивающая скорее на гримасу, когда они представляются: "Мир зейнен ди иден фун ди канален" ("Мы – евреи из канализации")…
Позади меня идет женщина с мальчиком; я внезапно улавливаю, что мать разговаривает с сыном на идиш. Стою посреди улицы и плачу – сподобилась увидеть живого еврейского ребенка…"
Еще шли бои на фронтах, а в освобожденные районы уже возвращались евреи из эвакуации, возвращались и уцелевшие в лагерях, лесах и укрытиях. Они торопились в надежде, что их родные уцелели и тоже вернутся; они ждали месяцами, но никто не появлялся – в их домах жили чужие люди, ели за их столами, спали в их кроватях, носили их одежды, чужие дети пользовались игрушками их погибших детей. Стены вокзальных помещений были испещрены надписями с именами и адресами; возле них стояли люди и читали эти надписи в надежде узнать хоть что-нибудь о пропавших родных и друзьях.
Ида Осиновская: "В начале 1944 года опухшие от голода, без вызова, где на подводе, где в теплушках с солдатами – добрались до Каховки. Дом наш был разбит. Мы жили у соседей, мама помогала копать картошку…"
Нисан Пейсах (местечко Новоселица, Бессарабия): "Наш дом стоял одинокий, пустой, без окон и дверей. Повсюду были горы мусора, неубранный хлам. На чердаке среди мусора я нашел старую фотографию моей бабушки Гитл. И это всё…"
Днепропетровская область: "Нас‚ еврейских колхозников‚ вернувшихся из эвакуации‚ встретили очень враждебно и отказались впустить в наши дома..."
Давид Стародинский (прошел через гетто, лагеря смерти, совершал неоднократные побеги вплоть до возвращения в Одессу):
"В дом, где я родился и прожил восемнадцать лет, меня не пустили. Квартира была занята…. Мебель, одежда и прочее – разграблено. Никого из родных, ни матери, ни отца. Голодный, в жалких лохмотьях…
Жилье мне не вернули. Скитался, где придется. Чтобы не умереть с голоду, работал сторожем в столовой, где меня немного подкармливали... Рассчитывать на чью-либо поддержку было бессмысленно. Всё пришлось создавать своими силами..."
Евреи присылали письма и телеграммы в Еврейский антифашистский комитет (ЕАК), С. Михоэлсу и И. Эренбургу о невыносимых условиях существования в освобожденных районах‚ просили немедленной помощи.
Из города Полонного на Украине: "Спасите нас от голода. Пришлите посылку с одеждой и продуктами. Стыдно просить‚ но выхода нет..."
Из Одессы: "Три года был в эвакуации‚ недавно вернулся в родной город. Вещи и мебель в моей квартире разграбили‚ квартиру заняли. У меня два сына–офицера защищают родину‚ а я семь дней валялся в парадном‚ пока сосед не пожалел и не впустил меня в свою квартиру..." – "Вернулась в Одессу из гетто… в лохмотьях, совершенно нищая, и ничего не нашла из своих вещей… Мерзну целый день, мерзну и всю ночь, так как я совершенно раздета, и постелью служит только то, что на мне. Всё время простуживаюсь и болею…"
Из Могилева-Подольского: "Требуется срочный приезд представителей Еврейского антифашистского комитета. Срочный! Промедление для многих смерти подобно..."
В мае 1944 года руководители ЕАК направили докладную записку В. Молотову, заместителю председателя Совета народных комиссаров СССР:
"Изо дня в день мы получаем из освобожденных районов тревожные сведения о чрезвычайно тяжелом моральном и материальном положении оставшихся там в живых евреев‚ уцелевших от фашистского истребления. В ряде местностей (Бердичев‚ Могилев–Подольский‚ Балта‚ Жмеринка‚ Винница...) многие из спасшихся продолжают оставаться на территории бывшего гетто. Жилища им не возвращаются. Не возвращается им также опознанное разграбленное имущество..."
В. Молотов направил это письмо наркому НКВД Л. Берия‚ и тот предложил "принять необходимые меры помощи" в освобожденных районах – "по трудовому и бытовому устройству… евреев‚ подвергшихся особым репрессиям со стороны немецких оккупантов".
6
Узники гетто и лагерей, вернувшись в родные места, вновь повстречались с бывшими полицаями и с теми соседями, которые в годы оккупации вели себя не лучшим образом по отношению к евреям.
Западная Белоруссия: "В Пружанах кое-кто испугался, увидев меня, пришедшую с того света, свидетельницу темных дел некоторых людей…"
Винницкая область: "На нас (узников гетто) часто нападали наши нееврейские сверстники и издевались как могли. А после войны мы ходили с ними в одну школу. И хоть теперь они вышли в люди, забыть это невозможно…"
Виктор Файнштейн, Харьковская область:
"Сын хозяйки, у которой мы снимали квартиру (Иван Мандрык, по уличному прозвищу Кривой)… выгнал нас из квартиры ("Гэть з хаты, щоб у мэнэ нэ воняло жидивськым духом!..")
Полицай Михайловский… застрелил маму выстрелом в спину. Соблазнился кавказской пуховой шалью, подарком моего старшего брата, сделанным перед войной… Мама долго лежала на снегу, потом ее засыпало снегом, потом, вероятнее всего, снесло в половодье…
После войны Михайловский работал охранником на заводе. На его совести еще несколько жизней… В 1950 году мы с группой ребят решили его повесить, но старика дома не оказалось, а повесить старуху я не дал…
С Иваном Мандрыком я тоже встретился через несколько лет после войны. Он пытался заговорить со мной, но я испугался, что не сдержусь, и отошел…
Все они уже умерли…"
С. Боровой, историк (после возвращения в Одессу): "Спрашиваю, как жилось? Она ответила, что только первые дни оккупации были тревожными, потом жилось на так плохо и было спокойно… "Очевидно, после того, как убили всех евреев". Она смутилась, и мы потеряли взаимопонимание…"
Полина Пекерман (Чуднов, Житомирская область):
"Что я видела? У меня не было ни детских, ни девичьих лет, ничего не было. Прошло пятьдесят лет, и нет ни одного дня, чтобы весь пережитый ужас не стоял перед моими глазами – как нас вели убивать, как полицаи убивали, закапывали живыми… В Чуднове есть колодец в парке. Там, в этом колодце, лежали только маленькие дети, которых живыми бросали в него, а потом засыпали хлоркой. Живыми…
В парке было четырнадцать ям. Я знаю, где третья яма, там моя мама… Еще помню: на дереве сидел мальчик лет восьми-девяти. Полицай его тоже увидел… как в птенчика, выстрелил в мальчика, он камнем упал вниз, а полицай кинул его в яму, уже полную…
Больше зверствовали полицаи. Когда эти молодые бандиты, головорезы, что с нами за одной партой сидели, убивали, так даже немец, что там стоял, отворачивал голову… А потом они уехали в Америку, в Канаду. Сейчас они приезжают сюда – большие люди с большими деньгами…"
7
14 марта 1945 года в Московской хоральной синагоге – при огромном скоплении публики – провели панихиду по жертвам Катастрофы. В зале висел транспарант со словами на иврите "Народ Израиля жив", и певец М. Александрович вспоминал:
"В ту пору Всемирный совет раввинов… принял решение почтить память шести миллионов евреев, загубленных нацистами, специальными траурными богослужениями во всех городах, где жили евреи. Желая сохранить лицо перед Западом… Сталин разрешил московским евреям провести траурный молебен в синагоге. Меня пригласили петь "Эль мале рахамим…" (заупокойную) и некоторые другие молитвы…
В синагогу явились маршалы, генералы и прочие высокие чины. Пришла жена Молотова Полина Жемчужина. Почтили своим присутствием представители ЦК партии и Совета министров… Журналистам разрешено было фотографировать. Очевидно, это и было главным для советского правительства… показать Западу равенство всех наций и свободу вероисповедания в Советском Союзе…
Двадцать тысяч человек собралось на поминальную службу, синагога же вмещает не более тысячи шестисот. Остальные стояли на улице – служба транслировалась по радио. Движение транспорта в районе синагоги закрыли, дежурила конная милиция.
Передать, что творилось в синагоге, я не берусь. Не хватает слов. Женщины падали в обморок, бились в истерике, многих выносили на улицу, где поджидали машины скорой помощи. Да что женщины! Не выдерживали и мужчины. Рыдания заглушали службу.
Я закончил молитву почти без пения, задыхаясь от слез… Мы оплакивали не только своих близких. Мы оплакивали свой народ…"
В апреле 1946 года в московской синагоге повторили поминальную сужбу по евреям, погибшим в Катастрофе, но через год этого уже не произошло.
И далее, из воспоминаний М. Александровича: "В 1947 году представление отменили. Я получил письмо из Комитета по делам искусств, гласившее, что мне, заслуженному артисту РСФСР, негоже выступать в синагоге".
Катастрофа смела цивилизацию восточноевропейских евреев, которая существовала до этого сотни лет, сохраняла религию и традиции, образ жизни, будничные и праздничные одежды, блюда еврейской кухни, мелодии и легенды, а главное, сохраняла веру в духовные ценности, ту преемственность поколений, которая позволяла выживать в окружении враждебных порой властителей и недружелюбного окружения.
Циля Сегаль (из книги "Утерянные ключи"):
"Уходя из Витебска в ночь накануне падения города, папа взял с собой ключи от квартиры, в которой оставалось почти всё нажитое родителями немудреное добро… Эти ключи "провоевали" с отцом четыре года: уходя на фронт, он надеялся, что ему доведется освобождать Витебск… и сохраненным ключом он откроет дверь нашей квартиры…
Папе не повезло: не довелось освобождать родной город. Но повезло в главном: он вернулся с фронта. Вернулся и… привез с собой ключи… А летом 1947 года поехал в Витебск.
Город встретил его руинами. На месте нашего дома зияла большая воронка, в груду мертвых развалин превратился обжитой, дружелюбный двор. В немногих уцелевших домах были уже другие, незнакомые жители. Они ничего не знали о бывших хозяевах квартир. Знали только одно: евреев выгнали из домов и где-то за городом расстреляли…
Отец возвратился мрачный, какой-то опустошенный. Тяжело вздохнув, он горестно сказал: "Нет больше Витебска" и бросил ключи на стол. Потом они куда-то затерялись…"
***
Ир. Эренбург, журналистка (Одесса, март 1945 года):
"Веселое беспечное население недовольно приходом советских войск: при румынах была частная торговля, полно товаров, а какая мануфактура! Евреев они, правда, расстреляли, но сделали это под нажимом немца, а сами никому зла не делали. И за хлебом не надо было стоять в очередях…
Поместили меня в гостиницу "Красная". Вечером рассказ горничной: "Румыны изящные, чудесно одетые. Наши сразу переняли моду, завили надо лбом кудряшки. Румынки наших презирали, а их мужья жили с нашими девушками… Базар был замечательный, сидит баба, а рядом стопки яркого ситца по 60 марок. Такого мы не видели"…"
***
Нюма Анапольский, Украина (спасся во время расстрела, бежал из гетто, прятался в лесу, голодал, пережил зиму с сильными морозами):
"В феврале 1944 года местечко Корец было освобождено Красной армией. В неполных восемнадцать лет мы пошли на фронт. За долгие годы впервые получили возможность помыться в бане, надеть чистое солдатское белье, одежду, обувь. Стали есть солдатскую кашу с солью и хлебом, вкус которых мы уже забыли, пили сладкий чай и, конечно, наибольшей радостью было то, что нам дали в руки автомат и повели в бой.
Минуты первого боя для меня и моих друзей стали незабываемыми – до этого мы были беспомощными, гонимыми мальчишками, а теперь настал тот счастливый момент, когда я смог выпустить первую автоматную очередь по своим мучителям, заявить о своей непокоренности…"
***
Яков Хейфец, Витебская область: "Я перешел линию фронта, был проверен в двух спецлагерях и вернулся в действующую армию (автоматчик-десантник). Приходилось брать в плен фашистов и на Украине, и в Белоруссии, в Латвии, Литве, но я не расстрелял ни одного. И это после всего пережитого…"
***
Феодосия, Крым (после освобождения):
"В дощатом мезонине во дворе гестапо лежала груда одежды… В кармане детского пальтишка я нашел свернутую в трубочку общую тетрадь, на каждой странице которой наклеены почтовые марки. Это была, очевидно, самая необходимая вещь, которую захватил с собой отправлявшийся "на переселение" неизвестный еврейский мальчик.
Когда-нибудь… я пошлю этот альбом на международную филателистическую выставку, чтобы никто и никогда не мог и не смел забывать о гитлеровских убийцах…"
Очерк семедисятый
Замалчивание Катастрофы
1
Наум Эпельфельд, Бердичев (из послевоенных воспоминаний):
"Конечно‚ легче забыть. Зачем отягощать душу свою тяжестью? Жизнь коротка‚ в этой жизни и так много забот насущных. Но ради детей наших‚ ради внуков – надо помнить.
Очень надеюсь‚ что мои сыновья – ради моих внуков – не растеряют в своих повседневных заботах память о тех‚ кто погиб страшной смертью от рук фашистских убийц.
Это моя мать Эсфирь‚ это моя бабушка Хана‚ это моя сестра Фирочка. Они погибли 15 сентября 1941 года.
Запомните этот день..."
2
Отношение к еврейской теме в годы войны менялось в советской пропаганде в зависимости от разных обстоятельств, а порой, возможно, и от сиюминутных настроений руководителей страны. 6 ноября 1941 года И. Сталин заявил на торжественном заседании: "Гитлеровцы… так же охотно устраивают средневековые еврейские погромы, как устраивал их царский режим…" К тому времени в Москву уже поступили сведения о гибели десятков тысяч евреев, однако Сталин не сказал ни единого слова об угрозе полного уничтожения еврейского населения.
Выступления вождя предназначались для широких слоев населения Советского Союза. Основной упор в его докладах делался на угрозу славянским народам со стороны Гитлера, который для создания "великой германской империи" желал "прежде всего вытеснить и истребить… русских, поляков, чехов, словаков, болгар, украинцев, белорусов". С 1942 года стали известны ужасающие размеры Катастрофы, однако в публичных выступлениях Сталина в годы войны не оказалось ни одного упоминания о поголовной гибели евреев на территории Советского Союза.
Наркомат иностранных дел СССР направлял дипломатические ноты в страны антигитлеровской коалиции, и в них время от времени – в зависимости от интересов внешней политики – упоминались и нацистские зверства по отношению к еврейскому населению. Первая нота за подписью наркома иностранных дел В. Молотова увидела свет в ноябре 1941 года, после трагедии в Бабьем Яре и в других местах, но в ней ничего не сказано об уничтожении евреев.
Во второй ноте (январь 1942 года) были перечислены преступления гитлеровцев на оккупированных территориях, в том числе "кровавые казни… безоружных и беззащитных евреев из трудящихся" во Львове, Одессе, Днепропетровске и других городах Украины и Крыма. О Бабьем Яре сказано таким образом:
"За несколько дней немецкие бандиты убили и растерзали 52 тысячи мужчин‚ женщин‚ стариков и детей‚ безжалостно расправляясь со всеми украинцами‚ русскими и евреями‚ чем-либо проявившими свою преданность советской власти… На еврейском кладбище г. Киева было собрано большое количество евреев, включая женщин и детей всех возрастов… их расстреливали из автоматов".
Это заявление основано на полуправде. Евреев действительно расстреливали в Киеве неподалеку от еврейского кладбища; "за несколько дней" сентября-октября 1941 года в Бабьем Яре уничтожали евреев, и только евреев, однако из текста ноты можно понять, что в те дни "безжалостно расправлялись со всеми украинцами‚ русскими и евреями".
В следующей ноте Молотова (апрель 1942 года) приводились примеры массового уничтожения мирных граждан "независимо от национальности": Витебск (6000 человек), Керчь (7000), Минск (12 000), Пинск (10 000), Харьков (14 000), Таганрог (3000) – без указания на то, что почти все погибшие были евреями. В ноте сказано: "Сотни тысяч украинцев, русских, евреев, молдаван и мирных граждан других национальностей погибли от рук германских палачей", – без упоминания о том, что, в отличие от других, евреев убивали за их национальную принадлежность.
В декабре 1942 года в газете "Правда" напечатали декларацию стран антигитлеровской коалиции об ответственности нацистов за преступления против мирных жителей и за запланированное уничтожение еврейского населения. По всей видимости, советскому правительству потребовалось разъяснить гражданам СССР смысл этого выражения – "запланированное уничтожение", а потому опубликовали официальное сообщение о "чудовищных преступлениях гитлеровских… палачей":
"Подавляющее большинство жертв этой оргии разбоя и убийств состоит из русских, украинских и белорусских крестьян, рабочих, служащих, интеллигентов. Тяжелы жертвы в рядах литовского, латвийского и эстонского народов, среди молдаван, среди жителей Карело-Финской республики… Еврейское меньшинство советского населения… особенно тяжело пострадало от звериной кровожадности гитлеровских выродков".
Немецкая пропаганда называла Гитлера "освободителем" народов мира от "засилия жидо-большевиков" и постоянно утверждала‚ что немцы и их союзники воюют лишь с евреями и коммунистами. Чтобы лишить нацистов этого довода и провозгласить войну "священным долгом" всех народов страны, чтобы не создалось впечатления‚ будто немцы опасны лишь еврейскому населению и не опасны другим народам, советская контрпропаганда старалась не выделять евреев среди уничтожаемых мирных жителей, не упоминать про их поголовную ликвидацию.
В документах военных времен не найдено ни одного указания – оказывать помощь евреям на оккупированных территориях; листовки и обращения по радио призывали местное население спасать тех, кого отправляли на принудительные работы в Германию, но ничего не говорили про уничтожаемый народ, у которого не оставалось надежды на спасение. Не было обращений к подпольщикам и партизанам в лесах – способствовать освобождению евреев из гетто, предоставлять убежище тем, кто сумел убежать или выбрался из расстрельной ямы.
С начала 1943 года, после победы под Сталинградом, в официальных заявлениях становилось всё меньше сведений об уничтожении евреев. С этого момента и до конца войны гибель евреев стали обычно называть "массовыми расстрелами безоружного населения". В Ростове-на-Дону провели расследование гибели еврейского населения. "Правда" опубликовала результаты расследования с одной поправкой: уничтоженных евреев назвали "мирными советскими гражданами".
Из воспоминаний Эренбурга:
"В марте 1944 года я получил письмо от офицеров части‚ освободившей Дубно. Они писали‚ что В. И. Красова вырыла под своим домом убежище и в течение почти трех лет прятала там одиннадцать евреев‚ кормила их. Я написал об этом М. И. Калинину‚ спрашивал‚ не сочтет ли он справедливым наградить Красову орденом или медалью...
Михаил Иванович сказал: "Получил я ваше письмо. Вы правы – хорошо бы отметить. Но, видите ли‚ сейчас это невозможно"..."
3
В ноябре 1942 года была создана Чрезвычайная государственная комиссия (ЧГК) по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников. В 1943 году комиссия опубликовала семь официальных сообщений, и лишь в одном из них упоминалось об уничтожении еврейского населения в Ставропольском крае. Это произошло по настоянию писателя А. Толстого, члена ЧГК, который присутствовал при вскрытии рва в Минеральных Водах, где лежали тысячи убитых евреев, и был потрясен увиденным.
Первый суд над нацистскими преступниками состоялся в Краснодаре в июле 1943 года. На скамье подсудимых оказались советские граждане, служившие в зондеркоманде "10а" эйнзацгруппы "D"; их обвинили в массовом убийстве местных жителей. На суде выступили десятки свидетелей, один из них выжил в "душегубке", потому что дышал через обрывок ткани, смоченной мочой. Военный трибунал приговорил восемь человек к смертной казни через повешение, троих – к 20 годам заключения.
Суд в Краснодаре установил: "Гитлеровскими извергами и их пособниками расстреляно, повешено, удушено… много тысяч ни в чем не повинных советских людей…" Затем прошел процесс в Харькове, где отметили: "В период временной оккупации… расстреляно и повешено, заживо сожжено и удушено… 30 000 мирных, ни в чем не повинных советских граждан…"
Материалы об этих процессах опубликовали в "Правде", не сообщив о том, что подавляющее большинство погибших были евреи. После процесса в Харькове А. Толстой написал статью "Возмездия!" об уничтожении еврейского населения. Газеты ее не напечатали, и статья появилась лишь в журнале "Вестник Академии наук СССР", предназначенном для ограниченного круга читателей.
В начале 1944 года проект сообщения ЧГК о Бабьем Яре подвергся существенной правке. Взамен "Гитлеровские бандиты произвели массовое зверское истребление еврейского населения…" стало "Гитлеровские бандиты согнали… тысячи мирных советских граждан…"; взамен "Собравшихся евреев палачи погнали к Бабьему Яру…" стало – "Собравшихся палачи повели к Бабьему Яру…"
То же самое повторилось в отчете Чрезвычайной государственной комиссии по югу Украины: нацисты обрушились "на украинцев, русских и молдаван", "расстреляли, замучили и сожгли в Одессе и в Одесском районе до 200 000 человек", не упомянув о том, что, в основном, это были евреи.
В конце 1944 года ЧГК сообщила: в Литве погибли "ученые и рабочие, инженеры и студенты, ксендзы и православные священники", в Понарах нацисты уничтожили 100 000 "мирных жителей" – и снова о евреях не было сказано, хотя в Литве погибло 95% еврейского населения.
Май 1945 года, отчет ЧГК о лагере уничтожения Освенцим. О евреях даже не упомянули, хотя именно они оказались основными жертвами этого "конвейера смерти", где погибло не менее 1 миллиона евреев.
На освобожденных территориях работали областные и городские комиссии "по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков" и в их актах взамен слова "евреи" появлялись иные наименования: "местные жители", "советские граждане", "мирное население" – даже в тех случаях, когда достоверно было известно, кто лежал в братских могилах.
В акте городского совета Харькова убитых евреев назвали "населением центральных улиц". В Днепропетровска отметили в акте комиссии: 13 и 14 октября 1941 года "11 000 мирных жителей города‚ в том числе стариков‚ женщин и детей... были расстреляны или живыми брошены в овраг глубиной 13–20 метров"‚ – а были это 11 000 евреев.
В марте 1944 года в освобожденном Киеве проходило первое заседание Верховного Совета Украины, с докладом выступал Н. Хрущев, первый секретарь ЦК партии республики и председатель Совета народных комиссаров. Он говорил о страданиях, перенесенных населением Украины в годы оккупации, и ничего не сказал про полтора миллиона украинских евреев, уничтоженных только за то, что они были евреями. В том же году в официальном отчете указали, что в Бабьем Яре было убито более 100 000 человек, однако евреев даже не упомянули, – отчет подписал Хрущев.
Подобное произошло на митинге в Ровенской области, и очевидец вспоминал:
"Особенно были оскорблены еврейские партизаны, оскорблены наши национальные чувства, когда… Никита Хрущев сказал, что "немцы истребляли украинцев, поляков и другие народы", не упомянув евреев. А этот митинг в Сарнах с участием Хрущева происходил недалеко от братской могилы… где покоились останки шестнадцати тысяч истребленных евреев…
Это нас угнетало, и на фоне развалин и рассеянных братских могил мы не очень радовались нашему выходу из партизанских лесов… Не мил был хлеб, не радовала свобода. Угнетенное состояние нарастало со дня на день… Нас мучило будущее, полное следов грозного прошлого…"
После войны Восточная Германия вошла в состав "социалистического лагеря"‚ а потому изменилась политика Москвы. По приказу Сталина была ликвидирована Чрезвычайная Государственная комиссия; наступила эпоха замалчивания и, среди прочего‚ замалчивание Катастрофы европейского еврейства. Вступал в действие государственный антисемитизм, который проявлялся неприметно в годы войны и расцвел в первое послевоенное десятилетие.
4
Фаина Брейдбурд (Погребище, Винницкая область): "Радость возвращения была горькой. На месте нашего дома – пустырь, все наши родные лежали… в большой братской могиле в овраге, на краю соснового леса. "Малый" Бабий Яр и большое горе…"
Мейлах Бакальчук-Фелин (Ровно, Украина): "Земля была буквально усеяна скелетами и костями святых мучеников. Детские черепа мы находили по всей долине. Совершили поминальную молитву и, склонив головы, оплакивали страшную судьбу погибших…"
Нисан Пейсах (Новоселица, Бессарабия): "Нам рассказали, что кроме братской могилы, в которой похоронили 839 новосельчан… на колхозном кукурузном поле есть много отдельных могил. Но их расположение можно определить лишь летом, в августе: "там кукуруза выше растет"…"
Многие места массовых и одиночных расстрелов евреев так и остались невыявленными. Они зарастали травой и деревьями. Дожди вымывали из земли человеческие кости. Поверх могил прокладывали тропинки и дороги, ходили люди, ездили на телегах, пасли коз и коров. Дважды Герой Советского Союза полковник Д. Драгунский сообщал: "Немецкие изверги расстреляли всю мою семью – 74 человека из семьи Драгунских... Могилы не организованы. Косточки моих сестер, детей валяются по полю, скот топчет их – словом, теряется всякое человеческое достоинство…"
В местечке Плисса Витебской области братские могилы евреев залили хлоркой для дезинфекции, распахали и засеяли, а впоследствии начали брать оттуда песок для строительства шоссе. Экскаваторы выгребали его ковшами и наваливали в кузова грузовиков, вместе с песком попадались, очевидно, и кости расстрелянных – местные жители рассказывали, что на участке шоссе, возведенном на этом песке, было затем много аварий.
"Жители деревень вблизи Проскурова использовали для выпаса скота те места, где находились братские могилы евреев. Евреи выкопали канавы, чтобы скот не мог подойти к могилам. Тогда крестьяне посадили на том месте картошку…"
У оставшихся в живых и осиротевших возникало естественное желание – сохранить одиночные и братские могилы, которые удалось обнаружить, поставить ограды, обозначить памятными знаками, чтобы не забылись те жертвы, чтобы родные могли туда приходить и оплакивать погибших. Это были еврейские жертвы, в еврейских могилах; их память следовало почтить надписью на еврейском языке – евреи собирали средства на памятники, вели переговоры с представителями местных и центральных властей, но те, как правило, противились их инициативе.
В 1945 году евреи Вильнюса поставили на собранные средства памятник в Понарах с надписью на идиш и русском языке; через несколько лет его снесли, а на новом обелиске написали по-русски и по-литовски: "Жертвам фашистского террора. 1941–1944".
В 1946 году евреи Бреста установили памятник на месте расстрела 5000 человек – надпись на идиш не разрешили, а вместо слова "евреи" указали "советские граждане". В том же году в Минске соорудили обелиск на месте захоронения евреев; на камне пометили на идиш: "Евреям – жертвам нацизма" (хоронили их в песчаном карьере, а потому то место получило название "Яма"; многие годы это был один из немногих памятников с надписью на идиш).
В 1949 году в украинском городе Корсунь-Шевченковский евреи собрали деньги на памятник погибшим. Разрешение на установку памятника они не получили, а деньги – по распоряжению местных властей – пришлось сдать в государственную казну.
В 1953 году евреи Бердичева установили за свой счет памятник на том месте, где убивали их родных и близких, – на следующий день памятник сняли, а полковника Спивака, инициатора этого дела, уволили из армии и исключили из партии. В Дробицком Яре Харькова – через многие годы и после долгих проволочек – поставили небольшой обелиск с надписью: "Здесь покоятся жертвы фашистского террора 1941–42 годов".
Подобные надписи появились на многих памятниках, установленных в местах уничтожения евреев: "мирные жители", "местное население", "советские граждане", "жертвы фашизма", "жертвы оккупантов", – слово "еврей" отсутствовало, отсутствовала и надпись на идиш, а появление на памятнике магендавида приравнивалось к сионистской пропаганде.
В местечке Соболевка Винницкой области с памятника сняли шестиконечную звезду; на братской могиле в городе Невеле Псковской области заставили переделать шестиконечную звезду на пятиконечную. "У нас боялись быть обвиненными в сионизме, поэтому еврейскими могилами не занимались…"
Через несколько лет после войны несколько предприимчивых граждан ездили в Румбулу под Ригой и через большое сито просеивали пепел сожженных, добывая обручальные кольца и золотые зубные коронки. Был суд. Судья определил, что обвиняемые виновны лишь "в присвоении находки", а потому их присудили к трем месяцам лишения свободы, освободили в зале суда, и они снова отправились "на промысел".
Их опять арестовали, привезли под конвоем в Румбулу для проверки показаний, и очевидец вспоминал впоследствии: "В Румбуле нас встретил редкий молодой лес с поляной, на которой под тонким покровом мха был рассыпан пепел с маленькими фрагментами обугленных, не сгоревших дотла костей. В некоторых местах он возвышался холмиками. Это, по показаниям обвиняемых, был уже просеянный пепел…"
5
После освобождения Киева в городе появились евреи, и каждый шел прежде всего в Бабий Яр. В сентябре 1944 года в ЦК партии Украины уже докладывали о попытке еврейского поэта Д. Гофштейна и "сионистских элементов организовать… массовую демонстрацию еврейского населения в годовщину расстрела немцами в Бабьем Яре".
Организованной демонстрации не было; евреи шли туда, потому что не могли оставаться безучастными в день памяти, и И. Кипнис, еврейский прозаик, написал:
"29 сентября. Люди идут со всех концов города к Бабьему Яру…
Идут толпой, почти не говорят. Смотришь на изможденные лица и видишь, сколько горя пережили, сколько страданий Гитлер причинил каждому из них. Коснись любого, и боль потечет ручьем.
Подходим… Лица у всех темнеют, становятся строже и напряженнее. Слабые не выдерживают, и раздаются сдавленные стоны и всхлипывания. Песчаные обрывы осыпаются под нашими ногами, тянут вниз и вниз…
Вот лежит скомканный грязный кусок белой ткани. Когда-то это была рубашка… А вон там лежат волосы, которые пережили тех, кого они когда-то украшали… Стоит стоптанный ботинок… Никто не трогает этот ботинок, как не трогают и обломок черепа в другом конце рва… Люди стоят вокруг них с самого утра. Глаза красные от слез, сердца – раскаленные от плача. И ждут. Не хотят уходить. Быть может, кто-нибудь появится и откликнется хоть единым словом…
Братья мои и друзья! Склонившись, мы стоим на коленях, головы наши посыпаны золой, мы обливаемся слезами. Иначе и быть не может. Кто в силах прийти и сказать нам – хватит надрываться, стонать у этих ям, у этой пролитой крови.
И всё-таки, братья и друзья, слушайте меня. Встаньте, дорогие, с земли! Отряхните с себя золу! Окрепните духом! Если у человека отнимают ногу или руку, или даже палец, то он в чем-то сокращается, становится меньше, чем был. Но у народа, если у народа бывает горе, если уничтожают народ даже наполовину или на три четверти, то это как с каплей воды, с шариком ртути: ты отщепил половину, но вторая половина тут же округляется, заполняется и снова становится целой.
Так встанем же с земли и выпрямимся во весь рост".
И. Кипнис написал рассказ, в котором предложил евреям носить на груди магендавид – рядом с орденами и медалями. Критики подсчитали, что слово "еврей" в рассказе повторяется 13 раз; Кипниса зачислили в "буржуазные националисты" и исключили из Союза писателей.
Прошло несколько лет. В Бабьем Яре ничего не менялось, и в 1948 году И. Эренбург получил такое сообщение: "Я вам принес, как своеобразный сувенир, человеческие кости, собранные мною на дне Бабьего Яра. Это место… находится в возмутительном запущении. Там пасутся коровы, а кости, как вы видите, валяются рядом. Прекрасный склеп над Бабьим Яром превращен в уборную. В местной газете поднимался вопрос, не разбить ли парк "на живописных склонах Бабьего Яра"…"
6
Ученый-металлург В. Фундатор, один из создателей танка Т-34, решил увековечить память уничтоженного еврейского населения местечка Червень Минской области. Там погибли его отец и мать, а потому он начал собирать деньги, чтобы установить памятник на месте расстрела и указать на идиш: "Евреям – жертвам фашизма".
По заказу Фундатора на московском заводе отлили сорок чугунных плит с именами погибших (было их около 1000 человек); плиты привезли в Червень, а в минский обком партии поступила секретная докладная записка от комсомольского руководителя – о недозволенной деятельности "группы граждан еврейской национальности":
"Памятник ставится погибшим одной национальности (еврейской), в то время, как там есть и жертвы из белорусов, русских и украинцев. Памятник имеет форму чисто национальной архитектуры, надпись на нем выполнена на еврейском языке. Имеется организация, по-видимому, националистического характера, у которой есть свои филиалы и три-пять организаторов…"
Памятник не установили. Чугунные плиты унесли местные жители. Фундатора уволили с работы. Через много лет в Червене появился стандартный памятник с указанием, что на том месте похоронены советские граждане, убитые немецко-фашистскими захватчиками.
В 1949 году поэта С. Голованивского обвинили в ненависти к советскому народу: в поэме "Авраам" на украинском языке он описал равнодушие многих жителей к судьбе евреев, которых гнали на уничтожение в Бабий Яр.
В том же году осудили симфонию харьковского композитора Д. Клебанова "Бабий Яр". Это была, по мнению критиков, симфония, "наполненная библейскими мотивами и проникнутая трагической обреченностью"; композитор "забывает о дружбе и братстве советских народов и проводит идею полного одиночества советских людей, замученных немцами в Бабьем Яре".
Художник З. Толкачев побывал в Майданеке и Освенциме сразу после их освобождения, сделал множество рисунков с натуры и создал графические циклы "Майданек", "Освенцим", "Цветы Освенцима". В 1949 году газета "Правда Украины" назвала его творчество "глубоко порочным" за "сионистско-религиозное содержание", а графические циклы художника – проявлением "буржуазного национализма и безродного космополитизма".
А. Борщаговский, писатель: "На одном из альбомных листов прозревшие "судьи" вдруг увидели изображение таллеса… Толкачева, обличителя фашизма и расизма, распинали только за то, что… таллес на колючей проволоке лагерной ограды напоминал о народе, обреченном фашистами на полное уничтожение".
***
Статьи И. Эренбурга первого года войны также не избежали цензуры. В описаниях убийств еврейского населения Витебска и Киева отсутствовала национальность погибших: "шесть тысяч витебчан – в ямах", "на кладбище в Бабьем Яре расстреляли пятьдесят пять тысяч киевлян". Однако впоследствии в статьях Эренбурга уже появились сведения об уничтожении евреев: "Нет больше в украинских городах старых евреев – чудаков и мечтателей, портняжек и сапожников…"
***
Евреи, вернувшиеся после войны в Городок Витебской области, решили обнаружить места захоронения погибших. "Начали копать и довольно быстро наткнулись на трупы. Самым высоким в довоенном Городке был еврей Костяновский. Его труп легко определили. Он лежал раздетый до пояса… к ноге был привязан маленький пакетик. В нем оказались деньги. Их забрали и отнесли в банк. Несмотря на то, что купюры уже обветшали, банк их принял и обменял на новые деньги. Это стало первым взносом на строительство ограждений и памятников".
***
Из секретного документа (1948 год): "Еврейская религиозная община в г. Виннице обратилась к председателю горисполкома т. Петрову, чтобы он разрешил напечатать книгу о погибших евреях… Товарищ Петров разрешил. Какая политическая слепота у товарища Петрова…" Книга о евреях Винницы, погибших в годы оккупации, не была издана.
***
Л. Разгон (город Горки, Белоруссия):
"В дальнем углу кладбища – ров. Бывший ров. Теперь это насыпь, полузаросшая травой и чертополохом. Засохшие, кем-то положенные цветы. И небрежно сбитый фанерный монумент со звездой и надписью, что здесь захоронены убитые фашистами в 1941 году советские граждане.
Сюда их привели, тут их убили, тут закопали. Тетю Хаю с мужем, тетю Гиту с дочерьми Верочкой и Саррой, с девочками-внучками, моих школьных товарищей и соседей – Муравиных, Вильнеров, Хаитов, Гольдбергов… Тут похоронено всё мое детство, весь мой – без остатка – родной город. Мне тут нечего больше делать…
И мы уезжаем. Навсегда. Больше я сюда не вернусь…"
Очерк семьдесят первый
Послевоенный быт. Переселение в Биробиджан
1
С. Гудзенко:
Закончилась вторая мировая.
Нас дома ждут!
Гони‚ шофер‚ гони!
В июле 1945 года первый состав с демобилизованными отправился из Германии на восток; следом за ним двинулись многие эшелоны, развозя по домам победителей той войны. Возвращались солдаты, выжившие в боях. Возвращались офицеры. А в стране была послевоенная разруха, жители городов ютились в подвалах и сараях, теснились в уцелевших зданиях; в сожженных деревнях жили в землянках сотни тысяч крестьян; ослабленные недоеданием взрослые и дети умирали от всевозможных болезней.
За годы войны было мобилизовано в армию 30 миллионов граждан СССР; из-за убыли мужского населения увеличился разрыв между количеством женщин и мужчин, который существовал затем долгое время. Приметой послевоенного времени стали люди с протезами, на костылях и примитивных тележках, а то и на самодельных досках для безногих, которые катились на подшипниках. Пустые рукава. Черные повязки на глазах. Израненные тела и изувеченные лица. Нищие калеки на улицах и в поездах, на кладбищах и на рынках, которые выпрашивали подаяние.
Из колхозов ушло на фронт около 40% трудоспособного населения; в деревнях почти не осталось мужчин, работали на полях женщины и дети. Колхозные урожаи шли на покрытие обязательных поставок, и единственным пропитанием оставалась картошка, выращенная на приусадебных участках.
Анатолий Рубин (о белорусском крестьянине, у которого он скрывался во время оккупации):
"Однажды поздно вечером хозяин вызвал меня во двор и предложил приложить ухо к земле. Я лег на землю и услышал далекий гул канонады. "Ты чуешь, Толя, это колхоз идет", – сказал мне хозяин…
После войны я приезжал к Карсюкам и поддерживал с ними дружеские отношения… Иван как-то сказал мне, задумавшись: "Когда в 39 году пришли Советы, то они говорили: вот, мол, из-за панов вы и жили плохо. Пришли немцы и говорили, что, мол, из-за жидов вы жили так плохо. Ну а теперь нет ни жидов, ни панов, а жить еще хуже..."
2
На освобожденных территориях надо было начинать с пустого места: восстанавливать жилые дома, заводы, школы, электростанции, больницы и детские сады. Жизнь была трудной, недоставало продуктов питания и промышленных товаров, процветал "черный рынок", где всё стоило невероятно дорого. Снова заговорили о том, что евреи наживаются на народном бедствии, и органы НКВД сообщали о возникновении тревожных слухов: "В Кривом Роге якобы вскрыта банда, состоявшая из евреев, которые, воруя русских детей, убивали их, а из детского мяса выделывали мясные колбасы и пирожки, которыми торговали на рынке".
Людоедства тогда еще не было, однако наступило лето 1946 года, небывалая засуха на фоне послевоенной разрухи, а с ней и голод, захвативший Украину, Молдавию, Крым и черноземные области РСФСР. Жители городов получали хлеб и кое-какие продукты по карточкам, а потому голод коснулся прежде всего крестьян и жителей районов, приравненных к сельской местности, где не существовало карточного распределения продуктов.
Н. Хрущев вспоминал: "Я убеждал, что… Украина нуждается в помощи, но лишь еще больше возбуждал в Сталине гнев. Мы ничего из центра не получили. Пошел голод. Стали поступать сигналы, что люди умирают. Кое-где началось людоедство". Смертность от голода и болезней особенно возросла весной 1947 года, когда в деревнях закончились все запасы. По официальным данным, лишь на территории РСФСР насчитали 500 000 больных дистрофией, количество погибших в стране исчислялось сотнями тысяч.
Из писем колхозников, выявленных цензурой: "Народ не ходит на работу, потому что голодный, кушает лебеду…" – "У нас сейчас большой голод… У некоторых нет решительно ничего, кроме воды и соли…" – "Счастье тому, кто уехал из этой пропасти, но нам, видно, придется подыхать…" Из свидетельства очевидца: "В 1946–1947 годах, в годы страшного голода, охватившего Молдавию, все базары были заполнены еврейскими домашними вещами и ритуальными предметами – их продавали или меняли на хлеб опухшие от голода селяне".
Сразу после войны начали строить для членов Политбюро "государственные дачи" возле Сухуми, Нового Афона, на озере Рица в Абхазии и на Валдае – в то время, когда десятки тысяч людей жили в землянках и умирали от истощения. С. Аллилуева, дочь Сталина, вспоминала возвращение с отцом с юга: "Бегал и суетился генерал Власик, ожиревший, опухший от важности и коньяка. Пыхтели и прочие, разжиревшие на тучных казенных харчах, – генералы и полковники из охраны. Их ехал целый поезд – свита, двор, прихлебатели. Отец скрежетал зубами, глядя на них, и не упускал случая, чтобы накинуться с какими-нибудь грубыми окриками…"
И далее:
"К столу отца везли рыбу из специальных прудов, фазанов и барашков из специальных питомников, грузинское вино специального разлива, свежие фрукты доставляли с юга самолетом… Отец не знал, сколько стоили его обеды, дачи… потому что никогда ни за что не платил денег… Свои ежемесячно присылаемые пакеты с зарплатой… он складывал, не глядя, в стол… Ящики его были заполнены запечатанными пакетами с деньгами, которые по мере заполнения стола куда-то убирали.
Когда отец умер – все эти деньги немедленно исчезли".
3
В годы войны Сталин возглавлял советское правительство, Совет народных комиссаров, в марте 1946 года переименованный в Совет министров СССР. Все средства пропаганды приписывали победу над Германией "мудрому руководству вождя", "гениальному стратегу", "величайшему полководцу всех времен и народов". В июне 1945 года ввели высшее воинское звание "Генералиссимус Советского Союза", которым удостоили маршала Сталина; в те же дни ему присвоили звание Героя Советского Союза и наградили вторым орденом "Победа".
На экраны страны вышел художественный фильм "Падение Берлина". В его финале спускался с небес на берлинский аэродром огромный самолет, и актер, игравший роль вождя, появлялся в белом кителе перед ликующими, благодарными народами – это был апофеоз одержанной победы, почти религиозное поклонение "спасителю человечества", "великому кормчему всех времен и народов".
П. Антокольский, из обращения к Сталину:
Встань же в маршальской шинели
У могучих стен Кремля,
Чтобы вновь моря синели,
Зеленели бы поля…
Не было такой газеты или журнала, в которых не упоминалась бы его имя; не было такого города, районного или областного, где отсутствовала бы улица И. В. Сталина. Именем вождя называли заводы, колхозы, корабли и вершины высочайших гор, куда альпинисты доставляли его бюсты. Композиторы сочиняли кантаты в его честь, скульпторы создавали гигантские статуи "отца и учителя", художники выставляли на обозрение монументальные полотна, изображая его в мундире генералиссимуса со многими орденами на груди.
В июле 1945 года Сталин отправился в немецкий город Потсдам на встречу с президентом США и премьер-министром Великобритании. Предприняли чрезвычайные меры предосторожности, подготовили специальный поезд с бронированными вагонами, и Берия докладывал вождю: "Маршрут длиной 1923 километра… Обеспечивают безопасность пути 17 тысяч войск НКВД, 1515 человек оперативного состава. На каждом километре железнодорожного пути от 6 до 15 человек охраны. По линии следования будут курсировать 8 бронепоездов войск НКВД". – "Для охраны особняка (товарища Сталина) доставлено 7 полков НКВД и 1500 человек оперативного состава. Организована охрана в 3 кольца".
Сталин работал по ночам, а потому во всех министерствах до рассвета дежурили министры и ответственные сотрудники – на случай, если позвонят из Кремля и потребуют какие-либо данные об их работе. Затем вождь уезжал на "ближнюю дачу", где за обеденным столом, в кругу ближайших соратников, он принимал решения, влиявшие на судьбы народов и стран. Путь от Кремля до дачи, по которому проносилась кавалькада машин, считался правительственной трассой; на ней круглые сутки дежурили "топтуны"-охранники, в домах вдоль этой трассы были опечатаны чердаки и перекрыты проходные дворы, чтобы не допустить покушения на главу государства.
"Корифей науки" был гением в философии, литературе, музыке, истории, экономике и военной стратегии. Никто не смел перечить вождю, никто ему не противился. Любое решение Сталина становилось законом, который следовало безоговорочно исполнять, любые его слова считались непререкаемой истиной, "откровением свыше", тиражировались в книгах, газетах, журналах, в выступлениях докладчиков по всей стране – от секретарей ЦК партии до школьных пионервожатых. Из газеты "Правда": "Сказал Сталин – значит, так думает народ. Сказал народ – значит, так подумал Сталин".
Советский Союз и страны антигитлеровской коалиции разгромили фашизм, Красная армия отвоевала половину Европы, но ложь – сознательная, обдуманная, утвержденная в инстанциях – оставалась непобедимой. Ложь пронизывала, как и прежде, несвободное общество. Лгали постановления Полибюро и ЦК партии. Академики и доктора наук подводили научную базу под эту ложь с использованием цитат Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина. Ее разъясняли комментаторы газет и радио. Воспринимали эту ложь граждане "первого в мире государства рабочих и крестьян", от которых не требовали осмысления теорий марксизма-ленинизма, да они и сами не стремились к этому, потому что всякая попытка осмысления – в столкновении с реальностью – могла привести к нежелательным выводам, а затем к жестокому наказанию.
Следовало посещать собрания, дружно голосовать за очередную резолюцию, одобряя или пригвождая, верить без размышлений, что народы Советского Союза "семимильными шагами" идут к коммунизму, а советская власть – самая лучшая власть в мире, во главе которой находится "знаменосец мира, великий вождь мирового пролетариата".
В. Молотов: "Сталин говорил: "Правду охраняют батальоны лжи"…"
4
Ежегодно, 1 мая и 7 ноября, проходили военные парады и многочасовые демонстрации трудящихся на Красной площади. На трибуне мавзолея стояли члены Политбюро и "лично товарищ Сталин". Печатали шаг сводные колонны. Проезжали танки. Провозили пушки. В небе пролетали самолеты. На площадь вступали колонны демонстрантов, отделенные друг от друга рядами охранников в штатском.
Каждогодно, в Октябре и Мае,
Мы сверяли чувства по нему.
И стоял он, руку подымая,
Равный Громовержцу самому…
Победа над Германией "списала" репрессии предвоенных лет и поражения в той войне, которые позволили немецким войскам дойти до Москвы и Сталинграда. Вождь снова был непогрешим; "гений человечества" стал божеством, которому следовало поклоняться; в богослужение церквей, мечетей и синагог ввели молитву "за здравие вождя народов". В школах, на выпускных экзаменах, десятиклассники писали сочинения на тему "Образ молодого советского человека великой Сталинской эпохи"; пионеры провозглашали: "К борьбе за дело Ленина – Сталина будь готов!" В детских садах висели лозунги на кумачовых полотнах: "Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!"; малыши декламировали на утренниках: "Я маленькая девочка, играю и пою. Я Сталина не видела, но я его люблю".
Это были годы "великих строек коммунизма", и планы Кремля поражали воображение своей грандиозностью. Закладывали гигантские лесозащитные полосы. Возводили огромные гидроэлектростанции. Планировали повернуть вспять сибирские реки. Силами заключенных прокладывали Волго-Донской канал, возле которого воздвигли гигантскую статую вождя (на нее пошло 33 тонны меди). Десятки тысяч узников строили за Северным полярным кругом железную дорогу на Игарку и ценой огромных человеческих жертв проложили 850 километров рельсовых путей (после смерти Сталина "стройку прекратили из-за ненадобности дороги… В тундре остались рельсы, поселки, паровозы, вагоны…").
Население страны жило бедно, в тяжелейших жилищных условиях, получая нищенскую заработную плату, выстаивая в магазинах долгие очереди, однако ежегодно, весной, объявляли о снижении цен на некоторые виды товаров. Это проходило под лозунгом "Забота партии, правительства, лично товарища Сталина о благосостоянии советского народа", и вождю докладывали высказывания москвичей: "Как здорово, что снизили цены!.. Москва прямо торжествует…" – "Ни одно из капиталистических государств за всю свою историю таких вещей не делало…" – "В провинции продуктов нет и не будет, а торговля хлебом ведется по спискам…" – "Это плохо для крестьян… которые должны все продукты продавать дешевле…"
Пропагандистский эффект после каждого постановления был велик; даже через десятки лет старики говорили с почтением: "А Сталин цены снижал…" И добавляли: "Сталин был – так порядок был…"
В декабре 1949 года весь Советский Союз, "всё прогрессивное человечество" отмечали день рождения вождя. Он получил более 15 000 подарков со всего света и более 800 000 поздравительных писем. Среди прочих поступил "Приветственный адрес от духовенства и мирян русской православной церкви", подписанный патриархом, архиепископами и епископами: "Нам особенно дорого то, что в деяниях Ваших… весь мир видит торжество нравственных начал в противовес злобе, жестокости и угнетению, господствующим в отживающей системе общественных отношений…"
Юбилей вождя не обошел стороной и еврейские религиозные общины. Проводили специальные богослужения, зачитывали поздравительные послания; в синагоге Омска исполнили кантату о Сталине, зажгли семьдесят свечей и зачитали приветствие имениннику.
Вышла в свет "Краткая биография И. В. Сталина"‚ в которую он добавил собственноручно такие слова: "С гениальной проницательностью разгадывал товарищ Сталин планы врага и отражал их. В сражениях‚ в которых товарищ Сталин руководил советскими войсками‚ воплощены выдающиеся образцы военного оперативного искусства". Это он вписал в свою биографию: "Сталин – достойный продолжатель дела Ленина, или, как говорят у нас в партии: Сталин – это Ленин сегодня".
М. Джилас, югославский государственный деятель (из книги "Разговоры со Сталиным"):
"Маленький неуклюжий человечек шествовал по золотым и малахитовым царским палатам, перед ним открывались двери, его провожали горящие восторженные взгляды, слух придворных напрягался, чтобы запомнить каждое его слово. А он, уверенный в себе и в своем деле, как будто не обращал на всё это внимания…
Поэты им вдохновляются, оркестры гремят кантатами о нем… Сейчас он победитель самой большой войны в истории, и его абсолютная власть над шестой частью земного шара неудержимо ширится дальше".
5
В предвоенные годы Тову Перельштейн дважды арестовывали за сионистскую деятельность; она провела 6 лет в лагере на Колыме, а затем осталась там в ссылке. Из ее воспоминаний (события 1944 года):
"Когда у меня родился сын… муж предложил назвать его Йосефом – по имени младшего брата, который был безвинно расстрелян палачами НКВД. Меня страшила мысль о том, что ребенок будет носить имя, принадлежавшее не только убитому, но и убийце: ведь это было и имя Сталина. Но семье Перельштейн была дорога память погибшего Йосефа… и я согласилась. В домашнем кругу мы называли мальчика Йоськой…
Однажды, когда я принесла Йоську в ясли и передала сестре, та рассмеялась, стала даже давиться от смеха, а работницы яслей хохотали вместе с ней… Мне объяснили, что в это утро они переименовали всех хряков из свинарника подсобного хозяйства: отныне их будут называть не Васьками, а Йоськами. Дескать, свиньи тоже хотят быть евреями…
Я рассказала эту историю ясельному врачу Анне Михайловне, еврейке по национальности. Та побледнела, выслушав мой рассказ, несколько минут молчала и затем сказала: "Борову еврейское имя не подходит. Ну, я им завтра покажу!"
Наутро… Анна Михайловна неожиданно спросила: "Что у вас нового?" Сестры и няни стали громко смеяться: "Мы сменили клички хряков в свинарнике и вместо Васек будем называть их Йоськами". Анна Михайловна, обычно сдержанная, гневно закричала: "Знаете ли, что вы сделали? Вы назвали свиней именем Иосифа Виссарионовича! Который руководит войной с врагом на всех фронтах и всюду побеждает!.."
В комнате стояло гробовое молчание. Работницы яслей дрожали от страха, они так перепугались, что не могли встать и приступить к работе. После того дня хряки в свинарнике опять стали Васьками…"
6
Яков Карасин (Тукумс, Латвия):
"Первую еврейскую свадьбу в послевоенном Тукумсе сыграли в 1946 году – Гита Перлман вышла замуж за Лейбу Фридмана. Эту свадьбу отмечали все тукумские евреи, ведь свадьба – это верный признак того, что невозможно уничтожить еврейскую жизнь, что родятся и вырастут еврейские дети, и всем очень хотелось надеяться – уж они-то никогда не узнают беды.
Первое послевоенное свадебное веселье еще омрачалось близостью недавней войны, и это чувствовалось не только по скромным нарядам и не слишком роскошному застолью. Жених успел пройти через гетто и концлагеря, а у невесты погиб единственный брат…"
В 1946 году проходили первые послевоенные выборы в Верховный Совет СССР. По официальным данным, за "кандидатов блока коммунистов и беспартийных" проголосовало более 99% избирателей, и очевидец во Львове свидетельствовал: "Везде портреты, афиши. Играют оркестры, школьники маршируют и поют на улицах. Огромный энтузиазм. Можно выбирать между Сталиным и Джугашвили…"
Органы НКВД докладывали содержание анонимных надписей в избирательных бюллетенях: "Честный человек за вас, сволочей, голосовать не может..." – "За что только воевали?.." – "Долой колхозы…" Встречались и иные надписи: "За блок коммунистов и беспартийных, прошу только изолировать евреев от трудового народа…" – "Я даю голос, но прошу, щоб i одного жида не було на нашiй Украiнi…"
После войны возвращались по домам евреи – солдаты и офицеры той войны. Одни шли учиться, другие поступали на работу; жизнь налаживалась медленно, не хватало жилья и продуктов питания; осиротевшие люди не могли оставаться в тех местах, где погибли их близкие, – так начался стихийный переезд в Еврейскую автономную область (ЕАО).
На отъезд подталкивал голод 1946–1947 годов, разруха на освобожденных территориях, антисемитские настроения соседей, недружелюбное отношение местных властей, и в Биробиджан отправились первые переселенцы, которым казалось, что там они смогут жить среди своих. Один из них объяснял причины переезда: "Обстановка в Крыму оказалась такой, что работать было невозможно. Кругом сплошной антисемитизм, и никакой борьбы с ним нет".
Послевоенный пятилетний план предусматривал развитие промышленности Дальнего Востока, увеличение его населения, и руководители ЕАО – с разрешения Москвы – развернули кампанию за переселение. В газете на идиш "Эйникайт" опубликовали очерк о Еврейской автономной области, который мало соответствовал действительности:
"Я везде видел, как люди заняты работой, я видел с каким воодушевлением и радостью они строят и создают новую жизнь на новом месте. Там, где недавно было дико и пустынно, возникли большие поселки, целые города…
Сильные морозы, которые иногда встречаются, переносятся там очень легко. Тихая, сухая, солнечная погода делает мороз мягким и легким… В самые морозные дни жители Биробиджана одеваются в легкие шубы, ватные пиджаки, элегантные пальто. Население ЕАО имеет вдоволь рыбы, в еврейских семьях едят вкусные блюда, и рыбы хватает не только для собственного потребления – область продает много рыбы на сторону…
Биробиджан выглядит красиво… Это город европейского покроя. Красивые мощеные улицы, асфальтированные тротуары, благоустроенные дома. На биробиджанских улицах шумно и оживленно, они постоянно переполнены людьми. Слышится сочная еврейская речь…
Уже сейчас, в этом году, область может принять более 20 000 человек, которые будут обеспечены жильем и работой".
В начале 1946 года население Еврейской автономной области составляло 108 000 человек, среди них было около 18 000 евреев. В декабре 1946 года из Винницы в Биробиджан отправился первый эшелон, в нем было 450 переселенцев. Летом следующего года – второй эшелон из шестидесяти вагонов, в которых разместились 1221 человек; среди них были слесари, токари, строители и кузнецы, сапожники и портные, а также инженеры, техники, врачи, учителя, агрономы, колхозники.
Основная масса переселенцев шла с Украины и Крыма. На Дальний Восток отправлялись евреи, вернувшиеся из эвакуации в родные места, где они не могли уже прижиться; сам факт вторичного переселения за столь короткий срок говорил о той атмосфере, которая их окружала и подталкивала к переезду.
В ЕАО поступали просьбы из разных районов страны. Колхозник из Крыма: "Мне ничего не страшно. Работать могу, трудностей испытал много и готов на всё…" Бухгалтер из Самарканда: "Если мы можем быть полезны, будем обеспечены работой по специальности и квартирой, то готовы выехать…" Научный работник из Кемерово: "Я понял свое назначение. Мое место должно быть там, где создается Еврейская государственность…"
До середины 1948 года в Биробиджан приехали 1770 еврейских семей из Винницкой, Днепропетровской, Николаевской, Херсонской областей и Крыма; половина из них поселилась в сельских районах области, чтобы работать в колхозах, совхозах и машино-тракторных станциях. Эшелоны с еврейскими переселенцами прибыли также из Одессы и Самарканда – было в них около 1000 человек.
В газете "Биробиджанская звезда" сообщили после прибытия первого эшелона: "Еще задолго до их приезда были подготовлены хорошо оборудованные помещения, койки, постельные принадлежности, столовые с трехразовым питанием… Каждого переселенца направили на работу по его желанию и обеспечили квартирой, каждой семье оказали материальную помощь продуктами питания и промышленными товарами... Как счастливы мы, трудящиеся евреи – равноправные граждане многонациональной семьи Советского Союза!"
Это сообщение также не соответствовало действительности, и В. Ханина вспоминала через много лет:
"В 1947 году вербовщики уговорили меня с мужем отправиться в Биробиджан – строить еврейский рай на Дальнем Востоке.
Ехали в товарных вагонах… На время следования эшелона обещали выдавать продукты, но это был обман. Вскоре съели всё, что взяли с собой на дорогу, пришлось на станциях менять одежду на еду… А дороге не было конца. За время движения сменили более ста паровозов. Люди начали умирать… 48 человек не доехали до Биробиджана…
Ни подъемных, ни нормального жилья, ни других продуктов, кроме селедки, в Биробиджане не давали. Всё это не могло не сказаться на здоровье: открылись раны на моих ногах, стали опухать ноги у мужа…
Возвратившись обратно домой, в Винницу, я первым делом стала звонить знакомым евреям, собиравшимся отправиться в Биробиджан, советовала ни в коем случае этого не делать, поведала всю правду. Может, этим мне удалось спасти многих от гибели…"
7
Из газетной статьи: "Необозримы просторы Дальнего Востока. В этом краю неисчерпаемых богатств и неограниченных возможностей… раскинулась Еврейская автономная область… Тысячи евреев-переселенцев нашли там наилучшее применение своим силам…"
Условия жизни в Еврейской автономной области были тяжелыми. Долгие малоснежные зимы до сорока градусов мороза и промерзанием земли на глубину до двух метров. Жаркое, влажное лето с многодневными дождями. Обширные болотистые местности. Непроходимая тайга. Весной 1947 года сильное наводнение уничтожило посевы, разрушило мосты, снесло десятки деревень, и тысячи людей остались без крова.
Огромные очереди стояли за хлебом, а прочие продукты питания – мясо, жиры, крупа – появлялись в магазинах несколько раз в месяц. В отдаленные районы ЕАО не было никаких дорог; продукты и товары завозили туда по рекам до наступления морозов, и руководитель одного из районов заявил в начале 1948 года: "Дела обстоят просто отвратительно. Восемь месяцев в районе нельзя было купить мыло. Скоро заедят вши… Если вспыхнет какая-нибудь эпидемия, начнется массовое вымирание".
Из колхоза "Эмес" Биробиджанского района сообщали: "Большая нужда в рабочей силе… однако колхоз не имеет возможности принять десять семей. Имеются семь свободных домов, но они… стоят без крыши, без окон и дверей, без печей. Во многих домах прогнили потолки и требуют замены, необходима срочная перестилка полов… но нет строительных материалов".
Колхоз "Вальдгейм" принял 44 семьи из Винницкой области; на трудоспособного члена семьи выдавали по 400 граммов хлеба в день, на иждивенца – по 200 граммов, люди жили в бараках, и вскоре из колхоза уехало 58 человек. Подобные условия жизни были и в других местах; осведомители докладывали о высказывании колхозника: "Мы как на каторге… Лучше бы меня убил Гитлер…"
К концу 1948 года еврейское население ЕАО составило 30 000 человек: это было максимальное количество за всю историю области; вскоре многие переселенцы покинули Биробиджан. Поэт И. Фефер сообщал американским читателям:
"Факты свидетельствуют, что послевоенное переселение в Биробиджан превзошло все ожидания. Если переселение будет продолжаться на таком же уровне, через несколько лет на Дальнем Востоке появится Еврейская автономная советская социалистическая республика". (Статья Фефера появилась в американском журнале в январе 1949 года; к тому времени организованное переселение в ЕАО прекратилось, а автор статьи уже находился в тюрьме.)
***
Один из примеров беспрекословного подчинения "вождю народов". В конце 1942 года Сталин просматривал статью для публикации в "Правде" и проставил точки над буквами "ё", которые были в тексте. И хотя после 1917 года эту букву изъяли из русского алфавита, статью опубликовали на другой день с буквами "ё". Шли тяжелейшие бои под Сталинградом, решалась судьба страны, однако в ЦК партии уже работали над подготовкой специального постановления о введении в алфавит буквы "ё".
***
В 1947 году решили воздвигнуть грандиозный памятник Победы на Красной площади. Ведущие архитекторы и скульпторы страны предлагали разные варианты: установить памятник посреди площади, передвинуть или ликвидировать здание Исторического музея, превратить одну из башен Кремля в постамент для гигантской статуи вождя. Из стенограммы совещания: "Победу без фигуры товарища Сталина я не могу себе представить…" – "За мавзолеем – скульптура Сталина… Это можно здорово сделать, но от Кремля тогда ничего не останется…" – "Такая композиция может убить Спасские ворота…" – "Ну и пусть убьет…"
В тот момент у страны были иные заботы, требовалось восстанавливать разрушенные города и промышленные объекты – возможно, поэтому памятник Победы на Красной площади так и не появился на свет.
***
В 1946 году издали очередные 10 миллионов экземпляров "Краткого курса истории ВКП(б)" – "классического труда товарища Сталина". К 1948 году тираж этой книги превысил 34 миллиона экземпляров на 63 языках народов СССР; к 1951 году отпечатали еще 5 миллионов экземпляров. В 1950–1951 годах увидели свет более 2,5 миллионов экземпляров "Краткой биографии И. В. Сталина".
Из газеты "Известия": "Ко дню знаменательной даты (70-летие вождя)… коммунистическая партия Израиля выпускает в переводе на еврейский язык (иврит) "Краткий курс истории ВКП(б)". "Лига дружеских связей с СССР" издает в переводе на иврит второе издание краткой биографии товарища И. В. Сталина".
***
На 1 января 1941 года числилось в компартии СССР 3 872 465 человек, из них – 176 884 еврея (4,57%). На 1 января 1946 года в партии состояло 5 513 649 человек, из них – 202 878 евреев (3,68%). Увеличение абсолютного количества евреев по сравнению с довоенным периодом связано с массовым вступлением в партию бойцов Красной армии в годы войны.
В 1946 году на Украине среди секретарей горкомов и райкомов партии было 1918 украинцев (70%), 739 русских (27%), 4 еврея (0,15%).
***
В судебных архивах хранятся дела с описанием "преступлений" в первые послевоенные годы, за которыми следовало жестокое наказание. Рабочий в Рязанской области бросил огурец в портрет "одного из руководителей". Некий таджик в Москве нецензурно ругался "в адрес бюста Ленина". Шахтер с Украины порвал портрет Сталина, "произнося при этом контрреволюционные измышления". Две эстонки из Тарту выбросили из окна больницы бюсты "основателей коммунистической партии и советского государства". Плотник из Чкаловской области допускал "похабщину в отношении портрета вождя народов" (осужден на 10 лет лишения свободы).
Очерк семьдесят второй
Террор в военные и первые послевоенные годы
1
Весной 1944 года в ЦК партии подготовили документ "О состоянии Литературного института при Союзе советских писателей", в котором особо подчеркнули антисоветскую деятельность нескольких студентов:
"Белинков, двадцати двух лет, по национальности еврей… Арестован органами государственной безопасности; представил как дипломную работу рукопись "Черновик чувств", что является антисоветской вылазкой; открыто симпатизирует философам-идеалистам Платону, Канту, Бергсону…
Эльштейн, двадцати двух лет, по национальности еврей… Арестован органами государственной безопасности… Злопыхательствует по отношению к советскому строю…
Ингал, двадцати трех лет, по национальности еврей… Вместе с Белинковым и Эльштейном пытался пропагандировать свои антисоветские взгляды среди студентов института, давая читать им свои произведения…"
В документе перечислялись и другие неблагонадежные студенты, среди которых оказалось немало евреев: "Студент первого курса Музис (еврей)… М. Рапопорт, по национальности еврейка… Р. Тамаркина (еврейка) и Ш. Сорокко (еврейка)…"
Аркадия Белинкова арестовали в начале 1944 года и осудили на 8 лет. В лагере Белинков написал тайком несколько работ; их обнаружили и приговорили его к 25 годам за "контрреволюционную пропаганду и призывы к террористическим действиям".
2
Н. Коржавин, из стихотворения 1944 года:
Гуляли, целовались, жили-были…
А между тем, гнусавя и рыча,
Шли в ночь закрытые автомобили
И дворников будили по ночам.
Давил на кнопку, не стесняясь, палец,
И вдруг по нервам прыгала волна…
Звонок урчал… И дети просыпались,
И вскрикивали женщины со сна…
Репрессии в Советском Союзе не утихали даже в военные годы: это называли "решительной борьбой с агентурой врага в тылу и всякого рода пораженческими элементами". Берия докладывал Сталину: "За 1943 год войсками НКВД по охране тыла… задержано для проверки 931 549 человек… Из общего количества задержанных разоблачено и арестовано 80 296 человек (агентура, изменники, предатели, каратели, дезертиры, мародеры и прочий преступный элемент)…"
Расстреливали или осуждали на длительные сроки "пораженцев" и сеятелей паники; отправляли в лагеря за "антисоветские разговоры" и "распространение ложных слухов", за самовольный уход с работы и обнаруженный в доме радиоприемник, которые не сдали по распоряжению властей, даже за восхваление американской техники, поступавшей из-за океана. Солдат и офицеров, вышедших из окружения, отправляли в фильтрационные лагеря для проверки, а затем посылали на фронт или в места заключений как изменников родины.
