ИНТЕРВЬЮ С ГЛАВНЫМ РАВВИНОМ ЛИТВЫ И ВИЛЬНЮСА ХАИМОМ БУРШТЕЙНОМ

УЧИТЬСЯ, УЧИТЬСЯ И УЧИТЬСЯ

- Как и с чего начались Ваши духовные поиски? Если не ошибаюсь, это было еще в 80-х годах прошлого столетия?

- Так получилось, что я был религиозным, наверное, с рождения. Идея существования Б-га всегда была мне близка. Это не означает, что я имел отношение к какой-то религии, исповедуя ее тем или иным способом. Наверное, не последнюю роль сыграл тот факт, что я рос в семье людей, которые мыслили антисоветски. Форма выражения негативного отношения к советской власти была очень мягкой и не выходила за рамки разговоров на кухне о том, как все плохо. Тем не менее, это мне как-то помогло понять, что мы там чужие. Архетип Восточной Европы взаимоотношений между людьми был мне чужд с самого рождения. В дальнейшем, попав в Западную Европу и другие страны, я почувствовал, что тот тип человеческих отношений, который я встретил там, мне ближе. Возможно, это каким-то образом относится к прежним реинкарнациям, которые в какой-то мере остались в подсознании или сознании.

Что касается моего еврейского пути, он был связан с моим учителем, равом Цви Вассерманом. И сейчас прекрасно помню, как я первый раз попал к нему в дом на лекцию. Кто читал лекцию, не помню. На тему шабата. Сегодня я понимаю, что то, что он рассказывал, к шабату не имело никакого отношения. Но для меня это была полная новизна, новшество. В маленькой, однокомнатной квартире Вассермана собралось 70 человек. Когда уже ближе к концу в дверь постучали, мы решили, что там, где нашлось место для семидесяти, найдется оно и для еще одного опоздавшего. Оказалось, что за дверью не один человек. Их было много. Часть из них была в форме КГБ, часть - в милицейской форме, и основные указания давали дружинники с повязками. Нас повели по лестнице вниз (жил Вассерман на 11-м или 12-м этаже), и я впервые услышал песню Ам Исраэль хай, которую пели евреи, пока мы спускались по лестнице. И я тогда подумал про себя, что, может быть, не так уж случайно нас преследуют. Так я постепенно начал искать, есть ли в иудаизме ответы на некоторые вопросы, которые не то чтобы меня особенно волновали но могли бы быть для меня интересными. И на протяжении многих лет моего изучения, я понял, что иудаизм - это не вера, а знание, и что Б-га Израиля надо понять, а не «свято верить». Иудаизм не построен на христианском понятии «веры», а на глубоком знании того, что произошло.

Под руководством Цви Вассермана мы начали учить Хумаш, Раши, дошли до Мишны. И я помню тот момент, когда я испытал особое уважение к своему учителю: когда мы дошли до Гемары, он сказал, что тот небольшой задел, который был у него прежде, закончился, и теперь мы будем наравне изучать Гемару. Это было нелегко. За семь лет отказа мне удалось закончить два трактата. Каждый раз, когда начинал учить, возникало несколько вариатов понимания вопросов и несколько вариантов понимания ответов, которые Талмуд дает на теоретические варианты вопросов.

К нам стали приезжать иностранные раввины и, видя с одной стороны советскую действительность, а с другой - образ раввинов, которые приезжали и видели нашу, по их выражению, «самоотверженность» нам казалось, что религиозные люди - это элита общества. Это сильно нас подстегнуло в приходе к вере наших отцов.

А раввины со своей стороны признавались, что и для них встречи с нами были толчком к некому духовному подъему.

-    А это не мешало вам учиться в институте?

