Ты еще можешь вернуться!

По мотивам истории, рассказанной рабанит Хавой Куперман

Иногда меня спрашивают, возможна ли Тшува в пожилом возрасте. И я всегда вспоминаю одну женщину, вернувшуюся к еврейству, когда ей уже перевалило за 80. Звали ее Сара Абрамовна Винер. Не знаю, была ли она из тех большевичек, которые «лично видели Ленина», но всю свою жизнь, до глубокой старости, она хранила верность коммунистической идее. Примечательно, что Сара Абрамовна была сестрой раввина Ицхака Винера, светлой памяти, с которым мой папа подружился в Ташкенте и всегда потом очень тепло к нему относился. Рав Ицхак Винер был выдающимся человеком и замечательным учителем. У него в подпольной йешиве занимался мой брат Бенцион. Вообще, люди такого масштаба, как Винер, оказывают на тех, кто их окружает, огромное влияние. Наверное, его сестра была единственным исключением. Долгое время казалось, что на нее это влияние не распространяется, и что так будет до конца ее жизни.

С ранней юности он и она шли совершенно разными путями.

Брат и сестра Винеры родились на Украине. Не помню точно, какая у них была разница в возрасте, но брат был значительно старше. Он обзавелся семьей и возглавил общину небольшого украинского городка, когда сестра его еще находилась в подростковом возрасте. Правда, молодость не помешала Саре выпорхнуть из родного гнезда и унестись далеко-далеко вслед за ветром перемен. Она, увлекшись мечтами о равенстве, братстве и сплоченности мирового пролетариата, ушла из дома, чтобы с головой окунуться в водоворот революционной борьбы. Так что бурный 17-й год юная Сара Винер встретила вдали от родителей, вдали от «идеологически отсталого» брата, но с «единственно верной» большевистской идеей в сердце и доскональным знанием «Капитала» Маркса.

А для ее брата наступили очень трудные времена. Революция свершилась, заполыхала гражданская война. Городок, где он жил со своей семьей, оказался в эпицентре событий. (Хотя наверное в ту пору, таких эпицентров в центральных и западных губерниях Российской Империи было великое множество...) Сегодня хозяйничали красные, завтра город захватывали белые, послезавтра зеленые... И снова красные, и снова зеленые... Армии, банды, военизированные повстанческие отряды... Грабят, убивают, насилуют... Евреям, как всегда, достается больше всех остальных.

Когда в городок вошел атаман Симон Петлюра — во главе огромной и доблестной армии, состоящей частью из головорезов, частью из деклассированных элементов и потерявшего землю крестьянства, - в воздухе запахло жаренным. Поползли слухи о надвигающихся погромах и массовом истреблении еврейского населения. Бежать было решительно невозможно, потому что повсюду полыхали пожары, повсюду было одинаково страшно.

Молодой раввин Ицхак Винер решил не ждать у моря погоды, но действовать: он пойдет к атаману и договорится, чтобы тот приказал не трогать евреев.

«Одумайся! - пытались вразумлять его близкие. - Кто тебя туда пропустит?! Да ты же погибнешь, и кому от этого станет лучше?» Дети плакали, еще не понимая опасности, но чувствуя ее инстинктивно, молодая жена голосила и рвала на себе волосы.

Рав Ицхак не послушался.

У входа в хату, где располагалась канцелярия Директории, стоял грозного вида часовой, здоровенный детина в бараньей бурке и шапке, надвинутой на одну бровь. «Куды прешь, жидовская морда?!» «К вашему начальнику, любезный, поговорить нужно». «У нас тут с вашим братом не особо-то разговаривают. У нас тут вашего брата по большей части - того...» - боец провел большим заскорузлым, желтым от махорки пальцем поперек своего горла, изображая надрез от уха и до уха. «И все же, - заупрямился еврей, - извольте сопроводить меня к атаману!» - он протянул часовому серебряную монету; она, как будто сама собой, нырнула в карман военных штанов. Настроение стража чуть переменилось. «Лады, борода, я сёдни добрый! Стой здеся, пойду поспрошаю. Примет тебя атаман, — пропущу; не примет — не взыщи. Тогда уж буду иметь удовольствие самолично тебя в расход пустить. Так што решай: либо скорее ноги уноси, либо, если ты такой рисковый, - дожидайся», - и он, ухмыляясь, удалился.

Минут через пять раввин был препровожден к атаману. Тот, утонув в огромном, обитом темным бархатом кресле, смотрел на вошедшего прищуренным колючим глазом: «Не понимаю я вас, евреев! Все-то вы суетитесь, все беспокоитесь и людям от вас никакого покоя нету! Вот, отрываете меня, государственного мужа, от важных и неотложных дел! Ну скажите, совесть у вас есть? А? И что вы за племя такое неуемное?! Ладно уж, выкладывайте! С чем пожаловали?»