По данным российских военных историков, в немецком плену оказалось 4,5 миллиона бойцов и командиров Красной армии, многие из которых погибли. После войны вернулись в Советский Союз 1,8 миллиона бывших военнопленых, а также 2,6 миллиона мужчин и женщин, угнанных на принудительные работы в Германию. Среди них насчитали 11 428 евреев, сумевших скрыть свою национальность и избежать неминуемого уничтожения; обычно они выдавали себя за татар, узбеков, азербайджанцев, так как у мусульман принято делать обрезание.
В мае 1945 года, сразу после победы, последовала директива Сталина: "Военным Советам фронтов сформировать в тыловых районах лагеря для размещения и содержания бывших военнопленных и репатриируемых советских граждан на 10 000 человек каждый лагерь…" Создали десятки лагерей, где военных и гражданских лиц проверяли сотрудники НКВД, НКГБ и контрразведки "Смерш" ("Смерть шпионам"). Не избежали проверки и подростки 12–16 лет, которых немцы – по мнению сотрудников НКГБ – могли завербовать в годы оккупации для проведения шпионажа и диверсий.
Из воспоминаний бывшего военнопленного (1945 год):
"Впереди мост через Эльбу… Через мост как бесконечная змея медленно ползет колонна сгорбившихся разношерстно одетых людей. Здесь и мужчины в обносках чуть не всех армий мира, и женщины в женском и в мужских кителях, и мальчишки… Эта змея-колонна очень плотная и чем-то напоминает густую патоку, вытекающую из огромной бутылки.
Сразу же за мостом колонна обрамляется неизвестно откуда взявшимися автоматчиками, которые идут цепочками сбоку...
А вот и первое приветствие Родины:
– Изменники! По лагерям сгноим.
Неужели это кричит тот самый майор, приезжавший уговаривать нас вернуться домой? Нет, это только обозный солдат, стоящий на повозке… Скорее всего, он большой патриот и повторяет слова, внушенные ему пропагандой…"
Запись в анкете "военнопленный" оставалась клеймом на долгие годы, обвинением в трусости, предательстве, в измене родине (лишь в конце 20 века вышел указ о полной реабилитации побывавших в немецком плену, но мало кто из них дожил до этого дня).
А. Солженицын (из книги "Архипелаг ГУЛАГ"): "Горше и круче судили тех, кто побывал в Европе, хотя бы и "остовским" ("восточным") рабом, потому что он видел кусочек европейской жизни и мог рассказывать о ней… Рассказать же, что в Европе вовсе плохо, совсем жить нельзя, – не каждый умел".
3
Парад победы, 24 июня 1945 года (Григорий Браиловский, свидетельство участника парада):
"К торжественному маршу… первый батальон прямо…" От Исторического музея до мавзолея – метров сто, и мы, выравнивая шеренги, уже смотрим на н е г о. Рядом с ним привычное окружение соратников, но мы видим только е г о, величайшего полководца всех времен и народов, своего верховного главнокомандующего, главного творца нашей победы...
А всего за час до этого нас, сдавших свой главный экзамен на преданность ему в боях, снова проверяли… приказав обыскать друг друга. Кто-то шарил по карманам нашего знаменосца, трижды Героя Советского Союза Покрышкина и его ассистентов, дважды Героев Лавриненкова и Алелюхина. Поочередно щупали друг друга в поисках запрятанного пистолета такие потенциальные террористы, как Герои СССР подполковник Субботин и капитан Старченко…
В тот торжественный час не могло прийти в голову Васе Макарову, вчерашнему командиру полка, что скоро его внезапно снимут с занятий и отправят в застенок. Даже в дурном сне не могло привидеться полковнику Андрианову, светлой голове, что… его схватят как японского шпиона..."
"Кто из нас, захлебывавшихся в криках "ура" на параде победы, знал тогда о ее цене? О том, к примеру, что… множество уцелевших в нацистских лагерях попадут после освобождения в сталинские?.."
Из воспоминаний первых послевоенных лет: "Кенгир – 500 километров к северу от Караганды. 6000 заключенных… осужденных за "контрреволюцию", за "измену родине", "шпионаж", "диверсию", "террор", "содействие мировой буржуазии"… "СОЭ" ("социально-опасный элемент"), за антисоветский анекдот, знакомство с иностранцами и "преклонение перед Западом". Лагерь со строгим тюремным режимом…"
Разветвленная сеть карательных органов проводила по всей стране слежку и обыски, аресты и следствия, на которых из арестованных "выбивали" необходимые признания. Во многих случаях дело не доходило до судебного расследования, – сколько бы понадобилось судей и прокуроров для осуждения сотен тысяч арестованных? Приговоры выносило "Особое совещание" (ОСО) из трех человек; они утверждали назначенную заранее меру наказания – расстрел или заключение на долгие сроки (в мае 1947 года, к примеру, сотрудники ОСО вынесли за один день приговоры на 575 обвиняемых).
В 1947 году отменили смертную казнь, взамен которой стали осуждать на 25 лет лагерей. Даже за принадлежность к религиозной общине баптистов осуждали на 25 лет лагерей: это расценивалось как участие в нелегальной антисоветской организации, за что полагалось самое суровое наказание. Москва призвала другие страны отменить чрезвычайную меру наказания, однако в январе 1950 года – "ввиду поступивших заявлений от национальных республик, от профсоюзов, а также от деятелей культуры" – в Уголовный кодекс возвратили применение смертной казни "к изменникам родины, шпионам, подрывникам-диверсантам".
После войны советские войска вели в западных районах страны борьбу с партизанскими движениями поляков, украинцев, латышей, литовцев и эстонцев; взятых в плен расстреливали или отправляли в лагеря, а их семьи высылали в отдаленные районы страны. Не доверяли гражданам городов и деревень, захваченных немцами; при поступлении на работу или учебу следовало заполнить анкету, в которой был пункт: "Находились ли вы или ваши родственники на временно оккупированной территории?"; фальшивая запись в анкете считалась уголовным преступлением.
Выжившие евреи опасались рассказывать, что они были в гетто, потому что там приходилось работать на немцев – строить, ремонтировать автомобили, копать окопы. Их допрашивали следователи: "Как же вы остались живы? Не сотрудничали ли вы с оккупантами?", и бывшим узникам гетто приходилось доказывать, что они не были изменниками.
4
Ценой колоссальных усилий увеличивали в стране производство стали, чугуна, цемента, угля и нефти; получив очередное правительственное задание, министры нередко обращались к Л. Берия – прислать дополнительное количество заключенных, чтобы уложиться в запланированные сроки.
В начале 1947 года министр строительства предприятий топливной промышленности просил в письме: "Товарищу Берия Л. П. Для развертывания строительства прошу организовать еще лагерь на 5 тысяч человек, выделить 30 000 метров брезента для пошива палаток и 50 тонн колючей проволоки". Чтобы ускорить строительство "спецобъекта" по атомному проекту, количество заключенных на тех работах увеличили до 37 000 человек.
Осужденных посылали обычно в труднодоступные и неосвоенные районы Севера и Востока с суровым климатом, где не хватало людей, приехавших туда по собственному желанию. За пайку хлеба и миску баланды заключенные строили заводы и города, возводили плотины, прокладывали дороги, добывали уголь, золото, медь, никель, уран, заготавливали древесину, строили в Москве высотные здания – голодные, бесправные, умиравшие от истощения, болезней, тяжелого физического труда.
Стране требовалась дешевая рабочая сила; повсюду шли аресты для пополнения состава лагерей, но даже карательные органы не могли поставить нужного количества заключенных. В начале 1947 года министр внутренних дел докладывал: "Потребность строек во втором квартале – дополнительно 400 тысяч человек. Необходимо выделить Дальстрою – 50 тысяч человек, БАМу – 60 тысяч, спецстрою – 50 тысяч, лесным лагерям – 50 тысяч, Воркуте-Ухте-Норильску – 40 тысяч и на покрытие убыли – 100 тысяч человек. Прошу дополнительных обязательств по поставке рабочей силы на МВД СССР в ближайшее время не возлагать".
С лета 1947 года начали беспощадно наказывать "за хищение государственного и общественного имущества". Напомним: это был голодный год во время небывалой засухи; чтобы накормить умирающих детей, крестьянки (в основном, вдовы погибших солдат) выкапывали на колхозных полях картошку и свеклу, после уборки урожая собирали хлебные колоски.
В Курской области, не оправившейся еще от разрухи военных лет, приговорили к 5 годам заключения вдову, мать двоих детей – за кражу в колхозе нескольких клубней свеклы и 600 граммов ржаных колосьев. Двух колхозниц осудили на 5 лет за присвоение 4 килограммов картошки, которую они же сажали, окучивали, выпалывали сорняки. Из приговора суда о хищении 2 килограммов 100 граммов зерна: "Подсудимая Филатова виновной себя признала полностью и суду пояснила… что ей нечего было кушать. Суд эти доводы считает неосновательными, а преступление доказанным",
В конце 1947 года Сталин приказал создать лагеря самого строгого режима на 180 000 особо опасных государственных преступников, "оставшихся на воле троцкистов", а также "террористов, меньшевиков, эсеров, националистов…" Эти лагеря быстро переполнились; министр внутренних дел попросил вождя "увеличить емкость… до 250 000 заключенных", на что и получил разрешение.
С 1948 года начали репрессировать "повторников" – тех, кому удалось выжить в заключении и выйти на свободу; их заново отправляли в лагеря на основании прежних обвинений. В СССР процветали доносы и всеобщая подозрительность; один из секретарей ЦК партии провозгласил в те годы: "Бдительность должна стать необходимым качеством советских людей. Она должна являться, если хотите, национальной чертой, заложенной в характере русского советского человека".
Современник свидетельствовал: "Репрессии 1937 года мы еще пытались объяснить тем, что поколение, родившееся до революции, могло чего-то недопонимать, в чем-то быть несогласным с властью. Но мы-то появились на свет при советской власти, мы воевали за нее и спасли ее! В сознании не укладывалось…" В 1949 году арестовали в Воронеже участников нелегальной "Коммунистической партии молодежи"; это были, в основном, школьники, которых обвинили в намерении "захватить политическую власть в СССР".
Диктатор мог оставаться у власти только при наличии карательных органов, проникавших во все слои общества с помощью секретных осведомителей. В стране насаждали и поддерживали страх многочисленными репрессиями, которые не поддавались логическому объяснению; достаточно было неосторожной фразы, рассказанного или услышанного анекдота в присутствии соседа, сослуживца, случайного знакомого. Кто мог почувствовать себя в полной безопасности или отсидеться в неприметной нише? Страх был повсеместным, у большинства – бессознательным; страх в сочетании с массовой пропагандой определял мысли и поступки людей, которые даже не догадывались об этом.
Н. Мандельштам (из книги "Воспоминания"):
"Все мы принадлежали к кругу, который походя уничтожался. Удивительно не то, что многие из нас побывали или погибли в лагерях, а то, что кое-кто уцелел. Осторожность не помогала. Помогала только случайность…
Террор – это устрашение. Чтобы погрузить страну в состояние непрерывного страха, нужно довести количество жертв до астрономической цифры и на каждой лестнице очистить несколько квартир. Остальные жильцы дома, улицы, города, где прошла метла, будут до конца жизни образцовыми гражданами. Не следует только забывать новых поколений, которые не верят своим отцам, и планомерно возобновлять чистку.
Сталин прожил долгую жизнь и следил, чтобы волны террора время от времени увеличивали силу и размах".
5
В первые послевоенные годы появились подпольные молодежные объединения, участники которых изучали произведения Маркса и Энгельса, спорили о методах борьбы с политикой Кремля, искажавшей марксистское учение, составляли программы, манифесты, листовки, выпускали рукописные журналы, уходили в лагеря на долгие сроки – в этом демократическом движении участвовали и евреи Советского Союза.
В 1946 году пятнадцатилетний Александр Воронель и группа подростков (все, кроме одного, евреи) создали в Харькове кружок и распространяли листовки, возмущаясь нарушениями принципов марксизма-ленинизма. А. Воронель, из воспоминаний:
"Мы все были марксистами, не зная ничего иного…
Нам приходилось видеть опухших от голода людей. Оборванные инвалиды на базаре истошно пели песни, просили милостыню и обжуливали народ в карты и в "веревочку". В темных переулках убивали за пиджак. В "особторгах" и коммерческих магазинах витрины ломились от икры, колбас, сыров и прочего… Конечно, это не согласовывалось с Лениным, ни тем более с Марксом… Обнаружив такое расхождение, мы не сомневались ни минуты, что должны бороться, и задумывались только о формах этой борьбы…
Нас было семь мальчиков и одна девочка... Нам удалось написать печатными буквами и расклеить к праздникам до сотни листовок, которые мы помещали возле хлебных магазинов (где скапливались по утрам громадные очереди) и на портретах передовиков, развешанных по сторонам улиц. Иногда, рано утром, мы приходили в эти очереди и прислушивались к реакции толпы. Реакция была сочувственная.
Тем более удивился я позднее, когда увидел у следователя все наши листовки, аккуратно подшитые и пронумерованные. Было похоже, что ни одна не пропала. Принесены они были в КГБ добровольными доброжелателями, лояльными гражданами…"
Подросткам из Харькова повезло: им заменили наказание на условное и освободили; в последующие годы такое уже, очевидно, не случалось. В 1948 году арестовали в Тбилиси участников подпольной группы "Молодая Грузия"; вместе с ними осудили за "недонесение" еврея А. Цыбулевского и отправили в лагерь на 10 лет.
В первые послевоенные годы в Москве возник "Союз борьбы за дело революции". Его участники – школьники старших классов и студенты – изучали труды Маркса, Ленина и Троцкого, обвиняли сталинскую диктатуру в "обмане и насилии над мыслями", критиковали взяточничество и казнокрадство, "насквозь проевшие весь государственный аппарат", изготавливали листовки. Следствие признало "Союз борьбы" "еврейской молодежной террористической организацией", готовившей покушение на члена Политбюро Г. Маленкова. В феврале 1952 года суд приговорил Е. Гуревича, Б. Слуцкого и В. Фурмана к расстрелу, десять человек – к 25 годам заключения, троих – к 10 годам. (В 1989 году приговор отменили за отсутствием состава преступления.)
В 1950 году пять старшеклассников города Ленинск-Кузнецкий Кемеровской области выпустили единственную листовку: "Слушай, рабочий! Разве мы живем сейчас той жизнью, за которую боролись и умирали наши деды, отцы и братья?.." Их приговорили к 8 и 10 годам заключения; среди осужденных оказались М. Бакст и В. Рейхтман.
Пять московских студентов, участников группы В. Гершуни, написали текст листовки: "Наше правительство скомпрометировало себя…" Их отправили в заключение на долгие сроки; в лагере Гершуни ("почти еще мальчик, взятый с первого курса… черноглазый, с матово-бледным заостренным лицом") закричал охраннику: "Не смейте звать нас контрреволюционерами! Это уже прошло. Сейчас мы опять ре-во-лю-ционеры! Только против советской власти!" (Впоследствии Владимир Гершуни помогал А. Солженицину в сборе материалов для книги "Архипелаг ГУЛАГ", в 1969 году его поместили в психбольницу на принудительное лечение.)
"Пустых тюрем у нас не бывало никогда, – отметил Солженицын, – а бывали либо полные, либо чрезмерно переполненные".
6
Первый крупный послевоенный процесс состоялся в 1946 году. На скамье подсудимых оказались бывший нарком авиационной промышленности А. Шахурин, главный маршал авиации А. Новиков и другие. Приговор гласил: "Подсудимые протаскивали на вооружение ВВС заведомо бракованные самолеты и моторы… что приводило к большому количеству аварий и катастроф в строевых частях ВВС, гибели летчиков…" Их осудили на сроки до 7 лет, однако столь "мягкие" приговоры более не повторялись.
В 1949 году арестовали около тридцати ведущих геологов страны и осудили на сроки до 25 лет – за преднамеренное сокрытие урана и другого стратегического сырья в Красноярском крае; среди "геологов-вредителей" были и евреи, разделившие общую судьбу. В тюрьме и лагерях погибли геологи – академик И. Григорьев, М. Гуревич, Я. Роом, Л. Шаманский, Я. Эдельштейн (было ему тогда 83 года).
В 1949 году вывели из состава Политбюро Н. Вознесенского – первого заместителя председателя Совета министров СССР и председателя Госплана. Это послужило началом "ленинградского дела"; арестованных обвинили в создании в Ленинграде оппозиционного блока, чтобы расколоть партию, а также в связях с английской разведкой. Н. Хрущев: "Сталину немного было нужно при его болезненной подозрительности… Начались аресты… Выдумали ленинградское заговорщическое гнездо, которое, дескать, преследовало какие-то антисоветские цели…"
Суд состоялся в сентябре 1950 года. К тому времени уже действовал указ о смертной казни, и обвиняемых расстреляли через час после оглашения приговора (среди них оказались Н. Вознесенский, секретарь ЦК партии А. Кузнецов, председатель Совета министров РСФСР М. Родионов). Судебные процессы по этому делу продолжались два года, расстреляли и отправили в лагеря сотни партийных и советских работников из разных городов.
В 1951 году в Грузии возникло "дело о мингрельской националистической группе"; в тюрьму попали мингрелы – руководители республики по обвинению во взяточничестве, национализме и шпионаже. Готовили материал на Л. Берия, "большого мингрела"; из Грузии даже сообщили, будто он скрывал свое еврейское происхождение, но Берия сумел сохранить расположение Сталина.
С. Аллилуева (дочь Сталина):
"Отец был подвластен железной, догматической логике: сказав А, надо сказать Б, В и всё остальное. Согласившись однажды, что N – враг, дальше уже необходимо было признать, что так это и есть… Снова поверить, что N не враг, а честный человек, было для него психологически невозможно…
Он всюду видел врагов. Это было уже патологией, это была мания преследования – от опустошения, от одиночества. "У тебя тоже бывают антисоветские высказывания", – сказал он мне совершенно серьезно и зло. Я не стала ни возражать, ни спрашивать, откуда такие сведения…"
7
Ю. Марголин, узник ГУЛАГа, из книги "Путешествие в страну Зэ-ка" (написана в Тель-Авиве в 1947 году):
"Ежедневно на рассвете – летом в пятом часу утра, а зимой в шесть – гудит сигнал подъема на работу в тысячах советских лагерей, раскиданных на необъятном пространстве от Ледовитого океана до китайской границы, от Балтийского моря до Тихого океана. Дрожь проходит по громаде человеческих тел. В эту минуту просыпаются близкие и дорогие мне люди, которых я, вероятно, никогда уже больше не увижу. Подымаются миллионы людей, оторванных от мира так, как если бы они жили на другой планете.
Меня давно уже нет с ними… Я живу в прекрасном городе на берегу Средиземного моря. Я могу спать поздно, меня не проверяют утром и вечером, и на столе моем довольно пищи. Но каждое утро в пять часов я открываю глаза и переживаю острое мгновение испуга. Это привычка пяти лагерных лет. Каждое утро звучит в моих ушах сигнал с того света:
– Подъем!
Читатель… не сделай ошибки и не спутай советские лагеря с гитлеровскими. Не оправдывай советские лагеря тем, что Освенцим, Майданек и Треблинка были хуже. Помни, что гитлеровских фабрик смерти уже нет, они прошли, как злой сон… а Круглица и Котлас функционируют по-прежнему, и люди погибают там сегодня так же, как погибали пять или десять лет тому назад. Напряги свой слух, и ты услышишь то, что слышу я каждое утро на рассвете, издалека:
– Подъем!..
В оправдание совершаемого массового убийства сошлются на историческую необходимость: нельзя иначе построить коммунизм в данных условиях. Это – аргумент выродков…"
Хелла Рабинович (из свидетельства 1994 года):
"Оглядываясь на прожитые годы, вспоминаю старую еврейскую песню, которую по-русски можно назвать так: "Знаете ли вы, кто я?"… Родилась в Польше, выросла в Германии, прожила 43 года в Советской России, сейчас живу в Израиле. Так кто же я?..
В 1933 году я бежала от Гитлера в Советский Союз. В 1937-м в Москве, на знаменитой Лубянке, меня допрашивали четверо суток под ярким светом лампы: "Говори, кто тебя завербовал?.." Втолкнули в камеру, рассчитанную на 20 арестантов, где копошились во мгле 150 полуголых женщин; после четырех месяцев пребывания в этом аду мне объявили приговор: "10 лет заключения за контрреволюционную деятельность".
Находилась несколько месяцев в распределительном лагере Мариинска, где люди умирали как мухи от тифа и недоедания. Затем девять голодных лет заключения – работала на швейной фабрике за жидкую похлебку и скудную пайку хлеба. Пережила и второй арест, по "старому делу". Снова этапы, пересылки, девять лет ссылки в Красноярском крае.
Если говорить о моих профессиях, то одним я научилась добровольно, другим меня заставила научиться жизнь. Училась театральному искусству и играла в трех театрах в Берлине. В Москве до ареста расшифровывала рукописи Маркса, Энгельса и Карла Либкнехта. В сибирском лагере научилась шить бушлаты для заключенных и брюки для фронтовиков.
После первого освобождения работала грузчиком на торфяных разработках, затем – поваром, лаборанткой и экспедитором по заготовке бревен. Во время ссылки в Красноярский край чистила снег на Енисее в трескучий мороз; там же пришлось работать прачкой и гладильщицей. Работала и в МТС, в совхозе, штукатурила на стройке.
Умею сажать и полоть, копать картошку, выращивать поросят и цыплят, доить коров и коз. А после реабилитации, уже в Москве, печатала под диктовку и проводила лечебную гимнастику с астматиками. В Израиле печатала, корректировала, редактировала, ухаживала за старой женщиной, читала вслух для слепого ученого…
В старой еврейской песне спрашивается: "Знаете ли вы, кто я?" Я тоже спрашиваю: скажите, люди, кто же я?.."
***
Из воспоминаний военных лет:
"Зайцева (начальница женского лагеря на Колыме) старалась, чтобы лагерь выглядел красиво, и велела повсюду развесить лозунги. У входа в лагерь был укреплен лозунг со словами: "Добро пожаловать!" На здании кухни висел лозунг "Кто не работает, тот не ест". А в центре лагеря – "Бдительность, бдительность и еще раз бдительность – враг не дремлет, он таится повсюду (И. Сталин)".
"Осень и зима 1941–1942 годов были страшными. Голод‚ мороз‚ доходящий до пятидесяти градусов‚ груды замерзших трупов‚ сваленных на лагерном дворе... Наивысшая смертность была среди украинцев‚ буковинских и бессарабских молдаван и среди кавказцев; русские‚ финны и китайцы оказались более живучими..."
Исследователи определили: "За всю историю ГУЛАГа именно на 1941–1945 годы приходилась наибольшая смертность заключенных… В общей сложности в 1941–1945 годах в лагерях и колониях ГУЛАГа и в тюрьмах умерло около 1 миллиона заключенных".
***
Генерал-лейтенант НКВД П. Судоплатов (из воспоминаний про 1947 год): "Я помню устное указание… заместителя министра госбезопасности по кадрам не принимать евреев на офицерские должности в органы безопасности". К 1 января 1953 года в МВД Украины числилось 21 081 украинец (59,3%), 11 753 русских (33%), 1521 еврей (4,3%). В органах безопасности Харьковской области на 895 сотрудников приходилось 14 евреев.
В 1951 году в Закарпатском управлении МГБ было 7 евреев на 396 работников, а также "7 человек, имеющих жен еврейской национальности". "Сокрытие национальности" служило поводом к немедленному увольнению.
***
Из "Отечественных архивов" (1992 год): "По сообщению начальника ГУЛАГа… на начало 1946 года емкость гулаговской системы составляла 1,3 млн. человек… на которой содержалось 1,5 млн. заключенных, да еще планировалось новое строительство на 177 104 места для размещения "сверхлимитного и вновь завозимого контингента…" – "Потоки заключенных после войны росли, росла и емкость лагерей… Число заключенных в стране… в 1950 году составляло 2,6 млн. человек…"
Из заключения комиссии Политбюро ЦК КПСС (1989 год): "Инициатором и организатором массовых арестов, расстрелов без суда и следствия, депортации сотен тысяч людей был Сталин… Непосредственную ответственность за репрессии и беззаконие, кроме Сталина, несут Молотов, Каганович, Берия, Ворошилов, Жданов, Маленков, Микоян, Хрущев, Булганин, Андреев, С. Косиор, Суслов…"
***
Н. Мандельштам:
"Судьба евреев замечательна тем‚ что они не только разделяют участь своего народа‚ но несут еще вдобавок все несчастья того народа‚ на чьей земле они раскинули палатки. Даже еврей‚ публично отказывающийся от своего еврейства‚ попадает наравне с другими в газовую печь‚ и он же отправляется на Колыму с чужим племенем‚ на языке которого он говорит. Мандельштам‚ еврей и русский поэт‚ платил и платит до сих пор по двойным‚ а то и тройным счетам...
Все судьбы в наш век многогранны‚ и мне приходит в голову‚ что всякий настоящий интеллигент всегда немножко еврей‚ потому что платит по тройным счетам..."
Очерк семьдесят третий
Еврейская религиозная жизнь в первые послевоенные годы
1
А. Яковлев, советский государственный деятель: "В 1941 году репрессировано 4000 священнослужителей, из них казнено 1900… В 1943 году общее число репрессированных православных священнослужителей составило более 1000 человек, из них расстреляно 500…"
Германская пропаганда на оккупированных территориях постоянно подчеркивала беспощадную борьбу советской власти с религией и противопоставляла ей свое отношение к верующим людям. Немецкая администрация разрешала открытие церквей‚ монастырей‚ мечетей и распространяла листовки с новейшими молитвами: "Адольф Гитлер‚ ты наш вождь‚ имя твое наводит трепет на врагов. Да придет Третья империя твоя и да осуществится воля твоя на земле..."
Чтобы нейтрализовать вражескую пропаганду, советские руководители приостановили антирелигиозную борьбу, распустили "Союз воинствующих безбожников", освобождали из лагерей уцелевших священников и раздавали им приходы в сохранившихся церквах‚ позволили открыть семинарии для подготовки лиц духовного звания. (Одновременно с этим, в 1944–1946 годах расстреливали ежегодно не менее 100 священнослужителей.)
Более терпимое отношение к религии коснулось и еврейского населения. После расстрела московского раввина Ш. Медалье никто не заменял его в течение пяти лет; в конце 1943 года раввином Москвы назначили Ш. Шлифера. С 1936 года синагога Ленинграда оставалась без духовного руководителя; в 1943 году раввином города стал А. Лубанов‚ которому позволили вернуться из ссылки.
Весной 1944 года был создан Совет по делам религиозных культов СССР. Его уполномоченных по всей стране обязали "заниматься изучением политической физиономии" руководителей религиозных объединений, ограничивать их деятельность "пределами молитвенных зданий", а также отмечать антисоветские настроения верующих.
2
После освобождения города или местечка выжившие евреи выходили из укрытий и собирались возле синагоги или того места, где лежали ее развалины. И если удавалось увидеть своих родных, товарищей, соседей, которые тоже остались в живых, то "они обнимались и целовались, их крики и плач возносились к небесам…"
Мейлах Бакальчук-Фелин (Ровенская область): "На площади, где раньше возвышалась синагога, земля была распахана и превращена в огороды…"
Нюма Анапольский (Бар, Украина): "Большая синагога сгорела дотла – после того, как в нее вкатили бочку с бензином и подожгли. Металлическую фигурную ограду, окружавшую синагогу, разобрали и огородили ею березовые кресты на могилах убитых фашистов…"
Зигмунд Майзлер (Черновцы): "В центре города фашисты сожгли… один из крупнейших памятников Буковины – хоральную синагогу "Темпль"…"
Во многих городках и местечках не осталось ни одного еврея, лишь здания синагог напоминали о прежнем их существовании. Сразу после освобождения в этих зданиях начали размещать магазины, склады, гаражи и учреждения, дома культуры и кинотеатры. Там же, где заново образовывались еврейские общины, возникали общественные комитеты, в которые входили верующие и атеисты; борьба за открытие синагог стала борьбой за восстановление еврейской жизни, порушенной в годы Катастрофы, памятью тем, кто не дожил до освобождения.
Уполномоченный Совета по делам религиозных культов докладывал с Украины, что во второй половине 1944 года синагоги открывались без разрешения, "явочным порядком по мере массового возвращения евреев из восточных областей". Прежде всего они разыскивали поврежденные, оскверненные, обугленные свитки Торы и обрывки пергамента; печальные процессии направлялись на еврейское кладбище, чтобы предать их земле.
В 1944–1945 годах возникли еврейские религиозные общины в Киеве, Белой Церкви, Черкассах, Смеле, Богуславе, Умани, в Каменец-Подольском, Проскурове, Шепетовке, Староконстантинове; в Винницкой области действовали в то время 13 еврейских религиозных общин.
Правление еврейской общины Львова организовало сбор пожертвований среди евреев, помогало инвалидам войны, семьях погибших солдат, сиротам и прочим нуждающимся. Местные власти пресекли недозволенную деятельность и приняли меры, чтобы ограничить "религиозную жизнь в пределах синагоги, не допуская проявления вне ее стен". Правление общины распустили, ее председателя Л. Серебряного арестовали.
Еврейские общественные комитеты появились в Вильнюсе и Каунасе, в Риге, Даугавпилсе, Таллине и Тарту. Они выявляли переживших Катастрофу, помогали им приобрести жилье, одежду, лекарства, открывали бесплатные столовые. Помещения комитетов становились местами поисков родных и близких: "Стены подъезда и лестничных площадок покрыты извещениями на бумаге, а кое-где написано прямо на стене: "Разыскиваю… моего мужа… мою жену… моего ребенка… моего брата… моего отца… мою мать… Кто знает, кто видел… в гетто… в Вильнюсе… в Клооге…" Общину Вильнюса возглавил Гутесман, единственный раввин, уцелевший в городе. Раввин Э. Ошри, выживший в гетто, стал духовным руководителем еврейской общины Каунаса.
В Вильнюсе спаслись несколько десятков еврейских детей, которые бродили в гетто среди развалин. Общественный комитет – в него входили среди прочих Ш. Качергинский, А. Ковнер, А. Суцкевер – попросил разрешения создать для этих детей школы-интернаты с преподаванием на идиш. В обращении к литовскому правительству особо подчеркнули, что невозможно посылать еврейских детей, "выживших в годы немецкого террора", в литовские и польские школы, так как учителя и ученики этих школ "недружелюбны" к евреям.
Осенью 1944 года в Вильнюсе и Каунасе появились школы-интернаты, где дети-сироты жили и учились; туда же поступали осиротевшие дети, вернувшиеся из эвакуации. Еврейские общины оказывали помощь интернатам, в которых находилось около 600 детей, помогали им и евреи – солдаты и офицеры Красной армии. Это не осталось незамеченным, и в Москву доложили, что руководство Литвы "идет на поводу еврейской общины… вместо того, чтобы разъяснить ненужность и вредность такой затеи для самих же еврейских ребят".
Начальные еврейские школы с преподаванием на идиш существовали в Вильнюсе и Каунасе несколько лет. Это были последние школы на идиш в Советском Союзе.
3
Това Перельштейн, из воспоминаний (события 1944 год):
"Когда у меня родился сын… врач-еврей очень обрадовался и даже гордился тем, что ему выпала честь исполнить заповедь обрезания первому еврейскому младенцу на Колыме. На всякий случай, во избежание неприятностей, он обратился в парторганизацию за разрешением.
Секретарь местной партийной организации отнесся к вопросу чрезвычайно серьезно и обвинил хирурга в том, что он поощряет религиозный культ и отступает от учения Маркса-Ленина-Сталина. Врач "осознал свою ошибку" и отказался проводить церемонию обрезания…"
Ц. Прейгерзон, из рассказа "Бремя имени" (1945 год):
"У нашего друга, учителя математики Соломона Ефимовича, родился сын…
Соломон был записан в паспорте как Шлёма Хаимович и на себе испытал, сколько волнений доставило ему в жизни это треклятое имя… Нет уж, увольте! Он не станет обрекать своего первенца на вечную муку, будет с них этих Шлём, Хаимов, Ициков! Сын должен носить нормальное, среднесоветское имя гражданина страны. Ибо имя человеку требуется такое, чтобы на его крыльях легко и беззаботно пролететь по жизни…
С одной стороны это, конечно, так. А если взглянуть с другой стороны? Ведь должна же в семье сохраниться память о его покойном отце, которого звали просто, хоть и длинно – Хаим-Нафтали-Гирш. А если точно, то Хаим-Нафтали-Цви-Гирш. Дорогой отец… Его соседка, русская женщина, написала Соломону после войны, что немцы расстреляли отца одним из первых в местечке… Ах, отец, отец!.. Разве это жизнь, если даже имя родного отца, и то боишься произнести вслух? Справедливо ли это? Нет, не таков Соломон, и он не станет малодушничать!..
Наша компания собралась у Соломона на семейное торжество, называемое "брит-мила"... Совершать его должен был моэль Шифман, благообразный старик лет восьмидесяти… Не успели мы и глазом моргнуть, как ребенок оказался в стане праотца нашего Авраама… Моэль неожиданно приятным голосом пропел молитву, закончив ее следующим образом: "И назовут его во Израиле Хаим-Нафтали-Цви-Гирш!.."
Я сидел рядом с Соломоном и увидел свидетельство о рождении… В нем отчетливо было записано имя ребенка: "Григорий". Перехватив мой удивленный взгляд, Соломон с виноватым видом тихо проговорил:
– Что же делать? Мы ведь не там живем…"
4
Осенью 1945 года, в первый послевоенный праздник Рош га-Шана, евреи заполнили синагоги по всей стране. В киевском молитвенном доме собралось 3000 человек; в Черновцах "помещение синагоги и прилегающие улицы были битком набиты евреями. Многие пришли в военной форме, в шинелях, сапогах, пилотках. Нас влекло к синагоге желание почувствовать и показать всем, что наш народ жив назло врагам…"
Уполномоченный Совета по делам религиозных культов докладывал из Белоруссии: "Евреи до войны не проявляли особого рвения к религии, а сейчас они сделали большой крен в сторону религиозного фанатизма, пожалуй, больше, чем какая-либо другая народность…" Н. Бердяев, русский философ: "Гитлер наполнил синагоги молящимися…" В первые послевоенные годы говорили: "Мертвые воскресили живых…"
Из Днепропетровской области сообщали начальству: "Особую энергию проявляют верующие евреи в вопросе открытия синагог… Нельзя сказать, что религиозные настроения пошли здесь на убыль". В освобожденный Днепропетровск вернулся из ссылки А. Рогалин, собрал деньги среди евреев, и они восстановили разрушенное здание синагоги. Авраам Рогалин стал старостой синагоги; у еврейской общины города были кантор, резник, работало погребальное братство, совершали обряды обрезания.
Руководители еврейской общины Бердичева заявили представителю власти: "Приходите в синагогу в Судные дни, и вы сами убедитесь, что все евреи будут в синагоге. Даже коммунисты в эти дни чувствуют, что они евреи". В Бердичеве на собранные средства капитально отремонтировали синагогу, обеспечивали верующих евреев кашерным мясом, следили за состоянием кладбища и помогали вернувшимся из эвакуации.
К началу 1947 года власти отклонили более 200 просьб от открытии новых молитвенных домов, и количество действовавших синагог стало постепенно уменьшаться. Многое зависело от местных руководителей, а потому судьба синагог в разных городах не одинакова. В первые послевоенные годы не позволили открыть молитвенные дома в Сталинграде, Ижевске, Липецке и Владивостоке, в Сталино (Донецке), Луганске и Могилеве-Подольском, в белорусских городах Мстиславле и Могилеве; разрешили открыть синагоги в Брянске, Кривом Роге, Запорожье, Сталинабаде (Душанбе).
В 1947 году местные власти конфисковали в Гомеле здание синагоги, восстановленное на средства местных евреев, затем это случилось в Витебске. В 1948 году евреи Бобруйска отремонтировали синагогу, но вскоре здание у них отобрали и перевели туда городской архив. Закрыли единственную синагогу в Проскурове (Хмельницком) – верующие собирались нелегально на частных квартирах и переносили с места на место сохранившиеся свитки Торы.
После войны евреям Пензы не вернули здание синагоги, но выделили при нем сторожку, где они и молились затем многие годы. Евреи Омска и Новосибирска получили помещения для молитв, в Кемерово не позволили открыть синагогу, а в Томске ее закрыли и разместили там филармонию. В Перми были две небольшие синагоги в деревянных домах. За 1947–1949 годы провели обрезание 61 новорожденному мальчику, 25 свадебных обрядов по еврейским законам, 123 погребения, один развод. К 1953 году обе синагоги закрыли.
Летом 1945 года была зарегистрирована еврейская религиозная община во Фрунзе, столице Киргизии. При синагоге существовали "миква" – бассейн для ритуального омовения; похороны проводили в соответствии с религиозными законами, резники обеспечивали прихожан кашерным мясом, перед праздником Песах в синагоге выпекали мацу, там же проводили обрезания новорожденных мальчиков и празднование их тринадцатилетия; особенно торжественно совершали бракосочетания под "хупой" – свадебным балдахином. В Йом Кипур 1952 года собрались в синагоге 2500 человек, среди них было много молодежи, что насторожило соответствующие органы.
Синагогу в Самарканде закрыли, распустили религиозную общину, а ее руководителей привлекли к уголовной ответственности, так как они построили без разрешения несколько помещений во дворе синагоги и превратили их в молитвенные дома. По агентурным сведениям, в Одессе, Днепропетровске, Харькове и Киеве появились кружки по изучению Талмуда: это рассматривалось как "преподавание вероучения несовершеннолетним", а потому последовало указание – "решительно пресекать попытки организации подобного рода деятельности".
Летом 1946 года власти позволили учредить иешиву при московской синагоге, издать молитвенник и еврейский календарь, однако это разрешение вскоре аннулировали. В 1948 году Политбюро приняло постановление – запретить поездку в Польшу "делегации еврейских общин Москвы и Киева для участия в траурном собрании по случаю пятилетней годовщины восстания в Варшавском гетто".
5
В Риге, в первые дни немецкой оккупации, в подвальных помещениях Большой хоральной синагоги располагались сотни беженцев-евреев из латвийских городов и местечек; местные полицейские забили двери досками, облили здание бензином и подожгли. "Несчастные пытались выпрыгнуть из окон‚ но палачи расставили пулеметы вокруг синагоги и стреляли в каждого‚ кто пытался спастись…" После войны сгоревшую синагогу разрушили до основания, подвал с костями погибших засыпали, на том месте разбили сквер и поставили Доску почета героев труда.
В первые дни оккупации сожгли в Риге более двадцати синагог и молельных домов с запертыми в них евреями. Среди прочих сгорела старейшая синагога "Алтнайе шул", "Старо-новая синагога"; после освобождения города ее здание превратили в жилой дом, люди поселились в том помещении, где некогда евреи молились и погибали в огне.
Сохранилась синагога в Старом городе Риги‚ в тесных его улочках, которую не решились поджечь, так как огонь мог перекинуться на соседние дома. В здании синагоги немцы устроили склад; после освобождения города обнаружили‚ что неизвестные лица укрыли за досчатой перегородкой восточную стену синагоги – там сохранился Арон га-кодеш и хранившиеся в нем свитки Торы. После освобождения Риги туда вновь пришли евреи и вновь прозвучали слова молитв.
В годы войны в Вильнюсе пострадали от бомбардировок Большая синагога и Шулгойф (синагогальный двор), на котором располагались Старая синагога, несколько молитвенных домов, библиотека М. Страшуна, а также "дом Гаона", где жил еврейский законоучитель 18 века, раввин Элиягу бен Шломо Залман, гордость еврейского Вильно.
Разрушенные здания можно было восстановить подобно другим пострадавшим домам города; дирекция Еврейского музея в Вильнюсе просила взять Большую синагогу – "памятник древней культуры" – под охрану государства и сохранить Шулгойф, однако просьбу отклонили. Последовало распоряжение: здания "не пригодны для восстановления", а потому следует передать их "строительным организациям... для разборки и выборки кирпича". Шулгойф снесли и застроили жилыми домами, Большую синагогу разрушили, на ее фундаменте построили здание детского сада.
В 1948 году уничтожили старейшее еврейское кладбище Вильнюса, первые захоронения на котором относились к концу 15 века. Останки "виленского Гаона", членов его семьи и учеников перенесли на новое кладбище; туда же перенесли и останки графа Валентина Потоцкого, "праведного прозелита", которого в 18 веке сожгли за переход в иудаизм. На месте кладбища построили впоследствии Дворец спорта.
В 1951 году переименовали улицы Вильнюса, напоминавшие о евреях города: Жиду (Еврейская), Гаоно и Страшуно (в конце 20 века улицам Гаоно и Жиду вернули прежние названия).
6
Синагогу в Биробиджане открыли в 1947 году на Рош га-шана – это была единственная синагога в Еврейской автономной области. В ней собирался постоянный "миньян" для молитвы, у еврейской общины были кантор и резник; "отцы города" неоднократно выступали на эту тему на партийных собраниях: "В городе существует синагога, а горком партии совершенно не развернул антирелигиозную пропаганду…"
К 1948 году закрыли последние синагоги в Шаргороде Винницкой области: Большую синагогу превратили в завод по производству соков и вина, роспись на стенах уничтожили, во второй синагоге устроили библиотеку. К тому времени в Винницкой области оставалось пять зарегистрированных еврейских религиозных общин – в Виннице, Жмеринке, Черневцах, Ямполе и Бершади. В каждой из них были раввин и кантор, существовали погребальные братства; в субботние и праздничные дни приезжали в синагоги евреи из окрестных деревень. Местные власти запрещали собирать деньги для помощи нуждающимся и не разрешали проводить занятия по изучению Торы; о раввине винницкой синагоги было указано особо: "требует непрерывного наблюдения".
В 1949 году синагогу в Виннице закрыли и разместили там библиотечный коллектор; в последующие годы верующие евреи получали один и тот же ответ на свои просьбы: "В открытии синагоги в Виннице нет необходимости". С 1950 года запретили по всей стране возводить возле синагог "сукку" (в русском языке – шалаш, куща) во время осеннего праздника Суккот.
Жесткий контроль за действующими синагогами и недостаточное их количество приводили к тому, что появлялись подпольные "миньяны" – группы молящихся более десяти человек, собиравшиеся на частных квартирах. Совет по делам религиозных культов сообщал в ЦК партии: "Число нелегально действующих синагог довольно значительно… В Белорусской ССР, например, отмечена деятельность "миньянов" в Пинске, Барановичах, Полоцке, Борисове, Орше, Могилеве, Рогачеве..."
В Бершади на Украине один "миньян" составляли евреи-сапожники, а второй – евреи-портные. В Виннице – по донесению осведомителей – действовало в 1951 году 69 "миньянов", которые посещали около 6200 человек; были они в Тульчине, Могилеве-Подольском и в других городах области. Милиция проводила обыски, изымала религиозную литературу и свитки Торы, так как в этих недозволенных собраниях совершалось "культивирование" национальных чувств и "вредных концепций сионизма".
В начале 1953 года в Виннице арестовали 16 человек за посещение нелегальных "миньянов", среди прочего их обвинили в том, что в молитве произносили слова: "В будущем году в Иерусалиме". Нисан Пейсах (Черновцы): "Обряд обрезания пришлось сделать тайно, чтобы никто не знал и не выдал нас. Мы закрыли двери, занавесили окна, и наш друг, хирург, доктор Флор, рискуя своей репутацией, работой, партийным билетом, совершил эту операцию…"
Из официальных документов тех лет (о дне Йом Кипур):
"В Житомире… Бердичеве, Коростене на базарах жизнь замерла, многие ларьки, лавки, киоски разных организаций были закрыты… Вскрыта посещаемость синагоги в "судный день" коммунистами и комсомольцами…"
"Проверкой в Киеве обнаружено… что в одном только Подольском районе города не работало 34 торговых предприятия, служащие которых в этот день были в синагоге; в Одессе было закрыто 38 магазинов и ларьков; в Чернигове не работали 33 мастерские бытового обслуживания…"
"В 1949 г. в "судный день" в Киевскую синагогу приходило до 6500 чел., в 1950 г. до 7000 чел., в этом году синагога собрала до 20 000 человек…"
7
К концу войны московские хасиды вернулись из эвакуации, и Исраэль Пинский вспоминал:
"Хасидский зал центральной синагоги по субботам и праздникам бывал переполнен… Несмотря на то, что вокруг шли аресты, отец продолжал преподавать Тору и хасидизм взрослым и детям, зачастую бесплатно или за символическую плату. Дома он появлялся не раньше двенадцати ночи, после работы и вечерних уроков, а в пять утра был уже на ногах".
Раввин Ицхак Коган (о послевоенном Ленинграде):
"Моего дедушку Йосефа Тамарина замучили в 1950 году. Когда его хоронили, раввин Мордхе Эпштейн на его могиле взял клятву с моего отца, что семья будет продолжать еврейский образ жизни.
В Ленинграде были тайные синагоги и подпольные "миньяны", и мой папа, коэн (потомок первосвященника Аарона), ходил и давал благословения в нескольких таких "миньянах". Когда молились, то закрывали двери и никого не впускали и не выпускали. Окна занавешивали, чтобы никто ничего не видел, и одна из женщин обязательно смотрела, нет ли кого-нибудь подозрительного. Иногда собирались сорок-пятьдесят человек, а иногда двадцать…
"Когда я подрос, то стал коэном в одних "миньянах", папа – в других, брат подрос – и был в третьих…"
Из рассказов раввина Ицхака Зильбера:
"Раввин Шломо Боков, моэль из Саратова, был уже человек немолодой. Три его сына погибли на фронте, забота о внуках легла на старика и его жену. Жили трудно. Но когда раву сообщали, что надо сделать ребенку "брит-милу" (обрезание), он бросал все свои дела и ехал куда надо. В сорок девятом году рав Шломо приехал в Казань, сделал несколько обрезаний и уже собирался на вокзал, когда узнал, что у меня родился сын. Рав тут же продал билет и остался.
Когда наступил день, рав сказал, что ждал такого обрезания много лет. Дело в том, что… рожениц выписывали из роддома не раньше, чем на девятый день… и четверть века не было у рава ни одного обрезания на восьмой день, как предписано Торой.
Как мне удалось добиться, чтобы жену выпустили из роддома на восьмой день? Жена министра здравоохранения Софья Иосифовна Кошкина занимала видный пост в министерстве. Я обратился к ней. Я не знал, что она за человек, донесет или не донесет, но решил – попробую.
Вошел и говорю:
– У меня к вам просьба. Я еврей, у меня родился сын, и я хочу, чтобы жену выписали из больницы на восьмой день.
Она спрашивает:
– Зачем?
Я объяснил, что Всевышний приказал на восьмой день делать обрезания, а рожениц отпускают на девятый.
Софья Иосифовна записала номер роддома. На восьмой день я пошел к соседу, попросил приготовить всё необходимое, пригласил друзей, еще не зная, выпишут жену или нет. На всякий случай решил быть готовым. В два часа дня жену выпустили, и обрезание состоялось.
Я пошел поблагодарить Софью Иосифовну: "Вы сделали "мицву" – дело, угодное Всевышнему". Она заплакала: "Я знаю, что такое "мицва". Но чего стоит "мицва" женщины, которая замужем за неевреем?.."
Умер рав Боков в Куйбышеве, в пятьдесят первом году... Поехал делать "брит-милу", в дороге ему стало плохо, едва добрался до синагоги, прилег на скамью – и умер".
8
В годы войны в городах Средней Азии появились эвакуированные семьи хасидов религиозного движения "Хабад", духовным руководителем которых был Любавичский ребе. Многие из них поселились в Ташкенте и Самарканде; к ним переезжали хасиды из других городов, вновь прибывших встречали на вокзале и распределяли по семьям для оказания помощи.
Нота Баркан:
"Мы добрались, наконец, после долгого пути. Сошли с поезда – а в Ташкенте дождь, слякоть, есть нечего. Огромная привокзальная площадь, как муравьями, кишит людьми, которые пристроились со своими пожитками прямо на земле, под дождем. И вот я смотрю, идут двое юношей… Это были сыновья Переца Мочкина. На вокзал они попали не случайно: пронесся слух, что там есть хасидские семьи, и они пришли искать своих…
Мы не были ни родственниками, ни земляками… видели друг друга первый раз в жизни… Ребята отвели нас к своим друзьям, которые сразу же предложили нам по кусочку редьки. Больше у них у самих ничего не было. Зимой, в военном Ташкенте, это считалось настоящим угощением. А юноши, которые привели нас, снова отправились на вокзал…"
Хасиды создали в Ташкенте трикотажную артель, и евреи стали брать работу на дом: это позволяло соблюдать субботу и праздничные дни. Организовали тайную синагогу, открыли подпольные хедеры; дети, которые в них обучались, не ходили в государственные школы, по окончании хедера они продолжали учебу в нелегальной иешиве, где преподавал Нисон Неманов. Учителем в хедере был меламед Шмуэль Исраэль Левин. Впоследствии его обвинили в том, что "воспитывал детей в религиозно-националистическом духе и в духе ненависти к советскому строю".
Большая община хасидов "Хабада" образовалась в Самарканде, и один из них вспоминал:
"Первый год войны был особенно тяжелым. Люди умирали от голода, от болезней. Начались эпидемии… Падали прямо на улицах. Проезжала специальная телега, подбирала трупы, их хоронили в братских могилах. Нашлись в самаркандской общине люди, которые добровольно взяли на себя обязанность разыскивать евреев среди умерших, чтобы предать их земле по еврейскому обычаю…
Реб Менкл Дейч и его сын Довид, состоятельные люди, открыли свои дома для неимущих и стали кормить всех, кто не мог заработать себе на хлеб. Помогали и богатые бухарские евреи – Рефаэль Худайдатов, Авраам Борухов, Авраам Хаим Хайков и другие…
Реб Рефаэль Худайдатов посылал своих детей на вокзал искать среди беженцев евреев, чтобы приютить их. Его огромный двор был похож на эвакопункт".
В Самарканде организовали несколько артелей, чтобы евреи могли работать по домам, соблюдать субботу и праздники; при еврейской общине создали общество "Бикур холим" ("Посещение больных") и погребальное братство "Хевра кадиша". Несмотря на тяжелейшие условия жизни – голод, эпидемии, жилищную неустроенность, открыли подпольные хедеры и иешивы, где обучали детей и подростков; среди прочих преподавал в иешиве рабби Исраэль Ноах Белиницкий.
"Не было еще хлеба, но духовная жизнь общины уже началась. Любая семья, даже те, кто нуждался в самом необходимом, старались дать хоть немного денег на устройство подпольной иешивы и хедера…" – "Учебные заведения хасидской общины располагались в домах местных евреев… Чтобы избежать слежки, места занятий часто менялись. Иногда даже родители мальчиков не знали, где учатся их дети… Многие ребята месяцами не выходили за пределы двора того дома, в котором они жили и учились…"
Тайный осведомитель в Самарканде докладывал: "Для хедера снято специальное помещение, учащиеся обеспечены питанием, обувью и одеждой. Студенты иешивы ежедневно по очереди прикрепляются на питание к отдельным еврейским семьям…"
Моше Ниселевич (Грузия): "В 1942 году я начал учиться в иешиве Кутаиси. Шла война, и к опасностям подпольной учебы добавился голод. Бывали дни, когда мы не могли учиться – не было сил подняться с кровати. Но стоило хоть немного подкрепиться, как мы опять садились за книги. Было очень тяжело, но никто, ни один человек не бросил иешиву. Мы пухли от голода, но знали, что учеба – наша судьба и наше счастье".
9
Раввин Мордехай Дубин – из семьи рижских хасидов, депутат сейма Латвии от религиозной партии "Агудат Исраэль", "сердце и душа латвийского еврейства" – был в дружеских отношениях с президентом К. Ульманисом и способствовал смягчению антисемитских настроений в стране.
Его секретарь вспоминал: "Первые посетители обычно ожидали рава Дубина по утрам в синагоге; в основном, это были евреи из провинции, нуждавшиеся в его помощи… Некоторые вопросы он решал по телефону, другие – через своих секретарей, но каждый день ему приходилось посещать различные учреждения. Даже летом, когда он жил на даче, евреи поджидали его на вокзале, чтобы решить свои проблемы… Он щедро раздавал пожертвования, но никто об этом не знал".
В 1927 году, с помощью Дубина, Любавичский ребе Йосеф Ицхак Шнеерсон получил разрешение покинуть Советский Союз, а в 1939 году Дубин сумел вызволить ребе и его семью из Польши, оккупированной немецкими войсками. После присоединения Латвии к СССР Дубина арестовали и сослали как "руководителя реакционной клерикальной еврейской партии"; перед концом войны ему позволили поселиться в Москве, где он пользовался непререкаемым авторитетом у хасидов.
Из воспоминаний:
"Реб Мордехай был удивительно интеллигентным и скромным человеком. Молился он очень тихо и подолгу, по субботам, бывало, приходил в синагогу к восьми, а уходил часа в три-четыре. Сидел он всегда в конце зала и старался привлекать к себе как можно меньше внимания. Но все считали за честь хотя бы подойти к нему и поздороваться: "Гут шабес"…
В синагоге, на праздник Симхат-Тора, реб Дубин стоял в центре веселящейся толпы, угощал всех водкой и медовым пряником "леках", пел и танцевал. Он очень любил танцевать с детьми, мог часами возиться с ними и при этом менялся на глазах, словно молодел на десять-двадцать лет…"
В начале 1948 года Дубина вновь арестовали; в обвинительном заключении написали среди прочего: "Поддерживал преступную связь с враждебно настроенными евреями, подстрекая их к бегству за границу", и приговорили к 10 годам заключения. В тюрьме Дубин заболел, его признали душевнобольным и отправили в Тулу в психиатрическую больницу – "на принудительное лечение в соединении с изоляцией".
Рав Мордехай Дубин провел в больнице четыре года и умер в 1956 году – было ему 67 лет. Его похоронили в Туле, а в 1980-х годах останки раввина перенесли на еврейское кладбище в подмосковной Малаховке. Сын Дубина погиб в немецком концлагере, жена и невестка – в рижском гетто.
***
Летом 1945 года власти во Львове получили анонимный донос о том, что евреи прячут в подвалах синагоги трупы детей, убитых в ритуальных целях. Провели проверку и составили официальный документ: "При тщательном осмотре здания людских трупов не обнаружено, как в квартирах, в зале синагоги, а также в подвалах и в канализационных колонках. В сарае обнаружено большое количество куриного пуха и капли крови от убоя кур. Каких-либо следов, чтобы свидетельствовали об убийстве детей, в синагоге не обнаружено, о чем и составлен настоящий протокол".
***
В 1946 году в Ленинграде совершили 30 бракосочетаний и 700 погребений по еврейскому обряду, в 1947 году – соответственно 30 и 750, в 1948 году – 40 и 695, в 1949 году – 32 бракосочетания и 775 погребений.
К началу 1949 года в СССР было 180 зарегистрированных синагог: на Украине – 70, в РСФСР – 36, в Грузии – 31, в Молдавии – 13, в Узбекистане – 8, в Латвии – 7, в Литве – 4, в Азербайджане и Таджикистане – по 3, в Белоруссии – 2, в Казахстане, Киргизии, Эстонии – по одной синагоге.
К 1 января 1952 года в Баку, Риге, в грузинских поселениях Сачхери и Бандзе было по две синагоги. В Москве – три молитвенных дома: в центре города, Черкизове и Марьиной Роще (под Москвой – синагога в Малаховке). В Кутаиси, Тбилиси, Ташкенте и Черновцах было также по три синагоги, в грузинском поселке Кулаши – четыре (136 по всей стране).
***
В 1947 году третейский суд под Москвой разбирал ссору между двумя евреями. Обидчик признал себя виновным и попросил прощения; суд потребовал, чтобы он выплатил пострадавшему компенсацию, после чего тот передал эти деньги неимущим и забрал жалобу из районного суда. Участников третейского суда арестовали; следствие признало их "отъявленными националистами", которые "пытались обойти советские законы и подменить их еврейскими традициями".
Их обвинили в подрыве "советского законодательства", а после смерти Сталина реабилитировали – в связи "с отсутствием в их деяниях состава преступления".
***
Несколько имен хасидов "Хабада", пострадавших в первые послевоенные годы. Раввин Дов Макбиляк арестован в Москве в 1947 году, умер во время следствия. Раввин Меир Певзнер арестован в Москве в 1948 году, приговорен к 10 годам, умер в лагере. Раввин Давид Лабковский арестован в Кутаиси в 1949 году, приговорен к 10 годам, умер в заключении.
Шестой Любавичский ребе Йосеф Ицхак Шнеерсон: "Если кто-нибудь предложит мне купить за миллиард секунду из моих будущих страданий – я не куплю. Если мне будут давать миллиард за секунду моих прошлых страданий – я не продам…"
Очерк семьдесят четвертый
Проявления официального антисемитизма в годы войны. Антисемитизм в первый послевоенный период
1
Из записных книжек И. Эренбурга. 21 мая 1942 года: "Антисемитизм среди аппаратчиков..." 4 ноября 1942 года: "Лучше не говорить‚ что немцы убивают евреев..." 8 октября 1944 года: "Бабий Яр – панихиду запретили". 15 октября: "Был Бахмутский – не принимают в аспирантуру‚ как еврея..."
Внешне всё выглядело прекрасно. Через два месяца после начала войны состоялся в Москве митинг "представителей еврейского народа", который транслировали по радио, и на всю страну, на весь мир прозвучали после долгого перерыва такие слова: "еврейская мать", "древний многострадальный народ", "украинская Лия, минская Рахиль, белостокская Сарра", "братья-евреи во всем мире, мы – единый народ!"
К концу 1941 года был создан Еврейский антифашистский комитет (ЕАК) – для сплочения антигитлеровских сил во всем мире и сбора средств в помощь Советскому Союзу. Летом 1943 года С. Михоэлс и И. Фефер, руководители ЕАК, побывали в США, Мексике, Англии; повсюду их восторженно встречали, жертвовали деньги на строительство танков и самолетов для Красной армии.
Евреев-фронтовиков – бойцов и командиров – награждали орденами и медалями, присваивали им воинские звания и звание Героя Советского Союза. Отмечали наградами работников оборонных предприятий в тылу; Сталин благодарил "трудящихся евреев" СССР за собранные средства на постройку авиаэскадрильи и танковой колонны – за этим благополучным фасадом исподволь совершались разные, казалось бы, малозначительные действия, которые не привлекали поначалу всеобщего внимания.
М. Восленский (из книги "Номенклатура"): "Государственный антисемитизм в Советском Союзе начался внезапно – как ни странно, во время войны против гитлеровской Германии. Казалось, эта зараза переползла через линию фронта и охватила номенклатурные верхи. Но так только казалось".
2
В августе 1942 года‚ когда немецкие войска подступали к Сталинграду‚ в ЦК партии подготовили докладную записку "о подборе и выдвижении кадров в искусстве": "Во главе многих учреждений русского искусства оказались нерусские люди (преимущественно евреи)… Комитет по делам искусств целиком передоверил этим людям, нередко чуждым русскому искусству, подбор и выдвижение кадров. В результате во многих учреждениях русского искусства русские люди оказались в нацменьшинстве".
В этой докладной записке были перечислены евреи в Большом театре – главный режиссер, художественный руководитель балета, главный концертмейстер, дирижеры, заведующие хором и оркестром. Перечислили еврейские фамилии в Московской консерватории, где всё "почти полностью находится в руках нерусских людей", – Гольденвейзер, Фейнберг, Цейтлин, Ямпольский, Дорлиак и другие; упомянули и евреев, преподавателей Ленинградской консерватории – Островский, Штейнберг, Эйдлин.
В той же докладной записке назвали имена музыкантов, исполнявших "главным образом произведения западноевропейских композиторов", – Ойстрах, Гилельс, Флиер, Фихтенгольц, Гинзбург. Не забыли напомнить про музыкальных критиков с "нерусскими" фамилиями – Шлифштейн, Рабинович, Коган, Альтванг, Цукерман, которые замалчивали творчество "лучшего советского пианиста Софроницкого (русского)". Советовали обратить внимание на подбор кадров в центральных газетах и приводили фамилии евреев – Юнович, Рабинович, Горелик, Гринберг, возглавлявших отделы театра, литературы и искусства.
Авторы докладной записки рекомендовали начать "уже сейчас частичное обновление", и вскоре уволили А. Гольденвейзера, директора Московской консерватории. После войны Гольденвейзера решили наградить орденом, а чтобы в ЦК партии утвердили представление о награждении, указали в документе: "Гольденвейзер Александр Борисович – русский" (добавив на всякий случай: "отец – еврейского происхождения").
Летом 1942 года председатель Комитета по делам кинематографии не утвердил актрису Ф. Раневскую на одну из ролей в фильме С. Эйзенштейна "Иван Грозный". В письме в ЦК партии он объяснил причину этого: "семитские черты у Раневской очень ярко выступают, особенно на крупных планах", и для убедительности приложил к письму фотографии актрисы в анфас и профиль.
В том же году возникло предложение переименовать киностудию "Мосфильм" в "Русьфильм", чтобы русские режиссеры и операторы снимали фильмы российского национального содержания. Режиссер М. Ромм написал Сталину: "За последние месяцы в кинематографии произошло 15–20 перемещений и снятий крупных работников… Все снятые работники оказались евреями, а заменившие их – не евреями… За последние месяцы мне очень часто приходится вспоминать о своем еврейском происхождении".
Сталин был прагматиком и не поощрял антиеврейские кампании во время войны. Он понимал, что подобные действия могли вызвать нежелательные отклики во всем мире и испортить отношения с союзниками, в помощи которых Советский Союз был чрезвычайно заинтересован. Москва постоянно подчеркивала, что в СССР – стране равноправия и нерушимой дружбы народов – не существует "еврейского вопроса", однако официальный антисемитизм постепенно проявлял себя.
3
Академик Л. Штерн свидетельствовала:
"Я была главным редактором одного медицинского журнала… Редколлегия имела двух… секретарей с нерусскими фамилиями. Меня вызывают и говорят, что нужно заменить этих двух секретарей. Это было в 1943 году. "Почему?" – спрашиваю я… Существует такое постановление, что нужно уменьшить число евреев в редакции… Видите ли, говорит он, Гитлер бросает листовки и указывает, что повсюду в СССР евреи, а это унижает культуру русского народа.
Я сказала, что если так подходить, то меня тоже надо снять, у меня тоже фамилия не русская. Он ответил, что меня слишком хорошо знают за границей, и поэтому меня это не касается".
Л. Штерн написала письмо Сталину. Ее вызвал член Политбюро Г. Маленков и разъяснил, что это происки "разного рода шпионов-диверсантов", которых во множестве забрасывают в СССР, а потому "необходимо восстановить всю редакцию в таком виде, в каком она была прежде".
В январе 1943 года в журнале "Большевик" напечатали статью председателя Президиума Верховного совета РСФСР, который назвал количество награжденных к тому времени бойцов и командиров – русских, украинцев, белорусов и представителей других национальностей. В самом конце перечня – после калмыков, бурят, черкесов, хакасцев, аварцев, кумыков, якутов – он упомянул и евреев, хотя в тот момент еврейские бойцы и командиры занимали в стране четвертое место по числу награжденных (а на 1 июня 1943 года – третье место, потеснив белорусов).
В самый разгар войны секретарь ЦК партии по пропаганде А. Щербаков заявил Д. Ортенбергу, ответственному редактору газеты "Красная звезда": "У вас в редакции много евреев… Надо сократить". Ортенберг ответил на это, что "уже сократил спецкоров Лапина, Хацревина, Розенфельда, Шуэра, Вилкомира, Слуцкого, Ишая, Бернштейна. Погибли на фронте. Все они евреи…" Вскоре Ортенберга отстранили от должности.
М. Восленский:
"Когда весной 1944 года нас – выпускников МГУ – распределяли на работу и стоял вопрос о том, чтобы взять меня на службу в Кремль или зачислить в Высшую дипломатическую школу, номенклатурные кадровики придирчиво допытывались: не еврей ли? Нет ли родственников-евреев?
Начальник управления кадров… принялся анализировать мою фамилию. Придя к выводу, что она, вероятно, священническая, он удовлетворенно сказал: "Тогда хорошо: попы никогда евреями не были"…"
Из записей в дневнике (Москва, 1944 год): "Отклонили прием в аспирантуру евреев… так бестактно, что об этом говорит весь университет…" – "На заседании в Госиздате… сказали, что надо выдвигать людей "нашей национальности"…" – "По Москве ходит слух о какой-то девочке, заколотой евреями на пасху…"
В 1946 году преподаватели факультета физики Московского университета направили донесение в ЦК партии о "сионистских тенденциях, процветающих в университете"; эти "тенденции" – разъяснили они – имеют "явно выраженное антирусское направление", что может привести к "монополии одной национальности… обладающей рядом отрицательных качеств".
4
Условия военного времени подстегнули бытовой антисемитизм в Советском Союзе. Тому способствовали разруха и лишения тех лет, обострившие борьбу за существование; способствовало тому и появление эвакуированных в Сибири и Средней Азии, которые потеснили местных жителей на работе, уплотнили в их домах, что привело к созданию труднейших условий быта и повышению рыночных цен.
В предвоенные годы на востоке страны было немного евреев, а после начала эвакуации они появились повсюду, с ними сталкивались постоянно, их присутствие раздражало, вызывая язвительные замечания: "жиды Ташкент обороняют", "мы должны воевать за них", "мы на фронте, а жиды в Ташкенте". За годы войны были эвакуированы на восток около 17 миллионов человек, но еврейское население выделили среди прочих и обвинили в разных бедах, постигших страну.
В 1942 году в Москву поступил секретный доклад из НКВД Узбекистана "о фактах антисемитских проявлений в республике". В том же году прокуратура Алма-Аты сообщала о "проявлениях антисемитизма" в Казахстане: "избиения на улицах, открытое одобрение политики Гитлера по отношению к евреям, повреждение имущества, отказ от предоставления работы, распространение листовок с призывом не продавать евреям продуктов питания, распространение слухов об убийстве евреями детей…"
Германская пропаганда разжигала антисемитские настроения. Немцы разбрасывали листовки на линии фронта: "Переходите на нашу сторону! Вам нечего бояться. Мы уничтожаем только жидов, которые гонят вас на смерть…" Возвращаясь с фронта, раненые и инвалиды усиливали антиеврейские настроения, существовавшие в тылу; антисемитизм проявлял себя в школе и на работе, на улице, в трамвае и автобусе, в скученности коммунальных жилищ и на детской площадке.