-    Меня много раз пытались выгнать из политехнического института, где я учился. На первом курсе историю коммунистической партии Советского Союза я сдавал 17 раз. Не по причине какой-то своей тупости, а потому что за пару дней до экзамена я был задержан в лесу на праздновании Дня Независимости Израиля. Со мной были студенческие документы, и в результате мне пришлось 17 раз сдавать историю коммунистической партии. Я попытался защитить свои позиции. Для этого я написал письма во все советские инстанции, говоря, что речь идет о совершенно глобальном международном конфликте, и что за мной стоит весь мир. Хотя на тот момент за мной ничего не стояло. В результате меня пригласили в КГБ и пытались стращать и запугивать. В ответ я предложил сотруднику КГБ «перевернуть стол на его козлиную голову» (цитата дословная) и спросил, знает ли он вообще, чем я занимаюсь. Он очень испугался, а я сказал, что у него нет доступа к информации, чем же я занимаюсь - слишком низкий чин. И я пошел к ректору. А там сидит секретарша и спрашивает кто я такой. Я: «Ректор на месте?» - «Да, на месте. А кто Вы?» - «Я - профессор Бурштейн!», толкнул дверь и вошел к ректору. Там сидело достаточно большое количество людей науки. Я спрашиваю: «Кто из вас ректор?» Мне немножко испуганно показали нужного человека. Я ему сказал: «Я - Бурштейн». Многоточие... На что ректор отвечает: «А я ничего не знаю, я здесь вообще ни при чем, я вообще ничего не слышал! Вы меня с кем-то перепутали!» В результате ректор от меня просто сбежал.

Через какое-то время меня вызывают в районный комитет партии. И поднимаясь по лестнице, я столкнулся с тем офицером КГБ, который задержал меня в лесу. Беседуя с представителем, который непосредственно меня пригласил, он сказал, что пригласил меня на основании моего письма и хочет разобраться, в чем проблема. Я сказал, что мне как еврею не дают учиться. Он говорит: «Может, просто потому, что Вы плохо учитесь и не можете сдать экзамен?» Я говорю: «Может быть. Если Вы не хотите говорить серьезно, тогда мы с Вами встретимся в другой ситуации». На это он отвечает: «Если мы дадим Вам учиться, все будет спокойно?»

Я сказал: «Что значит «спокойно»? Мы будем продолжать бороться за выезд из вашей страны. Но в смысле этого конкретного вопроса, он будет закрыт». - «Идите и учитесь!» Я пошел и мне поставили оценки по всем необходимым предметам.

Дальше на протяжении семи лет отказа я был задержан более сорока раз. Дважды сидел в следственной тюрьме и, наконец, в рош ходеш Адар весной 87-го года мне удалось уехать.

МЕТОД «БУРШТЕЙНИЗМА»

-    А чем мотивировались многочисленные аресты? Ведь официально в Советском Союзе была свобода вероисповедания?

-    С одной стороны, была. С другой - вся наша деятельность была, естественно, запрещена. В последний период моей деятельности я был официальным представителем еврейской американской правозащитной организации Union of Conscils for Soviet Jewry, которая занималась помощью Узникам Сиона, борьбой за выезд и пр. Я передавал огромное количество информации о нарушении прав человека в Советском Союзе, и в результате моим адвокатом в моих преследованиях, в судах в России был конгрессмен Джон Поттер, который был руководителем фракции Конгресса по правам человека. Постоянные встречи с журналистами, дипломатами и т.д. Конечно же, советской власти это не нравилось, и меня несколько раз пытались «остановить», но я был молод... Когда евреи меня спрашивали, не страшно ли мне быть в этой ситуации, я отвечал, что страшно, я понимаю объективную опасность, что я нахожусь на грани ареста. Однако я шел этим путем.

Например, когда у моего дома стояло шесть машин КГБ, и они пытались мне показать, что, по всей видимости, то, что я планировал сделать в данный момент, являлось нарушением определенной красной черты, то я выходил на дорогу и бежал против движения транспорта именно туда, куда я собирался. За что был неоднократно бит, неоднократно задержан. Тем не менее, в начале 87-го года мне удалось покинуть Советский Союз, и до сих пор мои воспоминания об этой стране очень тяжелы, несмотря на то, что сегодня у меня очень хорошие отношения с послом России в Литве.

-    А родители не боялись?

-    Боялись. Но поддерживали на протяжении всей моей борьбы.

-    А откуда возникли связи с иностранными конгрессменами?

