На заре создания государства Израиль перед общественностью только что народившейся страны встало немало трудных и важных вопросов. Один из них касался службы девушек в армии, точнее освобождения тех из них, кто соблюдает мицвот (заповеди). Рав Карелиц, известный как Хазон Иш, считал, что запрет на службу в армии не может быть нарушен для девушки даже под угрозой смерти.
Нужно отметить, что с этим мнением согласились все израильские раввины. Практически каждый из них поставил свою подпись под общей петицией.

В то время, когда споры еще были в разгаре, по всей стране шли открытые диспуты, участникам которых предлагалось высказать и обосновать свою позицию.

На один из таких публичных диспутов пригласили рава Шабтая Юделевича. По протоколу он должен был выступать после некоего «раввина», придерживавшегося как раз того мнения, что служба в армии вполне подходит девушкам. Не в каменный век живем, пусть девочки общаются со сверстниками, пусть находят себе друзей, а заодно привыкают к послушанию... И вообще, если все увидят, что в армии служат соблюдающие девочки, то с каким энтузиазмом и все остальные потянутся!.. И уже в качестве «сокрушительного» довода оратор добавил: «У меня три дочери. Две из них завершили службу, третья готовится выполнить свой долг перед своей страной! Не вижу причин, почему бы дочерям других раввинов не последовать примеру моих дочерей?!»

С трудом дождавшись, пока оратор завершит свою пламенную речь, рав Шабтай Юделевич сказал: «Вместо того, чтобы спорить, я приведу, с вашего разрешения, одну историю. Б неком местечке жил человек по имени Берл и по прозвищу Апикойрес. Ну, всем понятно, такое прозвище просто так, ни с того ни с сего, к человеку не прилипает. Да, Берл был отступником. Не полным, не совсем откровенным. Ка-кие-то заповеди он исполнял (для видимости, а может, и для самоуспокоения). Только жена его знала, насколько глубоко и основательно муж отошел от Б-га. Она плакала, молилась, пыталась взывать к его совести, - ничего не помогало...

И вот, в Иом Кипур вместе со всеми евреями местечка Берл-Апикойрес пришел в синагогу. Жена его расположилась на женской половине. И нужно ли вам говорить, что бедная женщина, вместо того, чтобы сосредоточиться на молитве, то и дело с тревогой посматривала в сторону мужа: а вдруг сбежит потихоньку?

Довольно долго все шло нормально. Берл молился, и плакал, и взывал к Небесам, и стучал себя в грудь, и падал ниц... И вдруг, когда община уже приступила к последней молитве, супруга Берла увидела, что муж исчез. Причина тому могла быть только одна: муженек решил закончить пост, и сейчас в его чреве одно за другим исчезают аппетитные кушанья, приготовленные для вечерней трапезы.

Женщина поспешила домой. В кухне никого не было, и она уже пожалела, что зря подумала плохо о муже. Но, нет, сдвинув крышку большой кастрюли, стоящей на плите, она убедилась: курица «потеряла» одну из ножек.

Берл, вид у него был предовольный, лежал в кабинете на мягком диване, просматривая газету. Под нос себе он мурлыкал один славный мотивчик, подхваченный в оперетте, где был третьего дня. Жена, встав на пороге, воздела руки к небу и возопила так, как будто бы ее режут. «О-о-о! - вскричала она. - О-о-о! Горе мне, горе!» «Ах, прекрати сейчас же, - сказал, поморщившись, муж, насколько мне известно, у нас никто не умер!» «Ты умер, ты! Душа твоя умерла! Иначе ты не посмел бы нарушить святость такого Дня?» «О чем это ты?» «Ты не знаешь? А кто сейчас ел из кастрюли?» «Так это, может быть, кошка! А я ничего не ел!» «Ах, кошка, конечно, как же... Сначала открыла крышку, поела, накрыла кастрюлю, все тщательно подлизала, а ты тут совсем ни при чем!..» «Ну хочешь, я докажу тебе, что вовсе не ел мясного? Возьму сейчас и выпью кружечку молока!» «Конечно, это понятно! - сказала жена, рыдая. - Раз ты Йом Кипур нарушил и врешь на каждом шагу, что стоит тебе другое вслед за первым нарушить? Запить молоком мясное!.. А только ты этим докажешь, что апикойрес и есть!»

_{р. Шломо-Залман Кренцель - по материалам вестника "Кol Уaakov"}