О проявлениях антисемитизма во Фрунзе (Киргизия, 1943 год): "Демобилизованные из армии раненые являются главными его распространителями… Я был свидетелем того, как евреев выгоняли из очередей, избивали даже женщин те же безногие калеки…"
Из города Рубцовска Алтайского края написали в ЦК партии (1945 год):
"В последнее время участились случаи антисемитских выпадов: избиения и оскорбления евреев на рынке, в магазинах, школах, даже в учреждениях и предприятиях, просто на улице, причем всё это сопровождается улюлюканьем и подзадориванием хулиганов со стороны некоторой части публики, глазеющей на избиение…
Многие из наших близких отдали жизнь за Советскую Родину. И многие награждены. Нам ли после этого слышать угрозы: "Подождите, наши возвратятся с фронта – всех евреев перебьем…" Мы больше не можем молчать! Атмосфера сейчас накалена, эксцессы нарастают с каждым днем, мы деморализованы и не в состоянии работать".
Письмо подписала группа работников завода "Алтайсельмаш".
5
Жители оккупированных территорий стали свидетелями того, как еврейский народ был поставлен вне закона в атмосфере полного произвола. Газеты, радио, кинофильмы германской пропаганды внедряли в сознание населения образ еврея-"недочеловека"; нацисты постоянно подчеркивали, что они воюют лишь с "жидо-большевиками", а приближение частей Красной армии объясняли возвращением "жидо-большевистской" системы с ее колхозами и гонением на церкви.
Антисемитская пропаганда немцев не прошла даром. Особенно обострились отношения‚ когда евреи начали возвращаться на освобожденные территории. Их квартиры и дома были заняты местными жителями‚ имущество расхищено; по закону вернувшиеся из эвакуации имели право на оставленное жилье, но выселить новых жильцов было чрезвычайно трудно, а если евреям это удавалось, то становилось дополнительным поводом к разжиганию ненависти. "Мы воюем, а наши квартиры жиды занимают…" – "Скоро всех нас отсюда выгонят, так как уже начали съезжаться евреи…" – "Зачем вы, евреи, прибыли, кому вы нужны, никто вас не звал…"
Михаил Спивак (Жмеринка, возвращение из гетто): "Казалось, что всем нашим мучениям и страхам пришел конец, теперь можем жить, как все люди, свободно и достойно. Однако… мы столкнулись с такой злобой, с такой ненавистью со стороны определенного числа местных жителей, которую и объяснить трудно. Похоже было на то, что нас всех давно уже похоронили… а мы вернулись вдруг с того света, да еще в квартиры свои пришли, стали требовать свои вещи…"
Саул Боровой (Одесса): "На воротах многих домов можно было увидеть намалеванные кресты. Это означало, что дом очищен от евреев. Эти кресты дворники и управдомы не торопились стереть. Почти через год после освобождения их можно было заметить… и услышать вдогонку: "Гады вернулись…"
Ружка Корчак (Литва): "В местечке Айшишки было убито пять евреев из малого числа спасшихся… В карманах у них нашли записки на польском языке: "Такая участь ждет всех выживших евреев…" В соседней местечке опять убили еврейскую семью. Евреи, чудом спасшиеся от немцев, в панике бегут из провинции в Вильнюс…"
Из Одессы сообщали: "Я задыхаюсь в атмосфере‚ отравленной фашистской пропагандой... Антисемитизм не только не уменьшается, но увеличивается с каждый днем… Антисемитизм чувствуешь на каждом шагу… А ну, попробуй у кого-нибудь отобрать свои вещи! Нет! Это тебе не удастся. Они награбили, значит, это принадлежит им…"
Г. Смоляр, один из руководителей подполья в гетто Минска, столкнулся с антисемитизмом в Белоруссии после ее освобождения. Он рассказал об этом И. Эренбургу, и тот показал ему стопку писем "высотой в полметра примерно". Смоляр вспоминал: "Письма из этой стопки рассказывали об одном и том же, в разных проявлениях – о зоологической ненависти к евреям. Об этом писали в первую очередь евреи из тыла – мужчины и женщины, но также и евреи-бойцы, офицеры разных рангов, которые участвовали в бою с врагом".
Из записных книжек И. Эренбурга. 17 ноября 1943 года: "Евреев не пускают на Украину и говорят: "Они хотят приехать на всё готовое"…"
6
В сентябре 1944 года нарком государственной безопасности Украины докладывал: "По мере освобождения территории Украины… почти повсеместно в городах стали фиксироваться случаи резких антисемитских проявлений со стороны местного населения…"
В докладе наркома приводились конкретные примеры. На киевском базаре некая торговка-украинка ударила инвалида бутылкой по голове – после того, как он принял ее за еврейку и обругал "в антисемитском духе… По городу быстро распространились слухи, что еврейка убила на базаре офицера Красной армии, что еврейка убила Героя Советского Союза…"
В Днепропетровске – во время вселения еврея в его квартиру – "собралась толпа до двухсот человек, послышались выкрики: "Бей жидов, спасай Россию!", "Смерть жидам!", "37 000 жидов перерезали, а остальных мы добьем!.." 1945 год, Днепропетровская область. Воспитательница вывесила листовку в детском доме: "Дети, любите своих людей, ненавидьте жидов, они с вас шкуру сдерут. Бейте их камнями. Не бойтесь, за вас мы боремся, боритесь и вы".
В официальном документе НКВД Украины сказано: 4 сентября 1945 года старший лейтенант И. Розенштейн встретил на улице Киева двух человек – рядового и младшего сержанта Красной армии, "находившихся в состоянии опьянения", которые "позволили себе в отношении Розенштейна антисемитские высказывания" и стали его избивать. Розенштейн застрелил обоих из пистолета, попытался скрыться, но был схвачен; "некоторые лица из толпы набросились на жену Розенштейна и случайно проходившего мимо гр-на Спектора и тяжело избили их".
Похороны убитых состоялись через несколько дней. За гробом шло несколько сот человек; по дороге к кладбищу избивали евреев на улицах, забросали камнями окно в доме, откуда смотрел мужчина с еврейской внешностью. "Учитывая возбужденное состояние отдельных слоев населения… – сказано в документе НКВД, – нами усилена патрульная служба по городу, причем особое внимание уделено базарам, местам скопления публики и месту жительства родственников убитых".
Очевидцы сообщали: "После этих событий атмосфера в Киеве стала еще более накаленной... Была установлена охрана синагоги, еврейского театра, еврейского базара..."
За несколько дней до гибели один из убитых жаловался прокурору, что его мать выселили из квартиры, принадлежавшей еврейской семье: "Мы воюем, а наши квартиры жиды занимают..." Военный трибунал приговорил И. Розенштейна к высшей мере наказания.
После событий на улицах Киева бывшие фронтовики-евреи направили письмо Сталину:
"Слово "жид" или "бей жидов"… со всей сочностью раздается на улицах столицы Украины, в трамваях, в троллейбусах, в магазинах, на базарах и даже в некоторых советских учреждениях…
Для поступления в институты, аспирантуру и другие научные учреждения установлены для евреев специальные нормы, по примеру царского режима… Многим евреям – коренным жителям г. Киева не разрешается въезд в родной город, где прожили они всю свою жизнь, где погибли их семьи, и это только за то, что они евреи…
Антисемитизм пробрался уже в пионеротряды, в школы… Среди молодежи начинают расти новые молодые кадры погромщиков, идущие по стопам отцов…" (Письмо подписали Котляр, Забродин, Песин и Милославский, которых арестовали затем по обвинению в буржуазном национализме.)
Генерал НКВД П. Судоплатов (из воспоминаний 1947 года): "Помню, как Хрущев, тогда секретарь коммунистической партии Украины, звонил Усману Юсупову, секретарю коммунистической партии Узбекистана, и жаловался ему, что эвакуированные во время войны в Ташкент и Самарканд евреи "слетаются на Украину, как вороны…" Он заявил, что у него просто нет места, чтобы принять всех, так как город разрушен, и необходимо остановить этот поток, иначе в Киеве начнутся погромы".
А. Кузнецов (книга "Бабий Яр", рассказ о Дине Проничевой):
"В 1946 году она была свидетелем обвинения на Киевском процессе о фашистских злодеяниях на Украине. Но из-за последовавшего вскоре разгула антисемитизма она стала скрывать, что спаслась из Бабьего Яра, скрывала опять, что она – еврейка, опять ее выручала фамилия "Проничева".
Она вернулась в Киевский театр кукол, где работает и поныне актрисой-кукловодом. Мне стоило огромного труда убедить ее рассказать, как ей… удалось спастись; она не верила, что это может быть опубликовано и что это кому-нибудь нужно…
Ее рассказ длился несколько дней и перемежался сердечными приступами. Это было в том же доме на улице Воровского, откуда она уходила в Бабий Яр…"
Това Перельштейн (местечко Купель западнее Житомира): "В 1948 году… я собралась поехать в Купель, чтобы посетить могилу родителей. Подруга объяснила мне, что это невозможно: жители Купеля и окрестных деревень настроены крайне враждебно по отношению к евреям, и в Купель можно поехать только в сопровождении милиционера".
7
Небольшое отступление.
В 1920-е годы еврей А. Пазовский руководил в Большом театре постановкой оперы "Борис Годунов", и дирижер Н. Голованов заявил: "Русскими операми должны дирижировать только русские дирижеры". Голованов возмущался "жидовским засильем" в Большом театре, и ему же принадлежат слова: "Почему вы пишете музыку на либретто пархатого жида?"
В то время шла кампания по борьбе с антисемитизмом, газеты публиковали гневные статьи о Голованове: "Дирижер – антисемит. Требуем вмешательства прокурора". Зрители в консерватории и театрах свистели, топали ногами при его выходе: "Долой черносотенца!"
В 1943 году Пазовский стал главным дирижером Большого театра. Через год Сталин заявил на встрече с артистами этого театра: "И всё-таки Голованов настоящий антисемит… Вредный и убежденный антисемит".
Закончилась война. Атмосфера в стране стала уже иной. Работники "идеологического фронта" подсчитывали "лиц не основной национальности СССР" в творческих союзах – в 1948 году взамен Пазовского главным дирижером Большого театра стал Голованов.
***
В 1944 году в ЦК партии поступило заявление группы московских композиторов: "18 сентября композитор Мокроусов, основательно выпивши, зашел в бильярдную со словами: "Когда только не будет у нас жидов, и Россия будет принадлежать русским". Он подошел к композитору Кручинину, взял его за воротник, встряхнул и сказал: "Скажи, ты жид или русский?" Кручинин ответил: "Был и останусь жидом" (хотя в действительности он является русским)…"
"Антисемитскую выходку" обсуждали в Союзе композиторов. Б. Мокроусов "признал свою ошибку, категорически заявив, что это результат не его мировоззрения, а нетрезвого состояния".
***
В архивах сохранился текст лекции агитатора П. Кличева, прочитанной в ремесленном училище Киева (август 1944 года):
"Евреев мы называем жидами. Но и евреи имеют свои черты. В большинстве случаев они коммерсанты. Если требуется директор магазина – еврей незаменимый человек, а если наш брат заберется, так "хапает". Так кто лучше, русский или еврей?..
Если вы ругаете евреев, значит вы ругаете творцов социализма Маркса, Лассаля, Спинозу, Розу Люксембург, которые отдавали свою жизнь, когда ваши отцы были еще хамами и пьяницами. Вы называйте еврея по его проступкам: если он украл – назовите его жуликом, если обманул – мерзавцем или обложите матом.
На следующей лекции я вам прочту – почему человек спит".
***
В 1947 году Л. Каганович недолгое время занимал пост первого секретаря ЦК партии Украины. При нем был составлен документ об антисемитских проявлениях, в котором сказано среди прочего: "Дело доходит до того, что отдельные преподаватели вузов не только хранят у себя, но и преподносят своим коллегам в виде подарка библию людоедов – "Майн кампф"…"
***
Н. Бердяев, русский философ:
"В основе антисемитизма лежит бездарность. Когда изъявляют претензии на то, что Эйнштейн, открывший теорию относительности, еврей, что еврей Фрейд, еврей Бергсон, то это есть претензии бездарности. В этом есть что-то жалкое. Есть только один способ бороться против того, что евреи играют большую роль в науке и философии: делайте сами великие открытия, будьте великими учеными и философами.
Бороться с преобладанием евреев в культуре можно только собственным творчеством культуры. Это область свободы. Свобода есть испытание силы. И унизительно думать, что свобода оказывается благоприятной для евреев и неблагоприятной для неевреев".
Очерк семьдесят пятый
Уход евреев из Советского Союза
1
Закончилась Вторая мировая война. Потухли печи крематориев. Распахнулись настежь ворота лагерей уничтожения. Вышли на свободу скелеты в полосатых одеждах‚ взглянули на мир глазами‚ затененными болью и страданием. И зашагали по дорогам Европы вчерашние смертники‚ покатили по рельсам переполненные поезда‚ а на подножках‚ на крышах‚ на буферах тысячи и тысячи оставшихся в живых после гигантской мясорубки‚ имя которой – Вторая мировая война.
Среди выживших оказались и уцелевшие евреи стран Восточной Европы. Это были те‚ кто работал в немецких трудовых лагерях, скрывая свою национальность; были это и заключенные лагерей уничтожения‚ которых не успели отправить в газовые камеры. Они возвращались на родину‚ чтобы зажить мирной жизнью, вытеснить из памяти воспоминания чудовищных лет, но вскоре выяснилось‚ что возвращаться‚ как правило‚ было некуда: их родные и друзья лежали в братских могилах, их дома были разрушены или заняты чужими людьми.
Вернувшись в родные края‚ евреи Польши‚ Чехословакии‚ Румынии столкнулись с откровенной враждой бывших своих соседей. На это‚ конечно же‚ повлияла антисемитская пропаганда нацистов в годы оккупации‚ а кроме того, не каждый желал вновь повстречать выживших и уцелевших: кое-кто из соседей участвовал в уничтожении еврейского населения‚ кое-кто присваивал их имущество – они опасались теперь разоблачения и не желали расставаться с награбленным.
Эти люди были весьма разочарованы‚ что Гитлер "не закончил своего дела", а если евреям возвращали квартиры и имущество‚ это приводило к столкновениям с местным населением‚ а порой и к погромам. Сохранились документальные кадры того времени: огромный ров – братская могила. По дну рва ряды гробов‚ один к одному: большие‚ средних размеров и совсем крохотные‚ будто игрушечные, в которых хоронили жертв послевоенных погромов.
2
Уже шел Нюрнбергский процесс‚ заклеймивший нацистских преступников; мир‚ казалось‚ начал приходить в себя после безумия тех лет‚ но в одной только Польше были убиты после войны сотни евреев‚ которые прошли через кошмары Катастрофы‚ чудом спаслись и погибли в мирное время. Их убивали на дорогах‚ выбрасывали на ходу из поездов – самый большой погром произошел в городе Кельце, к северу от Кракова.
В Кельце вернулись около 200 уцелевших евреев – 200 человек из 25 000‚ которые жили там до войны и были уничтожены в Треблинке‚ Освенциме‚ Собиборе. Их возвращение вызвало недовольство местного населения, требовался только повод: 4 июля 1946 года прошел слух‚ будто евреи похитили христианского ребенка‚ и немедленно начался погром. Более 40 человек были убиты‚ многие ранены – это событие подтолкнуло польских евреев‚ и они стали уходить из страны. В первые месяцы после погрома в Кельце покинули Польшу десятки тысяч евреев‚ но поток беженцев нарастал и нарастал.
Польские власти открыли пропускные пункты на границе с Чехословакией; чехи предоставили специальные поезда, которые перебрасывали евреев в Австрию и Германию, откуда многие попадали в Италию – на пути в Эрец Исраэль. Советский представитель в Австрии докладывал в Москву: "Из Польши через территорию Чехословакии и советскую зону Австрии начался транзит евреев, направляющихся в Палестину. Всего должно проследовать в Палестину 200 000 евреев".
И. Эренбург: "В Бухаресте, в Будапеште уцелевшие евреи рассказывали, что им приходится часто слышать: "Ух, паршивые, Гитлер вас проморгал!"..." Погромы проходили в Венгрии; разразился погром в столице Словакии Братиславе – и теперь уже многие не желали оставаться в родных краях. После страшных лет Катастрофы у уцелевших евреев появилось обостренное чувство опасности, повышенная реакция на любые, даже малозаметные проявления антисемитизма, ожидание непременных его проявлений в будущем. Они не желали заводить семьи на старом месте и растить там детей без гарантий на будущее; надо было уходить и уходить немедленно‚ пока не перекрыли границы, – так началось "великое бегство" евреев из Восточной Европы.
Это массовое переселение было сначала хаотическим; оно получило название "бриха", что в переводе с иврита означает "побег"‚ "бегство". Но вскоре евреи из Эрец Исраэль создали подпольную организацию под тем же названием – "Бриха". Ее посланцы организовывали уход евреев из стран Восточной Европы, планировали маршруты, переводили беженцев через границы европейских государств. Еврейские благотворительные организации финансировали эти операции, обеспечивали беженцев едой и одеждой, создавали транзитные лагеря на пути их передвижения.
Англичане закрыли ворота в подмандатную Палестину‚ чинили всевозможные препятствия в Италии, Греции, Югославии, чтобы приостановить этот поток, но "Бриха" нелегально переправляла евреев к побережью Средиземного моря‚ а оттуда на кораблях – в Эрец Исраэль.
Эстер Файн: "Представить себе выезд из Советского Союза в 1945 году, при сталинском режиме, не могло самое безумное, самое разнузданное воображение. А достигнуть единственной страны, где я сумела бы жить… это было в те времена примерно то же, что попасть на луну".
3
Ита Розенберг (Даугавпилс, Латвия): "Исер Хаит был душой гетто… Он часто рассказывал нам о создании кибуца Эйн-Гев и жизни в Палестине. "Если останемся в живых, сразу же уедем на нашу родину", – повторяли мы вслед за ним…"
Ружка Корчак вспоминала последние недели партизанской жизни в лесах:
"Вокруг еще полыхала война, продолжались рейды, каждый из которых грозил смертью… но надежды и любовь брали свое, молодые люди клялись друг другу в верности и обсуждали будущую совместную жизнь…
Кто-то вслух мечтал о Флориде, и вскоре Флорида стала символом определенных стремлений – удрать после освобождения в спокойное, красивое место, где можно разбогатеть и не страдать больше из-за того, что ты еврей… Другие, главным образом, комсомольцы и коммунисты, считавшие себя поборниками советского строя, тоже хотели отделаться от своего еврейства, полагая стать полноправными гражданами в коммунистическом мире…
Но большинство бойцов еврейских лесных отрядов не связывало свое будущее ни с Флоридой, ни с Литовской советской республикой. Люди, которые никогда не были сионистами и в мирные времена не имели никакой связи с Эрец Исраэль, заговорили о необходимости своего, еврейского отечества".
Рост антисемитизма, трудности с жильем и работой после возвращения из эвакуации, прежние сионистские мечты, возродившиеся по окончании войны, подталкивали на принятие опасного решения. Требовалась лишь лазейка для выезда из Советского Союза, и такая лазейка появилась на недолгое время.
Необходимое напоминание. В сентябре 1939 года Германия и СССР заняли Польшу, и не менее 250 000 евреев из оккупированных немцами польских земель ушли в Советский Союз. В июне 1940 года части Красной армии вошли в Бессарабию и Северную Буковину, и на территории СССР оказались десятки тысяч румынских евреев. Большинство бывших жителей Польши и Румынии не захотело принимать советское гражданство; их отправили в лагеря принудительного труда и на спецпоселения в Сибирь и Среднюю Азию. Условия жизни были чрезвычайно тяжелыми‚ смертность высока‚ но выжившие избежали участи евреев, уничтоженных в годы немецкой оккупации.
В сентябре 1944 года было подписано соглашение с Польским комитетом национального освобождения о переезде польских граждан с территории Украины и Белоруссии в Польшу, а русских, украинцев и белорусов – из Польши в СССР. Право на возвращение получили поляки и евреи, обладавшие польским гражданством до сентября 1939 года, и они пожелали воспользоваться этим правом. Было подписано и второе соглашение: из Литвы в Польшу могли уехать поляки и евреи, до 1939 года проживавшие в Вильно и его окрестностях, – этот район принадлежал тогда Польской республике.
Москва не возражала против выезда из страны польских граждан: по окончании войны к Польше отошли обширные территории Восточной Германии, откуда выселили сотни тысяч немцев, и эти земли следовало заселить. Начался разрешенный выезд из СССР – это и оказалась та лазейка, которой воспользовались советские евреи для нелегального бегства из страны, влившись в поток польских евреев.
Устраивали фиктивные браки. Платили взятки чиновникам, чтобы вписали в выездные документы. Покупали метрики умерших польских граждан, остававшиеся у их родственников. Переклеивали фотографии на паспортах. Пользовались услугами контрабандистов при переходе границы. Для мужчин призывного возраста изготавливали командировочные удостоверения, где было указано, что они возвращаются в воинскую часть, расквартированную на территории Польши или Германии.
Посланцы организации "Бриха" нелегально переходили польско-советскую границу и разъезжались по городам Советского Союза‚ чтобы организовать выезд евреев и еврейских сирот из детских домов. В то время советские военные грузовики пересекали границу без проверки‚ а потому платили деньги шоферам, в кузовах под брезентом прятали беженцев и переправляли их в Польшу.
В январе 1946 года органы безопасности задержали в Литве три грузовика‚ в которых оказалось 100 евреев – мужчины‚ женщины и дети. Их арестовали. Был суд. Московский адвокат И. Брауде просил судей принять во внимание особое состояние беженцев‚ которые хотели покинуть места‚ где погибли их родные, и соединиться со своими родственниками в Польше, – часть обвиняемых приговорили к тюремному заключению.
Из дневника очевидца (Львов, 1946 год): "Русские при досмотре багажа штыками прокалывают тюки больших размеров, так как в них провозили людей без документов. Скорее всего, речь идет об украинцах или советских евреях, у которых нет права на переселение в Польшу…"
Копель Скоп сумел выехать из СССР в Польшу по поддельным документам, но в феврале 1946 года вернулся во Львов, чтобы создать центр для нелегального перевода евреев через границу. "Мне было тяжело возвращаться в Советский Союз, – вспоминал он. – Я знал, что это очень рискованно… Я и сам не понимаю, как у меня хватило мужества вернуться туда с таким поручением".
Скоп начал свою работу, нашел надежных помощников, но вскоре их арестовали, и местные власти докладывали в Киев: "Вскрыт и ликвидирован ряд активно действовавших нелегальных переправ в Польшу… В гор. Львове сионистским центром был создан главный транзитный пункт, через который направлялись эмиссары, связные и спецпорученцы сионистов в различные города СССР (Москва, Киев, Горький, Саратов, Пенза, Вильно, Каунас, Ташкент, Актюбинск, Самарканд)…".
Копеля Скопа и Давида Померанца приговорили к 10 годам заключения; Абрам Аст, Геня Френкель и Залман Шейнферберг получили по 8 лет, Яков Мошкович – 6 лет, Иосиф Нейман – 2 года лагерей. К. Скоп вспоминал: "Тяжелый труд подорвал мое здоровье. Я работал по десять часов в день на строительстве железной дороги Котлас–Воркута. Вместе с зэками таскал тяжелые рельсы. Кожа на руках полопалась, из пальцев сочилась кровь…"
Давид Померанц работал на шахте в Коми АССР, был тяжело ранен во время аварии и умер в заключении. Остальные отсидели свой срок, после 1956 года уехали в Польшу, оттуда переехали в Израиль.
4
В конце 1945 года пересек нелегально польско-советскую границу рижанин Шмуэль Иоффе. Незадолго до этого он тайно ушел из Советского Союза‚ а затем вернулся обратно‚ чтобы помогать другим. Его уговаривали не появляться на территории СССР, но Шмуэль написал перед возвращением: "Я не мог согласиться с тем, что спасся и оставил позади сотни беспомощных людей. Я понимаю, чем это грозит, однако решил вернуться…"
Иоффе обосновался в Вильнюсе, который стал центром по отправке евреев Латвии в Польшу. Операция была отработана до мельчайших деталей, продолжалась месяц за месяцем в обстановке постоянной слежки карательных органов, и очевидец вспоминал: "Меня поразила сила и размах деятельности группы, возглавляемой Шмуэлем. Это был вождь, улыбчивый и энергичный командир в гражданской одежде".
Из Вильнюса в Ригу поступало сообщение – можно отправлять очередную группу. Связные немедленно шли к кандидатам на выезд, снабжали их фиктивными командировочными удостоверениями, без которых не продавали билеты на поезд, и на следующий день те уезжали из Риги. На вокзале в Вильнюсе беженцев встречал связной – из левого кармана его пальто выглядывала газета. Они следовали за ним по улицам незнакомого города, и связной приводил беженцев в одну из нелегальных квартир. Несколько дней они не выходили из помещения, а затем их отправляли на поезде в Глубокое или Новогрудок, откуда переправляли через границу. Из Польши поступала шифрованная телеграмма о благополучном завершении операции, и начиналась подготовка к выезду следующей рижской группы.
Трижды в неделю в Вильнюс приезжали связные из Глубокого или Новогрудка и привозили документы с разрешением на выезд, которые доставали за деньги у сотрудников комитета по репатриации. На вокзале их встречал Исраэль Фридман: "В самый горячий период у нас была масса работы. Часов в шесть утра я приходил с вильнюсского вокзала на квартиру, где размещался штаб… и сообщал, сколько можно отправить сегодня. Тут же пускалась в ход вся "машина". Всё делалось с молниеносной быстротой. Меня всегда тянуло хоть одну ночь отдохнуть… но засиживаться было некогда. Я подкреплялся рюмкой водки и отправлялся в путь с беженцами. И так целыми неделями".
На проведение этих операций требовались немалые средства. Деньги поступали нелегально из Польши, где находились руководители организации "Бриха"; порой связные запаздывали, и штаб в Вильнюсе испытывал финансовые трудности. "Бывали дни острой нужды. Тогда ребята отправлялись на базар и продавали свою одежду. Как-то раз утром в доме не оказалось съестного. Стали шарить в карманах: один нашел десятку, другой – два рубля. Сложились и купили на рынке буханку хлеба…"
Шмуэль Иоффе снова поехал в Польшу для встречи с руководителями нелегальной репатриации и снова – несмотря на уговоры – отправился в обратный путь. На границе в Бресте его арестовали, продержали в тюрьме восемь суток, но он сумел бежать, вернулся в Вильнюс на платформе грузового состава, зарывшись в груду угля, и опять возглавил работу по нелегальному переводу через границу.
К сентябрю 1946 года 450 евреев из Латвии и Литвы сумели выехать из Советского Союза благодаря работе Иоффе и его помощников. Наконец, рижские сотрудники НКВД обратили внимание, что десятки евреев исчезали один за другим, и из Москвы прибыла им на помощь специальная оперативная группа. В конце сентября, после непрерывной слежки и погони, были задержаны руководители штаба в Вильнюсе Шмуэль Иоффе и Яков Янкелович (Янай), которые пытались уйти в Польшу с последней группой – после девяти месяцев успешной работы.
Янай вспоминал: "Мы вошли в тюрьму в приподнятом и воинственном настроении. Арест в какой-то степени избавил нас от напряжения. За нами уже не гонятся. Свою задачу мы выполнили. Сотни евреев переправлены в Польшу, а оттуда в Эрец Исраэль".
Их привезли в Москву и поместили на Лубянке. "Допросы довели меня до изнеможения, – рассказывал Янай. – Мучили голод, холод и полная изоляция от внешнего мира. Без очков слезились глаза… Следователи злобно орали на меня, угрожали раздеть догола и избить. Я сказал им: "Сейчас не сороковой год, а сорок шестой. Теперь пошел не тот еврей". Они поразились моему ответу и поняли, что без битья ничего не добиться. Но силу ко мне не применяли…"
"Особое совещание" приговорило Шмуэля Иоффе и Якова Янкеловича к 25 годам заключения. Иоффе пробыл в лагерях до конца 1955 года и умер в арестантском вагоне на станции Биробиджан, во время очередного этапа. Через несколько лет родственники получили свидетельство о смерти, отпечатанное на русском языке и на идиш; от руки было вписано по-русски: "Причина смерти – упадок сердечной деятельности. Место смерти – город Биробиджан Еврейской автономной области". Было ему 37 лет.
Сестра Иоффе вспоминала: "Он говорил мне во время свиданий: "Даже если бы я знал, что спасу только одного человека, и за это меня ждет горький конец, я бы всё равно сделал то, что сделал. Я не раскаиваюсь"…"
Якова Янкеловича освободили в 1957 году, и он уехал через Польшу в Израиль.
5
В Москве была налажена слежка за религиозными евреями; секретные сотрудники по кличке "Фукс", "Уманский", "Лиза", "Лещ", "Око", "Бухгалтер" и другие наблюдали за ними, подслушивали беседы в синагоге и сообщали о недозволенной деятельности. В 1946 году агент "Киселев" докладывал: "В синагоге ходят разговоры о том, что во Львове… существует организация, которая за деньги переправляет евреев за границу".
Это было время массового выезда польских граждан, и мнения хасидских раввинов сначала разделились. Одни из них считали, что риск слишком велик и следует в данный момент воздержаться от бегства из страны, но другие им возражали: "Ничто не может лишить нас права – духовно спасти себя и своих детей".
В июле 1946 года пришла из-за границы шифрованная телеграмма: "Дедушка очень хочет повидаться с детьми. Выезжайте к тете Поле. Там всё хорошо". "Дедушка" – это был Любавичский ребе Йосеф Ицхак Шнеерсон, духовный лидер хасидов религиозного движения "Хабад", который жил в Нью-Йорке; "тетя Поля" – это Польша, куда он предлагал выехать евреям, используя отъезд польских граждан.
Летом 1946 года пять раввинов создали во Львове тайный Комитет и поклялись друг другу, что не уедут из СССР до тех пор, пока последний хасид, нуждающийся в их помощи, не пересечет границу. В состав комитета входили раввины Моше Хаим Дубровский, Ейно Коган, Лейба Мочкин, Залман Серебрянский, Шмарьягу Сосонкин; самому младшему из них – Л. Мочкину – было 22 года. "Местонахождение Комитета оставалось тайной для большинства хасидов. Для связи и улаживания срочных дел Комитет назначил людей, чья внешность не вызывала подозрений: безбородых мужчин, женщин и подростков. Последние не открывали секреты Комитета даже родителям".
В разных городах Советского Союза хасиды уходили с работы, продавали имущество, оставляли обжитые места и вместе со своими семьями отправлялись в опасный путь. У бедняков не было средств на железнодорожный билет, а потому им выделяли деньги из общественной кассы на дорогу до Львова.
Почти ежедневно туда приезжала очередная семья хасидов, которые никого не знали в городе; бородатые мужчины выделялись среди прочих жителей, привлекая всеобщее внимание, а главное, внимание милиции. "Каждая лишняя минута пребывания на вокзале людей с необычной внешностью таила в себе опасность. Поэтому Комитет поручил одному надежному человеку встречать все поезда с востока. Встретив очередную семью, он давал ей адрес и быстро усаживал в такси", – "Очередность выезда в Польшу определял Комитет... Прежде всего надо было спасти для еврейства молодых людей. Поэтому первыми уехали ученики иешивы и семьи с детьми".
Комитет и его помощники занимались обширной организационной деятельностью: для приезжих снимали временное жилье, приобретали билеты на поезд, снабжали фиктивными документами на выезд и отправляли в Польшу. На этом наживались сотрудники советского комитета по репатриации, пограничники и милиция по обе стороны границы; расходы были огромными, а потому приняли решение: "лица, выезжающие за границу и имеющие ценности, сдают их подпольному Комитету".
Из воспоминаний:
"Проводники поездов – разумеется, за приличное вознаграждение – привозили обратно во Львов использованные удостоверения. Каждое из них было проверено на границе и отмечено особым знаком, который научились выводить; таким образом, одним удостоверением пользовались дважды…"
"Всё должно было совпадать – число мальчиков и девочек, старики-родители, возраст каждого; перетасовывали семьи таким образом, чтобы все данные сходились с удостоверением. Мендл Фурфас отправил мать с одной семьей, а отца – с другой. Левину досталось удостоверение без девочки, а их дочке – 12 лет; они долго ждали, пока подобралась "подходящая" семья…"
"В одной из групп ехали мальчики, переодетые в девичьи платья, поскольку в документах их родителей были записаны дочери… В другом эшелоне мать держит на руках ребенка, тот кричит: "Мама!", а по документам она ему не мама, а бабушка…"
Пересечение границы с поддельными документами было опасным делом. "Тридцать семь человек оказались в вагонах эшелона, идущего в Польшу. Перед дорогой евреи прочитали псалмы и воззвали к Всевышнему с мольбой об избавлении: "Да услышит Господь стон наш…" – "Даже маленькие девочки читали псалмы, которым их обучили, и спорили между собой, какой из псалмов больше подходит к этому случаю: "В беде взывал я к Господу…" или "Из бездны взываю к Тебе, Господи…"
Переезд через границу становился порой невозможным, хасидские семьи находились во Львове на нелегальном положении, ожидая благоприятного момента, и не знали, как поступить. "Вернуться туда, где жили раньше, мы не могли. Большинство из нас осталось совсем без денег. "Ехать! Достать удостоверения и ехать! Господь поможет!" – решили мы. Обратились к женщинам: согласны ли они на такой риск? Ответ был категоричен: "Мы покончим с собой, если вы не решитесь"…"
Последний эшелон с хасидами – нелегальными эмигрантами пересек границу с Польшей в конце 1946 года. Всего покинуло Советский Союз около 1000 хасидов Любавичского ребе, однако не всегда это проходило успешно. Были аресты беженцев и суровые приговоры, потому что попытка недозволенного пересечения границы рассматривалась как "намерение изменить родине".
Раввин Шмуэль Нотик – осужден на 10 лет, умер в лагере. Сарра Каценеленбоген – приговорена к 10 годам, погибла в заключении. Раввин Ейно Коган, один из членов львовского Комитета – осужден на 10 лет, умер в лагере под Карагандой.
Дов Виленкин: "Мы приехали во Львов в тот день, когда ушел последний эшелон с хасидскими семьями. Начались аресты лиц с фальшивыми польскими паспортами. Скрываясь от ареста, родители бежали в Черновцы…" Хасидские семьи, не сумевшие выехать в Польшу, разъехались по разным городам; наиболее активные деятели, способствовавшие выезду, перешли на нелегальное положение.
В 1947 году был арестован в Москве Берл Левертов. В обвинительном заключении сказано, что он "принимал активное участие в нелегальной переброске антисоветски настроенных евреев за границу; лично организовал такую переброску… двух своих сыновей, дочери и ее мужа; сам замышлял бежать за границу". Левертова приговорили к 10 годам, и он умер в заключении.
В 1950 году в Ленинграде арестовали более 30 хасидов Любавичского ребе – после того, как им не удалось покинуть СССР; двое из осужденных – раввин Хаим Меир Минц и Аарон Кузнецов – погибли в лагерях. "Жертвами стали самые лучшие. И даже место, где они погребены, неизвестно нам, и кадиш по ним не прочитан".
Впоследствии статью обвинения "намерение изменить родине" поменяли на "незаконный переход границы", за что полагалось 3 года лагерей. Беженцам учли "смягчающее обстоятельство" – они пытались уйти в "братскую социалистическую страну", а это не являлось "изменой родине".
6
Ц. Прейгерзон, из воспоминаний (лагерь возле Воркуты):
"Реб Мордехай Шенкар из Львова – личность из ряда вон выходящая. Такого человека я давно не встречал в нашем неустойчивом мире. Это был глубоко верующий человек – он верил во Всевышнего всем своим существом, всей душой…
Реб Мордехай работал бухгалтером… В 1945–1946 годах поляки и евреи, выходцы из Польши, могли вернуться на родину. Многие из них возвращались через Львов; среди них было немало местных евреев, которые любыми средствами "выправляли" себе документы… Реб Мордехай… давал пристанище подобным людям, приезжающим из других мест, и его дом превратился в нелегальную гостиницу…
Его арестовали в 1950 году… и реб Мордехай получил 10 лет… В лагере он молился три раза в день, отмечал все праздники, исправно постился в дни постов… всячески избегал работать в субботний день… часами просиживал за рабочим столом, смотрел в бумаги, перекидывал косточки на счетах, но в субботу не писал. Каждое воскресенье я спрашивал его:
– Ну, реб Мордехай, писали вчера?
И получал ответ:
– Слава и хвала Создателю, мне удалось избежать этого греха.
Трудно выполнять в лагере все заповеди… Кое в чем ему приходилось и отступать, чтобы выжить и не умереть с голоду. Но он верил всей душой во Всевышнего, он знал, кому молиться, на кого надеяться, у кого искать утешения.
Молитва смягчала его душу, давала ему надежду. Нам же, неверующим, не хватало этой веры, нас окутывала тьма от земли до небес, и мы не видели, откуда может прийти спасение. А над реб Мордехаем сияло чистое небо – Всевышний правил миром, к Нему обращался реб Мордехай в своих молитвах…
Реб Мордехай как никто помогал нуждающимся. Он отдавал им значительную часть своего заработка… собирал деньги у других заключенных, навещал больных, заботился о них, приносил им еду…"
7
В июне 1940 года Советский Союз отторгнул Северную Буковину от Румынии, но после начала Отечественной войны там снова восстановилось румынское правление. В гетто Черновиц оказалось около 20 000 евреев; жизнь была нелегкой, однако акций по уничтожению не проводили, а потому большинство евреев сумело выжить.
После изгнания немцев из Северной Буковины советское правительство стало поощрять эмиграцию евреев, у которых прежде было румынское гражданство; местные власти сообщали из Черновиц: "Имеется значительное количество лиц, желающих выехать за границу… На трикотажной фабрике N 1 подали заявления на выезд в Румынию 95% работников, на трикотажной фабрике N 6 из 109 работающих записалось на выезд 106 человек".
О возникшей возможности узнали евреи соседних областей, и "началось усиленное перемещение евреев Бессарабии и Приднестровья в сторону Черновиц, откуда можно было сравнительно легко попасть в Румынию… В подавляющем большинстве они лишь проезжали через Румынию в порт Констанца или в Италию, чтобы оттуда отправиться в Палестину".
До февраля 1946 года евреев вывозили в Румынию, не спрашивая согласия румынского правительства; подобные действия отмечались в советских документах как "выезд", "переселение" и даже "выдворение". Это была хорошо организованная операция: к назначенному дню приезжали машины, грузили в кузова имущество, везли евреев на железнодорожные станции, а оттуда к румынской границе. К апрелю 1946 года – крайнему сроку "выдворения" – выехало из Советского Союза 22 307 человек, многие из которых отправились затем в Эрец Исраэль в рамках операции "Бриха".
Некоторые евреи Черновицкой области подали просьбу о выезде в Румынию, но затем передумали и остались в Советском Союзе. Известно их количество – 1044 человека.
Мордехай Штерн, Северная Буковина:
"Из ссылки я сбежал в 1946 году и на крышах вагонов – через всю Россию и Украину – вернулся в родной городок, чтобы перебраться в Румынию. Но я опоздал на две недели – границу закрыли на замок…
Темной апрельской ночью 1947 года, переодетый в крестьянскую одежду, я перешел границу СССР и в подлеске, у дороги на Радауцы, переждал до рассвета… Оставалось довершить вторую часть побега: выйти под утро на дорогу и смешаться с крестьянами, идущими в Радауцы на базар…
Патруль румынских пограничников лениво осмотрел меня и пропустил. Но сделав несколько шагов, я услышал громкий окрик: "Гэй, иди сюда!"… Старший патруля… снял с меня крестьянскую замызганную шляпу с обвисшими полями и впился колючими недобрыми глазами: "Да ты жид!"…
Трое суток побоями и издевательствами этот садист выбивал признание, что я советский шпион, диверсант, убийца, бандеровец, спекулянт, но, ничего не выбив, озлобленный моим молчанием… приказал еле живого оттащить на советскую пограничную заставу…
Городской суд осудил меня… на три года лишения свободы…"
8
Из Советского Союза уходили также сироты – маленькие дети и подростки, которых вписывали в выездные документы к разным семьям. Польские сионисты собирали их в группы и отправляли в дальнюю дорогу; они шли пешком со своими провожатыми, а на пути следования им организовывали питание и ночлег. В этих группах были дети, пережившие ужасы гетто, были и дети-партизаны, а также девочки разных возрастов, которых окрестили и прятали монашки в годы оккупации, – их выводили из монастырей и вели через границы проторенными путями.
Одна из групп начала свое путешествие летом 1946 года – было в ней 80 детей. Они пересекли польско-чешскую границу, прошли пешком Чехословакию, а границу с Австрией переехали в крытом кузове грузовика, на кабине которого был прикреплен американский флаг и по борту шла надпись "US Army". Из Вены детей перевезли в Инсбрук, в одну из ночей группа перешла покрытый снегом перевал в Альпах и оказалась в Италии.
Их разместили в лагере неподалеку от Милана, где собралось несколько сот подростков от двенадцати до восемнадцати лет; они изучали там иврит, занимались спортом, а затем их снабжали фальшивыми документами, сажали на корабли и нелегально привозили в Эрец Исраэль. Залман Шазар, президент государства Израиль, однажды сказал: "Запомните мои слова: когда-нибудь историки напишут о том, что Альпы перешел не только Суворов, но и еврейские дети".
Беженцев вели через границы европейских государств – по тропкам‚ в лесах и горах, и на кинолентах того времени можно увидеть, как карабкаются по склонам‚ срываются‚ падают‚ снова идут по колено в снегу длинные процессии мужчин, женщин и детей. Так проходило беспримерное в истории бегство из Европы: они попадали на берег Средиземного моря, плыли затем на кораблях и катерах‚ пересекали море в рыбачьих лодках.
В Палестине действовали после войны ограничительные антиеврейские законы‚ и ворота страны были закрыты для беженцев; англичане использовали для перехвата быстроходные патрульные катера‚ миноносцы‚ разведывательные самолеты – против людей‚ многие из которых пережили Катастрофу и плыли в Эрец Исраэль.
Летом 1945 года на корабле "Берл Каценельсон" приплыли 200 человек и благополучно высадились на берег. Корабль "Хана Сенеш" прорвал английскую блокаду‚ но во время шторма сел на мель возле Нагарии. Из-за огромных волн было невозможно добраться до него на лодках и высадить пассажиров; от берега протянули канат‚ вдоль которого по грудь в воде стояли добровольцы‚ и пассажиры шли с корабля‚ держась за этот канат.
Из Генуи отплыл корабль "Энцо Серени"; на его борту разместили 900 беженцев‚ и теснота была невообразимой. Корабль шел окольным маршрутом‚ однако его перехватили миноносцы, привели в Хайфу в январе 1946 года и всех пассажиров отвезли в концентрационный лагерь в Атлите. Через два месяца приплыл из Венеции корабль "Уингейт"; 250 репатриантов попытались высадиться ночью в Тель–Авиве‚ и на берегу происходили ожесточенные стыки полиции с еврейским населением города. В конце концов‚ пассажиров с "Уингейта" отправили в Атлит; такая же участь постигла 736 репатриантов с корабля "Тель Хай" из Марселя.
Волна нелегальных беженцев нарастала; в августе 1946 года приплыли пять кораблей‚ на борту которых было 2800 человек. В Хайфе их ожидали два корабля‚ переоборудованные под плавучие тюрьмы: на их палубах стояли огромные клетки для людей‚ опутанные колючей проволокой. Хайфский порт оцепила пехотная дивизия; репатриантов – мужчин‚ женщин‚ детей – силой переводили на тюремные корабли. Это были‚ в основном‚ люди‚ которые прошли через лагеря уничтожения; женщины бились в истерике‚ мужчины пытались сопротивляться – их фотографии в окружении английских солдат напечатали многие газеты мира. Наконец‚ всех погрузили на палубы тюремных кораблей и отправили на Кипр.
Бегство евреев из Европы продолжалось не неделю‚ не месяц‚ а несколько лет подряд вплоть до образования государства Израиль. Среди беженцев были и евреи Советского Союза, которые воспользовались выездом из СССР граждан Польши, Румынии, Чехословакии и нелегально пересекли государственную границу.
9
Това Перельштейн, из воспоминаний:
"Мы приехали с Колымы в город Пинск… там у нас родился второй сын, которого назвали Барух. В 1948 году мы подали заявление о выезде в Польшу; для этого пришлось заполнить анкету с биографическими данными, что привело к третьему моему аресту.
В день ареста Баруху было всего три месяца, и мне разрешили взять его с собой в отделение НКВД… Барух был болезненный мальчик, он родился с грыжей… во время приступов сильно плакал – и как раз в это время вызывали на допрос…
Меня не били, не приписывали связь с какой-либо контрреволюционной организацией… вменяли в вину только одно тяжкое преступление: наше желание эмигрировать в Польшу, чтобы оттуда выехать в Эрец Исраэль…
Допрашивали меня два следователя. Один – еврей – считал, что нет на свете преступления хуже сионизма; другой, русский, был намного человечнее, он сочувственно относился ко мне и к ребенку, который во время допросов лежал на столе в углу кабинета и плакал…
Когда закончилось следствие… начался долгий этап с десятимесячным ребенком на руках… Как мне, так и Баруху, давали обычный рацион заключенных: соленую тюльку, хлеб, два раза в день по стакану кипятка. Мой мальчик был очень мал и худ, в тюрьме плохо развивался… Бывало, своими худенькими, как спички, ручонками он цеплялся за решетку и просил: "Дядя, дай!" Если охранник был "человеком", то давал ему немного каши, а иногда даже кусочек печенья. Но если дежурный охранник был "собакой", то замахивался на мальчика и кричал мне: "Убери ребенка, стрелять буду!"..
Однажды во время остановки в каком-то городе, уже в Сибири, добродушный охранник взял у меня ребенка и вышел с ним на перрон вокзала. Люди подавали ему там кусочки хлеба и даже конфеты. По сей день не могу понять, как я решилась доверить ребенка молодому охраннику, но я благодарна ему за это и запомнила его на всю жизнь…"
Т. Перельштейн сослали в деревню Новосибирской области. К ней приехал муж со вторым сыном; они пробыли в ссылке до 1957 года, а затем через Польшу переехали в Израиль.
***
Из документов военного трибунала Прикарпатского военного округа:
"Старшина 1031 гаубичного артиллерийского полка Зицер, он же Бернштейн, состоя на военной службе в Советской армии на территории Польши, 22 сентября 1945 года дезертировал из части, после чего изменил Родине и бежал на жительство в Израиль. Проживая в г. Тель-Авив (Израиль), Зицер под вымышленной фамилией Бернштейн поступил работать на фирму "Автомобиль-трактор" в качестве механика".
Военный трибунал заочно приговорил Зицера к расстрелу.
***
Уроженцы Западной Украины разведчик Эдуард Рот и пулеметчик Семен Шилингер заслужили к концу войны орден Славы 1-й степени и стали полными кавалерами этой солдатской награды. О Роте сказано в книге военного историка: "В июле он получил орден, а через месяц пропал без вести". О Шилингере: "Он получил высокую награду, но вскоре пропал без вести". Быть может, и они – подобно старшине Зицеру – "бежали на жительство в Израиль"?..
***
Осенью 1946 года Шимон Бекин, специальный посланник из Вильнюса, приехал на север в район Печоры‚ где отбывал заключение сионист Нехемия Гросс, арестованный в 1940 году за попытку перейти границу. Бекин был в форме советского офицера и имел фиктивные документы для Гросса; он сумел вывести его из лагеря, привез в Вильнюс, но Нехемия отказался следовать дальше, помогал переправлять евреев через границу и ушел в Польшу с последней группой.
***
В ноябре 1950 года был арестован ленинградец Элиезер Кубланов – за попытку выехать нелегально в Польшу. В январе 1951 года арестовали его жену Эльке и дочь Хаю, у которой был полуторагодовалый сын. В апреле попали за решетку сын Кубланова Натан и две дочери, Либа и Стерне – их арестовали в первый вечер праздника Песах. На свободе оставался лишь старший сын Мендл, за которым пришли в мае 1951 года.
Э. Кубланова, отца семьи, приговорили к 10 годам лагерей, жену и пятерых детей – к 8 годам каждого. К 1956 году вся семья была реабилитирована и вышла на свободу.
Очерк семьдесят шестой
Образование государства Израиль
1
Поэт П. Маркиш говорил в 1945 году: "Нельзя еврейский народ делить на польское еврейство, советское еврейство, американское еврейство. Сердце нельзя разделить, его можно только разбить".
В июле 1946 года, за два года до образования Израиля, в Политехническом музее Москвы состоялась публичная лекция на тему "Палестинская проблема". Лектор получил около двухсот записок от слушателей, и в ЦК партии поступил обзор содержания этих записок, многие из которых – как было отмечено – свидетельствовали "о сионистских, а иногда и антисоветских настроениях их авторов".
"Об эмиграции евреев из СССР в Палестину.
На эту тему подано 10 записок… Разрешит ли советское правительство евреям по их желанию ехать в Палестину? Будет ли разрешен евреям выезд из СССР в Палестину, если там будет создано еврейское государство? (2 записки)… Почему евреев не выпускают из СССР? (3 записки)...
О Еврейском антифашистском комитете.
"Почему ЕАК бездействует?"
"Почему до сих пор ЕАК не заклеймил публично антисемитские банды, организовавшие еврейский погром в Кельцах?"…
"Почему этот еврейский комитет усердно замалчивает всё, что касается Палестины?"
О создании еврейского государства.
Подано 10 записок…
"Как вы думаете, будет ли, в конце концов, еврейское государство или нет?.."
"Вы считаете, что еврейский народ не должен иметь… своего очага?.. В то время, как самые малые народы, численностью даже в 1 миллион человек, имеют свое государство. Естественно, что любой народ хочет иметь и должен иметь свое государство"…"
2
Перенесенные страдания в годы Катастрофы заставили евреев задуматься о положении своего народа на земном шаре. И если раньше лишь сионисты выступали за создание самостоятельного еврейского государства, чтобы не надеяться более на чью-то милость или защиту, то после войны многие заговорили об этом. Способствовали тому и события на Ближнем Востоке, которые повлияли на еврейское население во всех странах, в том числе и на евреев Советского Союза.
В июле 1947 года в небольшой французский порт на Средиземном море привезли 4515 человек, среди которых находились женщины, подростки и малые дети. Прошло два года с окончания Второй мировой войны‚ но эти люди всё еще не имели своего дома‚ не было и страны‚ готовой их принять‚ а путь в Эрец Исраэль был закрыт.
Беженцев разместили на неказистом корабле под флагом Гондураса. Он был рассчитан лишь на 700 человек, а потому пассажиры переполнили трюмы и каюты, страдая от тесноты‚ жары и духоты. Официальная версия гласила: все эмигранты направляются из Франции в Колумбию‚ и у каждого из них имелась колумбийская виза‚ подделанная специалистами, – 4515 фальшивых документов.
Они вышли в открытое море, и к кораблю сразу же прилип британский миноносец: стало ясно‚ что англичане попытаются помешать высадке в Эрец Исраэль. Они продолжали свой путь‚ за ними следовали уже три боевых корабля, затем появился четвертый, в небе кружили британские самолеты. Прятаться было бессмысленно‚ и взамен флага Гондураса на мачте появился белоголубой флаг с магендавидом‚ а на палубе выставили щит с надписью: "Исход из Европы – Эксодус 1947".
В одну из ночей на борту корабля родился мальчик – его мать прошла через лагеря уничтожения‚ и у нее на глазах убили первого ее ребенка. Затем родился еще один мальчик; его мать умерла после родов‚ и ее похоронили в открытом море.
На седьмой день плавания‚ когда они приблизились к берегам Эрец Исраэль‚ с "Эксодуса" начали передавать сообщения. Радист говорил: "Вы слушаете голос корабля "Исход из Европы – 47"‚ на борту которого четыре с половиной тысячи человек. Среди нас есть дети и старики‚ младенцы и беременные женщины. Мы держим путь на родину‚ мы плывем домой‚ и никому не остановить нас... Так или иначе‚ но мы прорвемся. Мы доберемся до берега‚ даже если придется добираться вплавь".
Радист вспоминал впоследствии: "Мы передаем на полную мощность израильские‚ партизанские и народные песни‚ а с берега говорят: "Давай‚ давай‚ продолжай!" Возле меня стоят дети‚ беженцы из ада‚ и поют. Впечатление потрясающее. Три раза мы повторяли передачу‚ потому что с земли просили: "Продолжайте! Слышимость отличная. Мы с вами!"
В ту же ночь‚ 18 июля 1947 года‚ британские миноносцы неожиданно включили прожекторы и с двух сторон таранили "Эксодус". В пробоины хлынула вода‚ корабль накренился, пассажиры стояли в трюме по колено в воде‚ а английские солдаты кидали гранаты со слезоточивым газом, чтобы овладеть палубой. Завязался рукопашный бой, сражались дубинками и голыми руками, радист передавал на берег: "Корабль сильно поврежден. В машинное отделение проникает вода… Мы всё еще хозяева на борту. Продолжаем идти в Хайфу".
Четыре часа продолжалась эта схватка – необученные‚ безоружные беженцы против тренированных вооруженных солдат. "Эксодус" потерял убитыми трех человек‚ среди них был подросток‚ чья мать погибла в газовой камере; многие на корабле были ранены – травмы черепа‚ пулевые ранения‚ обожженные газом легкие.
Наутро накренившийся корабль с сорванной обшивкой, ведомый англичанами, вошел в хайфский порт. Беженцы на борту – изможденные‚ в рваной одежде – запели гимн "Га–Тикву"‚ и евреи за оградой порта подхватили его: "Еще не погибла надежда народа‚ она не угасла за двадцать веков..." Пассажиров "Эксодуса" пересадили на британские корабли и повезли обратно; представители французского правительства предложили: "Франция готова принять вас и предоставить гражданские права. Хотите ли вы сойти на берег?" В ответ они услышали: "Нет".
Более трех недель англичане пытались сломить сопротивление узников. Более трех недель пробыли они в жарких трюмах‚ и врач написал в отчете: "Беженцы недоедают. Дети бледны до прозрачности... Воздух раскаленный‚ влажный‚ тошнотворный... Ночью необходимо просить охрану открыть решетки‚ чтобы сходить по нужде. Часто случается‚ что дети не успевают дойти и испражняются прямо на пол. Пол мокрый и липкий".
Во Франции и Италии проходили митинги протеста. Писатели‚ поэты‚ художники направляли послания в Англию‚ выражая "ужас и отвращение", и тогда британские власти решили отправить беженцев в Западную Германию. Они увозили из Франции четыре с половиной тысячи человек‚ увозили туда‚ где еще недавно евреев убивали в лагерях уничтожения; в сентябре их привезли в Гамбург‚ силой сняли с кораблей и поместили в двух лагерях‚ оцепленных колючей проволокой с вышками по углам‚ пулеметами и прожекторами.
История "Эксодуса" стала центральной темой газет всего мира. Многие уже понимали‚ что после Катастрофы возможен единственный способ решения еврейской проблемы‚ и на рассмотрение Организации объединенных наций (ООН) был поставлен вопрос о разделе Палестины на два государства – еврейское и арабское.
К тому времени население подмандатной Палестины насчитывало около 1 миллиона арабов-мусульман, более 600 000 евреев и примерно 150 000 христиан.
3
В мае 1947 года заседала чрезвычайная сессия ООН, и на ней выяснилось, что позиции США, некоторых стран Европы и Латинской Америки благоприятны для евреев Эрец Исраэль. Но самое неожиданное – изменилась политика Советского Союза, который всегда был непримиримым противником сионизма.
Представитель СССР А. Громыко выступил на майской сессии ООН и ко всеобщему изумлению заговорил о "праве еврейского народа на свое государство": "Еврейский народ перенес в последней войне исключительные бедствия и страдания... Ни одно государство в Западной Европе не оказалось в состоянии предоставить должную помощь еврейскому народу в защите его прав и самого его существования от насилий со стороны гитлеровцев и их союзников... Это обстоятельство… объясняет стремление евреев к созданию своего государства. Было бы несправедливо не считаться с этим и отрицать право еврейского народа на осуществление такого стремления".
Чрезвычайная сессия ООН создала специальную комиссию из представителей одиннадцати стран. Члены комиссии приехали в Палестину и посетили еврейские поселения; их потряс вид "Эксодуса" в хайфском порту, пробоины в бортах‚ испуганные женщины и плачущие дети под конвоем английских солдат; затем они побывали в Германии и Австрии, в лагерях для перемещенных лиц, и увидели там евреев‚ которые многие месяцы ожидали разрешения на въезд в Эрец Исраэль.
Комиссия предложила в своем отчете разделить Палестину на два государства‚ еврейское и арабское‚ а также создать интернациональную зону‚ в которую входил бы Иерусалим и его окрестности.
В ноябре 1947 года вопрос о разделе поступил на рассмотрение ООН, и корреспондент тель-авивской газеты сообщал в те дни: "Трудно забыть то невероятное напряжение‚ которое нависло над переполненным залом Генеральной ассамблеи. Сплошные вопросительные знаки смотрели на нас из списка государств‚ которым предстояло проголосовать – за или против раздела Палестины… Несмотря на мучительное волнение‚ где–то в душе была странная уверенность‚ какое–то мистическое убеждение‚ что результат голосования может быть только один… Но в то же время происходило многое‚ что граничило с чудом".
И действительно‚ очень многое из того‚ что происходило в те дни‚ не поддается логическому объяснению. Как мог министр иностранных дел Великобритании Э. Бевин‚ который последовательно проводил антиеврейскую политику в Палестине‚ передать вопрос о разделе на рассмотрение ООН? Не было ли это уловкой? Не случайно советник Бевина заявил тогда: "Чтобы приняли решение о разделе Палестины‚ нужны две трети голосов. Такое большинство может возникнуть лишь в том случае‚ если страны восточного блока во главе с Советским Союзом объединятся с США и совместно проголосуют за резолюцию. А это совершенно невозможно‚ этого никогда не было и не будет". И на самом деле, трудно было предположить осенью 1947 года‚ в разгар "холодной войны", что СССР и США могут прийти к согласию по какому–либо существенному вопросу.
Кто мог предсказать заранее‚ что Советский Союз неожиданно поменяет свою политику и выступит за создание еврейского государства? По сей день исследователи спорят на эту тему, и один из них отметил: "О причинах зигзагов советской политики, особенно в сталинские времена, можно только гадать… Все ожидали‚ что русские станут разыгрывать арабскую карту; вместо этого они разыграли еврейскую".
Сталин, по всей видимости, желал вытеснить Великобританию с Ближнего Востока; возможно‚ он полагал‚ что Израиль будет проводить просоветскую политику и станет опорной базой СССР для проникновения в район‚ имевший важное стратегическое значение, – это был редкий случай в то время‚ когда Советский Союз и США заняли единую позицию‚ а Великобритания оказалась в изоляции.
И наконец‚ самое необъяснимое. Мало кто предполагал перед голосованием‚ что удастся получить необходимое число голосов. Англичане желали сохранить влияние на Ближнем Востоке; они были против раздела Палестины‚ а потому оказывали давление на Бельгию‚ Голландию‚ Люксембург и скандинавские страны. Незадолго до этого членами ООН стали два мусульманских государства – Афганистан и Йемен; теперь у арабского блока было одиннадцать сторонников‚ и чтобы провалить резолюцию о разделе‚ им требовались дополнительно лишь шесть голосов.
Раздел Палестины поддерживал президент США Г. Трумэн‚ и американцы оказывали давление на колеблющихся. Несколько голосов "за" были получены буквально за час до заседания сессии ООН‚ а позиция Франции до последней минуты не поддавалась разгадке.
4
27 ноября 1947 года на заседании ООН шли бурные прения. Греция высказалась против раздела Палестины. Филлипины – против. Сиам – против. Либерия заняла неопределенную позицию‚ а делегат Гаити заявил‚ что у него нет четких инструкций. Голосование надо было перенести на следующее заседание‚ через день‚ и это удалось.
Еврейская делегация работала эти сутки без сна и отдыха: встречи с делегатами‚ уговоры‚ звонки во все концы мира. Выяснилось вдруг‚ что Эфиопия воздержится при голосовании и не выступит против: это был мужественный поступок императора Хайле Селассие. Выяснилось еще‚ что в тот день произошел переворот в Сиаме‚ и сиамскую делегацию отозвали: это было хорошо‚ потому что Сиам намеревался голосовать против раздела. Еще выяснилось‚ что в тот же день президент Чили велел воздержаться от голосования: это было плохо‚ потому что прежде чилийцы выступали за раздел.
29 ноября 1947 года‚ в пятницу‚ председатель Генеральной ассамблеи ООН постучал молотком и объявил‚ что для принятия резолюции требуется большинство в две трети голосов. Делегаты должны отвечать: "за"‚ "против" или "воздерживается".
Афганистан? "Против". Так был потерян первый голос. Аргентина? "Воздерживается". Австралия? Австралия входила в состав Британского содружества наций‚ и было непонятно‚ как она проголосует. Австралия голосует за раздел. Бельгия? "За". В зале зашевелились. На предыдущем голосовании бельгийцы воздержались: очевидно‚ они пренебрегли давлением англичан. Боливия? "За". Бразилия? "За". Белоруссия? Очень ответственный момент. Если в последнюю минуту Советский Союз переменил решение‚ это сейчас выявится. Белоруссия – "за". Канада? "За". Чили? "Воздерживается". Китай? "Воздерживается". Коста–Рика? "За". Эквадор? "За". Гватемала, Никарагуа, Панама, Перу, Парагвай, Уругвай, Венесуэла, Либерия, Доминиканская республика? "За". Куба? "Против" – этого не ожидали. Польша и Чехословакия? "За". Дания? "За". Египет? Египет голосует против раздела. Эфиопия? "Воздерживается". Франция? Это была первая страна из четырех великих держав. Французская республика голосует за раздел. Гаити? Делегация Гаити не получила до этого никакого решения своего правительства. Встал представитель Гаити и заявил: "Только что получено указание: голосовать за раздел". Гондурас? "Воздерживается". Исландия? "За". Индия? "Против". Греция? "Против". Иран‚ Ирак‚ Ливан? "Против". Пакистан, Саудовская Аравия, Сирия, Турция, Иемен? "Против". Люксембург‚ Нидерланды‚ Новая Зеландия‚ Норвегия, Швеция, Филиппины, Южно-Африканский союз? "За". Мексика? "Воздерживается". Югославия? "Воздерживается". Союз Советских Социалистических республик? "За". Украина? "За". Соединенное королевство Великобритании? "Воздерживается". Соединенные штаты Америки? "За".
Всё было кончено. 33 страны проголосовали за раздел Палестины и образование на ее территории двух государств – еврейского и арабского. 13 стран проголосовали против. Остальные – воздержались. Необходимые две трети голосов были набраны‚ и очевидец вспоминал: "Такого большинства не ожидали даже самые оптимистичные среди нас. Громовые аплодисменты и крики: "Да здравствует Еврейское государство!" сотрясли зал. Незнакомые люди обнимались".
Несмотря на крохотные размеры будущего государства‚ евреи приняли план раздела Палестины‚ но арабские страны не признали это решение Организации объединенных наций. Президент Сирии заявил: "Будем биться насмерть". Премьер–министр Сирии сказал: "Перейдем от слов к делу‚ братья–мусульмане. Вставайте все‚ и истребим сионистскую заразу". Король Саудовской Аравии: "Нас пятьдесят миллионов арабов. Что страшного‚ если мы потеряем десять миллионов‚ чтобы уничтожить всех евреев? Игра стоит свеч". Генеральный секретарь Лиги арабских стран: "Эта война – на тотальное уничтожение. Это будет гигантская резня‚ память о которой останется в веках‚ как память о монгольской резне".
Давид Бен-Гурион вспоминал тот день после голосования в ООН: "Толпы людей плясали на улицах. Я не мог плясать. Я знал‚ что нам предстоит война‚ и мы потеряем в ней лучших наших бойцов".
5
В конце 1947 года британское правительство заявило‚ что английские войска уйдут из Палестины 15 мая следующего года. Все антиеврейские ограничения оставались в силе: запрет на въезд репатриантов и запрет на легальный ввоз оружия. Соединенные штаты Америки также запретили продажу оружия на Ближний Восток, а в это время арабы усиленно вооружались с помощью англичан‚ в мечетях призывали мусульман к священной войне против евреев.
Начался 1948 год‚ и в московской газете "Известия" напечатали статью "Интриги империалистов на Арабском Востоке": "Кампанию против раздела Палестины возглавляет Лига арабских стран… Руководители Лиги‚ бряцая оружием‚ вербуют добровольцев в "арабскую армию"... Реакционная арабская верхушка призывает всех арабов к джихаду – "священной войне"… Одна из демонстраций в Каире‚ во время которой раздавались выкрики "Да здравствует Гитлер!"‚ завершилась погромом... греческих магазинов…"
И далее: "Смешно говорить о том‚ что создание в Палестине независимого еврейского государства с населением меньше чем в три четверти миллиона человек может представить угрозу 35 миллионам арабов соседних стран".
Арабские отряды в Палестине набирали силу; им оказывали финансовую поддержку соседние страны‚ засылали оружие и добровольцев. Еврейские поселения были удалены друг от друга‚ окружены враждебным населением‚ и оставалось только гадать‚ что же произойдет с ними‚ когда начнется война‚ та самая война‚ которую по одну сторону фронта называли Войной за независимость‚ а по другую сторону – Войной на уничтожение.
В январе 1948 года израильские представители подписали тайный контракт с военными заводами "Шкода" в Чехословакии – о поставках оружия на 12 миллионов долларов. В апреле прилетел первый самолет из Чехословакии, привез 200 винтовок и 40 ручных пулеметов немецкого производства: это оружие использовали в операции по прорыву блокады Иерусалима. Затем приплыл корабль "Нора": в его трюмах‚ под слоем лука‚ были упрятаны 4500 винтовок‚ 200 пулеметов и 5 миллионов патронов – их также использовали в борьбе за Иерусалим.