-    Все началось еще до меня. У еврейских американских организаций, в том числе и с Union of Conscils for Soviet Jewry были свои связи с российскими евреями. В Ленинграде таких людей было двое, и так получилось, что одного из них посадили в тюрьму, а второй уехал в Израиль. Я свободно владел английским и решил, -то раз так получилось, мне необходимо взять все это на себя. Таким образом, два раза в неделю мне звонили из Нью-Йорка и из Чикаго, и я сорок минут зачитывал информацию. В то время это была самая действенная еврейская организация з мире которая работала очень эффективно. Тогд;. когда средний инженер получал по 150 рублей в месяц, мои месячные телефонные счета были порядка трех тысяч рублей!

-    И вот Вы приехали в Израиль и сразу пошли в ешиву?

-    Приехав в Израиль, я рассматривал несколько возможных вариантов. Один из них - пойти в университет на юридический факультет, второй - пойти работать по приглашению в госдепартамент США в «русский отдел» в Вашингтоне, и третий вариант - продолжить свою учебу в ешиве. Когда я встретил главу ешивы Швут Ами, рава Кугеля, впечатленный его образом я принял решение, оказавшееся судьбоносным. В Швут Ами я проучился шесть лет. Там я научился учиться. Параллельно возникла большая потребность в лекторах, и разные организации приглашали меня выступать с лекциями в разные концы страны. Лектором я поначалу был очень слабеньким. Мне было совершенно непонятно, как построить лекцию, как передать аудитории то величие, которое открылось мне, и на протяжении многих лет не было вообще никакого продвижения. Я абсолютно не чувствовал, не видел, что нужно сказать. Вдруг как-то я нашел свою специфическую нишу, которую мои коллеги называют «бурштейнизмом» - как раскрыть тайны Торы адекватным способом, чтобы людям это было близко. За последние годы вышло четыре диска с моими аудиолекциями. Один - Еврейский мир, состоящий из сорока лекций по самым фундаментальным вопросам: в какого Б-га мы верим, и какие знания этот Б-г оставил. Кроме того я преподаю Танах. Уже вышел диск из 20 лекций о царях Шауле и Давиде и еще 20 лекций о других царях Израиля. Недавно вышел диск по книге Йеошуа. Над каждой такой лекцией я работаю от двух недель до месяца. Все свободное время от моей основной работы. Для каждой лекции я изучаю десятки, а иногда - сотни источников и раскрываю то, что с моей точки зрения особенно существенно для выходца из России. И то, что меня слушают тысячи людей, я считаю самым большим своим духовным достижением.

-    Но что же такое - этот пресловутый «бурштейнизм»?

-    Это нельзя описать словами. Подача материала. Взгляд. Некий корень души лектора, который преподает так, как он это видит. Есть много других лекторов-раввинов, которые сделают это как-то иначе. Для многих слушателей их подача материала будет еще лучше, еще приемлемей. Рав Вассерман, например, смог понять многие вопросы на высоком человеческом уровне и передать их дальше. Кому-то легко дается Талмуд, и он может обучать людей ее логике. Но мой метод близок тысячам людей, и я постоянно получаю отзывы о своих лекциях.

-    Но не каждый, кто может хорошо объяснять мировоззрение, может так же хорошо преподавать Талмуд. И наоборот.

-    Человеку, который начал свое еврейское самообразование в немолодом возрасте, объективно может недоставать навыков изучения и обучения Талмуда. Но он может быть специалистом в чем-то другом.

ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ БЕЕР-ШЕВЫ В ЛИТВУ

-    Вы говорите, что проучились в Швут Ами шесть лет, а что потом?