«Видите ли, - сказал рав Ицхак, - я пришел ходатайствовать за еврейскую общину. Нехорошо, если начнутся погромы и убийства!» «А почему вы, собственно, решили, что они начнутся? Кто это там у вас такие вредные слухи распространяет?! Попался бы мне этот голубчик!.. Неужто вы до того ослепли от страха, что стали неспособны ничего разглядеть?! Что, не видите: мы люди образованные, не звери. Культуре не чужды, и мысли нас высокие порой посещают’*'... И понимаем мы, что с вами, б-гоизбранными, нужно обращаться нежно и деликатно... - Петлюра говорил так, что трудно было понять, всерьез он это, или ёрничает. Как бы там ни было, атаман, сделав короткую паузу, продолжил. — А ваши страхи... Они же ни на чем пока не основаны! Следовательно, это только ваши страхи и ваши домыслы!!!»

«Пока — да. Но многие в вашей армии ненавидят евреев. И если уже случится несчастье, если уже произойдет кровавая резня, тогда не о чем будет говорить!»

Напористость и бесстрашие молодого еврея удивили и заинтриговали атамана. Вот уж зря болтают, что евреи трусливы. Ему даже сделалось любопытно. Он словно увидел всю сцену со стороны — себя, способного одним легким движением бровей превратить кого угодно в мокрое место, и этого человека, посмевшего сюда прийти, причем не ради личных, но ради общественных интересов!

«Чего ты хочешь?» «Декрета!» «Какого такого декрета?» «Издайте указ, запрещающий причинять вред евреям!» «Ну, предположим, я сделаю эту милость, а что сам буду иметь?» «Назовите условия». Атаман огласил сумму и добавил:    «Сроку    даю три дня!»

...Через три дня рав Ицхак Винер принес Петлюре половину. Больше не было. Разруха, голод и лишения оставили людей без самого необходимого. Какие уж там деньги и ценности?!

«Почему не всё? Пожадничали? Или вашим евреям своего ребе не жалко?» «Нет у нас больше. Ничего, ни гроша, ни крошки! Принимайте решение. Хотите казнить — казните, начинайте с меня, но без декрета я отсюда не выйду!» - сказал рав Ицхак и принялся читать Видуй.

«Ладно, будет вам ваш декрет!» - махнул рукой атаман и приказал разослать телеграммы и депеши во все города и местечки, подведомственные на тот момент Директории. Приказ гласил: «Евреев не трогать, тому же, кто сей указ нарушит, самому не миновать суровой кары». (Возможно, этот эпизод для многих украинских историков послужил поводом утверждать, что Петлюра никогда антисемитом не был. Увы, это не так. Проделано немало серьезных исследований, доказывающих обратное).

О раве Винере известно много других замечательных историй, некоторые из них опубликованы.

Позднее он возглавил общину в одном из районов Киева. Потом был репрессирован, сидел в лагерях, и это, как ни странно, спасло ему жизнь. Его семья оставалась в Киеве и вся была уничтожена во время Катастрофы.

Но мы как будто совсем забыли о Саре, сестре рава Ицхака. А ведь именно ее Тшува послужила поводом, чтобы начать этот разговор.

Что же было с Сарой? Она оказалась в числе везунчиков, которых не коснулись репрессии. И, несмотря на ужасы, происходившие вокруг, несмотря ни гибель товарищей по партии, оставалась ярой коммунисткой, верной и непоколебимой. При всем при этом, она была человеком не чуждым милосердия. Когда брат вышел на свободу и поселился в Узбекистане, она приехала к нему. Он был одинок и она тоже. Но каждый продолжал исповедовать свою религию.

В 60-м он уехал в Израиль. Там продолжал преподавать. И начал мечтать, чтобы сестра перебралась к нему. Ему говорили: «Зачем тебе это??? Ты не понимаешь, кто она? Что она тут забыла? Это ж другого поля ягода!!!» Он не слушал, звал ее, настаивал. И, в конце концов, она приехала. Уже живя в Израиле, продолжала живо интересоваться политическими успехами СССР на международной арене и оставалась все той же коммунисткой. А потом, неожиданно и резко, что-то случилось. Умер рав Ицхак, его похоронили на Масличной горе (что считается особой честью для религиозного еврея, там очень дорогие места), и Сара приложила максимум сил, чтобы купить себе место рядом. В то же примерно время она стала соблюдать мицвот. «Зачем тебе это?» - спрашивали ее. «Не дай Б-г после 120-ти остаться совсем одной. Ко мне кто придет? Люди придут навестить брата ...а заодно и меня проведают! Нужно лежать рядом с правильными евреями... Но не могу же я быть при этом неправильной!..»

 _{А В. Фельдман - по материалам вестника "Кol Уaakov"}