По всей стране шла необъявленная война в городах‚ поселениях‚ на дорогах‚ и каждая сторона стремилась захватить стратегические позиции. С середины апреля до середины мая 1948 года еврейские вооруженные отряды обеспечили контроль над сплошной территорией, которая включала основные центры еврейского населения. Были взяты Хайфа, Цфат и Акко, отвоевана Восточная Галилея; большинство арабского населения покинуло город Яффо, расположенный возле Тель-Авива.
Бен-Гурион говорил в те решающие дни: "Я не могу‚ да и не хочу думать ни о чем‚ кроме ближайших семи–восьми месяцев‚ которые определят всё. За этот период будет решен исход войны‚ и для меня сегодня не существует ничего‚ кроме этой войны".
6
8 мая 1948 года государственный секретарь США Д. Маршалл принял М. Шарета‚ руководителя иностранного отдела Еврейского агентства. Американцы предложили отложить провозглашение государства на три месяца и согласиться на прекращение огня, но Шарет сказал на это: "Нам придется держать ответ перед еврейской историей‚ если мы согласимся на отсрочку‚ не будучи уверенными в том‚ что по истечении этой отсрочки еврейское государство будет всё–таки создано... Мы не просим помощи. Мы просим лишь прекратить вмешательство в наши дела".
Заместитель государственного секретаря предупредил Шарета: "Начнется вторжение арабов‚ вы попадете в большую беду‚ – тогда не приходите к нам жаловаться". А государственный секретарь добавил: "Что будет‚ если начнется длительное вторжение? Принимаете ли вы в расчет‚ насколько это опасно для вас? Если вам удастся основать еврейское государство‚ я буду счастлив. Но это огромная ответственность".
Шарет был обеспокоен этим разговором. Он собирался уже вылететь в Тель-Авив‚ чтобы рассказать о своей беседе в Госдепартаменте‚ но в этот момент его вызвали на срочный телефонный разговор. Звонил Х. Вейцман. Прерывающимся от волнения голосом он сказал: "Пусть они не колеблются. Надо провозглашать еврейское государство. Теперь или никогда!"
11 мая Шарет вернулся в Тель-Авив и передал Бен-Гуриону предостережение государственного секретаря США: если начнется война‚ евреев могут разгромить. Закончив свое сообщение, Шарет добавил: "Думаю‚ что он прав". Бен-Гурион подошел к двери, запер ее и сказал: "Моше‚ тебе скоро идти на заседание правления‚ которое должно решить‚ провозглашать ли государство. Ты дашь им полный отчет о встрече с Маршаллом. Но ты отсюда не выйдешь‚ пока не пообещаешь мне одну вещь. Эти четыре слова‚ которые ты сказал‚ – "Думаю‚ что он прав"‚ – ты не произнесешь на том заседании". Шарет согласился на это и на заседании выступил за создание государства.
12 мая проходило заседание Народного правления и продолжалось оно одиннадцать часов подряд. В тот день арабы напали на поселения в Гуш-Эционе возле Иерусалима. В тот день Г. Меир сообщила о тайной встрече с эмиром Трансиордании Абдаллой: не было уже никаких сомнений‚ что Трансиордания‚ обладавшая самой сильной армией‚ примет участия в войне. И в тот же день был выслушан отчет начальника генерального штаба: "Наши шансы в лучшем случае – пятьдесят на пятьдесят. Пятьдесят – победим‚ пятьдесят – потерпим поражение".
Бен-Гурион почувствовал‚ что присутствовавшие на заседании начали колебаться‚ и тогда он медленно, раздельно, со значением стал зачитывать цифры – количество оружия, закупленного в Чехословакии, которое везли на кораблях в Эрец Исраэль. "Мы сможем нанести арабам сильный удар уже в начале вторжения и сломить их боевой дух"‚ – сказал Бен-Гурион‚ и члены Народного правления должны были принять решение‚ от которого зависела судьба народа.
Шесть человек проголосовали за немедленное провозглашение государства‚ четверо – против. Было решено‚ что 14 мая 1948 года‚ в пятницу (в пятый день месяца Ияр 5708 года по еврейскому календарю), будет провозглашено создание еврейского государства – под названием государство Израиль.
7
Церемонию провозглашения решили провести в тель-авивском музее на бульваре Ротшильда. Место и время церемонии хранили в строжайшей тайне‚ но когда автомобиль Бен-Гуриона остановился у ступеней музея‚ улица была переполнена народом‚ журналистами‚ фотографами – многие узнали об этом каким–то непостижимым образом и пришли‚ чтобы своими глазами увидеть это историческое событие.
В четыре часа дня Давид Бен-Гурион постучал по столу председательским молотком. Все встали и пропели "Га–Тикву". Затем Бен-Гурион откашлялся и негромко сказал: "Сейчас я прочитаю Декларацию независимости". Он читал медленно‚ внятно‚ и голос его изменился‚ когда он дошел до одиннадцатого параграфа: "Мы‚ члены Народного совета, представители еврейского населения Эрец Исраэль и сионистского движения… в силу нашего естественного и исторического права и на основании решения Генеральной ассамблеи Организации объединенных наций настоящим провозглашаем создание Еврейского Государства в Эрец Исраэль – Государства Израиль".
Голда Меир вспоминала: "Вдруг‚ словно по сигналу‚ мы все поднялись со своих мест‚ плача и аплодируя. Бен-Гурион сорвавшимся (впервые за всё время) голосом прочитал: "Государство Израиль будет открыто для репатриации и объединения в нем всех рассеянных по свету евреев". В этих словах билось само сердце Декларации‚ в них была выражена и причина‚ и смысл создания государства. Я плакала в голос‚ услышав‚ как эти слова прозвучали в жарком‚ переполненном зале".
Голос Бен-Гуриона раздавался из радиоприемников по всей стране, слушали его и в осажденном Иерусалиме‚ в кибуцах‚ поселениях и в боевых отрядах. Когда Бен-Гурион прочитал всю Декларацию‚ неожиданно встал раввин И. Л. Фишман-Маймон и дрожащим голосом произнес традиционную еврейскую молитву: "Благословен Ты‚ Господь, Бог наш‚ Владыка Вселенной‚ который даровал нам жизнь, поддерживал ее в нас и дал дожить до этого времени. Амен". Затем члены Народного совета подписали Декларацию. Оркестр сыграл гимн. Бен-Гурион постучал по столу молотком: "Государство Израиль создано. Заседание окончено". Вся церемония продолжалась тридцать семь минут.
В тот день Бен-Гурион записал в дневнике: "В четыре часа дня провозглашение независимости. В стране ликование и глубокая радость – и снова я один‚ грустен среди веселья..." И действительно‚ имелись многие основания для грусти у хорошо информированного человека. Пять вражеских армий готовились вторгнуться во вновь созданное государство – армии Ливана‚ Сирии‚ Ирака‚ Трансиордании и Египта; взятие Хайфы планировалось через пять дней‚ взятие Тель-Авива и Иерусалима через десять дней. У противника было подавляющее преимущество в живой силе и технике, а боевые отряды нового государства насчитывали 30 000 бойцов – без танков, самолетов, орудий и военных кораблей.
Наутро‚ пятнадцатого мая‚ над Тель-Авивом пролетели четыре египетских самолета типа "Спитфайер" и сбросили бомбы: это был первый воздушный налет и фактическое начало войны. Чуть позже в тель-авивский порт – свободно и не таясь – вошел корабль с еврейскими репатриантами‚ за которыми еще вчера охотились англичане.
Первый легальный репатриант‚ высадившийся на землю государства Израиль‚ был немолодой‚ бедно одетый Сэмюэль Бранд‚ бывший узник Бухенвальда. В руке он держал первую визу на въезд в страну‚ на которой было написано: "Дано право поселиться в Израиле".
8
Из воспоминаний заключенных ГУЛАГа:
"Лежа на деревянных нарах, я слушал по репродуктору последние известия из Москвы. Диктор сообщил… что в Тель-Авиве провозглашено еврейское государство… Слезы радости навернулись на мои глаза. Заключенные поднимались со своих мест, пожимали евреям руки и поздравляли… Всю ночь мы не могли заснуть…"
"В Тайшетском лагере было с десяток евреев, и с огромной радостью мы узнали о рождении государства Израиль. Сложили рубли, купили пару пачек чаю и "начифирились", поздравляя друг друга: "В будущем году в Иерусалиме!" Зэки-бандеровцы с удивлением и восхищением говорили: "Опять жиды нас обскакалы. У них вже е своя, жыдивска витчизна…"
Через несколько часов после образования Израиля из США пришло сообщение: президент Г. Трумен признал "де-факто" новое государство. В тот же день еще одна страна признало Израиль: это была Гватемала. 15 мая министр иностранных дел Израиля направил телеграмму в Москву: "От имени Временного Правительства Израиля прошу Правительство Союза Советских Социалистических республик официального признать Государство Израиль и его Временное Правительство".
Ответ на это последовал 18 мая: "Настоящим сообщаю, что Правительство Союза Советских Социалистических республик приняло решение об официальном признании Государства Израиль и его Временного Правительства… В. Молотов, Министр иностранных дел СССР". Это было признание "де-юре", другими словами, установление полных дипломатических отношений между двумя странами.
Голда Меир: "Несмотря на то, что Советский Союз впоследствии так яростно выступал против нас, его признание Израиля имело огромное значение. Впервые после Второй мировой войны две великие державы пришли к согласию поддержать еврейское государство, и мы, находясь в смертельной опасности, знали хотя бы, что мы не одни".
***
Планы создания еврейского национального очага возникали в разные времена, но все они заканчивались безрезультатно. В первой половине 18 века житель Саксонии Герман Мориц предлагал создать еврейское государство в Южной Америке и намеревался стать его правителем. В 1825 году Мордехай Ноах торжественно основал в США, на купленных землях возле Ниагарского водопада, еврейское государство Арарат – через десяток лет об этом все забыли.
В 1892 году барон Морис Гирш приобрел обширные участки земли в Аргентине, чтобы за свой счет переселить 3 миллиона российских евреев; переехали туда несколько десятков тысяч человек. В 1903 году британское правительство предложило создать в Уганде еврейское поселение с автономным правлением – Сионистский конгресс отверг этот план.
В 1941 году, после нападения Германии на СССР, министр колоний Великобританий лорд Мойн сказал Бен-Гуриону: "Мы выгоним немцев из Восточной Пруссии, поселим там евреев и создадим еврейское государство". В 1946 году Хо Ши Мин, руководитель освободительного движения во Вьетнаме, предложил Бен-Гуриону основать временный еврейский национальный очаг в горах центрального Вьетнама – после того, как эта территория будет завоевана повстанцами.
***
Из речи А. Громыко на сессии ООН 26 ноября 1947 года, перед голосованием о разделе Палестины (опубликовано в газете "Правда"):
"Опыт изучения вопроса… показал, что евреи и арабы в Палестине не хотят или не могут жить вместе. Отсюда следовал логический вывод: если эти два народа, населяющие Палестину, оба имеющие глубокие исторические корни в этой стране, не могут жить вместе в пределах единого государства, то ничего иного не остается, как образовать вместо одного два государства – арабское и еврейское…
Такое решение будет идти навстречу законным требованиям еврейского народа, сотни тысяч представителей которого, как вы знаете, всё еще являются бездомными… Именно поэтому советская делегация поддерживает рекомендацию о разделе Палестины…"
Осенью 1948 года Д. Мануильский, постоянный представитель Украины в Совете Безопасности ООН, предложил переселить в СССР 500 000 арабских беженцев из Палестины и создать на территории Средней Азии арабскую союзную республику или автономную область.
***
Соединенные штаты Америки признали Израиль "де-юре" в январе 1949 года и предоставили долгосрочный заем на 100 миллионов долларов; тогда же израильское правительство попросило кредит у Советского Союза, но просьбу отклонили.
Великобритания признала Израиль "де-факто" в январе 1949 года. 11 мая того года Израиль был принят в члены Организации объединенных наций; вскоре 56 государств признали Израиль, 40 из них – "де-юре", с установлением полных дипломатических отношений.
Очерк семьдесят седьмой
Евреи Советского Союза и Израиль
1
В 1947 году в Еврейский антифашистский комитет поступило письмо лейтенанта А. Лифица из города Орла:
"Вы упускаете молодежь. Наша молодежь замечательна… Это гордость и надежда еврейства. Не бросайте ее на произвол ветров. Ей грозит (буду прямо говорить) денационализация, ассимиляция...
Пусть вас не смущает временное затишье еврейского национального движения. В народ наш надо страстно верить, любить его, мучиться его мукой и возносить его величие…
В глубине души каждого еврея – тоска по еврейской общности. Народ наш не простит ассимиляторам. Он не простит фашизму и антисемитизму..." (Александр Лифиц был арестован отделом контрразведки, его письмо использовали на следствии как обвинительный документ.)
Через две недели после образования Израиля из Киева сообщили в Москву: "Среди еврейских националистических элементов отмечаются тенденции эмигрировать из СССР в Палестину и принять гражданство государства Израиль". Секретные осведомители подслушивали высказывания евреев и сообщали их в соответствующие органы для принятия необходимых мер.
Бухгалтер: "Живу теперь двойной жизнью – сижу на работе, а мысли убегают туда, где наши герои создают государство для всех евреев…"
Преподаватель института: "То, что там происходит, важнее всего на свете…"
Библиотечный работник: "Советский Союз даст возможность еврейскому населению выехать в Палестину, и многие из нас уедут туда…"
Служащий: "Биробиджан – это не наша земля. Палестина – земля наша родная, поэтому мы ее добиваемся…"
Журналист: "Я бы немедленно поехал в Израиль… В Палестине тоже есть коммунистическая партия, я там пригожусь…"
Портной: "При первой возможности уеду туда…"
Председатель религиозной общины города Берегово под Ужгородом публично заявил: "Государство Израиль основано благодаря нашим молитвам, его даровал нам Бог. Наши евреи с радостью готовы хоть завтра отправиться туда".
2
Сотрудники Совета по делам религиозных культов докладывали начальству: "После создания в Палестине государства Израиль… некоторые синагоги отслужили по этому поводу торжественные богослужения. На таком богослужении в Московской хоральной синагоге, например, собралось свыше 10 тысяч человек".
Помещение синагоги в Москве не могло вместить всех присутствовавших; люди толпились на улице, среди них было немало евреев, которые впервые в жизни пришли к этому зданию. В зале для молитв висели лозунги "14 мая 1948 года провозглашено Государство Израиль" и "Еврейский народ жив".
Образование Израиля отметили в синагогах Львова, Ташкента и других городов; на торжественом богослужении в Ужгороде присутствовало немало молодежи и мужчин в военной форме. В Черновцах упомянули, конечно, товарища Сталина, который "спас еврейский народ от фашистского ига и поддержал национально-освободительное движение еврейского народа в Палестине", а затем прочитали заупокойную молитву в память евреев, погибших при создании государства Израиль.
Официально СССР не принимал участия в арабо-израильском конфликте, и в августе 1948 года в "Правде" напечатали "Опровержение ТАСС": "За последнее время в иностранной печати распространяются слухи о снабжении Советским Союзом армии государства Израиль оружием и боеприпасами… ТАСС уполномочен опровергнуть эти сообщения, как не соответствующие действительности".
Однако ни у кого не вызывало сомнений, кого поддерживал Советский Союз. Москва осудила агрессию арабских стран против Израиля. "Правда" разъяснила читателям: "Молодому еврейскому государству приходится сражаться, отстаивая свою, с таким трудом добытую свободу и независимость". В газете Днепропетровска напечатали статью под крупным заголовком "Флаг государства Израиль – над портом Хайфы".
Эти сообщения вызывали энтузиазм, особенно у еврейской молодежи; появилось чувство ответственности за молодое государство – символ национального возрождения после страшных лет Катастрофы. Кое-кто решил, что подошло время – с согласия Кремля – встать на защиту Израиля, который находился в опасности, и в Москву поступали сообщения о настроениях еврейского населения.
Театральный работник: "Если бы советское правительство обратилось с призывом к евреям СССР, многие поехали бы на Палестинский фронт…"
Демобилизованный офицер: "Если бы я имел возможность добраться до Палестины, сегодня бы поехал туда защищать еврейское государство…"
Бывший военный летчик: "С удовольствием поехал бы в Палестину и на своем самолете перевернул эту организованную англичанами кукольную войну…"
Бывший партизан: "Я бы пошел первым и перенес опыт партизанской войны в Палестину. Хорошо бы пошерстить англичан и американцев, но чтобы потом можно было вернуться на родину…"
Курсант авиаучилища: "Хочется драться в рядах еврейской армии против ее врагов, ибо пора покончить с многовековыми страданиями моего народа…"
Председатель еврейской религиозной общины Лениграда предложил оказать помощь "воюющим евреям в Палестине". Евреи Ужгорода намеревались просить "советскую власть, чтобы разрешили формирование воинских соединений для оказания помощи государству Израиль". Львовские евреи написали письмо Сталину с той же просьбой и начали собирать деньги в пользу Израиля; такие же сборы попытались провести в Чернигове, но местные власти пресекли недозволенную деятельность.
Существовали и иные настроения, зафиксированные работниками секретных служб: "Вряд ли кто-нибудь из евреев поедет в Палестину, ведь там… долго будет неспокойно…" – "Я не променяю советское государство даже на еврейское…" – "Зачем туда ехать? Раньше ехали потому, что евреев притесняли, а теперь нет необходимости…" – "У нас тихо, мирно и весело в стране…"
3
Летом 1948 года посол СССР в Праге сказал израильскому дипломату: "Вы, вероятно, ищете человека, чтобы отправить его в Москву. Не думайте, что он должен свободно говорить по-русски или быть экспертом по марксизму-ленинизму. Ни то, ни другое не обязательно". А потом, как бы невзначай, советский посол спросил: "Кстати, что с госпожой Мейерсон? Она остается в Израиле или у нее другие планы?" И в Израиле поняли, что русские хотели бы видеть "госпожу Мейерсон" (Голду Меир) главой дипломатической миссии в СССР.
Это было сложное время для молодого государства. Война. Тяжелейшие экономические трудности. Следовало подумать о том, как обставить помещение будущего посольства, как одеть его персонал, а потому обратились за помощью к опытному специалисту. Голда Меир получила такой совет: "Там, куда вы едете, очень холодно, и зимой многие носят шубы. Норку покупать необязательно, но хорошая цигейка очень пригодится… Вам понадобятся и несколько вечерних платьев, а еще купите себе всякие шерстяные вещи, ночные рубашки, чулки, белье. И непременно пару хороших зимних ботинок".
Решили также, что при вручении верительных грамот Г. Меир будет в длинном черном платье, которое ей специально пошили в Тель-Авиве, а на голову она наденет черную бархатную шляпку. (Так оно и произошло. Голда Меир, чрезвычайный и полномочный посланник государства Израиль, вручала верительные грамоты в Кремле в длинном черном платье и с маленькой шляпкой на голове.)
Израильские дипломаты приехали в Москву 3 сентября 1948 года. Первое время они жили в гостинице "Метрополь", и Г. Меир вспоминала: "Огромные комнаты с люстрами, длинные бархатные занавеси, тяжелые плюшевые кресла, даже рояль в одной из комнат. На каждом этаже сидела строгая немолодая дама, которой полагалось сдавать ключи при выходе, но, по-видимому, главным ее делом было доносить госбезопасности о посетителях…" Дипломаты из других посольств предупредили новичков, что все разговоры прослушиваются, – они систематически разыскивали микрофоны в своих комнатах, но ни разу их не обнаружили.
Министру государственной безопасности доложили об израильских дипломатах: "1. Посланник миссии – Мейерсон Голда Мойшевна, 1898 года рождения, уроженка г. Киева, большую часть жизни провела в США, где получила свое образование. Убежденная сионистка с большим стажем практической работы. Не знает русского языка. 2. Советник миссии – Намир (он же Немировский) Мордехай Ицхакович, бывший руководитель правых сионистов-социалистов в г. Одессе. В Советском Союзе подвергался репрессиям, настроен антисоветски…" И далее: "Голда Мейерсон и Намир имеют персональное задание… наладить контакт с евреями в Советском Союзе и найти путь для включения их в активную общесионистскую деятельность".
Через неделю жизни в "Метрополе" дипломаты поняли, что вскоре останутся без денег: цены были чрезвычайно высоки, и первый же гостиничный счет вызвал у них панику. "Есть только один способ уложиться в наш тощий бюджет – обедать в гостинице раз в день, – сказала Г. Меир. – Я добуду продукты для завтраков и ужинов, а в пятницу вечером будем обедать все вместе". На другой день они купили электроплитки – по одной на каждый номер, а посуду и ножи с вилками одолжили в гостинице, потому что в магазинах их невозможно было достать. Два раза в неделю сотрудники посольства шли рано утром на рынок, покупали продукты и укладывали между двойными рамами окон, чтобы они не портились.
Г. Меир: "С самого начала мои комнаты по пятницам были открыты для посетителей. Я надеялась, что местные жители будут, как в Израиле, заходить на чашку чая с пирогом… Приходили журналисты, приходили евреи и неевреи из других посольств, приходили заезжие еврейские бизнесмены… но русские – никогда. И ни разу, ни разу – русские евреи".
Этот вопрос часто обсуждали сотрудники посольства: кто они, теперешние евреи СССР, с которыми много лет не было никакой связи? Какие они? Что еврейского в них осталось? У некоторых израильских дипломатов были в СССР близкие родственники, и они не знали, можно ли их навестить, не опасно ли им помочь, не обернется ли это для них арестом и длительным заключением? Г. Меир: "Нам было очень трудно понять и принять систему, в которой встреча матери с сыном, которого она не видела тридцать лет… приравнивается к государственному преступлению".
В первую субботу после вручения верительных грамот израильские дипломаты отправились пешком в главную московскую синагогу. Там было не более ста пятидесяти пожилых евреев. По обычаю, в конце службы произнесли благословение и пожелание здоровья руководителям советского государства, а потом – к изумлению присутствовавших – и пожелание здоровья посланнику государства Израиль Голде Меир. "Я сидела на женской галерее, и когда назвали мое имя, все повернулись и посмотрели на меня, словно старались запомнить мое лицо. Никто не сказал ни слова. Все только смотрели и смотрели на меня".
На обратном пути в гостиницу ее задел плечом старый человек: "Не говорите ничего, – шепнул он на идиш. – Я пойду вперед, а вы за мной". Не доходя до гостиницы, он остановился, повернулся к ней и прочитал благодарственную молитву: " "Благословен Ты‚ Господь, Бог наш‚ Владыка Вселенной‚ который даровал нам жизнь, поддерживал ее в нас и дал дожить до этого времени. Амен". И старый человек скрылся в толпе.
Вскоре к Молотову поступило официальное донесение о посещении синагоги израильскими дипломатами: "Посол г-жа Мейерсон, находившаяся… во время чтения молитвы на "женской половине" (на хорах), по окончании ее сошла в главный зал, подошла к раввину, церемонно поклонилась ему, произнесла на древнееврейском языке приветствие и заплакала".
16 сентября Г. Меир побывала в Московском еврейском театре, где зрители встретили ее с ликованием. Фасад театра был украшен огромным бело-голубым флагом с магендавидом; Г. Меир купила несколько абонементов в театр и попросила передать их неимущим евреям. Вскоре этот флаг с магендавидом припомнили на допросе академику Л. Штерн: "Помните?.. Вы были при этом". Она ответила: "Да. Звезда Давида. Это – символ, герб, как у нас серп и молот. Не встречать же посла государства Израиль двуглавым орлом".
4
Через две недели после появления в Москве израильских дипломатов Сталину доложили: "Вы дали указание подготовить статью об Израиле. Дело несколько задержалось из-за отсутствия в Москве Эренбурга. На-днях Эренбург… согласился написать статью и высказался против того, чтобы статья вышла за несколькими подписями". Сталин прочитал статью Эренбурга под названием "По поводу одного письма", и на документе сохранилась пометка: "Товарищ Сталин согласен".
Эту статью опубликовали в газете "Правда". В ней Эренбург разъяснял, что стремление зарубежных евреев к созданию своего государства вызвано лишь необходимостью коллективной защиты от антисемитизма. Только "мракобесы говорят, что существует некая мистическая связь между всеми евреями мира": "Если бы завтра нашелся какой-нибудь бесноватый, который объявил бы, что все рыжие люди или все курносые подлежат гонению и должны быть уничтожены, мы увидели бы естественную солидарность всех рыжих или всех курносых". В СССР с антисемитизмом покончено, утверждал автор статьи, а потому евреям незачем переселяться в Израиль: "Советские евреи теперь вместе со всеми советскими людьми отстраивают свою социалистическую родину. Они смотрят не на Ближний Восток, они смотрят в будущее".
Статья Эренбурга стала предупреждением для евреев – не проявлять излишнего интереса к еврейскому государству, однако в начале октября 1948 года, в праздничный вечер Рош га-Шана, к зданию московской синагоги пришли тысячи человек. Посольство Израиля явилось в синагогу в полном составе, и председатель Совета по делам религиозных культов сообщал: когда "г-жа Мейерсон… входила в синагогу, то многочисленная толпа, как в здании, так и на улице, приветствовала ее аплодисментами, которые раввин Шлифер пытался прекратить… Некоторые лица высказали недовольство этим, заявив: "Мы две тысячи лет ждали этого события; как вы можете запретить нам проявлять свои чувства?"…"
Голда Меир (из книги "Моя жизнь"):
"Улица перед синагогой была… забита народом. Там были люди всех поколений: и офицеры Красной армии, и солдаты, и подростки, и младенцы на руках у родителей… В первую минуту я не могла понять, что происходит, и даже – кто они такие. Но потом поняла. Они пришли – добрые, храбрые евреи – пришли, чтобы быть с нами, пришли продемонстрировать свое чувство принадлежности и отпраздновать создание государства Израиль.
Через несколько секунд они обступили меня, чуть не раздавили, чуть не подняли на руках, снова и снова называя по имени... На галерее для женщин то и дело кто-нибудь подходил ко мне, касался моей руки, трогал или даже целовал мое платье… Я не могла ни говорить, ни улыбнуться, ни помахать рукой; сидела неподвижно, как каменная, под тысячами устремленных взглядов…
Служба закончилась, и я поднялась, чтобы уйти, – но двигаться было трудно. Такой океан любви обрушился на меня, что стало трудно дышать; думаю, я была на грани обморока. А толпа всё волновалась вокруг меня, люди протягивали руки и говорили: "наша Голда" и "шалом, шалом", и плакали…
Я не могла бы дойти пешком до гостиницы, так что – несмотря на запрет ездить по субботам и праздникам – кто-то втолкнул меня в такси. Но и такси не могло сдвинуться с места, его поглотила толпа ликующих, смеющихся, плачущих евреев. Мне хотелось хоть что-нибудь сказать этим людям… и я пробормотала не своим голосом на идиш: "Спасибо вам, что вы остались евреями". И я услышала, как эту жалкую фразу передают и повторяют в толпе, словно чудесное пророчество…
В гостинице все собрались в моей комнате. Мы были потрясены до глубины души. Никто не сказал ни слова. Мы просто сидели и молчали… Женщины рыдали навзрыд, мужчины закрыли лица руками… Кто-то сфотографировал эту новогоднюю толпу; фотографию наверно размножили в тысячах экземпляров, потому что незнакомые люди на улице шептали мне еле слышно: "У нас есть фото!" Но, конечно, я понимала, что они бы излили свою любовь и гордость даже перед обыкновенной шваброй, если бы швабру прислали представлять Израиль".
Автором знаменитого снимка 1948 года был Давид Хавкин. Это он, восемнадцатилетний юноша, сфотографировал Голду Меир возле московской синагоги в окружении многотысячной толпы евреев (этот снимок напечатали впоследствии на израильской денежной купюре).
Из воспоминаний Хавкина:
"Фотографировать было не трудно. Сложнее распространить фотографию, ведь распространение – это самое страшное преступление по советским законам.
Возле синагоги всегда стояли свахи, торгаши и прочие. Я выбрал одного торгаша, заинтересовал низкой ценой, и он согласился. Подготовил первую пачку фотографий, принес ему, и они разошлись, как семечки…
Самым знаменательным для меня был день, когда пришел отец, созвал всю семью и показал нам эту фотографию, которую он приобрел около синагоги. Никто не знал, что я сделал этот снимок, и это был один из самых радостных дней в моей жизни".
Израильские дипломаты пришли в синагогу и в Йом Кипур. По завершении молитвы Судного дня раввин Ш. Шлифер торжественно произнес традиционное пожелание: "В будущем году в Иерусалиме!", и эту фразу, как лозунг, подхватили многие. Сотрудники посольства возвращались пешком в гостиницу, а следом за ними двигалась толпа – подобной стихийной демонстрации уже десятки лет не бывало на улицах Москвы.
Г. Меир сказала после этого о евреях СССР: "Это замечательные евреи – возможно, наилучшие!"
5
Женой министра иностранных дел В. Молотова была Полина Жемчужина (Перл Карповская)‚ дочь еврея-земледельца с юга Украины – кандидат в члены ЦК партии, депутат Верховного Совета СССР; ее наградили орденами Ленина и Трудового Красного знамени. Молотов: "Мне выпало большое счастье‚ что она была моей женой. И красивая‚ и умная‚ а главное – настоящий большевик‚ настоящий советский человек".
Жемчужина приветствовала образование государства Израиль‚ при встрече с Г. Меир сказала ей на идиш: "Их бин а идише тохтер" ("Я – еврейская дочь"). И на прощание добавила со слезами на глазах: "Пусть у вас всё будет хорошо, тогда хорошо будет для всех евреев".
Сталин не мог этого простить, и в конце 1948 года Жемчужину обвинили в том, что "в течение длительного времени поддерживала связь и близкие отношения с еврейскими националистами, не заслуживающими политического доверия и подозреваемыми в шпионаже". В вину поставили и ее участие "в религиозном обряде в Московской синагоге" в марте 1945 года (это было траурное богослужение в память жертв Катастрофы).
Молотов вспоминал: когда Сталин "на заседании Политбюро прочитал материал‚ который ему чекисты принесли на Полину Семеновну‚ у меня коленки задрожали... Сталин подошел ко мне в ЦК: "Тебе надо разойтись с женой!" А она мне сказала: "Если это нужно для партии‚ значит‚ мы разойдемся". В конце 1948-го мы разошлись..."
Жемчужину исключили из партии за "политически недостойное" поведение, затем арестовали и сослали на пять лет в отдаленный район Казахстана. Вместе с ней попали за решетку ее брат и сестра, погибшие в тюрьме; арестовали ее племянников и сослуживцев, били на допросах и заставляли подписывать вынужденные показания.
Следователи пытались доказать среди прочего, что Жемчужина изменяла своему мужу, и выбивали необходимые признания из арестованных. Один из них вспоминал: "С первого же дня ареста меня нещадно избивали… резиновыми палками, били по половым органам. Я терял сознание. Прижигали горящими папиросами, обливали водой, приводили в чувство и снова били… От меня требовали сознаться в том, что сожительствовал с гражданкой Жемчужиной и что я шпион…"
Н. Хрущев: "Помню грязный документ, в котором говорилось, что она была неверна мужу, и даже указывалось, кто были ее любовниками. Много было написано гнусности…" Молотов: "Берия на заседаниях Политбюро‚ проходя мимо меня‚ говорил‚ верней, шептал мне на ухо: "Полина жива!.." На свободу она вышла на второй день после похорон Сталина... Перенесла она много‚ но‚ повторяю‚ отношения к Сталину не изменила‚ всегда ценила его очень высоко".
Голда Горбман из многодетной еврейской семьи была до революции сослана в Архангельскую губернию за участие в революционном движении. Там она вышла замуж за ссыльного К. Ворошилова (будущего маршала Красной армии), но для этого ей пришлось креститься и получить новое имя – Екатерина. Она закончила Высшую партийную школу и работала заместителем директора музея В. Ленина в Москве.
Из воспоминаний:
"После расстрела евреев в Бабьем Яре с Екатериной Давидовной будто что-то случилось. Там, в той страшной яме, погибли ее родная сестра с дочерью. Екатерина Давидовна как будто глаза открыла на жизнь… Будто что-то увидела – стала много человечнее, чем была до сих пор.
Когда возникло государство Израиль, я услышала от Екатерины Давидовны фразу: "Вот теперь и у нас тоже есть родина". Я вытаращила глаза: это говорит ортодоксальная коммунистка-интернационалистка! Проклятая в синагоге за измену своей религии…"
6
И. Фефер, член президиума ЕАК, свидетельствовал: "Нам было трудно в те дни, когда было объявлено о государстве Израиль. Нас просто атаковали. Ежедневно приходили десятки людей…" Еврейский антифашистский комитет посещали бывшие солдаты и офицеры, прошедшие войну, студенты, врачи, инженеры, члены партии, и Секретариат ЕАК докладывал в ЦК партии:
"Комитет лично посетили: 1. Инженер из Харькова Абрамов Борис Меерович… 2. Инженер Коган Эдуард Ефимович, Москва… 3. Лейзернок Михаил Наумович… от имени 20 товарищей (тел. Ж-2-32-91)… 4. Левин Борис Львович, Мос. юридический институт, от имени 80 товарищей… 6. Фурман Самуил Ильич… просит отправить добровольцем его и двух сыновей для "борьбы с агрессорами". Все – участники Отечественной войны".
Д. Драгунский и И. Рогачевский предложили сформировать еврейскую дивизию для отправки в Израиль. И. Клионский из Лениграда решил пожертвовать 1000 рублей на строительство авиаэскадрильи "Иосиф Виссарионович Сталин" – "для сражающейся армии Палестины".
Распространились слухи, что Еврейский антифашистский комитет "принимает заявления от евреев, желающих выехать добровольцами в Израиль", и туда начали поступать письма из многих городов страны.
Р. Хайкинсон, Минск: "Если есть возможность поехать в Палестину, то прошу написать, как это можно устроить. Я сам бывший лейтенант, работал разведчиком… Думаю, что кое-чем смог бы помочь…"
В. Шафран, Москва: "Прошу Вас помочь мне вступить добровольцем в ряды Армии Израиля… Мне 22 года, физически вполне здоров и имею достаточную военную подготовку. Помогите выполнить мой долг…"
А. Перльмутер, Ставрополь: "Примите все меры для создания добровольческого легиона евреев – советских граждан…"
А. Серпер, Киев: "Мы не можем сидеть сложа руки, когда наши братья по крови гибнут в неравном бою…"
Из письма без подписи: "Немедленно! Потом будет поздно! Каждый час бездействия полит кровью евреев. Их скоро не останется совсем на свете…"
Начальство потребовало, чтобы руководители ЕАК сообщали имена тех, кто выступал в поддержку Израиля, для "выявления националистических и враждебных элементов", – по этим спискам проводили затем аресты.
Политика Кремля по отношению к Израилю была двойственной. Советский Союз поддержал создание еврейского государства, разрешил поставки оружия из Чехословакии – и в то же время проводил кампанию по подавлению сионистских настроений внутри страны. Деятели ЕАК также оказались в двойственном положении. Они направили поздравительную телеграмму президенту Израиля Х. Вейцману, назвав образование Израиля "одним из самых значительных событий в истории еврейского народа", но они же – по указанию властей – должны были бороться с проявлением симпатий к новому государству.
Это вызывало недоумение у многих, и в ЕАК поступали негодующие отклики: "Товарищи! Чего вы ждете? Почему Комитет ничего не предпринимает?.. Палестинские события вселяют ужас в каждого из нас…" – "До каких пор Еврейский антифашистский комитет будет бездействовать?.." – "На сегодняшний день этот Комитет какой угодно, только не еврейский… Да здравствует еврейское государство Израиль!" (И. Керлер, поэт, о настроениях в ЕАК: "Они боялись. Однако, несмотря на страх, у всех было сильное чувство воодушевления".)
Трудно сказать, какие чувства испытывали деятели ЕАК, однако на заседаниях они произносили речи с партийных позиций: "Необходимо разоблачать всех еврейских агентов американского и английского империализма…" – "Выплывает наружу сионизм… Люди считают, что сейчас происходит легализация того сионизма, который был нами осужден…" – "Это неслыханная, возмутительная вещь. Надо бороться с такими настроениями. Надо крепко по ним ударить…"
В газете "Эйникайт" написали: "Сионистские лидеры в Палестине… утверждают, что государство Израиль – это дом для каждого еврея во всем мире. Это заявление является чуждым и неубедительным для советских евреев... Сионистская болтовня никак на них не влияет".
7
Энтузиазм евреев насторожил советских руководителей. Это воспринималось в Кремле как активное сопротивление запланированной ассимиляции; еврейское население страны начали считать "неблагонадежным элементом", а Израиль – источником этой неблагонадежности. Но существовала еще одна, быть может, самая главная причина, повлиявшая на охлаждение отношений между Советским Союзом и Израилем, – изменение внешней политики нового государства.
С первого дня существования Израиля его руководители заняли позицию неприсоединения, и министр иностранных дел М. Шарет заявил: "Израиль ни в коем случае не пойдет на сближение ни с одним из политических блоков мира против другого блока". Однако после Войны за независимость Великобритания возобновила поставки оружия арабским странам, и Израиль – для достижения военного равновесия – должен был ориентироваться на США или Советский Союз.
Но наступили уже иные времена – "холодная война", противостояние двух лагерей, и привлечь на свою сторону обе великие державы было невозможно. США, Канада и страны Западной Европы создали Североатлантический пакт (НАТО), объединивший их армии под общим командованием. Отношения между США и СССР оказались на грани столкновения, и любая попытка Израиля сблизиться с Советским Союзом привела бы к ухудшению отношений с Белым домом. Бен-Гурион сделал выбор и пошел на сближение с Соединенными штатами Америки. В 1950 году газета "Новое время" сообщила читателям: лидеры Израиля "пресмыкаются перед американской реакцией. Во всех вопросах внутренней и внешней политики они держат курс на одобрение Уолл-стрита".
Летом 1950 года войска коммунистической Северной Кореи пересекли 38 параллель и вторглись в Южную Корею. Началась Корейская война. Президент Г. Трумен приказал американской армии выступить на стороне Южной Кореи, СССР поддерживал Северную Корею; Израиль присоединился к США при голосовании в ООН по поводу той войны, и это ухудшило отношения с Москвой. В Кремле поняли, что еврейское государство не войдет в сферу советского влияния, не станет верным союзником на Ближнем Востоке, а потому решили проникнуть туда через арабские страны.
В 1951 году США и Израиль подписали договор "О дружбе, торговле и мореплавании", предоставивший американцам "особые права и привилегии в сфере экономической и культурной деятельности". В том же году Советский Союз занял в ООН нейтральную позицию в связи с арабо-израильским конфликтом. С весны 1952 года Москва прекратила выезд евреев в Израиль из стран Восточной Европы; в марте следующего года представитель СССР в ООН впервые проголосовал против Израиля – "союзника американского империализма".
В том же месяце в московской газете "Труд" появилась статья под заголовком "Правители Израиля – лакеи американских монополий".
***
Секретный осведомитель сообщал (Харьков, 1949 год):
"26 февраля во дворе синагоги перед собравшимися евреями выступила Ячменникова, заявившая: "Товарищи, нас выгнали, закрыли синагогу, нас презирают, помощи нет и никто не окажет. Один Хаим Вейцман, президент Палестины, нам защитник, который нас защищает на нашей родной земле. Мы здесь временные, мы здесь гости. Если бы я жила в Москве, то целовала бы ноги Голде Мейерсон, чтобы она помогла выехать отсюда".
На протест одного из присутствовавших прекратить подобные выступления Ячменникова сказала: "Я не боюсь, я еврейка и защищаю евреев. Я прямо заявляю, что жить здесь не хочу"..."
***
Статью И. Эренбурга "По поводу одного письма" перепечатали в газете "Эйникайт", и туда поступили отзывы возмущенных читателей.
Из письма М. Гольдмана редактору газеты: "Эренбургу велели написать, а вы-то что? Может быть, вы хотите за это получить лишний кусок колбасы? Что же вы прикидываетесь дурачком? Вы же хорошо знаете… что евреев сейчас не принимают в аспирантуру, во многие институты не принимают евреев, а если их принимают, то по процентной норме. Вы лучше меня знаете всё, что творится. Так чего же вы лезете со своей любовью?.."
Из письма за подписью "Седой старик": "По Эренбургу… евреи должны ассимилироваться. Никто ему не запрещает отказаться от еврейского народа… Народ обойдется без него…"
***
Руководители Еврейского антифашистского комитета предложили провести радиомитинг в поддержку Израиля – для "разоблачения поджигателей войны" и "против незаконных… действий арабских агентов английского империализма". Однако из ЦК партии сообщили, что "радиомитинг не может состояться": нет "никакой необходимости подчеркивать какую-то особую заинтересованность еврейского населения нашей страны в палестинском вопросе".
***
С 1948 по 1952 год из стран Восточного блока – Польши, Румынии, Венгрии, Чехословакии и Болгарии – уехало в Израиль более 250 000 евреев. Это происходило, несомненно, с согласия Москвы, однако легально покинуть СССР было почти невозможно, да и евреи в те годы опасались просить разрешения на выезд в Израиль.
Из справки Главного управления милиции: "1948 г. – подано 6 заявлений, дано разрешений 2; 1949 г. – подано 20 заявлений, дано разрешений 4; 1950 г. – подано 25 заявлений, разрешений выдано не было; 1951 г. – подано 14 заявлений, дано разрешений 4…" С 1948 по 1953 год получили разрешение на выезд из СССР в Израиль менее 20 человек.
Очерк семьдесят восьмой
Сионистское движение в военные и послевоенные годы
1
Еще не закончилась война, а органы государственной безопасности Украины уже докладывали в 1944 году: "Одновременно проводим работу по выявлению националистических сионистских элементов среди еврейского населения и их антисоветской деятельности…"
В конце 1944 года в Жмеринке появилась подпольная молодежная группа "Эйникайт" (в переводе с идиш "Единство"), которую основали Меир Гельфонд, Владимир Керцман, Михаил Спивак и Александр Ходорковский.
М. Спивак вспоминал через многие годы:
"После освобождения несколько ребят моего возраста, лет по четырнадцать-пятнадцать, которые прошли через гетто, задумались над тем, почему нас, евреев, так преследуют, уничтожают, почему мы оказались беззащитными… Если бы у евреев было свое государство, то ничего подобного с еврейским народом произойти бы не могло…
Мы узнали, что в Палестине евреи ведут борьбу за создание своего государства, и решили как-то принять в этом участие… Это был стихийный сионизм… реакция на всё пережитое, увиденное и выстраданное…"
К основателям "Эйникайт" присоединились несколько школьников, их основной целью стала агитация за переезд в Эрец Исраэль. Они изготавливали листовки на идиш и русском языке, распространяли их в Жмеринке, Виннице, Киеве – в синагоге, на рынке, вокзале, в очереди в магазин, вкладывали в почтовые ящики еврейских квартир, отправляли листовки по почте.
М. Гельфонд: "Молодые, нетерпеливые, мы ожидали немедленного результата – его не было. Мы не знали, что во многих городах Советского Союза возникали такие же группы. Так же, как и мы, они не имели ни опыта, ни руководства. Так же, как и мы, они отчаивались от беспомощности. Так же, как и мы, они шли к верному аресту…"
Участники группы "Эйникайт" разъехались по разным городам, поступили в институты, но в 1949 году их арестовали.
2
М. Гельфонд:
"Начал допрос майор Фишман, низенький, плотный еврей с крупным мясистым носом, разукрашенным красными прожилками. Такого еврея можно встретить на улице, в магазине, в маленькой артели, в учреждении еврейского местечка, и никому не придет в голову, что это он приходит по ночам за людьми, которые затем бесследно исчезают…
Он очень сочувственно допрашивал меня, пытался перейти на идиш… предлагал взять в камеру целое богатство – пачку папирос "Казбек". А я не мог ему, еврею, простить моего ареста и отказывался брать папиросы…
"ерез полтора года Фишман был арестован органами МГБ. Больше я не встречал евреев-чекистов – в те годы им уже не доверяли…"
Следователи не могли поверить, что школьники из Жмеринки действовали самостоятельно, без помощи взрослых, и пытались выяснить, кто ими руководил. Дальним родственником Михаила Спивака был профессор Э. Спивак из Киева, член-корреспондент Украинской академии наук, участвовавший в деятельности Еврейского антифашистского комитета. К тому времени он был уже арестован, и от Михаила добивались признания, что его именитый родственник руководил молодыми подпольщиками, – таким путем пытались связать группу "Эйникайт" с деятелями Комитета.
Следователь заявил на допросе: "Скажу тебе одно, Спивак. Если ты останешься жив, то помнить нас будешь долго!" На допросах Михаила избивали резиновой дубинкой по голове, лицу и всему телу, сажали в карцер, подвешивали за ноги, били до потери сознания по ногам, животу, половым органам; он лишился нескольких зубов, но никого не оговорил.
Из воспоминаний Спивака:
"Я был очень подходящей фигурой на роль исполнителя "преступных замыслов" Э. Г. Спивака и Еврейского антифашистского комитета. От меня требовалось только признание этого, моя подпись. А я ее не давал. Отсюда такая лютая злоба, ненависть ко мне. И желание отомстить…
Наступил момент, когда всё слилось для меня в сплошной кровавый кошмар… Но я был молод и крепок. Сейчас сам удивляюсь, как прошел через всё это и остался жив… Черные, синие, красные полосы на моей спине не заживали еще очень долго…
Надзиратели приносят меня на носилках к кабинету Горюна. Стаскивают с носилок, берут под руки, волокут в кабинет, сажают на стул. Сидеть не могу, сползаю, голова висит над самым полом. Горюн восседает за столом, проводит допрос…
Вдруг я ему говорю:
– Вы иногда думаете, что ждет вас, когда всё переменится? Вас будут судить за то, что с людьми делаете…
Сначала он, кажется, растерялся. Возможно, на какой-то момент ему стало не по себе. Но тут же он взял себя в руки:
– На всех ваших делах ставится печать "Хранить вечно". Ты понимаешь, Спивак, что это значит? Это значит, что советская власть пришла навечно в нашей стране, а скоро победит во всем мире. И никто никогда не станет нас судить за то, что мы уничтожаем врагов советской власти, таких гадов, как ты, и тебе подобных. Потомки еще скажут нас спасибо за эту работу…"
Михаила Спивака – по характеристике следователя, "злостного врага советской власти" – осудили на 25 лет заключения с "отбытием наказания в особом лагере МВД (северные районы СССР) ". "Горюн выполнил свое обещание!.. Его стараниями я попал в самые суровые места Заполярья, на самую тяжелую работу – в шахту… Без права переписки и без надежды на то, что когда-либо вернусь домой".
Эфраим Вольф, Меир Гельфонд, Владимир Керцман, Илья Мишпотман, Александр Сухер и Александр Ходорковский получили по 10 лет, Давид Гервис и Татьяна Хорол – по 8 лет исправительно трудовых лагерей.
Ц. Прейгерзон, из лагерных воспоминаний:
"Алик Ходорковский… был добросердечным, мягким, чувствительным, его все любили. Алик был нетерпим к несправедливости. Однажды его заточили в карцер, так как он назвал конвоира фашистом за издевательское отношение к русскому заключенному. Вся вина этого заключенного состояла в том, что по пути на работу он курил. Была грязь, слякоть, а конвоир заставил парня лечь в лужу…
Алик был рыцарем справедливости, в нем было что-то донкихотское, и, как Дон-Кихот, он страдал и мучился сам… Как правило, он выполнял черную работу: таскал на тачках щебенку, материалы для приготовления известкового раствора и прочее…
Меир Гельфонд… был яркой и необычной личностью… Острый ум, сила воли, целеустремленность, усидчивость… непоколебимое упорство – эти качества были у Меира. Все его уважали… Он был единственным в лагере, решившим серьезно изучать иврит. Его усердие было поразительным. И за несколько месяцев он научился говорить на иврите…"
3
С первых лет своего существования советская власть вела борьбу с языком иврит; его считали "проводником религиозного мракобесия" и сионистского движения‚ провозгласившего иврит языком национального возрождения в Эрец Исраэль. Иврит оказался единственным из языков народов Советского Союза‚ подлежавший запрещению; большевики откровенно заявляли‚ что "все пишушие на древнееврейском языке – контрреволюционеры‚ независимо от содержания произведений": "Суть дела не в содержании‚ а в языке... Даже "Интернационал" на иврите звучит подобно сионистскому гимну".
В 1930-х годах преследовали частных преподавателей иврита‚ причисляя их к сионистам‚ в библиотеках изымали книги на этом языке. В 1943 году погиб в сибирском лагере поэт Хаим Ленский, который написал на иврите незадолго до гибели: "Израиль далекий! Склонятся ли пальмы твои вослед сыновьям‚ что исчезают в снежных пустынях Сибири?.." Авраам Фридман, поэт и прозаик на языке иврит, пробыл в ссылке десять лет, умер нищим и затравленным. Поэт Элиша Родин, больной и одинокий‚ ушел из жизни с ощущением: "Я – последний поэт на иврите в Советском Союзе".
Э. Родину принадлежат строки:
На реках печали они умертвили наш язык.
Никогда‚ никогда не забыть мне унижений...
Иврит был запрещен. Выросло поколение, которое его не знало. Казалось, власти полностью искоренили иврит, но после войны в стране нашлись люди, которые встречались друг с другом и разговаривали на этом языке, сочиняли на иврите стихи и прозу без надежды на публикацию. В 1948–1949 годах были арестованы и отправлены в лагеря участники "антисоветской националистической группы" – писатели И. Каганов, Ц. Плоткин, Ц. Прейгерзон и знаток иврита М. Баазов.
Цви (Григорий) Плоткин публиковал стихи и прозу на иврите в редких советских изданиях 1920-х годов, а также – под разными псевдонимами – в журналах Иерусалима и Тель-Авива. Он писал в "Письмах из Москвы": "Нет у нас ничего более ненавистного, чем самостоятельное мнение без согласования с вышестоящим начальством". В 1933 году Плоткин пытался уехать в Эрец Исраэль, но у него не оказалось требуемого количества денег, чтобы заплатить за выезд всей семьи. В 1948 году его арестовали и осудили на 15 лет лагерей.
Цви (Григорий) Прейгерзон был специалистом по обогащению каменного угля‚ автором научных работ‚ преподавал в Московском горном институте‚ а в свободное время писал рассказы и повести на иврите. Его арестовали по доносу в марте 1949 году и допрашивали девять месяцев:
"Жестокое избиение, крики, ругань, угрозы: они, мол, меня уничтожат, арестуют мою младшую дочь, жену, моего сына, которому было двенадцать лет… И опять жестокое избиение, ругань, ночи без сна…
Этого Лебедева (следователя) я вспоминаю с отвращением и страхом… Он не только бил меня, он издевался надо мной, над самым святым для меня… Это был бездушный палач… дикий кровожадный зверь в чине подполковника, в распоряжении которого имелись все средства принуждения…
Следователь принуждал подписать, что меня интересует только еврейский народ и никакой другой. Но это вопиющая неправда. Я люблю всех людей в мире, ненавижу антисемитов и фашистов, а также моего следователя… Когда закончилось следствие, я насчитал на своем теле пятнадцать кровоподтеков и ран от побоев".
"Особое совещание" приговорило Прейгерзона к 10 годам лагерей – за "участие в антисоветской националистической группировке и за распространение нелегальных рукописей".
Ицхак Каганов – театральный режиссер, командир артиллерийской батареи в годы войны – был арестован в 1948 году и осужден на 10 лет; в лагере его вновь судили и приговорили к расстрелу‚ который заменили на 25 лет лишения свободы. Каганов начал сочинять стихи на иврите в Лефортовской тюрьме – неожиданно для самого себя, словно ему кто-то их диктовал. Среди первых появившихся строк прозвучал призыв к узнику: "Иди, говори Именем Моим!", и он уверовал: "Не я один переступил тюремный порог, со мной вошел сюда Даровавший мне жизнь, а потому все ваши замыслы – впустую!"
Каганов сочинил на иврите около 500 стихотворений‚ которые запоминал‚ не записывая. У него не было бумаги, не было карандаша, он даже опасался безмолвно шевелить губами, чтобы, не привлекая внимания тюремщиков, "творить тайные слова и обновлять библейские песнопения". Каганов рассматривал свое вдохновение как Божественное откровение, и каждое стихотворение помечено местом его написания, там, где откровение было ему явлено, – "Лефортовская тюрьма"‚ "Песчаный лагерь, Караганда"‚ "камера смертников"‚ "Тайшет"‚ "Озерлаг": "Я создаю их, перенося бревна. С согнутой спиной даю я им жизнь…"
В яме, отрезанный от всего света,
в каменном мешке, где я нахожусь, как в могиле,
Ты, Боже мой, совершил для меня чудо;
из камня я извлекаю свет…
Кроме стихотворений Каганов создал в памяти книгу – размышления о судьбе и возрождении еврейского народа. Выйдя на свободу‚ он восстановил поэтический сборник и книгу "Торат га–тамир" ("Учение о сокровенном")‚ которые увидели свет в Израиле в 1977–1978 годах. Ицхак Каганов умер в Израиле в 1978 году.
Меир Баазов, четвертый участник "антисоветской националистической группы", был осужден на 10 лет. Из воспоминаний о нем: "С Меиром мы говорили (в лагере) только на иврите. Меир знал язык в совершенстве…" – "Он сказал мне однажды: "Я не был там, в Эрэц Исраэль, ни разу, но я знаю всю ее наощупь – каждую травинку в ней, каждый комок земли. Я мог бы пройти по ней с закрытыми глазами и ни разу не сбиться с пути"…"
4
В первые послевоенные годы началась волна повторных арестов сионистов, которые уже отсидели в тюрьмах и лагерях и разъехались по стране, – теперь их заново, без суда, решением "Особого совещания" отправляли в лагеря или в бессрочную ссылку в отдаленные районы Сибири.
Одновременно с ними попадали за решетку заключенные, впервые обвиненные в сионистской деятельности. Осуждали за желание участвовать в Войне за независимость Израиля. За прослушивание радиопередач из Иерусалима и распространение их содержания. За поддержание связей с израильскими дипломатами, преподавание иврита и истории сионизма. Осуждали за сионистскую пропаганду среди евреев – солдат и офицеров Красной армии. А также за сочинение стихотворения "Моледет" ("Родина") и за публичное произнесение: "В будущем году в Иерусалиме!"
Невозможно подсчитать, сколько сионистских групп возникло после войны, где, с каким количеством участников, какова их судьба. В архивах КГБ запрятаны дела арестованных, но протоколы их допросов и стандартные обвинения в "буржуазном национализме" не раскрывают истинные стремления и планы шестнадцати-восемнадцатилетних юношей и девушек, тех, кто задумался о судьбе еврейского народа после страшных лет Катастрофы.
В начале 1949 года во Львове арестовали группу студентов и учеников старших классов, которые отпечатали на пишущей машинке листовку о росте антисемитизма в стране: "Мы уверены, что еврейская молодежь хочет бороться за право на жизнь, мы уверены, что наша организация – "Союз еврейской молодежи" – послужит центром, вокруг которого сплотится вся еврейская молодежь".
10 человек приговорили к заключению от 8 до 10 лет: это были Феликс Бергер, Нона Гофштейн, Полина Орлова, Леонид Резников, Израиль Усач, Леонид Файвелис и другие (через много лет всех реабилитировали из-за отсутствия состава преступления).
В 1949 году арестовали в Брянске Матвея Блидштейна, Александра Виткина, Аркадия Жица и Абрама Фарберова. Их приговорили к расстрелу за "создание антисоветской организации и сионистскую деятельность"; смертную казнь заменили на 25 лет лагерей каждому.
В 1948 году трое учеников выпускного класса московской школы N 103 приняли тайное решение. Уже шла Война за независимость, и восемнадцатилетние юноши, выросшие в ассимилированных семьях, задумали отправиться в Израиль и сражаться против арабских армий. "Понятие о чести, об обязанности перед страной были нам совсем не чужды, – вспоминал один из них. – Справедливость для нас заключалась в том, что мы должны быть в Израиле и разделить судьбу своего народа".
Двое из них – Р. Брахтман и М. Маргулис – приехали в Батуми, чтобы перейти турецкую границу по пути в Израиль, но подступы к границе хорошо охранялись, и они вернулись в Москву. В 1950 году их арестовали, и следствие установило, что Роман Брахтман, Мнасе (Михаил) Маргулис, Виталий Свечинский, "будучи враждебно настроенными к существующему в СССР государственному строю, пытались нелегально бежать из СССР в Израиль". Приговор суда – 10 лет исправительно трудовых лагерей каждому (в 1955 году, после пяти лет тюрем и лагерей, их освободили).
В Рязани арестовали студентов-евреев Медицинского института, которые слушали радиопередачи из Иерусалима и проявляли "националистические устремления". В Киеве попали за решетку старшеклассники Борис Альтер, Марат Берковский, Аркадий Полонский и другие из тайной группы "Сун-2". "Сун-2" означает "суббота, ноябрь, 2-го" – дата 1917 года, когда британское правительство приняло декларацию А. Бальфура о "восстановлении в Палестине национального очага еврейского народа".
В 1950 году Хаима Спиваковского и еще двух студентов из Харькова приговорили к 10 годам за попытку нелегально уйти в Израиль. В том же году в Москве осудили за сионистскую деятельность Надежду Немировскую, ее мужа и сына – все трое погибли в лагерях.
5
В начале 1951 года арестовали студентов третьего курса юридического факультета Одесского университета; это были Вилли Гарцман, Леонид Монастырский, Арон Фланцбаум, Иосиф Хорол, Альберт Шнейдеров, Бернард Щуравецкий. Подобные группы возникали самостоятельно в разных городах, ничего не зная о предшественниках и друг о друге. И. Хорол: "У нас не было эстафеты. Мы сами открывали для себя еврейскую историю…"
Перечень обвинений одесских студентов был велик: "устраивали на квартирах антисоветские сборища", "возбуждали национальные чувства и предрассудки студентов из числа лиц еврейской национальности", "клеветал на национальную политику партии и правительства", "высказывал клеветнические измышления о якобы существующей в СССР дискриминации еврейской национальности" и прочее.
На суде Хорол сказал: "Я недоволен национальной политикой партии и правительства… У нас нет свободы слова. Наша печать освещает лживо заграничные события…" – "Все правители Демократических стран (стран Восточной Европы) – ставленники Кремля и держатся лишь за счет наших войск…" – "На меня никто не влиял. Когда я стал постарше и начал глубже вникать в жизнь, то пришел к таким выводам…"
Суд приговорил В. Гарцмана, И. Хорола и Б. Щуравецкого к 25 годам заключения, остальных – к 10 годам. Иосифа Хорола – заключенного N 1Щ653 – отправили в Заполярье, в лагерь на Воркуте; летом 1953 года его привезли в Одессу и провели повторный процесс. Хоролу припомнили крамольные речи на первом суде, а также обвинили в том, что в письмах из лагеря "излагал между строк тайнописью свои контрреволюционные настроения" и "писал о своих намерениях совершить побег".
На это обвиняемый сказал: "Вы пытаетесь судить не меня, а еврейский народ. Предлагаю отложить этот суд на тысячу лет. Я и мой народ придем на его заседание, а вас не будет".
Новый приговор суда – "лишить свободы с отбыванием в исправительно-трудовом лагере отдаленных местностей СССР сроком на 10 лет". В 1956 году Хорола освободили, и он вернулся в Одессу.
Летом 1952 года в Киеве проходил судебный процесс "по обвинению в контрреволюционном преступлении еврейских националистов". Следствие установило, что Моисей Гендельштейн, Мирон Дратва и Моисей Шпигель, "собираясь на квартирах… восхваляли буржуазное государство Израиль, считая его своей родиной, а Советский Союз только местом рождения и местом жительства". Обвинитель предъявил письмо Гендельштейна, в котором тот написал: "Пешком пошел бы в Израиль, но трудно это осуществить, так как мешают органы МГБ…" Гендельштейна приговорили к 25 годам заключения, Дратву и Шпигеля – к 10 годам каждого.
В том же году осудили в Киеве трех юношей, которые "восхваляли государство Израиль, считая таковое своей родиной". Марк Мельцер и Маркус Розенблат получили по 10 лет заключения, Аллу Пресман отправили в лагерь на 8 лет.
6
Врач Авраам Кауфман возглавлял еврейскую общину в китайском городе Харбине, был руководителем сионистского движения на Дальнем Востоке – в 1945 году Красная армия вошла в Китай, Кауфмана арестовали и вывезли в СССР. Три года он провел в московской тюрьме, восемь лет в лагерях, пять лет на поселении в Казахстане; в 1961 году он приехал в Израиль к своей семье и опубликовал книгу "Лагерный врач".
Комната следователя (эпизод из книги):
"Меня вызвали на допрос в двенадцать часов ночи. И первый вопрос: что за организация Брит Трумпельдор? ("Брит Трумпельдор" в переводе с иврита – "Союз имени И. Трумпельдора") Отвечаю: "Это культурно-спортивная организация еврейской молодежи". – "Английская", – заявляет полковник. "Не английская, а еврейская молодежная организация", – отвечаю я. "Вот негодяй! В глаза нахально врет. Брит! Брит! Британская организация! Стало быть, английская", – вопит полковник и кроет меня безобразным матом…
Затем спрашивает: "А что это за Трумпельдор такой?" Отвечаю: "Трумпельдор – это еврейский национальный герой". Полковник перебивает меня: "У евреев нет героев. Говори правду! Кто такой Трумпельдор? Шпион?" – "Иосиф Трумпельдор… отличился в русско-японской войне. Офицер. Георгиевский кавалер". – "Всё это брехня! Ты врешь. Твой Трумпельдор – говнюк!" – орет полковник…"
Барак в лагерной больнице:
"Сразу после ужина начинается ночь. Все спят. В мертвой тишине лежу и я со своими думами. Вдруг слышу: "Хавер рофе! Ата мдабер иврит?" ("Товарищ доктор! Ты говоришь на иврите?") Кто это? Неужели я брежу? И опять: "Хавер рофе…" – "Кто вы?" В темноте подходит человек, протягивает руку: "Шалом!" Бывший студент харьковского мединститута, отбывающий второй срок заключения за сионизм. Отсидел пять лет и по освобождении получил новые десять…
Он работает фельдшером… и когда все спят, мы ведем долгие беседы. Сидя в советской тюрьме и лагерях, он ничего не знал о том, что происходит в еврейском мире, в сионистском движении, в Палестине, и буквально глотал каждое мое слово… Он закончил свой второй, десятилетний срок, но его не освободили. Вызвали в спецчасть и объявили, что остается в заключении "до особого распоряжения"…"
Лагерная больница:
"Сидим в комиссии по определению трудоспособности, ждем... Начальница больницы, зубной врач и я… Сидим молча, не смотрим друг на друга. Думы тяжелые одолевают. И среди этой безмолвной, давящей тишины я слышу:
Приюти меня под крылышком,
Будь мне мамой и сестрой,
На груди твоей разбитые
Сны-мечты мои укрой…
Боже мой! Это же Бялик! Откуда? Я поднял голову. А зубной врач, глядя в окошко, вдаль, тихо, вполголоса:
Наклонись тихонько в сумерки,
Буду жаловаться я:
Говорят, есть в мире молодость –
Где же молодость моя?..
У молодой женщины в глазах слезы… Мы уже больше года в одном лагере, в одной зоне, и я не знал, что она еврейка… Все трое (начальница больницы, зубной врач и я) – евреи, и каждый из нас прочувствовал эти строки… А молодая женщина, словно в трансе, продолжает:
И куда мне пойти? Разве броситься ниц,
Рвать подушку зубами –
Может, выжму еще каплю влаги с ресниц
Над собой и над вами…
Бялик в советском лагере… Гнет, неволя, мрак заточения и – Бялик…"
7
Ц. Рам, многолетний узник лагерей и ссылок, впервые был осужден за сионизм в 1929 году, окончательно освободился через 25 лет. Из его воспоминаний:
"Всю жизнь я чувствовал себя в пути. Ощущение временности не покидало меня никогда. Если случалось прожить в одном месте несколько лет, всё равно я был скитальцем, не достигшим цели, символом которой была шестиугольная звезда. И когда само государство было еще в пути, я постоянно находился на пути к нему…
Надежда вспыхивала и вновь тлела, когда судьба готовила новые петли и зигзаги, унося меня в противоположном направлении – поездом или пароходом, автомашиной или пешком, на оленях или на собаках. Даже в самом безнадежном положении всегда с мыслью: только бы выжить – и доживешь!.."
Цви Рам приехал в Израиль в 1970 году и написал в газетной статье о сионистах, погибших в заключении:
"Могилы этих замученных, уничтоженных безвестны; не найти их следов в тундре Заполярья и в песках Казахстана, в снегах Сибири и под сопками Колымы…
Шмуэль Шнеерсон,
Зрубавель Евзерихин,
Миша Вайсберг ("Даниэль"),
Акива Эстерлис,
Шуля Школьник,
Абрам Краковский,
Юзик Познанский,
Яков Вигдорзон,
Моше Вайсбейн ("Микита"),
Миша Лойтерштейн,
Эстер Красногорская,
Фаня Зверина,
Аня Кимельфельд,
Маня Штерншис ("Бася"),
Яша Деревицкий,
Абрам Кукуй,
Абрам Гальперин ("Арон"),
Гриша Лойтерштейн ("Володя"),
Боря Гинзбург ("Иосиф"),
Лазарь Эткин,
Мося Тевировский,
Шломо Гурович ("Израиль"),
Брана Верник и многие, многие другие…
Пусть каждый прибавит дорогое ему имя…"
***
Зинаиду Хорол арестовали в Одессе в начале 1952 года. В приговоре сказано: "Обвиняемая, являясь еврейским националистом… неоднократно продолжала возводить клевету на органы советской власти, советскую печать, выказывая свое стремление связаться с представителями государства Израиль и написать им о деле, по которому арестован ее сын". З. Хорол осудили на 25 лет лагерей и отправили в Инту – южнее Воркуты, возле Северного полярного круга, где она умерла через два года.
В 1991 году И. Хорол, ее сын, приехал в Инту и – с разрешения местных властей – поставил на городской площади памятник матери. У его подножия выбита надпись: "Безвестным и бесчисленным женщинам – жертвам сталинского террора. Имена Ваши бессмертны".