-    Через шесть лет я почувствовал, что я хотел бы сделать нечто большее, чем эпизодические выездки в качестве лектора на службе у разных организаций, которые порой осуществляли свою работу не так, как мне это виделось. И ко мне как раз обратились из Беер-Шевы, объяснив, что хотят создать там центр для выходцев из России. Я с интересом принял это предложение. Еще шесть лет мы прожили в Беер-Шеве, где я старался делать все, что мог, чтобы привлечь людей. Это был такой период - начало 90-х, когда стало приезжать много людей, часть которых интересовалась иудаизмом. В результате я проводил экскурсии по всему Израилю, читал лекции, ходил по домам. Там был караванный городок, где проживали две с половиной тысячи семей. Я несколько раз обошел его вдоль и поперек. У меня было несколько лекций в разных районах Беер-Шевы, и самое главное - вечерняя ешива, в которой учились несколько десятков качественных, разумных, осмысленных людей, которые сделали тшуву. Многие из них сегодня учатся, учатся их дети, и они приводят к Торе и других. Это был самый нелегкий, но самый эффективный период моей деятельности. Потом мы переехали в Бейтар, но еще на протяжении нескольких лет я четыре раза в неделю ездил в Беер-Шеву.

-    Вы можете привести конкретные примеры Ваших беер-шевских успехов?

-    Например, познакомился я с одним докторантом по математике из Беер-Шевского университета. Мы разговорились, я предложил ему изучать Талмуд. Ему было неловко мне отказать, но он стал ссылаться на нехватку времени. Я сказал, что это - не проблема, ведь я могу приехать к нему прямо домой. В результате мы встретились, провели один урок по Талмуду, и это изменило всю его жизнь. Так, доктор Крупник много лет учился в колеле в Монреале, оставив свою научную деятельность, - чем я не восхищаюсь, но и не осуждаю, а просто констатирую факт. И, насколько мне известно, он занимается с выходцами из России в Торонто.

-    А потом Вы стали раввином Петербурга?

-    А потом я стал просто раввином. В Беер-Шеве я все же большую часть дня учился и на каком-то этапе решил, что было бы неплохо получить раввинскую смиху. Так я начал учиться, пять лет учебы - и я сдал все экзамены в главном раввинате Израиля. Там было двадцать экзаменов. Я слышал, что ошибка хотя бы в одном из них - и экзамен не сдан. Потом я начал учиться на даянут - еврейского судью, но тут ко мне обратились из Конгресса Еврейский Религиозных Общин России с предложением вернуться в Ленинград, где я на протяжении двух с половиной лет был раввином. И вдруг ко мне обратились из Литвы, предложив должность главного раввина Литвы.

-    И вы согласились?

-    Согласился. Не последнюю роль сыграли мои сантименты к Литве, к ее прошлому. Наша синагога сегодня - литовская, с характерными молитвами, традициями и обычаями. Такая, какой она испокон веков была построена строителями. С тех пор я уже более шести с половиной лет занимаю пост главного раввина Литвы.

-    С Вильнюсом у Вас тоже связана какая-то «романтическая» история еще со времен КГБ?

-    Не то чтобы прямо с Вильнюсом... Как-то я с еще двумя людьми собрался поехать в Вильнюс на годовщину ликвидации вильнюсского гетто (23 сентября 43-го года), которую отмечали там еще в те годы. Это был 85-й год - время, когда меня не выпускали из Ленинграда и снимали с самолетов. Но мне тогда казалось, что компьютерная связь еще плохо налажена. Билеты мы купили заранее, но при посадке подъехал автобус с людьми - кто в штатском, кто в милицейской форме, у нас попросили паспорта, меня сняли с рейса, двум другим предложили лететь, но без меня. Они остались со мной, и нас повели в КГБ. Освободили, когд? самолет по времени уже взлетел. В результате я потребовал отдельный рейс, чем очень удивил сотрудника КГБ: человека освобождают, а он не уходит. Он позвони; ему ответили, что на данный момент нет свободных самолетов для частных рейсов. Тогда я потребовал полностью вернуть нам деньги за билет. На эго он ответил, что в КГБ проблем с деньгами нет У меня с собой было два фотоаппарата, и когда он зашел за прилавок, чтобы выдать мне деньги, я его сфотографировал. Отдал фотоаппарат одному из моих сопровождающих и сказал, чтобы тот убегал. Он так и сделал.