***
А. Кауфман (из воспоминаний лагерного врача):
"В 1951 году мы собрались в вечер Йом Кипур. Хазаном был раввин из Белостока реб Аарон. Это было, конечно, тайное богослужение при закрытых дверях. Реб Аарон пел вполголоса "Кол-нидрей", мы подпевали. Плакал раввин, у нас стояли слезы в глазах…"
"В ноябре 1952 года я прочитал в газете "Известия"… умер президент государства Израиль Х. Вейцман… Через час-другой в моей комнате было девять человек. Этот вечер мы посвятили Хаиму Вейцману. Сидели на койке, на подоконнике и беседовали, вспоминали, думали о нем… Наступили сумерки, темнеет. Надо расходиться по баракам – скоро проверка… И вдруг гомельский еврей, старичок, дрожащим голосом стал читать кадиш: "Да возвысится и возвеличится…" Все плакали".
***
В декабре 1952 года в Житомире "разоблачили группу еврейских буржуазных националистов". Это были пожилые люди: часовые мастера П. Динер и Я. Дуб, шапочник Я. Дорфман, мастер по ремонту пишущих машинок М. Меерзон, электромонтер Г. Нугер. Их обвинили в том, что "систематически слушали передачи зарубежных радиостанций, говорили… о гонениях на евреев… намеревались выехать в Израиль".
***
Нехемия Макаби, сионист из Минска, был арестован в 1938 году, вышел на свободу после 19 лет лагерей и написал в конце 20 века:
"В наши дни, когда ниспровераются все исторические личности, составляющие гордость нашего народа… когда рушатся все мифы и цинизм совершает победное шествие, иногда становится страшно: не уготовано ли судьбой нам забвение? Будут ли потомки чтить нашу память и отдадут ли должное нашим страданиям и потерям?
Нам не дано предугадать.
Однако мы глубоко верим, что Всевышний, который сопровождал узников Сиона на долгом тернистом пути, сохранит память о нас, и будущий историк хотя бы одной страницей или строчкой упомянет и нас".
Очерк семьдесят девятый
Идеологические кампании первых послевоенных лет
1
Начало войны с гитлеровской Германией ошеломило граждан Советского Союза и надолго запомнилось современникам. Стремительные продвижения немецких войск, поражения Красной армии на всех фронтах, паническая эвакуация населения разрушали налаженную жизнь и нерушимую веру в вождя, которого считали мудрым, прозорливым и непобедимым.
Люди начали задумываться, сопоставлять, делать выводы; даже представители творческой элиты, вскормленные и обласканные властями, верные последователи социалистического реализма и партийности в искусстве произносили крамольные речи, которые фиксировали тайные осведомители. "Нас отучили мыслить…" (К. Федин), "Так дальше не может быть, так больше нельзя жить, так мы не выживем…" (Н. Погодин), "Народ, вернувшийся с войны, ничего не будет бояться…" (А. Толстой).
Война раскрепостила многих в Советском Союзе. Подошло время, когда не надо было лгать, притворяться, клеймить выдуманных "врагов народа", ибо истинный противник находился по ту сторону передовой линии, и его следовало одолеть. Вернулись по домам победители той войны, бывшие солдаты и офицеры, которые привыкли принимать решения в боевой обстановке, не ожидая указаний вышестоящих начальников, почувствовали силу свою и значимость, преодолев страх предвоенных лет, научились отличать настоящие ценности от мнимых лозунгов, затертых от нескончаемого употребления, ощутили боль, страдание, торжество выживших и победивших, познакомились с жизнью в европейских странах, которая разительно отличалась от скудного существования в стране Советов.
Победа над Германией и ее союзниками перевернула страницу истории и возродила надежды. Население Советского Союза устало от тягот войны и захотело нормальной работы без штурмовщины, улучшения жилищных условий, хороших заработков и сытой, спокойной жизни с отдыхом и развлечениями; крестьяне надеялись, что после победы распустят колхозы, и каждый будет трудиться на своей земле.
В. Гроссман, писатель (из фронтового очерка):
"Что же удивительного, что день и ночь, заслоняя самые яркие и пышные картины последних дней победоносной войны, стоит перед глазами фигура нашего красноармейца, такой, какой навечно запомнили мы ее: в продранной осколками шинели, шапке-ушанке, с полупустым заплечным мешочком, с гранатами, заткнутыми за брезентовый поясок.
Пожелаем ему от души жизни веселей и полегче, посытней, побогаче. Кто, как не он, заслужил ее!"
Из воспоминаний: "Все чувствовали одно: после таких мук, лишений, голода, смертей должна же начаться настоящая человеческая жизнь. Помню, на ногах – рваные сапоги, а в душе – уверенность: скоро начнется распрекрасная жизнь…"
2
В первые месяцы той войны советская пропаганда вспомнила позабытые понятия, которые не употребляли уже много лет. "Отчизна", "братья-славяне", "священное отечество", "великие предки", "Родина-мать" – эти выражения вошли в газетные статьи, лозунги, речи докладчиков и способствовали росту национальных устремлений граждан СССР. Подобные настроения поначалу не преследовали, чтобы не подрывать единство народов многонационального государства в борьбе с сильным врагом, однако к четвертому году войны ее исход был уже ясен, и подошла пора искоренять несанкционированный "буржуазный национализм".
Летом 1944 года ЦК партии принял решение усилить идеологическую работу в Татарской автономной республике, где писатели и историки придавали излишний национальный характер своим работам. Подобной критике подвергли деятелей культуры Башкирии, а затем раскритиковали авторов "Истории казахского народа" за проявленный национализм.
В мае 1945 года на приеме командующих войсками Красной армии Сталин произнес тост: "Я пью прежде всего за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза". Сталин назвал русский народ "руководящей силой" страны – в этом выступлении вождя была заложена программа будущих действий, которую подхватили и начали разрабатывать партийные идеологи.
Появилось определение: "Русский народ является старшим братом в семье советских народов". На втором месте в этой иерархии оказались украинцы, белорусы и прочие народы, объединенные в союзные республики. Затем шли народы автономных республик и автономных областей, а последнее место предназначалось малым национальным меньшинствам без означенной государственности, чью русификацию внедряли ускоренными темпами. Не случайно новый гимн страны, в годы войны заменивший "Интернационал", начинался со слов: "Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки Великая Русь…"
Распределение национальностей по различным категориям таило в себе скрытую опасность, ибо не всякий представитель того или иного народа соглашался быть "младшим братом"; сепаратистские устремления возрастали, и по окончании войны началась борьба с "буржуазными националистами" Украины, Армении, Узбекистана, Киргизии, Молдавии, Бурят-Монголии. Им поставили в вину идеализацию прошлого, излишние напоминания о расцвете своих народов в прежние времена, чрезмерное восхваление исторических героев и намеки на насильственное присоединение к России.
В Москву поступали сведения о пробуждении национального движения народов СССР, грозившего целостности огромного государства, о настроениях советских граждан и возрастающей аполитичности молодежи, которая не желала принимать на веру партийные лозунги. Иностранный наблюдатель отметил: "Советские люди, с которыми мы встречались, всячески старались отгородить свою личную жизнь от политики... Собственного мнения у них чаще всего не было… проблемы политические и идеологические их совершенно не интересовали".
Органы НКВД сообщали об анонимных записях, сделанных на избирательных бюллетенях во время первых послевоенных выборов: "Недалек тот час, когда наш народ стряхнет с себя вашу паутину, сомнет и развеет вас…" – "Человек у вас работает даром, в особенности наше жалкое крестьянство…" – "Народ терпит, но скоро терпение лопнет, и тогда берегитесь…"
С Украины докладывали: "Резкие антисоветские настроения высказывает также демобилизовавшийся из армии поэт-переводчик… Зисман Марк Давидович: "Советский Союз – это изолгавшаяся страна, страна мрака и ужаса. В СССР все находятся в рабстве, господствует крепостное право, людям нашим живется хуже, чем бывшим крепостным. Коммунистическая партия – это партия шкурников"…"
В Кремле понимали сложившуюся ситуацию и сделали соответствующие выводы. Сталин, по свидетельству его соратников, "особенно много занимался идеологическими вопросами и придавал им первостепенное значение" в послевоенные годы. Многие его указания не попадали в какие-либо документы; Сталин сообщал их в личной беседе или по телефону для немедленного исполнения, и сразу же вводился в действие пропагандистский аппарат для воздействия на население страны.
На страницах газет появились разоблачительные статьи против "идеологически вредных" произведений писателей, поэтов и критиков: "Под знаком разложения и упадка", "Искажение исторической правды", "Раболепие и безыдейность" и им подобные. В газете "Эйникайт" осудили еврейских поэтов и писателей Ш. Галкина, М. Пинчевского, А. Суцкевера и Э. Фининберга – за аполитичность, безыдейность и "буржуазный национализм".
Так началась идеологическая борьба против распространения либеральных настроений, чтобы подавить проявления инакомыслия в советском обществе, особенно среди интеллигенции, которая надеялась на новую, более свободную жизнь и смягчение диктаторского режима. "После войны все ждали каких-то перемен. Надеялись, что Сталин, убедившись в верности и преданности народа-победителя, прекратит репрессии, но этого не произошло…"
3
Во время войны с Германией Советский Союз входил в состав антигитлеровской коалиции, получал вооружение и продовольствие из США, Англии, Канады, однако в стране начиналось неприметное – с оглядкой на союзников – насаждение антизападных настроений. В 1943 году газета "Литература и искусство" уже предостерегала граждан СССР от "рабского преклонения перед всем заграничным", что являлось отличительным признаком "людей без почвы, без родины, без племени".
В августе 1946 года ЦК партии принял постановление "О журналах "Звезда" и "Ленинград", раскритиковав произведения писателей, проникнутые "духом низкопоклонства по отношению ко всему иностранному". В Ленинграде собрали "партийный и писательский актив", перед которым выступил секретарь ЦК А. Жданов. "Докладчик подошел к трибуне… помолчал и стал говорить, – вспоминал очевидец. – Через несколько минут установилась невероятная тишина. Зал онемел и окаменел. Его всё более замораживало и за три часа он превратился в твердую белую глыбу. Доклад ошеломил. Люди расходились молча".
Жданов разгромил в своей речи "поэзию взбесившейся барыньки" А. Ахматовой, "мечущейся между будуаром и молельной", чьи произведения пропитаны "духом пессимизма и упадничества". "Не то монахиня, не то блудница, а вернее блудница и монахиня, у которой блуд перемешан с молитвой… Какое она имеет отношение к нам, советским людям?.. Что поучительного могут дать произведения Ахматовой нашей молодежи? Ничего, кроме вреда".
Жданов обвинил и писателя М. Зощенко – "бессовестного литературного хулигана", "пошляка и несоветского писателя", выворачивающего "наизнанку свою пошлую и низкую душонку", а его рассказ "Приключения обезьяны" назвал насмешкой и глумлением над советским человеком. "Только подонки литературы могут создавать подобные "произведения"… Пусть он перестраивается, а не хочет перестраиваться – пусть убирается из советской литературы".
Досталось и А. Хазину за пародийное стихотворение "Возвращение Онегина" – о приключениях Евгения Онегина на улицах современного Ленинграда.
"Дурной, порочный, гнилой замысел у этой клеветнической пародии!.. – заявил Жданов. – Как можно пускать хазиных на страницы ленинградских журналов?.." Доклад Жданова напечатали в газетах, выпустили отдельной брошюрой; зарубежные компартии опубликовали брошюру на разных языках, в Палестине она увидела свет в переводе на иврит.
"Литературная газета" разъяснила читателям: "Путь Зощенко был давно ясен… Отвратительное содержание и жалкая форма… Ахматова никогда не считалась крупной поэтессой, она всегда была поэтессой маленькой…" Их исключили из Союза писателей, лишили продовольственных карточек; они голодали и по ночам ожидали ареста; их книги изымали из магазинов и библиотек, запретили изучение в школах тех разделов учебника, где "дается неправильная характеристика Зощенко и Ахматовой".
А. Фадеев, председатель Союза писателей СССР: "Сколько ни перечитываешь постановление ЦК партии и доклад тов. Жданова о журналах "Звезда" и "Ленинград", – не перестаешь поражаться тому, насколько метко был нанесен удар аполитичности и безыдейности".
Ф. Раневская, актриса (из воспоминаний об А. Ахматовой):
"Примчалась к ней после "Постановления"… Она лежала с закрытыми глазами… Губы то синели, то белели. Внезапно лицо становилось багрово-красным и тут же белело. Я подумала о том, что ее "подготовили" к инфаркту. Их потом было три, в разное время…
Через много дней она вдруг сказала: "Зачем великой моей стране, изгнавшей Гитлера со всей его техникой, понадобилось пройти всеми танками по грудной клетке одной больной старухи?"…"
4
В августе 1946 года вышло очередное постановление ЦК партии "О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению" – против "слабых и безыдейных" пьес советских драматургов и "низкопробной" драматургии Запада, "открыто проповедующей буржуазные взгляды и мораль". Так началось развернутое наступление на "преклонение и низкопоклонство перед буржуазной культурой… находящейся в состоянии маразма и растления", бичевание тех, кто "оглушен звоном доллара и глух к победному шествию социализма".
Газета "Эйникайт" не могла оставаться в стороне, и если прежде на ее страницах призывали к единению евреев всего мира для борьбы с фашизмом, то теперь заговорили иначе: "всеобъемлющее еврейское единство" хорошо лишь в том случае, если оно "основано на положительном отношении к Советскому Союзу".
Издевательства над Зощенко и Ахматовой, бичевание "безыдейных" пьес не были основной целью партийных руководителей. Начиналась "холодная война", "обострение международной напряженности", противостояние двух лагерей, а с ними и борьба идеологическая. Подавлялся любой намек на отступление от официальных установок; допускался единственно возможный, утвержденный в верхах образ мыслей, а потому всякий инакомыслящий становился "клеветником", "двурушником", "врагом народа".
Это были годы "идеологических диверсий" и "растленного влияния капиталистического окружения". Политика Кремля вела к изоляции страны, "железный занавес" отделил население Советского Союза от внешнего мира, под подозрение попадал всякий, кто переписывался с родственниками за границей или получал от них посылки. Приняли постановление "О воспрещении браков между гражданами СССР и иностранцами"; любой турист, бизнесмен, ученый, приезжавший на международный конгресс, немедленно попадал под наблюдение секретных сотрудников, которые фиксировали его передвижения и встречи.
Британская радиостанция "Би-Би-Си" начала трансляцию передач на СССР в 1946 году, к ней присоединилась радиостанция "Голос Америки"; в ответ на это воздвигли вокруг городов антены с мощными трансляторами, чтобы заглушать передачи западного радио. Граждане страны умудрялись их слушать, прорываясь через вой "заглушек", и в Москву доложили: "Некоторые владельцы приемников… без зазрения совести говорят о том, что передают фашистские станции "Голос Америки" и "Би-Би-Си"…" Специалисты рассмотрели этот вопрос; Совет министров СССР принял постановление о массовом выпуске радиоприемников без коротковолнового диапазона, чтобы нельзя было слушать иностранные передачи.
В министерствах и учреждениях создали суды чести для рассмотрения "антипатриотических, антигосударственных и антиобщественных проступков" сотрудников. Заседания судов проходили публично, и один из обвинителей заявил с трибуны: "Прошли те времена, когда "окно в Европу" доносило в нашу страну свежий ветер. С октября 1917 года свежий ветер дует не с Запада на Восток, а с Востока на Запад. "Новый Свет" перестал быть новым светом – теперь наша страна светит всему миру".
В стране существовала жесточайшая цензура; под контролем находилось всё, вплоть до интермедий эстрадных артистов, клоунских реприз, текстов пригласительных билетов и программок концертов симфонических оркестров. Цензоры сибирского города Томска докладывали (данные за 1946 год): "Проверено 39 книг и брошюр… сто сценариев радиопередач, 14 тысяч букинистических книг, 500 портретов вождей партии и правительства, 300 плакатов". За один только год из библиотек Томска изъяли почти 19 000 недозволенных книг; инструкция указывала: "Книги следует уничтожать путем резки или сжигания".
В феврале 1948 года появилось постановление "Об опере "Великая дружба" В. Мурадели", осудившее формализм и антинародность в музыке, "увлечение сумбурными, невропатическими сочетаниями, превращающими музыку в какофонию". Постановление раскритиковало С. Прокофьева, Д. Шостаковича, А. Хачатуряна и других композиторов, чье творчество "отдает духом современной модернистской буржуазной музыки Европы и Америки, отражающей маразм буржуазной культуры".
Сразу после этого Комитет по делам искусств запретил к исполнению "следующие произведения Д. Д. Шостаковича: симфония N 6, симфония N 8, симфония N 9, концерт для фортепьяно с оркестром, октет, соната N 2 для фортепьяно, романсы на стихи английских поэтов…" По всей стране выискивали местных композиторов-"формалистов"; особое внимание обращали на студентов консерваторий, чтобы прививать им "неугасимую ненависть к врагам Родины и беспощадную борьбу с преклонениями перед загнивающим Западом".
Заклеймили и американскую джазовую музыку, проповедующую "гнусности безродного космополитизма – этой бессовестной идеологии международных проходимцев и черного предательства". Расформировали эстрадные оркестры Э. Рознера, Я. Скоморовского, А. Цфасмана, которые "подражают западной неврастенической музыке и могут принести вред советскому зрителю"; Э. Рознера арестовали и отправили в лагерь. Певец Л. Утесов назвал те годы "эпохой административного разгибания саксофонов".
В 1948 году в Москве состоялось совещание композиторов, на котором докладывали о достигнутых успехах после постановления ЦК партии об опере "Великая дружба". Председатель Союза композиторов похвалил "Симфониетту" М. Вайнберга, создавшего "яркое, жизнерадостное сочинение, посвященное теме светлой, свободной трудовой жизни еврейского народа в Стране социализма... (Аплодисменты)". В 1953 году Вайнберга обвинили в "еврейском национализме", проявленном в его "Симфониетте", и арестовали.
5
В 1948 году тайный осведомитель сообщил в КГБ о крамольных высказываниях физика Л. Ландау: "Я не разделяю науку на советскую и зарубежную. Мне совершенно безразлично, кто сделал то или иное открытие. Поэтому не могу принять участия в том утрированном подчеркивании приоритета советской и русской науки, которое сейчас проводится".
Это было время, когда клеймили ученых – "специалистов по низкопоклонству", "чванливых и невежественных реакционеров от науки, раболепствующих перед иностранщиной". Публиковали книги и учебные пособия, в которых была переписана история науки; журнал "Новый мир" сообщил читателям: "В результате многолетней работы, кропотливых изысканий, бесед с множеством людей автор (книги) установил, что трактор впервые был создан в нашей стране и что идея гусеничного хода и первый гусеничный транспорт тоже имеют своей родиной Россию…"
Утверждали, что "так называемая "вольтова дуга" открыта Петровым, а не Дэви"; первую паровую машину построил Ползунов, а не Уатт; первый паровоз создал Черепанов, а не Стефенсон; электрическую лампу изобрел Яблочков, первый самолет построил Можайский, первыми летали на воздушном шаре не братья Монгольфьер, а Иван Крекутной, который – по свидетельству старинной рукописи – слетел "с колокольни на погост, наполнив дымом обширные свои одежды".
Меняли названия улиц, товаров, предметов обихода, издавна устоявшихся понятий, изгоняя иностранные наименования. Папиросы "Норд" превратили в "Север", сыр "камамбер" – в "закусочный", "французскую" булку – в "городскую", "геликоптер" – в "вертолет", фокстрот – в "быстрый танец". Футбольным комментаторам пришлось поменять терминологию: взамен "корнера" говорили у микрофона "угловой удар", взамен "пенальти" – "одиннадцатиметровый штрафной удар", взамен "офсайда" – "положение вне игры".
В августе 1948 года проходила сессия Академии сельскохозяйственных наук, на которой громили генетиков – "научных проходимцев", сторонников "буржуазных теорий" Вейсмана и Моргана. Среди прочих выступал академик И. Презент; он восхвалял президента Академии Т. Лысенко – "мастера эксперимента, тончайшего мыслителя" и критиковал сторонников "мифического наследственного вещества", "представителей вредного и идеологически чуждого… лженаучного по своей сущности направления (аплодисменты)".
Так началась кампания против генетиков: их заставляли публично отрекаться от прежних взглядов, изымали из библиотек литературу по генетике, изгоняли из университетов преподавателей-евреев, однако в то же самое время И. Презента назначили заведующим кафедрой и деканом биологического факультета Московского университета. "Менделизм-морганизм, – говорил он, – уже полностью обнажил свою зияющую пустоту, он гниет также изнутри, и ничто его спасти уже не может".
На собраниях и в журналах разоблачали "лженауку" – кибернетику, критиковали Л. Канторовича (будущего лауреата Нобелевской премии) за разработку проблем "буржуазной науки" – экономической математики, называли академика А. Фрумкина "космополитом номер один в электрохимии" за недооценку достижений отечественных ученых. Громили "раболепное преклонение перед ошибочной" квантовой теорией Н. Бора. Выступали против "идеалистической и целиком ошибочной" теории относительности А. Эйнштейна, направившего "развитие физики в тупик".
На фоне этой разгромной критики превозносили "Марксизм и вопросы языкознания" – новую теоретическую работу Сталина, "гениальный труд, который произвел переворот" в науке, "нанес решительный удар антинаучным теориям"; из институтов и университетов изгоняли последователей языковеда Н. Марра, раскритикованного вождем народов. В 1952 году увидела свет последняя работа Сталина "Экономические проблемы социализма в СССР"; ее в обязательном порядке изучали в институтах и научных учреждениях страны.
Идеологические кампании проводили повсюду, выискивали и разоблачали "чужаков, лишенных корней", которые "ненавидели и шельмовали русскую культуру и преклонялись перед буржуазным Западом". В Киеве заклеймили студентов университета – они "организовали коллективное посещение заграничного фильма и даже устроили оживленную дискуссию, восхваляя качество этого кинофильма".
Борьба с низкопоклонством не носила поначалу антиеврейского характера, но вскоре всё изменилось – подспудный государственный антисемитизм, который неприметно накапливался с первых лет войны, стал антисемитизмом открытым.
***
Музыкально-педагогический институт в Москве основали сестры Елена, Евгения и Мария Гнесины – дочери раввина. В 1948 году в ЦК партии поступил донос о высказываниях директора института Елены Гнесиной:
"Хачатурян никогда не изучал марксизма-ленинизма в таком объеме, как это поставлено у нас, а между тем он прекрасный и одаренный композитор… Зачем, например, обременять этим студента Светланова, ведь он же Рахманинов, уверяю вас – Рахманинов, а здоровьишко у него слабое. Ну, заставим его изучать марксизм-ленинизм и другие науки, это же будет во вред его главному делу".
***
На проекте постановления "О журналах "Звезда" и "Ленинград" сохранились правки Сталина, вошедшие в окончательный текст. Редакторы журналов "не только не вели борьбы с вредными влияниями Зощенко, Ахматовой и им подобных несоветских писателей на советскую литературу…" ("несоветских писателей" – добавлено Сталиным); газета "допустила ошибку, поместив подозрительную хвалебную рецензию… о творчестве Зощенко…" ("подозрительную" – добавил Сталин), и прочее.
В 1988 году ЦК партии отменил постановление "О журналах "Звезда" и "Ленинград" – "как ошибочное", а журнал "Коммунист" назвал его беспрецедентным "по бестактности, дикости и хулиганству".
***
В стране "победившего социализма" не существовало такого понятия – "инакомыслие", "инакомыслящий". В "Словаре русского языка" С. Ожегова, подготовленного к изданию в начале 1953 года, слово "инакомыслящий" – "имеющий несходный с чьим-нибудь образ мыслей" – отнесено к категории "устаревших" понятий. Даже в "Словаре" Ожегова, изданном в 1975 году, возле слова "инакомыслящий" помечено кратко – "устар.".
***
Очевидцы сохранили в памяти "неакадемический" эпизод, случившийся в 1948 году на сессии Академии сельскохозяйственных наук. И. Презент сказал с трибуны: "Когда мы, когда вся страна проливала кровь на фронтах Великой Отечественной войны, эти муховоды…" Договорить он не успел. К трибуне бросился генетик И. Рапопорт, бывший фронтовик-разведчик с повязкой на выбитом глазу; он схватил Презента за горло и закричал: "Это ты, сволочь, проливал кровь?.."
Доктора наук Рапопорта отстранили от научной работы вместе с другими генетиками и лишь через 10 лет он продолжил исследования, заслужив звания Героя Социалистического Труда и лауреата Ленинской премии.
***
Генетик В. Эфроимсон заслужил на фронте ордена и медали, в конце войны подал начальству рапорт о массовом изнасиловании немецких женщин. Когда Т. Лысенко и его последователи громили генетику, Эфроимсона лишили звания доктора наук. В 1948 году он написал в ЦК партии "О преступной деятельности Т. Д. Лысенко", которая нанесла ущерб сельскому хозяйству, – Эфроимсона арестовали и осудили на 7 лет "за клевету на Советскую армию".
В Ленинграде отправили за решетку Е. Зеликсона, директора Научно-исследовательского института физической культуры – "вейсманиста и космополита, проводившего в течение многих лет свою вредительскую деятельность в области физкультуры и спорта".
***
В 1918 году Забалканский проспект в Ленинграде переименовали в Международный проспект. Во время борьбы с "низкопоклонством" и "тлетворным влиянием Запада" Международный проспект превратился в Проспект И. В. Сталина. С 1956 года, после разоблачения "культа личности", его вновь переименовали – теперь уже в Московский проспект.
Очерк восьмидесятый
Убийство С. Михоэлса
1
С. Михоэлс говорил в годы войны: "Когда снова откроются театры, надо будет начать с чего-нибудь шумного, веселого, чтобы люди встряхнулись…" Таким спектаклем стал "Фрейлехс", премьера которого состоялась в июле 1945 года, – последняя большая удача Московского еврейского театра, спектакль, названный "шедевром гармонии и ритма".
Сюжет спектакля – еврейская свадьба, символ возрождения народа после страшных лет Катастрофы. Зрители восторженно принимали "Фрейлехс", и один из них написал Михоэлсу:
"В братских могилах лежит прах моей матери, сестренки и других родственников… Четыре года я провел на фронте, был дважды ранен, на моих глазах гибли товарищи… Меня угнетала мысль: что будет с нашим народом, сумеет ли он вынести муки пережитого, воспрянет ли вновь…
И вот я сижу в театре, в нашем родном театре, на своем родном языке слушаю призыв… и крепнет убеждение: жил, живет и вечно будет жить Израиль…"
Это был спектакль по пьесе З. Шнеера, музыка композитора Л. Пульвера. Режиссер С. Михоэлс, актер В. Зускин и художник А. Тышлер получили за постановку спектакля звания лауреатов Сталинской премии.
Н. Вовси-Михоэлс, дочь С. Михоэлса – из воспоминаний:
"В Москве в зале Политехнического музея отмечалась юбилейная дата "дедушки еврейской литературы" Менделе Мойхер-Сфорима. Зал был набит до отказа. Со вступительным словом выступил Михоэлс, после чего они с Зускиным сыграли отрывок из "Путешествия Вениамина III".
Свое выступление Михоэлс начал так: "Вениамин, отправившийся на поиски Земли Обетованной, спрашивает встреченного на пути крестьянина: "Где дорога в Эрец Исраэль?" И вот недавно с трибуны Организации объединенных наций товарищ Громыко дал нам ответ на этот вопрос".
Боже, что произошло с залом! Раздался буквально шквал рукоплесканий. Люди повскакали со своих мест, отец стоял бледный, неподвижный, потрясенный такой реакцией зала. Овации длились, наверное, минут десять. Затем был показан фрагмент из "Вениамина".
Назавтра, за два дня до Нового, сорок восьмого года, отец поехал на радио прослушать запись своего выступления. Вернулся он встревоженный – запись оказалась размагниченной…
"Это плохой признак", – сказал он мне по-еврейски…
Через неделю он был командирован в Минск, откуда уже не вернулся…"
2
Соломон Михоэлс – член Комитета по присуждению Сталинских премий – поехал в Минск на просмотр спектаклей, выдвинутых на соискание премии. За два дня до этого ему поменяли сопровождающего; вместе с Михоэлсом отправился в Минск ответственный секретарь журнала "Театр" В. Голубов-Потапов, секретный осведомитель органов безопасности.
А. Борщаговский: "На вокзале Голубов как-то сиротливо прижался ко мне, признался, что "вот так" – пухлой рукой он провел по воротнику пальто у горла – не хочет ехать… "Зачем же ты дал согласие?.. Послал бы их подальше". Он посмотрел на меня серьезно и печально, сказал понуро, что нужно, просят, потом чуть посветлел лицом, мол, с Михоэлсом всё-таки интересно…" И далее: "Организаторам убийства нужен был зависимый, сломленный человек и непременно бывший житель Минска, оставивший там… давние знакомства и связи".
Из воспоминаний: вечером 12 января 1948 года в Минске, в гостиничном номере Михоэлса зазвонил телефон. Голубов взял трубку и "сказал, что звонит его однокашник по институту… у кого-то из близких сегодня свадьба… "Если Соломон Михайлович заглянет хоть на полчаса, это будет молодым память на всю жизнь"…"
Секретный агент Голубов понадобился для того, чтобы выманить жертву на ночную улицу. Они отправились на "свадьбу", а через день министр внутренних дел СССР прислал Сталину совершенно секретное сообщение:
"13 января с. г. в 7 часов 10 минут утра в городе Минске, на дороге около строящейся трамвайной линии… были обнаружены два мужских трупа… лежащих лицом вниз. Около трупов имелось большое количество крови. Одежда, документы и ценности были не тронуты.
Убитыми оказались Михоэлс С. М., художественный руководитель Государственного еврейского театра, народный артист СССР, и Голубов-Потапов В. И… Возле трупов обнаружены следы грузовых автомашин, частично заметенные снегом.
По данным осмотра места происшествия и первичному заключению медицинских экспертов, смерть Михоэлса и Голубова-Потапова последовала в результате наезда автомашины, которая ехала с превышающей скоростью и настигла их, следуя под крутым уклоном по направлению к улице Грабарная.
Приняты меры к установлению автомашины. Ведется следствие".
3
В 1953 году, через две недели после смерти Сталина, первый заместитель министра государственной безопасности С. Огольцов составил следующий документ ("Товарищу Берия Л. П. – совершенно секретно, экземпляр единственный, рукописный"):
"По Вашему требованию докладываю об обстоятельствах проведенной операции по ликвидации главаря еврейских националистов Михоэлса в 1948 году.
В ноябре-декабре (точно не помню) 1947 года Абакумов и я были вызваны в Кремль к товарищу Сталину… В конце беседы было им дано указание Абакумову о необходимости проведения специального мероприятия в отношении Михоэлса, и чтобы для этой цели устроить "автомобильную катастрофу"…
Примерно в первых числах января 1948 года Михоэлс выехал по делам театра в г. Минск. Воспользовавшись этой поездкой, Абакумовым было принято решение – во исполнение указания – провести операцию по ликвидации Михоэлса в Минске. Организация операции была поручена мне и бывшему министру государственной безопасности Белорусской ССР товарищу Цанава Л.Ф…
Чтобы сохранить операцию в строжайшей тайне… были вынуждены пойти с санкции Абакумова на ликвидацию и агента, приехавшего из Москвы, потому что последний был в курсе всех агентурных мероприятий, проводившихся по Михоэлсу… Доверием у органов агент не пользовался…"
Из второго письма Огольцова на имя Берия: "Выполняя указания о проведении операции по ликвидации Михоэлса, я думал, что делаю благородное дело для нашего государства. Тогда я ни над чем не задумывался. Думал только об одном, как лучше выполнить указание…"
Из показаний полковника Ф. Шубнякова (март 1953 года):
"На явке я заявил агенту (Голубову), что имеется необходимость в частной обстановке встретиться с Михоэлсом, и просил агента организовать эту встречу. Это задание агент выполнил, пригласив Михоэлса к "личному другу, проживающему в Минске".
Примерно в 21 час я и работник спецслужбы Круглов (в качестве шофера) подъехали в условленное место, куда явились агент и Михоэлс… и все отправились ко мне на "квартиру", то есть на дачу т. Цанава. ..
С тем, чтобы создать впечатление, что Михоэлс и агент попали под автомашину в пьяном виде, их заставили выпить по стакану водки. Затем они по одному (вначале агент, а затем Михоэлс) были умерщвлены – раздавлены грузовиком.
Убедившись, что Михоэлс и агент мертвы, наша группа вывезла тела в город и выбросила их на дорогу одной из улиц, расположенных недалеко от гостиницы…
Никакой документации по этой операции не проводилось. Все указания давались лично Абакумовым, который получал информацию о ходе операции…"
Из воспоминаний бывшего министра внутренних дел Белоруссии С. Бельченко (2001 год):
"Я вызвал всех своих заместителей и в жесткой форме потребовал в кратчайшие сроки найти машину, послужившую причиной смерти этих людей. Уже во второй половине дня… оперативники МВД обнаружили разыскиваемый автомобиль… в гараже МГБ республики…
Вскоре подъехал Цанава. Я его хорошо знал, и потому его поведение меня удивило. Он был слишком любезен со мной. Цанава взял меня под руку, отвел в сторону и сказал: "Я знаю, что твои люди были у меня в министерстве в гараже. Это не слишком хорошая идея… Делом занимайся, убийц ищи, но не лезь ты, куда тебя не просят"…
Я позвонил Круглову (министру внутренних дел СССР) и доложил о том, что в гараже МГБ Белоруссии была обнаружена машина, переехавшая Михоэлса и Голубова… "Вы, в общем, не особо там копайте", – сказал министр и положил трубку телефона.
Сопоставив разговоры с Цанавой и Кругловым и не зная, естественно, подоплеки этого дела, я занял выжидающую позицию. Розыск велся, но подчиненных своих я не подстегивал…"
4
Н. Вовси-Михоэлс:
"В последние годы жизни… отцу настоятельно предлагали вступить в ряды ВКП(б)… Он находил каждый раз миллион отговорок. Благодарил за доверие, отвечал, что еще не созрел, не чувствует себя достойным…
Как-то папа… мрачный и раздраженный долго молча барабанил пальцами по столу, а затем неожиданно произнес: "Придется в следующий раз придумать что-нибудь новое. Не знаю уже, как откручиваться"...
Но следующий раз не наступил. Он уехал в свою последнюю командировку, так ничего нового и не придумав…"
Исследователи задаются вопросом, на который нет однозначного ответа: почему убили Михоэлса в первые дни 1948 года? Отчего его ликвидировали в то время, когда Советский Союз выступал за образование государства Израиль и поддерживал борьбу евреев против арабских государств? Почему не подождали до конца того года, чтобы арестовать председателя Еврейского антифашистского комитета одновременно с другими деятелями ЕАК и выбить на следствии нужные показания?
Быть может, Сталин желал поскорее избавиться от человека, которого многие евреи считали своим представителем и борцом за национально-культурное развитие народа? Или вождь опасался, что арест и казнь Михоэлса, знаменитого артиста и общественного деятеля, вызовет негативную реакцию во всем мире, а потому лучше всего инсценировать автомобильную катастрофу? А может, убийство Михоэлса было лишь предлогом для достижения иных целей, о которых не сохранилось воспоминаний и документов?
Трудно объяснить те или иные решения, возникавшие в голове стареющего диктатора, больного, теряющего силы, мнительного, злопамятного и безжалостного, страдавшего навязчивыми идеями, который не доверял уже никому и одним лишь страхом держал в повиновении всю страну, – известно только, что личная неприязнь Сталина к евреям стала проявляться еще в довоенные годы.
В 1935 году сын вождя Яков женился на еврейке. Сталин был против этого брака, и его дочь вспоминала: "Это опять вызвало недовольство отца. Правда, в те годы он еще не высказывал свою ненависть к евреям так явно, – это началось у него позже, после войны, но в душе он никогда не питал к ним симпатии". Артиллерист Яков Джугашвили попал в немецкий плен в первые месяцы войны, – Сталин велен арестовать его жену и выяснить, не имела ли она к этому какого-либо отношения.
В 1942 году у шестнадцатилетней Светланы Аллилуевой, дочери вождя, начался роман с кинодраматургом А. Каплером, которого вскоре арестовали. Сталин отобрал у дочери и уничтожил его письма, записки, фотографии: "Твой Каплер – английский шпион… Уж не могла себе русского найти!.." Светлана вспоминала впоследствии: "То, что Каплер – еврей, раздражало его, кажется, больше всего".
В 1944 году дочь Сталина вышла замуж за Григория Морозова: "Он был еврей, и это не устраивало моего отца… На одном отец настоял – чтобы мой муж не появлялся у него в доме". Сталин так и не познакомился с новым родственником, отцом своего внука, а когда Светлана развелась с мужем, сказал: "Тебе его подбросили сионисты".
И. Морозова (отца Григория) арестовали после развода Светланы с его сыном, обвинили в распространении "клеветнических измышлениях против главы Советского государства", приговорили к 15 годам лагерей и освободили после смерти Сталина.
Существуют разные версии объяснения причин убийства Михоэлса, и вот одна из них, быть может, убедительнее прочих. По воспоминаниям соратников, Сталин "был величайшим конспиратором", и всё, связанное с его именем, считалось "секретным и зашифрованным". В конце 1947 году в американской прессе опубликовали материалы о личной жизни вождя; Сталин приказал расследовать, каким путем это попало за границу, и министр государственной безопасности В. Абакумов сообщил, что Михоэлс с помощью своих друзей проник в семью Аллилуевых для получения материалов о руководителе страны.
В декабре того года арестовали Е. Аллилуеву, родственницу покойной жены Сталина; ее обвинили в том, что "у себя на квартире устраивала антисоветские сборища, на которых распространяла гнусную клевету" о главе государства. Арестовали также А. Аллилуеву, сестру покойной жены вождя, и установили на допросе, что "вокруг нее концентрируется группа лиц еврейской национальности". Сталин разъяснил дочери причины ареста ближайших родственников: "Знали много и болтали много, а это на руку врагам…"
Затем попали за решетку еще несколько человек, которые под пытками "признали", что Михоэлс интересуется семейной жизнью дочери Сталина и ее мужа-еврея, чтобы через них повлиять на вождя для благоприятного решения "еврейского вопроса" в СССР, а также проявляет "повышенный интерес к личной жизни главы советского правительства" – для передачи этих сведений иностранной разведке.
И. Гольдштейн, один из арестованных, свидетельствовал впоследствии: "Меня начали жестоко и длительно избивать резиновой дубинкой по мягким частям и голым пяткам. Били до того, что я ни стоять, ни сидеть не был в состоянии… Лицо страшно распухло… стал плохо слышать… Меня избивали восемь раз, требуя всё новых и новых признаний. Измученный... дневными и ночными допросами… я стал оговаривать себя и других лиц в тягчайших преступлениях…"
Гольдштейна привели к Абакумову, и тот спросил: "Итак, значит, Михоэлс – сволочь?" Тот ответил с трудом: "Да, сволочь…" Абакумов передал Сталину показания заключенных, подписанные под пытками, и участь Михоэлса была решена.
С. Аллилуева (из книги "Только один год"): "В одну из… редких встреч с отцом у него на даче я вошла в комнату, когда он говорил с кем-то по телефону. Я ждала. Ему что-то докладывали, а он слушал. Потом, как резюме, он сказал: "Ну, автомобильная катастрофа". Я отлично помню эту интонацию – это был не вопрос, а утверждение, ответ. Он не спрашивал, а предлагал это: автомобильную катастрофу. Окончив разговор, он поздоровался со мной и через некоторое время сказал: "В автомобильной катастрофе разбился Михоэлс"… Он был убит, и никакой катастрофы не было".
В газетном некрологе написали: "Советский театр понес большую утрату… Смерть вырвала из наших рядов…" В день гибели было Михоэлсу 58 лет. "Михоэлса больше нет. Эти слова страшно писать, трудно произнести и еще труднее понять…"
5
Из воспоминаний:
"Погиб Соломон Михайлович Михоэлс. Не знаю человека умнее, блистательнее его. Очень его любила, он был мне как-то нужен, необходим…"
"Трагичным он был в искусстве, трагедию всколыхнул и своей смертью…"
"Он погиб для всех так внезапно… Эта смерть на какое-то время остановила дыхание людей его знавших и любивших, изменила ритм их сердец, нарушила нормы поведения живых, живущих…"
"Двери дома были открыты днем и ночью для всех. Незнакомые и знакомые лица… приходили, уходили, сидели, плотно прижавшись друг к другу, и никто не произносил ни слова. Эта противоестественная при таком скоплении людей, никем не нарушаемая тишина была странной, как ночной кошмар…"
"Пришла Юля Каганович… племянница Лазаря Кагановича. Она увела нас в ванную комнату… и тихо сказала: "Дядя передал вам привет… и еще велел сказать, чтобы вы никогда никого ни о чем не расспрашивали…"
"На панихиде было много русских. Женская школа, которая находится напротив театра, присутствовала в полном составе…"
"Нас сюда не местком послал. Сами пришли. По велению сердца. Звонкий человек был Соломон – вот мы все и пришли..."
"За похоронной процессией ехали семь грузовиков с венками и бесконечное количество легковых машин… Нельзя было сосчитать, сколько человек заполнило зал крематория и его двор…"
"Последние слова, крики, рыдания, чьи-то речи… и всё это как во сне... "
"Правда" сообщила: "Вчера Москва хоронила замечательного мастера сцены.… Мимо гроба, отдавая последний долг верному сыну Родины, прошли десятки тысяч москвичей. Перед выносом тела состоялся траурный митинг".
В день прощания с Михоэлсом П. Маркиш написал стихотворение, в котором есть такие строки:
Разбитое лицо колючий снег занес,
От жадной тьмы укрыв бесчисленные шрамы,
Но вытекли глаза двумя ручьями слез,
В продавленной груди клокочет крик упрямый:
– О Вечность! Я на твой поруганный порог
Иду зарубленный, убитый, бездыханный.
Следы злодейства я, как мой народ, сберег,
Чтоб ты узнала нас, вглядевшись в эти раны…
Течет людской поток – и счета нет друзьям,
Скорбящим о тебе на траурных поминах,
Тебя почтить встают из рвов и смрадных ям
Шесть миллионов жертв, запытанных, невинных…
Через год это стихотворение попало в перечень обвинений, предъявленных арестованному Маркишу: "Стихотворение гнусно и злобно клевещет на нашу действительность, всяческими намеками изображая Михоэлса убитым, жертвой убийства".
6
Н. Вовси-Михоэлс:
"По еврейскому обычаю, театр не играл семь суток. На восьмой вечер шел спектакль "Леса шумят" – последняя постановка Михоэлса. Все билеты были проданы, кроме тринадцатого места в шестом ряду. Это было постоянное режиссерское кресло отца.
По своему суеверию он всегда боялся числа "тринадцать", но число это странным образом преследовало его всю жизнь… Решив однажды бросить вызов судьбе, он выбрал себе кресло номер тринадцать. Однако судьба не приняла его вызова и, задумав с ним расправиться, выбрала для этого тринадцатое число".
Вскоре после похорон состоялся вечер памяти Михоэлса. "Уланова танцевала "Умирающего лебедя" Сен-Санса. Танцевала на темной сцене, внутри светового круга, "брошенного" на сцену прямо под огромным портретом Михоэлса; движения ее рук были рассчитаны так, чтобы они всё время были протянуты к портрету, и как бы у подножия портрета в конце танца лебедь "умирал". Это было то высокое искусство, от которого становилось страшно…"
Михоэлсу принадлежат такие слова:
"Если человек родился нищим, ему не помогут никакие сотни тысяч на сберкнижке, никакие машины, никакие облигации! Он всё равно чувствует себя нищим, живет нищим, растрачивая свои силы на заработки вместо творчества, тратя деньги на ненужную ему дачу вместо удивительных интересных путешествий. Он от рождения нищ, нищим и умрет…
Другой рождается богатым, хотя за душой у него нет ни копейки… Он родился богачом и времени не продаст, как бы деньги ни были ему нужны. Одними поисками он уже гораздо богаче многих "имущих"…"
***
М. Котлярова, актриса Московского еврейского театра: "Спектакль "Фрейлехс" имел потрясающий успех – невозможно было достать билеты… Вдруг через две-три недели кто-то из проверяющих пришел в театр – и велели убрать всю сцену с реквием и семисвечником в начале спектакля; семисвечник сочли националистическим символом…"
***
Подозрительность Сталина возрастала из года в год и касалась не только тех, кто проявлял повышенный интерес к его личной жизни. В 1948 году на теплоходе "Победа" случился пожар – в тот момент, когда на нем плыли по Черному морю армяне, переселявшиеся из-за границы в Армению.
Сталин решил, что "американские разведчики произвели диверсию", и по его указанию Политбюро приняло специальное постановление: "взять под учет и надзор всех переселенцев-армян" с того теплохода, "никого из переселенцев не допускать в Баку, чтобы они не могли поджечь нефтепромыслы", "безусловно и немедленно воспретить прием армянских переселенцев в Армению", откуда бы они ни приезжали.
***
Из показаний В. Абакумова: "Когда Михоэлс был ликвидирован и об этом было доложено И. С. Сталину, он высоко оценил это мероприятие и велел наградить орденами, что и было сделано". С. Огольцова и Л. Цанаву – "за успешное выполнение специального задания правительства" – наградили орденами Красного Знамени; трое непосредственных исполнителей убийства получили ордена Отечественной войны I степени, еще двое – ордена Красной Звезды.
Сразу после смерти Сталина ордена у награжденных отобрали, а Огольцова и Цанаву арестовали за участие в убийстве Михоэлса. Огольцова вскоре выпустили, Цанава покончил жизнь самоубийством в тюремной камере, остальные исполнители минской "спецоперации" продолжали служить в КГБ в послесталинские времена.
Убийство Михоэлса долгие годы оставалось государственной тайной; его гибель объясняли "автомобильной катастрофой", и лишь к концу двадцатого века были опубликованы архивные материалы по этому делу.
***
Арестованные, из которых выбивали показания против Михоэлса, понесли суровые наказания. И. Гольдштейна приговорили к 25 годам заключения, и он умер в тюрьме. Л. Шатуновская и ее муж Л. Тумерман также получили по 25 лет лагерей. З. Гринберг умер во время допросов. Р. Левину, пожилую женщину (в прошлом заместителя директора Института мирового хозяйства и мировой политики), избивали резиновыми дубинками, выбили зубы, а затем отправили в лагерь на 10 лет.
Е. Аллилуеву также приговорили к 10 годам заключения: "Там всё подпишешь, – говорила она, – лишь бы оставили живой и не мучили". 5 лет провела в тюрьме А. Аллилуева, сестра покойной жены Сталина, а затем наказание продлили на такой же срок. Основанием для этого послужило заявление ее родственницы: "Аллилуева А. С. утверждала, что с возрастом Сталин делается всё более невыносимым, подвергает репрессиям неугодных ему лиц, что такого диктатора Россия еще не видела".
Из воспоминаний С. Аллилуевой: "Мамина сестра Анна сошла с ума в тюрьме и вернулась больным человеком".
Очерк восемьдесят первый
Был ли Сталин антисемитом? Борьба с "безродными космополитами"
1
П. Судоплатов (из воспоминаний):
"Берия и Богдан Кобулов часто рассказывали мне, что Сталин любил шутки и анекдоты антимусульманского и, в частности, антиазербайджанского толка, особенно когда их рассказывали в присутствии Багирова, первого секретаря компартии Азербайджана. Тот просто не выносил издевательских интонаций Кобулова, произносившего русские слова с азербайджанским акцентом.
Это заставляет меня думать, что юмор, направленный против той или иной национальной группы, был по душе Сталину, и он в сущности являлся антисемитом не больше, чем антимусульманином".
2
Как Сталин относился к евреям? Разные на этот счет мнения.
Одни исследователи считают, что он был убежденным антисемитом еще до 1917 года; другие утверждают, что в то время у него наблюдались "лишь зачатки антисемитской идеологии"; третьи полагают, что "сталинский антисемитизм не был зоологическим, как у Гитлера, а прагматическим"; четвертый исследователь заявляет категорически: "Не будучи активным антисемитом, Сталин разделял этот обычный русский предрассудок, но не позволял ему влиять на политику до войны".
У дочери вождя свое мнение: "Так как я хорошо знала характер отца, мне стал, наконец, ясен источник его антисемитизма. Безусловно, он был вызван долголетней борьбой с Троцким и его сторонниками и превратился постепенно из политической ненависти в расовое чувство ко всем евреям без исключения".
Н. Хрущев: "Публично Сталин ревниво оберегал чистоту своих риз и внимательно следил, чтобы не дать повода к обвинению его в антисемитизме… На деле Сталин был заядлым антисемитом…"
Снова повторим: трудно объяснить причины очередных преследований, которые задумывал престарелый диктатор, не доверявший уже никому. Быть может, он считал опасным всё еврейское население Советского Союза и рассуждал таким образом: евреи рассеяны по разным странам, связаны одним происхождением, одной религией, общей исторической памятью; в США живут несколько миллионов евреев, которые влияют на решения президента и конгресса, чтобы навязать миру свою волю, – не станут ли евреи СССР "пятой колонной" в будущей войне с империалистическими державами?
Можно предполагать многое в поведении Сталина, однако антисемитские действия в огромной стране нельзя приписывать только ему. Власти на местах часто обходились без официальных указаний из Москвы при проведении антиеврейской политики. Они улавливали настроения высшего начальства, а те, в свою очередь, угадывали пожелания "вождя народов", даже если он не высказывал их в конкретном виде.
Руководители идеологических служб и карательных органов не только выполняли указания Сталина, но и подталкивали его на различные действия, создавая и "своевременно раскрывая" всевозможные "заговоры"; это доказывало их преданность, исполнительность, умение угадывать невысказанные пожелания вождя, его симпатии и антипатии, подозрения и опасения. Так происходило с различными репрессивными кампаниями в стране, так случилось и с борьбой против "еврейского буржуазного национализма", к которому Сталин относился с явным подозрением, усматривая в этом "происки международного сионизма".
Шла "холодная война", противостояние "двух лагерей"; для сплочения народов СССР требовался конкретный враг, на которого следовало нацелить всю пропаганду в преддверии будущих вооруженных столкновений. Внешних врагом стал американский империализм и его европейские союзники, обвиненные в развязывании Третьей мировой войны; внутренним врагом среди прочих выбрали евреев.
3
В 1949 году в стране началась развернутая антиамериканская пропаганда. Все театры Советского Союза – столичные и провинциальные – поставили по указанию сверху спектакли на "антиамериканские темы". Видным советским драматургам заказали пьесы "о деятельности американских поджигателей новой войны", "о разоблачении современной Америки" и "финансовых магнатах Уолл-Стрита".
Готовили к печати серию брошюр, "раскрывающих распад музыкальной культуры современной Америки". В репертуар театров оперетты включили спектакли, "направленные против империалистической политики". Артисты эстрады посвящали свои куплеты, фельетоны и пародии "разоблачению двурушнической политики американских и прочих поджигателей войны"; авторам-сатирикам поручили написать эстрадный спектакль "о низкопоклонстве перед Западом". Не обошли вниманием цирковых клоунов и куплетистов: Главцирк закупил у именитых авторов репризы, клоунады, музыкальные фельетоны и частушки – "в целях усиления антиамериканской пропаганды".
Бытовой антисемитизм нарастал, антиеврейская политика властей легла на подготовленную почву, и в ЦК партии поступило письмо от некоей гражданки Л. Красковой:
"Они хозяева положения. Они считают, что без евреев нельзя построить коммунизм. Во всех издательствах… фактически на первых ролях сидят евреи… Нет от них спасения! Разверните комплект "Литературной газеты" – фамилий еврейских больше половины, а сколько их скрывается под русскими фамилиями!
Вопрос этот серьезнее и глубже, чем может показаться. Дело не в антисемитизме. Евреи мешают переделывать психологию советских людей в коммунистическом духе…
Народ наш терпелив. Он терпит евреев из уважения к партийным принципам большевистской партии. Но терпение может лопнуть, особенно, если, не дай бог, разразится война. А когда лопается терпение у нашего народа, он страшен в гневе своем.
Нельзя ли всё-таки укоротить аппетиты евреев, хотя бы на идеологическом фронте?.."
Затем на имя вождя пришло послание от другого лица: "Товарищ Сталин! В искусстве действуют враги. Жизнью отвечаю за эти слова…"
28 января 1949 года в газете "Правда" появилась передовая статья "Об одной антипатриотической группе театральных критиков", которые "шипя и злобствуя… охаивали всё лучшее, что появлялось в советской драматургии".
Достаточно было прочитать одно предложение в той статье, чтобы понять характер новой идеологической кампании: "Какое представление может быть у А. Гурвича о национальном характере русского советского человека... Поклеп это на русского советского человека. Гнусный поклеп…" Достаточно было принять к действию завершение той статьи: "Партийная советская критика разгромит носителей чуждых народу взглядов…", чтобы началась беспощадная борьба с "безродными космополитами".
Через день на эту тему откликнулась газета "Культура и жизнь". В разгромной статье "На чуждых позициях" перечислили фамилии "эстетствующих антипатриотов, людей без роду, без племени", которым "не дороги интересы Родины"; рядом с псевдонимом критика – Е. Холодов поставили в скобках его настоящую фамилию – Меерович, чтобы не возникало сомнений в национальной принадлежности.
Вскоре вся страна узнала имена театральных критиков, известных прежде лишь узкому кругу знатоков театрального искусства. Это были И. Альтман, А. Борщаговский, Я. Варшавский, А. Гурвич, И. Юзовский и прочие "носители глубоко отвратительного для советского человека, враждебного ему безродного космополитизма". К перечню этих критиков добавили неевреев Г. Бояджиева и Л. Малюгина, однако антиеврейская направленность кампании не вызывала сомнений.
В травлю "космополитов" включились по команде столичные и областные газеты страны, каждая из которых изощрялась в клеймении "беспачпортных бродяг" и предлагала собственные методы их искоренения: "Изгнать… Очистить… Убрать с дороги… Разоблачить последышей… Выкорчевать остатки… Уничтожить тлетворное влияние…"
Современник свидетельствовал: "По сигналу стали выискивать "космополитов" не только в критике и драматургии, но и в кино, музыке, цирке. Затем эта чума перекинулась в науку, технику, педагогику – и сотни, если не тысячи, человеческих судеб были исковерканы на долгие годы".
4
"Космополитов" вытаскивали на трибуны многолюдных собраний, заставляли каяться в совершенных ошибках, а затем с удовлетворением отмечали: "Юлил на трибуне… Неубедительно говорил о своих заблуждениях… Проявил себя неразоружившимся формалистом… Пытался отделаться болтовней… Лгал, извивался ужом…… Вел себя на собрании как отъявленный двурушник…"
Из газеты "Советское искусство" (февраль 1949 года): "Альтман ненавидит всё русское, всё советское… поклонник деградирующей культуры Запада… Советский народ называет альтманов живыми трупами. Мы очистим атмосферу советской культуры от их смердящего запаха…"
Из "Вестника высшей школы": "Сорвана предательская маска с И. Альтмана. В истинном свете предстал перед народом маститый двурушник, политический пройдоха с черной и грязной душой…"
Из "Комсомольской правды": "Яковлев (Хольцман) – этот прожженный буржуазный эстет и безродный космополит отличался особенным коварством…"
Из "Литературной газеты": "Пигмей Юзовский посягал на титана Горького…" – "Гурвич оплевал и осрамил… издевался над историческим прошлым русского народа, над характером русского человека, над самой Россией…",
Из журнала "Крокодил": "Космополитизм… сохранялся, забившись, подобно клопу, в щели советского общества… Клоповник вычистили, помещение выпаривают. Воздух стал чище. Работается легче…"
И. Эренбург: "Почему кампания началась с второстепенного вопроса – с театральной критики? Не знаю. Может быть, Сталину вовремя пожаловался обиженный драматург, а может быть, случайно – не всё ли равно, в какое место пруда бросить камень, лишь бы от него пошли круги…"
Не существовало практически такой газеты или журнала, где не громили бы "антипатриотов" – писателей и драматургов, музыкантов и композиторов, режиссеров, художников и журналистов, философов, историков и экономистов. Докладчики на собраниях говорили об отсутствии у евреев чувства советского патриотизма и любви к родине; их обвиняли в засорении русского языка, в "издевательстве над русским народом, над русским человеком, над русскими национальными традициями".
Многие "космополиты" давно уже ассимилировались, были далеки от еврейской религии, не знали языка, истории, традиций своего народа, однако это оказалось недостаточным, и единственной виной этих людей стало еврейское происхождение. С особенным удовольствием раскрывали их литературные псевдонимы и называли настоящие фамилии – Мельман, Финкельштейн, Лифшиц, Злочевский, Каган; "это доказывает, – утверждали с трибуны, – что космополиты стыдились и своего народа, и своего настоящего имени, что они люди без рода и племени".
Из Большого зала Московской консерватории убрали портрет композитора Ф. Мендельсона – еврея, в детстве обращенного в лютеранство, и заменили на портрет композитора А. Даргомыжского. Главного режиссера московского Камерного театра А. Таирова обвинили в низкопоклонстве перед Западом, раскрыли его настоящую фамилию – Корнблит, уволили из театра, и вскоре он умер.
К. Симонов, из статьи в "Литературной газете": "Советский народ требует… Советский зритель не простит автору… Советский зритель желает видеть на сцене правду о времени и о себе… Мы должны изобразить нашего особенного советского человека во весь его рост…"
На Центральной студии документальных фильмов клеймили "космополита" – знаменитого на весь мир режиссера-документалиста Д. Вертова. Заместитель министра кинематографии обрушился на его фильм 1920-х годов "Человек с киноаппаратом", и свидетель тех событий вспоминал: "Вертов выступил с ответным словом, и в какой-то момент выступления ему стало плохо. Его, чуть живого, увели с трибуны; в диспетчерской был кожаный диван, на который его уложили. К концу собрания туда вошел замминистра… позвонил по телефону и сказал: "Ну, мы тут заканчиваем… Можете разогревать обед".
5
На партийном собрании в газете "Красный флот" критиковали журналистов-"космополитов" называя вовсеуслышание "еврей Ивич", "еврей Поневежский", "еврей Рудный". Один из коммунистов заявил: "Так же, как весь немецкий народ несет ответственность за гитлеровскую агрессию, так и весь еврейский народ должен нести ответственность за действия буржуазных космополитов".
В Московском университете "разоблачили" профессора В. Юдовского, который "протаскивал враждебные идеи "о единой мировой науке", а также "о мировом всечеловеческом единстве народов". Осудили группу историков во главе с академиком И. Минцем – за "принижение роли русского народа в истории нашей Родины". На кафедре диалектического и исторического материализма обнаружили, что там "продолжительное время орудовали ныне разоблаченные враги народа Гольдентрихт и Козлов" (к тому времени они уже находились за решеткой).
На партийном собрании Союза писателей СССР потребовали "до конца разоблачить и разгромить… людей без рода и племени, торгашей и бессовестных дельцов от театральной критики". Приводили примеры их "подрывной работы": Д. Данин "за один год оклеветал шесть ценных поэтических произведений"; Б. Яковлев (Хольцман) "привлекал к выступлениям в журнале критиков-космополитов Данина, Лейтеса, Ленобля, Костелянца, Фейгельмана…" Из секретного документа: "Коммунисты парторганизации Союза советских писателей единогласно исключили из партии космополитов Данина, Субоцкого, Левина, Альтмана, Бровмана…"
"Общественность" Ленинграда "поднялась на борьбу с последователями гурвичей и юзовских"; на собраниях приводили "многочисленные факты антипатриотической деятельности ленинградских критиков С. Дрейдена, И. Шнейдермана, И. Березарка, С. Цимбала, театроведа М. Янковского…" В киевской газете "Правда Украины" перечислили "космополитов" с раскрытием их псевдонимов: Я. Бурлаченко (Бердичевский), Л. Санов (Смульсон), И. Стебун (Каценельсон); особо был выделен А. Борщаговский – "один из верховодов антипатриотической группы".
Борщаговского называли в газетах "литературным подонком, разбойником пера, диверсантом от театральной критики". "Не было у меня, фаталиста, страха за себя, – вспоминал он, – скорее удивление и дурацкий вопрос: зачем? Во имя чего истязают и лгут? Можно ли так бездарно обкрадывать себя?.. В любом городишке и поселке страны, где отродясь не видели живого театрального критика, функционеры системы тотчас же поняли смысл и содержание слов "безродные космополиты"… Не потребовалось и инструкций – мы стали свидетелями и жертвами разнузданной и циничной антисемитской кампании".
В Академии художеств заклеймили искусствоведов Д. Аркина, О. Бескина, А. Ромма, А. Эфроса. В Союзе композиторов выявили музыковедов-"космополитов" Д. Житомирского, Л. Мазеля, М. Пекелиса, С. Шлифштейна, стремившихся к подрыву "идейных основ советской музыки". В Киевской консерватории обрушились на местных "антипатриотов": Ольховский "зачеркнул всю музыкальную украинскую классику", Гозенпуд "специализировался на оплевывании творчества П. Чайковского", "выкормыш буржуазных националистов" Береговский "встал на путь открытой пропаганды расистских идей".
В ЦК ВЛКСМ поступил донос, которое сразу же отправили на расследование: "В течение долгого ряда лет на международных конкурсах музыкантов-исполнителей честь советского искусства защищали скрипачи, которых никак нельзя считать представителями великого русского народа; это – Леонид Коган, Юлиан Ситковецкий, Эдуард Грач, Игорь Ойстрах, Игорь Безродный, Рафаил Соболевский…" В филармонии города Томска установили после проверки: "В симфоническом оркестре – пятеро евреев, один немец… в духовом оркестре – три еврея, два немца, среди артистов эстрады – четыре еврея".
Обвинения в космополитизме касались представителей разных национальностей, однако чаще других – и намного чаще – на страницах газет появлялись еврейские фамилии. Их непрерывно произносили на собраниях и по радио, слово "космополит" стало восприниматься как одно из обозначений евреев, и не случайно в те годы вошла в обиход поговорка: "Чтоб не прослыть антисемитом, зови жида космополитом".
6
Профессора С. Лурье, крупнейшего филолога и историка античности, "разоблачили" как "злостного космополита" и уволили из Ленинградского университета "за несоответствие занимаемой должности". Он переехал преподавать в Одессу, но там заявили, что "автора антипатриотической книги о Геродоте нельзя подпускать на пушечный выстрел к советскому студенту", и Лурье пришлось уехать во Львов.
Историка С. Борового уволили из одесского института, и секретарь обкома партии раскрыл на собрании его "политическую физиономию": Боровой "проводит такую идею, что Одесса является центром и родиной еврейской культуры, что есть данные, будто в Хаджибее евреи жили еще до основания Одессы… Почему до сих пор Боровой не разоблачен и не был подвергнут настоящей партийной критике?.. Где же гарантия, что он не будет протаскивать свои враждебные сионистские взгляды?" С. Боровой: "Мои друзья-евреи… жадно и заинтересованно прислушивались к информации о том, в каком состоянии мое дело… "Вы наш барометр, отношением к вам определяется и наша судьба"…"
Осуждению подвергали всех, именитых и менее известных – для этого достаточен был любой повод. В журнале "Октябрь" разгромили книгу В. Лифшица "Стихи", где была напечатана поэма "Сабля Чапая":
"Вся сила этого народного героя заключалась, по Лифшицу, в "чудесной сабле", которую Чапаев якобы получил в подарок от кузнеца-земляка. Белогвардейцы выкрали у него эту магическую саблю – Чапаев обессилел и оттого погиб.
Спрашивается: для чего Лифшиц исказил исторические факты и события, известные любому школьнику… Может быть, автор хотел этим сказать, что… стоило Чапаеву утратить чудесную саблю, как он утратил и свою связь с народом и свою боевую мощь?.. Но известно, что Чапаев до конца своей жизни был близок народу, не порывал с ним связи и погиб вовсе не потому, что оторвался от народа.
Поэма воспринимается как поклеп на русского национального героя Чапаева…"
В Институте права Академии наук среди "безродных космополитов" оказался и русский, профессор Юшков. Он был настолько возмущен несправедливостью, что воскликнул на заседании ученого совета: "Товарищи, а меня-то за что? Я ведь рязанский!.."
В ленинградском Институте литературы (Пушкинском доме) выявили "тайную антипатриотическую группу", которую "возглавляли" М. Азадовский, Г. Бялый, Г. Гуковский, В. Жирмунский, Б. Эйхенбаум, – одних изгнали из института, другим досталась более тяжкая участь.
Циля Сегаль (филологический факультет Ленинградского университета):
"Большой неуютный зал был битком набит. Студенты буквально распирали стены помещения. Стояли и в коридоре, у раскрытых дверей. На сцене стол под сукном. За ним несколько незнакомых лиц. Мы их потом назвали "инквизиторами"…
Руководил этим позорищем начинающий деятель… Парторг. Было понятно, что ему поручили устроить этот суд. Но делал он это истово, ничуть не смущаясь тем, что ему приходится бичевать своих же учителей и наставников… Как они посмели русского человека Белинского назвать "западником"? Почему пушкинские "южные поэмы" окрестили "байроническими"? Разве наш русский Пушкин хуже англичанина Байрона?.. Это презрение к русскому народу, это принижение его достоинства… Обвинения одно за другим летели в зал.
А наши кумиры, властители дум и сердец, растерянно, в полуобмороке, подходили к кафедре и лепетали что-то невнятное, потому что оправдываться было нельзя – можно было только "признавать ошибки" и "делать выводы".
Запомнился Гуковский. Как-то особенно быстро он подошел к "лобному месту", стал говорить, но на первой же фразе неестественно захлебнулся и с трудом выговорил: "Я всю жизнь был честным ученым. И космополитом в узком понимании я никогда не был и не буду…" – и быстро пошел в зал.
В зале то стояла мертвая тишина, то поднимался скрытый ропот, но никто не выступил в защиту. Не то было время…" ("Космополит" Г. Гуковский, литературовед, профессор Ленинградского университета, был арестован летом 1949 года и умер в тюрьме на Лубянке.)