Когда после этого меня схватил сотрудник КГБ, у меня спонтанно сработала модель поведения, которая потом нередко помогала и мне, и другим людям. Я начал орать на весь ленинградский аэропорт, что я - гражданин Израиля, еврей (мы, действительно, получили израильское гражданство уже в 84-м году, за три года до того, как нас выпустили на территории всего Советского Союза было около 130 таких людей), а он - сотрудник КГБ. Я кричал: «Люди, помогите!» И, оказалось, что когда человек не стесняется своего еврейства, люди относятся к этому точно так же. Вдруг нас окружила целая толпа, я слышу, как сотруднику КГБ начинаю угрожать: «Если ты его сейчас же не отпустишь - мы тебе все кости переломаем!» Он удалился - а что ему еще было делать в этой ситуации? А я остался ждать - деньги за билет-то я еще не получил! Он вернулся с милицией, сопроводили меня до здания КГБ. Он пытался забрать мой фотоаппарат - но безуспешно. Деньги пообещал принести с условием, что я никуда не буду двигаться, а буду тихо ждать его на месте и потом так же тихо уйду. Деньги я получил, тихо ушел, купил билет на самолет в Москву, а оттуда уже поездом. Когда я возвращался, за мной ехало две машины. Я попросил водителя оторваться от преследования. Таксист пытался, но у него не получилось. Когда он остановился, несколько человек меня вытащили из машины избили, и я полагаю, с чистой совестью поехали домой ночью отдохнуть. А я, конечно, сразу в больницу, сразу - звонок в американскую организацию. Наутро мне звонит генеральный консул США, наутро же возле моего дома - шесть машин КГБ. Ну, и как всегда, в такой ситуации я выбегаю на дорогу и бегу против движения транспорта. Это уже был переход красной черты, и меня посадили в следственную тюрьму по обвинению в сопротивлении работникам милиции. Держали меня там две недели, но под большим давлением Запада меня все-таки выпустили. Вот такая поездка в Вильнюс. Таких историй было порядка сорока.

ЕВРЕЙСКОЕ КЛАДБИЩЕ

-    Получается, Вы связаны с еврейской деятельностью вот уже более двадцати лет. Видите ли Вы какую-то разницу между прошлыми поколениями и сегодняшним?

-    Люди объективно изменились. Люди - другие. Информатика, доступность информации привели к тому, что люди намного меньше понимают, намного меньше знают, намного меньше в состоянии проанализировать ситуацию, и полностью пропала потребность в любом знании. Поскольку любое знание можно сегодня распечатать из Интернета.

В 90-х годах тоже приезжали люди разные, но среди них можно было найти долю процента, у которой была в этом потребность, и я, посетив много тысяч людей, смог найти десятки, которым было интересно, и многим из них я смог изменить жизнь.

-    А сегодня таких людей нет?

-    Это уже другое поколение. Может, они в чем-то лучше, в чем-то другие. В Литве по сей день есть люди, в непростой ситуации приближающиеся к еврейскому знанию, но это уже совсем другие люди. Не те, что были раньше. Сформулировать конкретно разницу мне немного сложно. Но за последние тридцать лет в Литве очень мало евреев вернулись к тшуве. Считанные единицы. Причина, может быть, заключается в том, что в отличие от евреев России, потерявших все 4-5 поколений тому назад, в связи с чем оказался малый процент людей, которым было интересно потерянное наследие, в Литве такой потери никогда не было. В Литве говорили на идиш. В Литве помогали друг другу. В Литве никто не стеснялся своего еврейства. «Еврей» не звучало ругательством, как в России. А так как в Литве евреи «лучше сохранились», они еще «не созрели для возвращения». При этом их осталось достаточно мало. Многие ассимилировались. Вдобавок борьба между разными течениями привела к тому, что на одного приближенного приходилось двадцать оттолкнутых. Поэтому религиозная деятельность в Литве - очень непростая.

-    А что входит в эту деятельность?

-    Все. От обрезания до похорон.

-    А есть обрезания?

-    Есть. Тут есть абсолютно все.

-    Что касается похорон, была какая-то неприятная история со старым еврейским кладбищем?