Борьба с космополитизмом принимала порой невероятные формы. Православные священники при отпевании умершего читали молитву: "Ныне отпущаеше раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром…" (Евангелие от Луки, 2:32). По указанию свыше, священникам по всей стране запретили произносить фразу из этой молитвы: "и славу народа Твоего Израиля".
7
В 1949 году ходило по рукам сочинение С. Васильева "Без кого на Руси жить хорошо". Там было сказано о критиках, которые
Сошлися и заспорили:
где лучше приспособиться,
чтоб легче было пакостить,
сподручней клеветать?..
Далее перечислялись в рифму "иуды-зубоскальники" – сплошь еврейские фамилии:
И зачали, и почали
чинить дела по-своему,
по-своему, по-вражьему,
народа супротив…
Но после разгрома "безродных космополитов", "охальников-бездомников"
На столбовой дороженьке
советской нашей критики
вдруг сделалось светло.
Вдруг легче задышалося,
вдруг радостней запелося,
вдруг пуще захотелося
работать во весь дух…
Шумная пропагандистская кампания продолжалась непрерывно два месяца. Она дала толчок повсеместной чистке кадров, а затем стала постепенно исчезать со страниц газет и журналов, выполнив свое назначение. Борьбу с "космополитами" продолжили негласно, с неменьшим успехом, используя разные методы устранения неугодных людей – увольнения с работы, аресты, обвинения в политической неблагонадежности, в притуплении бдительности и шпионаже.
Партийные и советские руководители по всей стране восприняли эту кампанию как официальную антисемитскую политику Кремля, а потому более всех пострадали евреи; знаменитый "пятый пункт" в паспорте – "национальность" становился поводом для увольнения или отказа в приеме на работу, в институт и аспирантуру.
"Безродных космополитов" изгоняли из университетов и институтов, из киностудий, консерваторий, филармоний и цирков. "Правда", "Известия", "Литературная газета", "Комсомольская правда", "Советский спорт", "Советская музыка", "Труд", "Гудок", "Советское искусство", "Социалистическое земледелие", "Сталинский сокол", "Пограничник", "Красный флот" – многие газеты и журналы очистили от "излишних" евреев; взамен уволенных рекомендовали "привлекать лиц коренной национальности".
Евреи, изгнанные из редакций и институтов, стали зарабатывать на жизнь чтением популярных лекций во Всесоюзном обществе по распространению политических и научных знаний. Но вскоре об этом сообщили в ЦК партии, и Всесоюзное общество тоже очистили от "космополитов". В Московском отделении этого общества отстранили от работы около ста человек, большинство которых составляли лекторы еврейской национальности.
Министерство государственной безопасности Украины сообщало о высказываниях киевских писателей и ученых:
"Я очень доволен, что вывели на чистую воду всех этих евреев Каценельсонов, Смульсонов, Гозенпудов, Бердичевских, которые пытались командовать украинской литературой…" – "Наконец-то можно будет по-настоящему работать, не боясь запугивания этих бандитов…" – "Добрались таки до этих мерзавцев…" – "Здорово, что эту банду разоблачили…" – "Дышу! Наконец-то дышу! Хочется всех расцеловать… Никогда еще не было такого искреннего взаимопонимания между партией и народом…"
8
В 1949 году в первом номере ленинградского журнала "Звезда" опубликовали начало повести Ю. Германа "Подполковник медицинской службы", где главным героем был военный врач Левин. Началась борьба с космополитами, и окончания повести не последовало; ее набор во втором номере журнала рассыпали, а "Ленинградская правда" напечатала письмо читателей под заголовком "Пасквиль на советских людей".
В феврале того года девяностолетний микробиолог академик Н. Гамалея, украинец по национальности, послал письмо Сталину:
"Вновь появившийся антисемитизм… исходит сейчас от каких-то высоких лиц, засевших в руководящих партийных органах, ведающих делом подбора и расстановки кадров… За последние годы почти ни один еврей не назначается на должности министров, их заместителей, начальников главков, директоров институтов и научно-исследовательских организаций. Лица, занимающие эти должности, постепенно снимаются и заменяются русскими…
Благодаря явному антисемитизму выдающиеся ученые нашей страны, составляющие ее гордость и славу, остались за бортом разных Академий, в то время как разные бездарности… оказывались "избранными" в действительные члены Академий наук.
Особенно печальным является тот факт, что не дают хода талантливой еврейской молодежи, оканчивающей вузы… Еврею-профессору или доценту получить сейчас вновь какую-нибудь кафедру или просто штатную должность… стало почти так же трудно, как при царизме…
Среди еврейской молодежи царит сейчас ужасный пессимизм и отчаяние, а среди людей старшего поколения большая тревога за судьбу подрастающего поколения…"
Письмо Н. Гамалея завершалось такими словами: "Я считаю, что по отношению к евреям творится что-то неладное в данное время в нашей стране…"
О. Фрейденберг, профессор Ленинградского университета, отметила в те годы: "Подвергают моральному линчеванию деятелей культуры, у которых еврейские фамилии… Группы студентов роются в трудах профессоров-евреев, подслушивают частные разговоры… Евреям уже не дают образования, их не принимают ни в университет, ни в аспирантуру…"
С 1948 по 1952 год уменьшилось почти в 3 раза количество первокурсников-евреев в медицинских институтах страны, а в юридических институтах – в 9 раз; общее количество первокурсников-евреев сократилось почти наполовину. За тот же период стало в СССР в 5 раз меньше аспирантов-евреев; на Украине в научных учреждениях республиканского подчинения число аспирантов-евреев понизилось со 135 до 3 (в 45 раз).
Из официального документа: "Зачислены в юридические школы (Украины) 361 человек… Евреев: в Киевскую школу – 1, Харьковскую – 0, Одесскую – 3, Львовскую – 2. Итого: 6".
9
В 1948 году композитор Д. Шостакович написал цикл песен "Из еврейской народной поэзии". Он говорил: "Еврейская народная музыка повлияла на меня сильнее всего. Я не устаю ею восторгаться… Она может казаться радостной и в действительности быть глубоко трагичной. Почти всегда это смех сквозь слезы… Каждая настоящая народная музыка прекрасна, но еврейская – единственная в своем роде".
Н. Вовси-Михоэлс вспоминала:
"Не проходило дня, чтобы в газетах не клеймили "безродных космополитов" с еврейскими фамилиями. Конечно же, "Цикл" был откровенным протестом Шостаковича против травли евреев…
Премьера этого сочинения состоялась много позже, после смерти Сталина. Зал, как всегда на концертах Шостаковича, был переполнен… И несмотря на то, что "Цикл" исполнялся на русском языке, ведущий старательно "объяснял" текст каждой песни. "Колыбельную", где есть слова: "Твой отец один в Сибири, спи, а я не сплю…" – он прокомментировал так: "Дело происходит в царской России", – и удалился…
Еще долгое время Д. Д. (Шостакович) любил повторять: "Дело происходит в царской России, понимаете, дело происходит в царской России"…"
Шостакович говорил: "Я часто проверяю людей по их отношению к евреям… Для меня евреи стали символом. В них сконцентрировалась вся человеческая беззащитность…"
В начале 1953 года арестовали композитора М. Вайнберга, обвиненного в "еврейском национализме", и Шостакович написал письмо на имя Берия с ручательством за Вайнберга – "честного гражданина, очень талантливого молодого композитора, главным интересом которого является музыка".
Н. Вовси-Михоэлс: "Я понимала, какой опасности подвергал себя Д. Д., ручаясь за "врага народа", да еще еврея, да еще зятя Михоэлса… Я была потрясена, благодарна и испугана одновременно. Всё это я высказала Д. Д., но он только застенчиво повторял: "Не беспокойтесь, не беспокойтесь, ничего они мне не сделают". Я отнесла письмо в проходную Кремля. Муж потом вспоминал, как следователь с удивлением сказал ему: "Твои дружки-то за тебя заступаются"…"
Д. Шостакович (о послевоенном периоде): "Это было скверное время для евреев. Впрочем, для них всегда было скверное время… Бацилла (антисемитизма) еще слишком живуча. Никто не знает, умрет ли она когда-нибудь".
***
Кампанию против группы "антипатриотических театральных критиков" начали по команде Сталина: это подтверждают разные свидетельства. Однако через малое время он вызвал редакторов газет и журналов и сказал: "Товарищи, раскрытие литературных псевдонимов недопустимо – это пахнет антисемитизмом…"
К. Симонов: "После я понял, что Сталин сыграл перед нами, интеллигентами, спектакль". (Опять "вождь народов" оказался "человечнее" своих подчиненных и с высоты собственной "непогрешимости" наслаждался, должно быть, этой ситуацией.)
***
Выражение "беспачпортные бродяги в человечестве" впервые применил в своей статье русский критик 19 века В. Белинский. Ему же принадлежат слова, которые использовала советская пропаганда: "Космополит есть какое-то ложное, бессмысленное, странное и непонятное явление, какой-то бледный, туманный призрак, существо безнравственное, бездушное, недостойное называться священным именем человека".
Понятие "космополит" было неизвестно большинству населения СССР; мало кто знал, что "космополит" ("kosmopolites") в переводе с греческого языка означает "гражданин мира". Карл Маркс, чьи портреты висели по всей стране, утверждал: "Я – гражданин мира", однако в "Словаре иностранных слов" сказано (1954 год): "Космополитизм – отрицание патриотизма под фальшивым лозунгом "человек – гражданин мира"… Космополитизм – идеологическое оружие современного империализма, особенно США, стремящегося к порабощению народов…"
***
Борьбу с космополитами вели также именитые драматурги, которые создавали посредственные пьесы "для народа" и становились объектом критики. Среди обличителей выделялся дважды лауреат Сталинской премии А. Суров; о нем писали в газетах, что Суров "прокладывает новую лыжню в искусстве", а при чтении его пьес "растут крылья".
Впоследствии выяснилось, что пьесы сочинял для него "литературный негр", обвиненный в космополитизме критик Я. Варшавский, и Сурова исключили из Союза писателей.
***
В начале 1947 года ЦК партии принял постановление о научных кадрах в институтах Академии наук СССР, где говорилось о чрезмерном количестве лиц еврейской национальности. Провели аттестации среди заведующих отделами и лабораториями, и секретариат Академии доложил о процентном уменьшении евреев "в отделении экономики и права… в отделении химических… физико-математических… и технических наук".
Отделение технических наук Академии сообщило, что в 1952 году 123 человека закончили аспирантуру и докторантуру – среди них не оказалось ни одного еврея (подобного не случалось за все предыдущие годы советской власти).
***
Ответственный сотрудник аппарата ЦК партии разъяснил популярно на партийном собрании в подмосковном городе (1949 год): "Вот мы говорим – космополитизм. А что это такое, если сказать по-простому, по-рабочему? Это значит, что всякие мойши и абрамы захотели забрать наши места!"
Очерк восемьдесят второй
Закрытие Еврейского антифашистского комитета. Уничтожение остатков еврейской культуры
1
Нападки на руководителей Еврейского антифашистского комитета начались в годы войны; их обвиняли в том‚ что преувеличивают свою роль в жизни страны, "вмешиваются в дела, в которые они не должны вмешиваться", "присвоили себе право выступать от имени всего советского еврейства..." Это были первые признаки будущих гонений, но Комитет еще существовал, его сотрудники поддерживали связи с еврейскими общинами других стран для оказания помощи Советскому Союзу, его руководители не подозревали, какая участь их ожидает в недалеком будущем.
В 1946 году специальная партийная комиссия предложила распустить ЕАК, руководство которого "оказалось в плену буржуазной сионистской идеологии", а потому деятельность Комитета "становится политически вредной" и способствует "подогреванию сионистских настроений". Подготовили проект постановления о закрытии‚ однако Сталин‚ по всей видимости‚ полагал‚ что Комитет может еще принести некую пользу‚ и он просуществовал недолгое время.
На ответственные посты в Комитете – "для укрепления руководства" – были назначены доверенные лица; они докладывали в ЦК партии и в органы безопасности обо всем, что происходило в ЕАК, "о всех посетителях, беседах, впечатлениях и письмах".
В 1946 году руководители ЕАК предложили создать в Москве еврейский клуб – в просьбе было отказано; отказали и антрепренеру из Нью-Йорка, который пригласил Московский еврейский театр на гастроли в США.
2
После гибели Михоэлса его имя присвоили Московскому еврейскому театру и Еврейскому театральному училищу, учредили стипендии имени С. Михоэлса для студентов – будущих актеров, на экранах страны показывали документальные кадры его похорон, предложили даже переименовать Малую Бронную, на которой располагался театр, в улицу С. Михоэлса, однако этого не произошло.
Не успели замолкнуть траурные речи, не успели завершиться вечера памяти погибшего, а министр государственной безопасности уже докладывал Сталину в марте 1948 года: "Бывший председатель президиума Комитета Михоэлс С. М., известный еще задолго до войны как активный националист, был своего рода знаменем националистически настроенных еврейских кругов. Михоэлс стянул в Комитет своих единомышленников из числа еврейских националистических авторитетов…"
В донесении перечислялись эти "авторитеты": Д. Бергельсон, И. Добрушин, Л. Квитко, П. Маркиш, И. Фефер, академик Л. Штерн, И. Юзефович, а также "писатель Галкин С. З., главный врач Боткинской больницы Шимелиович Б. А., артист Еврейского театра Зускин В. Л., академик Фрумкин А. Н. и др.", использовавшие "Еврейский антифашистский комитет как прикрытие для проведения антисоветской работы".
Доклад министра завершался таким образом: "Среди арестованных за последнее время еврейских националистов… разоблачен ряд американских и английских шпионов, которые… вели подрывную работу". В сентябре 1948 года арестовали в Киеве "кадрового сиониста", поэта Д. Гофштейна, члена ЕАК; после приезда в Москву Г. Меир он послал ей поздравительную телеграмму, предложив возродить в СССР язык иврит.
Деятели ЕАК догадывались, что ситуация стала угрожающей; не случайно И. Фефер сказал после демонстрации евреев у московской синагоги: "Этого нам никогда не простят". Дни Комитета были сочтены, однако его руководители всё еще проявляли на заседаниях необходимое единодушие: "Выражая наше сочувствие народу Палестины, мы никогда не выражали сочувствия государству Израиль и сионистам…" – "К сионизму мы относились и относимся как к сугубо реакционному движению…" – "Надо показать, что Израиль не может быть родиной евреев…"
20 ноября 1948 года Политбюро приняло решение (под грифом высшей секретности "Особая папка"): "Немедля распустить Еврейский антифашистский комитет‚ так как‚ как показывают факты‚ этот Комитет является центром антисоветской пропаганды и регулярно поставляет антисоветскую информацию органам иностранной разведки. В соответствии с этим органы печати этого Комитета закрыть, дела Комитета забрать. Пока никого не арестовывать".
На следующий день провели обыск в здании ЕАК и в редакции газеты "Эйникайт"; помещения опечатали, конфискованные архивы увезли на Лубянку, чтобы использовать для подготовки "дела ЕАК". В те же дни пришли с обыском в Московский еврейский театр и закрыли книжное издательство "Дер Эмес" ("Правда"). "Они ломали в типографии наборные кассы‚ они всё уничтожали. Рукописи‚ которые мы не успели даже рассмотреть‚ а некоторые только что приняли к печатанию‚ – они всё жгли‚ всё рвали‚ всё уничтожали. Не люди‚ а варвары‚ я повторяю: варвары‚ которые напали на мирное село и всё разграбили".
Израильский дипломат передал в Тель-Авив в те дни: "Вывеска Еврейского антифашистского комитета снята. Считаем, что организация закрыта".
3
И. Эренбург, по всей видимости, понимал, какая опасность надвигается на евреев Советского Союза, и через неделю после закрытия ЕАК попытался предостеречь сотрудников израильской миссии. М. Намир сообщал из Москвы: "На приеме у албанцев я больше часа беседовал с Эренбургом… Он продолжает придерживаться позиции, что Израиль должен принимать только жертв преследований. В России нет еврейского вопроса, и он дружески советует оставить любые попытки втянуть их в сионизм и репатриацию – иначе на нас разозлятся и власти, и представители местной еврейской общины…"
Указание "Пока никого не арестовывать" продержалось недолго. В первых числах января 1949 года из Москвы разослали закрытое письмо в обкомы партии и ЦК союзных республик, оповещая партийных руководителей: "Советское правительство решило Еврейский антифашистский комитет закрыть, а лиц, уличенных в шпионаже, арестовать".
В январе попали на Лубянку члены президиума ЕАК Давид Бергельсон, Лейб Квитко, Соломон Лозовский, Перец Маркиш, Борис Шимелиович, Лина Штерн, Иосиф Юзефович. В декабре предыдущего года были арестованы поэт Ицик Фефер и артист Вениамин Зускин, который после гибели Михоэлса стал художественным руководителем Еврейского театра. Это ему сказал Михоэлс за несколько дней до поездки в Минск, указывая в кабинете на свой стол: "Скоро ты будешь сидеть вот на этом месте…"
Из воспоминаний А. Зускиной-Перельман (после ареста отца):
"Как-то вечером я сидела дома и учила уроки. Мама рядом вполголоса, чтобы мне не мешать, репетировала какую-то песенку. Сначала я не прислушивалась, а потом узнала мотив песенки из маминой роли рыночной танцовщицы в новой версии "Колдуньи"…
И вдруг я обращаю внимание, что она поет совсем другие, незнакомые слова. Первоначально слова были такие:
Дайте грошик, дайте грош,
Мой жених был так хорош,
Но пропал он и сюда
Не вернется никогда…
В новом тексте не было и намека на пропавшего жениха и страдающую невесту… Дирекция театра заставила маму заменить слова, "чтобы не вызывать ненужные ассоциации"…"
Э. Ковенская, актриса театра: "Одно из последних представлений "Колдуньи" Гольдфадена. Жена Зускина… пела на новые слова и плясала, а в глазах ее стояли слезы…"
Г. Меир:
"В январе 1949 года стало ясно, что русские евреи дорого заплатят за прием, который они нам оказали, ибо для советского правительства радость, с которой они нас приветствовали, означала "предательство" коммунистических идеалов…
Еврейскую газету "Эйникайт" закрыли. Еврейское издательство "Эмес" закрыли. Что из того, что они были верны линии партии? Слишком большой интерес к Израилю и израильтянам проявило русское еврейство, чтобы это могло понравиться в Кремле.
Через пять месяцев в России не осталось ни одной еврейской организации, и евреи старались к нам больше не приближаться".
4
Играли "Фрейлехс". Удивительный "Фрейлехс". "Свадебный карнавал в двух актах". Спектакль-мемориал.
Траурная музыка в начале – чистая, строгая.
Семь свечей в темноте и одинокая звезда.
Лица, освещенные зыбким пламенем. Неподвижные силуэты. Скорбные глаза. Обряд поминания. Память о еврейских жертвах во все времена. Неистощимая вера в будущее.
Это был веселый спектакль. С песнями. С плясками. Стремительно разворачивалась в танце счастливая свадьба.
"Мы соберем всю тоску в мире и сотворим из нее любовь…"
Уже актеры догадывались о скором закрытии театра. Уже отдергивался мрачный полог, за которым – мрак, ужас, бездонная пустота вселенского страха. Но спектакль шел. Труппа Московского еврейского театра играла веселый карнавальный "Фрейлехс".
Э. Ковенская: "Весь год не было с нами ни Михоэлса, ни Зускина, был только страх, страх, страх…"
В 1948 году газетные рубрики "Сегодня в театрах" оповещали москвичей об очередных спектаклях "Государственного еврейского театра им. С. М. Михоэлса". С января 1949 года театр стали именовать без упоминания Михоэлса – "Государственный еврейский театр", с марта – просто "Еврейский театр".
Зрители боялись ходить на спектакли, ибо по городу ходили слухи о сионистских заговорах за стенами театра и складах оружия в его подвалах; зрители из солидарности покупали абонементы, но спектакли шли в полупустых залах. Уже закрыли училище имени С. Михоэлса, так как отпала "необходимость подготовки новых актерских кадров для еврейских театров". Арестовали драматургов театра – Маркиша, Бергельсона и Галкина, Шнеера и Добрушина; не было новых спектаклей, а только вялые репетиции без надежды на премьеру.
Актеры уничтожали по ночам фотографии и письма, старые театральные программы с именами Михоэлса и Зускина, книги Гофштейна, Фефера и Квитко, роли из пьес опальных драматургов. Даже песенники рвали на всякий случай. Даже книги еврейских классиков. Сохраняли кое-что – через страх, через чудовищные колебания, в тревоге за свою судьбу. Это кое-что и было самое дорогое – так определялись истинные ценности.
В театр не назначали главного режиссера; актеры и работники не получали зарплату, только ничтожные авансы, на которые жили впроголодь. Наконец, Комитет по делам искусств сообщил в ЦК партии: "Большая часть спектаклей театра… снята с репертуара в связи с тем, что авторы оказались врагами народа. Репертуар театра неудовлетворителен и страдает национальной ограниченностью… Творческий состав театра в большой степени засорен людьми, не заслуживающими политического доверия…"
12 ноября они сыграли спектакль "Стоит жить", 16 ноября – "Гершеле Острополер", и на этом всё закончилось. Еврейский театр в Москве закрыли 1 декабря 1949 года – "в связи с его нерентабельностью"…
5
Это было время, когда по обвинению в "буржуазном национализме" отправляли за решетку или в расстрельные камеры деятелей культуры разных народов Советского Союза. Карательные органы преследовали даже намеки на независимые национальные устремления, которые могли выйти из-под контроля и расшатать советскую державу, а потому наказания за это полагались суровые. Писатели, поэты, режиссеры Украины, Белоруссии, Грузии, других республик страны исчезали в лагерях, однако газеты, журналы и театры на языках этих народов продолжали существовать, шла некая культурная жизнь, ограниченная жесткими цензурными рамками, – с еврейской культурой всё произошло иначе.
Власти в Кремле желали скорейшей, насильственной ассимиляции евреев, а для этого следовало полностью ликвидировать еврейские культурные и научные учреждения, закрыть газеты, журналы, театры, языком которых был идиш. Эти гонения начались в Москве и сразу же распространились на все республики Советского Союза.
У еврейского театра в Минске не было своего помещения, не хватало зрителей после гибели белорусских евреев в годы войны, и театр не мог прожить без дотации. В начале 1948 года многим театрам страны – в том числе и еврейским – сократили государственные субсидии, а затем их отменили совсем. Минский еврейский театр обвинили в пропаганде "проамериканских настроений" и расформировали в марте 1949 года – из-за недостаточного количества зрителей и отсутствия репертуара, соответствовавшего идеологическим требованиям.
Еврейский театр в Одессе лишили дотации и закрыли в конце 1948 года. Еврейские театры в Черновцах и Биробиджане – та же судьба, год закрытия 1949-й, сентябрь-октябрь. Перестали существовать и самодеятельные драматические коллективы разных городов.
В довоенные годы в стране работало несколько еврейских издательств, однако после войны существовало лишь издательство "Дер Эмес", выпускавшее книги на идиш. С лета 1947 года появились литературные альманахи "Геймланд" ("Родина") в Москве, "Дер Штерн" ("Звезда") в Киеве и "Биробиджан" в Еврейской автономной области. Однако в начале 1949 года Сталин подписал постановление о роспуске объединений еврейских писателей в Киеве, Москве и Минске и о закрытии альманахов "Геймланд" и "Дер Штерн", так как в них публиковали произведения "националистического характера и сионистского направления".
Это решение немедленно одобрили в Союзе писателей СССР, осудив "затхлую атмосферу" в объединении еврейских писателей Москвы, где "орудовали" до ареста "нусиновы, феферы, маркиши, квитко, галкины". На это решение откликнулись и в Киеве: "Альманах "Дер Штерн"… культивировал националистические настроения, местечковую психологию и дошел до того, что в отдельных произведениях ставил знак равенства между евреем советским и зарубежным".
Во время войны существовали в стране лишь тбилисский Историко–этнографический музей евреев Грузии и киевский Кабинет по изучению еврейской советской литературы, языка и фольклора, который успели эвакуировать. Весной 1944 года Кабинет вернулся в Киев, его сотрудники начали заново собирать библиотеку‚ подготовили к изданию научные исследования и русско-еврейский словарь, отправили в Черновцы фольклорную экспедицию для записи песен партизан и узников гетто.
В январе 1949 года это единственное в СССР научное учреждение по изучению еврейской литературы было ликвидировано; его сотрудников и руководителя профессора Э. Спивака арестовали. Работник Кабинета вспоминал: "В освобожденном помещений начался ремонт. Чтобы не запачкать паркет побелкой… на пол полетели десятки тысяч каталожных карточек – огромная уникальная картотека Кабинета, списки уникальных книг, рукописей… фольклорных находок на еврейском, украинском, русском, белорусском, польском, немецком, английском, французском языках… Спасти удалось лишь считанные карточки – воспоминания о свершившемся вандализме".
А. Крихели, директора Историко–этнографического музея евреев Грузии, арестовали в 1949 году и осудили на 10 лет лагерей; через два года музей закрыли, часть его материалов уничтожили по распоряжению ликвидационной комиссии.
С 1945 года в Вильнюсе существовал Еврейский музей. Его сотрудники собирали книги, газеты, фотографии, обрывки документов и дневников, которые разыскивали в развалинах бывшего гетто. В 1949 году Еврейский музей превратили в Краеведческий; экспонаты и архивные материалы разослали по музеям и научным учреждениям Литвы.
В январе 1949 года ликвидировали еврейскую редакцию Радиокомитета в Москве за проведение "националистической линии в вещании за границу" на языке идиш. Прекратили передачи местного радио на идиш в Киеве, Минске, Кишиневе, Львове и Одессе. Во Львове закрыли еврейскую библиотеку, восстановленную после освобождения города, часть книг отправили на переработку; в Одессе забрали из библиотек и уничтожили еврейские книги и журналы дореволюционного периода.
Произведения арестованных еврейских писателей и поэтов вошли в общий список запрещенных изданий, их изымали из магазинов и библиотек; в тот же список попала и антология народной еврейской поэзии, переведенная на русский язык. По мнению цензоров, эта антология допустила "проникновение буржуазных националистов в литературу", потому что в ней была помещена народная колыбельная песня: "Бай, бай, вырастешь большой, поедешь в Америку, там белый хлеб…"
6
Вениамин Файн, свидетельство современника:
"В сорок восьмом году я приехал в Москву учиться, и кроме того у меня было твердое намерение изучить иврит.
Я пошел в Ленинскую библиотеку, порылся в каталоге и к своей радости нашел книгу – самоучитель иврита. Взял эту книгу и начал ее переписывать. Каждый день. По одной главе. Переписывал примерно полторы недели, а затем эта книга пропала. Мне ее больше не выдали.
Я пошел в библиографический отдел. Там сидел еврей, и он сказал, что книгу я больше не получу, но что, возможно, он будет меня учить.
Я очень обрадовался. У него был настоящий иврит. На другой день, когда я снова пришел, он ответил – нет.
И тогда я решил: в таком случае буду изучать идиш. Пошел в редакцию "Дер Эмес", и мне сказали: "Очень хорошо, молодой человек! Очень похвально! Мы вам дадим книги, учебники. Приходите через месяц, мы всё подберем".
Я пришел через месяц. Там был очень странный вид, в этой редакции, будто только что после погрома. Сидела вахтерша, старая еврейка, и она сказала: "Ой! Вы разве не знаете? Всех же арестовали…"
Тогда я стал ходить в еврейский театр, который еще существовал. Мне хотелось находиться в помещении, где одни евреи, было интересно слушать язык, музыку…
Это продолжалось месяца три, по-моему. Я ходил регулярно. И театр тоже закрыли…"
7
И. Эренбург получал письма из разных городов страны:
"Мои дети – евреи по мужу. У меня сын 26 лет. Он математик и талантивый математик… за семь месяцев закончил аспирантуру и защитил диссертацию… Вот уже год, как ищет себе работу. Везде непроходимая стена, везде безнадежность…"
"О поступлении в Винницкий институт и речи быть не может – преимущество коренному населению. Такая же история в Одессе, Киеве, в других городах…"
"Даже русскому, случайно имеющему еврейскую фамилию, отказывают на "законном основании" в приеме на работу… Увольняют нас теперь первыми и принимают на работу последними… Кто же мы, в конце концов? Люди второго сорта, низшей расы или белые негры?.."
В конце 1949 года в ЦК партии пришло письмо от еврейки С. Хляп, которая взывала к руководителям страны "от своего имени честного советского гражданина и коммуниста, от имени моего погибшего в боях с фашизмом сына, от имени моей сестры, заживо захороненной нацистами с ее двумя детьми". Автор письма возмущалась тем, что "возродили замаскированную процентную норму для евреев… развязали всю эту чумную расистскую чехарду в советских квартирах, в быту": "Почему молчит ЦК? Почему молчит правительство?.. Товарищ Сталин, помогите… Задыхаюсь от великорусского шовинистического антисемитского гнета, ни жить, ни работать не могу…"
По всей стране шли увольнения, запугивания, аресты преставителей интеллигенции разных национальностей, среди которых было немало евреев – деятелей культуры, искусства и науки. Отправили в лагеря исполнителей еврейских песен С. Любимова, З. Шульмана и М. Эпельбаума; осудили будущего кинорежиссера М. Калика и композитора А. Веприка, обвиненных в "еврейском буржуазном национализме".
"Мы уважали Веприка и помогали ему, чувствуя полную его оторванность от жизни… – вспоминал его сокамерник. – Заключенные обязаны были по очереди выносить в туалет тяжелую парашу. Веприка мы освобождали от этой "почетной" миссии".
Киевского музыковеда М. Береговского, автора пятитомной работы "Еврейский музыкальный фольклор", приговорили к 10 годам лагерей с конфискацией имущества; литературоведа И. Нусинова арестовали в 1949 году, и вскоре он умер в московской тюрьме; оказался в заключении и А. Старцев, один из авторов "Истории американской литературы", признанной "идейно порочной" книгой.
Особенно обрушились на литераторов, которые писали на идиш. В Минске арестовали поэта А. Платнера, в Вильнюсе – Г. Ошеровича, в Кишиневе – Я. Штернберга и Я. Якира, в Черновцах – М. Сакциера; прозаику С. Гордону суд назначил наказание – 15 лет лагерей; оказались в тюрьме поэты А. Гонтарь, М. Грубиян, М. Тейф.
На Украине осудили еврейских писателей Х. Вайнермана, И. Друкера и Н. Лурье. Статьи обвинения не оставляли надежды на снисхождение: "окончательно скатились на путь национализма и открытой борьбы с советской властью", занимались "шпионской деятельностью в пользу США", "всячески популяризировали буржуазную литературу и печать", "обвиняли советское правительство в государственном антисемитизме".
А. Борщаговский: "На всех на них… лежал тяжкий грех – они писали по-еврейски. Они будто не понимали, что еврейская фраза, поговорка, книга, еврейский спектакль, да и просто – произнесенное слово или спетая песнь тормозят процесс ассимиляции…"
Среди прочих были осуждены на Украине еврейские писатели и поэты – М. Альтман, Р. Балясная, И. Бухбиндер, А. Губерман, В. Гутянский, Н. Забара, А. Каган (25 лет лагерей), И. Кипнис, Н. Кон, М. Пинчевский (умер в заключении), Г. Полянкер, М. Сакциер, М. Талалаевский.
Израильский посланник М. Намир сообщал из Москвы в конце 1949 года:
"Синагога была набита до отказа… но в отличие от прошлого года никто не решился обратиться к нам. Лишь тысячи глаз были устремлены на нас…
В этом году усилилась неприязнь к евреям… На предприятиях и в учреждениях раздаются открытые призывы: "Убирайтесь в свое государство, в Израиль…"
Многие опасаются, что скоро начнется депортация из Москвы".
8
Й. Йосаде, писатель (Вильнюс):
"Я жег ночами свои рукописи, дневники, книги и – плакал. Рассматривая каждую бумажку, говорил себе: "Это часть твоей души". Держа в руках книги Дубнова или гениального Бялика, я вспоминал, что вырос, читая и перечитывая их. Хорошо помню те слезы и свой страх…
Однажды я машинально протянул руку за очередной книгой, чтобы отдать ее пламени, и – вздрогнул. Это была Тора… Со мной случилась истерика… Эту книгу я сжечь не мог… Отнес в другую комнату, засунул в шкаф, где висели вещи жены, в самый дальний угол…
Всё это продолжалось довольно долго… Зима. Сильные морозы. Печи топили часто. И бумажный пепел – от сожженных книг и рукописей – я тогда постоянно видел на снегу. Потом узнал: еврейские книги сжигали многие…"
Органы безопасности докладывали о высказываниях еврейской интеллигенции: "Очень хорошо было бы сейчас уснуть на некоторое время и проснуться, когда всё будет спокойно…" – "Сейчас надо молчать… Больше никаких разговоров о Палестине я не веду, да и вам не советую…" – "Я теперь боюсь разговаривать. Сижу дома и не хочу ни с кем встречаться…" – "Мне всегда жутко, когда аресты начинаются…"
В 1949 году поэт А. Вергелис направил письмо в партийное бюро Союза писателей с характеристиками на арестованных поэтов и писателей:
"Оголтелый сионист Гофштейн наводнял еврейскую литературу националистическими и псевдофилософскими творениями…"; "Маркиш начал свое шествие по советской литературе… пасквилем на советскую действительность…"; "Бергельсон… выступал со злостными антисоветскими статейками…"; "националист И. Кипнис окольным путем напечатал свой пошлый рассказ в иностранной еврейской газете…"; "националистический бред (Дер Нистера) печатался и восхвалялся только в угоду американским почитателям "искусства для искусства"…
Остается одно желание… стряхнуть с себя даже воспоминание о мерзавцах, доведших еврейскую литературу до ничтожества, и новыми произведениями… снова занять место среди советских писателей".
Из разговора евреев в те дни: "Помните осень 1941 года? Бомбежки? Как спокойно было тогда жить…"
***
В конце 1948 года был уволен из ТАСС фотокорреспондент Е. Халдей. Более года он не мог устроиться на работу и жаловался в ЦК партии: "В течение всех четырех лет войны я был непосредственным участником обороны и штурма Севастополя, Кавказа, штурма Новороссийска, десанта в г. Керчь. С передовыми частями советских войск я вступал в Бухарест, Софию, Будапешт, Белград, Вену и Берлин…" Снимки Халдея военных лет вошли в фотолетопись той войны; самый знаменитый из них стал символом победы – водружение красного флага над рейхстагом.
Халдею разъяснили в ЦК партии, что "ему никто не запрещал работать в печати", однако секретарю ЦК доложили иное: Халдей не может быть "использован в работе в печати, поскольку уволен по рекомендации органов безопасности".
***
В 1948 году евреи составляли среди лауреатов Сталинской премии в области литературы и искусства более 14%, в 1952 году – около 9%; в области науки в 1948 году более 15%, в 1952 году – около 6%. Общее количество евреев – лауреатов Сталинской премии понизилось за эти годы с 17% до 6,5%.
Из письма Сталину академика Н. Гамалея: "Я узнал, что арестованы близкие мои друзья, академики Лина Штерн и Якуб Парнас, а также… доктор Б. Шимелиович... Я никогда не поверю, что эти люди совершили тяжкое преступление, за которое их следует лишать свободы… Арест… является проявлением одной из форм того антисемитизма, который, как это ни странно, пышным цветом расцвел в последнее время в нашей стране…"
Биохимик Я. Парнас – польский еврей из Львова, в прошлом профессор Варшавского и Львовского университетов – был действительным членом Академии наук СССР и Академий разных стран, директором Института биологической и медицинской химии, лауреатом Сталинской премии. Его арестовали в январе 1949 года, и через несколько дней он умер в тюрьме.
***
В конце 1950 года Отдел пропагады и агитации ЦК партии доложил секретаю ЦК о готовящейся постановке оперы в Большом театре:
"Опера "Самсон и Далила" Сен-Санса посвящена известному библейскому эпизоду борьбы евреев с филистимлянами. В центре ее действия древнееврейский герой Самсон… В опере, безусловно, имеются мессианские, библейско-сионистские черты… Можно привести целый ряд примеров… Хор евреев "Настало наше время"… "Празднуй, Израиль, солнце вновь засияло. Пал извечный твой враг…" Заключительные реплики Самсона приобретают… многозначительное символическое значение: "Пришла, пришла пора отмщенья!.."
Постановка этой оперы, отдельные ее эпизоды могут сыграть отрицательную роль стимула для разжигания сионистских настроений среди еврейского населения… Просим ваших указаний".
Последовало соответствующее указание, и Большой театр прекратил работы по постановке оперы "Самсон и Далила".
***
Из воспоминаний (Витебск):
"В нашей семье была толстая книга на языке идиш – Шолом Алейхем, "Избранное". Папа хорошо читал на идиш и знал местечковый диалект. Когда он читал, мы умирали от смеха.
Однажды отец пришел с работь раньше времени, взял эту книгу и сказал, что ее надо срочно сжечь. Он сел на стульчик перед печкой, долго смотрел на книгу, а потом бросил ее в огонь. Я стояла сзади него и видела, как плечи его вздрагивают. Я заглянула в лицо – по щекам текли слезы.
Потом он сказал маме, что, возможно, к нам придут с обыском…"
Очерк восемьдесят третий
Судебные процессы первых послевоенных лет. Массовые увольнения евреев. "Дело М. Вейцман"
1
После войны в Министерстве государственной безопасности СССР работало специальное управление, которое пересматривало прежние дела, "необоснованно сданные в архив", арестовывало "враждебные и антисоветские элементы", в свое время не попавшие за решетку. Это управление завербовало десятки тысяч тайных осведомителей к выявлению "внутренних врагов"; в нем был создан особый отдел для борьбы с сионизмом и еврейским национализмом.
Следователь М. Рюмин показал после смерти Сталина: "С конца 1947 года в работе следственной части по особо важным делам начала отчетливо проявляться… тенденция рассматривать лиц еврейской национальности потенциальными врагами советского государства".
В. Гроссман:
"Государственный антисемитизм – свидетельство того, что государство пытается опереться на дураков, реакционеров, неудачников, на тьму суеверных и злобу голодных. Такой антисемитизм бывает на первой стадии дискриминации – государство ограничивает евреев в выборе местожительства, профессии, праве занимать высшие должности, в праве поступать в учебные заведения, получать научные степени и т. д.
Затем государственный антисемитизм становится истребительным…"
2
В 1949 году арестовали группу евреев Ярославского автомобильного завода; они вели "антисоветские разговоры" о том, что борьба с космополитизмом является на самом деле антиеврейской кампанией и усиливает антисемитизм. Из обвиняемых "выбили" признание, что главный инженер завода, лауреат Сталинской премии А. Лившиц руководил ими, и его тоже отправили в лагерь.
В 1950 году в Ростове попали на скамью подсудимых работники Научно-исследовательского института эпидемиологии и микробиологии. Их обвинили в умалении достижений советской науки и восхвалении науки на Западе, а также в "изменническом" желании уехать в Израиль. Б. Бир, Б. Гологорский, Н. Грозовский, Б. Зильберман и Я. Тарлавский были приговорены к 25 годам лагерей, А. Мильштейн и С. Пайкина – к 10 годам.
В 1951 году министр государственной безопасности сообщил в ЦК партии, что "считает необходимым" арестовать раввина Московской синагоги Ш. Шлифера. Оснований для этого было немало: Шлифер "организовал торжественные богослужения" в честь образования государства Израиль, призывал верующих евреев к "единению и спайке" и утверждал, что "синагога в условиях СССР – единственное легальное учреждение, где евреи могут поднять свои голоса". Кроме того, раввин Шлифер являлся членом Еврейского антифашистского комитета и был "близко связан с активными еврейскими националистами", которых уже арестовали.
Шлифер остался на свободе, однако в Москве арестовали престарелого И. Авербуха и несколько религиозных евреев, постоянно посещавших синагогу. Осенью 1951 года израильский дипломат передавал из Москвы: "В праздничные дни посетили синагогу… Вокруг нас атмосфера напряженности, страх приблизиться… Шпионы внутри синагоги следили за каждым нашим шагом".
В марте 1952 года попал в тюрьму академик Б. Збарский, руководитель лаборатории по сохранению останков В. Ленина. Збарский дружил с Михоэлсом и другими деятелями ЕАК; Сталину докладывали об его "антисоветских высказываниях", но окончательно судьба академика была решена, когда под его руководством провели неудачное бальзамирование останков монгольского маршала Х. Чойбалсана.
Следствие обвинило Збарского во "вредительском" бальзамировании маршала, в разглашении секретных сведений о работе лаборатории, а также в подборе кадров по "национальному признаку". К следственному делу даже приложили высказывание американского журналиста; узнав о деятельности Збарского, он воскликнул: "Значит, сохранность тела Ленина находится в руках евреев!"
Вместе со Збарским попала в тюрьму и его жена. Всех евреев – сотрудников лаборатории при мавзолее Ленина уволили, кое-кого арестовали. В конце 1953 года Збарского освободили; здоровье его было подорвано, и вскоре он умер во время лекции для студентов.
3
Писатель С. Персов, член Еврейского антифашистского комитета, ездил по всей стране, собирал материалы о евреях-партизанах и бойцах Красной армии, о евреях в науке и промышленности, а ЕАК после цензурной проверки посылал его очерки за границу – среди прочих многочисленных статей о жизни советских евреев.
Персова обвинили в передаче шпионской информации и расстреляли в ноябре 1950 года. Вместе с ним казнили по тому же обвинению журналистку М. Айзенштадт-Железнову, которая подготавливала очерки о евреях – Героях Советского Союза. Расстреляли и Н. Левина, главного редактора ЕАК, за отправку в Америку зашифрованных "шпионских сведений".
Персов и Айзенштадт написали несколько очерков о евреях – работниках Московского автозавода имени И. В. Сталина; ЕАК отправил очерки в США, и это стало одной из статей обвинения работников автомобильного завода. Хрущев вспоминал: "Там тоже искали происки американского империализма – через сионистов, работающих на заводе. Конечно, чистейшая чепуха. Тут результат произвола и абсолютной бесконтрольности Сталина".
Были арестованы десятки евреев автозавода, среди которых оказались помощник директора А. Эйдинов (по определению Хрущева, "щупленький, худенький еврей"), главный конструктор завода Б. Фиттерман, главный конструктор по электрооборудованию Г. Гольдберг. На первом же допросе Эйдинова жестоко избили резиновыми дубинками для получения "чистосердечного признания"; избивали других арестованных, и в ноябре 1950 года на скамье подсудимых оказалось более 40 человек – работников автозавода и Министерства автотракторной промышленности.
Основные статьи обвинения: "участники еврейской антисоветской националистической группы… проводили вредительски-подрывную работу… были связаны с американскими шпионами", способствовали Персову и Айзенштадт "в сборе секретных материалов". 11 человек приговорили к расстрелу (среди них был Эйдинов), остальных – к различным срокам заключения, вплоть до 25 лет лагерей. В деле каждого из них записали: "Держать только на общих, тяжелых работах".
Среди осужденных был С. Файман, в прошлом заведующий столовой на автозаводе. Из воспоминаний: "На старости лет Соломон Моисеевич оказался в нашем лагере на Крайнем Севере… И хотя жилось ему очень плохо, потому что работал в шахте, имел срок 25 лет, был инвалидом, болел, Файман не впадал в отчаяние, не терял надежду… Он говорил мне: "Всё идет как надо, мы скоро будем дома, Герш Израилевич…" И в конце концов он вернулся домой".
В лагерь попал и И. Жаботинский, начальник цеха московского автозавода: "У него, уже немолодого человека, было очень больное сердце. По состоянию здоровья его следовало полностью освободить от любой физической работы… но в деле Жаботинского имелась надпись: "Только на тяжелых работах"… Несколько дней он пробыл на тяжелой работе, пока не получил инфаркт".
После смерти Сталина прокуратура определила, что работники автозавода "были осуждены по недостаточно проверенным материалам", очерки Персова и Айзенштадт "секретных данных не содержали".
4
Еще шло следствие по делу работников Московского автозавода, а в ЦК партии уже составили список организаций, укомплектованных "политически сомнительными… враждебными элементами", а также большим количеством "лиц еврейской национальности". Летом 1950 года Сталин подписал секретный документ "О мерах по устранению недостатков в деле подбора и воспитания кадров…"; это постановление обязало министров и руководителей ведомств ежегодно сообщать о национальности принятых на работу и уволенных сотрудников.
Так началась массовая антиеврейская чистка по всей стране – в промышленности, науке и культуре, в столичных, областных и районных учреждениях. Ограничивали количество евреев в судах и прокуратуре, удаляли евреев из Министерства иностранных дел и Министерства внешней торговли, из газет и журналов, институтов и научных учреждений. Настоящую причину – еврейское происхождение – не полагалось указывать: понижали в должности, увольняли по надуманному сокращению штатов или за нарушение трудовой дисциплины, принуждали подать заявление об уходе "по собственному желанию", но все – и начальство, и увольняемые – прекрасно понимали истинную причину происходящего.
В райкоме партии Москвы разъяснили новую кадровую политику: "С еврейским засильем идет борьба. Партия очищается от евреев, им никакого доверия. Использовать только некоторых и только по узкой специальности… Максимально освободить учреждения от евреев".
Академика А. Фрумкина сняли с поста директора Института физической химии Академии наук СССР – за поступки "антипатриотического характера". Затем подошла очередь академика А. Иоффе: ему пришлось подать заявление об уходе из Физико-технического института в Ленинграде, который он основал, возглавлял тридцать лет и воспитал знаменитых ученых (будущих лауреатов Нобелевской, Ленинской, Сталинской и Государственной премий).
Во время чистки в Научно-исследовательском институте радиолокации физик М. Леонтович заявил секретарю парткома: "Я не согласен с антисемитским курсом, который сейчас принят партией… Могу назвать институты, откуда евреев увольняют в алфавитном порядке только за то, что они евреи". Леонтовича вынудили уйти из института, но без работы он не остался – известному физику предложили заняться исследованиями по разработке атомного оружия, однако и там не обошлось без преследований.
В конце 1950 года в ЦК партии подготовили документ о том, что "среди теоретиков физиков и физиков-химиков сложилась монопольная группа – Л. Д. Ландау, М. А. Леонтович, А. Н. Фрумкин, Я. И. Френкель, В. Л. Гинзбург, Е. М. Лившиц, Г. А. Гринберг, И. М. Франк, А. С. Компанеец, Н. С. Мейман и др. Все теоретические отделы физических и физико-химических институтов укомплектованы сторонниками этой группы, представителями еврейской национальности".
Это произошло после того, как состоялось первое успешное испытание советской атомной бомбы. Проектом по ее созданию руководил Л. Берия, физики-евреи были ему необходимы, а потому их не трогали. Ю. Харитон, один из руководителей атомного проекта, вспоминал: "В 1951 году приехала комиссия по проверке кадров… и распорядилась убрать Альтшулера… Я позвонил Берии. Тот спросил: "Он вам нужен?" "Да", – ответил я. "Хорошо, пусть остается", – сказал Берия. Альтшулера не тронули…"
Более того, Берия поддержал заявление видных ученых страны (среди них были Л. Ландау и А. Сахаров), выступивших против "невежественной критики" теории А. Эйнштейна. Всесильному руководителю атомного проекта разъяснили, что "важнейшие проблемы, стоящие перед советской физикой… не могут быть разрешены без использования теории относительности", и к Эйнштейну стали относиться более терпимо. Оставались "неприкасаемыми" незаменимые специалисты – авиаконструкторы М. Гуревич и С. Лавочкин, конструктор вертолетов М. Миль, создатель авиационного вооружения А. Нудельман.
С. Аллилуева (из книги "Только один год"):
"Если партии нужна была атомная бомба или спутник, то она не жалела ничего, и таланты, которые не перевелись в России, создавали всё, что угодно. Тут им прощали и забывали их еврейское, немецкое и дворянское происхождение, а вождь одаривал их бесплатными дачами, автомобилями, премиями…
Правительство эксплуатировало мозг, когда это было ему нужно".
5
К началу 1946 года среди директоров крупных заводов оборонной промышленности было 9 евреев и 41 русский; среди главных инженеров этих заводов – 33 русских, 17 евреев, среди руководителей основных конструкторских бюро и НИИ – 10 русских, 4 еврея.
В первые послевоенные годы началось преследование многонациональной инженерно-технической интеллигенции, тех самых специалистов, чьим трудом и талантами обеспечивалась поставка на фронт танков, самолетов, пушек, боеприпасов. Среди них оказалось немало евреев – директоров заводов, главных инженеров и главных металлургов, начальников цехов, работников министерств и научных учреждений. С 1949 года почти на каждом заседании ЦК партии рассматривали вопрос об увольнении евреев, отмеченных в годы войны многими наградами.
В 1950 году С. Гинзбург потерял пост министра промышленности строительных материалов (во время войны был наркомом по строительству, руководил эвакуацией заводов и размещением на новых местах). Тогда же обвинили в "засорении" кадров и уволили С. Сандлера, заместителя министра авиационной промышленности с первых лет войны (по отзыву министра, "расторопного и настойчивого, энергичного и инициативного руководителя").
Сняли и министра заготовок Б. Двинского – за "серьезные недостатки и ошибки в деле подбора и расстановки руководящих кадров". Среди прочего выяснилось, что работники одной из организаций Министерства заготовок "собираются в служебном помещении для чтения литературы на еврейском языке… ведут разговоры между собой не на русском, а на еврейском языке, организовали сбор денег… на венок артисту Михоэлсу… и глубокой ночью, втайне, организовали посещение его могилы".
Инициатива шла не только сверху – этому немало способствовали и работники на местах, желавшие занять освободившиеся должности и подняться по служебной лестнице. Весной 1950 года из города Миасса Челябинской области поступило в ЦК партии анонимное письмо за подписью "беспартийных большевиков" местного автомобильного завода:
"Мы пришли… к выводу, что социализм находится в опасности, так как все руководящие должности заняты евреями, а они все взоры устремили на Уолл-стрит и предадут нас в грядущей схватке с капитализмом. Народ возмущен и негодует… Когда же наша славная Русь – родина социализма – освободится от американских наймитов, евреев-националистов?.."
Из Москвы послали в Миасс ответственного контролера; с завода изгнали евреев, занимавших руководящие посты, среди них оказался и главный конструктор автозавода А. Айзенберг.
В 1950 году уволили Я. Юсима, директора подшипникового завода в Куйбышеве – при подходе немцев к Москве он руководил эвакуацией 1-го подшипникового завода и на новом месте наладил производство для военных целей. Юсима отправили руководить крохотным заводом по производству инвалидных колясок; он вскоре заболел и умер, не перенеся унижений и беспокойств в ожидании ареста.
Уволили директора карбюраторного завода в Ленинграде А. Окуня; вслед за ним последовали директор радиолокационного завода под Москвой А. Форштер, директор завода в Йошкар-Оле М. Дунаевский, директора металлургических заводов в Макеевке и Жданове А. Голубчик и П. Коган, главный инженер Харьковского тракторного завода Я. Невяжский.
На московском заводе "Динамо" арестовали директора Н. Орловского и группу евреев. В Новосибирске попал в тюрьму А. Котляр, директор завода по производству оптической продукции. В Челябинске сняли с работы директора электродного завода С. Бая, директора металлургического завода Я. Сокола, директора завода "Оргстекло" З. Шульмана, который в годы войны организовал производство бронестекла для самолетов.
Специальная комиссия провела проверку в ЦАГИ (Центральном аэрогидродинамическом институте) и пришла к выводу, что в институте работали сотрудники, "которых по политическим соображениям следовало бы заменить", – из ЦАГИ уволили около 60 евреев. Такая же участь постигла многих евреев во Всесоюзном институте авиационных материалов и в Научно-исследовательском институте реактивной техники.
В 1950 году из Министерства авиационной промышленности уволили 34 директора и 31 главного инженера предприятий, в основном, евреев; среди них оказались В. Берман, И. Виштынецкий, М. Жезлов, И. Левин, М. Лурье, И. Соломонович, Н. Шапиро. В Наркомате минометного вооружения работало в военные годы около 40 евреев – директоров и главных инженеров заводов; в 1953 году осталось трое.
С. Беленький руководил Челябинским заводом боеприпасов с первого года войны и успешно возглавлял его в течение десяти лет. В 1951 году его уволили, так как выяснилось, что в Аргентине жила с давних времен сестра его жены, с которой у них не было переписки. Через пять лет Беленького пригласили к министру и предложили вновь стать директором завода; во время приема, разволновавшись, он умер от инфаркта – было ему 46 лет.
6
Д. Бидинский встретил начало войны директором порохового завода в Донбассе. Немцы подошли вплотную к заводской территории, обстреливали ее, но работы не прекращались – заряды для орудий прямо из цехов отправляли на фронт. Затем завод эвакуировали на Урал, и на новом месте сразу же начали изготавливать боеприпасы. Из воспоминаний о Бидинском: "В его работе возникали такие трудности, для преодоления которых требовались сверхчеловеческая энергия, незаурядный ум, знание в совершенстве техники, организаторские способности и опыт".
Генерал-майора Д. Бидинского наградили двумя ордена Ленина, орденами Красного Знамени, Кутузова, Трудового Красного Знамени – и уволили в 1947 году (в день смерти было ему 65 лет). Одновременно с ним сместили руководителей заводов боеприпасов – это были генерал-майоры С. Невструев и С. Франкфурт.
Б. Фраткин – директор подмосковного завода по производству зенитных орудий, которые защищали Москву от вражеских налетов. В конце 1941 года завод эвакуировали на Урал; монтаж оборудования начинали на пустом месте, в станках замерзали масло и эмульсия, в цехах жгли костры и отапливали помещения, выпуская пар из работавших паровозов, – через месяц завод отправил на фронт первые пушки, а затем и зенитные орудия.
Генерал-майор Б. Фраткин заслужил ордена Ленина и Отечественной войны, два ордена Трудового Красного Знамени, два ордена Красной Звезды. Его уволили с завода в 1947 году, в день смерти Фраткину исполнилось 59 лет.
М. Жезлов – директор московского завода авиационных моторов. Руководил эвакуацией завода в Куйбышев; работы проходили в тяжелейших условиях, за годы войны завод выпустил столько же авиационных моторов, сколько все остальные моторные заводы, вместе взятые (награды Жезлова – Герой Социалистического Труда, два ордена Ленина, орден Трудового Красного Знамени).
Генерал-майора М. Жезлова уволили в 1950 году за "засорение кадров режимного объекта политически сомнительными людьми" и назначили руководить небольшим предприятием. Вместе с Жезловым изгнали с завода начальников отделов, цехов и лабораторий, чьи фамилии говорят сами за себя – Вишневецкий, Гольберт, Гун, Гуревич, Идельсон, Левин, Левит, Левич, Фалиль, Шац.
И. Левин – директор Саратовского авиационного завода. Летом 1943 года немецкая авиация разбомбила цеха и склады, повредила станки и оборудование; несмотря на огромные разрушения, главный конвейер завода начал работать под открытым небом через 80 дней после бомбардировки, выпуск самолетов возобновили на три недели раньше назначенного срока. В годы войны Саратовский завод выпустил 15 000 самолетов-истребителей Як-1 и Як-3, что составило 12% боевых самолетов, изготовленных авиационной промышленностью за то время.
Генерал-майора И. Левина уволили в 1950 году. Он устроился на работу в научно-исследовательский институт, однако в день ареста "врачей-вредителей" Левин получил приказ о новом увольнении.
Л. Гонор – генерал-майор, Герой Социалистического Труда, лауреат Сталинской премии, член президиума Еврейского антифашистского комитета, награжден тремя орденами Ленина, орденами Кутузова и Красной Звезды. До осени 1942 года возглавлял артиллерийский завод в Сталинграде, работы по изготовлению пушек и минометов шли в промежутках между налетами немецких самолетов; затем завод эвакуировали в Свердловск, где изготовили для фронта 30 000 орудий и самоходных артиллерийских установок.
После войны Гонор руководил НИИ-88 – первым в СССР Центральным научно-исследовательским институтом ракетостроения, где в то время работал С. Королев, начальник одного из отделов, будущий генеральный конструктор первых советских спутников земли. В 1950 году Гонора отправили на понижение – директором артиллерийского завода в Красноярске, через два года уволили и арестовали за месяц до смерти Сталина, обвинив в "еврейском национализме и сотрудничестве с международным сионизмом".
Гонора пытали на допросах, переломали фаланги пальцев; в апреле 1953 года его освободили и назначили директором Центрального авиамоторного института под Москвой. Изнуряющая работа в годы войны и тюремное заключение не прошли даром: в день смерти Л. Гонору было 63 года.
В 1952 году уволили в запас генерал-майора Х. Рубинчика, директора завода "Красное Сормово" в городе Горьком, где в годы войны изготавливали танки и другие виды вооружения.
Необычна судьба И. Зальцмана, "короля танков", который еще в довоенные годы стал директором Кировского (бывшего Путиловского) завода в Ленинграде. В 1941 году завод выпускал в сутки по 10 тяжелых танков КВ под непрерывными налетами немецкой авиации; в сентябре того года Зальцману присвоили звание Героя Социалистического Труда – он стал первым Героем Труда среди евреев Советского Союза.
Затем завод эвакуировали в Челябинск; Зальцман руководил гигантским "Танкоградом", на котором в годы войны изготавливали танки КВ, Т-34, ИС, выпускали двигатели и самоходные артиллерийские установки (в 1942–1943 годах Зальцман был наркомом танковой промышленности страны; его награды – три ордена Ленина, два ордена Трудового Красного Знамени, ордена Суворова, Кутузова, Красной Звезды).
Летом 1949 года Сталин подписал постановление о снятии генерал-майора И. Зальцмана с поста директора "Танкограда"; среди прочего его обвинили в засорении завода "людьми, не заслуживающими политического и делового доверия" (в списке присутствовали, главным образом, еврейские фамилии). Обвинили и в связях с Михоэлсом: по его просьбе Зальцман отправил в Москву лес, кровельное железо и прочие строительные материалы для ремонта здания Еврейского театра.
Это было время, когда в КГБ собирали материал по "ленинградскому делу", и Зальцману предложили "помочь раскрыть преступную антипартийную группу". Он отказался; против него начали собирать обвинительные материалы, но "королю танков" повезло: его исключили из партии за "недостойное поведение" и отправили работать мастером на небольшой завод в городе Муроме.
После увольнения Зальцмана изгнали с Челябинского завода около 400 евреев – начальников цехов и отделов, конструкторов, технологов, рабочих.
7
В конце 1945 года руководители Еврейской автономной области обратились к Сталину с просьбой – преобразовать область в автономную республику для "дальнейшего развития еврейской социалистической государственности в СССР". Просьбу отвергли как необоснованную, и вскоре руководителям ЕАО припомнили это проявление националистической деятельности.
Современник свидетельствовал: "Антиеврейское безумие, распространившееся из Кремля в конце 1948 года, не пощадило и Биробиджана… Любая еврейская активность… всё, на чем лежала печать еврейского… превратилось теперь в доказательство преступного…"
Летом 1949 года Политбюро установило, что в Еврейской автономной области "длительное время орудовала группа националистов, пропагандировавшая в области сионистско-националистические взгляды". Прислали из Москвы нового секретаря обкома, и водитель его автомашины вспоминал впоследствии: "Первую фразу Симонова в аэропорту я запомнил до конца жизни. Он спросил у меня: "Ну что, товарищ Борунов, расхулиганились еврейчики?.. Ну ничего, ничего, мы порядок наведем". Я был сконфужен и несколько растерян. Тогда Симонов еще не знал, что я, его личный водитель – еврей по национальности".
Вскоре после этого на партийной конференции заклеймили евреев – руководящих работников области. Список их прегрешений был велик: "встали на путь искусственного насаждения еврейских школ", создали в областном музее "так называемый отдел еврейской культуры", имели "тесную связь с бывшим Еврейским антифашистским комитетом", поддерживали "разделение существующего кладбища на два, еврейское и русское", что способствовало обособлению еврейского населения "от всего живого и даже мертвого, нееврейского…", и прочее.
Из выступления на партийной конференции: "В газете "Биробиджанская звезда"… подвиги евреев в Отечественной войне сравнивали с Самсоном из библейского сказания, писали о том, что "в их груди бьется львиное сердце макавеев"… Но разве можно проводить знак равенства между патриотическим подвигом народов нашей страны… и событиями древней истории евреев и библейскими писаниями? Конечно, нет!"
Бывший секретарь обкома А. Бахмутский "дважды поднимался на трибуну и, глотая слезы, просил: "Мне всего 38 лет. Поверьте мне. Только не исключайте…" Он хорошо понимал, что последует за исключением из партии".
В феврале 1952 года на скамье подсудимых оказалась группа евреев из Биробиджана. А. Бахмутского и бывшего председателя облисполкома М. Зильберштейна приговорили к расстрелу, который заменили на 25 лет заключения; остальные обвиняемые получили по 25 лет лагерей с конфискацией имущества (в конце 1955 года всех заключенных освободили "за отсутствием состава преступления").
Новый секретарь обкома с гордостью заявил, что "каленым железом выжжет в области корни национализма и безродного космополитизма". Оказались за решеткой писатели Б. Миллер и Г. Рабинков, поэты И. Гольдвассер и И. Керлер, артист Ф. Аронес и другие, – "Особое совещание" приговорило каждого к 10 годам заключения. Вина Миллера, бывшего редактора "Биробиджанер штерн", была такова: "Искусственно пытался развивать еврейскую национальную культуру и литературу… Пытался искусственно задержать естественный процесс ассимиляции евреев… Допускал печатание на страницах газеты антисоветских статей…"
Среди осужденных оказалась и поэтесса Л. Вассерман, которая приехала в ЕАО из Палестины. При обыске у нее изъяли стихотворение, признанное "националистическим": "Биробиджан – мой дом, И песнь моя о нем. Люблю свою страну – Биробиджан…" Обвинили в "шпионаже" и приговорили к 10 годам писателя Д. Слуцкого. Было ему 78 лет, и он умер в тюрьме.
В 1949 году в школе и педагогическом техникуме Биробиджана перестали преподавать идиш, изъяли из магазинов альманах "Биробиджан"; во дворе библиотеки сожгли книги репрессированных еврейских писателей и поэтов. Три раза в неделю выходила газета на идиш "Биробиджанер штерн" – тираж 1000 экземпляров, но ее опасались покупать или получать по подписке, чтобы не обвинили в "буржуазном национализме" (в 1950 году у газеты было 125 подписчиков).
Из письма И. Эренбургу (начало 1953 года): "За последние несколько лет не было видно ни одной, хотя бы маленькой корреспонденции или заметки из Биробиджана или о Биробиджане. Да существует ли еще эта область? Поскольку о ее ликвидации не сообщили, значит она существует. Почему же мы ничего о ней не знаем? Почему?.."
8
В начале 1950 года следствие установило, что в сибирском городе Сталинске существовала нелегальная синагога, которую посещало не менее 70 "евреев-националистов, враждебно настроенных к мероприятиям советской власти". Они собирали пожертвования, чтобы помогать "евреям, отбывающим наказание в лагерях", но, самое главное, "некоторые руководящие работники Кузнецкого комбината – евреи через своих жен и родственников многократно вносили денежные взносы в синагогу".
В Сталинске арестовали восемь человек и отправили в Москву. Среди них оказались заместитель директора металлургического комбината Я. Минц, главный прокатчик комбината С. Либерман, руководители отделов, а также престарелый И. Рапопорт, в квартире которого находилась нелегальная синагога. И вскоре следователи по особо важным делам доложили Сталину, что выявили "националистов, проводивших вредительски-подрывную работу на Кузнецком металлургическом комбинате".
В мае 1952 года суд расмотрел это дело и предложил направить его на доследование, так как нет "убедительных и бесспорных выводов" о "вредительской деятельности" подсудимых. Через четыре месяца состоялось повторное заседание суда, на котором А. Дехтярь, С. Лещинер, С. Либерман и Я. Минц были приговорены к смертной казни; С. Аршавский, Г. Зельцер и З. Эпштейн получили по 25 лет лагерей, И. Рапопорт – 10 лет.
Суд постановил: "Приговор окончательный и обжалованию не подлежит"; приговоренных к высшей мере наказания расстреляли в тот же день, 18 сентября 1952 года. Через пять лет Верховный суд СССР реабилитировал всех обвиняемых по делу Кузнецкого металлургического комбината – "за отсутствием в действиях осужденных состава преступления".
В довоенные годы жил в Советском Союзе брат будущего президента Израиля Х. Вейцмана – С. Вейцман, заместитель председателя Общества земельного устройства еврейских трудящихся. Из официального документа следует‚ что Самуил Вейцман "в 1930 году репрессирован за вредительство‚ а в 1939 году расстрелян как английский шпион".
Жила в Москве и сестра Х. Вейцмана. Ее мужа арестовали в 1949 году за "антисоветскую деятельность"‚ а через несколько лет в ЦК партии поступило сообщение министра государственной безопасности:
"Вейцман Мария Евзоровна… еврейка‚ беспартийная... Через агентуру и путем секретного подслушивания установлено‚ что Вейцман М. Е. на протяжении ряда лет среди своего окружения проводит сионистскую агитацию‚ с враждебных позиций критикует советскую действительность‚ возводит гнусную клевету на руководителей партии и советского правительства и проявляет крайнюю озлобленность к главе советского правительства…
В силу своих убеждений Вейцман М. Е. постоянно вынашивает мысль выехать из Советского Союза в Палестину..."
10 февраля 1953 года был выдан ордер на производство обыска и ареста Вейцман М. Е.‚ "проживающей по Воротниковскому переулку‚ дом N 7/9‚ кв. 52". Было ей 60 лет и работала она врачом Государственного страхования. Ее арестовали незадолго до смерти Сталина‚ мучили ночными допросами‚ дотошно расспрашивали про братьев и сестер‚ но, в первую очередь, про покойного президента Израиля. Уже умер Сталин‚ но следствие шло своим чередом‚ и обвиняемую заставили признать, что она и ее муж "в своей озлобленности на советскую власть и ее вождей дошли до того‚ что злорадствовали даже по поводу смерти Жданова... и высказывали пожелания смерти Сталина".
В августе 1953 года М. Вейцман определили наказание – 5 лет исправительно-трудовых лагерей за "проведение антисоветской агитации"‚ но одновременно с этим‚ на основании указа об амнистии‚ ее освободили из-под стражи.
9
Ц. Прейгерзон, из воспоминаний (лагерь возле Воркуты):
"Помню старика с грустными глазами – еврей из Киева, с жиденькой бородкой, получивший 25 лет за "террор"…
Это был простой верующий еврей без всяких хитростей и претензий. Я видел у него самодельный "сидур" (молитвенник), написанный чернилами. Текст был неполный, молитвы выведены крупными буквами: "Барух ата Адонай…" ("Благословен Ты, Господь…")
Он прятал эти страницы в своих вещах и сумел их сохранить… Старик очень дорожил молитвенником, читал молитвы, всматриваясь в каждую букву; буквы для него были святы, а в лагере – вдвойне. Произнося их шепотом, он изливал душу Всевышнему, вечно живому…
Старик этот умер в лагере, и если есть в мире справедливость, место ему среди праведников".
***
После войны уволили начальника Военно-инженерной академии Героя Советского Союза генерал-полковника Л. Котляра, начальника Центрального научно-исследовательского института авиационного моторостроения генерал-майора В. Поликовского, начальника НИИ танковой промышленности генерал-майора С. Давидовича; уволили заместителей начальников НИИ генерал-майоров Г. Лейкина и А. Шифрина, начальников кафедр военных академий генерал-лейтенанта Я. Биновича, генерал-майоров А. Ботвинника, В. Крейчмана, А. Эльсница и других.
В 1948 году сняли А. Баранова с поста директора Московского завода малолитражных автомобилей. Его обвинили в том, что тридцать лет подряд скрывал истинную национальность и имя-отчество, называя себя не Абрамом Моисеевичем, а Алексеем Михайловичем. В 1949 году арестовали директора Московского авиационного завода И. Штейнберга; его пытали во время следствия, чтобы получить необходимые признания.
***
В 1952 году в ЦК партии составили таблицу количественных изменений лиц "еврейского происхождения в советской номенклатуре":
"Руководящие кадры центрального аппарата министерств и ведомств СССР и РСФСР": к 1945 году было 516 евреев (12,9%), к 1952 году – 190 (3,9%). "Заместители министров, руководители ведомств СССР и РСФСР": соответственно 46 (8,7%) и 14 (1,8%). "Директора промышленных предприятий": 261 (12,3%) и 92 (4,6%). "Руководящие кадры НИИ, КБ и проектных организаций": 47 (10,8%) и 29 (2,9%). "Первые секретари обкомов, крайкомов и ЦК союзных республик": к 1945 году – 1 еврей (в Биробиджане), к 1952 году – ни одного.
После выборов 1946 года в двух палатах Верховного Совета СССР оказалось 13 депутатов-евреев – 0,97% от общего количества, после выборов 1950 года – 8 евреев (0,6%). Для сравнения: в 1937 году в Верховный Совет СССР первого созыва избрали 47 евреев (4‚1%).
***
С. Боровой, историк: "Я не был героем, который, вопреки всему, отстаивал свои позиции. Но я не бил себя в грудь, не каялся, не пытался… обвинить кого-нибудь… В этом отношении совесть моя чиста. Я не боюсь времени, когда – раньше или позже – тайное станет явным. С грустью могу утверждать, что немногие люди моего поколения и профессии могут так о себе сказать, и это, может быть, самая трагическая черта нашей эпохи…"
***
Поэт на идиш Иосиф Керлер написал в лагере стихотворение "Упорство", в котором есть такие строки:
Пусть железные цепи
На шею повесят,
Пусть меня кулаками
Костлявыми месят,
Сапогами,
Чтоб тело сгибалось от боли, –
Но души не согнуть,
Не сломить моей воли…
Пусть мотают на локоть
Мои нервы и жилы, –
Мой язык,
Моя песня
Останутся живы.
Очерк восемьдесят четвертый
Следствие по "делу Еврейского антифашистского комитета"
1
К началу 1949 года в следственной тюрьме Министерства государственной безопасности оказались деятели Еврейского антифашистского комитета (ЕАК) – Давид Бергельсон, Соломон Брегман, Давид Гофштейн, Вениамин Зускин, Лейб Квитко, Соломон Лозовский, Перец Маркиш, Борис Шимелиович, Лина Штерн, Исаак Фефер, Иосиф Юзефович.
Следователи заблаговременно разработали "дело ЕАК". Чтобы усилить обвинение, арестовали работников Совинформбюро, которым руководил Лозовский; их избивали до тех пор, пока не получили "признания", что "Лозовский, Маркиш и другие деятели Еврейского антифашистского комитета продались американцам и сионистам". Из принудительных показаний на допросах: "Благодаря Лозовскому во главе Комитета были поставлены такие заядлые националисты, как Михоэлс, Эпштейн и Фефер…" – "Совинформбюро при Лозовском было превращено в синагогу…"
В тюрьму попали также Илья Ватенберг, Чайка Ватенберг-Островская, Леон Тальми и Эмилия Теумин, практически не участвовавшие в работе Комитета. Их подключили к "делу ЕАК" по одной, видимо, причине: до переезда в Советский Союз они жили в США, и их можно было обвинить в использовании прежних знакомств для проведения шпионской работы, в которой обвинялись деятели Еврейского антифашистского комитета.
В 1946 году Советский Союз посетил американский гражданин Б. Гольдберг – председатель Комитета еврейских писателей, артистов и ученых США, женатый на дочери Шолом-Алейхема. Его повсюду чествовали, и свое выступление на банкете Гольдберг начал словами: "Разрешите первый мой тост поднять за лучшего писателя Советского Союза, который написал бессмертное творение – Конституцию Советского Союза!" Гольдберга принимали в Москве высокопоставленные сотрудники, его возили по стране, а когда понадобилось – объявили американским шпионом, по заданию которого работали руководители ЕАК.
Бергельсон (из показаний на суде): "Следователь говорит мне: "Гольдберг – американский шпион". Я был удивлен этим и сказал: "Да?" Это "да" имеется в протоколе, но без вопросительного знака". Теумин поставили в вину, что она передала Гольдбергу сведения о прибалтийских республиках. Эти материалы были опубликованы в советских газетах, но на следствии по "делу ЕАК" их признали секретными.
Подобное произошло и с редактором нью-йоркской коммунистической газеты на идиш. П. Новик приехал в Москву в 1947 году; его встречали, чествовали, а впоследствии объявили шпионом, который давал указания работникам ЕАК. В Москве работал американский журналист Р. Магидов, получавший из Совинформбюро материалы и фотографии, – это также послужило обвинением в шпионаже.
Нигде не сообщалось о том, что руководители ЕАК оказались в тюрьме. Их имена исчезли со страниц газет и журналов; проницательный наблюдатель мог бы заподозрить неладное, однако советские посланцы за границей утверждали, что арестованные находятся на свободе и продолжают работать. А в это время шли допросы, и одним из пунктов обвинения стало обращение руководителей ЕАК к Сталину по поводу образования в Крыму Еврейской республики.
2
Необходимое напоминание.
В 1924 году в Советском Союзе был создан Комитет по земельному устройству трудящихся евреев, чтобы "открыть для еврейской бедноты доступ к производительному труду на земле". Для этой цели выделили земли на юге Украины и в степных малонаселенных районах северного Крыма. Тысячи семей бывших торговцев, ремесленников, лиц без определенных занятий решили вырваться из нищеты местечек и стать земледельцами, – так появились в Крыму еврейские поселения.
В те годы В. Маяковский писал:
Еврея не видел?
В Крым! К нему!
Камни обшарпай ногами!
Трудом упорным
Еврей в Крыму
Возделывает почву-камень…
В довоенные годы татары в Крымской автономной республике составляли около 20% населения и жили, в основном, на юге и в центре полуострова. В северо-западной части Крыма находились еврейские национальные районы – Фрайдорфский и Лариндорфский; евреи-земледельцы работали в колхозах "Путь Ленина", "Беднота", "Дер идишер пойер" ("Еврейский крестьянин"), "Ройтер фон" ("Красное знамя"), "Най лебен" ("Новая жизнь") и в других еврейских коллективных хозяйствах. Во время войны нацисты уничтожили евреев, не успевших эвакуироваться, и Крым был объявлен "юденрайн" – "свободным от евреев".
В 1943 году С. Михоэлс и И. Фефер совершили поездку в США; во время переговоров с еврейскими общественными деятелями возникло предложение – возродить заселение Крыма после его освобождения и переселить туда евреев при финансовой поддержке "Джойнта". Эту тему обсуждали затем в Москве; руководители ЕАК встретились с В. Молотовым‚ который выслушал их и предложил написать письмо в ЦК партии. Фефер показал на допросе: "Речь шла не о санаториях крымских, а о северной части Крыма, где были еще до войны два еврейских национальных района… Молотов сказал: "Что касается Крыма, то пишите письмо, и мы его посмотрим".
Существуют два варианта письма Сталину и Молотову. Первый из них составил Шимелиович – с предложением поселить евреев на "территории бывшей республики Немцев Поволжья либо в Крыму". Лозовский забраковал это письмо как чересчур "эмоциональное", с излишней критикой антисемитизма, а потому на имя Сталина (а затем и Молотова) направили второй вариант письма. Это произошло в феврале 1944 года: "Дорогой Иосиф Виссарионович! В ходе Отечественной войны возник ряд вопросов, связанных с жизнью и устройством еврейских масс Советского Союза…"
Авторы письма сообщали вождю, что евреям психологически трудно возвращаться на освобожденные территории, где "родные места превращены фашистами в массовое кладбище… родных и близких". Указывали они и на "некоторые капиталистические пережитки" – "вспышки антисемитизма" среди "отдельных прослоек различных народностей". Позволили себе напомнить, что "опыт Биробиджана… не дал должного эффекта", а потому для "полного уравнения положения еврейских масс среди братских народов мы считаем своевременной и целесообразной... постановку вопроса о создании Еврейской Советской Социалистической республики" на территории Крыма после его освобождения.
Обращение к Сталину заканчивалось таким образом: "Мы надеемся, что Вы уделите должное внимание нашему предложению, от осуществления которого зависит судьба целого народа". Авторы письма предполагали создать еврейскую автономию в малонаселенных степях на севере Крыма, где до войны было немало еврейских поселений. Бергельсон говорил: "Надо решительно действовать‚ потом будет поздно... Такой момент больше не повторится... Не сомневаюсь‚ что мы превратим Крым в жемчужину".
Письмо руководителей ЕАК попало в Кремль до окончательного освобождения Крыма, и никто тогда не догадывался, какая участь ожидала коренных жителей полуострова. Красная армия окончательно изгнала немцев из Крыма в мае 1944 года, и сразу после этого выселили оттуда всё татарское население‚ болгар‚ греков‚ армян – более 200 000 человек. Освободившиеся территории стали заселять жителями Украины‚ Белоруссии и РСФСР‚ а письмо руководителей ЕАК отправили в архив.
О нем вспомнили в 1948 году, когда следователи собирали материал по делу Еврейского антифашистского комитета. И хотя Михоэлс и Фефер беседовали в Нью-Йорке с представителем "Джойнта" в присутствии советского дипломата, хотя все их встречи и темы переговоров утверждались в Москве, руководителей ЕАК обвинили в тайном сговоре с американцами – создать в Крыму еврейское государство и отделить полуостров от Советского Союза.
В обвинительном заключении об этом сказано так: "Действуя по прямому сговору с представителями американских реакционных кругов, обвиняемые… домогались от Советского правительства предоставления территории Крыма, которую американцы рассчитывали использовать в качестве плацдарма против СССР".
Н. Хрущев: "Мы были приучены, не рассуждая, принимать доводы Сталина. Он утверждал, что если создать Еврейскую республику в Крыму, то крепнущий в Америке сионизм получит опору в нашей стране".
3
Допросы по "делу ЕАК" вели 35 следователей по особо важным делам Министерства государственной безопасности во главе с полковником В. Комаровым. Они умели добывать показания у арестованных, и один из следователей часто повторял: "Я сверну вам шеи, иначе мне снимут голову".
Заключенных помещали в карцер, изнуряли многодневными допросами без сна, одних беспощадно избивали, на других оказывали психологическое воздействие. Протоколы "признаний" подготавливали опытные "редакторы" во главе с Я. Броверманом, который работал "с присущим ему усердием"; подсудимых заставляли подписывать эти протоколы, а министр В. Абакумов передавал их Сталину, чтобы сообщить об успешном ходе следствия.
Лозовский (из показаний на суде):
"Комаров мне всё время твердил, что евреи – подлый и грязный народ, что все евреи негодная сволочь, все оппозиции в партии состояли из евреев… что евреи хотят истребить всех русских…
(Комаров) говорил, что я должен признать все обвинения, иначе… будут гноить в карцере и бить резиновыми палками так, что нельзя будет потом сидеть. Тогда я им заявил: лучше смерть, чем такие пытки, на что они ответили, что не дадут умереть сразу, я буду умирать медленно".
Председатель суда: "А вы испугались?" Лозовский: "Нет, я не испугался… Я хотел дожить до суда и сообщить суду обо всем". На одном из допросов Лозовский заявил: "Мою мать… звали Хана – что же, я должен стыдиться этого? Почему это объявляется национализмом?.."
Шимелиович (из показаний на суде):
"Я получал в течение месяца (январь-февраль 1949 года)… восемьдесят-сто ударов в сутки, а всего, по-моему, я получил около двух тысяч ударов… И никогда ни стоя, ни сидя, ни лежа я не произносил того, что записано в протоколах…
В марте 1949 года я подписал протокол, находясь в очень тяжелом душевном состоянии и неясном сознании… Такое мое состояние явилось результатом методического избиения в течение месяца, днем и ночью. Глумления и издевательства я упускаю…
Пять раз меня вызывал к себе… министр государственной безопасности Абакумов. Будучи недоволен моими ответами… он сказал: "Бить смертным боем". Слово "бить" я услышал от него в первую же встречу… Следователь Шишков говорил мне: "Если вы будете не в состоянии ходить на допросы, вас будут приносить на носилках… бить и бить"…
Я ни на кого не наговаривал. Я не произнес ни одного слова лжи и говорил только то, что было в действительности".
Шимелиовича избивали резиновой дубинкой, били по лицу тяжелой кожаной перчаткой, носком сапога по костям. "В перерывах, – сообщил он на суде, – следователь Шишков изучает по первоисточникам Ленина и Сталина для сдачи зачетов. Изучает также и Рюмин во время допросов".
Штерн отказывалась подписывать "роман, написанный следователем", за это ее трижды переводили в Лефортовскую тюрьму. "Там – это преддверье ада… Пол цементный, камеры плохо отоплены… питание такое, которым я не могла пользоваться… Были моменты, когда мне казалось, что я схожу с ума, а в это время можно наговорить на себя и на других неправду… Целую ночь на допросе, утром приходишь в камеру, а тебе не дают не только спать, но и сидеть…" (Было ей тогда 74 года.)
Зускин: "Меня арестовали в больнице, где я находился на лечении, в состоянии глубокого лечебного сна… и только утром, проснувшись, увидел, что нахожусь в камере… Меня привели на (первый) допрос совершенно в одурманенном состоянии, в больничной пижаме… На допросе говорят, что я государственный преступник… начинают читать чьи-то показания и требуют подтверждения…"
Ватенберг-Островская: "Меня допрашивали с резиновой палкой на столе… Всё время угрожали, что будут страшно бить, что из меня сделают калеку… В моем больном воображении мне постоянно слышались крики мужа, которого якобы бьют… Я начала соглашаться со следователем и выдумывать на себя непостижимые вещи…"
Юзефович: "В самом начале следствия я давал правдивые показания… Тогда меня перевели в Лефортовскую тюрьму, где стали избивать резиновой палкой и топтать ногами, когда я падал. В связи с этим я решил подписать любые показания, лишь бы дождаться дня суда". Реплика судьи: "Зачем же вы подписывали показания на других… Вы должны быть везде честным и везде показывать правду…"
В марте 1950 года арестованным объявили об окончании допросов и предъявили обвинительное заключение. В нем фигурировали около тридцати человек, но вскоре количество обвиняемых сократили до пятнадцати. Дела остальных выделили в отдельное производство, и их незамедлительно осудило "Особое совещание"; ничто, казалось, не мешало начать суд по "делу Еврейского антифашистского комитета", однако всё застопорилось на два года.
4
Трудно сказать, по какой причине обвиняемых по "делу ЕАК" не провели через "Особое совещание", которое за полчаса приговорило бы их к смертной казни. Непросто объяснить, почему не устроили ускоренный тайный процесс за два-три дня, подобно прочим процессам тех лет. Уже осудили руководителей Еврейской автономной области, расстреляли работников автозавода имени Сталина, отправили в лагеря обвиненных в связях с руководителями ЕАК, но они продолжали оставаться в заключении.
Это был процесс, подготовленный по указанию Сталина, – кто знает, какие планы вынашивал диктатор, почему он не потребовал скорейшего наказания арестованных? Быть может, он собирался устроить показательный суд, для которого требовались несомненные доказательства "измены родине", и "дело ЕАК" не пошло ускоренным путем, по заведенному порядку тех лет?
С начала 1950 года в МГБ спешно разрабатывали "ленинградское дело", которое затронуло большое количество обвиняемых и потребовало усилий многих следователей на Лубянке, – возможно, поэтому Лозовского, Маркиша и других временно оставили в покое и не вызывали на допросы. Затем началась чистка в Министерстве государственной безопасности. Летом 1951 года арестовали Абакумова за "обман партии"; вместе с ним попали за решетку следователи Комаров, Леонов, Лихачев и другие – по доносу М. Рюмина, которого назначили после этого начальником следственной части по особо важным делам.
Комаров писал Сталину из тюрьмы в свое оправдание:
"В коллективе следственной части хорошо знают, как я ненавидел врагов. Я был беспощаден с ними, как говорится, вынимал из них душу, требуя выдать свои вражеские дела и связи. Арестованные буквально дрожали передо мной…
Особенно я ненавидел и был беспощаден с еврейскими националистами, в которых видел наиболее опасных и злобных врагов. За мою ненависть к ним не только арестованные, но и бывшие сотрудники МГБ СССР еврейской национальности считали меня антисемитом…
Убедительно прошу Вас: дайте мне возможность со всей присущей мне ненавистью к врагам отомстить им за их злодеяния, за тот вред, который они причинили государству…"
Новым министром государственной безопасности стал С. Игнатьев. Вскоре он доложил вождю, что по "делу ЕАК" "почти совершенно отсутствуют документы, подтверждающие показания арестованных о проводившейся ими шпионской и националистической деятельности", и тогда к следствию подключился Рюмин, которому Сталин приказал добыть неопровержимые доказательства "шпионской деятельности" Еврейского антифашистского комитета.
Около полугода бригада следователей заново просматривала архивы ЕАК, протоколы заседаний и обширную переписку. "Литературные эксперты" исследовали произведения арестованных писателей и поэтов, выискивая антисоветские и националистические высказывания; в своих выводах они осудили "подлую диверсионную деятельность" обвиняемых, "лютых врагов всех советских народов, и особенно русского народа".
"Делу Еврейского антифашистского комитета" намеревались придать всесоюзный характер, и к 1952 году были арестованы более 100 человек. Следователи стремились раскрыть разветвленную "шпионскую" сеть, а потому составили обширный список подозреваемых, многие из которых еще находились на свободе. В этот список попали композитор М. Блантер, писатели В. Гроссман, С. Маршак, И. Эренбург и другие; Рюмин рекомендовал их арестовать, но Сталин не дал на это согласия.
В январе 1952 года возобновились допросы арестованных – по вопроснику, составленному вождем, чтобы доказать их связь с иностранными разведками. Разыскивали какие-либо документы, которые могли бы подтвердить эти связи, но их не оказалось, и единственным обвинением в шпионаже оставались вынужденные признания заключенных, полученные во время пыток и запугивания.
Следователи предложили исключить из состава обвиняемых Зускина, Тальми и Ватенберг-Островскую, которые не имели практически никакого отношения к деятельности ЕАК, однако Рюмин отклонил это предложение.
5
В марте 1952 года были составлены 42 тома следственных материалов и обвинительное заключение по "делу ЕАК", которое направили Сталину: "Обвиняемые (перечислены фамилии) к моменту создания Еврейского антифашистского комитета являлись врагами советской власти, готовыми при первой же возможности усилить подрывную работу против партии и Советского государства…" – "Главари националистического подполья… превратили эту организацию в центр шпионской и националистической работы, направлявшейся реакционными кругами США…"
Статьи обвинения: "под видом освещения жизни евреев в СССР направляли в США шпионскую информацию о работе промышленности, месторождениях полезных ископаемых, населении, научных открытиях…"; "получили вражеское задание – добиться заселения Крыма евреями…"; пытались "помешать естественному процессу ассимиляции евреев…", а также "укрывал от разоблачения", "засорял профсоюзные кадры", "установил преступную связь", "высказывала клеветнические измышления", "проповедовала в науке космополитизм" и прочее.
На основании этого обвинения министр государственной безопасности рекомендовал приговорить всех обвиняемых к смертной казни, а Л. Штерн назначить 10 лет ссылки "в отдаленный район страны". Политбюро приняло его предложение – смертную казнь для всех, срок ссылки для Штерн сократили до 5 лет.
***
И. Эренбург был против переселения евреев в Крым и считал‚ что им следует вернуться из эвакуации в свои дома. П. Маркиш предлагал расселить евреев в Поволжье‚ откуда в начале войны выслали немецкое население, – он называл это актом "величайшей исторической справедливости" после страшных лет Катастрофы.
Для создания еврейской республики в Крыму пришлось бы переселить туда десятки, а то и сотни тысяч евреев, чтобы они занялись сельским хозяйством на засушливых землях. Вряд ли это было осуществимо даже с согласия Кремля, и Л. Каганович сказал: "Евреи в Крым не поедут… Только артисты и поэты могли выдумать такой проект".
Переселение евреев в Крым и щедрая помощь зарубежных евреев вызвали бы рост антисемитизма среди населения страны, страдавшего от разрухи и лишений послевоенных лет. Учитывали ли такую возможность деятели ЕАК, когда составляли письмо на имя вождя?
***
Еще до войны было разослано по стране секретное разъяснение за подписью Сталина: "Метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружающихся врагов народа как совершенно правильный и целесообразный метод". В. Абакумов: "В ЦК партии меня… неоднократно предупреждали о том, чтобы наш чекистский аппарат не боялся применять меры физического воздействия… когда это нужно".
Абакумов отрицал после ареста предъявленные ему обвинения, испытал на себе "меры физического воздействия" и жаловался после смерти Сталина на имя "товарищей Берия и Маленкова":
"На всех допросах стоит сплошной мат, издевательства, оскорбления и прочие зверские выходки. Бросили меня со стула на пол… Привели в так называемый карцер… это была холодильная камера с трубопроводной установкой, без окон, совершенно пустая, размером 2 метра.
В этом страшилище без воздуха, без питания (давали кусок хлеба и две кружки воды в день) я провел восемь суток. Установка включалась, холод всё время усиливался… Такого зверства я никогда не видел и о наличии в Лефортове таких холодильников не знал… Этот каменный мешок может дать смерть, увечье и страшный недуг… Меня чудом отходили…"
Через холодильную камеру, описанную Абакумовым, проходили многие заключенные, среди них и деятели Еврейского антифашистского комитета.
***
Наркомат обороны неоднократно сообщал в ЕАК данные о количестве еврейских солдат и офицеров, награжденных орденами и медалями, – это также стало обвинением в шпионской деятельности. Прощание с Михоэлсом следователи назвали "националистической демонстрацией", организованной ЕАК, хотя этим занимался Комитет по делам искусств, а похороны проходили на государственный счет.
***
Израильский дипломат сообщал из Москвы: "Разговоры с евреями происходят изредка и чисто случайно… Само упоминание "израильской миссии" или "государства Израиль" нагоняет на местных евреев ужас… Они знают лишь одно – контакт полностью запрещен. А что бывает с теми, кто нарушает такие запреты, это им прекрасно известно".
Очерк восемьдесят пятый
Судебный процесс по "делу Еврейского антифашистского комитета"
1
8 мая 1952 года в 12 часов дня началось первое закрытое судебное заседание Военной коллегии Верховного суда СССР – "по обвинению Лозовского, Фефера, Брегмана и других в измене Родине".
Заседания проходили в Москве, в клубе Министерства государственной безопасности, "без участия представителей государственного обвинения и защиты", а также без вызова свидетелей. Зал заполнили зрители – работники карательных органов; председательствовал на суде генерал-лейтенант юстиции А. Чепцов, рядом с ним в судейских креслах разместились генерал-майоры юстиции Я. Дмитриев и И. Зарянов.
Секретарь суда перечислил фамилии обвиняемых, доставленных под конвоем, а затем они показали (в порядке опроса):
"Я, Лозовский Соломон Абрамович, 1878 года рождения… Женат, имею трех дочерей, несколько внуков и одного правнука…" В прошлом – член ЦК партии, заместитель министра иностранных дел СССР, заместитель начальника, а затем и начальник Совинформбюро, депутат Верховного Совета СССР.
"Я, Фефер, Исаак Соломонович, 1900 года рождения… Всю свою жизнь до ареста занимался поэзией…"
"Я, Брегман Соломон Леонтьевич, 1895 года рождения… Последняя должность – заместитель министра Госконтроля РСФСР…"
"Я, Юзефович Иосиф Сигизмундович, 1890 года рождения…" Научный сотрудник Института истории Академии наук СССР, в годы войны – работник Совинформбюро.
"Я, Шимелиович Борис Абрамович, 1892 года рождения…" Заслуженный врач РСФСР, в течение 18 лет главный врач Центральной клинической больницы имени С. Боткина.
"Я, Квитко Лейба Моисеевич…" Еврейский поэт.
"Я, Маркиш Перец Давидович…" Еврейский поэт и драматург.
"Я, Бергельсон Давид Рафаилович…" Еврейский писатель.
"Я, Гофштейн Давид Наумович…" Еврейский поэт.
"Я, Зускин Вениамин Львович…" Актер, художественный руководитель Еврейского театра в Москве, народный артист РСФСР и Узбекской ССР.
"Я, Штерн Лина Соломоновна…" Директор Института физиологии, действительный член Академии наук СССР (первая женщина-академик в стране) и Академии медицинских наук, 400 научных трудов по физиологии и биохимии.
"Я, Тальми Леон Яковлевич…" Работник Совинформбюро, журналист-переводчик.
"Я, Ватенберг Илья Семенович…" Редактор и переводчик.
"Я, Теумин Эмилия Исааковна…" Редактор.
"Я, Ватенберг-Островская Чайка Семеновна…" Переводчица.
Затем председатель суда задал каждому обвиняемому вопрос: "Признаете себя виновным?"
Фефер: "Признаю". Теумин: "Признаю себя виновной". Маркиш: "Виновным себя не признаю". Лозовский: "Ни в чем себя виновным не признаю". Брегман: "Не признаю". Шимелиович: "Никогда не признавал и не признаю". Штерн: "Вина моя в том, что я, будучи в комитете… совершенно не интересовалась его работой".
Остальные обвиняемые признали свою вину "частично".
2
На судебном процессе первым допрашивали Фефера, и он подтвердил, что Еврейский антифашистский комитет "смыкался с сионистами и превратился в националистический центр", а это, конечно же, преступное деяние, так как "националистические настроения являются антисоветскими настроениями".
Фефер показал на допросе: "Руководители Комитета посылали (за границу) материал, представляющий государственную тайну…" – "Газета "Эйникайт"… с первых номеров своей работы вела националистическую пропаганду…" – "В репертуаре еврейского театра был целый ряд пьес с националистическими мотивами…" – "Относительно брошюры на тему "Что дала советская власть евреям"… она (Штерн) сказала, что брошюру надо назвать: "Что евреи дали советской власти"…" и прочее.
Показания Фефера на предварительном следствии помогли сотрудникам МГБ составить обвинительное заключение, однако он, очевидно, догадывался, что в его услугах больше не нуждаются и его ожидает суровый приговор наравне со всеми. 6 июня – по просьбе Фефера – состоялось закрытое заседание суда без участия других обвиняемых; на нем он сообщил судьям, что является секретным сотрудником органов государственной безопасности под агентурным псевдонимом "Зорин", и отказался от прежних своих показаний.
Фефер: "В ночь моего ареста Абакумов мне сказал, что если я не буду давать признательных показаний, то меня будут бить… Следователь Лихачев… говорил: "Мы из вас "выколотим" всё, что нам нужно"… Я не преступник, но, будучи сильно запуганным, дал на себя и других вымышленные показания".
И он же, Фефер, заявил на суде: "Я очень люблю еврейские традиции… Люблю свой народ. А кто не любит своего народа?.." – "Вы не найдете такого народа, который бы столько выстрадал, как еврейский народ. Уничтожено 6 миллионов евреев из 18 миллионов – одна треть. Это большие жертвы, мы имели право на слезу и боролись против фашизма". Председатель суда: "Это было использовано не для слезы, а для антисоветской деятельности".
Вопрос судьи: "Вы сказали, что для вас создание еврейского государства было радостным событием. Правильно?" Фефер: "Да, правильно. Меня радовало… что евреи, изгнанные из Палестины предками Муссолини, снова организовали там еврейское государство".
3
Их обвинили по 58-й статье Уголовного кодекса: измена родине, антисоветская агитация и пропаганда, участие в подпольной организации. Подсудимые знали, что им грозит высшая мера наказания – расстрел. На первых заседаниях они обвиняли друг друга и опровергали показания соседей по скамье подсудимых; звучали порой и отголоски литературного соперничества, давней неприязни, прежних споров писателей и поэтов.
"По своему характеру он (Гофштейн) убежденный националист…" – "Квитко был активным членом Комитета. Первое время он был заместителем одного из главарей…" – "Где Фефер, там злоупотребление, там использование в своих интересах государственного дела…" – "Еврейский антифашистский комитет способствовал усилению националистических настроений…" – "Комитет был превращен в шинок, где изготовлялись изысканные шпионские "блюда" для разведчиков…" – "Когда он (Михоэлс) начинал играть националиста, он становился самим собой. И самим собой он становился тогда, когда делал преступления…"
Судебные заседания шли день за днем. Подсудимые освобождались постепенно от прежних страхов, начинали давать пространные и правдивые показания, а руководители МГБ обвиняли судью в затягивании процесса. В ходе судебного разбирательства случались перерывы; первый раз это произошло после допроса Квитко, который заявил: "Мне было очень трудно воевать со следователем… Я потерял голову... Мне не верили и записали то, что им было нужно…" Председатель суда: "Значит, вы отрицаете свои показания?" Квитко: "Абсолютно отрицаю".
Обвинение разваливалось на глазах. Председатель суда понимал, что виновность подсудимых не доказана, а потому прервал заседания на семь дней и обратился к начальству с просьбой передать дело на доследование. Из свидетельства сотрудника МГБ: "Чепцов обращался в инстанцию, где говорил о недостатках и нарушениях, допущенных по делу… Арестованные не разоблачены и корни преступлений не вскрыты".
Заседания суда возобновились, и председательствующий задавал обвиняемым один и тот же вопрос – по поводу их "признаний" на предварительном следствии: "Правильны эти показания?"
Квитко: "Нет".
Ватенберг: "Это не соответствует действительности".
Маркиш: "Так Лозовский не говорил".
Фефер: "Брегмана националистом не считаю… В этом вопросе я оклеветал Лозовского".
Тальми: "Мои показания… изменены до неузнаваемости".
Шимелиович: "Это ложь, придуманная Рюминым… Это не мои показания".
Теумин: "Протокол мне был принесен готовым".
Штерн: "Там нет ни одного моего слова… Никогда я не изменяла, никогда не распространяла никаких сведений, никогда не клеветала".
Юзефович: "Не могу допустить мысли, что Лозовский, Бергельсон, Квитко и Ватенберг были шпионами и прочее… Страшное нагромождение нелепых обвинений".
Бергельсон: "Никакой шпионской деятельности я не проводил и никакого отношения к шпионским материалам не имел… Я не признавал себя виновным раньше, не признаю этого и теперь".
Ватенберг-Островская: "У меня был большой страх перед следователями, и я подписывала протоколы, которые считаю полными лжи... В протоколах всё выдумано и извращено".
Гофштейн: "Я ничего не соображал… Просто не осознавал, что я подписываю, что делаю… Теперь я отказываюсь от этих показаний…" (Судья: "Но вы же подписали эти показания, почему же вы их подписали?" Гофштейн: "Я был в состоянии сумасшествия…")
Зускин: "Я отрицаю все показания и сейчас говорю правду… Мне жизнь не нужна. Для меня пребывание в тюрьме страшнее смерти".
Лозовский: "Я оклеветал Штерн и здесь извиняюсь перед ней. Я ей в глаза не могу смотреть из-за этой вынужденной клеветы".
Брегман: "Я отрицаю эти показания… Я был тогда в болезненном состоянии… С сердцем было плохо".
В начале июля 1952 года Брегмана поместили в тюремную больницу в бессознательном состоянии. Его дело – "впредь до выздоровления" – выделили в отдельное производство, но через полгода Брегман умер в тюрьме "при явлениях упадка сердечной деятельности", избежав расстрела.
4
Председатель суда задал Лозовскому вопрос: "Какой процент составляли евреи в Совинформбюро?"
Тот ответил: "Я не занимался этим подсчетом. Я никогда не тяготел к евреям и никогда не отрицал, что я еврей. Человек, который отрицает свою национальность, – сволочь… Я не спрашивал у человека – еврей он или не еврей. Если мне нужен хороший переводчик, так я возьму Тальми, потому что он переводит с четырех языков…"
Лозовский заявил судьям:
"Вы изучили эти 42 тома лучше меня, и думаю… обратили внимание на то, что все обвиняемые показывают одно и то же и все формулировки одинаковы. Однако люди, показания которых собраны в деле, – люди разной культуры, положения. Получается, что кто-то сговорился насчет формулировок. Кто, арестованные? Думаю, что нет. Значит, сговорились следователи, иначе не могли же получиться одинаковые формулировки у разных людей…
В обвинительном заключении записано, что… Лозовский "снабдил Михоэлса и Фефера для передачи американцам шпионскими материалами о состоянии промышленности, хозяйства и о культурной жизни в СССР"… Значит, эти материалы должны существовать. Но в деле их нет… Имею ли я… право знать, за что меня должны казнить?..
Было создано пять (антифашистских) комитетов с санкции ЦК… Если вы хотите судить меня за Еврейский комитет, то я прошу судить меня за все комитеты. Разве Славянский комитет не посылал за границу обращений, статей и так далее?.."
И далее, из заявления Лозовского: "Стал бы я с поэтом и актером связываться, если бы хотел заниматься шпионажем. Ведь этого не сделал бы и швейцар Наркомфина, а не только замминистра иностранных дел, старый революционер-подпольщик. Всё это бессмыслица…"
Второй перерыв в заседаниях суда произошел во время допроса Штерн и продолжался две недели. Чепцов обратился с просьбой в Политбюро – отправить "дела ЕАК" на доследование, но Маленков заявил ему, несомненно, с согласия Сталина: "Что же, вы хотите нас на колени поставить перед этими преступниками? Ведь приговор по этому делу апробирован народом, этим делом Политбюро занималось три раза. Выполняйте решение Политбюро!"
Из последнего слова подсудимых (в порядке опроса):
Фефер: "Я прошу суд… не лишать меня возможности служить советскому народу до последнего вздоха... "
Теумин: "Единственной радостью в жизни для меня была моя работа, и я этим гордилась…"
Маркиш: "Никакая клевета не сломила меня…"
Юзефович: "Моя совесть перед партией и Родиной чиста…"
Лозовский: "Не прошу никаких скидок. Мне нужна полная реабилитация или смерть…"
Квитко: "Я долго пытался, находясь в тюрьме, найти свое преступление и не смог… Я не перестал мысленно общаться с детьми, и в тюрьме возник мой новый сборник стихов "Солнце"…"
Бергельсон: "Прошу Верховный суд дать мне, старейшему еврейскому писателю, возможность истратить свои силы на благо народа…"
Гофштейн (от последнего слова отказался): "Свою просьбу суду я уже высказал…"
Ватенберг: "Прошу, чтобы в случае осуждения моей жены, нам дали возможность отбывать наказание вместе…"
Шимелиович: "Прошу суд войти в соответствующие инстанции с просьбой запретить в тюрьме телесные наказания… привлечь к строгой ответственности некоторых сотрудников МГБ… Я очень любил свою больницу и вряд ли кто другой будет ее так любить…"
Зускин: "Считаю свою совесть чистой… Ничего враждебного и злонамеренного я не сделал…"
Тальми: "Я заявил в самом начале суда, что не признаю себя виновным, а сейчас считаю, что это доказано…"
Ватенберг-Островская: "Если суд всё же признает меня виновной, прошу дать мне возможность отбывать наказание вместе с мужем…"
Штерн: "Считаю свою работу новой страницей в медицине и не считаю себя вправе уносить с собой в могилу всё, что я знаю…"
5
18 июля 1952 года председатель суда огласил приговор, который повторил обвинения, основанные на "признаниях" подсудимых во время предварительного следствия. Суд установил, что Лозовский – "скрытый враг ВКП(б)… привлек к работе… ярых еврейских националистов", а потому "Еврейский антифашистский комитет превратился в шпионский и националистический центр".
И далее: "Лозовский и его сообщники" утверждали, "что будто бы в СССР процветает антисемитизм", "собирали шпионские сведения" и отправляли в США "информации об экономике СССР", пропагандировали "лживый тезис об исключительности еврейского народа"; при составлении "Черной книги" они сконцентрировали внимание "исключительно на жертвах, понесенных евреями во Второй мировой войне", что явилось – по мнению экспертизы – преступным проявлением "еврейского буржуазного национализма".
О Маркише в приговоре сказано, что он "воспевал библейские образы", Квитко "установил личную связь с американским разведчиком Гольдбергом", Шимелиович "клеветнически заявлял о якобы имеющей место в СССР дискриминации евреев", а Зускин с Михоэлсом ставили в театре пьесы, в которых "воспевалась еврейская старина, местечковые традиции, быт и трагическая обреченность евреев, чем возбуждали у зрителей-евреев националистические чувства".
"На основании вышеизложенного" и "по совокупности совершенных ими преступлении" Военная коллегия приговорила 13 подсудимых к "высшей мере наказания – расстрелу, с конфискацией у них всего имущества… Осужденную Штерн выслать в отдаленную местность сроком на пять лет… Приговор окончательный и кассационному обжалованию не подлежит".
Известно, что осужденных по "ленинградскому делу" казнили через час после объявления приговора, осужденных по "делу Кузнецкого металлургического комбината" – в тот же день, однако Лозовский, Маркиш и остальные ожидали расстрела почти месяц. Приговоренные к смерти подали просьбы о помиловании, Политбюро их отклонило, и вскоре в делах 13 осужденных появились официальные "справки" с уведомлением: "приговор Военной коллегии… приведен в исполнение 12 августа 1952 года".
Их казнили через три с половиной года после ареста: Давид Бергельсон‚ Илья Ватенберг‚ Чайка Ватенберг-Островская, Давид Гофштейн, Вениамин Зускин‚ Лейба Квитко‚ Соломон Лозовский, Перец Маркиш‚ Леон Тальми, Эмилия Теумин‚ Исаак Фефер‚ Борис Шимелиович‚ Иосиф Юзефович.
С. Лозовскому, самому старому из расстрелянных, было 74 года, Э. Теумин, самой молодой – 47 лет.
И кукушка, словно дар,
Обещает долголетье –
Ты еще совсем не стар,
Будешь долго жить на свете!..
Давид Гофштейн
6
Кроме основного суда над Лозовским, Шимелиовичем и другими, проходили еще десятки судебных процессов, связанных с ЕАК. Комиссия ЦК КПСС определила через сорок лет: "По делу Еврейского антифашистского комитета было осуждено 140 человек, из них 23 – к высшей мере наказания, 20 человек – к 25 годам тюремного заключения".
Илья (Элиягу) Спивак – руководитель Кабинета по изучению еврейской советской литературы, языка и фольклора в Киеве, член-корреспондент Украинской академии наук – был арестован в январе 1949 года. Допрос шел, очевидно, с применением "мер физического воздействия"; Спивак умер в тюрьме в апреле 1950 года.
Дер Нистер (Пинхас Каганович), еврейский писатель. В документе на имя Сталина был обвинен в сионизме: "Он говорит о Биробиджане: "Да будет снова построен дом Израиля… Как хорошо, что в СССР уже появились маленькие, смелые Давиды… чтобы никакие Голиафы им больше не были страшны"… " Дер Нистера арестовали в начале 1949 года, через полтора года он умер в тюремной больнице.
Иехезкель Добрушин, драматург – арестован в начале 1949 года, умер в заключении в 1953 году. Григорий Жиц, редактор газеты "Эйникайт" – умер в тюрьме в 1954 году. Михаил Бородин, главный редактор Совинформбюро, ответственный редактор газеты "Москоу ньюс", жаловался из тюрьмы на "избиения дубинкой по разным частям тела… несмотря на мой возраст и мои болезни… Я был уверен, что долго не выдержу этой пытки и что смерть неминуема…" Умер в заключении в 1951 году.
Лев Стронгин, директор издательства "Дер Эмес" – арестован в 1949 году, отправлен в лагерь под Воркутой. "Стронгин работал на общих работах. Это его не пугало: он любил физический труд. Несмотря на нескончаемую полярную ночь, на вонючий барак, он не потерял бодрости, не пал духом. Эту жизнь – тяжелую черную работу на краю света, на Севере, черные ночи, беспросветность – он принимал без жалоб…" Л. Стронгин вернулся в Москву после смерти Сталина.
Шмуэль Галкин – поэт, драматург, переводчик на еврейский язык произведений А. Пушкина, В. Шекспира, В. Маяковского, А. Блока, С. Есенина. Арестован в начале 1949 года. Бессонные ночи допросов, угрозы, издевательства – в тюрьме Галкин перенес инфаркт, и следователь говорил ему: "Пока ты нам нужен, не помрешь!" И еще: "Какие же вы (евреи) можете быть патриоты, когда у вас повсюду за рубежом родственники…"
Из стихотворения Галкина "В одиночке" ("Лубянка, 1953 год, август, воскресенье"):
А где-то звуки музыки слышны…
И взором я из черной глубины
Стремлюсь сквозь зарешеченный просвет,
Чтоб небо отыскать, но неба нет,
И падает обратно в сумрак дна
Мой взор, а где-то музыка слышна…
В одном из стихотворений Галкина, написанном в "долине страданий", жена обращается к мужу, узнику-поэту: "Если теперь самое лучшее, самое значительное в оковах, ты должен быть там, теперь твое место там…" Галкина приговорили к 10 годам заключения, отправили в лагерь под Воркутой.
Ц. Прейгерзон вспоминал: "Галкин был прекрасным собеседником, каждая встреча и разговор с ним были для меня праздником. Я слышал от него стихи, песни, воспоминания… Вот он стоит перед моими глазами, одетый в бушлат с поднятым воротником, на голове помятая меховая шапка с поднятым кверху ухом. Он тянет сани, груженые снегом, по двору лагеря; с ним еще люди, в большинстве старше пятидесяти лет, которых собрали под это северное небо".
Ш. Галкин вышел на свободу в конце 1956 года.
7
В последнем слове Лозовский сказал: "Если когда-нибудь выяснится, что я был невиновен, то прошу посмертно восстановить меня в рядах партии и опубликовать в газетах сообщение о моей реабилитации", – однако этого пришлось дожидаться много лет.
Ближайших родственников осужденных по "делу ЕАК" отправили в лагеря или сослали в отдаленные районы страны. Судебный процесс и расстрел держали в строжайшей тайне; после смерти Сталина Л. Штерн вернулась в Москву из ссылки и возобновила научную работу, но в ее биографии, изданной в то время, о суде даже не упомянули.
В ноябре 1955 года родственники казненных получили справки о том, что "приговор Военной коллегии… отменен, а дело за отсутствием состава преступления прекращено"; тогда же они узнали о судьбе своих близких и дате их гибели. В постановлении о реабилитации сказано:
"В ходе расследования установлено, что бывшие работники МГБ СССР, выполняя преступные указания Абакумова, действительно подвергали арестованных избиениям и пыткам, систематически лишали сна и таким путем добились от них подписания сфальсифицированных следователями протоколов допросов…
Как установлено проверкой, экспертизы были проведены необъективно и с грубым нарушением законов… Указанные в заключениях экспертов… данные секретными не являются и сведений, содержащих государственную тайну, не составляют…
Дело Лозовского и др. было сфальсифицировано бывшими работниками МГБ СССР, врагами народа Абакумовым, Рюминым, Комаровым, Лихачевым… в силу чего приговор в отношении Лозовского и др. подлежит отмене…"
Это была секретная реабилитация, о которой не сообщили в печати. Судьба погибших оставалась неизвестной для населения страны, и при разоблачении "культа личности" Хрущев даже не упомянул про "дело ЕАК" в своем докладе на 20 съезде партии. Какова же причина, что их тайно осудили, тайно казнили и замалчивали затем эту казнь? Быть может потому, что расстреляли одних только евреев, и не было никакой возможности уклониться от обвинения в откровенной антисемитской акции?
В 1956 году еврейские организации США потребовали "конкретной официальной информации о судьбе еврейских писателей и их семей", но Кремль не дал ответа. Даже советские деятели культуры, попадая за рубеж, не упоминали про расстрел 13 человек или же утверждали, что с ними ничего не случилось. Но правда выплывала наружу разными путями, и в 1957 году американский писатель Г. Фаст написал письмо советскому писателю Б. Полевому:
"Почему ты сказал нам здесь, в Нью-Йорке, что еврейский писатель Квитко жив и здоров, живет с тобой в одном доме, по соседству, хотя он был среди казненных и его давно нет в живых? Почему? Зачем тебе нужно было лгать? Почему ты не мог уклониться от ответа и сказать нам, что ты не знаешь или не можешь говорить об этом? Зачем ты лгал, лгал так ужасно и намеренно?.."
В 1963 году в газете "Известия" напечатали статью "Жизнь революционера. К 85-летию со дня рождения С. А. Лозовского". Перечислили весь путь "выдающегося революционера и активного строителя коммунистического общества", а в конце статьи сообщили кратко, без подробностей: "С. А. Лозовский умер в 1952 году после ареста по ложному обвинению".
Лишь в конце 1988 году власти официально реабилитировали казеннных по "делу ЕАК", назвали их имена, заявили про "беспочвенное обвинение в государственных преступлениях и шпионской деятельности", а еще через пять лет увидела свет стенограмма судебного процесса.
Из довоенного стихотворения П. Маркиша:
– Соплеменник мой, призрак безглавый,
Как ты мог головы не сберечь?
– Захотел я свободы и права,
Вот и скинули голову с плеч.
– Соплеменник мой, отрок казненный,
Почему ты в земле не почил?
– Сколько пало! В земле миллионы,
И уже не хватает могил…
***
К тридцатилетию расстрела деятелей ЕАК поставили в Иерусалиме памятный камень с именами казненных и умерших в заключении. В 1992 году проходили в Москве траурные церемонии, посвященные сорокалетию их гибели: "Зал ломился. Было много молодежи. На улице Кропоткина, где помещался ЕАК, состоялось открытие мемориальной доски".
В конце 20 века на территории Донского монастыря в Москве, возле крематория, где сжигали трупы казненных, появился памятник жертвам сталинского террора, а под навесом – книга с перечнем уничтоженных. Среди них и имена расстрелянных по "делу ЕАК": фамилия, имя-отчество, год рождения, годы ареста, гибели и реабилитации.
***
Из хасидских воспоминаний:
"К несчастью, и среди евреев были такие, кто не выдерживал пыток и ломался. Мучения, которые они испытывали в застенках МГБ, были поистине страшными. Нельзя осуждать таких людей. Длительное время терпеть муки гораздо тяжелее, чем лишиться жизни в одно мгновение...
Те, кто смог выстоять, кто выдержал пытки и не сломался – настоящие герои. Трудно найти верные слова, чтобы воздать должное их мужеству".
Очерк восемьдесят шестой
"Дело врачей-вредителей"
1
Со второй половины 1952 года на страницах центральных и областных газет Советского Союза замелькали хлесткие заголовки: "Жулики и их покровители", "О рационализаторах и махинаторах", "Заезжий халтурщик", "Дельцы", "Кляузники", "Расхитители", "Ревекка не унимается", "Гурвиц и другие" и им подобные.
Газеты словно соревновались между собой в публикации статей, фельетонов и репортажей "Из зала суда" – о евреях-взяточниках, спекулянтах и расхитителях, из-за которых недоставало товаров в магазинах, о дельцах и аферистах с характерными, как на подбор, именами, отчествами и фамилиями. Эти люди, очевидно, на самом деле нарушали законы наряду с гражданами других национальностей, но газеты обрушивались, в основном, на евреев, а точнее, на еврейское население страны, способствуя созданию собирательного облика дельца и жулика. Это о том времени написал поэт Б. Слуцкий: "Трижды имя Рабинович на одной сияет полосе…"
В конце 1952 года в газете "Правда Украины" напечатали статью "Шайка вредителей" – о евреях, которые "своими преступными действиями подрывали советскую торговлю и товарооборот в гор. Киеве, расхищали социалистическую собственность, противодействовали мероприятиям, направленным на обеспечение трудящихся высококачественными товарами".
В то время Уголовный кодекс не предусматривал смертную казнь за экономические преступления, однако в Киеве решили иначе, и обвиняемых судил не обычный суд, а Военный трибунал. "За контрреволюционное вредительство в области торговли и товарооборота" трибунал приговорил Д. Герзона, А. Хайта и Я. Ярошецкого к расстрелу, еще двоих – к 25 годам заключения. "Приговор окончательный и обжалованию не подлежит".
В 1952 году в газете "Правда" подготовили фельетон о некоем "враче-проходимце" с еврейской фамилией, однако ввиду явной антисемитской направленности материал отправили в архив с резолюцией: "Не пойдет". Но в феврале следующего года этот фельетон появился на страницах главной газеты страны под заголовком "Простаки и проходимец", – время и события тому способствовали.
2
13 января 1953 года исполнилась пятая годовщина со дня убийства С. Михоэлса. В тот день газеты опубликовали сообщение ТАСС – Телеграфного агентства Советского Союза "Арест группы врачей-вредителей":
"Некоторое время тому назад органами Государственной безопасности была раскрыта террористическая группа врачей, ставивших своей целью, путем вредительского лечения, сократить жизнь активным деятелям Советского Союза.
В числе участников этой террористической группы оказались: профессор Вовси М. С., врач-терапевт; профессор Виноградов В. Н., врач-терапевт; профессор Коган М. Б., врач-терапевт; профессор Коган Б. Б., врач-терапевт; профессор Егоров П. И., врач-терапевт; профессор Фельдман А. И., врач-отоларинголог; профессор Этингер Я. Г., врач-терапевт; профессор Гринштейн А. М., врач-невропатолог; Майоров Г. И., врач-терапевт…
Преступники признались, что… умертвили товарища А. А. Жданова… сократили жизнь товарища А. С. Щербакова… старались вывести из строя маршала Василевского А. М., маршала Говорова Л. А., маршала Конева И. С… и других, однако арест расстроил их злодейские планы, и преступникам не удалось добиться своей цели.
Установлено, что все эти врачи-убийцы, ставшие извергами человеческого рода, растоптавшие священное знамя науки и осквернившие честь деятелей науки, – состояли в наемных агентах у иностранной разведки.
Большинство участников террористической группы (Вовси М. С., Коган Б. Б., Фельдман А. И., Гринштейн А. М., Этингер Я. Г. и др.) были связаны с международной еврейской буржуазно–националистической организацией "Джойнт"‚ созданной американской разведкой якобы для оказания материальной помощи евреям в других странах… Арестованный Вовси заявил следствию, что он получил директиву "об истреблении руководящих кадров СССР" из США от организации "Джойнт" через врача в Москве Шимелиовича и известного еврейского буржуазного националиста Михоэлса.
Другие участники террористической группы (Виноградов В. Н., Коган М. Б., Егоров П. И.) оказались давнишними агентами английской разведки.
Следствие будет закончено в ближайшее время".
3
За несколько лет до этого произошло событие, не имевшее, казалось, серьезного значения. В 1948 году в Министерство государственной безопасности поступило письмо Л. Тимашук, врача Кремлевской больницы, которая сообщала о неправильном лечении члена Политбюро А. Жданова. После снятия электрокардиограммы Тимашук установила у больного "инфаркт миокарда", но именитые профессора П. Егоров, В. Виноградов и В. Василенко отклонили ее диагноз и заставили его переписать в соответствии со своими выводами; более того, они разрешили Жданову вставать с постели, гулять по парку и смотреть кинофильмы.
В своем письме Тимашук настаивала "на соблюдении строжайшего постельного режима для Андрея Александровича", но через несколько дней Жданов умер. Сообщение Тимашук попало к Сталину, однако он не придал этому особого значения и распорядился отправить письмо в архив, где оно пролежало четыре года.
Государственный антисемитизм постепенно нарастал; его чутко улавливали повсюду, от руководителей до рядовых сотрудников, и весной 1949 года в Кремль поступило письмо из Ленинграда: "Санкт-Петербург – Петроград – Ленинград – искони русский город и даже построенный на костях только русских рабочих. Его население всегда в основном русское… В настоящее время… для русских в системе здравоохранения создалось уже совершенно невыносимое положение, здесь все русские решительно вытеснены". Автор письма привел обширный перечень еврейских фамилий, и в Ленинград направили контролера для основательной чистки в системе здравоохранения.
В 1949 году в ЦК партии сообщили: "Тон в науках невропатологии и психиатрии задают исключительно евреи…" Вскоре из Центрального института судебной психиатрии уволили 14 евреев – "по собственному желанию", "по сокращению штатов" и "вследствие ликвидации отделения". Та же участь постигла группу преподавателей-евреев 2-го Московского медицинского института, некоторых из них арестовали затем по "делу врачей-вредителей".
Я. Рапопорт, профессор-паталогоанатом: "Изгнание евреев-профессоров из медицинских вузов открыло неожиданный легкий путь к кафедрам многим бездарным тупицам, прозябавшим около науки без надежды на ее признание… Преемники вакантных мест без страха и сомнения занимали их. Они были убеждены в том, что ум присваивается вместе с должностью".
Летом 1950 года выявили чрезмерное количество "лиц еврейской национальности" в клинике Института лечебного питания. Часть евреев уволили, а профессора Л. Берлина и врача Б. Левина приговорили к 25 годам лагерей как "английских шпионов". Не выдержав волнений, умер руководитель клиники профессор М. Певзнер; его жену арестовали и под пытками добивались признаний, что покойный муж сотрудничал с британской разведкой.
В ноябре 1950 года подошла очередь профессора Я. Этингера, известного в стране кардиолога, который лечил руководителей партии и правительства. На допросах Этингер категорически отрицал свою вину – в наказание его поместили в сырую камеру с искусственным охлаждением. Испытание оказалось чрезмерным для пожилого человека, и Рюмин сумел получить необходимые показания о "единомышленниках Этингера, еврейских националистах", среди которых оказалось около двадцати врачей.
За время пребывания в тюрьме Этингер перенес десятки сердечных приступов, умер в марте 1951 года от "паралича сердца", но к тому времени в протоколе допроса уже было записано: в 1945 году, при лечении секретаря ЦК партии А. Щербакова, Этингер "делал всё для того, чтобы сократить последнему жизнь".
Н. Хрущев: "Щербаков умер потому, что страшно много пил. Опился и помер. Сталин, правда, говорил другое: что дураком был – стал уже выздоравливать, а потом не послушал предостережения врачей и умер ночью, когда позволил себе излишества с женой".
4
Еще при жизни Этингера Абакумову доложили о "вредительском" лечении Щербакова, однако министр отклонил эту версию, посчитав ее невозможной. И тогда Рюмин направил Сталину донос на Абакумова, "опасного человека для государства": он запретил допрашивать Этингера, чтобы скрыть причины смерти Щербакова, поместил арестованного в камеру, вредную для здоровья, и довел его до преждевременной кончины. Таким образом "террористическая деятельность" Этингера "осталась нерасследованной", оказались невыявленными и его единомышленники.
Сталин был чрезвычайно подозрителен; донос Рюмина лег на благоприятную почву, и Абакумова арестовали по распоряжения вождя. Он жаловался Сталину на обвинения Рюмина: "Этого не было и быть не могло. Это неправда. При наличии каких-либо конкретных фактов, которые дали бы возможность зацепиться, мы бы с Этингера шкуру содрали, но этого дела не упустили бы…"
В 1951 году арестовали офицеров-евреев в центральном аппарате МГБ и обвинили в создании антисоветской группы (среди них оказались Н. Эйтингон, руководившей операцией по убийству Л. Троцого, и А. Свердлов, сын Я. Свердлова, одного из руководителей большевистского переворота 1917 года). Главой группы признали полковника Л. Шварцмана, специалиста по фальсификации политических дел; его пытали вчерашние коллеги и заставили признаться, что он руководил "еврейскими националистами" в МГБ, был связан с английской и американской разведками. На основании этих "признаний", Рюмин доложил Сталину: Абакумов "вынашивал изменнические планы и, стремясь к высшей власти в стране, сколотил в МГБ СССР преступную группу из еврейских националистов".
После ареста Абакумова ЦК партии принял постановление "О неблагополучном положении в Министерстве государственной безопасности СССР"; в нем сказано: "Погасив дело Этингера, т. Абакумов помешал ЦК выявить безусловно существующую законспирированную группу врачей, выполняющих задание иностранных агентов…"
Рюмина назначили заместителем министра и присвоили ему генеральское звание, а С. Игнатьев, новый министр государственной безопасности, получил указание вождя: принять решительные меры "по вскрытию группы врачей-террористов, в существовании которой он (Сталин) давно убежден".
Летом 1951 года попала в тюрьму С. Карпай, врач Кремлевской больницы. К ней применяли жесткие меры воздействия, но Карпай держалась стойко и отрицала "вредительские" методы лечения советских руководителей. Не добившись нужных показаний, Игнатьев предложил Сталину "осудить Карпай на 10 лет тюремного заключения" (в сырой, холодной камере она заболела астмой и умерла через два года после освобождения).
5
Академик В. Виноградов, лечащий врач Сталина, последний раз осматривал своего пациента в январе 1952 года, обнаружил у него высокое кровяное давление, грозившее повторным инсультом, и посоветовал временно прекратить активную деятельность. Сталин был рассержен этим диагнозом; возможно, он полагал, что соперники сговорились отстранить его от руководства страной, и больше не позволял врачам осматривать себя.
В октябре 1952 года проходил 19-й съезд партии, последний в жизни вождя, на котором Всесоюзную коммунистическую партию большевиков переименовали в Комунистическую партию Советского Союза. Сталин уже не мог выстоять на трибуне несколько часов, чтобы зачитать отчетный доклад; он произнес лишь небольшую заключительную речь, закончив ее словами: "Да здравствует мир между народами! Долой поджигателей войны!" ("Все встают. Бурные, долго не смолкающие аплодисменты, переходящие в овацию. Возгласы: "Да здравствует товарищ Сталин!", "Да здравствует великий вождь трудящихся мира товарищ Сталин!", "Великому Сталину ура!")
По предложению вождя Политбюро переименовали в Президиум ЦК партии и значительно расширили: в его состав вошли 25 членов Президиума и 11 кандидатов. Это были новые лица в высших рядах партии, обязанные Сталину своим возвышением, – на них он и собирался опираться в будущем, не доверяя прежним своим соратникам. И хотя Берия, Молотов, Хрущев и другие также попали в Президиум, они опасались, что его создание – это часть сталинского плана будущей ликвидации "старой гвардии". Сталин мог уничтожить их постепенно, одного за другим, обвинив в преступлениях, которые сам же и планировал. Это обстоятельство породило предположения историков, что многолетние сподвижники вождя ускорили его уход в мир иной.
Стареющий, теряющий силы глава государства, страдавший хроническими заболеваниями, не доверял уже никому, а потому уединялся на "ближней даче" под Москвой. Сплошной трехметровый забор в два ряда. Патрули с собаками. Внешняя и внутренняя охраны. Шлагбаумы на подъездном пути. Системы сигнализации внутри дома. Сталин прогнал даже генерала Н. Власика, который многие годы отвечал за его безопасность, а затем велел его арестовать – вождю доложили, что Власик не обратил должного внимания на письмо Тимашук и пытался вместе с Абакумовым замять "дело врачей-вредителей".
С. Аллилуева, из воспоминаний:
"Двадцать семь лет я была свидетелем духовного разрушения собственного отца и наблюдала день за днем как его покидало всё человеческое, и он постепенно превращался в мрачный монумент самому себе…
Он знал, что делал, он не был ни душевно больным, ни заблуждавшимся. С холодной расчетливостью утверждал он свою власть и больше всего на свете боялся ее потерять… Соперники и противники были уничтожены. Страна и партия признали его единоличную власть. Всё замолкло и, казалось, покорилось. Ему курили фимиам и за пределами СССР… Но он не радовался своей жатве.
Он был душевно опустошен, забыл все человеческие привязанности, его мучил страх, превратившийся в последние годы в настоящую манию преследования, – крепкие нервы в конце концов расшатались. Мания не была больной фантазией: он знал, что его ненавидят, и знал почему…
Но он никогда не признавал своих ошибок. Это было ему абсолютно несвойственно. Он считал себя непогрешимым и не сомневался в собственной правоте, что бы там ни было... Многим кажется более правдоподобным представить его грубым физическим монстром, а он был монстром нравственным, духовным. Второе страшнее. Но это и есть правда".
6
Н Хрущев: "Сталин был человек очень мнительный, с болезненной подозрительностью… Он мог посмотреть на человека и сказать: "Что-то у вас сегодня глаза бегают" или: "Почему вы… не смотрите прямо в глаза?"... Везде и всюду он видел "врагов", "двурушников", "шпионов"…"
В мнительном состоянии нетрудно заподозрить врачей в злонамеренном лечении, и не случайно Сталин угрожал министру Игнатьеву: если тот не раскроет "террористов, американских агентов среди врачей, он будет там, где Абакумов". Начались аресты. Первыми попали на Лубянку второстепенные персонажи будущего следственного дела, от которых потребовали показаний против именитых врачей. Рюмин угрожал на допросах: "Ты бандит, подлюга, шпион, террорист… Будем пытать каленым железом…" А следователь после этого "успокаивал": "Не переживайте. Пытки каленым железом у нас не применяются. Но порка возможна".
Арестовали жену П. Егорова, руководителя Кремлевской больницы, заставили оговорить мужа, а в октябре 1952 года пришли за ним. Егорова били резиновыми дубинками, изматывали многочасовыми допросами, содержали в наручниках – днем руки вывернуты за спину, ночью закованы спереди, и он стал подписывать любые протоколы. Так появились обвинения в убийстве Жданова и Щербакова, во вредительском лечении лидера компартии Болгарии Г. Дмитрова, который умер в Москве, а также в намеренном ухудшении здоровья В. Сталина, сына вождя, лечившегося от алкоголизма.
Сталин был недоволен медленным ходом следствия, выгнал Рюмина из МГБ, и тот каялся в совершенных ошибках: "Я признаю только, что в процессе следствия не применял крайних мер, но эту ошибку после соответствующего указания я исправил". Начальником следственной части стал С. Гоглидзе, которому Сталин приказал выбить из обвиняемых показания о шпионском заговоре иностранных разведок, завербовавших врачей для свержения государственного строя в Советском Союзе.
Следственный отдел укрепили молодыми работниками из ЦК комсомола. Провели новую серию арестов. В кабинеты к следователям попали профессора В. Виноградов, М. Вовси, В. Василенко, А. Гринштейн, Б. Коган, А. Фельдман, Я. Темкин и другие. Начальник тюрьмы на Лубянке показал впоследствии: "Применяли непосредственно физическое воздействие… Белов и Кунишников – лейтенанты… Били арестованных резиновыми палками… О применении наручников и избиении… мне обычно звонили начальники следственных отделов… Убедившись, что указание исходит от заместителя министра, я давал указание надеть наручники или произвести избиение…"
Привезли из ссылки П. Жемчужину (под кодовым обозначением "объект–12") и тоже допрашивали по "делу врачей", выискивая, быть может, заговорщиков среди руководителей партии и правительства. Н. Хрущев, из доклада на 20 съезде партии: "Сталин сам вызывал следователя, инструктировал его, указывал методы следствия, а методы были единственные – бить, бить и бить…"
Профессора Вовси называли "предводителем сионистов, окопавшихся в советской медицине". Он был двоюродным братом Михоэлса, а потому следствие сочинило несложный сюжет: Михоэлс, вернувшись из Америки, поручил Вовси назначать на ответственные посты врачей-евреев, а когда это было выполнено, Шимелиович передал ему указание "Джойнта" – проводить вредительское лечение руководителей партии и правительства.
В годы войны и после нее генерал-лейтенант медицинской службы М. Вовси был главным терапевтом Красной армии; от него-то и протянули ниточку к обвинению, сформулированному в сообщении ТАСС таким образом: "врачи-вредители" "старались вывести из строя маршала Василевского А. М., маршала Говорова Л. А., маршала Конева И. С." и других военачальников, чтобы ослабить оборону страны.
На одном из допросов Вовси сказал следователю: "Вы сделали меня агентом двух разведок, не приписывайте хотя бы германскую – мой отец и семья брата в войну были замучены фашистами в Двинске". На это следователь ответил: "Не спекулируйте кровью своих близких".
Допросы продолжались. Обвиняемых жестоко избивали, не позволяли спать, сутками держали в наручниках, отчего опухали руки, и пожилые, обремененные болезнями люди подписывали "признания" о многолетних связях с иностранными разведками. Наконец Сталину доложили: Вовси и Коган "признались", что "собирались лишить жизни" главу партии и правительства, а также Берия и Маленкова.
7
Пока шли аресты и допросы московских врачей, в столице Чехословакии подготавливали политический процесс. 20 ноября 1952 года на скамье подсудимых оказались крупные партийные и государственные деятели – одиннадцать евреев, чех, немец и словак. Главным обвиняемым был Рудольф Сланский (Зальцман), генеральный секретарь компартии Чехословакии, по национальности еврей (за год до этого торжественно отпраздновали его пятидесятилетие и наградили орденом Социализма, хотя те, кто награждал, уже знали, что юбиляр обречен).
Сланский был верным коммунистом и незадолго до ареста призывал в журнальной статье: "Разоблачать и обезвреживать вражескую агентуру, очищать партию от подрывных, вредных и чуждых элементов… быть беспощадными ко всем отклонениям от марксистско-ленинской линии".