-    На еврейском кладбище Снипишкес евреи хоронили своих умерших на протяжении последних четырех веков. По сути, там захоронена вся виленская община. И вот в 60-х годах 20-го века оно было разрушено. Но хотя надгробья были снесены, сами захоронения в земле остались нетронутыми.

Мэр Вильнюса, с которым я неоднократно встречался, хотел передать этот участок одной компании. Во время его визита в Израиль, у Стены Плача, я подошел к нему и сказал, что на этом, святом - не только для нашей религии - месте я хотел бы попросить его не трогать еврейское кладбище. За несколько дней для перевыборов он все-таки дал разрешение компании, и за одну ночь был вырыт огромный котлован. Когда я прибыл туда утром, меня атаковал охранник, толкнув на меня металлические ворота. В последующий час я переговорил со всеми послами стран Евросоюза, Израиля и Америки. Оказалось, что посол Америки был здесь еще до меня. На следующий день Франция выразила ноту протеста Литве за то, что было сделано с кладбищем и раввином. Практически все послы прореагировали в поддержку еврейской общины. Единственный, кто ничего не сделал, был посол государства Израиль, хотя мне лично он звонил по нескольку раз в день, чтобы выяснить, что происходит. На мою просьбу вручить Литве официальную ноту протеста, этот очень уважаемый мной, кстати, религиозный человек сказал, что это не согласовывается с требованиями израильского МИДа о «тихой дипломатии». Мне это очень напомнило наше состояние в отказе: когда нас преследовали, когда нас сажали в тюрьму, когда нас избивали, представители израильского МИДа вели «тихую дипломатию», фактически ничего не предпринимая. Кто боролся за нас? Евреи

Америки и представители еврейских правозащитных организаций. В истории с кладбищем я увидел, что в этом мире ничего не меняется - Израиль боролся и борется за интересы евреев, только тогда, когда это выгодно самому государству.

-    Но позвольте: Вы же говорили, что у Вас было израильское гражданство, и это было сильным дипломатическим козырем?

-    Да, был такой некий период, когда нескольким людям в ходе борьбы удалось получить израильское гражданство. Мы не смогли получить даже израильских паспортов - только некие сертификаты, подтверждающие израильское гражданство. И хоть Советский Союз официально их не признавал, как любое двойное гражданство, для нас это, безусловно, было некой поддержкой. Но, к сожалению, государство Израиль тормозило всякую инициативу кроме тихой дипломатии. В чем была ее «тихая» суть никто так и не понимал. Я понимаю, что у Израиля могла быть своя точка зрения насчет того, насколько активно им бороться против Советского блока, и стоит ли заниматься этим напрямую или лучше посредством других сверхдержав. Это, можно сказать, объективная реальность. Но есть и реальность субъективная: что думали и как ощущали себя конкретные люди, которые всеми этими вопросами занимались. Переживали ли они, волновались, сочувствовали ли в душе тем, кто подвергался гонениям и сидел в тюрьмах, или просто отрабатывали свою зарплату с командировочными? К сожалению, ситуация была именно такая. У меня были свежие газеты, я знал людей по именам, я видел их, я с ними постоянно разговаривал.

-    Но вернемся к современной истории с кладбищем. Не проще бы было просто перезахоронить все кладбище заново, и дело с концом?

-    Поскольку я не считал себя уполномоченных всех тех великих евреев, похороненных на еврейском кладбище Вильнюса, включая всю семью Виленского Гаона и величайших еврейских мудрецов, судей и раввинов прежних поколений, то я по всем вопросам консультируюсь с равом Шмиделем из организации Атра Кадиша. Их однозначное требование оставить место нетронутым, огородить и обеспечить, чтобы здесь никогда не было никакого строительства.

В принципе, мы продвигаемся в этом вопросе, хотя вначале литовские власти вообще не понимали, за что мы боремся, потому что с их точки зрения - это было бывшее кладбище. Мне потребовалось длительное время, чтобы объяснить им, что с еврейской точки зрения нет такого понятия «бывшее кладбище»: если там похоронены люди, значит, оно действующее вне зависимости от того, сколько лет тому назад были снесены надгробные плиты.

Сегодня ситуация изменилась. После того, как мной был поднят этот вопрос в Литве, к нам обращаются из других местечек, где были найдены еврейские кости на местах массового уничтожения. В частности, в городе Мариямполе. Они поняли, что не хотят неприятностей в связи с этим. Мы вместе с муниципалитетами этих городов и местечек ограждали, совершали перезахоронения и т.д. И я надеюсь, что еврейские кладбища останутся нетронутыми и в дальнейшем.

ЕСТЕСТВЕННОЕ МЕСТО ЕВРЕЯ - В ИЗРАИЛЕ?

-    Помимо кладбища Вы боретесь за возвращение еврейского имущества?

-    Борьба между общиной с поддерживающими ее организациями и государством происходила на протяжении многих лет. Мы боремся за возвращение общественного имущества, а частное имущество теоретически может получить только сам человек или его прямой потомок. Однако, по литовскому закону, если человек эмигрировал из Литвы в страну своего национального происхождения, он не может получить литовский паспорт и гражданство. Двойного гражданства в Литве тоже не существует. Так что вернуть частное имущество очень сложно.

-    А о каком общественном имуществе идет речь?

-    Чтобы вы имели какое-то представление, о чем идет речь: 45% «старого Вильнюса», т.е. Вильнюса до войны, принадлежал евреям. До войны в Вильнюсе проживало больше ста тысяч человек! И мы хотим восстановить исторические здания и воспользоваться ими на нужды нашей общины. А компенсация, которую нам предлагают - сто миллионов литов (40 миллионов долларов), никак не соизмерима с тем общественным имуществом, которое принадлежало евреям более нем в двухстах местечках и городах по всей Литве. И по законопроекту эти деньги будут выплачиваться только с 2012 года в течение десяти лет. Т е., вообще не деньги!

Община пока не приняла решения, готова ли она согласиться с этим предложением.

-    Вы уже столько лет работаете то в России, то в Литве, но Ваша семья-то находится в Израиле? И Вы сами - чувствуете ли себя на своем месте?

-    Моя жена приехала из Ленинграда примерно вместе со мной, хотя поженились мы уже здесь.

Ни она, ни мои дети, ни разу не покинули Землю Израиля, включая Эйлат, который находится за территорией Святой Земли. И это - неслучайно, и я считаю, что это - правильно.

Что касается меня, то совокупность факторов привела к тому, что пока я вижу, что мне есть, что делать в Литве, и, наверное, достаточным доводом будет то, что если бы сейчас я оставил свой пост, несколько десятков людей были бы этим опечалены. Не говоря о каких-то других достижениях. Ведь хотя сама литовская община не так велика, но на основе изучения книг Танаха, которым мы здесь занимаемся, записываются диски, которые распространяются в самых разных странах мира, и их слушает большое количество евреев, которые смогли представить себе Танах и еврейскую мудрость немного иначе

-    Но все-таки Вы считаете, что религиозный еврей должен жить в Земле Израиля?

-    Я не могу утверждать, что место каждого религиозного еврея в Израиле. Каждый должен понять свою ситуацию, обратиться к местному раввину по этому вопросу. Например, заграницей есть некий идеализм, которого нет в Израиле.  Есть теплота отношений. В Израиле ситуация более суровая. Я сам в свое время приехал в Израиль, ожидая увидеть идеализм, соответствующие тому, что был у меня в те годы - стремление к еврейскому народу, к Торе. И вот когда я столкнулся с реальностью, это было для меня таким шоком, от которого я не оправился до сих пор. И, возможно, для многих современных людей, для тех, кто не был в советском отказе, уместно и правильно будет жить в других местах. И, безусловно, очень важно не совершить ошибку преждевременного приезда в Израиль, когда у людей нет ответа, что они будут делать дальше. Вопрос переезда очень ответственный и важный, и подойти к нему нужно очень тонко. Я знаю нескольких человек, которые «потерялись» в Израиле, поэтому я пытаюсь оградить людей от слишком поспешного шага. Однако в каждом конкретном случае я исхожу из объективных потребностей человека.

^{Хаим Йосеф - по материалам журнала "Община"}