Сланского арестовали по личному указанию Сталина. Следствием руководили советники из Москвы, у которых был большой опыт, и обвиняемые испытали многочасовые допросы, пытки, психологическое давление. Вначале Сланский всё отрицал, пытался покончить жизнь самоубийством, а когда это не удалось, его сопротивление было сломлено, и он дал такое показание: "Я – враг коммунистической партии и СССР".
Из всех политических процессов в странах Восточной Европы процесс Сланского носил наиболее выраженный антиеврейский и антиизраильский характер. Подсудимых – участников "международного еврейского заговора" – обвинили в экономической диверсии и шпионаже, в подрыве обороноспособности Чехословакии и дружеских связей с Советским Союзом. О Сланском написали в обвинении: "Предпринимал активные шаги к сокращению жизни президента республики Клемента Готвальда" с помощью "лечащих врачей из враждебной среды".
Перед началом публичного процесса провели его репетицию с участием обвиняемых, которым дали до этого отдохнуть. Процесс в Праге длился восемь дней. Подсудимые соглашались со всеми статьями обвинения и произносили заученные фразы, что напоминало московские процессы 1930-х годов. Все выступления подробно освещали в газетах, транслировали по радио, а потому специальные сотрудники сверяли речи подсудимых с текстом, который лежал перед ними. Трансляция по радио шла с опозданием в пятнадцать минут, и слушатели могли услышать лишь те слова подсудимых, которые уже прошли цензуру.
Главный обвинитель заявил на процессе: причастность к сионизму следует рассматривать как одно из тягчайших преступлений против человечества; любой еврей в той или иной степени является сионистом, и его можно считать потенциальным преступником. Прокуроры подчеркивали еврейское происхождение подсудимых, которым чужды интересы чехов и словаков; поставили в вину даже продажу оружия Израилю в 1948 году и массовый выезд чешских евреев, которые – по заявлению обвинителей – незаконно вывезли из страны материальные и культурные ценности.
По всей стране проходили собрания, на которых выносили единодушные решения: "Собакам – собачья смерть!" Сын одного из обвиняемых прислал письмо судьям: "Прошу для своего отца высшей меры наказания – смертной казни". (Через год сын покончил жизнь самоубийством – возможно, от угрызений совести, однако в газете написали, что он не мог жить с клеймом сына предателя.)
Суд приговорил Сланского и еще 10 обвиняемых к высшей мере наказания, троих – к пожизненному заключению. Казнь состоялась 3 декабря 1952 года. Их повесили во дворе пражской тюрьмы, тела кремировали, прах рассыпали посреди поля.
Президент Готвальд заявил после суда: "В ходе следствия и во время процесса… был вскрыт новый канал, по которому предательство и шпионаж проникают в коммунистическую партию. Это – сионизм". Московская газета "Новое время" разъяснила читателям: "На процессе в Праге было неопровержимо доказано, что государство Израиль взяло на себя роль международного шпионского центра… Вот почему Сланский расставил на руководящие посты… троцкистов, националистов и сионистов".
Процесс в Праге стал репетицией суда над "врачами-вредителями", который, быть может, собирались провести в скором времени.
8
Летом 1952 года в протоколах следствия по делу "врачей-убийц" появилось имя Лидии Тимашук. Ее вызвали на консультацию для разъяснения некоторых медицинских вопросов, вспомнили о позабытом письме четырехлетней давности и извлекли его из архива. И хотя в донесении Тимашук о неправильном лечении Жданова фигурировали лишь русские фамилии – Виноградов, Егоров, Василенко, Майоров, к ним добавили врачей-евреев.
1 декабря 1952 года Сталин заявил на заседании партийных руководителей, что от него скрыли письмо Тимашук (которое распорядился отправить в архив). Тогда же он сказал: "Чем больше у нас успехов, тем больше враги будут стараться нам вредить… Любой еврей-националист – это агент американской разведки… Среди врачей много евреев-националистов…"
4 декабря ЦК партии принял постановление "О вредительстве в лечебном деле", потребовав "до конца вскрыть террористическую деятельность группы врачей… и ее связь с американо-английской разведкой".
В том же месяце вождь последний раз присутствовал на заседании Комитета по присуждению ежегодных Сталинских премий и неожиданно для всех произнес: "У нас в ЦК антисемиты завелись. Это безобразие!"
9 января 1953 года Бюро Президиума ЦК партии одобрило проект сообщения ТАСС и передовую статью газеты "Правда". Сталин отредактировал эти материалы и приказал сообщение ТАСС поместить в газетах "на четвертой полосе справа".
13 января центральные газеты Москвы и столиц союзных республик опубликовали сообщение "Арест группы врачей-вредителей".
14 января его перепечатали все областные газеты. В тот же день американский дипломат в Москве докладывал в Вашингтон: "Руководители Советского Союза живут в атмосфере постоянного психоза, недоверия и подозрительности… Они даже не пытаются убедить граждан страны, но насильно оглушают их своими фальшивыми заявлениями".
20 января Лидии Тимашук передали благодарность вождя, а на следующий день наградили орденом Ленина "за помощь, оказанную Правительству в деле разоблачения врачей-убийц".
Эта женщина сразу же стала знаменитостью, национальной героиней, которая спасла страну и ее руководителей. О ней заговорили на собраниях и по радио; газета "Правда" сообщила читателям: "Имя врача Лидии Федосеевны Тимашук стало символом советского патриотизма, высокой бдительности, непримиримой мужественной борьбы с врагами нашей Родины. Она помогла сорвать маску с американских наймитов… стала близким и дорогим человеком для миллионов советских людей".
В том же номере "Правды" напечатали стихи, посвященные Тимашук:
Позор вам, общества обломки,
За ваши черные дела,
А славной русской патриотке
На веки вечные – хвала!
К началу февраля 1953 года арестовали в Москве еще одну группу профессоров медицины, русских и евреев; это были М. Егоров, В. Зеленин, Б. Преображенский, Э. Гельштейн, В. Незлин, Я. Рапопорт, Н. Шерешевский и другие. Вскоре подготовили основной список обвиняемых – 37 врачей и членов их семей, половину которых составляли русские. К тому времени профессора Вовси уже заставили признать, что он руководил разветвленной группой "еврейских националистов" в медицинских учреждениях, и дело приняло явный антисемитский характер.
Главный судебный процесс, по всей видимости, собирались провести против врачей, упомянутых в сообщении ТАСС, а остальных обвиняемых предполагали осудить на параллельных процессах. Надо только учитывать, что двое врачей, названных в том сообщении, уже не могли присутствовать на суде: профессор Я. Этингер погиб в тюрьме, и место его захоронения неизвестно, а профессор М. Коган умер от рака в конце 1951 года.
Из рассказов раввина Ицхака Зильбера (заключенный 1953 года):
"По всей территории лагеря развесили плакаты: человек в белом халате, с бородой, с крючковатым носом режет ребенка – кровь льется рекой. Подпись под рисунком: "Врачи-убийцы".
Когда я шел мимо такого плаката, мне неизменно бросали:
– Эй, Абраша! Что твои доктора делают с нашими детьми?
Если проходил не один, следовала реплика:
– Вот и "Джойнт" в полном составе…"
9
В сообщении ТАСС об аресте "врачей-вредителей" было сказано‚ что организация "Джойнт" "проводит под руководством американской разведки широкую шпионскую террористическую и иную подрывную деятельность в ряде стран, в том числе и в Советском Союзе". Газеты страны пестрели кричащими заголовками: "Что такое "Джойнт", "Факты о "Джойнте", "Джойнт" – филиал американской разведки", действующий "в глубоком подполье, тщательно замаскировавшись".
Председатель "Джойнта" немедленно опубликовал опровержение: "Джойнт" никогда не занимался политической деятельностью… Обвинения в газетах… являются фантастическими. Мы категорически отрицаем эти обвинения, в которых нет ни капли правды".
Напоминание, без которого не обойтись.
Еврейская благотворительная организация "Джойнт" была создана в США в 1914 году для оказания помощи евреям Европы и Палестины, пострадавшим в Первой мировой войне. В 1921–1923 годах, во время опустошительного голода в России, "Джойнт" собирал деньги среди американских евреев и внес в фонд помощи десятую часть всех средств, которые затратила Американская администрация помощи голодающим (АРА). По соглашению с советским правительством, АРА ввезла в СССР сотни тысяч тонн продовольствия, одежды и медикаментов, открыла 15 000 бесплатных столовых для взрослых и детей, кормила несколько миллионов человек.
В 1923 году Москва отказалась от помощи АРА, и "Джойнт" стал действовать самостоятельно, оказавшись самой крупной благотворительной организацией на территории СССР. На деньги американских евреев ввозили продовольствие и одежду, семена, лошадей и коров для крестьянских хозяйств; медикаменты со складов "Джойнта" поступали в больницы и амбулатории Советского Союза. (В феврале 1953 года "Литературная газета" сообщила, что АРА "в действительности добивалась свержения советской власти", и в этом ей помогала "агентура "Джойнта".)
В 1924 году "Джойнт" создал дочернюю кампанию "Агро-Джойнт" для оказания помощи еврейским переселенцам в Крыму и на Украине. Работники "Агро-Джойнта" безвозмездно ввозили трактора, комбайны, грузовики, строили дома, школы, больницы, птицефермы, закладывали фруктовые сады и виноградники, выдавали ссуды для покупки скота, обучали работе на земле. К 1931 году "Агро-Джойнт" создал 170 поселков на Украине и в Крыму, построил 7500 домов для 20 000 еврейских семей.
В 1938 году "Агро-Джойнт" прекратил свою деятельность в Советском Союзе. Его сотрудников отправляли в лагеря, расстреливали за шпионаж и экономическое вредительство, но после нападения Германии на СССР еврейская благотворительная организация возобновила свою деятельность. В годы войны "Джойнт" приобрел медицинское оборудование для шести госпиталей Красной армии, выделил 500 000 долларов и закупил сгущенное молоко, яичный порошок, шерстяные одеяла, свитера, куртки и прочую одежду; эти товары направляли в районы СССР с большой концентрацией еврейского населения, однако их распределяли среди граждан любой национальности. Советский дипломат в США направил в "Джойнт" благодарственное послание: "Евреи Америки постоянно демонстрировали дружеское отношение к советским людям на протяжении четырех лет войны и разрухи".
В 1945–1947 годах "Джойнт" закупил пенициллин на 1 миллион долларов и поставил его в СССР; еще полмиллиона долларов потратили на приобретение медицинского оборудования для больниц Днепропетровска, Пинска, Могилева и Чернигова. На деньги американских евреев "Джойнт" посылал в СССР продовольственные посылки для переживших Катастрофу, тысячи людей жили благодаря этой поддержке.
Министр государственной безопасности докладывал Сталину: "Обращает на себя внимание всё возрастающее количество посылок, направляемых в основном из США, Англии и Палестины в Советский Союз… Если в 1940 году в СССР поступило всего лишь около 13 000 посылок, то в 1943 году – свыше 30 000, в 1946 году – около 90 000, а в 1947 году – свыше 180 000".
Партийные работники считали зарубежную благотворительность "средством пропаганды буржуазной идеологии"; из Житомира сообщали: "Шпионская организация "Джойнт" под маской благотворительности опутала ряд лиц из еврейского населения города, присылая им посылки и поддерживая переписку. Среди этих лиц имеются члены КПСС". Киев, 1953 год (из высказываний): "Почему бы не запретить евреям получать посылки из Америки. Я считаю, что тот, кто получает посылки и, следовательно, имеет связь с заграницей, – тот не советский человек".
В январе 1953 года в журнале "Крокодил" напечатали фельетон "Ощипанный "Джойнт": "Плач стоит на реках вавилонских‚ главная из которых – Гудзон. Ощипан "Джойнт" – стервятник‚ рядившийся в голубиные перья благотворительности и человеколюбия. Потерпела сокрушительный провал американская разведка... Не вышло‚ не получилось‚ сорвалось!.. Разорено еще одно американское диверсионное гнездо. "Джойнт" разоблачен..."
10
Сообщения об аресте врачей стали темой многочисленных статей в зарубежных газетах. Евреи Нью-Йорка выходили на демонстрации. Физик А. Эйнштейн протестовал против антиеврейской политики Кремля. Конгресс США осудил "преследования евреев в Советском Союзе". Президент США Д. Эйзенхауэр заявил, что разведывательные службы Америки не имели никакого отношения к арестованных врачам; подобное заявление сделали и официальные лица в Лондоне.
Но пропагандистская кампания продолжалась. Газеты обвиняли американскую и английскую разведки, которые "способствовали действиям гитлеровских армий против Советского Союза". Сообщали читателям, что в годы войны "американские империалисты" посылали в СССР сотни тысяч пакетов с семенами овощей; в эти пакеты специально закладывали семена сорняков, а также насекомых – сельскохозяйственных вредителей. Не случайно в послевоенные годы начались разговоры про "колорадского жука", завезенного из США, который уничтожал колхозные посевы.
"Дело врачей" вызвало в Израиле многие протесты, и неизвестные лица подложили бомбу во дворе советского посольства в Тель-Авиве. 9 февраля 1953 года, поздно вечером, раздался взрыв, зданию был причинен ущерб, два сотрудника посольства и жена посла получили ранения.
Правительство и президент Израиля осудили террористический акт, принесли свои извинения, но это не помогло. Через два дня после взрыва Москва заявила в официальной ноте, что злоумышленники действовали "при явном попустительстве полиции", обвинила правительство Израиля "в систематическом разжигании ненависти и вражды к Советскому Союзу", разорвала дипломатические отношения и аннулировала торговый договор на покупку в Израиле большой партии цитрусовых.
Это событие вызвало новую волну обвинений; 14 февраля в "Правде" написали: "Свора взбесившихся псов из Тель-Авива омерзительна и гнусна в своей жажде крови…"
***
В 1924 году, после смерти В. Ленина, ГПУ докладывало о распространении слухов: Ленина "отравили жиды, стремящиеся захватить власть в свои руки…" – "Ленин отравлен врачами-евреями…" В 1938 году, на процессе руководителей "правотроцкистского блока", среди прочих оказались на скамье подсудимых врачи И. Казаков, Л. Левин и Д. Плетнев, "умертвившие путем умышленно неправильного лечения" писателя М. Горького, его сына М. Пешкова, а также государственных деятелей В. Куйбышева и В. Менжинского. Казакова и Левина расстреляли, Плетнева осудили на 25 лет лагерей, и он погиб в заключении.
Экспертизу о виновности Казакова, Левина и Плетнева подписали специалисты-медики, среди которых были В. Виноградов и Н. Шерешевский, арестованные через 15 лет по делу "убийц в белых халатах". В 1952 году в показаниях врача В. Василенко появилась такое "признание": "Судебный процесс по делу Плетнева… открыл передо мной технику умерщвления путем заведомо неправильного лечения больного… И я решил пойти на умерщвление Жданова".
***
После опубликования сообщения об аресте "группы врачей-вредителей" Б. Слуцкий написал в стихотворении (1953, январь):
Уважают везде Авраама –
Прародителя и мудреца.
Обижают повсюду Абрама,
Как вредителя и подлеца.
Прославляют везде Исаака,
Возглашают со всех алтарей.
А с Исаком обходятся всяко
И пускают не дальше дверей…
И у него же – из стихотворения "В январе":
Я кипел тяжело и смрадно,
Словно черный асфальт в котле.
Было стыдно. Было срамно.
Было тошно ходить по земле…
Оправдайся – пойди, попробуй,
Где тот суд и кто этот суд,
Что и наши послушает доводы,
Где и наши заслуги учтут…
***
М. Рюмина арестовали после смерти Сталина; через год его объявили "скрытым врагом советского государства" и расстреляли за "фальсификацию следственных материалов". Казнили и бывшего министра В. Абакумова, который "стал на путь авантюр и политических провокаций", а также следователей МГБ В. Комарова, А. Леонова, М. Лихачева. Министра С. Игнатьева вывели из состава ЦК партии, но вскоре вновь восстановили и назначили первым секретарем партии в Башкирии.
***
В феврале 1953 года в ЦК партии поступило письмо "группы студентов":
"С чувством глубокого возмущения мы, студенты-литераторы московских вузов, узнали о преступной деятельности группы врачей-убийц, презренных еврейских сионистах, и о взрыве бомбы в советском посольстве в государстве Израиль. В свете этих событий становится более ясной деятельность критиков-космополитов – как разоблаченных в 1949 году… так и работающих на литературном поприще и поныне, чаще всего под различными псевдонимами…
Считаем недопустимым, чтобы наша русская критика находилась в руках еврейских проходимцев. Просим внимательно рассмотреть прилагаемый список критиков-евреев…"
В этом списке были указаны 62 еврейские фамилии. Член Политбюро Г. Маленков начертал резолюцию: "Дело важное. Надо посоветоваться"; письмо рассматривали в ЦК партии и через полгода отправили в архив.
Очерк восемьдесят седьмой
Депортация еврейского населения СССР – слухи или реальность?
1
13 января 1953 года в газете "Правда" – одновременно с сообщением ТАСС – поместили редакционную статью "Подлые шпионы и убийцы под маской профессоров-врачей". Стиль статьи, ее содержание и угрозы напомнили гражданам страны разоблачение "врагов народа" в предвоенные годы:
"По мере наших успехов классовая борьба в стране разгорается, усиливается, и это обязывает советских людей всемерно усиливать революционную бдительность, зорко следить за происками врага… Советский народ с гневом и возмущением клеймит преступную банду убийц и их иностранных хозяев. Презренных наймитов, продавшихся за доллары и стерлинги, он раздавит как омерзительную гадину".
Так началась открытая кампания в газетах, журналах, по радио, на многочисленных собраниях против "врачей-вредителей", "убийц в белых халатах", "наемных платных агентов". Перечень проклятий оказался неисчерпаемым: "иудина шайка", "людоеды", "скрытые враги", "наемники империалистических разведок", "подонки человеческого общества, сердца которых обросли шерстью"...
Это был хорошо спланированный мощный пропагандистский удар всеми средствами информации, который всколыхнул население Советского Союза. В стране уже не было купцов, фабрикантов, кулаков и непманов; "недобитые остатки" троцкистов, бухаринцев и зиновьевцев доживали в лагерях последние дни; требовалось назвать новых "врагов", чтобы граждане страны повысили бдительность, сплотились вокруг своего вождя, – и евреи прекрасно подходили для этой цели.
Многонациональное советское государство состояло из больших народов и малых народностей, говоривших на сотнях различных языков и наречий. Лозунг "Бей удмуртов!", к примеру, или "Бей ханты-мансийцев!" не нашел бы отклика в обществе и не привел к желаемым результатам. Кто сталкивался в жизни с ханты-мансийцами, кто слышал о них? – евреев знали все, их видели повсюду, и потому клич "Бей космополитов!" или "Бей врачей-вредителей!" находил понимание в тех слоях общества, которые были заражены бытовой неприязнью к евреям, могли оказать активную или пассивную поддержку очередным массовым репрессиям.
Антисемитизм в стране возрос в послевоенные годы, и не составило бы особого труда убедить часть населения не только в существовании "врачей-вредителей", но и конкретного неблагонадежного народа, замаскированной "пятой колонны", из которой иностранные разведки вербовали шпионов и диверсантов. Да и кто мог сомневаться во враждебных намерениях евреев, когда на глазах у всех их лишали доверия, арестовывали и увольняли по всей стране? Кто решился бы выступить на их защиту?..
И еще одно, немаловажное. Жизнь в Советском Союзе была скудной – низкие заработки, нехватка продуктов, постоянные очереди в магазинах, невероятный жилищный кризис без надежды на улучшение; требовалось в очередной раз найти "вредителей", притаившихся поблизости, и "дело врачей" могло послужить громоотводом, на который население страны излило бы свое недовольство.
Опыт карательных мер показывал: страну сплачивает общий враг, с которым следует бороться, страну замораживает страх – результат этой борьбы.
2
В январском номере журнала "Крокодил" появилась редакционная статья "Отравители":
"Больной доверчиво смотрел в лицо маститого профессора, склонившегося над изголовьем. Он встречался своим взглядом с глазами медика. Вовси, Б. Коган и М. Коган, Фельдман, Гринштейн, Этингер, Виноградов, Егоров умели менять выражение своих глаз, придавать своим волчьим душам человеческое обличье…
Они умели разыгрывать роли благородных людей. Впрочем, они прошли известную школу в этой области у лицедея Михоэлса, для которого не было ничего святого, который ради тридцати серебреников продавал свою душу… "стране Желтого Дьявола".
Уроки маскировки брали отравители и у своего коллеги по докторской профессии – преступника Шимелиовича…"
Газета "Советская Белоруссия" заклеймила "преступления" врачей Эпштейна, Нисневича, Блока, Канторовича, Слободской. "Украинская правда" возглашала: "Глубокую ненависть вызывают в народе все эти Каганы и Ярошевские, Гринштейны, Персисы, Капланы и Поляковы…"
Если прежде арестовывали и осуждали в тайне – примером тому расстрелянные деятели ЕАК, то в этом случае всё делалось открыто. Это был публичный, официально разрешенный антисемитизм, который стал одним из способов воздействия на население страны. Газеты печатали статьи "Покончить с ротозейством в наших рядах"; бдительные руководители лечебных учреждений просматривали дела больных, умерших после операций, и делали организационные выводы; массовые увольнения и аресты происходили повсюду, за решетку отправляли терапевтов и педиатров, рентгенологов, ортопедов и нейрохирургов.
В Ростове арестовали заведующих кафедр Медицинского института А. Бродского, А. Воронова, П. Эмдина; по обвинению в преступных экспериментах на детях посадили профессора И. Серебрийского и его ассистентку Ф. Державец. В Харькове попали за решетку врачи профессор В. Коган-Ясный и Ш. Шлемензон. Группа молодых врачей из белорусского города Мозырь послала донос на своих коллег-евреев, которые "проводили опыты" на белорусах "со смертельным исходом", – по этому доносу начали следствие.
В Челябинске репрессировали профессоров Медицинского института, замышлявших "погубить руководителей уральской военной промышленности"; в тюрьме оказались М. Бургсдорф, Г. Благман, Р. Дымшиц, А. Кацнельсон, Г. Либерзон и другие. Кацнельсона обвинили во вредительском лечении больных, у которых не восстанавливалось затем зрение, – тем самым он "увеличивал" количество слепых в стране.
Из воспоминаний:
"Я помогал отцу вырезать из медицинских книг и журналов фотографии и фамилии арестованных. Жечь бумагу в комнате коммунальной квартиры было опасно, но обрывки можно было осторожно спускать в унитаз, не привлекая особого внимания соседей…
Помню, мама и бабушка удивлялись что все врачи объявлены агентами мирового сионизма – и Виноградов, и Егоров, и Василенко… Сомневались и не верили считанные единицы, но вслух возражать не смел никто".
3
С января 1953 года прошла по стране волна арестов еврейских религиозных деятелей. В Одессе попал за решетку раввин И. Динес, в Ростове-на-Дону – кантор синагоги А. Малкин, в Омске – председатель еврейской общины Э. Столяр и несколько члена правления; в городе Дзауджикау Северной Осетии арестовали кантора А. Станкевича, в Ужгороде – руководителей еврейской общины города.
Закрыли синагогу в Полтаве, подготовили документы для ликвидации синагог в Мукачево и Ужгороде, собирались выселить верующих из арендуемого помещения в подмосковной Малаховке; раввину Ш. Шлиферу вновь отказали в просьбе издать молитвенник – с категорической резолюцией: "Считать ходатайство необоснованным". Посещаемость молитвенных домов уменьшилась, и один из раввинов разъяснил причины этого явления: "Верующие боятся ходить в синагоги в связи с ситуацией в стране".
Антиеврейская кампания в Грузии отличалась особым размахом. Опечатали 14 синагог, конфисковали молитвенники, запретили выпечку мацы к празднику Песах, арестовали служителей культа за произнесение крамольной фразы: "В будущем году в Иерусалиме". Среди арестованных оказались К. Давидашвили, духовный руководитель общины грузинских евреев, и тбилисский раввин Х. Купчан, которому в тюрьме выщипали бороду.
Грузинские евреи собирались подарить государству Израиль золотой семисвечник, символ страны; за это арестовали прихожан тбилисской синагоги и обвинили в попытке переправить валюту в Израиль. В Тбилиси испекли мацу из муки, купленной местными евреями; мацу конфисковали и передали на откорм свиней правительственного подсобного хозяйства.
Из анонимного письма Сталину (начало 1953 года):
"Я – русский интеллигент, русский человек, советский человек, люблю всей душой всё русское… Но мне абсолютно чужд великорусский шовинизм… То, что антисемитизм организован у нас "сверху", это факт… Не принимают евреев в университеты, не принимают на работу в министерства… значительно уменьшилось число (евреев) лауреатов Сталинской премии…
Слово "жид" за последние годы стало таким же распространенным, как русский мат… Руководители партии и правительства не могли не знать, не имели права не знать, какую новую волну антисемитизма вызовет сообщение от 13 января о врачах-извергах…
Сколько изуверских бредней сейчас широко распространяется – еврей уколами прививает рак, евреи в родильных домах убивают русских младенцев… В народе широко распространено, что Егоров, Виноградов, Майоров также евреи, но только под русскими фамилиями. Скоро договорятся до употребления евреями в пищу русской крови".
В начале 1953 года из Симферополя сообщили: "Одна из студенток местного института, проживавшая… у еврейки, вдруг заявила, что выезжает из квартиры. Когда стали добиваться причины, она ответила: "Подруги мне посоветовали… Приближается пасха, могут взять у меня кровь"…"
14 января 1953 года на окраине Киева появилась рукописная листовка: "Объявление!!! Изгнание жидов!.. Гоните их в шею, чтобы не пахло иным духом на нашей земле…" Затем расклеили новые листовки: "Евреи! Вон с Украины!", "Бейте жидовских шпионов".
В феврале проходили очередные выборы в местные советы, и в бюллетенях избирателей обнаружили анонимные записи: "Жизни русскому народу не будет, пока евреев мы всех не истребим, как это делали немцы. Сталин – это грузинский еврей, и пока он руководит, мы будем не жить, а мучиться…" – "Я опускаю бюллетень, чтобы жить при коммунизме. Бей жидов, спасай Россию…" – "Если он (депутат) не русский, то есть еврей, то мой голос недействительный…"
В бюллетенях попадались и иные записи: "Прошу обратить внимание на антисемитизм в Киеве…" – "Царское правительство преследовало евреев. Фашисты избивали евреев. Почему советская власть поступает так же?.." – "Не будьте антисемитами, не лейте напрасно нашу кровь…"
4
Это было поистине гениальное изобретение – выбрать врачей, особенно врачей-евреев, в качестве "убийц в белых халатах". Борьба с космополитами, с театральными критиками, поэтами, композиторами не могла затронуть чувства и вызвать опасения в городах и деревнях необъятной страны, – кто в Сибири, Средней Азии, на Украине видел хоть раз в жизни театрального критика?..
Врачи были повсюду. С врачами сталкивался каждый. Врач-злодей мог оказаться в любой больнице, поликлинике, детской консультации, навредить здоровому и погубить больного. Возникали невероятные слухи о врачебных преступлениях, которые приписывали евреям; говорили, что они заражали пациентов туберкулезом и сифилисом, прерывали беременность у женщин, умерщвляли новорожденных младенцев, подсовывали в аптеках ядовитые порошки.
Любая ошибка врача или медицинской сестры, любой спорный диагноз могли послужить обвинением во вредительстве; больные отказывались идти на прием к врачам-евреям и проверяли содержание выписанных рецептов; матери не разрешали делать прививки своим детям; отклики населения соответствовали атмосфере страха и опасений за свою жизнь, за жизнь родных и близких.
Днепропетровск: "Врачи еврейской национальности выходят из доверия у народа. Хоть бы товарищ Сталин поменьше обращался к врачам…"
Кемеровская область: "Надо написать письмо товарищу Сталину, чтобы ни одного еврея-врача не допускал близко к стенам Кремля…"
Киев: "Евреи залечили моего мужа и отправили его на тот свет только потому, что он был членом партии…" – "Я бы ни одному еврею не разрешила лечить людей и быть около продуктов питания…"
Одесса: "Недавно моя приятельница, цветущего здоровья женщина, неожиданно заболела раком и умерла. Мы недоумевали, откуда у нее рак? Сейчас всё понятно…"
Челябинск: "Бывали случаи, когда больные, купив лекарство, возвращались в кабинет врача и требовали: "Прими первую таблетку сама. Может, она отравленная. Везде пишут, что евреи травят русский народ"…"
Львов: "Советский народ проклинает этих выродков и требует самого сурового наказания…"
Черновцы: "Они американские шпионы, злейшие наши враги, прощения не должно быть. Кровь за кровь!.."
Томск: "Это не люди, а звери, даже хуже зверей…" – "Враг не добит, он сопротивляется из последних сил. Но он будет уничтожен…"
Днепропетровск: "Выселить евреев в Еврейскую автономную область или на Чукотский полуостров, но продумать вопрос с охраной границ – из-за возможности перебежки к американцам или продажи исконно русского полуострова американцам…"
В январе 1953 года в ЦК партии подготовили письмо в редакцию газеты "Правда"; его должны были подписать евреи из разных слоев населения, чтобы это явилось откликом на "разоблачение шпионской банды врачей-убийц".
В письме сказано среди прочего: государство Израиль стало "плацдармом американских агрессоров", а сионистские организации во всем мире превратились "в центры международного шпионажа и диверсий". "Еврейские буржуазные националисты" стремятся "превратить обманутых ими евреев в шпионов и врагов русского народа", но это им не удастся сделать, потому что в Советском Союзе нет "национального гнета", "полностью восторжествовали справедливость и искренняя дружба между народами… Впервые в истории трудящиеся евреи обрели свободную, радостную жизнь, возможность безграничного развития в любой области труда и творчества".
В конце письма присутствовало категорическое заявление: "Группа врачей-убийц разоблачена… Как все советские люди, мы требуем самого беспощадного наказания преступников".
Начали сбор подписей под письмом в "Правду", однако заминка случилась с И. Эренбургом. Ознакомившись с текстом, он в тот же день обратился к Сталину, совершив поступок, чреватый по тем временам непредвиденными последствиями. "Дорогой Иосиф Виссарионович, я решаюсь Вас побеспокоить только потому, что вопрос, который я не могу сам решить, представляется мне чрезвычайно важным…"
Прежде всего Эренбург заявил, что "единственным радикальным решением еврейского вопроса в нашем социалистическом государстве является полная ассимиляция". И далее: "В тексте "Письма" имеется определение "еврейский народ", которое может ободрить националистов и смутить людей, еще не осознавших, что еврейской нации нет". Но самое главное, "опубликование письма… может раздуть отвратительную антисоветскую пропаганду, которую ведут теперь сионисты, бундовцы и другие враги нашей родины".
Обращение знаменитого писателя попало к адресату, и в первоначальном варианте письма слова "еврейский народ" заменили на "советские евреи" и "еврейские труженики". Письмо подписали 57 человек – писатели, ученые, артисты, композиторы, врачи, дирижер, учитель, рабочий, сталевар, председатель колхоза. Среди них были генерал-полковник Я. Крейзер, певец М. Рейзен, кинорежиссер М. Ромм, писатели В. Гроссман, С. Маршак, И. Эренбург, академик Л. Ландау, авиаконструктор С. Лавочкин, композиторы М. Блантер и И. Дунаевский, скрипач Д. Ойстрах, пианист Э. Гилельс.
5
Обращение в "Правду" подготовили к публикации, ожидали разрешения из Кремля, но письмо не понравилось Сталину, и в первых числах февраля его отправили в архив. Через две недели появился второй вариант письма, написанный в более спокойных тонах; там даже присутствовал призыв к "еврейским труженикам" во всем мире совместно "поразмыслить над некоторыми вопросами, затрагивающими жизненные интересы евреев".
В этом варианте письма основной удар был направлен против Израиля, с которым к тому времени разорвали дипломатические отношения. Но составители письма уже не требовали "беспощадного наказания" арестованных врачей, в тексте отсутствовали выражения "выродки" и "отщепенцы"; вновь появилось выражение "еврейский народ" и было высказано пожелание об издании газеты, "предназначенной для широких слоев еврейского населения в СССР и за рубежом".
Подписи 57 человек автоматически поставили и под этим обращением в "Правду", добавили к ним еще двух евреев – экономиста и зоотехника, однако на страницах газеты оно тоже не появилось. Многие годы это письмо (оба его варианта) находилось в секретных архивах, отчего было недоступно и вызывало немало предположений, основанных на слухах и легендах, – когда же его опубликовали, исследователи разошлись в своих выводах: с какой целью Сталин приказал составить это письмо и почему не разрешил напечатать его в газете?
Антисемитские настроения в стране нарастали, беспокойство евреев усиливалось, – не опасался ли вождь, что погромная ситуация выйдет из-под контроля, подхлестнет вражду между большими и малыми народами страны, ударит, к примеру, по русским пришельцам в среднеазиатских республиках и приведет к непредсказуемым результатам в многонациональном государстве? Но в таком случае логично предположить, что более умеренный вариант письма следовало непременно опубликовать – для успокоения населения и предотвращения нежелательных последствий антиеврейской кампании.
Кое-кто утверждает, что второй вариант письма потребовался Сталину для того, чтобы свести на нет "дело врачей", вызвавшее за рубежом огромный резонанс. Но как бы поступили тогда с арестованными? Их не могла постигнуть участь деятелей Еврейского антифашистского комитета, которых тайно арестовали и тайно расстреляли; о "врачах-вредителях" официально сообщили на весь мир, и теперь пришлось бы организовать открытый процесс или отпустить всех на свободу, на что диктатор никогда бы не согласился.
Не сожалел ли вождь перед смертью, что тайком не расправился с врачами? А может он понял в своей изоляции – подступает старость, немощь с болезнями, как же тогда оказаться без самых лучших врачей, которые могли бы ему помочь? Предположения, одни предположения…
Достоверно известно лишь одно: кампания против "убийц в белых халатах" стало вершиной сталинской политики в последние месяцы и дни его жизни.
"Известия" (18 февраля): "Презренные предатели, скрывавшиеся под маской профессоров-врачей…"
"Правда" (20, 22, 23, 26, 27 февраля, 1 марта): "Шпионы, вредители, враги народа…"
"Комсомольская правда" (4 марта): "Советская патриотка, рядовой врач Л. Ф. Тимашук…"
Журнал "Знамя" (март 1953 года): "Эти преступники умертвили товарища А. А. Жданова и довели до смерти товарища А. С. Щербакова…"
Известны случаи самоубийств среди евреев в первые месяцы того года, и секретные осведомители сообщали отклики еврейского населения: "Не верю в евреев-вредителей…" – "Это уже открытый погром…" – "Опять есть повод, чтобы избивать евреев…" – "Среди еврейского населения жуткая паника. Ожидается переселение в Биробиджан со всех концов СССР…" – "Соберут всех евреев и выселят в тайгу…"
6
Слухи о насильственном переселении еврейского населения появились, очевидно, после ареста деятелей Еврейского антифашистского комитета и подпитывались затем последующими репрессиями. Кампания против "безродных космополитов", увольнения евреев по всей стране, антисемитские статьи в газетах, арест "врачей-вредителей", всполошивший Советский Союз, – всё это нагнетало обстановку и способствовало появлению множества слухов.
Заговорили о скором судебном процессе над "убийцами в белых халатах", о смертном приговоре, публичной казни на Красной площади и запланированных взрывах негодования по всей стране, чтобы насильственную депортацию – по хитроумному замыслу властей – можно было оправдать "избавлением" евреев от народного гнева.
Шептались о том, что всё еврейское население отправят в Восточную Сибирь, Среднюю Азию и на Дальний Восток, где выстроены уже гигантские лагеря для приема переселенцев; что на запасных путях больших городов подготовлены товарные составы, составлены списки евреев в отделениях милиции, утверждена последовательность выселения – сначала чистокровные евреи, затем полукровки. Из воспоминаний: "Сосед по квартире, совсем юный, с трогательной непосредственностью сообщает мне, что нас скоро выселят, и они займут нашу комнату…"
Разговоры о несостоявшемся насильственном выселении не утихали затем многие годы. Периодически появлялись воспоминания очевидцев – или тех, кому об этом сообщали очевидцы – о специальной комиссии по выселению евреев, созданной Сталиным, об огороженных зонах в глухих районах Сибири и Дальнего Востока и огромных бараках "в одну доску" без электричества и отопления, где в суровые зимние морозы погибли бы все, кого туда намеревались переселить.
Эта тема попала не только в мемуары современников, но и в научные исследования, вызвав долгие споры и предположения. Одни историки говорят: не найдено ни единого документа, который подтверждал бы слухи о депортации еврейского населения или хотя бы о ее подготовке. Другие им возражают: указания могли быть устными, переданными по телефону непосредственным исполнителям, что случалось нередко в иных случаях. Документы, подтверждающие депортацию, возможно, уничтожили в последующие годы (известно, что часть личных архивов Сталина и его соратников была ликвидирована), или они хранятся в архивных фондах КГБ, МВД, Политбюро, недоступных для исследователей, – подобно указам о выселении кавказских народов, которые обнародовали лишь через десятки лет.
Д. Волкогонов, историк (из высказываний по иному поводу): "Знаю, немало документов было уничтожено… Режим тогда был таким, что можно предполагать самые дикие варианты… История, особенно советская, полна тайн. Часто зловещих…" В протоколах заседаний Политбюро появлялись загадочные записи: "Обсуждение секретных мероприятий". На донесениях встречались пометки Сталина: "Прошу эти документы уничтожить". Кто знает, что они обсуждали на тех заседаниях, какие документы уничтожали по приказанию вождя?..
Одни исследователи утверждают: не было никакой возможности выселить в кратчайшие сроки несколько миллионов евреев; на это не хватило бы сотрудников карательных органов, транспорта и прочих необходимых средств для подневольного перемещения огромного количества людей. Другие им возражают: депортацию могли проводить поэтапно, область за областью, вылавливая и в последующие месяцы затаившихся представителей этого народа.
Кое-кто полагает, что от изъятия из жизни общества большого количества специалистов пострадали бы здравоохранение, образование, наука, оборонная промышленность. В ответ на это им указывают на иные поступки Сталина, особенно во времена коллективизации и в предвоенные годы "большого террора", которые привели к разрушительным последствиям в армии, науке, культуре, промышленности и сельском хозяйстве.
Говорят даже о том, что для насильственной депортации потребовалось бы предварительно изменить советское законодательство и признать антисемитизм официальной политикой коммунистической партии, для чего понадобился бы длительный период времени (наподобие того, как это происходило в гитлеровской Германии – годы антисемитской пропаганды, принятие расовых законов, устранение евреев из экономической жизни страны, а уж затем их физическое уничтожение).
Им возражают не без оснований: в практике Кремля было немало насильственных переселений отдельных народов без изменения законодательства, да и антисемитская кампания тех лет, охватившая все средства массовой информации, воспринималась гражданами страны как официальная политика руководителей Советского Союза.
Это было время жесткой конфронтации с Западом. Не полагал ли Сталин, что мир находился на пороге Третьей мировой войны, в преддверии которой следовало изолировать еврейское население страны, зараженное – по его мнению – проамериканскими настроениями? А может он задумывал не депортацию в начале 1953 года, но подготовку к ней, разработку предварительных планов, чтобы в нужный момент без промедления приступить к переселению на восток "пятой колонны"?
Решения вождя не всегда поддавались логическому объяснению, особенно в последние годы его жизни, а потому возможны различные объяснения тех или иных событий, которые произошли или только намечались к исполнению единоличным правителем страны. Требуются документы, но они пока что не обнаружены, а может, уже не существуют. Требуются авторитетные свидетели, приближенные к Сталину, но они разошлись во мнениях. Каганович и Хрущев отрицали существование планов насильственного переселения евреев; Булганин и Микоян их подтверждали с той или иной степенью убедительности.
Н. Булганин рассказывал: Сталин приказал ему подготовить сотни железнодорожных составов для высылки евреев. А. Микоян вспоминал: "Готовилось "добровольно-принудительное" выселение евреев из Москвы. Смерть Сталина помешала исполнению этого дела".
7
Снова и снова возникает вопрос: депортация еврейского населения СССР – слухи или реальность? Эту тему нельзя рассматривать обособленно, применительно лишь к евреям Советского Союза; необходимо напомнить многие и многие случаи выселения народов, которые неоднократно происходили, – и вот некоторые из них.
В 1937 году власти предположили, что японцы могут завербовать шпионов среди корейского населения, а потому выслали в Среднюю Азию всех корейцев, проживавших в Сибири и на Дальнем Востоке. "Их привезли на грузовиках, оставляя меж высохших кустиков верблюжьих колючек… Они хватали за голенища водителей и милиционеров, умоляя увезти их в людные места, потому что в мороз и ветер, без очага и крыши помрут маленькие дети и старики, да и молодые вряд ли дотянут до утра…"
В 1940 году из Ленинградской области вывезли в Карелию финов и эстонцев – для заселения пустующих земель, отвоеванных у Финляндии. 28 августа 1941 года вышел указ "О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья". Упразднили Автономную республику немцев Поволжья, ее жителей-немцев депортировали в Казахстан и Сибирь; туда же отправили немцев из других районов Европейской части страны.
С конца 1943 года началось поголовное выселение народов, обвиненных в сотрудничестве с немецкими оккупантами в годы войны. В октябре ликвидировали Карачаевскую автономную область; карачаевцев – небольшой народ на Северном Кавказе – выселили с их земель в Казахстан и Киргизию. В последние дни декабря ликвидировали Калмыцкую АССР, более 26 000 семей калмыков отправили под конвоем в Сибирь и на Урал; калмыков – солдат и офицеров – отчислили из боевых частей и отправили в строительные батальоны.
Каждое выселение планировали заранее как военную операцию с применением солдат и боевой техники. Село или аул внезапно окружали солдаты с автоматами, сгоняли жителей на площадь, зачитывали указ о выселении, разрешали брать с собой ограниченное количество вещей, а затем подъезжали огромные "Студебеккеры", в кузовах которых отвозили на железнодорожные станции (эти "Студебеккеры" присылали из США для помощи Красной армии).
Изгнание было поголовным, под усиленной охраной, навечно и без права на возвращение; вывозили мужчин, женщин, стариков и детей, семьи солдат и офицеров, воевавших и погибших на фронтах, партийных деятелей, членов местного правительства, орденоносцев и Героев Советского Союза. "В переполненных до предела телячьих вагонах, без света и тепла, почти месяц следовали мы к неизвестному месту назначения… Пошел гулять тиф… Во время коротких стоянок, на глухих безлюдных разъездах… в черном от паровозной копоти снегу хоронили умерших…"
Берия докладывал Сталину в 1944 году: "Сегодня, 23 февраля, на рассвете начали операцию по выселению чеченцев и ингушей". Перед депортацией выпал глубокий снег, и грузовики не могли пройти в отдаленные селения, чтобы отвезти чеченцев на железнодорожные станции. Сроки поджимали, следовало доложить начальству о завершении операции, а потому в горном ауле Хайбах согнали 700 человек в конюшню колхоза имени Л. Берия и всех сожгли. "Нещадный чудовищный костер поднялся до гигантских размеров… – вспоминал очевидец. – Никто не вырвался из огня и автоматной блокады. Ни один не спасся".
Эта операция получила кодовое название "Чечевица"; доклады Сталину поступали ежедневно, и через неделю Берия сообщил: "По 29 февраля выселены и погружены в железнодорожные эшелоны 487 479 человек, в том числе 91 250 ингушей…" Чечено-Ингушская АССР перестала существовать – ее коренных жителей выселили в Казахстан и Киргизию; туде же отправили чеченцев и ингушей из Дагестана и других районов страны.
В операции "Чечевица" принимали участие 19 000 работников карательных органов и 100 000 бойцов и офицеров войск НКВД; "наиболее отличившихся" наградили орденами и медалями. Полководческий орден Суворова I степени получили 4 человека (среди них Берия), орден Кутузова I степени – 3 человека, орден Суворова II степени – 13, орден Кутузова II степени – 17, орден Красного Знамени – 79 человек. За проведение операции "Чечевица" наградили орденами и медалями 714 человек. М. Гвишиани, руководитель убийства в ауле Хайбах, "заслужил" орден Суворова II степени.
Затем войска НКВД перебросили в Кабардино-Балкарию, и началось выселение балкарцев в Казахстан и Киргизию. С 18 по 20 мая 1944 года, после освобождения Крыма, выслали на Урал и в Среднюю Азию 190 000 крымских татар, а в последующие месяцы депортировали с полуострова 13 000 болгар, 10 000 армян, более 14 000 греков (награды получили 371 человек).
Из воспоминаний крымской татарки: "В три часа утра, когда дети еще спали, вошли солдаты и потребовали, чтобы мы за пять минут собрались и вышли из дома. Нам не разрешили брать с собой ни вещи, ни продукты… Выгнав из деревни, нас продержали голодными целые сутки… Стоял сплошной плач голодных детей. Муж сражался на фронте. Я была с тремя детьми. Наконец нас погрузили… в товарные вагоны, битком набитые, как скот. Везли 24 дня в Самаркандскую область…"
К концу 1944 года из Грузии выселили в Среднюю Азию 90 000 турок-месхетинцев и представителей других туркоязычных мусульманских этнических групп, проживавших в приграничных районах с Турцией (413 сотрудников, "наиболее отличившихся при проведении операции", отметили боевыми орденами и медалями).
Начальник отдела спецпоселений НКВД сообщал в начале 1945 года: "Имеется 2 137 769 спецпереселенцев, из них: бывших кулаков – 646 965 человек… немцев – 568 825… чеченцев и ингушей – 467 365… карачаевцев – 64 017… балкарцев – 35 829… переселенных из Крыма – 216 943… калмыков – 83 688 человек…" Среди них было "большое количество детей, оставшихся без родителей".
Высланных ставили на специальный учет, каждый из них должен был ежемесячно отмечаться в комендатуре и не имел права без разрешения покидать место жительства; за нарушение режима грозило тюремное заключение на большие сроки. Самыми трудными были первые годы жизни на новых местах, во время которых умерли десятки тысяч человек. Самаркандская область: "Мы работали, голодали. Многие от голода с ног валились. Из нашей деревни вывезли 30 семей, из которых остались в живых неполных 5 семей. И в этих семьях выжили один-два человека, остальные погибли от голода и болезней".
Среди спецпереселенцев в Сибири и Средней Азии оказались и евреи, высланные еще перед войной и испытавшие вместе с другими тяготы той жизни. "Помню, какой-то начальник оставил после еды кусок хлеба. Мама сказала: "Неужели настанет время, когда и мы оставим недоеденный кусочек?"…"
8
В начале 1930-х годов сослали в Таджикистан "раскулаченных" крестьян и поселили в Вахшской долине, неподалеку от афганской границы. М. Занд свидетельствовал:
"В то время это была безжизненная пустыня. Ссыльные выкопали здесь ирригационные каналы. Большинство из них при этом умерло. Те же‚ кто остался в живых‚ были названы ""колхозом имени Москвы"‚ им велели выращивать хлопок.
В 1941 году сюда были сосланы немцы Поволжья; в 1944 – крымские татары‚ греки с юга Украины и даже небольшая группа голландцев – население двух голландских хуторов‚ существовавших на Украине с конца 18 века; в 1945 году доставили болгар из Бессарабии. Многие из этих ссыльных тоже умерли.
В 1950–1951 годах сюда привезли язгулемцев, маленькое племя с гор Памира, и горных таджиков из Куляба. Большинство язгулемцев и часть кулябцев также погибли: горцы просто-напросто не могли здесь жить. Среди хлопковых полей колхоза были разбросаны кладбища – для каждой группы свое..."
Эта тема может показаться излишней в теперешнем повествовании, но не мешает узнать, что происходило в разные времена с народами Советского Союза и что могло случиться с еврейским населением в 1950-е годы.
В конце войны и в первые послевоенные годы отправляли в лагеря и ссылки греческое население Черноморского побережья, латышей, литовцев и эстонцев из Прибалтики, украинцев из Западной Украины, гагаузов и болгар из Молдавии. Та же судьба постигла в Грузии армян и ассирийцев – бывших турецких и иранских подданных, а также "лахлухов" – евреев-выходцев из Иранского Азербайджана и Курдистана. В 1951 году выселили всех евреев из подмосковного села Давыдково, располагавшегося неподалеку от "ближней дачи" вождя.
Из воспоминаний заключенного: "В лагере мы наблюдали‚ как менялся национальный состав. Сперва узбеки и таджики в цветастых халатах – они были сильные люди‚ но их становилось всё меньше... Вслед за таджиками в лагерь пришли греки из Крыма... Их было много – не меньше‚ чем немцев из Поволжья‚ поляков‚ эстонцев‚ литовцев... Все народы были представлены в лагере – чеченцы‚ ингуши‚ крымские татары‚ карачаевцы..." В 1954 году МВД сообщило, что на спецпоселении находилось 2 819 776 человек, в том числе 884 057 детей, не достигших шестнадцатилетнего возраста.
Разговоры о депортации еврейского населения можно оценивать по-разному, называя их слухами или неосуществленными планами диктатора, больного, подозрительного, ожидавшего отовсюду опасности для себя и своего режима. Одно можно сказать наверняка: Сталин установил принцип коллективной вины целых народов и этнических групп, был накоплен огромный опыт по насильственному их переселению; отчего же подобное не могло произойти с еврейским населением Советского Союза – в заданные сроки и по отработанному сценарию?
***
Существовало много слухов о поведении отдельных лиц, отказавшихся подписать письмо в "Правду". Среди прочих предложили поставить подпись писателю В. Каверину; он этого не сделал, и ему – "с оттенком скрытой угрозы" – сказали: "Подумайте, если можно, недолго".
Из воспоминаний Каверина: "Надо было найти убедительные причины для отказа – вот о чем мы толковали (с женой) два или три дня с утра до ночи… Когда я наконец снял телефонную трубку и вызвал Маринина, я мгновенно забыл всё, что мы придумали, и на вопрос этого иуды: "Отказываетесь? Почему?", ответил только: "По многим причинам". – "Так и передать главному редактору?" – "Так и передайте". Я положил трубку и повернулся к жене, которая всплеснула руками…"
***
В 1944–1945 годах, после массового выселения из Крыма, были переименованы татарские, немецкие, болгарские и греческие названия сотен населенных пунктов. Село Ак-Шейх стало называться Раздольное, Корбек – Изобильное, Улу-Узень – Генеральское, Биюк-Озенбаш – Счастливое и так далее; город Карасубазар превратили в Белогорск.
Заодно исчезли в Крыму и еврейские названия. Село Шолом-Алейхем получило наименование Колоски, Идендорф (село Еврейское) стало называться Октябрьское, Фрайдорф (Свободное) – Новосельцы, Фрайлебен (Свободная жизнь) – Вольное, Лениндорф (Ленинское) – Дивное, Икор (Землепашец) – село Ромашкино, и прочее.
Ройтфелд (Красное поле) на юге Украины переименовали в Степное, Ефингарь (Красивая река) – в Плющевку; Калининдорфский район стал Калининским, Сталиндорфский – Сталинским.
***
Депортацией из Крыма и Северного Кавказа командовали заместитель наркома государственной безопасности Б. Кобулов и заместитель наркома внутренних дел И. Серов, которых наградили за это орденами Суворова I степени и Красного Знамени. Кобулова расстреляли вместе с Берия в конце 1953 года, а Серов стал председателем КГБ, получил звание генерала армии и Героя Советского Союза.
После смерти Сталина высланные с Северного Кавказа стали нелегально возвращаться в родные места. Тысячи чеченцев и ингушей жили в землянках неподалеку от своих домов, где поселились чужие люди; они восстанавливали кладбища и хоронили на них умерших родственников, тела которых привезли из ссылки.
В конце 1956 года ЦК партии принял постановление "О восстановлении национальной автономии калмыцкого, карачаевского, балкарского, чеченского и ингушского народов", и вскоре оставшиеся в живых вернулись домой. Высланным немцам не позволили поселиться на прежнем месте, турок-месхетинцев не пустили в Грузию, а крымским татарам пришлось бороться многие годы, прежде чем они смогли вновь поселиться в Крыму.
Возникает естественный вопрос: если бы при жизни Сталина произошла депортация еврейского населения, и если бы затем признали ее незаконной, – куда бы смогли вернуться два миллиона евреев?..
***
А. Некрич, из книги "Наказанные народы" (написана в 1970-е годы):
"Живописны дороги Кабардино-Балкарии. Много автомашин мчится по ним, и среди водителей немало балкарцев. Загляните в их кабины, и вы увидите Его фотографию. С ласковой, отеческой, заботливой сталинской улыбкой он смотрит на водителя…
Поистине, неисповедимы пути Господни!"
Очерк восемьдесят восьмой
Смерть Сталина
1
М. Джилас (из воспоминаний):
"Ужин начался с того, что кто-то – думаю, сам Сталин – предложил, чтобы каждый сказал, сколько сейчас за окном градусов мороза, и потом, в виде штрафа, выпил бы столько стопок водки, на сколько градусов он ошибся… Берия, помню, ошибся на три градуса и добавил, что это он нарочно, чтобы получить побольше водки…
От этой забавы – определения стопок водки по градусам мороза – вдруг пахнуло на меня изоляцией, пустотой и бессмысленностью жизни, которой живет советская верхушка, собравшаяся вокруг престарелого вождя и играющая одну из решающих ролей в судьбе человеческого рода…
Это ощущение… особенно усугубляла старость Сталина с явными признаками сенильности… В его сенильности было что-то трагическое и уродливое…"
2
С. Аллилуева:
"Я была у него 21 декабря 1952 года, в день, когда ему исполнилось семьдесят три года. Тогда я и видела его в последний раз.
Он плохо выглядел в этот день… Очевидно, ощущал повышенное давление, но врачей не было. Виноградов был арестован, а больше он никому не доверял и никого не подпускал к себе близко. Принимал сам какие-то пилюли, капал в стакан с водой несколько капель иода, – откуда-то он брал эти фельдшерские рецепты…
За сутки до удара он был в бане… и парился там по старой сибирской привычке. Ни один врач не разрешил бы этого, но врачей не было".
П. Судоплатов, генерал МГБ (конец 1952 года): "Я увидел уставшего старика. Сталин очень изменился. Его волосы сильно поредели, и хотя он всегда говорил медленно, теперь он явно произносил слова как бы через силу, а паузы между словами были длиннее".
Последние месяцы жизни Сталин почти безвыездно жил на даче, изредка появляясь в Кремле. 17 февраля 1953 года он принял посла Индии – это была его последняя встреча с представителем зарубежного государства, по всей видимости, для того, чтобы опровергнуть слухи о своей болезни. 28 февраля Сталин пригласил на дачу Хрущева, Маленкова, Берию и Булганина; Хрущев вспоминал: "Поехали, поужинали… Ужин затянулся… Сталин был навеселе, в очень хорошем расположении духа…"
28 февраля 1953 года, в субботу, с появлением на небе первых звезд наступил 14-й день месяца Адар 5713 года по еврейскому летосчислению. А с ним начался и праздник Пурим в память спасения еврейского народа от полного уничтожения – при персидском царе Ахашвероше, за много веков до нашей эры, в память о победе над ненавистным Аманом, который собирался погубить весь народ. Предполагают, что кровоизлияние в мозг случилось у Сталина 1 марта 1953 года, – очередной Аман лежал поверженным в праздник Пурим.
Бюллетени "О состоянии здоровья И. В. Сталина" печатали в газетах и передавали по радио; под ними стояли подписи врачей только с русскими фамилиями – с непременным добавлением: "Лечение товарища Сталина проводится под постоянным наблюдением Центрального Комитета КПСС и Советского Правительства".
В сообщении о болезни было указано, что у руководителя страны "Чейн-Стоксовое дыхание". В тот момент "врачи-вредители" находились в тюрьме и ничего не знали о событиях на воле. Следователь вызвал из камеры профессора Я. Рапопорта и спросил: "Может ли человек с Чейн-Стоксовым дыханием выздороветь?" Рапопорт вспоминал впоследствии:
"Я ответил, что это очень грозный… симптом и что при наличии его в большинстве случаев необходимо умереть (я так и сказал: "необходимо)… Далее следователь спросил, кого из крупных специалистов я мог бы порекомендовать для очень серьезного больного…
Я ответил: "Отличный врач Виноградов, но он – у вас. Превосходный врач Вовси, он тоже у вас. Большой врачебный опыт у Василенко, но он у вас. Прекрасный диагност Этингер, он у вас. Серьезные врачи оба Коганы, но один из них давно умер, а другой у вас… Самым крупным клиницистом-невропатологом я считаю Гринштейна, но он у вас. В качестве отоларинголога я рекомендовал бы Преображенского или Фельдмана, но они оба у вас".
В общем, я перечислил всех крупных специалистов… но все они оказались "у вас", и предложил назвать мне остающихся на свободе… Он задумался и назвал четыре фамилии. Ни одному из их носителей… я не мог дать рекомендации, приближающейся к той, которую я дал арестованным специалистам.
Он очень удивился и даже начал спорить, ссылаясь на то, что один из них – академик Академии медицинских наук. На это я ответил, что он просит рекомендовать опытного врача, а не академика, и что это не одно и то же".
3
В конце февраля 1953 года в журнале "Крокодил" напечатали фельетон "Пиня из Жмеринки", в котором были собраны еврейские имена – Пиня Мирочник, Давид Островский, Рахиль Палатник, Шай Пудель, Роза Гурвиц, Зяма Мильзон, Муня Учитель, Беня Рабинович и другие.
Пиня из Жмеринки, главный герой фельетона, был наделен всевозможными пороками: братья его жены жили за границей, до войны Пиню изгнали из партии, в военные годы он притворился больным и не попал на фронт, после победы обманным путем вновь пробрался в партию, с помощью друзей-евреев незаконно изготавливал на продажу сапожную ваксу и питьевую соду, обманывая государство и советских граждан. "Да, привольно жуликам в Жмеринке! Вот они и резвятся под самым носом у районного прокурора… Жулики обнаглели…"
Этот номер журнала "Крокодил" поступил в продажу в конце февраля, а в более отдаленных районах страны – в начале марта. Сталин болел; граждане страны читали про махинации Пини из Жмеринки; министр государственной безопасности докладывал руководителям партии и правительства – в стране ширятся антисемитские настроения и ходят слухи о том, что в болезни вождя виноваты "врачи-убийцы".
Работница военной базы: "Как жаль, что он так тяжело заболел! Не приложили ли руку к его здоровью евреи?.."
Слесарь: "Возможно, что т. Сталин тоже отравлен…"
Солдат: "Не может быть, чтобы это обошлось без подлых рук врачей-убийц…"
Рабочий: "Если не выздоровеет т. Сталин, то нам надо пойти на Израиль и громить евреев…"
Заключенный: "У Сталина жена еврейка и протаскивает евреев на руководящие посты; после смерти Сталина евреям жить не дадут…"
Радиотехник: "Заболел и лечить некому… Всех хороших врачей посадили…"
Старший лейтенант: "Если Сталин умрет, то Россию растащат на куски…"
Начальник клуба артиллерийской базы: "Туда и дорога…" ("Дано указание арестовать".)
Подполковник: "А стоит ли его лечить?.." ("Проводится оперативное расследование".)
Шахтер: "Хватит ему над нами издеваться…" Инвалид войны: "Это неплохо. На одного коммуниста меньше будет…"
С. Аллилуева:
"Отец умирал страшно и трудно… Лицо потемнело и изменилось, постепенно его черты становились неузнаваемыми, губы почернели. Последние час или два человек просто медленно задыхался. Агония была страшной. Она душила его у всех на глазах. В какой-то момент… он вдруг открыл глаза и обвел ими всех, кто стоял вокруг. Это был ужасный взгляд, то ли безумный, то ли гневный и полный ужаса перед смертью…
И тут, – это было непонятно и страшно… – тут он поднял вдруг кверху левую руку (которая двигалась) и не то указал ею куда-то наверх, не то погрозил всем нам. Жест был непонятен, но угрожающ, и неизвестно к кому и к чему он относился… В следующий момент душа, сделав последнее усилие, вырвалась из тела…"
Официально было объявлено, что вождь умер 5 марта 1953 года в 21 час 50 минут. Из воспоминаний врача-реаниматора: "Больной не дышал. Он умер. Глаза его были открыты… Я закрыла, а глаза вновь открывались. Пришлось держать руки на веках долго-долго… До сих пор мне часто снится Сталин и, проснувшись, уже не могу уснуть…"
С. Аллилуева: "Его нет, – но его тень продолжает стоять над всеми нами, и еще очень часто продолжает диктовать нам, и еще очень часто мы действуем по ее указу…"
4
В. Гроссман (из книги "Всё течет…"):
"И вдруг пятого марта умер Сталин…
Сталин умер беспланово, без указания директивных органов. Сталин умер без личного указания самого товарища Сталина. В этой свободе, своенравии смерти было нечто динамитное, противоречащее самой сокровенной сути государства. Смятение охватило умы и сердца…
Сталин умер! Одних объяло чувство горя… На траурных собраниях в учреждениях и на заводах многих охватывало истерическое состояние, слышались безумные женские выкрики, рыдания, некоторые падали в обморок. Умер великий бог, идол двадцатого века, и женщины рыдали...
Других объяло чувство счастья…"
Н. Вирта, писатель (из интервью в первые дни после смерти вождя):
"Сталин – величайший человек нашего века. Он был феноменальным созданием природы, она вложила в него всё, что можно вложить в одного человека…
Склад его фигуры, львиная голова, благородное спокойствие, разлитое по лицу, пристально мудрый взор из-под чуть-чуть приспущенных век, необыкновенной тонкости и красоты руки, неторопливая осанистая походка, преисполненная внутреннего достоинства… чарующая улыбка… благородство каждого жеста… – таким он был, наш Сталин…
Нет его теперь! Замолкло это великое человеческое сердце. Скорбь народа необъятна, глубина ее необозрима…"
И. Эренбург (из книги воспоминаний):
"Медицинское заключение говорило о лейкоцитах, о коллапсе, о мерцательной аритмии. А мы давно забыли, что Сталин – человек. Он превратился во всемогущего и таинственного бога. И вот бог умер от кровоизлияния в мозг. Это казалось невероятным…
На следующий день нас повезли в Колонный зал. Я стоял с писателями в почетном карауле. Сталин лежал набальзамированный, торжественный… Люди проходили мимо, многие плакали, женщины подымали детей, траурная музыка смешивалась с рыданиями…
Мне не было жалко бога, который скончался от инсульта… но я испытывал страх: что теперь будет?.. Я боялся худшего…"
Из Вашингтона прислали телеграмму с кратким текстом: "Правительство Соединенных Штатов выражает официальное соболезнование по поводу смерти Иосифа Сталина".
Из рассказов раввина Ицхака Зильбера:
"Как только я узнал о болезни Сталина, начал читать "Теилим" ("Псалмы"), чтобы ему поскорее пришел конец. Если я знаю псалмы наизусть и могу прочесть любой псалом с любого места, то это "из-за Сталина". Я читал их трое суток подряд, день и ночь, бегая с ведрами воды, убирая территорию, сидя в лагерном бараке. Перестал, когда услышал, что его уже нет.
Откуда псалмы вдруг так вспомнились, что я их на ходу наизусть читал? Это Всевышний открыл мне память…"
Л. Разгон, многолетний узник ГУЛАГа: "Я держался сознанием того, что если переживу Сталина, то останусь цел, и что я живу в соревновании с ним. Это соревнование… я выиграл. С тех пор 5 марта я никогда не бываю трезв. Это мой праздник".
5
Современники свидетельствовали: "Смерть Сталина потрясла нашу жизнь до основания. Занятий в школе практически не было, учителя плакали навзрыд, и все ходили с распухшими глазами…" – "Я видел неподдельные слезы деревенских баб, оплакивавших своего истязателя..." – "Не слышно было скандалов и драк во дворе, люди говорили вполне открыто: "За кого теперь пойдут умирать? За Маленкова, что ли? Нет, за Маленкова народ умирать не пойдет!"…" – "Начальство в лагере ходило со скорбными лицами, траурные мелодии неслись со всех сторон… а мы обнимались, целовались друг с другом…"
Бесконечные очереди стояли днем и ночью в дни "всенародного прощания". Десятки тысяч москвичей и жителей других городов пытались пробиться в Колонный зал через кордоны солдат, милиции и ряды грузовиков, перекрывших подходы к Дому союзов. "К вечеру… мы оказались на Трубной площади. Сошедшие с рельсов трамваи. Группы рыдающих детей, не знающих, как попасть домой. Крики тех, кто надеялся кого-то разыскать. Сугробы тающего снега. Холод… Толпы людей, мечущихся в разных направлениях…"
На Трубной площади скопилась огромная толпа, в которой погибли от давки сотни взрослых и детей; их свозили в московские морги, и родственники разыскивали там родных и друзей. Так закончилось правление великого диктатора: уходя в иной мир, он увел за собой многие жизни, словно недобрал их за годы долгого правления.
В Кремль приходили письма с требованием раскрыть "истинные причины" смерти вождя, и отклики граждан страны были различны:
"Лучше бы мы умерли, чем наш учитель Иосиф Виссарионович Сталин…"
"Теперь, наверное, будет война…"
"Евреям после смерти товарища Сталина будет еще хуже, чем сейчас…"
"Кто бы ни был у власти, нам, евреям, всё равно погибать…"
5 марта 1953 года в ЦК партии Украины поступило письмо за подписью "патриот-родитель" – о "возмутительном факте, имевшем место в 69 детском саду конфетной фабрики… г. Киева": "4 марта с. г. во время передачи по радио сообщения о тяжелой болезни тов. Сталина дети… начали переживать и сожалеть: "бедненький тов. Сталин заболел". Один из мальчиков группы, сын работника МГБ – еврея, выразился: "Ну и подумаешь – Сталин заболел, а я поеду в Америку, там лучше". Ввиду того, что дети являются отражением домашних чаяний… прошу проверить настоящий факт… для принятия соответствующих мер".
Заявление "патриота-родителя" приняли к рассмотрению; сотрудник МВД побывал в детском саду и вскоре доложил:
"Проверкой фактов… установлено, что во время тяжелой болезни товарища И. В. Сталина, в детском саду N 69… было организовано колле